Ловцы троллейбусов

Укол тревоги

В кабинете — я взял со стола тетрадь с письмом другу. Последний раз глянул на вуалехвостов в аквариуме. Они беззвучно открывали рты, подсказывая: «Спеши, спеши». А может, насмехались, скалились, как черный шахматный конь.

Но уж кто точно ликовал — капитан дальнего плавания. Граненый его взгляд полнился весельем, щеточка усов задиристо топорщилась.

— Счастливо оставаться, — сказал я.

И с тетрадью под мышкой выскользнул из-под его наблюдения.

Вероника поджидала меня в коридоре.

— Дай твою руку, — шепнула она. Я ощутил на ладони холодок, а когда поднес к глазам блеснувший кусочек металла, увидел колечко с аметистом. — Это тебе на счастье. Ты ведь у нас путешественник.

Откуда ни возьмись появился Редактор.

— Так мы тебя не отпустим. Проводим с почетом, — начал шумно протестовать он. — А на нас не обижайся. Нельзя одновременно развлекаться на колесе обозрения и приводить в движение вращающие его шестерни. Если хочешь охватить всю картину целиком — уйди в сторону и наблюдай на расстоянии.

— Отстань, — бросил я. И пока брел к прихожей, где-то за стеной слышал заверения Автора:

— Хочу написать ваш портрет. А голос Вероники отвечал:

— Это было бы славно. Повесим его вместо этой мрачной картины. А в остальном все оставим без изменений. За цветами приятно ухаживать, с рыбами хорошо молчать, а щегла я привыкла слушать…

В последний раз захотел я взглянуть на картину, где женщина в старомодной одежде пыталась обратить внимание беспечных гуляющих на приближающийся морской вал… Постоял перед полотном некогда обучавшего меня и Володю старичка, отошел к окну, чтоб не мешал отсвет… И тут что-то толкнуло меня в спину, раздался звон разбитого стекла. Уже перекувырнувшись через голову в воздухе, я увидел мелькнувшее в окне искаженное злобой лицо Директора.

— Лети щеглом! — крикнул он.

И я летел. Падал — без всякой надежды уцелеть. Единственное, что могло бы меня спасти, — говорящая щука, но Володя с этой загадочной рыбиной ждал меня дома.

Я падал вниз и прижимал к груди письмо другу. А навстречу мне летел человек в синем тренировочном костюме. Я зажмурил глаза.

— Тренируюсь! — крикнул мне встречный, и я увидел, что это Чемпион по прыжкам на батуте.

Да, точно, внизу, под окнами, была натянута крупноячеистая сеть.

И вот, не достигнув земли, я уже летел вверх, к облакам. Парил среди них, в невесомости.

Безусловно, из меня получился бы хороший космонавт.

Упал я на занесенную снегом крышу… Ударился, здорово ушиб руку. Скорей надо было ее перевязать. На лифте я спустился вниз. В подъезде меня поджидала Калисфения Викторовна.

— Вы уж извините, что так получилось, — забормотала она. — И с вашим падением из окна. И с вещими снами. Ах, этот сборник фольклора! — И кулачком ударила по деревянным лестничным перилам. — Но вы не должны судить меня строго. Я пошла на хитрость, надеясь таким образом склонить вас к работе над жизнеописанием моего горячо любимого мужа. Конечно, я могла бы рассказать и свои сны. Но я не видела ничего стоящего, Так, какие-то крыши, воробьев, отломанные ножки стульев…

Рядом с ней нетерпеливо пританцовывал Элизабет. Пятнышко под глазом было похоже на синяк.

— Поверьте, я желала вам и Веронике добра. У нее, бедняжки, столько было разочарований в жизни. Юнга Юрочка, боцман Элизабет…

Потрепав Элизабета по шелковистой шерстке, я устремился дальше. И возле зимнего парка столкнулся с обезумело пляшущим Колей.

— Твой друг мне щуку отдал! — хлопнул он ладонью по брезентовой сумке.

— Попросил уже чего-нибудь? — тоже обрадовался я.

— Ага, чтоб в доме покой был. И чтоб транспорт точно по графику ходил. И чтоб нас никого не выселили.

— Неплохо, — сказал я. — Можно, и я попрошу?

— Валяй, — разрешил он и достал зеленоватую рыбину.

— Пусть не выселяют. Ладно? — обратился я к ней.

— Ты парень не промах, — сказала щука.

— И Снегуркин чтоб больше не пил. А Илья Ильич куда-нибудь устроился, И Чужедальний с работой справлялся.

— Много тебе надо, — ответила щука и, в свою очередь, взмолилась: — Отпустите меня! Я устала.

— А желания наши как же?

— Я простая, не волшебная, — призналась рыбина. — Но кого я ужучу, так это Директора. Говорящей ухи ему захотелось!

— Мы тебя очень хорошо устроим, отдохнешь, — обещал я ей и потащил Колю и щуку к инженеру по нежилым помещениям.

— К жене? Как я сразу не сообразил, — тоже воодушевился Коля.

Но встретили нас прохладно: у инженера сидел Директор.

— Чего явился? — спросила инженер у Коли. — Опять прощения будешь просить? Не прощу.

— Не помогла! — обиделся на щуку Коля и помчался ее выпускать.

А меня Директор ухватил за рукав, Он был мрачен. Спросил:

— Помнишь мою супругу? Позаботься о ней. А то и меня выселять собрались. Видишь, в нежилых помещениях прятаться буду.

— А товарищу вашему с трубкой передайте, что я по-прежнему весела и беззаботна, — наказала мне инженер. — За мной ухаживает скорняк, состоятельный человек. Обрабатывает шкурки кошек и собак. И уже сделал мне предложение.

Связи рушились и возникали на моих глазах, прорастали новыми побегами, и невозможно было увидеть вязь отношений и судеб застывшей — она изменялась каждую секунду. Каждую секунду какие-то хвостики, кончики оказывались повисшими, неувязанными. Но тут же и они вплетались в общий рисунок, зато высвобождались и вырастали, словно клубничные усы, другие.

Я заглянул домой. Барсуков сообщил, что Володя меня не дождался и ушел куда-то, правда, успев починить мой будильник. Комната и точно была наполнена убаюкивающим тиканьем. Я прилег и сразу уснул, Разбудил меня не звонок будильника, а стук в дверь, Это пожаловал Луйкин. Вид у Пети был строгий.

— На работу устроились, гражданин? — Он, не мигая, смотрел вдаль, и, должно быть, видел поле ромашек.

— Петя! — сказал я. — Ты не узнаешь меня?

— Вы, я гляжу, совсем распустились. Какой я вам Петя?

Рука все болела, и я понял, что должен показаться врачу. Захватив починенный будильник, я вышел на улицу. По привычке хотел идти пешком, но рядом затормозил троллейбус. Я удивился и неуверенно направился к нему. За баранкой сидел Володя, В кабине возле него нашлось место и для меня.

— Говорящая щука научила меня многому, — говорил мой друг. — Учитель, наш старичок, отдал мне ее с легкостью. Сперва я не понял, почему. А сейчас оценил его мудрость. Каждый сам должен убедиться: нельзя уповать на чудеса. Все от самих людей зависит. Вот я теперь буду водителем троллейбуса. Не надо угонять, надо просто хорошо работать.

— А я хотел бы перестилать крыши, — признался я.

— И отлично! — подбодрил меня он.

Очереди в прихожей не было, и женщина в странном наряде, будто сошедшая с полотна, на котором был изображен накатывающий морской вал, приняла меня сразу. Просила рассказать о себе. Я заговорил. Извинялся за сбивчивость. Объяснял, что отношусь к тем людям, которые сами себя не понимают, да еще и других запутывают.

Она слушала. А принесенный мною будильник журчал — это текло время.

— Сколько обезрыбленной воды утечет до тех пор, пока я поправлюсь? — спросил я.

— Мне кажется, вы совершенно здоровы, — сказала она.

Но укол сделала. И нетерпеливая тревога охватила меня: многие крыши в городе протекают, надо немедленно их латать, вот-вот начнет таять снег.

С улицы в комнату проникли резкие грохочущие звуки. Я поднялся и подошел к окну. Внизу, в переулке, стоял грузовик. Кузов был заполнен до краев. Вероятно, с порожними рейсами удалось-таки покончить. Двое — один высокий и сутулый, другой маленький и худой — сгружали из кузова на асфальт листы железа.

— Пойдемте со мной, — позвал я женщину в старомодном наряде.

Мы вышли из дома. Курчавился в воздухе редкий снежок. И светило солнце.

Сутулую фигуру я сразу узнал.

— Дядя Гриша, — говорил я, приближаясь и разглядывая его. Черное пальто, чересчур широкое и длинное, закручивалось вокруг коленей винтом, такими же винтами закрутились брюки от коленей до черных штиблет. — Ну да, это вы. Но зачем вы отпустили усы? А впрочем, понятно, ведь Автор сбрил бороду…

А напарника его я рассмотрел, лишь когда он спрыгнул из кузова на землю. Я увидел: из-под его ушанки выглядывает белая челка…

Ошибки быть не могло: приближалась весна, люди начинали собираться на крышу.