Кремлевское кино (Б.З. Шумяцкий, И.Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств)

Глава двадцать пятая. Диагноз: малокартинье

Бедный Иван Грозный, перед всеми-то он виноват! Как ни старается министр кино, отовсюду на него шишки валятся. То был Несвятой Георгий, и казалось, нет его привередливей, да Суслов оказался еще противнее, тощий, как из Дахау, глаза крысиные, сам весь — как выхухоль…

Но это ладно, обиднее, что киношники не ценят стараний Ивана Григорьевича во всем помочь им, дуракам. Еще одна печаль — Хозяин стал то и дело болеть, страдал гипертонией, а в последнее время какими-то там транзисторными ишемическими атаками. Собаки в его стае давно уже присматривались, когда упадет старый пес, чтоб разорвать. А тогда и Большакова снимут, да и Министерство кино могут закрыть, ибо нет таких любителей волшебного фонаря в этом долбаном Политбюро — ну Молотов, ну Ворошилов, а остальным оно ни шло ни ехало.

Велик Шекспир! С чего началось гонение на короля Лира? С того, что от него потребовали резко сократить количество боевых друзей, бывших постоянно при нем. Маленков, Берия, Хрущев и Булганин насели на приболевшего Хозяина, убедили его сократить на семьдесят процентов всю правительственную охрану и прислугу. Он охотно поддержал их инициативу и даже больше: приказал сократить зарплату партийной номенклатуры с двадцати пяти тысяч в месяц до восьми. Номенклатура злилась и внимательнее стала следить за состоянием здоровья вождя. А оно заметно пошатнулось, Сталин все реже появлялся в Кремле, сидел на своей Ближней даче, работал там, а по вечерам просматривал старые и новые кинофильмы. Накануне его очередного длительного отъезда в Сочи летом 1951 года Большаков докладывал в Волынском главному зрителю:

— Зря, как мне кажется, Александров решил сменить амплуа. Комедии у него получаются лучше, чем серьезные фильмы. Сейчас он намеревается снимать картину о Глинке.

— Как же так? — удивился Сталин. — Ведь уже был один фильм об этом композиторе. И, если мне не изменяет память, недавно.

— Да всего пять лет назад! — развел руками Большаков. — Там еще Пушкина так смешно Алейников играл, помпезно.

— Что же, разве нет других хороших сюжетов?

— Да полно! Я сам недавно такую историю услышал, прямо просится, чтобы из нее Александров комедию сделал. В психиатрической лечебнице имени Гаршина где-то под Курском пациенты сильно поистрепались. Директор узнал, что на московских складах скопилось множество эсэсовской униформы, привезенной из Германии, новенькой. По знакомству он раздобыл несколько десятков комплектов и обрядил нуждающихся пациентов.

— Психов? — переспросил Сталин.

— Ну да, чокнутых, — со смехом кивнул Большаков. — Разумеется, униформа без знаков различия, но все равно, представьте, как все они разгуливают в эсэсовском обмундировании по лечебному заведению. Вот уж где дурдом так дурдом! Но это еще не все. Надев униформу, они почему-то возомнили себя иными людьми, принялись ходить строем, отдавать друг другу честь, взбунтовались и совершили коллективный побег. Идти почему-то решили в Москву, прямо к Сталину, требовать, чтоб он их отправил на войну с Америкой. Жители окрестных мест, увидев эсэсовцев, подумали, что эти гансы скрывались где-то в лесах, а теперь повылезли. Они начали их отлавливать, а когда те оказывали сопротивление, то и лупить. Короче, общими усилиями всех переловили и сдали в милицию.

— Вот умора! — от души рассмеялся Сталин.

— Согласитесь, так и просится в комедию к Александрову. Возьмет пару сценаристов, те еще так и сяк обыграют сюжет, будет — обхохочешься. Допустим, они возомнили себя настоящими эсэсовцами и пошли на Москву, чтобы ее штурмовать и захватить. Пусть даже какие-нибудь нашивки на некоторых мундирах окажутся, хотя бы две молнии. Можно еще, чтобы не только эсэсовские мундиры, но и гестаповские, и просто армейские, а кому-то достался бы генеральский.

— А кого же будет играть в таком фильме Любовь Орлова? Директора дурдома?

— Можно и директора. А можно и сумасшедшую, возомнившую себя гестаповкой или эсэсовкой.

— Ей, кстати, пойдет немецкая форма, — прищурился Сталин.

— Ну что, даем Александрову такой сюжет?

— Не даем.

— Нет? — На лице министра кино застыло разочарование. — Значит, не даем.

— Нехорошо показывать советских людей психами. Я понимаю, есть немало умалишенных, есть множество лечебных заведений для их излечения. Но это не для экрана. Хотя сюжет смешной.

— А что, если по-другому? — решил зайти с другой стороны Иван Грозный. — Допустим, партия эсэсовских обмундирований ушла за океан к американцам, и все действие разворачивается в американском дурдоме.

— В мэдхаусе, — выказал свои знания в английском Иосиф Виссарионович.

— Все точно так же, только они сбегают и идут штурмовать Белый дом. Причем один из них сильно похож на Гитлера. Все маршируют за ним. И вот тут оказывается, что в Америке многие симпатизируют нацистам, и к этим психам присоединяются другие придурки, как бы здоровые, но на самом деле тоже психованные. Ну, и дальше сценаристы придумают, как раскрутить сюжет.

Главный зритель с минуту подумал, разгуливая взад-вперед по своему дачному рабочему кабинету, и ответил:

— Ну, или так.

По интонации, давно изученной министром кино, стало ясно: история Сталина позабавила, но идея не вдохновила.

— Иосиф Виссарионович, — кашлянув, заговорил Большаков. — Я прошу вас сделать что-то, чтобы оградить меня от постоянных нападок критиков на сложившееся в киноотрасли малокартинье.

— Как вы сказали? Малокартинье?

— Да, именно такой термин появился в нашей печати. Один гусь напечатал фельетон, в котором наш кинематограф будто бы приходит в качестве пациента к врачу, тот его тщательно обследует и ставит диагноз: «Да у вас, дружочек, малокартинье, очень опасная болезнь! Вам нужно срочно обратиться к профессору Большакову». И так во всем винят только меня. Вот небольшая статистика. К началу войны наше кинопроизводство достигло пика — шестьдесят четыре фильма. Затем, разумеется, с началом войны количество выпускаемых картин резко снизилось. Но даже в тяжелейших военных условиях в год у нас выпускалось более двадцати картин, таким образом, за всю войну удалось выпустить более ста фильмов. В два первых послевоенных года выходило по двадцать три фильма. Но отрасль перестала получать из госбюджета необходимые финансовые средства. Кого в этом винить? Америку. Нужно, чтобы наши газеты и журналы не обрушивались на Министерство кинематографии с незаслуженной критикой, а объясняли гражданам, что из-за того, что США и их союзники устроили гонку вооружений, нашей стране приходится в ней участвовать, чтобы в возможной будущей войне у нас имелось достаточное количество оружия для противостояния врагу. Не Большаков виноват в уменьшении количества картин, виноваты заокеанские мерзавцы. У них полно денег, их экономика никак не пострадала от войны, в отличие от нашей. Нам надо бросить все силы на восстановление, а проклятые янки заставляют нас производить оружие.

— Сколько фильмов вышло у нас в прошлом году? — спросил Сталин.

— До обидного мало! Тринадцать. В годы войны ежегодно выходило вдвое больше. Боюсь, что в этом году малокартинье достигнет своего дна. Масштабных работ вообще нет, потому что средств хватает лишь на скудные бюджеты.

— А сколько у нас сейчас кинотеатров?

— Действующих кинотеатров много, сорок две тысячи. А показывать приходится либо старье, либо зарубежку в огромном количестве. На наше кино средств не хватает.

— Что сейчас на выходе?

— Савченко заканчивает «Тараса Шевченко», в главной роли понравившийся вам Сергей Бондарчук.

— Это тот Савченко, который в свое время сделал «Гармонь»?

— Да, но с тех пор он хорошо работает. «Богдан Хмельницкий», «Иван Никулин», «Старинный водевиль» вам тоже понравился.

— Ну да, ну да… Что еще?

— Козинцев — о Белинском. Юткевич — о Пржевальском. Раппапорт — «Свет в Коорди», о создании первых колхозов в Эстонии. В главной роли — замечательный эстонский певец Георг Отс.

— Лирический баритон? Онегина поет?

— Он самый.

— Великолепный голос. Само благородство. Еще что?

— У Герасимова — «Сельский врач».

— Макарова жену врача играет? — усмехнулся главный зритель.

— Не угадали, — засмеялся министр кино. — Самого сельского врача. Там сельский врач — женщина. Владимир Петров снял картину на сей раз о спорте, о футболе. «Спортивная честь» называется.

— Футбол — хорошая игра, надо ее у нас развивать и дальше, чтобы мы могли побеждать всех в этом виде спорта. А как там картина Чиаурели про девятнадцатый год?

— Заканчивает. Хороший фильм получается.

— Сталина опять Геловани играет?

— Геловани. По сюжету, Сталин приезжает на фронт в самый критический момент наступления белогвардейцев и спасает положение.

— Каков молодец этот ваш Сталин! — засмеялся Сталин. — Всюду успевает. Коня на скаку останавливает, в горящую избу входит. Вот бы мне таким быть. Пьесу написал Всеволод Вишневский?

— Он самый.

— И Сталин, как всегда, этакий красавец, ни разу не улыбнется, ходит важно? Вот эдак? — И главный зритель изобразил, как его изображает Геловани.

— Ну, в общем так, товарищ Сталин, — похихикал Большаков. — Но, должен доложить, картина будет в цвете. Как и большинство фильмов, выпускаемых в этом году.

— Вот это хорошо. Зритель начинает привыкать к цветному кино. И жизнь наших людей будет разноцветная, яркая, красочная.

— Режиссер Вера Строева сняла красочную и яркую картину «Большой концерт», в главных ролях Лепешинская, Козловский, Барсова, Максакова, Плисецкая. В сущности, это фильм, составленный из балетных и оперных партий, и я считаю это важным направлением. Далеко не каждому советскому человеку удастся попасть на спектакль с участием выдающихся артистов. А тут ему привезут фильм, и он его посмотрит. Так вот, ввиду плачевного состояния финансирования нашего кинематографа мы временно можем найти спасение в фильмах-спектаклях.

— Что ж, это любопытно.

— Опять-таки, сколько советских людей имеет возможность увидеть на сцене наших корифеев театра? Очень мало. А тут ему привозят спектакль прямо в его родной город, городок, село, деревеньку.

— Прекрасная идея!

— А главное, малозатратная. Актеры приезжают в киностудию и просто играют знакомый им спектакль, а оператор под руководством режиссера снимает на пленку. На производство такого фильма нужно не более месяца. В качестве первого опыта режиссер Сергей Алексеев сейчас приступает к съемкам телевизионной версии спектакля Малого театра «Правда — хорошо, а счастье лучше» по Островскому.

— С Рыжовым и Турчаниновой? Я смотрел, хороший спектакль. Жаль только, что возможности телевидения пока еще невелики.

— Зато у зрителя возникает иллюзия присутствия не просто на спектакле, а прямо на сцене, на которой идет спектакль.

— Да что зритель там увидит-то? Когда у нас можно будет в телевизоре что-нибудь разглядеть?

— Работы ведутся, но думаю, товарищ Сталин, не раньше, чем через год-два. Вообще же в будущем здесь открываются огромные перспективы. Съемки телефильмов и телеспектаклей гораздо менее затратны, чем обычных фильмов или спектаклей. В марте этого года создана Центральная студия телевидения, но трансляции пока идут не каждый день. Да и телевизионных аппаратов у наших граждан пока слишком мало. Трансляции идут лишь на Москву.

— А главное, качество показа весьма низкое, — проворчал Сталин, набивая трубку лишь наполовину. Врачи категорически запретили ему курить, но главный курильщик страны не мог так сразу взять и бросить, пытался пока лишь сокращать количество табака. — Я свой телевизор так и не смотрю. Одно расстройство!

Первый советский телевизор марки Т-1 «Москвич» Сталину подарили на семидесятилетие. Тогда же, после его юбилея, началось регулярное телевещание. Но, во-первых, не ежедневное, а во-вторых, экранчик «Москвича» величиной с пачку папирос кормил первых телезрителей весьма туманной картинкой, в лицах людей черты лишь угадывались, предметы расплывчаты, только звук хороший, и это, скорее, пока походило на радио с приблизительным подобием изображения. А стоил Т-1 «Москвич» целых три с половиной тысячи при средней зарплате жителя СССР в пятьсот рублей. Его попросту никто не покупал, и производство быстро свернули. Зато в том же юбилейном сталинском году начали выпускать новую, более дешевую модель советского телевизора — КВН-49, где аббревиатура скрывала в себе имена инженеров-разработчиков — Кенигсона, Варшавского и Николаевского, а цифры обозначали год создания. Экранчик такой же лилипут, как у «Москвича», но вскоре придумали оснащать его круглой линзой, несколько увеличивающей изображение.

Впрочем, от телепросмотров главный зритель все равно пока открещивался, ждал дальнейшего усовершенствования телевидения.

— Если Островский у Алексеева получится, можно будет сделать копии на пленку и показывать в кинотеатрах, — сообщил Большаков.

— Вот это уже что-то существенное, — одобрил Сталин.

— Стало быть, я могу начать разработку планов создания фильмов-спектаклей?

— Флаг вам в руки! Ну, а что у нас вообще в прокате?

— Прокат хорошо насыщен, но по-прежнему в основном зарубежными фильмами.

— Трофейными?

— И трофейными, и купленными. Много фильмов братских социалистических стран, Чехословакии, ГДР, Польши, Венгрии, Румынии, Китая. Что характерно, мы уже уверенно переходим от субтитров к дубляжу. Кстати, вышел на экраны ваш любимый «Мистер Дидс переезжает в город», правда, название дали другое — «Во власти доллара».

— Идеологически хорошо, а так — плохо, — поморщился Иосиф Виссарионович.

— Согласен, — вздохнул Иван Григорьевич. — И другой фильм Капры «Познакомьтесь с Джоном Доу» скоро выйдет на экраны.

— Жаль, что Джон Доу не стал президентом Америки, — с печалью произнес Сталин. — Жаль, что у нас нет денег, чтобы совершить революцию в стране, находящейся во власти доллара. Итак, каково соотношение советских фильмов в прокате и иностранных?

— Наших в этом году будет десять, иностранных — тридцать.

— Три к одному? Плохо. Вы сказали, наших десять, но, когда перечисляли, я насчитал только восемь.

Иван Грозный в очередной раз удивился тому, как этот семидесятилетний и уже довольно больной человек все по-прежнему схватывает на лету.

— Два фильма временно заморожены, товарищ Сталин. В связи с мартовским постановлением Политбюро о нецелесообразности выхода картин на международную тематику.

— В рамках подготовки Международного московского экономического совещания? Но там, насколько я помню, фигурировало шестнадцать картин.

— Мне кажется, двум из них следовало бы дать ход, товарищ Сталин. Это «Совесть мира» Абрама Роома, потому что он поднимает проблемы применения ядерного оружия, и «Прощай, Америка!» Довженко и Солнцевой по книге Бьюкар.

— Да, я помню, — задумчиво ответил Сталин.

Сотрудница Госдепартамента и Управления стратегических служб США Аннабель Бьюкар работала в американском посольстве в Москве и в год семидесятилетия Сталина попросила политического убежища. Причин оказалось две: официальная — она разочаровалась в агрессивной внешней политике своей страны и очаровалась мирной политикой СССР; а неофициальная — Бьюкар влюбилась в артиста Московского театра оперетты Бориса Лапшина и вышла за него замуж. Браки с иностранцами в Стране Советов никогда не приветствовались, но тут сделали исключение, получив от Аннабель обещание написать об американских дипломатах разоблачительную книгу. В своих интервью она говорила: «Русские — хорошие люди, они делают все возможное, чтобы превратить наш мир в лучшее место для жизни!» Написанная ею книга вышла в издательстве «Литературной газеты» под названием «Правда об американских дипломатах». В ней она представила своих недавних коллег в виде сборища моральных уродов, страдающих антисоветской паранойей и толкающих мир к Третьей мировой войне, к ядерной глобальной катастрофе. В сущности, она повторила действия Гарри Смита из фильма Ромма «Русский вопрос» по пьесе Константина Симонова.

^{Записка А. С. Щербакова И. В. Сталину с приложением доклада И. В. Сталина о киноповести А. П. Довженко «Украина в огне». 11 февраля 1944}

^{Подлинник. Машинописный текст и автограф А. С. Щербакова. [РГАСПИ. Ф. 558.Оп 11. Д. 1126. Л. 1, 2]}

Довженко после остракизма, вызванного недовольством его сценарием «Украина в огне», не умер от сердечного приступа в какую-нибудь из черных пятниц, выжил и снял цветную кинокартину «Жизнь в цвету». Ее заставили несколько раз переделывать, Александр Петрович заработал инфаркт, но закончил фильм, который вышел под названием «Мичурин» и получил Сталинскую премию спустя шесть лет после сокрушительного разгрома «Украины в огне». Из огня — в цветение!

Вернувшись из опалы, Довженко вновь стал режиссером государственного масштаба, и ему поручили экранизацию книги Бьюкар, выделили цветную пленку. Он охотно согласился, сам написал сценарий и начал снимать свой очередной шедевр. Молодая американская журналистка Анна Бэдфорд направлена на работу в Москву в американское посольство и приезжает как раз в тот день девятого мая, когда вся Москва радостно праздновала Великую Победу. Она влюбляется в русских людей и счастлива, что будет жить и работать в Москве. Но проходит год, американцы из союзников превратились в ярых врагов Страны Советов, новый посол Гревс прямо заявляет:

— Отныне весь персонал посольства будет заниматься только антисоветской деятельностью. Мир — это небольшое время, отпущенное нам в связи с проведением подготовки к новой войне, которая должна утвердить во всем мире американский образ жизни.

Анну отправляют в командировки по Украине и Армении, она пишет светлые репортажи, но их переделывают, искажая до неузнаваемости. И лишь начальник отдела информации Хауорд сочувствует ей и становится единомышленником. Он отказывается применять бессовестные методы своих коллег, и его вызывают в Америку на суд. Вместе с ним едет Анна. На суде Хауорда оправдывают, но в тот же день неизвестные расстреливают его в баре. Анна возвращается в Москву, где ей поручено написать книгу об отсутствии свободы в СССР и о том, что Хауорда убили коммунисты. Тогда Бэдфорд принимает решение просить политического убежища. Ее исчезновение вызывает в посольстве настоящую панику…

Но на этом съемки фильма прекратились. Неожиданно в «холодной войне» что-то оттаяло, появились мирные инициативы, Москва стала готовиться к Международному экономическому совещанию, и подобно тому, как после пакта Молотова — Риббентропа легли на полку все антигерманские картины, точно так же поступил запрет на все антиамериканское.

К тому времени Довженко успел снять семьдесят процентов фильма и предвкушал, что это его творение превзойдет по силе все предыдущие. На главные роли он взял донецких украинцев: замечательную актрису и певицу Лилию Олимпиевну Гриценко, исполнительницу партий Иоланты и Чио-Чио-Сан в музыкальном театре имени Станиславского, и ее родного брата, высокого красавца Николая Олимпиевича Гриценко, уже известного по фильмам «Машенька», «Старинный водевиль», «Кавалер Золотой Звезды». Натурные съемки режиссер проводил на батькивщине, считая, что только Украина питает его творческие силы. Лишь сцену в американском баре он снимал в знаменитом московском коктейль-холле на улице Горького. Все летало и светилось, как вдруг в один из прекрасных мартовских дней свет погас. В павильоне отключили электричество, режиссера вызвали к директору «Мосфильма» Сергею Кузнецову, и тот приказал съемки прекратить, съемочную группу рассчитать, а на вопрос «В чем дело?» отвечать отказался. Бедного Довженко чуть не хватил очередной инфаркт, и лишь добрый Иван Грозный успокоил, объяснил, что и почему, утешил:

— Ничего, Александр Петрович, это временно, как только американцы опять начнут показывать нам клыки, съемки возобновятся, и ты картину закончишь.

Теперь, как ни парадоксально, Довженко оставалось молить Бога, чтобы «холодная война» разгорелась с новой силой. Или уж, точнее, заледенела.

— Так вот, товарищ Сталин, — говорил теперь Большаков главному зрителю, — может быть, позволить Довженке доснять картину. Доснимет, а она пусть себе пока полежит на полочке. Жалко мне его, мается, сердечный. Недоделанное дело хуже ножа острого. Эдак, неровен час, окочурится наш самостийник!

— Окочурится, так жена доснимет, она у него тоже талантливая, — жестко ответил Сталин. — Нельзя, Иван Григорьевич, поймите меня правильно. Сейчас американцам известно, что мы снимали антиамериканское кино и остановили съемки ради возможного возобновления дружбы. А если он их продолжит, кто-нибудь да проболтается. То же самое и со всеми другими приостановленными картинами. Если снова начнется сильная вражда, мы их опять запустим в производство. Сейчас, после событий в Корее, американцы малость поостыли, поняли, что им не по зубам воевать с нами, готовы к мирному сотрудничеству. Но это временно. А там поглядим. Если хочешь, можешь объяснить это своему гайдамаку.

^{Афиша. Фильм «Кавалер Золотой Звезды». Реж. Ю. Я. Райзман. 1950. [Из открытых источников]}

В Корее после успешного наступления войск северной коалиции в прошлом году началось мощное контрнаступление южной коалиции. Война севера и юга для янки перевернулась: теперь они выступали в качестве южан, дошли до границ с Китаем, но СССР послал свою авиацию, наши летчики сбивали американцев чаще, потери составили примерно два наших против трех американцев, и это еще при том, что наши не стреляли по летчикам, выпрыгнувшим с парашютом, а американцы наших парашютистов подло расстреливали. США поняли, что надо снова временно задружиться с СССР, чтобы еще лучше подготовиться к Третьей мировой.

— Ну, а кого будем в следующем году награждать Сталинской? — спросил Сталин и, не дожидаясь ответа, сам предложил: — Давайте всех цветных.

— Цветных? — обрадовался министр. — Их у нас целый букет. Мы ведь вновь, как в два прошлых года, в трех степенях будем давать?

— В трех.

— Тогда так: первая степень — Чиаурели «Незабываемый девятнадцатый» и «Кавалер Золотой Звезды» Райзмана; вторая степень — «Свет в Коорди» Раппапорта и «Тарас Шевченко» Савченко; третья степень — «Белинский» Козинцева и «Пржевальский» Юткевича. Хотя, нет, они не цветные. Тогда можно Герасимова с «Сельским врачом». Или Петрова с его футболом, оно тоже цветное.

— Нет, Иван Григорьевич, — поразмыслив, возразил главный кинооценщик страны. — Первую степень дадим Савченко за «Тараса Шевченко». Когда-то мы этого парня разругали за «Гармонь», он исправился, а это надо ценить. За «Кавалера Золотой Звезды» Райзману тоже первой степени.

— А как же Чиаурели?

— Погодите вы со своим Чиаурели. Вторую степень дадим, я так думаю, за прошлогоднюю ленту «Донецкие шахтеры» — режиссеру Лукову. Когда-то мы и этого режиссерчика отхлестали, как сидорову козу. Он тоже исправился. «Донецкие шахтеры» у него очень хорошие вышли. Петров и Герасимов у нас много уже получали. Пусть подождут до следующего года. А третью степень дадим, как вы и предложили, за эстонскую тематику Раппапорту, он и о Попове, помнится, хороший фильм сделал. И еще одну третью степень — картине «В мирные дни», она ведь тоже в цвете. Как там фамилия режиссера?

— Браун, товарищ Сталин, Владимир Браун, белорус из обрусевших немцев.

— Он прекрасно снимает о моряках, а фильм «В мирные дни» превосходно показывает, как в мирное время можно совершать настоящие подвиги. Так что, товарищ киноминистр, я думаю, таким списком и ограничимся.

— Простите, товарищ Сталин, — опешил Иван Грозный. — А как же Чиаурели?

— А знаете что, товарищ Большаков, — прищурился главный зритель. — Надоел мне этот сталинский лизоблюд. И его фанерный Сталин мне тоже осточертел хуже горькой редьки!