Ловцы троллейбусов

Автор без бороды

Луйкин постоянно бывал у нас, я пришел к нему в контору впервые. Здесь стоял длинный, застеленный зеленым сукном стол, повсюду на полу валялась битая кафельная плитка, в углу лежали обрезки ржавых труб, треснувшая грязная раковина и два стоптанных сапога.

— Петя, — заговорил я, подсаживаясь к столу, за которым он листал свой блокнот. — Я с просьбой. Оставь их в покое.

Он вскинул на меня голубые свои глаза.

— Как это? Угнали троллейбус. Укрывают щуку. Нет, будем принимать меры.

— Какие? — схватил его за руку я.

— Выселим. Сам рассуди, сколько беспорядка наделали!

От него я поспешил к Редактору.

Дверь мне открыл высокий, худой мужчина с длинными сальными патлами и горящими, как в жару, глазами. Его сутулую фигуру плотно облегал потертый свитер, брюки заканчивались грязноватой бахромой. Руки были перепачканы краской. Сам Редактор сидел посреди комнаты в кресле с дремлющим Котофеичем Вторым на коленях. У окна, на подрамнике, стоял холст.

— Привет, родной, — не меняя позы, бросил Редактор. — Хочу, понимаешь, чтобы один из счастливейших моментов моей жизни был запечатлен. Познакомься, кстати. А впрочем, вы уже виделись у меня.

Я присмотрелся и узнал в художнике Автора, того самого, что приходил к Редактору за советом, когда мы с дядей Гришей возводили стеллажи. Только бороду он сбрил.

— Вы, кажется, с Севера? Уже лет десять как уехали? Правильно? — сказал я.

— Да-да, верно, — подтвердил он, ожесточенно перемешивая краски на палитре. Лохмы волос раскачивались при каждом его движении. И как-то странно он на меня косился.

— Хороший портретист, — вставил Редактор.

— Мне необходимо с тобой поговорить, — сказал я ему.

— Мне тоже, — отозвался он. — Тут такое дело. Твои записки, которые ты дал мне… Ну, помнишь, на кухне… И последующие, с этим отрывком, найденным в библиотеке… Они… как бы это сказать… Чтобы проверить собственное впечатление, я дал их прочесть Автору… И выяснилось, что они кое в чем… совпадают… С тем, что он когда-то писал. И что вошло в его знаменитый сборник матросского фольклора.

— Да не кое в чем, а во всем! — закричал длинноволосый, размахивая кулаками, которые, словно шары, были насажены на тонкие и бледные, как побеги фасоли, руки.

— Факт, между прочим, говорит в пользу моей теории, — сказал Редактор. — Да, всего не перечитаешь. Даже у такого специалиста, как я, не дошли руки до этого сборника матросского фольклора… А имей мы одну, одну-единственную книгу, и, ручаюсь, я бы знал ее назубок…

— Совпадения естественны и оправданны, — сказал я. — Все мы пишем одно большое письмо… Возможны повторы, возможны и разночтения. Но годятся и сборники фольклора, и открытки друзьям, и отчеты о порожних рейсах… Разберемся с этим позже. Сейчас меня другое волнует. Ты знаешь, что всю троллейбусную команду хотят выселить?

Редактор вдруг запищал:

— Не впутывай меня в это дело! — Испуганный Котофеич Второй соскочил с его колен и порскнул под кровать. — Ну вот, — захныкал Редактор. — Вечно ты все испортишь. Мы так хорошо позировали…

Я поехал в прежнюю свою комнату. Сел за стол. Погрыз карандаш и приступил. «Если разобраться, — писал я, — то еще неясно, кто виноват. Может быть, и я. Потому что в запутанном этом мире виноват тот, кто суть вещей — вместо того чтобы ее разглядеть и растолковать, — затуманивает. И, значит, с каждого такого надо спрашивать. И с других тоже. Ведь все между собой связано».

С этой бумагой я начал разыскивать Луйкина. В жэковской конторе мне сказали: он обедает. Я уж понял, где. И точно, обнаружил его в гостиной, занятого разламыванием очередного гуся. И Редактор был тут. А рядом с ним сидел Автор. Этот сразу поднялся и подошел ко мне.

— Не люблю конфликтных дел, — признался он. — Теперь, когда я попал в этот дом, мне многое' стало ясно. Ведь я встречал, капитана дальнего плавания на Севере. И художника, старичка вашего, тоже знал. Брал у него первые уроки живописи. Он, правда, не советовал мне идти по этой стезе, но я не послушал. Все лучше, чем другие занятия. А я многое испытал. Каких только профессий не перепробовал! Даже переплетчиком работал. Тогда, наверное, и затесалась в эту «испанскую кухню» страничка из моего блокнота. А что касается снов — насчет ловли говорящих попугаев или о полных трюмах желудей, ну, из составленного мной сборника фольклора, — так это же Калисфения Викторовна вам их поведала. Вашей вины тут нет.

Вероника увлекла меня в спальню, где тяжелые шторы на окнах были наглухо задернуты.

— Знаю, чего ты добиваешься от Луйкина…

— Не продолжай, — попросил я, придвигая торшер. — Хочу видеть твое лицо.

— Не надо. Это ничего не изменит. Ты все равно видишь все в неверном свете. Ну, почему ты берешь на себя право судить?

— Возможно, я действую опрометчиво, — согласился я. — Но если ты знаешь как правильно поступить, почему не подскажешь?

Она сама включила свет.

— Подскажу. Я согласна не вспоминать о щуке. Думаю, и мама согласится. Автор, если не ошибаюсь, работал переплетчиком? Чудесно. Он переплетет твои рукописи о Директоре и Редакторе. И все пойдет по-старому. Ты будешь их листать, ходить в библиотеку, продолжать свое письмо… — Она запнулась. — Тем более что друг твой опять уедет. — Еще пауза. И уже совсем тихо закончила: — Бороду, и Суфлера, и мальчика с белой челкой — мне жаль их, поверь, но жить, как они, я не хочу. Ты, кстати, тоже подумай — сможешь ли?

Следом за ней я вышел в гостиную, где возле мольберта стоял Автор. Явно смущаясь и не зная, куда девать длинные руки, он говорил:

— Друзья, я хочу написать групповой портрет постоянных, так сказать, членов вашего… нашего коллектива. За столом, который всех нас объединяет. Оставайтесь, пожалуйста, на местах.

— Погодите, — тоже выступил вперед я. — У нас есть гораздо более важное дело. — Я протянул Луйкину свое послание.

Никто не обратил внимания на мои слова. И Луйкин моей бумаги не взял. Автор установил на подрамнике большой лист и принялся за карандашные наброски. А Калисфения Викторовна стала тихо рассказывать:

— Видела я сегодня сон: все мы сидим на берегу большого озера… Жарим лося. И вот поднимается Дмитрий Николаевич и, не снимая костюма, идет в воду…

— Прямо в одежде? — не поверил Вася.

— Да. И вот он идет — вода ему по пояс, по грудь, по шею… А потом весь скрылся.

За столом воцарилось молчание.

— Ну? Ну и что дальше? — спросил Редактор.

— И все, — сказала Калисфения Викторовна. — И вода над ним сомкнулась.

— А мы что же? — спросил Редактор.

— А мы лося остались доедать.

— Предупреждаю тебя… — взглянула на меня Вероника.

— Ваши сны, Калисфения Викторовна, вы вычитали в сборнике матросского фольклора, который составлял Автор, — отвечал я.

Старушка потупилась.

— Ну зачем так грубо? — скривился Редактор. Автор, тоже огорченный, прервал работу, оставил мольберт.

— Про купание в одежде у меня в сборнике ничего не было, — сказал он.

Я вздохнул и поднялся. Выходя из комнаты, уловил приглушенный шепот Вероники:

— Маму нельзя огорчать…