Леонард и Голодный Пол

Глава 7 Обычный понедельник

Как всегда в понедельник, Голодный Пол проснулся перед самым звонком будильника, поставленного ровно на шесть. Примерно в три понедельника из четырех ему звонили с почты, чтобы вызвать поработать одну смену внештатным почтальоном вместо какого-нибудь пьяницы симулянта, поэтому Голодный Пол предпочитал вставать пораньше и быстро снимать трубку городского телефона, чтобы тот не успел разбудить родителей. Потушив вечером свет, Хелен и Питер обычно долго болтали и хихикали в постели, словно два подростка в походной палатке, так что по утрам они спали долго.

Первой мыслью Голодного Пола было прочитать, что он написал накануне, проверить, не утратилась ли за ночь свежесть придуманного. И хотя он остался доволен, ему показалось, что слова на листке ему не принадлежат. Они пришли к нему как будто из ниоткуда, без предшествующего потока идей и без последующих следов в мыслях.

Он пошел в ванную сплюнуть накопившуюся за ночь сладковатую слюну и, как всегда, помылся мягкой мочалкой, особенно тщательно потерев подмышки и область «Адама и Евы». Ему всегда было странно смотреть на себя в зеркало, ибо отражение напоминало ему, как мало он взял от мира. В одежде он, как правило, был аккуратен, особенно в форме почтальона, которая больше других его вещей напоминала костюм. Если он не заставит себя все сделать как положено, придется, наверное, надеть эту форму на свадьбу Грейс.

Спустившись, Голодный Пол на минутку сел и сидел так без движения, прислушиваясь к тишине. В ушах у него стоял какой-то высокочастотный тихий звон, который в обычное время был едва уловим и становился заметен только в такие моменты. Было непонятно, возник ли этот шум в голове из-за того, что он в своей комнате много лет пользовался наушниками, или же это был звук отсутствовавшего движения. Музыка окружающего пространства.

Он предполагал, что в мире есть множество людей, никогда не слышавших этот звук. Людей с беспокойными жизнями и еще более беспокойным сознанием. В саду раскачивались на ветру пустые кормушки для птиц, поэтому он взял из углового шкафчика комочки жира и пачку семечек разных видов, зная, что не сможет спокойно завтракать, пока не позаботится о птицах. В это время года они становились прожорливыми, их упругие тельца переполняло стремление к размножению. Зяблики, синицы, скворцы, кольчатые горлицы, сороки и серые вороны — все клевали из кормушки по очереди, в соответствии со своим местом в птичьей иерархии. Более крупные птицы поначалу казались ему нахальными узурпаторами, но потом он понял, какую услугу они оказывают птичкам поменьше, давая понять, что территория безопасна и поблизости нет хищников. Маленькие птички очень пугливы, и на то у них имеются все основания. По правде сказать, Голодный Пол не был орнитологом-любителем, который знает, как правильно наблюдать за птицами. Ему нравилось смотреть на них, определять их вид и чувствовать себя частью их жизни, но при строго орнитологическом наблюдении его не устраивал подход, свойственный коллекционеру: эти бесконечные галочки в списках и восхищение перед необычным экземпляром в противовес обычному. Для него птицы составляли часть природы, такую же, как и он сам, и они по-родственному были ему дороги и интересны.

Голодный Пол ценил заведенный порядок, ему нравилось, что мир в этом случае становится понятным, ведь вокруг много всего нового, переменчивого и сомнительного. И поскольку каждый день по-своему оригинален, Голодный Пол не чувствовал необходимости дополнять естественное разнообразие жизни собственным разнообразием. Его завтрак каждое утро был одинаков: запеченные хлопья «Витабикс» с добавлением банана, нарезанного в миску краем ложки, и чашка крепкого кофе с сахаром. Если люди обычно стараются менять свои кулинарные пристрастия, связанные с обедом или ужином, то для завтрака во всем мире принято создавать определенную систему и ее придерживаться. Однако Голодный Пол поступал так в большинстве случаев.

Целиком предоставленный утром самому себе, он перешел в гостиную и сел у телефона. Важно заметить, что Голодный Пол был человеком терпеливым. Он считал, что, когда проявляешь терпение, все происходит само, и верил, что все случится так, как должно быть, но не по чьему-то замыслу, а по естественному порядку вещей. Как только он начал подпиливать спичечной коробкой краешек ногтя на большом пальце, как тут же зазвонил телефон, и после очень краткого, чисто мужского обмена самой необходимой информацией он сел на велосипед и поехал на почту. Ветер обдувал его голову сквозь прорези шлема. Хотя работу почтальона на подхвате не назовешь ступенькой в профессиональной карьере, Голодный Пол был ею доволен и гордился, что не взял полную ставку, потому что тем самым лишил бы кого-то возможности заработать. Как марка мелкого достоинства, приклеиваемая на слишком тяжелую посылку, чтобы восполнить стоимость, он просто замещал собой те участки, которые того требовали.

Когда он зашел в сортировочную, где его уже ждала сумка почтальона, там практически никого не было; сотрудники, работавшие на полную ставку, поднялись рано и торопились начать новый день — вернее, его закончить. Это шумное место пока было пустынно, но в нем и сейчас царила атмосфера холостой жизни и твердых убеждений. Голодный Пол начал сортировать корреспонденцию по отделениям — свое для каждой улицы маршрута, а потом по номерам домов каждой улицы. «Распихивать и раскладывать» — так это называлось. Если не знаешь улицу, непонятно, как разобрать письма. Для одних улиц лучше распределять почту сначала по четной, потом по нечетной стороне, а для других последовательно по номерам домов. В районах, ближе к сельским, где у домов не номера, а названия, требовалось знание местности, недоступное почтальону на подхвате. В большинстве случаев было бы разумнее оставить почту до следующего дня, когда на маршрут выйдет обычный сотрудник, поскольку теперь едва ли отправляют по почте что-то экстренное, но так никто из почтальонов не делал. Считалось, что чистая полка доставки — это чистая совесть.

Наступило приятное весеннее утро: светлое и теплое на солнечной стороне улицы, однако в тени у любого, кто решил, что скоро лето и пора ходить без шапки, голова замерзала. Голодный Пол проехал мимо идущих в школу ребят и опаздывающих с доставкой грузовиков. Ему приятно было просто смотреть на общую суету раннего утра, но, когда он добрался до усадебных участков, вокруг стало спокойнее. Хотя работникам почты не полагалось пользоваться калитками в заборах между участками, многие именно так и делали, но Голодный Пол подходил к дому и уходил обратно по подъездной дорожке, и у главных ворот его всегда ждало что-нибудь новое.

Один грузный человек — Хелен назвала бы его «крепыш» — стоял, опершись на ворота, и его живот свидетельствовал, что для пошива спортивных костюмов используется особо прочный трикотаж. «Если там счета, то мне они не нужны». В саду перед домом стоял старый диван, а стаффордширский бультерьер кидался на покрышку, подвешенную на невысокой березе.

— Я на замене, ваш почтальон придет завтра.

Потом молодая женщина, все еще в пижаме, крикнула с порога ему вслед что-то про помятую открытку ко дню ее рождения.

— Я на замене, ваш почтальон придет завтра.

Пришлось попросить пожилую даму расписаться за посылку, адресованную ее соседям с соседней улицы. «Их никогда нет дома. Бедные дети весь день в яслях. Я после к ним зайду. Кажется, вы сегодня припозднились?»

— Я на замене. Ваш почтальон придет завтра.

Голодный Пол не останавливался на обед, потому что ему всегда было неловко сидеть в форме и есть сэндвич. Людям такое не нравится.

Он продолжал объезжать окрестности — сумка становилась все легче и легче — и выполнял работу, сотни лет практически не менявшуюся. Любому занятому человеку, несущему груз жизненной ответственности и озабоченности, занятие Голодного Пола показалось бы вполне сносным. Ему не нужно было решать, какую конечность пациента ампутировать первой или куда инвестировать пенсионные накопления компании. Его не угнетала необходимость сообщать начальству об убытках в четвертом квартале или насильно кормить холодной морковкой карапуза с высокой температурой. Его работа — в те несколько дней, когда его к ней привлекали, — не предполагала ни тяжелых решений, ни сожалений, которые испортили бы приятную застольную беседу.

И все-таки многие сегодня говорят, что работа почтальона стала профессией, вызывающей сильнейшие нервные срывы. Почему такое происходит в столь очевидно спокойной деятельности, когда человек, с удовольствием перекинувшись парой фраз с хозяином дома, выполняет задачу, на протяжении многовековой истории доказавшую свою несомненную полезность? Измученные менеджеры среднего звена с радостью поменяли бы свои поздние телефонные конференции с коллегами западного побережья на незамысловатую работу почтальона, который идет себе, погрузившись в собственные мысли, под переменчивым мартовским солнцем. Однако в подобных мечтаниях «белых воротничков» не учитывается то, что способно привести к саморазрушению даже самые спокойные умы. Мы относимся к виду, которому свойственно восторгаться великими мыслителями, но в то же время боимся собственных мыслей, наши мысли пугают нас.

В тюрьмах самым суровым наказанием, которое ждет наиболее злостных заключенных — тех, чье поведение выходит за рамки даже дьявольских норм тюремного общежития, — считается одиночное заключение: ужасная перспектива остаться один на один со своими мыслями. Отвлечься не на что, мысли, как бильярдные шары, толкают друг друга, и бесконечный внутренний монолог иссушает то, что осталось от жизни, внося диссонанс в тишину, возбуждение в спокойствие и тревогу в предвидение. Человека определенного типа, изолированного и не приспособленного к долгим периодам раздумий, такое скопление мыслей приведет к умопомешательству.

Но Голодный Пол, казалось, мог сохранять покой там, где другой объявил бы войну самому себе и окружающим. О чем он думал? Ответ очень прост: ни о чем. К счастью, в его сознании присутствовала безмятежность, с годами ставшая его естественным состоянием. Его мозг функционировал прекрасно, и Голодный Пол обладал всеми качествами здорового, хоть и слегка необычного человека его возраста. Просто у него не возникало ни интереса, ни склонности к мысленным разглагольствованиям. У него не было внутреннего голоса. Когда он видел собаку, он просто видел собаку, и разум не подсказывал ему, что собак следует выгуливать на поводке или что ее высунутый язык похож на ломтик ветчины. Когда он слышал сирену скорой помощи, он просто слышал сирену скорой помощи, не замечая эффекта Доплера и не раздумывая, действительно ли понадобилась кому-то скорая помощь или просто водитель торопится на обед. Именно так Голодный Пол весь день сохранял в голове полную ясность и не был подвержен неприятностям, которые мир уготовил тем, кто их ищет.

Примерно в полдень он закончил объезжать адреса доставки и завез свою большую сумку назад в почтовое отделение. Но чтобы считать рабочий день законченным, ему оставалось еще одно, последнее дело. Из нагрудного кармана он вынул свое письмо с конкурсным предложением и опустил его в почтовый ящик отдела сортировки, приклеив пестрый коврик из марок мелкого достоинства, которые заранее собрал и хранил в заднем отделении бумажника. Он проделал это без всякого волнения или беспокойства по поводу конкурса: его вариант был просто предложением. Он хотел не столько победить, сколько помочь. Выберут другую фразу — тоже хорошо.

Когда он вернулся, родителей дома не было. Питер и Хелен оставили на холодильнике записку, что пошли покупать Будду в садоводческом центре. Голодный Пол сделал себе сэндвич с арахисовым маслом и, не найдя в буфете ничего вкусного, съел его в кухне на том же месте, где несколько часов назад наблюдал за птицами. Кормушки снова был пусты.

Он решил прилечь на диван и стянул ботинки ленивым способом: не развязывая шнурков, поддел носком одной ноги пятку другой. Сейчас, когда после долгих утренних хождений тело Голодного Пола переместилось на диван, ступни ощущали легкое покалывание. Он задремал, не думая о том, что потом проснется в некоторой заторможенности, какая часто бывает после дневного сна. В доме вокруг него все было тихо, пусто, незыблемо.