Материк, переставший быть легендой

Ирландское счастье

В 1978 году в Мельбурне было завершено строительство нового, современного моста, и ирландец Патрик Хенфи, работавший на стройке, решил по случаю ее окончания войти в историю. Он укрепил на восточном берегу, у самого окончания моста, ирландский флаг. Затем переправился на западный берег и стал ждать, когда смонтируют последнее звено. Ровно в 10 часов 10 минут утра он спрыгнул с последнего звена моста на восточный берег и поцеловал флаг. Таким образом, он оказался первым, кто прошел по мосту с запада на восток, и, кстати сказать, одним из первых рабочих стройки. Ему сопутствовало, как говорится, «ирландское счастье». Если бы не оно — не любоваться бы ему триумфальным окончанием стройки. 15 октября 1970 года, когда часть моста рухнула, только две минуты отделяли его от неминуемой гибели, ибо мост рухнул спустя две минуты после того, как ирландец сел в лифт, отвозивший рабочих вниз. Тогда многим не повезло — погибло тридцать пять человек.

Ссыльные из Ирландии прибывали в Австралию, привозя вместе со скудными пожитками память о несправедливости, о католической стране, гнущейся под гнетом англосаксов. Память о том, что единственным законом были бич и виселица. Память о судебных процессах, представлявших собой простую комедию. В Австралии потомки этих ирландцев стали значительной силой.

Первых ирландских ссыльных в Австралии воспринимали как «папских бунтарей», которые являются в страну только для того, чтобы нарушить покой английского духа. Губернаторы горько сетовали на то, что ирландцев ссылают именно в Австралию. Кто-то из них даже вспоминал, что вначале предполагалось вывозить ирландцев на африканское побережье и оставлять там на верную гибель. Невозможно перечислить всех эпитетов, которыми королевские губернаторы наделяли ирландцев в рапортах, посылаемых в Лондон. В те времена была очень популярна ходячая фраза: «Шотландца ссылают за крупное преступление, англичанина — за мелкое нарушение, а ирландца — просто так».

Конечно, ссыльные ирландцы не были ангелами, но процессы по их делам кажутся настоящим надругательством над справедливостью. В чем это выражалось? Например, в том, что многих ссыльных ирландцев, прибывавших в Австралию, не сопровождали никакие судебные акты. Один из губернаторов годами докучал Лондону просьбами высылать ему хотя бы копии приговора суда. Однажды он получил краткий и ясный ответ от благоразумного чиновника министерства колоний: «Какая тебе разница, на сколько осужден ирландец — на пять лет или пожизненно?» Как правило, их обвиняли в бунтах. Однако в большинстве случаев какие-либо доказательства обвинения отсутствовали. Даже здесь, в Австралии, их преследовали подозрениями в том, что они снова взбунтуются против властей. По этой причине плеть, кнут и виселица всегда были наготове.

Среди ирландцев встречались, конечно, уголовные преступники. В те времена, когда кишка кишке играла марши, нетрудно было покуситься на чужую собственность. Были и такие, которые, добиваясь справедливости в деревне, ломали изгороди, окружавшие пастбища и поля помещиков. Наконец, были люди, которые выступали против захвата Ольстера. Вместе с ирландцами английского происхождения они составляли весьма значительную группу: каждый четвертый ссыльный оказывался ирландцем. Огромное большинство молодых людей (девяносто процентов) — католики, а дети многих из них никогда не видели католического священника.

Надо сказать, что опасения насчет бунта ирландцев в Австралии не были беспочвенными. Первый бунт вспыхнул уже в 1804 году. Ирландцы двинулись на Сидней и, казалось, вот-вот одолеют британский гарнизон. В их рядах был священник, человек весьма уравновешенный, сосланный как бунтовщик. Британские солдаты вступили с ним в переговоры, внезапно закончившиеся кровавой стычкой и полным поражением бунтовщиков. Снова заскрипели виселицы и засвистали плети.

Первые тридцать лет в колонии совсем не было католических священников, которые могли бы отправлять службу среди ирландцев. Позже немногочисленные священнослужители во славу господа проводили свою жизнь в седле, переезжая с места на место через буш, под знойным солнцем, чтобы навестить рассеянных по огромным территориям поселенцев. Спали под деревьями, питались преимущественно солониной, к которой вместо шпината добавляли вареную крапиву. Первый ирландский священник, допущенный к официальному отправлению службы на территории Австралии, исполнял печальную обязанность напутствовать приговоренных к казни главарей бунта 1830 года. Бунт был вызван тем, что тюремщики приговорили к жесточайшему наказанию плетьми двоих молодых ссыльных ирландцев за то, что они купались в реке голыми, когда по берегу проходил губернатор в сопровождении дам из своей свиты. Ни он сам, ни одна из элегантных дам даже не заметили купальщиков, но для экзекуторов это была деталь, не имевшая никакого значения.

Среди ирландцев, сосланных во второй половине XIX века, были люди, полные смелых замыслов. Некоторые из них пытались бежать в Америку. К ним принадлежал и Джон Бойл О’Рейли, который знаменит высказыванием: «За все долгое время своей непрерывной борьбы ирландцы не потеряли ни одного человека, ибо тот, кто в смерти был так же силен, как в жизни, не умирает». Не меньшую известность принес ирландцу его удивительный поступок: он заставил изменить направление дороги, в строительстве которой участвовал только для того, чтобы сохранить в целости старое дерево.

В период «золотой лихорадки» в ирландской среде четко наметились две совершенно независимые друг от друга группы. Одну составляли более зажиточные ирландские протестанты, которые отлично вписались в общество граждан британского происхождения; многие из них сделали хорошую карьеру, главным образом в качестве юристов. Другая группа — ирландская беднота, большей частью католики, которые бежали в Австралию от голода, связывая все свои надежды с золотоискательством. Многие из них отыскали на бескрайних просторах страны свою более или менее близкую родню и в конце концов стали колонистами, закладывая новые деревни и рассеивая ирландские названия по карте материка.

В 1868 году по стране снова прокатилась волна ненависти к ирландцам. На домах и магазинах появились надписи: «Ирландцы нежелательны». Такие же оговорки сопровождали и объявления, в которых предлагалась работа. На этот раз проявления неприязни британцев были реакцией на покушение на герцога Эдинбургского во время его визита в Сидней. Ирландец, совершивший покушение, скорее всего был душевнобольной, но в то время подобные детали не принимались в расчет.

Поскольку здесь упоминались ирландские разбойники, написавшие не одну страницу ранней истории Австралии, необходимо подчеркнуть и такой парадокс: очень многие ирландцы поступали на службу в полицию. Да и сейчас полицейские рапорты полны ирландских фамилий.

Традиционные виды спорта ирландцев оказали огромное влияние на развитие физической культуры Австралии, особенно на местную разновидность футбола, не известную ни в одной стране.

В наши дни ирландцы живут спокойно. В день патрона Ирландии, Святого Патрика, на улицы городов и поселков выходят оркестры ирландских волынщиков. Большинство участников торжеств, а оркестранты в первую очередь, являются на празднование в зеленых одеждах, мужчины — в расшитых мундирах, какие носила ирландская пехота в 1573 году.

Совершенно новым явлением в Австралии является иммиграция из Южной Африки, которая в последние годы набирает силу. За один год иммигранты из этого региона оказались на пятом месте по признаку гражданской принадлежности. В течение двенадцати лет из Южной Африки приехало одиннадцать тысяч человек, причем в большинстве воем люди приезжали целыми семьями. Почти все приезжие англоязычны; африканеры, то есть потомки голландских, французских и немецких колонистов в ЮАР, появляются в Австралии довольно редко.

Некоторые из иммигрантов очень богаты. Известны случаи, когда новоприбывшие сразу же покупали дома стоимостью в четверть миллиона долларов. Конечно, далеко не все они столь богаты, но многие из них имеют очень высокую профессиональную квалификацию. Среди них много врачей, особенно стоматологов, инженеров. Некоторые говорят, что они — как бы авангард тех, кто собирается приехать позже. Один иммигрант из Южной Африки сказал, что получил уже больше ста писем от друзей и знакомых, которые спрашивают его обо всем, что связано с их возможным переселением в Австралию. Заваленный подобными просьбами, он отпечатал нечто вроде проспекта с ответами на типичные вопросы и рассылает их всем своим бывшим соотечественникам, которые просят у него консультации.

Южноафриканцы стремятся как можно быстрее получить австралийское гражданство. Такая поспешность объясняется стремлением в кратчайшее время не только вписаться в австралийское общество, но и получить возможность путешествовать по таким странам, как Индия, куда практически невозможно поехать с южноафриканским паспортом.

Еще один поток эмиграции идет из Франции, но французская эмиграция — не новое явление, она продолжается непрерывно вот уже почти двести лет. Около двенадцати тысяч австралийцев имеют половину французской крови. Самое крупное скопление выходцев из Франции в Сиднее. В эту группу входят также валлоны из Бельгии и ливанцы, глубоко усвоившие французские культурные традиции.

Неизвестно, был ли хоть один француз среди каторжников, прибывших в Австралию на кораблях Первого флота. Зато точно известно, что в пехотном корпусе штата Новый Южный Уэльс был один гугенот, который во время французской революции бежал в Англию и встал под британские знамена. Он даже был принят в губернаторском дворце, так как его считали дворянином, но позже он сделался гувернером детей губернатора и, наконец, свободным поселенцем.

Но, конечно, куда более «живописны» были те французские иммигранты, которые появились здесь не по своей воле, а по принуждению, то есть ссыльные. Перон, хронист французской экспедиции Бодена, которая во время кругосветного путешествия в 1802 году достигла берегов Австралии, рассказывает, что на улицах Сиднея он встретил соотечественника по фамилии Моран, который поведал ему обо всем, что с ним произошло до того, как он попал в Австралию. Когда Моран узнал о войне между Англией и Францией, он решил, как подобает истинному патриоту, начать борьбу с врагом. Более того, он вознамерился нанести удар прямо в сердце Англии — Лондон. «Если мне это удастся, то Франция будет Считать меня героем и я прослыву как мститель за мою отчизну». Для мщения он взял себе в помощники ирландца.

Теперь поясню, как француз собирался сразить «коварный Альбион». В большом количестве изготовить фальшивые английские деньги, с тем чтобы подорвать доверие к британской валюте! Но предприимчивый француз никак не предполагал, что его нетерпеливый помощник, не долго думая, украдет у него несколько банкнотов, да к тому же недоделанных, пустит их в оборот и, разумеется, будет схвачен с поличным. Когда они оба оказались за решеткой, Моран заявил товарищу по несчастью, что нельзя, чтобы дело дошло до позорной смерти на виселице, поэтому оба должны покончить с собой, выпив «какую-нибудь кислоту». Ирландец послушал «доброго» совета, выпив каким-то образом попавшую в камеру отраву, и умер в страшных мучениях, а Моран в последнюю минуту одумался. Поскольку со смертью ирландца исчез единственный свидетель преступления, Моран был не повешен, а сослан в Австралию.

Хронист добавляет, что к 1802 году Моран был уже на свободе и работал в Сиднее в качестве часовщика и золотых дел мастера. Более того, надеялся в ближайшие годы стать одним из самых богатых людей в колонии. Однако, добавляет хронист, Морана продолжали «мучить угрызения совести из-за того, что его благородное намерение потерпело крах и что его патриотический порыв послужить Франции никогда не будет оценен на родине». Так выглядела история Морана с его собственных слов.

В действительности же, судя по сохранившимся документам, она была совсем иной. Настоящее имя этого человека — Фердинанд де Меран. Будучи гугенотом, бежавшим от французской революции в Ирландию, он познакомился там с гравером-ирландцем и занялся изготовлением фальшивых денег. Фальшивомонетчики были схвачены с поличным и сосланы в Австралию. Во время плавания к месту ссылки Меран по заказу одного из офицеров изготовил несколько украшений. В колонии он делал украшения для жены губернатора и поэтому был помилован.

Шли годы, менялся облик французской иммиграции в Австралии. Это были иммигранты, прежде всего связанные с торговлей шерстью, — сыновья французских промышленников, посланные в Австралию, чтобы наблюдать за закупками и транспортировкой шерсти для их фабрик. Некоторые из них навсегда остались в Австралии и полностью слились с австралийским обществом. Они придерживаются традиционных и консервативных взглядов, имеют собственный печатный орган.

Время от времени дает о себе знать консерватизм французов. Так, утверждают, что благодаря своему влиянию в Париже они добились отзыва из Сиднея одного французского генерального консула, человека талантливого, но независимого в суждениях и поступках (например, он ездил по городу на велосипеде). Французы сочли, что многие его поступки не сообразуются с достоинством представителя их матери-родины. Господину консулу ставили также в вину и то, что он посещал празднества, организовывавшиеся более бедными кругами французской иммиграции, и обходил вниманием встречи крупных промышленников.

Островок Китира, входящий в состав Греции, год от года пустеет. Главный город этого острова когда-то был местом, где жизнь била ключом. Теперь половина домов пустует, на всем острове насчитывается менее трех с половиной тысяч человек. Тем временем лишь в одном штате — Новый Южный Уэльс — тридцать восемь тысяч жителей родом с этого греческого острова.

Почтмейстер городского отделения связи говорит, что большая часть дел, которые проходят через его руки, — это выплата пенсий и переводов частных лиц из Австралии жителям города. Поэтому почтмейстер маленького греческого городка на память знает почтовые коды всего огромного Сиднея. В XX веке после британцев, ирландцев и итальянцев греки стали четвертой по численности группой иммигрантов в Австралии, хотя греческая иммиграция здесь — явление не новое.

Первыми греками, навсегда поселившимися в Австралии, были матросы-дезертиры. В середине прошлого века во время большой «золотой лихорадки» они бежали на материк, в штат Виктория. Известно имя греческого поселенца, которого считают отцом греческой колонии в Австралии. Как и многие другие его соотечественники, после двадцати лет неустанного труда он сумел отложить столько денег, что смог купить дом в Греции, в своих родных местах, чтобы скоротать там оставшиеся дни. Посиживая вечерами в кофейне, этот грек рассказывал такие чудеса о своей полной приключений жизни в Австралии, что его слушатели, близкая и дальняя родня, друзья буквально толпами срывались с родных мест и отправлялись в далекое путешествие, чтобы поселиться в Мельбурне. Они открывали кондитерские, торговали фруктами — имели свои прежние профессии. Потомки упомянутого грека по сей день играют значительную роль в греческом землячестве Мельбурна.

Жители острова Родос селились на северо-востоке Австралии и способствовали там развитию плантаций сахарного тростника. Незадолго до второй мировой войны австралийское правительство ограничило иммиграцию из Южной Европы, а позже и совсем запретило. В наши дни существует постоянный приток этих иммигрантов, а их судьбы складываются очень разнообразно. Неудивительно, что некоторые из них чувствуют себя скверно, сменив достойную бедность греческой деревни на беспросветный труд на фабриках и конверт с заработком в конце каждой недели. Социологи утверждают, что, хотя гордость не позволяет им признать свои неудачи, многие греки в порыве откровенности готовы признать, что в целом Австралия не оправдала их надежд, а остались они здесь потому, что глубоко убеждены: их детям здесь повезет больше. Греческая семья — очень сплоченная ячейка. Однако прежний внутрисемейный уклад греков распадается, подвергаясь влиянию совершенно нового уклада, господствующего в австралийском обществе, где хорошо знают, что такое развод, и где существуют суды для несовершеннолетних.

Очень много греков прибыло в колонию во время «золотой лихорадки». Греческие лесорубы участвовали в вырубке огромных эвкалиптовых лесов в восточной части страны, первыми заложили цитрусовые плантации. Это неудивительно, если вспомнить, что за плечами греческих крестьян три тысячи лет ведения сельского хозяйства при постоянной нехватке воды. Они участвовали и в осуществлении грандиозных планов обводнения земель. Многие десятки лет фермеры-греки кормили Австралию, повсюду открывали маленькие ресторанчики. В крошечных поселках в буше, если поздно вечером хотелось поесть, говорили: «Может, заглянем к греку?» Это не ушло в прошлое. И сейчас на улицах австралийских городов можно увидеть вывески на греческом языке, лавочки, открытые до поздней ночи, где продаются отличные фрукты, греческие рестораны, которые работают с десяти вечера и в которых настоящее веселье начинается далеко за полночь. Греки уже издавна покидают свою страну. В Америке, Канаде, Австралии, Западной Европе и Африке живет больше греков, чем девять с лишним миллионов, оставшихся в Греции. Аристотель Онассис, который, несомненно, стал самым знаменитым из всех эмигрантов XX века, начинал свой великий бизнес со скромного импорта табака в Южную Америку.

На обложке одной из многочисленных публикаций об американской иммиграции в Австралию крупными буквами написано: «Пять миллионов американцев хотят навсегда поселиться в Австралии». Но содержание самой брошюры, названной «Янки грядут», не подтверждает этого заявления. Очевидно, можно не опасаться многомиллионного нашествия американцев на Австралию: за тридцать послевоенных лет лишь сто пятнадцать тысяч американцев эмигрировало в Австралию и лишь две с половиной тысячи из них приняли австралийское подданство.

Начало американской иммиграции было очень скромным. В 1820 году получили гражданство два американских торговца в Новом Южном Уэльсе. Австралийский политик Артур Калвелл, потомок американского золотоискателя, прибывшего в Австралию, обратился к соотечественникам с призывом, в котором предлагал миллиону американцев последовать примеру его предка. Но его зов не был услышан. Только в семидесятые годы дело понемногу пошло. Правда, как кто-то остроумно отметил, оба народа, австралийский и американский, разделены языковым барьером, но некоторые лексические и фонетические трудности все-таки преодолимы. Миссис Этель Слоун, которая с мужем эмигрировала в Австралию, вернулась в Соединенные Штаты американской патриоткой. Об этом она рассказывает в книге «Кенгуру в кухне и другие приключения американской семьи внизу земного шара». Ядовитое перо миссис Этель определяет Австралию как «восьмидесятипроцентную страну», в которой никогда не хватает денег на завершение принятых планов. «Сидней полон незаконченных зданий, — рассказывает она. — Повсюду видны огромные котлованы, там, где должны были возвышаться здания, стоят построенные наполовину стальные каркасы». Упоминая австралийскую школу, куда ходили и ее сыновья, она говорит, что это учреждение живьем взято из романов Чарльза Диккенса.

Ее очень удивило, что в Австралии никто не сует нос в чужие дела. На теннисных кортах встречаются женщины, которые годами каждый день играют вместе и при этом даже не знают друг друга по именам. Это пугало американку. Но больше всего она отчаивалась из-за того, что австралийские женщины непременно голосуют за того же кандидата, что и их мужья, кротко идут вслед за ними, а дома корпят над гладильной доской.

Укрепление американской независимости оказало огромное влияние на судьбу Австралии. Война за независимость Америки и, как ее следствие, утрата этой колонии британцами, несомненно, ускорили процесс формирования Австралии как новой колонии.

Нужно же было англичанам куда-то ссылать своих преступников, которые совершили как тяжкие, так и не очень тяжкие преступления. В Англии для них не было ни места, ни. снисхождения к ним. На новой земле единственную возможность контакта как с далекой родиной, так и с миром белых людей давали им британские корабли. А однажды 1 ноября 1792 года в Порт-Джексон вошло американское судно «Филадельфия». Чтобы посмотреть на него, австралийцы побросали все свои дела, ибо «Филадельфия» было не просто судно — это был луч надежды на то, что Австралия не одинока и что кроме британцев есть и другие люди в этом мире.

На материк приходило немало кораблей и под другими флагами, и с представителями других народов, однако, кроме британцев, нет такого народа, который оказывал бы столь сильное влияние на жизнь австралийцев, разве что американцы. Но поскольку влияние слишком давнее, это не сразу бросается в глаза. Можно без труда выделить усовершенствования или новшества, привнесенные немцами, французами, итальянцами или греками. Американское же влияние просматривается с трудом — так давно и органично оно проникло в австралийский уклад жизни.

Правда, раньше это обстоятельство отнюдь не приводило в восторг колониальные власти. Участились даже обвинения в адрес американцев в том, что они забирают из Австралии людей, которых ей самой не хватает. Кончилось это тем, что все американские суда, заходившие в порт Сидней, были обязаны оставлять нечто вроде залога в счет того, что не возьмут на борт ни одного беглого каторжника. Но этого оказалось недостаточно, и судам запретили входить в порт Сидней, они оставались на рейде на значительном расстоянии от берега и находились под постоянным наблюдением патрульных катеров.

В 1804 году губернатор запретил американским кораблям охоту на тюленей в водах Австралии, но американцы не обеспокоились грозным запретом и вскоре почти полностью истребили этих животных.

В 1852 году британский консул в Филадельфии послал министру иностранных дел Великобритании секретное донесение в Лондон с предупреждением о том, что американцы планируют создать в Австралии республику. Идея заговора состояла в засылке на Австралийский материк значительного числа американцев, которые поставили целью своей жизни «расширение зоны свободы». Год спустя сам британский посол в Вашингтоне писал: «Не может быть никаких сомнений в том, что революция в Австралии, вследствие которой окажутся порванными узы этой страны с Великобританией, была бы событием, в высшей степени значительным для широких масс американского народа».

Следует признать, что британское правительство было хорошо информировано. Как выяснилось позже, во время исторического конфликта в Юреке[21], одного американца настойчиво уговаривали стать первым президентом республики Виктория.

Из всех американцев, навсегда оставшихся в Австралии, одной из наиболее красочных и влиятельных фигур является Кинг О’Молли, который родился в Канаде, а воспитывался в Соединенных Штатах. Скончался в Австралии в 1953 году, дожив до почтенного возраста — девяноста девяти лет. В Австралию прибыл из Штатов в довольно спешном порядке, когда обнаружилась одна афера. Он собирал пожертвования на постройку каких-то церквей, которые никто никогда не собирался строить. По приезде поселился в Аделаиде и, когда немного опомнился от своих сомнительных дел, принялся за новые, в том числе и за политику. Стал даже членом парламента. Это его считают «отцом» Федерального банка Австралии, но начал он с мелкого мошенничества, присвоив полномочия отсутствующего делегата парламента и объяснив это с обезоруживающей простотой: «Братья, нам позарез нужен этот банк, и цель оправдывает средства». В качестве министра внутренних дел он стал инициатором международного конкурса, который определил строителя Канберры, ставшей столицей Австралийского Союза.

Американский капитал главенствует в целом ряде отраслей. Самая большая власть американских денег обнаруживается в «сфере четырех колес». Автопромышленность борется с очень мощной японской конкуренцией, но и американцы имеют немалые возможности в этой области. Американские металлургические гиганты завоевали огромное влияние в производстве алюминия и добыче железной руды. Однако при ответе на вопрос, кому же принадлежит Австралия, необходимо иметь в виду, что доля британского капитала в сельском хозяйстве и в промышленности значительно превосходит долю американского. Другое дело, что британский капитал не столь демонстративен.

О немецкой иммиграции в Австралии, самой многочисленной после британцев и ирландцев, кто-то сказал: «Они тяжко трудились и много молились». В 1861 году, когда Австралия насчитывала миллион жителей, двадцать семь тысяч человек из них были выходцами из Германии. В настоящее время довольно трудно определить точно численность этой этнической группы из-за множества смешанных браков: возможно, число австралийцев полностью или частично немецкого происхождения — шестьсот-восемьсот тысяч. Сюда же относятся австралийцы и швейцарцы, говорящие по-немецки.

Перед второй мировой войной здесь появились те, кому пришлось бежать от преследования гитлеровских властей.

Новейшая иммиграция из ФРГ — исключительное явление. Большей частью это высококвалифицированные специалисты, занятые по контрактам на строительстве крупных гидроэлектростанций на Сноуи-Ривер. По истечении срока контракта одни из них вернулись на родину, а другие выписали свои семьи и остались здесь навсегда. В этой группе приезжих почти с каждым четвертым происходило то, за что их называют бумерангами. Они громко заявляли, что были счастливы дважды — один раз, когда приехали в Австралию, и второй, когда покинули ее. Однако, вернувшись, они увидели, что за их отсутствие на Рейне все до неузнаваемости изменилось, и они, как бумеранг, возвращались обратно, в Австралию, и теперь уже навсегда.

Никто не уезжает из страны, если ему там хорошо. Это основной закон эмиграции. Огромное большинство приехавших из ФРГ обосновывалось в Австралии, исходя из принципа «или плыви, или тони» — многие быстро научились плавать.

Немецкие иммигранты отлично справляются с трудностями. Буквально в первые же годы по прибытии они основали множество клубов, таких, как Немецкий спортивный клуб, Всеобщий немецкий союз и т. д. Сейчас у немцев в Австралии своя весьма преуспевающая пресса.

Это они насадили виноградники и делают прекрасные вина. Я побывал в старых поселках ранней немецкой колонизации в Южной Австралии. Поселенцы сохраняют и поддерживают традиции, но уже мало кто знает немецкий язык; во всяком случае, я таких не встречал. Их уже нельзя считать немцами — они австралийцы немецкого происхождения.

Первые немцы, появившиеся в Южной Австралии, бежали сюда от религиозных преследований. Их возглавлял пастор Август Кавел, который был «старым» лютеранином и не признавал новых правил, установленных прусским правительством. Он привез с собой в Австралию порядочное стадо своих духовных овечек. После тяжелого полугодового плавания первая группа немецких колонистов в 1838 году сошла на австралийский берег.

Прибывшие разбили лагерь в месте, которое в силу обстоятельств назвали Порт Мизери (Порт несчастья). Он находился примерно в километре от теперешней столицы штата — Аделаиды. В этом месте река разливается и образует широкое устье с болотистыми берегами. Во время отлива лодки колонистов оседали в жидкой грязи трясины, а до песчаных холмов приходилось добираться по сильно заболоченной местности.

Вскоре прибыл еще один корабль, и его капитан, который всей душой привязался к своим пассажирам, решил лично проверить, в каких условиях они будут жить. После основательного обследования местности капитан, которого звали Хан, сам отвел своих пассажиров в холмистую местность километрах в тридцати от Аделаиды, где они и поселились. В память о заботливом капитане они дали этой местности название Хандорф.

Кроме лютеран среди немцев была значительная группа католиков. Один из них — богатый силезский немец Вайкерт, который в 1848 году решил за свой счет увезти в Австралию группу земляков-католиков. Уже далеко в открытом море выяснилось, что как минимум половина этих «католиков» — самые настоящие протестанты, которые были не прочь проехать в Австралию бесплатно. Более того, именно они начали плести интриги на религиозной основе. Несмотря на то что в договоре было записано, что все поселятся вместе, лишь несколько из них осталось с Вайнертом. Они основали поселок на землях, где впоследствии появились первые польские эмигранты. Место было выбрано с истинно немецкой тщательностью. Когда они пришли к выводу, что выгоднее всего поселиться в Новом Южном Уэльсе, туда выехала экспедиция из четырнадцати повозок, причем фураж для лошадей был отправлен пароходом заранее, чтобы он подоспел к прибытию обоза.

Неслыханная предусмотрительность и тщательность подготовки позволили всей группе без потерь добраться до намеченных земель. По немецкому обычаю, возведение поселка начали с постройки церкви и школы, а затем приступили к освоению земель.

Огромен вклад немцев в изучение австралийского материка. Они организовали значительное число экспедиций; правда, некоторые из них исчезли без следа. Никогда, например, не была найдена экспедиция во главе с Фридрихом Лейхардтом. На его поиски отправлялись спасательные группы, но им не удалось найти даже клочка одежды.

На заре существования колонии австралиец часто потягивал вино из немецкого винограда, ел печенье из немецкой кондитерской и уж если покупал очки или табак, то непременно у немецкого оптика и в немецком табачном магазине.

Немцы привнесли немало самобытного не только в хозяйство, но и в культуру Австралии. Например, они создавали музыкальные ансамбли и привлекали в них австралийцев. Им даже удалось наладить производство музыкальных инструментов, в частности роялей и пианино.

Знание родного языка у немцев становилось все хуже: их поглощало англоязычное общество. Более того, многие немцы, особенно представители свободных профессий, стали менять фамилии. Меняли и вероисповедание, считая, что австралийцы должны господствовать. Тем не менее в последней трети прошлого века власти Аделаиды платили одной из немецких газет фунт стерлингов в неделю за то, чтобы она доводила до сведения своих подписчиков все официальные сообщения.

Местная англосаксонская часть общества именовала немцев «кузенами», учитывая, в частности, родственные связи британской династии с немецкими царствующими фамилиями. Первые разногласия возникли в начале нашего столетия, когда в Южной Африке вспыхнула англо-бурская война. Австралийские немцы приняли сторону буров, и их газеты не скрывали своих симпатий. Австралия послала на борьбу с бурами экспедиционный корпус, и этот факт предрешил целую цепь недоразумений, которые во всю силу разгорелись с началом первой мировой войны. Те, кто явно сочувствовал берлинским властям, были интернированы, остальные подвергнуты домашнему аресту. Все это сопровождалось массой самых разнообразных глупостей, например декретом правительства изменено шестьдесят девять немецких названий, между ними и поселок Хандорф.

Одним росчерком пера была перечеркнута история десяти процентов поселенцев в этой части Австралии. Однако позже у властей хватило ума восстановить почти все старые названия.

Австралийцы были очень удивлены, узнав, что центральная синагога в Сиднее пригласила раввина из Ирландии. Средний австралиец убежден, что ирландец может быть только католиком. Но раввин Израэль Якобович объяснил: «Девяносто пять процентов населения Ирландской Республики — католики, пять процентов — протестанты, а я — старший раввин у всех остальных».

Евреи составляют менее полупроцента населения Австралии, и это число постоянно уменьшается. Среди ссыльных Первого флота были и евреи. Одним из первых был некий Айки Соломон — лондонский скупщик краденого. Арестованный в Лондоне, он бежал в Нью-Йорк, где тотчас же занялся изготовлением фальшивых денег. Там он узнал, что его жена Анна сослана на Тасманию, и, поскольку в Америке земля уже начала гореть под его ногами, он подался на Тасманию. Год спустя он был арестован и отправлен в Лондон, где предстал перед судом. Суд приговорил его к ссылке на Тасманию — там он и провел остаток жизни.

Первым детективом Сиднея был еврей, бывший ссыльный. Его прозвали «мечтатель», поскольку говорил, что во сне видит только преступников. К сожалению, карьера его закончилась печально, так как детектив вступил на преступный путь.

Один ссыльный, хозяин пивной в Новом Южном Уэльсе, быстро разбогател. Вообще евреи, державшие пивные, обогащались быстрее других. Это объяснялось тем, что сами они почти не употребляли спиртного в отличие от своих конкурентов-неевреев. Так вот, этот владелец пивной по фамилии Леви, когда его обвинили в продаже разбавленного вина, ответил: «Я праведный еврей и не хочу обогащаться от продажи церковного вина».

Вклад первых иммигрантов-евреев в развитие австралийского общества был незначительным, зато иммигранты следующей волны заняли видные места в истории Австралии в качестве юристов, торговцев, ученых, врачей. Мэрами двух крупнейших городов — Мельбурна и Сиднея — в семидесятые годы были евреи.

Мэр Сиднея Лео Порт родился в Польше, в Австралию прибыл в возрасте шестнадцати лет. В Сиднее окончил среднюю школу, а затем политехнический колледж. Был изобретателем, получил много патентов. Вел на телевидении передачи «Изобретатели, на старт!», которая пользовалась огромным успехом у телезрителей. Свободно говорил по-польски. Скончался в 1978 году.

За всю историю Австралии два ее генерал-губернатора были еврейского происхождения. Первый, Исаак Исаакс, родился в 1855 году. Сын бедного портного из Польши, в Австралии он добился высокого положения: одно время занимал даже пост министра. Второй генерал-губернатор, сэр Зелман Коуэн, был одновременно автором книги об Исааксе, в которой он цитирует отрывок из стенограммы заседания парламента, в какой-то степени характеризующий Исаакса: «Депутат оппозиции: «Многоуважаемый министр смотрит на меня так, словно собирается сожрать». Министр Исаак Исаакс: «Многоуважаемый депутат оппозиции забыл, какого я вероисповедания».

В Австралии проживает значительная группа иммигрантов из Испании и Латинской Америки, много выходцев из Югославии, немалая группа мадьяр. Недавно насчитали десятки тысяч белых, выехавших из Родезии. Предполагалось, что эти люди, главным образом крестьяне, хорошо знающие английский язык, укрепят основной костяк поселенцев.

Не случайно я говорил до сих пор только о белых, которые поселялись в Австралии. Но это отнюдь не означает, что огромный материк становился страной исключительно белого человека.

Весьма любопытна история китайской колонии в Австралии. Первые китайцы появились здесь только в середине прошлого века, и уже обжившиеся европейцы смотрели на них сначала с удивлением, а потом с неприязнью. Прибывшие китайцы шли гуськом, в огромных шляпах, их процессии растягивались на многие километры. Каждый из них сгибался под тяжелой ношей, прикрепленной к длинной бамбуковой палке. Когда они располагались лагерем на ночлег, у дороги возникал настоящий небольшой городок.

Историки в основном соглашаются с тем, что лозунг «белая Австралия» родился в восьмидесятые годы XIX века в связи с наплывом китайских иммигрантов во время «золотой лихорадки». Тогда все политические группировки в австралийских колониях поддерживали движение «за белую Австралию». Профсоюзы и лейбористские партии рассматривали его в качестве одной из своих главных политических акций. Отсюда возникали расистские столкновения. Расистские главари подстрекали демонстрантов поджигать лавочки и жилье несчастных китайцев, обрезать им косы, иногда вместе с кожей, чтобы «не рассыпались волосы»! Беспорядки были подавлены властями, а расистские главари оказались за решеткой.

Однако антикитайские выступления не прекратились, иные проходили очень бурно. Случалось слышать, что неприязнь к китайцам была вызвана тем, что они якобы покупали местных девушек, причем свои отношения подкрепляли «трубочкой опиума».

Сейчас, из перспективы, времени почти в сто лет, причину главного препятствия полной ассимиляции китайцев видишь в языковом барьере и полном несходстве образа жизни. Кроме того, австралийский рабочий жил в вечном страхе перед наплывом дешевой рабочей силы, который привел бы к снижению заработной платы и увеличению рабочего дня. Австралийцы опасались также, что китайцы занесут в Австралию такую болезнь, как проказа.

Китайцы, которым не повезло на золотодобыче, не могли скопить денег на обратный проезд и были поглощены австралийским обществом. Занимались главным образом огородничеством, садоводством, держали прачечные, некоторые нанимались поварами в бродячие артели работников, торговали.

Необычайно редки случаи, чтобы в прошлом столетии удалось сделать карьеру китайцу. К этим очень немногим людям, несомненно, принадлежал Конг Тарт, эмигрант из Кантона, который в последние годы прошлого века снискал славу одного из крупнейших знатоков шотландской истории, литературы и фольклора. Он говорил с шотландским акцентом. Научился языку еще на корабле, который привез его в Австралию. Во время работы на приисках близко сошелся с шотландскими рабочими. Более того, проникся несвойственным китайцам типично шотландским чувством юмора. Любил повторять, что в действительности его зовут Мак-Тарт. Он был членом многих шотландских организаций, существовавших тогда в Австралии, обожал ходить в шотландской юбочке и участвовал во всех шотландских шествиях и праздниках.

До последнего времени расистские настроения в Австралии были довольно сильны. Еженедельник «Бюллетень», наиболее серьезный и влиятельный журнал, десятками лет придерживался лозунгов «Австралия для австралийцев!» «Необходимо полностью исключить дешевого китайца, дешевого черномазого и дешевого европейского бедняка!» «Дешевым» в то время называли человека, который соглашался работать на зарплату ниже той, что обычно получали белые рабочие. Другими словами, в Австралии опасались рабочих, согласных вкалывать за миску риса, тем самым создавая прецедент для снижения заработков австралийских рабочих. Один из бывших министров по делам иммиграции беззаботно проронил: «Из двоих косоглазых не получится одного белого». Но в то же время журнал требовал массовой иммиграции, и со временем ее необходимость дошла до сознания австралийского общества.

Иммиграционная ситуация осложняется тем обстоятельством, что из года в год в высшие учебные заведения Австралии приезжают тысячи азиатских студентов, и у них очень велико искушение остаться здесь навсегда. Индийский студент предпочел бы по окончании курса медицины открыть высокооплачиваемую практику в одном из городов Австралии, чем возвращаться в свою безнадежно бедную страну. Австралийцы противятся этому, обязывая молодых специалистов из Азии по окончании учения покидать Австралию. Это, в свою очередь, приводит к парадоксальному результату. Индийцы, пакистанцы и студенты других национальностей Азии, получив диплом, который признается во всем англосаксонском мире, уезжают в Канаду или Соединенные Штаты. Таким образом, Австралия оказывается в положении поставщика талантливых специалистов, которые своими знаниями будут служить не Австралии, а таким богатым государствам, как Канада и США.

Бывший министр по делам иммиграции Эл Грессби считает, что время «белой Австралии» навсегда ушло в прошлое. Он подчеркивает, что еще в 1973 году были изданы законы, которые полностью уничтожили дискриминацию по признаку расовой принадлежности, цвету кожи или вероисповедания в процедуре получения гражданства. Это вовсе не означает, что расисты сдались без борьбы. Когда в 1973 году один автозавод решил завезти тридцать пять высококвалифицированных рабочих из азиатских стран, администрация получила несколько сот писем расистского содержания с оскорблениями и угрозами директору, настолько серьезными, что на некоторое время ему была предоставлена полицейская охрана.

В своем любопытном высказывании бывший министр по делам иммиграции обращает внимание на то, что политика «белой Австралии» всегда имела не расистскую, а чисто экономическую основу и что именно радикалы из рабочей среды в прошлом веке не хотели допускать в Австралию дешевую силу из Китая и Полинезии..

Эту рабочую силу безжалостно использовали австралийские предприниматели, а их методы можно сравнить только с работорговлей. Возможно, именно тогда и появился зародыш расизма. Министр вспоминает, что его подчиненные часто советовали ему отказать во въезде в Австралию одному по причине «слишком темной кожи», другому потому, что черты лица у него «слишком неевропейские», третьему из-за «просто неприемлемого» знания английского языка. В это время расовый тип претендента определялся по фотографии, что приводило иногда к трагикомическим результатам. Однажды трое родных братьев были отнесены к трем различным расовым типам только потому, что фотографировались у трех разных фотографов. Один из них, фото которого было плохо отпечатано, был квалифицирован как европеец, что давало ему право получить гражданство в течение года. Второго признали метисом, и гражданство полагалось ему через три года, а третьему, признанному черным, пришлось ждать гражданства пять лет.

Однако, как утверждают многие австралийцы, сейчас подобная практика ушла в прошлое. Иммиграционная политика меняется. Как правильно замечает тот же самый Грессби, австралийское общество не имеет права на расизм, поскольку никогда не было однородным по национальному составу. На кораблях Первого флота находились представители не менее дюжины национальностей. Он считает, что Австралия более всего приблизилась к осуществлению идеи однородного общества только в начале XIX века, когда семьдесят семь процентов населения составляли… ирландцы, но ситуация молниеносно изменилась в годы огромного наплыва иммигрантов из разных стран Европы, а также из Америки, вызванного «золотой лихорадкой» в пятидесятых годах минувшего века.

В наши дни каждый третий австралиец — это тот, кто приехал сюда после второй мировой войны. По мнению бывшего министра, только в Израиле (в процентном отношении) больше граждан, рожденных за границей. Вспоминая годы молодости, которые совпали с периодом глубокого экономического кризиса в стране, Эл Грессби сообщает, что общее отношение ко всем иммигрантам выражалось коротко и ясно: «Пусть убираются туда, откуда приехали». Это были мрачные годы разочарований, а новоприбывшие становились причиной еще более острой борьбы за каждое рабочее место, еще больших трудностей.

Новая концепция иммиграционной политики понемногу брала верх. По мнению экономистов, каждый новый иммигрант означал новые рабочие места для австралийских рабочих: ведь иммигрантам нужны одежда, дома, машины, а это вызовет расширение производства и, как следствие, новые рабочие места для местных рабочих.

Волну глубокой неприязни вызвали в Австралии японцы, что было последствием второй мировой войны. Когда солдаты австралийских оккупационных войск в Японии вернулись после демобилизации с женами-японками, власти создавали трудности в получении визы на въезд этих женщин в страну, давая им понять, что им никогда не предоставят австралийского гражданства. Так продолжалось несколько месяцев. Однако прошло немного времени, и такая традиционная организация, как Союз сельских женщин, начала свою деятельность в помощь японкам, вышедшим замуж за австралийцев. Их резолюции требовали разрешения для них австралийского гражданства.

Грессби уже не министр, но общая концепция иммиграционной политики осталась прежней. По мнению политиков, она должна быть приспособлена к потребностям и возможностям Австралии. Если возникнет потребность в тысяче высококвалифицированных плотников, то иммиграционные бюро во всех концах планеты обязаны найти их и убедить приехать в Австралию, и неважно, откуда приедет плотник — из Манчестера или из Монако. Во имя интересов государства иммиграцию следует тщательно регулировать.

Приехав на остров Терсди (Четверга), я посетил кладбище, где похоронены ныряльщики, приехавшие когда-то из Японии и оставшиеся здесь навсегда. Единственный, кому повезло дожить до почтенного возраста, — это Том Фудзи. Целых двадцать три года прослужил он ныряльщиком, доставая перламутровые раковины в Торресовом проливе. Говорит, что ему удалось выжить только потому, что он всегда был исключительно осторожен.

Однако другие, наверное, были так же осторожны, и все-таки тысяча двести японских ныряльщиков лежат в могилах на островах пролива, из них восемьсот — на острове Четверга. Из шести тысяч молодых японцев, которые приехали сюда с 1870 по 1940 год в качестве ныряльщиков, остался один Том. Те, кто не погиб от эмфиземы легких и не утонул, по окончании контракта были отправлены назад, в Японию. Тома Фудзи оставили только потому, что он был лучшим из лучших. Его работодатель-австралиец заявил властям, что у него нет денег на обратный билет для Тома. Горько улыбнувшись, Том сказал мне: «Иногда мне приходилось ждать заработной платы по полгода». Время от времени он приходит на кладбище и стоит у могилы своего младшего брата, который утонул, когда ему было двадцать шесть лет. Он повредил маску, пытался как можно быстрее подняться на поверхность, но легкие не выдержали. Том был поблизости, но поднять его было можно только через два часа. Он взял тело брата, перевез на паруснике на остров Четверга и похоронил. Весь путь до острова Том проплакал, он считал себя виноватым в смерти брата, так как брат был самым младшим из восьмерых сыновей и двух дочерей в бедной рыбацкой семье, а Том уговорил его подписать контракт на работу ныряльщиком.

В то время ныряльщикам подавался воздух с помощью насосов. На большой глубине его едва хватало на неглубокое, поверхностное дыхание. Наиболее выносливые работали на дне по часу, набирая за это время до полутонны раковин, после чего их в течение двух часов поднимали на поверхность. Некоторые владельцы катеров, вспоминает Том, были настолько алчными, что поднимали ныряльщиков из воды за час, и это убивало их.

Двести небольших суденышек отходили от острова Четверга с командами, состоявшими из одних японцев. Неделю спустя такое суденышко возвращалось в порт, и лишь в редких случаях на его борту не было покойника. Причины смерти были разные. Например, Том трижды перерезал шланг об острый край кораллового рифа и оказывался на грани смерти, но каждый раз ему удавалось выжить, так как он успевал вдохнуть остаток воздуха, который еще сохранился в маске. Другие этого не умели делать и погибали. Когда Япония начала войну против Австралии, Том был отослан в лагерь на юг страны и только в 1945 году вернулся на остров Четверга. В 1961 году получил австралийское гражданство. Теперь он говорит: «Вот посиживаю себе да поглядываю на море».

Лишь недавно была предана гласности малоизвестная, деликатная история «импорта» в Австралию японских женщин на рубеже столетий. Их называли по-японски «караюки-сан». Соответствующий иероглиф имеет значение «ехать в Китай», однако так именовали и тех, кто ехал в Австралию и в другие страны. В Австралию ехать было выгоднее, правда, не столько для девушек, сколько для мужчин, которые торговали ими.

Самые первые данные о японках в Австралии относятся к 1887 году. Упоминаются имена двух японских проституток в Мельбурне. В следующем году на юге страны было уже пять японских публичных домов. Один японец привез пятерых девушек из Нагасаки в Дарвин. Предприимчивый торговец продал одну из них парикмахеру-малайцу за пятьдесят фунтов, двух — китайцу по сорок фунтов, одну оставил для себя лично, а одну посылал на себя «работать». В колонии Квинсленд было сто шестнадцать японок, из них одна-единственная непроститутка (жена японского консула).

В этом деле, как правило, старались соблюдать внешние приличия. Например, в приисковых поселках существовали японские заведения, которые рекламировали себя как прачечные, но после наступления темноты они превращались в публичные дома. В одном поселке добропорядочные граждане составили петицию, в которой требовали выселения японок. Подписи под петицией занимали свиток бумаги в десять метров длиной.

О трагедии японских женщин мало пишут и вообще мало известно. Из экономии их везли зайцами, иногда по договоренности с командой судна, а иногда и без нее. На судне, которое шло из Гонконга, внезапно резко упало водяное давление. Стали искать неисправность и установили, что японские девушки, которых нелегально везли на этом судне, перегрызли трубку, чтобы напиться воды. Тут же, засыпанные углем, лежали тела двух сутенеров, которых отчаявшиеся девушки убили из мести. Были случаи, что девушки умирали от недостатка воздуха в задраенных трюмах либо были раздавлены глыбами угля, которые во время бури катались по трюму, калеча и давя несчастных. Случалось, что они гибли от самовозгорания угля. Время от времени лопата кочегара вдруг подцепляла кусок кимоно, а то и обгоревшую человеческую кость. Сутенеры требовали от девушек неимоверно высокой платы за проезд, вычитая из их заработков по сто фунтов за рейс из Японии до острова Терсди в Австралии, в то время как такой рейс стоил менее двенадцати фунтов.

Заработки японок многим дельцам составили капитал. Из записей одного предприимчивого японца, который очень тщательно вел отчетность, следует, что только в 1890–1894 годах он продал в Сингапуре три тысячи двести двадцать две девушки. Он высылал из Сингапура в Западную Австралию по двадцать-тридцать девушек в месяц.

Что в наши дни думает о Японии средний австралиец? А что думает японец об Австралии? Проблема достаточно важна, так как прошло уже четыре десятилетия с тех пор, как Япония была брошена на колени и пережила первую в своей истории оккупацию. Прежде японско-австралийские отношения складывались по-всякому. Для среднего японца Австралия — это кенгуру, пустыня, мало воды. Для среднего австралийца Япония — это «мадам Баттерфляй» и оперетта «Микадо», — японцы те же самые, но действия переносятся в современные условия.

Японское посольство каждый год ставит новые задачи перед институтами общественного мнения. Японцы не жалеют денег, щедро платя наличными. Проблема важная: «Что думает о нас, японцах, глубокоуважаемый и глубокомысленный австралиец?» Сотни специалистов собирают информацию, опрашивают людей на улицах, рассылают анкеты. Потом из тихого шелеста компьютеров возникает образ Японии в понимании среднего австралийца. Современный австралиец, несомненно, считает Японию не столько дружественным, сколько важным государством, важным с точки зрения торговых и экономических связей.

Средний австралиец представляет японцев холодными, расчетливыми, деловыми людьми, которые много внимания уделяют экономике. Объясняется это очень просто. Средний австралиец на каждом шагу сталкивается с японской техникой — машинами, мотоциклами, фото-, радио- и видеоаппаратурой. Все это дает ему прямую возможность наблюдать японский промышленный рынок.

Любопытно, что с каждым годом все большее число австралийцев требуют открыть Австралию для японских иммигрантов, несмотря на то что в стране довольно остро стоит проблема безработицы. Сторонники свободного доступа Австралии для японцев доказывают, что дело не в людях, а в тех знаниях и способностях, которые они привезут с собой в страну.

В местности Вулгулга в штате Новый Южный Уэльс примерно четверть населения составляют сикхи. Выходцы из Пенджаба, сосредоточившиеся в этом городке, являют собой пример внутриавстралийской иммиграции, которая возникла на экономической, религиозной и социальной почве. Один сикх приехал сюда из северной части Австралии, считая, что здесь идеальные условия для выращивания бананов. Затем стали съезжаться сикхи и из других районов страны, надеясь, что здесь у них будет больше возможностей стать на ноги. До этого они работали главным образом на плантациях сахарного тростника, но в связи с механизацией труда многие оказались не у дел. Между тем выращивание бананов и особенно их сбор требуют огромного, преимущественно ручного труда, так как пока еще нет машин.

Работа по сбору бананов очень тяжелая. Огромные гроздья, вес которых достигает пятидесяти килограммов, надо отнести с холмов вниз, где ждут вездеходы. Кроме того, надо срезать оставшиеся на дереве плодоножки, рассортировать плоды по величине и тщательно уложить в ящики, чтобы не повредить их при перевозке. Эту работу очень выгодно выполнять целыми семьями — каждому найдется занятие по силам. К началу семидесятых годов сикхи стали на ноги, построили храм, который виден с большого расстояния. Все ли так благополучно? Действительно ли эти люди белой расы, но с темноватой кожей, особыми обычаями и верой отличающиеся от англосаксонского общества, не имеют никаких конфликтов с окружением?

Мнения на этот счет различны. Большинство считает сикхов порядочными, спокойными людьми, которые очень много работают. Однако не обходится без недоразумений. Люди говорят: «У них — у всех одно имя Синг-Синг, так что никогда не знаешь, кто есть кто». Местный Союз ветеранов отказал сикхам в приеме, найдя очень простое объяснение. По правилам Союза в помещение запрещено входить в головных уборах. Взрослые сикхи всегда носят тюрбан. Члены Союза ветеранов говорят, что при входе в храм сикхов они снимают обувь и надевают головной убор. Так вот, если уж сикхи хотят, чтобы их обычаи уважали…

— Миссис Кэт Миллер ведет передачи по государственной радиосети АВС не столько для новоприбывших иммигрантов, сколько о них. Она рассказывает: «Пожалуй, меня вполне можно считать типичной австралийкой. В детстве я не видела ни одного иммигранта, ну если только позже, во время учебы в университете. Мне и в голову не приходило, что у них могут быть какие-то проблемы, пока я не начала здесь работать. А теперь я, честное слово, прихожу в ужас от сознания того, сколько приходится многим иммигрантам затрачивать усилий только для того, чтобы выжить. Их жизнь иногда складывается очень и очень тяжело. Особенно у женщин».

В своей программе она часто говорит о вещах, о которых средний истинный австралиец почти не знает. Сами же иммигранты говорят, что их очень поддерживает то, что кто-то так серьезно занимается их проблемами. Наблюдения миссис Миллер заслуживают внимания: «Нередко случается, что женщина, недавно приехавшая в Австралию, идя к гинекологу, берет с собой в качестве переводчика своего шести-семилетнего ребенка. Она страшно смущается, но, как правило, не может найти поблизости врача, с которым могла бы объясниться сама и который понял бы ее».

Среди иммигрантов высок процент нарушений психики, трудно поддающихся лечению. Как же тогда врачу вообще говорить с больным? Через переводчика? Серьезные проблемы возникают в итальянской и греческой среде, где девушки, воспитанные уже в Австралии, хотят вести тот же образ жизни, что и их австралийские сверстницы, а это входит в острейшие противоречия с семейными и национальными традициями. Девушка хочет ходить в кино, встречаться с молодыми людьми, а мать боится, что произойдет «самое ужасное». Работающие женщины вечерами в одиночестве занимаются домашним хозяйством, потому что там, в их стране, мужчины никогда не участвовали в этом и здесь, в Австралии, не собираются помогать женам. Положение неработающих женщин, по мнению миссис Миллер, тоже внушает беспокойство. Если они живут в окружении своих прежних соотечественников, то имеют возможность общаться, если же такого окружения нет, их ждет полное одиночество. Для иммигрантов, прибывших сразу после окончания войны, теперь жизнь стала легче, их дети уже взрослые, имеют профессии и квалификацию, полученные в Австралии. Миссис Миллер считает, что австралийцы в высшей степени нетерпимы к тем, с кем невозможно общаться на английском языке.

В газетах крупных городов сообщаются номера телефонов, по которым в любое время дня и ночи можно вызвать переводчика с любого языка. Он соединит также с врачом, полицией или нужным учреждением и поможет уладить любое дело.

Австралию раскачали иммигранты из Европы. Когда нахлынула первая послевоенная волна, австралийцы не очень-то различали, кто какой национальности, поскольку национальные различия народов нашего старого континента были им совершенно неизвестны. Европейцы растолкали сладко дремавших, довольных собой австралийцев.

Один иммигрант из Югославии был таким замечательным работником, что, когда он решил вызвать из Югославии родного брата (специалиста в той же области), его работодатель согласился стать официальным поручителем, как того требовали иммиграционные власти.

Брат приехал в Австралию, начал работать в ночную смену, и оказалось, что он так же трудолюбив и добросовестен, и лишь случайно обнаружилось, что это был тот же человек, просто он работал две смены…

Директор центра исследований в области психиатрии рассказывал, что в австралийском обществе тяжелее всего адаптируются женщины из Южной Европы. Они утрачивают влияние на детей, посещающих австралийские школы. Женщина-мать из Южной Европы теряет контакт со своей семьей лет семь спустя после приезда. Для мужчин критическим становится момент приобретения ими финансовой независимости, потому что в то время, когда они выплачивают взносы за дом, мебель, машину и т. п., у них просто нет времени на психические срывы. Самые тяжелые психические состояния наблюдаются среди новообразовавшихся этнических групп, например турецкой и южнолатиноамериканской. Более старые группы, такие, как греческая и итальянская, уже настолько организованны, что могут оказывать поддержку своим соотечественникам.

Исследования показывают, что многие заболевания психики поражают тех детей иммигрантов, которые прибыли в Австралию в возрасте около десяти лет. В школе они отстают от своих сверстников и, следовательно, потенциально обречены на малоквалифицированный труд. Выход видится в повышении уровня просвещения. Те, кто говорит по-английски, приспосабливаются легче. Многие австралийцы считают, что самая эффективная форма культурного общения происходит на почве национальных традиций в области музыки, танца и ремесла. Необходимо облегчить для новоприбывших изучение английского языка. Люди в работоспособном возрасте должны уметь читать и писать на родном языке, тогда им легче будет обучиться английскому. Особое внимание необходимо уделять воссоединению семей, так как у семейных иммигрантов значительно меньше проблем с адаптацией, чем у тех, кто приехал в одиночку.

Для рассказа обо всем этом я использовал, между прочим, некоторые данные, приведенные в интересной публикации «Австралийская семья», изданной еженедельником «Бюллетень». Отсюда я почерпнул сведения о группах, с которыми ознакомился весьма поверхностно, например о китайцах. Могу сказать, что с удовольствием обедал в китайских ресторанчиках Сиднея, но даже с помощью лучшей кухни мира нельзя понять проблем этнической группы, к которой принадлежит повар… Эта публикация освещает одну из важнейших проблем Австралии: как из людей различных национальностей формируется новый народ — австралийский. В работе подробно освещается жизнь таких важных для австралийского общества групп, как итальянская, но не обходятся вниманием и сравнительно небольшие общности — иммигранты из Чили, Аргентины. Однако в нашей книге нам не объять необъятного…