Леонард и Голодный Пол

Глава 8 Не пользуйтесь лифтами

Леонард скрепкой вычищал ворсинки из клавиатуры, когда к нему пришла очередная порция комментариев от авторши. Он послал ей традиционный набор сведений о римских носах и колесницах как своего рода сдерживающее средство, чтобы не мешала и дала ему время покрутить в голове кое-какие идеи. Даме понравилось, и весьма. В сопроводительном письме похвалы прямо лились рекой: «Ну наконец-то мы к чему-то пришли». Так учительница обращается к тупому ребенку, только что одолевшему базовое задание, которое весь класс научился выполнять сто лет назад. Ее комментарии и исправления предсказуемо сводились к тому, чтобы сделать книжку максимально похожей на все аналогичные книжки о римлянах. Ей будет легко угодить, и остальное напишется на автопилоте. Леонард не любил штамповать безликие тексты, но, когда автор придерживался иной точки зрения, он обычно не видел смысла с ним воевать. Эти книги были коммерческим проектом, но у него возникало даже больше возможностей для творчества, чем ожидалось, потому что он уступал по важным для автора пунктам, сохраняя место для творческой изобретательности там, где автор не проявлял интереса или бдительности. Всякий раз, проиграв в споре по части содержания, Леонард старался восполнить ущерб посредством стиля или ввернув словечко или выражение, которое, по его представлениям, ребенку будет интересно узнать, и он попросит родителей объяснить, что значит, например, «запеленговать» или «гусиный шаг».

Однако на этот раз ему не хотелось капитулировать и продолжать писать в том же духе. Он не был удовлетворен составлением перепроверенных текстов в рамочках или отыскиванием неочевидного поворота в переработанном апокрифическом шедевре. Было ли причиной его давнишнее увлечение римлянами, или то было следствие изменений, несомненно начавшихся в нем самом, но Леонард почувствовал желание творчества и новый импульс к работе. Некоторые дети, возможно, прочтут о римлянах только одну книгу в жизни, и ею окажется именно эта. Что, если она отвратит их от истории? Или того хуже: что, если их вдохновит пример римлян и они станут новоявленными цезарями на детской площадке, испортив жизнь тихим, любознательным детям, которым как раз и предназначалась книга Леонарда? Нет, нет и нет, так не пойдет. Он не мог оспаривать несомненную власть Рима на континенте, не мог он и отрицать его исключительное влияние на древнюю цивилизацию. Но разве не историки и социологи должны писать о достижениях такого рода? Он же хотел пробудить детское воображение, разжечь их любопытство, желание познать окружающий мир. У них еще будет много времени выучить жестокие уроки жизни, но сначала разве не нужно дать им возможность узнать о мире что-то особенное? И не его ли задача вызвать ту магию, которая возникает, когда дети читают энциклопедии, особенно своим родителям?

Леонард помнил, как получал от матери серию энциклопедий «Наш мир» по одному тому на каждое Рождество, в дни рождения, по разным другим праздникам, а иногда просто потому, что она хотела сделать ему приятное. Он всем сердцем жаждал получить полный набор энциклопедий: «Наши художники», «Наши насекомые», «Наши млекопитающие» и два десятка других. Ему нравилось получать первый том серии, когда он еще не имел представления, о чем будет рассказано внутри. Идея, что можно иметь любимые книжки или читать одни и не читать другие, была ему чужда. Энциклопедии обязательно подразумевали проявление инстинкта исследователя, открытости к тому, что случится дальше. Он читал их на заднем сиденье маминой машины, в супермаркете, за обеденным столом и с фонариком в постели. Энциклопедии — это такие книги, в которые ты должен полностью погрузиться. Магией, рожденной совместными усилиями писателей и иллюстраторов, создавались целые миры: короткие увлекательные тексты и запоминающиеся картины, нарисованные так, что казались правдоподобными, но были все же не настолько детальными, чтобы их не мог попытаться скопировать семилетний ребенок. Да, в этих книгах содержались факты, но не только факты. Там рассказывалась история, для которой окружающий мир был лишь отправной точкой, материалом, дающим толчок детскому воображению.

Леонард всегда представлял себе автора и художника отважными, неразлучными друзьями, рассказывающими о том, что им самим довелось открыть. Эти книги были написаны и проиллюстрированы с таким личным участием, что верилось, будто их создатели действительно видели всех этих животных и сами сидели у костра с племенем дикарей, как было изображено на картинках. Ему, ребенку, они показали, какой может быть жизнь: увлекательным путешествием, подогреваемым одним лишь любопытством. И он решил, что сам совершит все описанное: заберется на гору Эверест, погрузится в море в клетке и станет наблюдать за акулами, пройдет по тугому канату над Ниагарским водопадом, выберется из зыбучих песков.

Но когда несколько лет назад он начал работать в качестве корректора над изданием энциклопедий, он впервые обнаружил, что стиль работы в этой профессиональной сфере такой же, как на птицефабрике, а добрые дядюшки-энтузиасты давно исчезли. Шаблонные фотографии, сухие факты, информация с восклицательным знаком в конце. Желание произвести на ребят впечатление все еще присутствовало, но теперь оно было недолговечным и поверхностным. Что-нибудь самое большое, какие-нибудь ужасающие факты, причем все подавалось с точки зрения взрослого, который точно знает, что должно понравиться ребенку. В этих книгах было полно информации про машины, космос, динозавров, человеческое тело, но энциклопедические серии медленно и верно приходили в упадок. Теперь ты покупал книги про то, чем уже успел заинтересоваться.

Леонард подумал о матери: она всегда умудрялась найти энциклопедию, которую он еще не читал, и, наверное, в те доинтернетные времена, чтобы отыскать такую, ей приходилось шерстить десятки магазинов. Он вспоминал, как в детстве, прочитав что-нибудь, спешил поделиться с ней, хотя бы только потому, что иначе он просто лопнул бы от переполнявшего его изумления. А она всегда говорила фразу, которую, как надеялся Леонард, родители каждый день говорят своим детям: «Расскажи мне». Заполучив все ее внимание, он, захлебываясь, в мельчайших деталях пересказывал ей прочитанное и, мечтая, чтобы она разделила с ним восторг, тыкал пальцем в картинки, словно они были единственным неоспоримым доказательством того, что мир и в самом деле полон чудес. В последние недели, когда мать стала постепенно уходить из жизни Леонарда, в его памяти всплывали обрывки этих разговоров, возникавших между ними не одно десятилетие. Случайные, беспорядочные отзвуки, еще не подслащенные привкусом ностальгии.

Леонард бодро нажал ctrl-n, надеясь, что с этого сочетания клавиш начнется путешествие, которого он давно ждал и которое изменит его жизнь. Строка за строкой он начал заполнять пустой белый прямоугольник рождающимися идеями, создавая собственную энциклопедию о римлянах. Он вложит туда все, что понимает о мире и о людях в нем. Однако, если ему хочется сделать что-то особенное, не вступая в контакт с суровыми коллегами, то придется — он это понимал — иллюстрировать книжку самому. Хотя он был староват, ему не трудно было представить себе, какими должны быть эпические иллюстрации в его книгах, и он частенько испытывал разочарование при виде сухих, безжизненных картинок в опубликованных изданиях: батальные сцены напоминали витрины магазинов, воины походили на усталых супермоделей, а отважные путешественники убивали львов, демонстрируя публике идеальный пробор и голливудскую улыбку. Почему не нарисовать картинки, которые ребята захотят вырезать и повесить на стену, где похожие на реальных людей герои из дальних земель и былых времен будут запечатлены в момент своего торжества?

Леонард задумался о римских детях. Были ли они близки своим родителям? А если рождались вне брака, то воспитывались ли они в духе Ромула и Рема, легендарных основателей города? Он составил список игрушек маленьких римлян, куда вошли и мечи, и воздушные змеи — все то, что до сих пор хранят у себя в ящиках для игрушек современные ребята. А робкие римские дети, о чем они думали? Ощущали себя частью империи или боялись Цезаря, являвшегося им в ночных кошмарах? А государственные служащие? Они проектировали строения и руководили общественными работами, прославившими императоров. Непризнанные гении возводили великие сооружения, а потом, усталые и обиженные, шли домой и играли со своими детьми. Он подумал о рабах, более умных, чем их хозяева. В другую эпоху они могли бы стать не менее знаменитыми, чем Черная Гадюка, Дживс или сэр Хамфри. В голове Леонарда замелькали картинки и истории никому не известных людей Римской империи, которые просто старались как можно лучше прожить свои жизни. Обычные добрые, милые люди, чьи истории он раньше рассказывал лишь обобщенно. Подробности казались ему существенными, только если они были типичны для римской жизни. Он относился к своим персонажам как к фону и здесь совершал ошибку: дегуманизируя их, он даже не пытался превратить их в интересных людей, с которыми детям захотелось бы повстречаться и даже соотнести себя. Он все время обращался с ними как с некими историческими манекенами, воспроизводя характерные факты о соответствующем периоде. Такой подход может только расстроить ребенка. Это то же самое, что привести мальчика в магазин игрушек, где все игрушки упакованы в коробки. Детям надо на время отложить книгу, побежать к друзьям и перенести в игру энергию, почерпнутую с книжной страницы.

Отрезанный от мира наушниками, Леонард стучал по клавиатуре как Моцарт, создавая собственную альтернативную версию книги — книги о тех, кто остался невидимым для истории. Свободный и не связанный временем, он чувствовал, что полностью ушел в работу и творчество. Казалось, идеи прилетали к нему из школьного класса, поселившегося в его воображении, где ученики сидели с поднятыми руками и каждый просил его что-нибудь написать на свою любимую тему.

Это было в точности как…

Перед его глазами помахала чья-то рука.

Это было в точности как…

Рука продолжала мелькать перед носом, как «дворники» автомобиля.

Он оторвал взгляд от экрана и увидел девушку, которая стояла рядом с ним и что-то артикулировала.

Леонард резко сдернул наушники, слишком явно демонстрируя свое раздражение.

— Вы что-то хотели? — спросил он.

— Пожарная тревога. Пойдемте.

Девушка в зеленом джемпере и с вишневыми волосами чуть отклонилась в сторону и обоими большими пальцами указывала направление, которое обозначила как «туда».

— Пожарная тревога, — повторила она. — Вам нужно выйти отсюда. И бежать, спасая свою жизнь. Пожалуйста. Будьте любезны.

— Это правда пожар или учебная тревога?

— Я не имею права отвечать на этот вопрос, но, если бы и ответила, разницы нет никакой: в любом случае вам нужно выйти. Таковы правила.

— Скорее всего, учебная. Они ее иногда устраивают.

— Неважно. Вы должны выйти. Может, женщины и дети гибнут в огне, пока я тут с вами разговариваю.

— Я в полном порядке. Все же рискну остаться, — сказал Леонард и потянулся за наушниками.

— Нет, нет, нет, нет, нет, нет и нет! — Девушка словно пропела ноту «до». — Простите, что вынуждена настаивать, друг мой, но выбора у вас нет.

Она указала на светоотражающую ленту через плечо с надписью: «пожарный инспектор».

Леонард уступил и раздраженно направился к двери.

— Не благодарите, что спасла вам жизнь, — сказала девушка ему вслед.

Он нажал кнопку самого медлительного лифта в мире и попытался восстановить цепочку мыслей о книге, чувствуя, что утратил тот самый едва уловимый момент. Так бывает, когда кажется, что вот-вот чихнешь, но твое желание вдруг улетучивается.

— Эй, эй, эй! Нельзя пользоваться лифтом во время пожара! Это же всем известно.

Девушка — пожарный инспектор следовала за ним, поняв, что от этого субъекта только и жди неприятностей.

— Тогда как же мне спуститься?

— В основном люди пользуются лестницей, но, если умеете, можно по веревке или по внешней поверхности здания на манер Человека-паука. Пойдемте, не упрямьтесь. Не слушать распоряжений пожарника — семь лет удачи не видать.

— А вам не нужно проверить другие этажи?

— Нет. Я отвечаю только за третий. На других этажах пожарники ниже рангом, так что, полагаю, число погибших там будет больше. Послушайте, не могли бы вы присоединиться к остальным на углу между парком и музеем? Будьте уж так любезны!

Леонард послушался, но, когда пошел к обозначенному месту, девушка свистнула в свисток, висевший на тесемке у нее на шее, отчего он вздрогнул, а она рассмеялась.

На место сбора девушка с вишневыми волосами принесла планшет и всех пересчитала. Эвакуированным с третьего этажа оставалось только болтать о том о сем: одни жалели, что не захватили пальто, другие прикидывали, хватит ли у них времени выпить кофе до возвращения в здание.

Девушка сложила руки рупором и поблагодарила всех за сотрудничество. По дороге обратно некоторые молодые ребята игриво шутили с коллегами, представляя, каким могло бы быть их последнее желание перед гибелью в огне. Леонард поспешил к своему столу и начал набирать текст, но момент был упущен, а с ним ушло и вдохновение. Он решил на время заглянуть в интернет и побродил там бесцельно и бездумно, но потом все бросил и пошел попить чайку.

Он стоял в кухоньке и ждал, пока закипит чайник, одновременно изучая свое отражение в дверце микроволновки. На лице кое-где оставалась щетина, которую он, задумавшись, плохо сбрил утром, и, что самое ужасное, оказалось, на нем надета пижамная рубашка, украшенная рисунком «огурцы» и карманчиком. Утром, торопясь на работу, он забыл ее переодеть. Леонард наклонился и стал рыться в глубине нижнего ящика в поисках сахара, но вдруг позади него раздался громкий чирикающий звук, сокративший ему жизнь года на два.

— Привет! Рада, что вы выжили на пожаре.

Это была девушка с вишневыми волосами.

— Так и инфаркт можно схлопотать. Что вы здесь делаете?

— Подумала, надо зайти поздороваться. Видите ли, пожарный инспектор должен знать, кого он спасает, на случай, если придется сообщать родственникам. Вообще-то, наверное… вроде бы… я знаю, кто вы, — продолжала она. — Вы Марк Бакстер, бакалавр образования, тот, кто написал всю серию «Факты на кончиках пальцев»? Я видела, как вы над ней работали у себя за столом. Прекрасные книги! У вас здорово получилось.

Серия «Факты на кончиках пальцев» относилась к массовой научно-популярной литературе. Над ней Леонард работал несколько лет назад, но недавно сделал исправленное и дополненное издание. Предполагалось, что в ней будет полно разных перечней и голых фактов, практически без оригинальных авторских мыслей, однако Леонард тихой сапой протащил в нее творческое видение предмета и превратил всю серию в «классику будущего», как было сказано в одном из издательских информационных бюллетеней. Марк Бакстер, бакалавр образования, считавшийся автором-куратором, и пальцем не пошевелил. Практикантки в офисе просто пересылали имейлы с правкой и комментариями, Марк же был на какой-нибудь конференц-связи и, вероятно, спал с другими практикантками, а степень бакалавра подсказывала, на каком поприще он успешнее всего.

— Нет-нет, я не Марк Бакстер. Он автор этих книг, а я отвечаю за содержание. Он решает, что будет в книге, а я просто пишу.

— Правда? Это такая работа?

— Надеюсь, — сказал Леонард несколько обиженно.

— Вы меня не так поняли. Просто, по-моему, это нечестно, когда вы делаете всю работу, а на обложке пишут чужое имя. Вы должны, по крайней мере, выступить в соавторстве.

— Так делать не принято, — ответил Леонард.

— Получается, вы автор-«призрак», — сказала она замогильным голосом, упорно продолжая шутить.

— Наверное, в каком-то смысле. Предпочитаю держаться в тени. Ладно, мне пора возвращаться.

— Точно. И мне тоже. Кстати, нашли сахар? Ну, что поделать, буду макать в свой чай печенье — хотите печеньку?

— Нет, спасибо, — ответил Леонард, похлопав себя по слегка выступающему животу и сразу же пожалев об этом — хлопать себя по животу, да еще перед девушкой!

— О’кей, еще поболтаем, когда будет пожар, — сказала она.

Леонард принес чашку с чаем к себе на стол и сделал вид, что печатает. Слишком много событий за один день: сначала римляне, потом пожарная тревога, а теперь еще разговор с девушкой. Честно говоря, это был его первый разговор с девушкой с глазу на глаз за очень долгое время. Сидя за столом, он еще раз прокрутил все в голове. Болтая с ней, он был немного не в своей тарелке, еще не отключился от полного погружения в книгу. И теперь перечислял все свои ошибки с преувеличенным чувством неловкости: как он не реагировал на ее шутки, какой был замкнутый, как хлопал по своему дурацкому, дурацкому, дурацкому животу (о чем вообще думал?). Ему хотелось биться головой о стол. Чтобы не зацикливаться на своем конфузе, он попытался написать отрывок о детях гладиаторов, о том, могли ли они видеть, как сражаются их отцы, но в голове возникала только мысль о собственной никчемности. Дело было даже не в том, что, как ему показалось, он понравился девушке. Просто ему хотелось произвести хорошее впечатление. В вопросе с Марком Бакстером, бакалавром образования, она встала на его сторону. Это же плюс, так ведь? Почему он не смог услышать комплимент, скрытый в ее словах? Она предложила ему печенье — бог мой, печенье! Почему он не сказал просто: «Да, спасибо», или не съел его с ее ладони, или не предложил, чтобы они съели его вместе а-ля Леди и Бродяга? И пижама… Чтобы именно сегодня так оскандалиться!

Влекло ли его к ней? Или это была девушка как девушка, а ему следовало разобраться, флиртует она с ним или всего лишь добродушно подтрунивает, как заведено у коллег мужского и женского пола и чего он никогда не мог отличить от настоящего флирта.

Он старался вспомнить, как она выглядела. Из-за своей застенчивости он подсознательно избегал встречаться с ней взглядом, и поэтому у него не получалось мысленно восстановить ее облик. Может, с некоторой претензией на эстетство — с умными, но ранимыми глазами? Какой длины у нее волосы? Кажется, до плеч. Но чуть вьющиеся или просто небрежно уложенные. А руки — может, обгрызенные ногти, покрытые лаком. Кольца или украшения — господи, кольца! Он даже не заметил, было ли у нее обручальное кольцо. Как он умудрился это упустить? Она, вероятно, замужем. Замужние женщины позволяют себе весьма фривольное поведение с мужчинами, не опасаясь, что их неправильно поймут, так ведь? Какого она роста? Трудно сказать: он сидел, когда она первый раз к нему обратилась, потом шла сзади, во дворе стояла в стороне от него, так что трудно было понять, а уже в кухоньке слегка наклонилась к раковине и казалась ниже ростом, чем на самом деле. Невысокая, но точнее не скажешь. Акцент — но какой? Голос был, как бы это сказать… может, писклявый? Она все время для смеху его меняла. То говорила замогильным голосом, то еще как-нибудь. Может быть, она вообще со странностями или нервничала, а может, это просто милая девушка, которой неловко, что приходится, в каком-то смысле, руководить взрослыми людьми и приказывать им, что делать?

Он попытался вернуться к работе. Гладиаторы. Их дети. Думай, Леонард, думай. Но всякий раз, стараясь сосредоточиться, он снова отвлекался на воспоминание о каком-нибудь своем промахе. Он даже не спросил, как ее зовут. Каким надо быть самовлюбленным невежей, чтобы забыть протянуть девушке руку и спросить, как ее зовут! Идиот! Он не удосужился и свое-то имя назвать. Сказал только, что он не Марк Бакстер, что справедливо относительно всех людей, кроме самого мистера Марка Бакстера, бакалавра образования. И он ничего не спросил о ней самой. Как мама говорила? «Леонард, если хочешь подружиться с человеком, спрашивай его о нем самом».

Не исключено, что, если бы его предупредили, он справился бы лучше. Если бы он заранее знал, что сегодня — тот самый день, когда девушка, настоящая девушка, возможно даже привлекательная, с ним заговорит и станет с ним шутить, он бы как-нибудь приготовился. Не пришел бы на работу в пижаме. Надел бы красивую рубашку или, как всякий успешный человек, набросил на плечи джемпер, завязав рукава узлом. Побрился бы как следует или, на худой конец, отрастил бы ровную щетину или даже настоящую бороду, как у многих ребят в офисе. Тут он посмотрел на свою обувь — черные ботинки-броги в сочетании с джинсами! Боже мой!

Не в первый раз ему захотелось, чтобы в его жизни была клавиша «отмена». Хорошо было бы, если бы девушка увидела его в самом лучшем варианте. Он всегда чувствовал, что шансов понравиться женщинам у него немного, но в его лучшие дни — в новом костюме, со стрижкой и после хорошего ночного сна — какая-нибудь терпеливая девушка могла бы счесть его приемлемым, если бы разглядела за всем, что в нем есть наносного, задатки кандидата в бойфренды. Пусть не законченный образчик, но все же с потенциалом. Хорошо, если бы она окончила среднюю школу с совместным обучением мальчиков и девочек. Если она ходила в школу только для девочек, то все, ему конец. Выпускницы такой школы ищут идеального мужчину, своего идеального мужчину. А отношение к мужчине девочек из школ с совместным обучением формулируется так: «Дайте мне материал, с которым можно поработать». Он был как раз таким материалом. Славная, добросердечная девушка, вероятно, сотворила бы с ним чудеса. И ее подружки спрашивали бы: «Где ты такого нашла? У него есть братья?» И хотя в общении с девушками Леонарду не хватало уверенности, у него всегда была надежда. Он видел множество девушек и считал, что они другого поля ягоды, но вместе с тем он видел и немало пар, в которых девушка, счастливая девушка, держала за руку парня, который был одного поля ягодой именно с ним. Парень выглядел вполне прилично и, возможно, вызывал у девушки улыбку или спокойную уверенность в себе. Нужно просто получить к ней доступ, и она даст тебе шанс. Шанс узнать ее ближе. Не надо ее отпугивать — он знал, что такое не в его характере, — и хотя бы со временем она, быть может, отнеслась бы к нему с теплотой, стала бы присматриваться к нему и в конце концов поняла, что именно он ей и нужен.

Леонард перевозбудился. После длительных периодов, в которых не было места девушкам, в нем теперь начали пробуждаться романтические чувства со всей их безумной физиологией. Это становилось мучительным. И физически неудобным: внутри колотилось все, чему положено колотиться согласно генетической программе, а его несчастная ранимая личность чувствовала себя раздавленной.

В тот день Леонард мало что смог написать о римлянах. Он ушел пораньше, чтобы встретиться с Голодным Полом, которому было велено срочно купить костюм для свадьбы Грейс — «до заката», как он выразился, — а поскольку в пятницу магазины открыты допоздна, Леонард предложил составить другу компанию и помочь с выбором.

Одним из следствий отсутствия у Голодного Пола мобильника было то, что он всегда приходил вовремя. Можно было договориться с ним о встрече через полгода в определенное время в определенном месте, и без всяких напоминаний или отмен в последнюю минуту он явился бы вовремя куда следовало. Леонард пришел раньше, но Голодный Пол его уже ждал. Они решили направиться в «Маркс и Спенсер», где Леонард покупал себе костюм на похороны матери, который планировал надеть и на свадьбу, правда с галстуком другого цвета.

— Ты примерно представляешь, какой костюм хочешь купить? — спросил Леонард.

— Наверное, просто посмотрю, какие у них есть. Будем надеяться, найдем что-нибудь, нормально сидящее. У меня размер нестандартный.

— Ты когда последний раз покупал костюм?

— Ну, если не считать ги для занятий дзюдо, то это первый.

— Хотя бы свой размер знаешь?

— Понятия не имею. Обычно у рубашек, которые подходят в плечах, слишком длинные рукава, а брюки если годятся по длине для моих коротких ног, то не застегиваются на поясе.

— В ателье это называют «проблемой орангутанга», — подсказал Леонард. — Давай попросим, чтобы тебя измерили.

Они огляделись в поисках продавца, вспомнив те далекие дни, когда магазины набирали персонал в залы продаж для помощи покупателям. Мимо них проносились разные пожилые женщины в черной униформе и с именем на бейджике:

— Извините, я занята с клиентом.

— Извините, у меня перерыв.

— Извините, я здесь не работаю.

Пришлось соображать самим.

— Какой цвет ты предпочитаешь? — спросил Леонард.

— Не темно-синий, потому что такого цвета моя почтальонская форма. Не черный, потому что тогда я буду похож на музыканта из ска-группы. Не коричневый, потому что буду похож на учителя. Может, серый или даже темно-серый?

Оказалось, Голодный Пол уже успел все продумать.

— Как тебе этот в тонкую полоску? — спросил Леонард.

— Нет, тонкая полоска не для торжественного случая, а для работы в офисе. Кроме того, тут полоска белая. Другой вид.

— Вот это да! — сказал Леонард. — Я, честно говоря, думал, что ты в этих делах безнадежен. Откуда такие сведения?

— Мама, наверное, тоже так думает. Но здесь не требуется особых познаний. Мужские костюмы разнообразием не балуют, а я люблю смотреть, что делается вокруг, так что постепенно начинаешь замечать, кто во что одет, даже если тебя костюмы не интересуют. Давай примерим вон тот, темно-серый.

Голодный Пол надел костюм, но потерпел фиаско из-за своих пропорций.

— Как думаешь, можно его где-то выпустить, а где-то подогнуть? — спросил Леонард.

— Хочешь сказать, он сидел бы идеально, если бы размер был другой. Погоди, вон идет сотрудник магазина.

Голодный Пол заприметил продавца, похожего на одиннадцатилетнего ребенка. По нему сверху донизу шла надпись «Склад».

— У вас есть такой же, но другого размера? — спросил Голодный Пол.

— Вроде бы только то, что на вешалках, — ответил парень.

— А что же тогда у вас на складе? — сурово поинтересовался Голодный Пол тоном контролера по качеству.

— Может, там есть и другие, но надо проверить, — предложил парень в стиле Магомета, идущего к горе.

— Будьте добры, сначала измерьте меня, чтобы вы туда не зря сходили. Это быстро, — попросил Голодный Пол.

Продавец извлек сантиметровую ленту и принялся измерять Голодного Пола каким-то своим особым методом, который, видимо, придумал в ту самую секунду.

— Э-э-э, я бы сказал, длина пиджака девяносто два сантиметра, а брюк — девяносто шесть с половиной, — предположил он, выдав размеры инопланетного существа.

— Пожалуй, мы лучше походим и посмотрим. Но в любом случае — спасибо, — ответил Голодный Пол.

Молоденький продавец скрылся за двойными дверями, чтобы продолжить свое взросление.

Благодаря своей методической настойчивости Голодный Пол ухитрился найти прекрасный серый костюм — пиджак в плечах сидел как влитой, и брюки, если их немножко подогнать, тоже подойдут. Выглядел Голодный Пол вполне прилично, хотя любой, кто примеряет костюм, стоя в носках (с торчащими из-под брюк пальцами), не может, как это ни печально, произвести особо яркого впечатления.

— А рубашка какого цвета? Может, голубая? — спросил Леонард.

— Это же не бал тайного полицейского, — ответил Голодный Пол. — Конечно, белая. Теперь посмотрим, какой подойдет галстук. Возьму фиолетовый. Грейс в детстве всегда любила этот цвет. Такого цвета был фантик ее любимой конфеты в рождественском наборе «Кволити-стрит».

— Знаешь, мне надо тоже кое-что купить, — решил Леонард, вдохновленный примером Голодного Пола. — Рубашка, конечно, белая. А вот галстук… по-моему, этот зеленый будет неплох. Не слишком яркий?

— Совсем нет. Такой цвет бывает у березовой листвы, когда сквозь нее светит солнце, — в поэтическом ключе ответил Голодный Пол.

В очереди к кассе оба друга были наповал сражены набором носков «Дни недели», и каждый купил себе по пачке. Им было невдомек — и в этом заключался трагизм ситуации, — что найти нужные носки в наборе в принципе непросто и чревато сильнейшим раздражением, а кроме того, когда один носок износится, каждый другой носок, предназначенный на определенный день, никогда не станет к нему парным.

По дороге домой Леонард все еще находился под впечатлением от скрытых талантов Голодного Пола. Но, поскольку главное дело этого вечера было сделано, они заговорили о жизни вообще.

— Костюм ты купил. Что думаешь делать на неделе? — спросил Леонард.

— Мама предложила пойти с ней в больницу, где она волонтерствует. Может, помогу ей немного, — ответил Голодный Пол.

— До чего же любезно с твоей стороны предложить свою безвозмездную помощь в качестве кардиохирурга. Ножницы и клей из дома притащишь? — спросил Леонард.

— Мне поможет твоя книжка «Тело человека», так что все под контролем. На самом деле мама навещает больных. Просто обходит отделение и спрашивает, не хочет ли кто-нибудь поговорить. И предложила мне пойти с ней. Если честно, не уверен, что от меня будет много толку, — сказал Голодный Пол.

— Я никогда не представлял тебя в подобной роли. Беседовать с незнакомыми людьми — это не твой конек, — сказал Леонард.

— Думаю, я просто посижу и послушаю без особых разговоров. Завтра начинаю. А ты как? Как римляне?

— Вроде нормально. Я решил дать базовую информацию в главную книжку, потому что автору только это и нужно, но еще начал приводить в порядок собственные мысли. Пока не уверен, к чему это приведет, но очень хотелось бы попробовать самому написать книгу. Честно говоря, я сейчас трачу бо́льшую часть рабочего времени на оформление своих идей.

— Ты всегда мог писать, но никогда не рассматривал себя как писателя — все время уходил в тень. Про энциклопедии ты знаешь больше, чем кто бы то ни было, — так чего сомневаться? Если бы я был ребенком, я бы с большим удовольствием читал твои книги, чем отрыжку какого-то отсутствующего автора, — сказал Голодный Пол, продемонстрировав унаследованный от матери дар моральной поддержки.

— Еще хотел тебе сказать, что я сегодня говорил с девушкой. В смысле, на работе. Во время учебной пожарной тревоги, — не к месту вставил Леонард.

— Этакий старый добрый пожарнотревожный роман, да? И как ее зовут? — спросил Голодный Пол.

— Не знаю.

— Она с тобой работает?

— Нет, не со мной. Но, возможно, в той же компании. Точнее не скажу.

— И какая она?

— По-моему, немного с претензией на эстетство. Но не уверен.

— Как это «не уверен»? На ней что, была фехтовальная маска или какой-нибудь шлем? В офисе внезапно стемнело или всех накрыло туманом?

— Просто я внимательно не рассмотрел.

— Сбила и скрылась? Но ты хоть успел запомнить номер машины? Как можно так мало знать? По крайней мере, скажи, какого она состояния — жидкого, твердого или газообразного?

— Слушай, мы всего лишь поболтали. Хотя, насколько я помню, она была очень мила, — сказал Леонард, вроде бы собираясь закончить разговор.

— Извини, мне не надо было шутить. Могу только пожелать тебе удачи. Если понадобится совет, как все испортить, обращайся.

— Обязательно, дружище.

Они разошлись, помахивая сумками и собираясь начать завтра новый день с носков «пятница». У Голодного Пола был замечательный серый костюм, требующий подгонки, а у Леонарда галстук цвета березовой листвы, когда сквозь нее светит солнце. Совпадением можно назвать то, что такого же цвета был джемпер, в котором была Шелли, пожарный инструктор с третьего этажа, ростом метр шестьдесят шесть, с крашеными вишневыми волосами, которая грызет ногти с красным маникюром и отвечает за тренинг и введение в профессию в закрытой акционерной компании «Физические решения», где сиделки обучаются, как поднимать пациентов, чтобы не повредить спину.