Мальчик из Джорджии

11 Мой старик на политическом посту

Мы сидели после ужина на переднем крыльце и вдруг увидели Бена Саймонса. Он вышел из-за угла и завернул к нам во двор. Мой старик был не в духе весь вечер и говорил мало, хотя я слышал, как он то и дело бормочет что-то себе под нос. Все началось еще утром, когда мама налетела на него с попреками, что он сидит без дела и даже не желает поискать хоть какую-нибудь работу. Она носилась за ним по всему двору и все шпыняла его тем, что ей без конца приходится стирать и гладить на людей, а он в кои-то веки принесет деньги в дом. Под конец мамины попреки проняли моего старика, и он заявил; «Ладно, уж если на то пошло, возьму и заработаю сколько ни на есть и докажу, на что я способен, когда меня доймут». И сейчас же послал меня с Хэнсомом собирать заказы на ежевику. Он велел нам собрать как можно больше заказов, вернуться домой и подсчитать, сколько это будет галлонов. Мы с Хэнсомом весь день шатались по городу из дома в дом и спрашивали, не нужно ли кому свежей ежевики. Желающих нашлось много, так как цена была дешевая, принимая во внимание, что мы, по наказу папы, обещали очистить ягоду и обобрать с нее муравьев. Мой старик уже подсчитал в уме будущую выручку: если продать двадцать пять галлонов по двадцать пять центов за галлон, это даст шесть долларов с лишним. Он говорил, что это неплохой заработок, а когда мама увидит столько денег, она, конечно, удивится и возьмет назад все те обидные слова, которые были сказаны сегодня утром на заднем дворе. К концу обхода мы с Хэнсомом набрали заказов на двадцать галлонов, с обязательством доставить ежевику на следующий день к ужину. Когда мы вернулись домой и сказали, что заказано только двадцать галлонов, папа остался недоволен этим: он рассчитывал не на какие-то жалкие пять долларов, а на шесть с лишним. Впрочем, сказал он, для одного дня и такого заработка вполне достаточно, и велел нам с Хэнсомом встать утром чуть свет и идти за город собирать ежевику. Мама как услышала об этом, так сразу же вскипела и наотрез отказалась отпустить нас. Она заявила моему старику, что не позволит мне с Хэнсомом гнуть спину и рвать ежевику ему на продажу, и добавила еще, что двадцать галлонов, пожалуй, и за неделю не соберешь. Папа упрекнул маму, что она вечно ему перечит, и за ужином они не обмолвились ни словом. Потом мы вышли на переднее крыльцо, и мой старик начал бормотать что-то себе под нос. Он все еще продолжал ворчать, когда к нам во двор вошел шериф, Бен Саймонс.

— Добрый вечер, друзья, — сказал Бен, поднимаясь по ступенькам.

— Здравствуй, Бен, — сказал папа.— Заходи, присаживайся.

Мама сидела молча. Она относилась с недоверием к таким политическим деятелям, как Бен Саймонс, и прежде всего старалась разузнать, чего им надо.

— Хороший сегодня вечер, правда, миссис Страуп? — сказал Бен, нащупывая в темноте стул.

— Ничего себе, — ответила мама.

Потом все замолчали. Бен несколько раз откашлялся. Он хотел сказать что-то, но, видимо, боялся открыть рот.

— Ну как, Бен, работы много? — спросил папа.

— Конца края не видать, Моррис! — тут же ответил Бен, словно он только и ждал, чтобы ему дали возможность начать разговор. — Просто ни минуты покоя, присесть некогда. Соснешь немножко, перекусишь чего-нибудь на ходу, а все остальное время знай работай с раннего утра и до позднего вечера. Третьего дня жена говорит: «Ты себя на двадцать лет раньше в могилу сведешь, если будешь так маяться». Дежурить по городу — я, присматривать за теми, кто взят на поруки, и аресты производить — я, следить за тюрьмой, чтобы там поддерживали чистоту,— тоже я. Да мало ли у меня дел! Вконец измучился, Моррис!

— Может, тебе помощник нужен? — спросил мой старик.— Вот, скажем, я. У меня кое-когда бывает свободное время. Правда, редко, потому что своих дел порядочно, но если тебе нужна помощь, часок-другой урвать можно.

Бен подался всем телом вперед.

— Признаться, Моррис, я за тем и пришел,— сказал он.— Очень рад, что ты сам это предлагаешь.

— Бен Саймонс,— вдруг заговорила мама.— Я не знаю, что у вас на уме, но не вздумайте опять втравить Морриса в какие-нибудь грязные делишки. Довольно с меня ваших афер вроде продажи семейных раздвижных гробов! Ни один человек в здравом уме не захочет, чтобы его гроб открывали и приделывали к нему отделения для новых покойников.

— Нет, миссис Страуп, сейчас речь идет совсем о другом,— сказал Бен,— Я имею в виду один политический пост,

— Какой политический пост? — спросила мама, остановив качалку и выпрямившись.

— Дело вот в чем,— сказал Бен.— Вчера вечером муниципальный совет вынес постановление вести борьбу с бродячими собаками. Третьего дня я сам гонялся за одной, бешеной, и в конце концов пристрелил ее. В муниципалитете считают, что это становится опасным. Мне велено выполнить постановление и очистить улицу от бездомных собак. Я им заявил напрямик, что у меня своих дел по горло, и тогда они постановили назначить обследователя по вопросу о всех животных, которые бродят без присмотра.

— Обследователя бродячих животных? — сказала мама, вставая с качалки.— Вы что же это, Бен Саймонс? Намекаете, что мой муж такой человек, которому в самый раз заниматься ловлей собак? Смотрите, как бы я не попросила вас удалиться из моего дома!

— Подождите, миссис Страуп! — жалобным голосом проговорил Бен.— Прежде всего, я тут ни при чем. Это предложил один из членов муниципалитета. Он сказал, что Моррис самый подходящий кандидат на этот пост, и они постановили...

— Действительно, собаки вечно за мной увязываются,— сказал мой старик.— Я всегда это замечал. Нравлюсь я им, что ли...

— Замолчи, Моррис! — прикрикнула на него мама,— Это позор! Первый раз в жизни такое слышу!

— Миссис Страуп! — сказал Бен.— Мало ли знаменитых политических деятелей начинали с ловли собак! Да уж если на то пошло, так большинство известных сенаторов, членов конгресса и шерифов начинали свою политическую карьеру именно с этого. Вряд ли вы найдете хоть одного крупного политика, который не занимался бы ловлей собак.

— Не может этого быть! — сказала мама.— Я всегда была лучшего мнения о политических деятелях.

— Политика странная вещь,'—сказал Бен.— То, что во всяком другом деле обязательно, к ней никаким боком не подходит. Политический деятель начинает свою карьеру, ну, допустим, собаколовом, а не успеешь оглянуться, и он уже перемахнул через это. Такое уж дело — политика.

Мама молчала, и я услышал, как ее качалка снова начала поскрипывать. Она, видно, крепко задумалась над словами Бена,

— Чем больше я размышляю,— заговорил мой старик,— тем больше мне это нравится. Я уже давно подумываю, что надо бы побольше заниматься всякими общественными делами. А то живешь со дня на день, тут чего-то покропал, там с чем-то провозился — что хорошего?

— Тогда, Моррис, ты должен занять этот пост,— быстро проговорил Бен,— Для тебя лучше ничего быть не может. Соглашайся!

Мой старик сидел тихо и всматривался в мамино лицо. Она все раскачивалась взад и вперед, и качалка поскрипывала с той же равномерностью, с какой вода каплет из крана.

— Ну что ж,— медленно начал папа, стараясь разглядеть маму в темноте.— Пожалуй, надо соглашаться. Он помолчал, выжидая, что она скажет. Мама будто и не слышала его слов. — Я принимаю этот пост.

Бен встал.

— Вот и прекрасно, Моррис! •— быстро проговорил он и пошел прямо к ступенькам.— Прекрасно! Очень рад. Завтра я тебя жду. Приходи с утра, сразу же после завтрака.

Бен зашагал вниз по ступенькам. Когда он сошел с крыльца, мой старик вдруг сорвался с места и окликнул его.

— Бен,— с тревогой в голосе сказал он, подбежав к нему,— а какое мне положат жалованье?

— Жалованье?

— Ну да, жалованье,— сказал папа,— Сколько я буду получать за обследование бродячих животных?

— Собственно говоря,— промямлил Бен,— это будет не жалованье.

— А что же? Как это называется?

— Это, Моррис, называется — вознаграждение.

-— Вознаграждение?

— Да, Моррис. Так оплачивается большинство самых видных политических постов. За них получают вознаграждение.

— А какое вознаграждение дадут мне? — спросил папа,

— По двадцать пять центов с каждой пойманной и посаженной под замок собаки.

Мой старик ничего на это не ответил. Он стоял, глядя па темную улицу. Бен осторожно отошел от него.

— По правде говоря, для меня это несколько неожиданно,— сказал папа,— потому что я уже настроился получать жалованье по субботам.

— Да ведь вознаграждение тем и хорошо, Моррис, что от тебя самого зависит, сколько ты заработаешь. С жалованьем как? Что положено, то и дадут, на большее не рассчитывай. А когда платят сдельно — только не ленись, загребай деньги.

— А ведь правда! — сказал мой старик, сразу повеселев.— Я как-то об этом не подумал.

— Значит, до завтра,— сказал Бен уже на ходу.— Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Бен! — крикнул папа ему вслед.— Спасибо, что вспомнил обо мне.

Мы поднялись на крыльцо. Мамы там уже не было, она ушла в спальню.

.— Давай, сынок, выспимся как следует,— сказал мне папа.— День будет хлопотливый. Надо получше отдохнуть. Пойдем,

Мы вошли в дом, разделись и легли спать. Мой старик долго возился и ворочался с боку на бок, и, засыпая, я слышал, как он говорил сам с собой и вспоминал всех собак, которых знал по кличкам.

На следующее утро папа сразу же после завтрака взялся за шляпу, и мы отправились в город разыскивать Бена Саймонса. Нам не хотелось задерживаться по дороге, но мой старик все-таки велел мне взять на заметку гончую Искру, которая спала на переднем крыльце у мистера Фрэнка Бина.

Бен Саймонс отыскался в парикмахерской. Когда мы вошли туда, все лицо у него было в мыльной пене, и он не мог разговаривать с нами. Но потом Бен сел в кресле и помахал нам рукой.

— С добрым утром, Моррис,— сказал он,— Ну как, готов приступить к работе?

— Прямо не терпится, Бен,— ответил папа.

— Сейчас я освобожусь,— сказал Бен.

Встав с кресла и надев шляпу, он велел папе пройтись по городу, загнать всех собак, бегающих по улицам без присмотра, и запереть их в большом подвале под тюрьмой,

— И это все? — спросил папа.

— Все. Больше ничего не требуется,— ответил Бен,

Мы медленно пошли через весь город, стараясь, как бы не прозевать какую-нибудь собаку. Они, должно быть, все спали в это время дня, потому что на улицах нам не попалось ни одной. Так прошло полчаса, и вдруг папа сунул руку в карман и вынул десять центов.

— Вот, сынок,— сказал он, протягивая мне монету,— сбегай в мясную и возьми самый большой кусок мяса, какой дадут за десять центов. За свежестью не гонись — главное, чтобы было побольше.

Я побежал в лавку, купил там большой кусок мяса и вернулся к магнолии, в тени которой мой старик остался ждать меня. Задремать ему было недолго, но когда я тряхнул его за плечо и показал свою покупку, он вскочил как истрепанный.

— Теперь, небось, обратят на нас внимание,— сказал он, нюхая мясо.— Пойдем, сынок.

Мы свернули на другую улицу, и мой старик шел, помахивая мясом из стороны в сторону. Ровным счетом через минуту мы оглянулись и увидели пятнастого легаша, который бежал за нами, принюхиваясь к мясу.

— Только это и требовалось,— сказал мой старик.— В таких случаях без куска мяса не обойдешься.

Он свистнул легашу, тот навострил уши и припустил побыстрее. Вскоре еще чья-то собака учуяла мясо и тоже увязалась за нами. К тому времени, когда мы подошли к железнодорожному полотну, за нами бежало семь собак. Папа был очень доволен этим и велел мне идти вперед и открыть дверь тюремного подвала. Он ввел туда собак и быстро выскочил на улицу, не дав им ухватить мясо.

— Еще одна такая прогулка — и верных два доллара в кармане,— сказал мой старик.— Как будто пустяк: прошелся по одной улице, свернул на другую — и заработок солидный, Теперь мне понятно, почему люди так увлекаются политической деятельностью. Да я такую работу ни на что другое не променяю. Оказывается, это лучший способ зашибить деньгу.

Мы прошли с куском мяса еще по одной улице, и в первом же квартале за нами увязался чей-то спаниель, выскочивший из-под крыльца. На обратном пути в хвосте у нас плелось пять собак. Мы не миновали и дом мистера Фрэнка Бина, специально чтобы дать возможность Искре понюхать мясцо и отправиться следом за нами. Когда и эти собаки были заперты в подвал, мой старик сел отдохнуть и стал выписывать спичкой цифры па песке.

— Уже больше трех долларов, сынок,— сказал он, отбрасывая спичку в сторону.— Громадный заработок за такой короткий срок. Завтра, если дела пойдут не хуже, у нас будет шесть долларов. В субботу к вечеру догоним до восемнадцати, а то и до двадцати. Я уж и надеяться перестал, что у меня когда-нибудь будут такие денежки. Ну, пошли обедать. Время за полдень.

Мы вернулись домой и сели к столу, но мама ни слова нам не сказала, а мой старик не смел заговаривать первый. Когда обед кончился, мы вышли во двор посидеть в тени под сиренью.

Примерно через час я увидел Бена Саймонса. Он быстро шел по нашей улице. Мой старик спал, но я разбудил его, думая, что Бен идет по важному делу. Бен увидел нас под сиренью и сразу зашагал к нам.

— Моррис,— сказал он, еле переведя дух,— откуда ты набрал всех этих собак, которые сидят сейчас в тюрьме?

— Каких собак?.. Ах, этих! — сказал мой старик, приподнимаясь на локте.— Загнал с улицы, как и полагалось. Такая моя обязанность — сажать под замок всех животных, которые бродят без присмотра. Чистая случайность, что это были одни собаки, а не коровы, лошади или еще какая животина.

— Да ведь ты засадил туда призового легаша нашего мэра, мистера Фута! — волнуясь, сказал Бен.— Миссис Джози Хендрикс тоже заявила о пропаже своего спаниеля, и я нашел его в тюрьме вместе с остальными собаками, Лучшая гончая мистера Бина тоже там. У всех этих собак есть хозяева, и налог, по два доллара за каждую, заплачен. Нельзя же ловить тех, за которых хозяева исправно вносят налоги!

— Они бегали по улицам без присмотра,— сказал папа.— Я прошелся по городу посмотреть, как обстоят дела, гляжу: видимо-невидимо бездомных собак. Моя обязанность ловить их, вот я и словил.

— Как же ты ухитрился загнать их в тюрьму?

— Привел туда, и все. Собаки всегда за мной увязываются. Я тебе еще вчера об этом говорил.

— Уж ты не заманил ли их чем-нибудь?

— Да нет, я бы этого не сказал,— ответил мой старик.— Впрочем, теперь припоминаю — у меня был маленький кусочек мяса.

— Так я и думал,— сказал Бен, снимая шляпу и вытирая лицо носовым платком.— Чувствовал я, что тут дело неладно.

Они долго молчали. Потом Бен снова надел шляпу и посмотрел на моего старика.

— Знаешь, Моррис, лучше уж я сам займусь собачьим вопросом,— сказал он. — У тебя, пожалуй, времени на это не хватит.

— А как насчет вознаграждения? — спросил папа.— Три доллара. Заработал я их или нет?

— Да не знаю, как тебе сказать,— ответил Бен.— Вряд ли муниципальный совет согласится теперь платить. Если мы предъявим счет на три доллара, мэр, пожалуй, выгонит меня со службы,— скажет: «Как это ты допустил, чтобы загнали моего призового легаша?» Я давно понял, что в политике самое важное — не наступать друг другу на мозоли. Давай лучше на этом и покончим. Я, Моррис, не могу терять из-за тебя место.

Мой старик кивнул ему и снова лег, привалившись затылком к кусту сирени.

— Что ж, пожалуй, ты прав, Бен, — сказал он. — Оказывается, политика такое занятие, на которое надо ухлопать все свое время, а меня это не устраивает. С такой работой только свяжись, минуты свободной не будет.