На дорогах Афганистана

АЙБАК[15] И ОКРЕСТНОСТИ

Уже третью неделю мы скитались в «Фисташковых горах»[16]. Каждый день Раим привозил нас в чайхану Гуляма, где уже ждали лошади, или на перевал Коталь.

Мы разделились на две исследовательские группы. Зыгмунт и Конрад работали по одну сторону старой дороги, я и Бронек — по другую. Нам предстояло отыскать наиболее удобную трассу через горы, которая соединила бы Каттаганскую долину и Айбак. Находились мы теперь в ведении управления общественных работ провинции Мазари-Шариф.

Нам были выделены два «газика», грузовик марки «зил» и отряд солдат — человек двадцать. Технический персонал составляли переводчики Саид и Ислам, шоферы Раим, Бальта, Абдулла и килинар[17] Рамазан.

С этим Рамазаном была просто потеха.

Когда наш новый шеф, мудир из Мазари-Шарифа, представлял нам персонал, он махнул рукой в сторону маленького блондина и сказал:

— У килинар аст[18].

Зыгмунт, думая, что слово «килинар» связано с кулинарией, со всей пылкостью обнял недоумевающего парня.

Через некоторое время у нас появился великолепный повод посмеяться. Однако расскажу все сначала.

В первые дни августа в Баглан приехали Матин, Бронек, Саша и Володя, которые уже успели прийти в себя после потрясений, пережитых ими во время наводнения. В течение трех дней мы передали работу на участке Кызылкала — Доши советским инженерам. На четвертый состоялось волнующее прощание в Фаваидиаме и в воинской части.

На следующее утро четверка поляков вместе с Раи-мом, Саидом и новым шофером, Абдуллой, выехала под началом Матина в Мазари-Шариф. По решению министра мы должны были заняться дорогой, соединяющей этот город с Пули-Хумри.

Айбак и Ташкурган[19] — небольшие города, разделяющие дорогу на три более или менее равных участка. Между двумя горными цепями, из которых одна начинается у Пули-Хумри, а другая — у Баглана, пролегла обширная степная долина. На полпути к Айбаку долину наискось пересекает цепь «Фисташковых гор». Через эти горы нам и предстояло искать трассу.

Существующая дорога — расширенная и вымощенная «ослиная тропа» — не отвечала требованиям все возрастающего движения. Опасные повороты, многочисленные спуски, крутые подъемы, глинистые оползни — всех этих изъянов старой дороги мы должны были избежать при проектировании новой! трассы.

Такие горы мне приходилось видеть впервые. Лысые холмы, покрытые кое-где степной растительностью. Отстоящие на несколько сотен метров друг от друга группы фисташковых деревьев выделялись своей сочной темной зеленью на фоне серо-коричневых, опаленных солнцем трав. В радиусе нескольких десятков километров от перевала не было в это время года ни капли воды.

Скалистые ущелья как бы раскрывали историю земли. Глубокие, частично заполненные гравием трещины настойчиво напоминали, что мы находимся в районе землетрясений. В оврагах водились лисы, волки, ужи. На вершинах скал царствовали муфлоны.

Стада овец под опекой кочующих пастухов — единственное свидетельство существования в этих местах организованного общества. За несколько десятков километров до Ташкургана горные цепи сближаются, образуя дикий, скалистый ландшафт.

Естественные гигантские ворота города образует «щель Али». Дорога и река теснятся в горном ущелье, ширина которого не более тридцати метров. Сколько бы мне ни приходилось бывать здесь, каждый раз я не мог отделаться от ощущения, что высокие, гладкие и абсолютно отвесные скалы вот-вот рухнут и погребут под собой снующих между ними людишек. Саид очень важно, с полным знанием дела объяснил, что щель эту прорубил своим мечом Али, четвертый халиф ислама. И с железной последовательностью добавил, что во время войн длина меча Али достигала сорока метров.

Тут же за ущельем начинались сады Ташкургана. Уже издали виднелись деревья инжира. Это единственное место в Афганистане, где их можно встретить. Свежий инжир, выставленный в корзинах на продажу, удивительно напоминает очищенный от кожуры лук.

В городке процветают кустарные ремесла. Искусно расшитые шапки, тюбетейки, чалмы, всевозможные ножи с длинными тонкими лезвиями, изделия из меди поражают богатством форм, тонкостью работы..

Самое интересное здесь-базар. В центре его — раскидистая ротонда. Под куполообразным сводом — сотни сказочно разукрашенных блюдец и чашек.

От ротонды лучами отходят шесть улочек, которые вместе с четырьмя соединяющими их окружными путями образуют собственно базар. Лавочки сгруппированы по отраслевому признаку. Тут — шорники, там — торговцы мануфактурой, на следующей улице — продажа зерна, фруктов. На базаре царит полумрак. Крыши соседних домов соединены балками, на которых лежат маты. Полосы солнечного света лишь кое-где пробиваются в эти затененные туннели…

Река, что течет от Дуаба через Айбак, Хазрати-Султан и уже упомянутую горную цепь, всасывается пустыней сразу же за пределами города. До самого Мазари-Шарифа дорога пролегает через безлюдные, бесплодные пески. Солнечное пекло, бледная голубизна неба и караваны верблюдов дополняют мрачное впечатление от этой трассы.

Директор мазарской Фаваидиамы оказался очень приятным, уравновешенным человеком. Он просто боготворил поляков и, разумеется, был воспитанником Вихжицкого и Хвасцинского. Произнося их фамилии, он складывал на груди руки, а взгляд устремлял вверх.

По словам Матина, директор был на хорошем счету в министерстве, и позже я сам убедился в том, что это соответствует действительности. Высокий, худой, с большим кадыком и очень серьезным, всегда озабоченным лицом, директор производил впечатление человека, заслуживающего уважения и симпатии. Хотя он и окружал нас всяческим вниманием, хотя и подчеркивал неустанно, что считает себя всего лишь нашим помощником, его авторитет и достоинство ничуть от этого не страдали.

На второй день нас представили высшим властям провинции. Трижды мы прошли через патруль, прежде чем увидели губернатора (у всех ворот часовые справлялись по телефону, можем ли мы войти). Этот приятный пожилой господин разговаривал с нами вежливо и по-деловому.

В Мазари-Шарифе мы провели три дня. В виде исключения нам было разрешено, сняв обувь, обойти вокруг мечети Али. Рядом с мечетью обитали тысячи голубей.

Это самая большая святыня в стране, сплошь покрытая мозаикой и майоликой. Вход в мечеть неверным строго воспрещен. Саид, казалось, был озадачен даже тем, что нас впустили во двор.

Истинное чудо мечети — колодец. Если судить по длине троса, глубина его около ста метров. Трос наматывается на вертикальный валик, приводимый в движение ходящими по кругу людьми. Слегка солоноватая вода холодна и очень вкусна.

Грандиозное строение и стена, которой оно обнесено, покрыты мозаикой. По богатству красок и изысканности рисунка ее можно считать шедевром изобразительного искусства. Огромный купол, выложенный темно-голубыми плитками, снискал святыне название «Голубая мечеть».

Нам показали разместившуюся рядом с мечетью мозаичную мастерскую. Я всегда думал, что мозаика создается методом укладывания камешка за камешком непосредственно на месте назначения. В действительности все выглядит иначе. На рисунке, нанесенном на бумаге, размещаются подобранные по цвету и форме отшлифованные камешки. Десятки художников-«каменщиков» обрабатывают камешки таким образом, чтобы нижней своей плоскостью они прилегали к бумаге в намеченных заранее контурах; верхней плоскости придается форма трапеции. После того как плита (80 на 80 сантиметров) уложена целиком, она заливается гипсом или, как это сейчас принято, цементом. Приготовленный таким образом затвердевший элемент перевертывается и отшлифовывается.

Мазари-Шариф — раскаленный, душный, ослепительно белый город. Дома, не снабженные канализацией, дышат испарениями. Пыль, поднимаемая ветром пустыни, заставляет мечтать о тенистом Баглане или о горном Айбаке.

На третий день, исполнив все формальности, мы с радостью покинули Мазари-Шариф.

Айбак по сути дела представлял собой одну широкую улицу, несколько поперечных и большой цветник. Базар в конце главной улицы, гостиница — одноэтажное вытянутое здание, почта, резиденция начальника административного округа — таковы важнейшие городские достопримечательности.

Для нас был снят только что отстроенный дом: мне и Бронеку выделили две комнаты на втором этаже с большими, до самого пола, окнами и две террасы. Зыгмунт и Конрад заняли две комнаты внизу. Остались еще помещения для переводчиков и шоферов, так называемая канцелярия, а также комната для солдат, исполняющих функции ординарцев или, если хотите, адъютантов.

Их было трое. Один — для Зыгмунта и Конрада, другой — для меня и Бронека, третий — для переводчиков и шоферов. Остальная часть небольшого воинского подразделения была расквартирована в отдельном домике около моста.

Наша резиденция находилась в красивом тенистом саду, где росло несколько персиковых и миндальных деревьев, абрикосы и айва. Мы очень быстро привыкли к новому жилью, и нам казалось, что после ежедневного пребывания в горах мы возвращаемся не куда-нибудь, а домой.

Исмаил, который обслуживал меня и Бронека, постиг даже искусство приготовления бульона. Правда, он морщил нос при виде говядины (в представлении местных жителей это — мясо второй категории; фунт говядины стоит три афгани, а баранины — семь), но готовил то, что ему приказывали. На второе у нас был обычно гуляш с рисом.

Вернувшись домой, мы принимали душ из лейки, потом обедали и, насытившись, укладывались на чарпаях. В полусонном состоянии благоговейно вели беседы и понемногу вливали в себя чаи-сиах — черный чай. Несколько стаканов восполняли недостаток влаги в организме. В течение целого дня мы почти не пили. Это правило, рекомендованное местными жителями, было усвоено нами после нескольких мучительных дней, когда любое количество выпитой в горах воды не утоляло жажды.

Поздним вечером зажигались бензиновые лампы, наступало время воспоминаний и писем. Иногда мы играли в карты.

Я часто бывал в комнате у переводчиков. Здесь собирались все вместе. Выстланный килимами пол, свернутые в валики и уложенные вдоль стен постельные принадлежности, светлая сосновая облицовка создавали своеобразный уют. У дверей красовалось столько пар ботинок и сандалий, сколько человек находилось в комнате.

Семь постоянных обитателей и несколько допущенных в «общество» солдат образовывали весьма разнородную компанию, однако мне никогда не приходилось слышать споров. Здесь все делалось сообща: вместе слушали нескончаемые рассказы, вместе молились, ходили в чайхану и на базар. В этом небольшом сообществе каждый умел найти свое место.

Некоторые из окрестностей Айбака заслуживают более детального описания. В трех километрах от города, высоко над ним, рядом с тем местом, где последние дома подходят к известняковым обочинам долины, находится очень интересный и очень старый памятник под названием Тахти-Рустам. Выдолбленный в скале окоп глубиной в семь метров окружает каменный массив, напоминающий огромный, опрокинутый вверх дном горшок диаметром в пятнадцать метров. «Горшок» этот идеально круглый и такой гладкий, что форсировать его отвесную боковину человеку не под силу.

После длительных поисков Бронек нашел в боковине уступы, по которым можно взобраться на гору. В центре ее — каменный шестигранник, а в нем улиткообразное отверстие. Плоская впадина на самом верху сохраняла следы горевшего здесь тысячи лет тому назад священного огня. В окоп вели два выдолбленных в скале туннеля. Пещеры по обе стороны входа служили, по-видимому, жилищами или дозорными пунктами для священнослужителей. Я строил всевозможные догадки, давая волю фантазии. И вот однажды я вошел в комнату переводчиков как раз в тот момент, когда Саид начал рассказ о Тахти-Рустаме.

«Было это очень давно, когда халиф Али — да прославится во все времена имя его! — принес истинную веру здешним людям. По этим землям странствовал некий молодой набожный купец. Звали его Гуль Мухаммад. Немногочисленные слуги стерегли его коней и верблюдов, а в тюках было совсем мало товаров. Видно, молодой купец больше стремился к познанию мира, к приключениям, нежели к заключению торговых сделок. Путешествовал он при свете луны, поскольку был самый разгар лета и солнечные лучи безжалостно обжигали днем людей и животных.

Однажды ночью, миновав серебристую степь, караван приблизился к горной цепи. Там, где начиналась тень от высоких скал, поблескивали в лучах месяца башни огромного замка. Рядом вырисовывались контуры минаретов и городских домов. Караван уже приближался к первым строениям, как вдруг Гуль осадил коня. Отъехал на несколько шагов в сторону и внимательно прислушался. Где-то вдалеке грустно пела женщина. Движением руки купец дал знак разбить лагерь, а сам поехал в том направлении, откуда слышался голос.

Через минуту он оказался у одной из башен замка. Сверху доносилась печальная жалоба девушки:

Пение резко оборвалось, когда снизу раздался голос Гуля:

— Я приехал!

Он и сам не понимал, как отважился на такое безрассудство. В чужом городе обратиться к незнакомой девушке, на которую не имел никаких прав! Но в голосе ее было столько боли, столько неподдельного страдания, что Гуль забыл о правах и обычаях.

Теплый степной ветер понес на вершину башни его песню:

Капли росы упали на лицо Гуля. Нет, не росы… Это были слезы девушки… И сверху донесся шепот:

— Да защитит тебя всемогущий Аллах. С той минуты, как я услышала твой голос, сердце мое и мысли мои с тобой.

Исполненный гордости возвращался Гуль в лагерь. В молитвах и размышлениях дождался первых лучей солнца. Разбудил Гуляма, старого верного слугу, и сказал ему:

— Веди караван дальше, на восток. Остановишься в первом встречном селении и будешь ждать, пока я не приеду. Не говори никому, что знаешь меня.

Старик хотел было о чем-то спросить, но Гуль знаком приказал ему молчать. Отдав распоряжение, молодой купец направился к пробуждающемуся базару. Побеседовав с местными жителями, он сразу обо всем узнал. Им овладело негодование. Слыхано ли! Дочь шейха, красавица Мириам, должна быть отдана в жены вождю неверных в залог мира и добрососедских отношений. В городе находилась целая делегация, которой было поручено доставить девушку ее будущему мужу и господину. Жители были угнетены. Некоторые даже отваживались на открытый бунт. Но в конце концов верх одержал здравый смысл и убеждение, что в этом мире ничто не осуществляется вопреки воле Аллаха.

Затерявшись в толпе, Гуль наблюдал за выездом кортежа. Он задрожал всем телом, когда увидел верблюда, несущего белый паланкин. Там за занавесками сидела Мириам, для которой билось теперь его сердце.

Через час Гуль двинулся вслед за кортежем. Он решил попытать счастья в сумерках, когда караван остановится на ночлег. Ехал вдоль берега реки. Во время вечерней молитвы горячо просил Аллаха просветлить его разум, придать рукам силу.

Когда сумерки опустились, Гуль под прикрытием скал пробрался к лагерю. Спрятал своего коня за большим камнем и стал подкрадываться к лошадям. До восхода луны оставалось еще несколько часов.

Гулю повезло — около лошадей не было стражи. Люди сидели у костров и готовили ужин. Гуль перерезал веревки, которыми были стреножены рысаки, и бросился бежать к своему убежищу, ударяя по пути кинжалом всех лошадей подряд. Ржание раненых животных нарушило вечернюю тишину. Послышался топот убегающего табуна. У костров возникло замешательство. Все бросились ловить лошадей.

Тем временем Гуль добрался до своего коня, вскочил в седло и въехал в самый центр брошенного лагеря. Перед белым шатром стояла пораженная происходящим Мириам.

— Я приехал, — сказал Гуль и поднял девушку на коня.

Темнота поглотила беглецов.

А в лагере уже сообразили, в чем дело. И вскоре несколько всадников пустились в погоню. К спешившему навстречу нареченной князю отправили гонцов.

Гуль и Мириам мчались к ближайшим горам. Прижавшись к груди своего избавителя, девушка слышала удары его сердца. Теперь она твердо знала, что принадлежит только ему.

— Ничто не разлучит нас, — услышала она шепот Гуля и прижалась к нему еще сильнее.

Взошла луна. Беглецы уже поднимались в горы, как вдали послышалась погоня… Гуль соскочил с коня. Места были незнакомые, приходилось полагаться лишь на волю Аллаха. Голоса преследующих доносились все отчетливее.

И вдруг путь беглецам преградила отвесная белая стена, замыкающая котловину. Они начали было пробираться вдоль обрыва, но, заслышав крики людей, поняли, что обнаружены. У входа в котловину теснились всадники. Гуль и Мириам оказались в ловушке.

Гуль снял свою спутницу с коня. Теперь они стояли рядом у освещенной луной скалы. Круг преследователей делался все уже. Тогда Гуль выхватил кинжал и крикнул:

— Стойте! Ни шагу дальше, не то получите только наши трупы!

Всадники остановились и спешились. Решено было ждать.

В горной котловине воцарилась грозная тишина. Настигнутые погоней молодые люди, прижавшись друг к другу, переживали минуты отчаяния. Такие минуты связывают навечно, даже если они последние на земле.

Через некоторое время послышался конский топот. Прибыл князь. Узнав, в чем дело, он впал в глубокое раздумье. Он желал эту девушку лишь потому, что не мог ею овладеть. Но не мог также не подивиться отваге и решимости молодого купца. И князь захотел предоставить Гулю ничтожный шанс на спасение.

— Ты сам видишь всю бессмысленность своего сопротивления, — обратился он к купцу. — Если ты веришь в своего бога и вера твоя искренна, построй до восхода солнца крепость, в которой ты смог бы обороняться от моего войска до самого захода; тогда получишь и жизнь и девушку, а я признаю твою веру.

Гуль и Мириам упали на колени, простерли руки к небесам и поцеловали землю, по которой ходил пророк. В эту минуту зловещая туча закрыла месяц, поднялся сильный ветер, зигзаги молний разорвали мрак, задрожала земля. И тут влюбленные увидели перед собой гигантскую фигуру.

Это был Рустам. В руках он держал огромные зубило и молот и, не тратя времени даром, принялся за работу. Эхо мощных ударов заглушало гром и завывания ветра.

Всего лишь за несколько минут был сооружен туннель в скалах. Затем Рустам приступил к постройке бастиона, а вслед за этим в скале появился маленький домик с входом, извилистым, как раковина улитки, где Гуль и Мириам смогли укрыться от вражеского огня. С помощью обломка скалы гигант так отшлифовал стены строения, что даже муха не могла подняться по ним. Окончив работу, великий Рустам поднял молодых на верх бастиона. Потом вознес молитву Аллаху, чтобы прекратить бурю, и исчез вместе с предрассветной мглой.

В лагере князя поднялся переполох, когда с наступлением утра все увидели вход в подземный туннель на том самом месте, где накануне стояли беглецы. Толпа преследователей ринулась в туннель, но, пройдя его, остановилась в нерешительности около рва, которым был окружен неприступный каменный бастион.

С трудом придя в себя, разгневанный князь приказал своим воинам любой ценой взобраться на гладкую, отвесную стену.

Но разве могут противостоять человеческие усилия воле всевышнего? Последние лучи заходящего солнца осветили князя неверных, который в окружении своего войска стоял на коленях у подножия неприступных скал и молился, признав наконец истинную веру.

Теперь Гуль и Мириам попали уже не к врагам, а к преданным друзьям. Благочестивую пару с великими почестями препроводили в родной город Мириам. А на следующий день была отпразднована свадьба.

Так Аллах оказал благодеяние двум молодым людям. Тахти-Рустам — памятник их большой, чистой любви».

Когда Саид закончил свой рассказ, все еще стояла тишина. Только Бальта, серьезный, почтенный человек, пробормотал над чашкой чая:

— Где это видано! Построить Тахти-Рустам за одну ночь…

Саид бросил на него косой взгляд и быстро проговорил, как бы рассеивая сомнения слушателей:

— Да, Рустам сделал это за одну ночь.

Бальта еще что-то оказал, но никто уже не обращал на него внимания. Я посмотрел на часы. Было около двенадцати. Пора идти спать — завтра Зыгмунт, как обычно, поднимет всех в шесть часов.

В трех километрах от центрального сквера, сразу же за мостом, дорога разветвлялась. Налево — на Пули-Хумри и Баглан, направо — в верховья быстрого Хульма, вытекающего откуда-то из-под Дуаба, к живописному уголку, который мы назвали «Забытая долина». В одну из праздничных пятниц мы с Бронеком отправились туда. Переводчики и шоферы отдыхали, поэтому я взял машину Раима и сел за руль. Через несколько километров дорога вышла на узкую террасу между рекой и отвесной известняковой скалой. Старый каменный мост соединял террасу с противоположным берегом реки. За мостом ущелье расширялось и переходило в плоскую, обрамленную скалами долину. Сочная зелень резко контрастировала с ослепительной белизной стометровых известняковых скал. Растительность здесь совсем свежая, не запыленная, как на других дорогах, ибо долина прекрасно защищена от ветра да и движение на трассе небольшое. Река течет в скалистом русле.

Мы остановились рядом со старой водяной мельницей. Двухметровое в диаметре верхнебойное колесо с помощью системы деревянных шестерен приводило в движение жернова кустарного изготовления. Нигде ни следа металла, ни единого гвоздя. Такое приспособление могло быть сооружено десять, сто, может быть, даже и тысячу лет назад.

Вода падала на колесо, скрипели шестерни, мука тонкой струйкой сыпалась в мешок. Два мельника, вежливо ответивших на наше приветствие, продолжали хлопотать у своей мельницы.

Вытоптанная лошадьми и ослами полевая тропинка привела нас в селение. Спрятанные в густых садах, старательно выбеленные, с большими крытыми галереями домики выстроились в ряд между скалами и дорогой. По другую сторону шумела река.

Я по возможности снизил скорость, чтобы не пылить.

На галереях сидели жители. Они отдыхали — пили чай, вели неторопливые беседы. Никто не выбегал на улицу, чтобы поглазеть на редких в этих местах проезжих. Вода неожиданно возникла перед самым радиатором автомобиля — дорогу пересекла река.

Бронек посоветовал вернуться. Каменистое дно, быстрое течение, неизвестная глубина — все его аргументы казались неоспоримыми и вполне убедительными. Тем не менее победу одержал авантюризм. «Газик» оказался в самой середине реки. Вода проникла в кабину. Положение по меньшей мере глупое.

Ну что ж, надо было снимать брюки и звать людей на помощь. Меня раздражало спокойствие Бронека. Он должен был хотя бы выругаться или сказать: «Разве я не предупреждал?» Между тем Бронек сидел спокойно. Даже ни один мускул на его лице не дрогнул. Вот это нервы!

Я уже успел снять штаны, когда услышал его равнодушное замечание:

— Ну и народу привалило! Теперь, наверняка, нас будут спасать.

Осмотревшись по сторонам, я начал поспешно натягивать брюки, чтобы не подорвать престиж европейского инженера. Видно, все мужчины селения пришли посмотреть на автомобиль, превратившийся в лодку. Царило всеобщее веселье, пока не явился очень важный, седой старец.

Одним движением руки он утихомирил развеселившуюся молодежь, а потом спросил, хотим ли мы ехать вперед или возвращаться назад.

— Разумеется, назад!

В одно мгновение в воде оказалось множество мужчин. Всем им, очевидно, было очень весело: они брызгали друг на друга водой, гримасничали и хохотали. Потом тесным кольцом окружили машину. Те, кто не нашел за что ухватиться, чувствовали себя обойденными судьбой. По чьей-то громкой команде «газик» был приподнят вверх и начал приближаться к берегу. Когда мы оказались на суше, я вышел из машины, чтобы поблагодарить за помощь и поделить между присутствующими бахшиш.

Неожиданно молодые люди в смущении отошли. Смех утих.

Ко мне подошел старец и в двух словах объяснил, что ни о какой плате не может быть и речи и что возможна лишь одна форма благодарности: принять приглашение на вечерний чай.

Торжественно, не спеша, в сопровождении всех своих «Спасителей» мы направились к дому, отличавшемуся от прочих размером и опрятностью.

На галерее был разостлан ковер, на нем — чайники с чаем, пиалы, очищенный миндаль, фисташковые орешки и белые, похожие на абрикосы конфеты. Мы расположились на глиняном возвышении так, чтобы не подбирать под себя ноги.

Нас спросили, будем ли мы пить черный или зеленый чай. В большинстве своем жители Афганистана пьют зеленый чай без сахара. Считается (я имел возможность убедиться в этом на собственном опыте), что этот напиток не только быстро утоляет жажду, но и оказывает весьма благотворное действие на печень и почки. Черный чай наливается в чашки, до середины наполненные сахаром, который при этом не размешивают.

Разговор за чаем начал хозяин, который спросил, кто мы и чем занимаемся.

В этот момент к нему подошел какой-то молодой человек и поцеловал руку. Они обменялись несколькими фразами, но так быстро, что я не успел сообразить, о чем идет речь. Заметил только, что старца называют ходжа-саиб. Это означало, что он совершил паломничество в Мекку.

Вновь прибывший занял по приглашению старика место на ковре, перед ним появились чайник и пиала. Гости заволновались и заговорили вполголоса.

— Этот человек прибыл из Кабула, — объяснили нам.

Я решил, что наступило время прощаться. Мы поднялись. По обычаю, левая рука на груди, правая приготовлена для рукопожатий! Спасибо за помощь, спасибо за прием…

Почему же все-таки наших друзей взволновали новости из Кабула? Всю дорогу я размышлял над этим.

Дома у калитки нас ждал Раим.

— Салам алейкум, инженер-саиб. Машина в порядке?

— Салам, Раим-джан. Конечно, в порядке. А что слышно здесь?

В темноте я не мог разглядеть его лица, но ответ последовал многозначительный:

— Одно — хорошо, другое — плохо.

— Инженеры дома?

— Да, саиб!

Мы быстро прошли через сад. У Зыгмунта сидел Конрад и оба переводчика.

— Хорошо, что вы вернулись. Мы уже беспокоились. Тут Саид о таких чудесах рассказывает. Чадра запрещена, в чалмах ходить нельзя… В чайханах только о том и толкуют. Опасаются беспорядков, которые могут быть обращены против иностранцев Указ короля ожидается к празднику независимости, то есть через неделю. Что делать?

— Думаю, лучше всего пойти спать. Времени для размышлений еще достаточно, — неожиданно высказался Бронек.

Скорее для порядка Конрад спросил, есть ли у кого-нибудь другие предложения. Их не было.

На следующий день мы, как обычно, выехали на работу. Предполагалось, что это последний объезд участка. Обе группы уже разработали несколько перспективных проектов новой трассы. Надо было произвести окончательный выбор и представить министру два технически обоснованных варианта.

Лошади ждали нас в чайхане Гуляма.

Приблизительно на подшути от Пули-Хумри к Айбаку у подножия «Фисташковых гор», рядом с небольшим горным потоком, три одноэтажных строения образуют подворье, ограниченное с четвертой стороны маленьким прудиком и огромным абрикосовым деревам. Почти каждый транспорт, следующий по мазарской трассе, останавливается здесь перед штурмом «Фисташковых гор» или после него.

Сколько бы раз мне ни приходилось проезжать мимо чайханы, я всегда заглядывал в нее хотя бы на чашку чая. Гулям неизменно составлял мне компанию. Я очень полюбил его.

Приземистый брюнет с круглым смуглым лицом, он был воплощением добродушия. Из-под черной чалмы и огромных косматых бровей открыто и озорно смотрели карие глаза.

Он не только содержал чайхану, но и занимался мелким предпринимательством. Выступал, например, в качестве посредника при найме лошадей, которые походили на арабских скакунов: короткая плотная шея, маленькая голова, тонкие ноги. На каменистых горных дорогах они были незаменимы. Безошибочно выбирали путь там, где человек не знал, куда ступить.

Долгое время я не мог постичь секрета езды рысцой. Об английском способе не могло быть и речи — лошади сразу же переходили на галоп. Местные седла совсем не той формы, что наши. Глубокие, короткие, они сделаны из дерева и обтянуты расшитым бархатом. Передняя лука заканчивается серебряным украшением и виде шара.

В принципе мы с Бронеком уже выбрали трассу номер один. Она проходила вдоль «Фисташковых гор» по постепенно сужающейся долине, коротким, пятикилометровым участком преодолевала перевал и, огибая в виде довольно острой излучины узкий проход в скалах, выходила в широкую Айбакскую долину.

Умеренно обогреваемая солнцем и получая достаточное количество осадков, трасса обладала также множеством прочих достоинств. Не требовала объемных земляных работ, за исключением участка через перевал. Минимальное количество мостов, туннелей и дорожных укреплений свидетельствовало об экономичности проекта.

Второй вариант мы имели в виду представить лишь для того, чтобы стали нагляднее преимущества первого.

По линии будущей трассы вдоль высохшего русла тянулись на несколько километров каменные курганы метровой высоты. Они состояли в основном из чистого гравия, так необходимого для строительства. Все более суживающаяся долина разветвлялась через каждые несколько сотен метров. Если бы не высокие камни, здесь было бы легко заблудиться.

Около полудня мы добрались до водопада. В это время года со скалистого выступа стекали лишь капли горько-соленой воды. Мы спешились. Заросли фисташковых деревьев укрыли нас от полуденного зноя. Отпив из манерок несколько глотков чая и перекусив чапатами, мы с удовольствием растянулись на траве. Вокруг стояла тишина. Дыхание становилось более ровным, глаза закрывались сами собой.

Только я задремал, как неожиданно почувствовал сильное пожатие руки Бронека. С трудом поднял веки и посмотрел на край скалы, расположенной метрах в двадцати от нас. С нее медленно опускались дикие бараны. Их было семеро. Перескакивая с камня на камень, они, не замечая нас, приближались и вскоре достигли долины. И вот они уже в сорока шагах.

Красивые животные. Концы огромных, рифленых рогов доходят почти до самых лопаток. Блекло-желтая шерсть, белое пятно на груди, мощные мускулы.

Вожак стада — самец неожиданно остановился и поднял вверх голову. Кто-то из солдат протяжно свистнул. Дикие бараны мгновенно повернулись все разом и опрометью бросились в гору. Каждое движение вожака безошибочно повторялось остальными. Стадо пересекло скалу высотой в несколько сотен метров. Эхо еще разносилось где-то у самых вершин, когда последний муфлон исчез за горным хребтом.

Я взглянул на присутствующих. Бронек, опершись на локоть, с восхищением смотрел туда, где скрылись животные. Зыгмунт спокойно перезаряжал пленку в аппарате. Конрад, казалось, хотел бежать вслед за муфлонами. Двух солдат дрожь пробирала от возбуждения. Глаза у них блестели, руки беспорядочно блуждали по зеленым мундирам. Они что-то бормотали себе под нос… Если бы было с собой оружие!.. Каждый житель Афганистана — прирожденный охотник, однако охота, как правило, остается для них мечтой. Ружья и боеприпасы очень дороги, а дичь в земледельческих районах страны встречается редко.

Мы двинулись дальше.

Черные отверстия больших пещер зияли на фоне залитых солнечным светом скал. Сотни овец находили здесь зимой убежище. Дно пещер устилает слой навоза в несколько метров — источник тепла для зимующего стада. Ночами пастухи жгут костры перед входами в пещеры, а огромные собаки несут сторожевую службу.

Ослиная тропа, по которой мы поднимались к перевалу, становилась все более отвесной, но и более ровной. Из скал мы выехали на глинистые взгорья, крутые склоны которых изрезаны потоками дождевой воды.

За перевалом постепенно снижающаяся долина вела к высохшему руслу ручья и далее к скалистой цепи, замыкающей выход в Айбакскую долину. Русло проходило через Скалистый зев. Мне не приходилось еще видеть места, в большей мере заслуживающего такое название.

Ущелье между двумя каменными стенами сужается здесь до такой степени, что человек пробирается с трудом. У края ущелья вода вымыла в скалах абсолютно гладкий желоб, по которому можно съехать в слегка расширяющуюся горную котловину. Еще одно ущелье — и перед вами открытое пространство. Каменистое русло безводного ручья переходит в тянущиеся на целые километры земляные трещины — следствие сейсмических явлений.

В соответствии с намеченным планом за горным седлом нас ждала машина. Здесь произошла небольшая задержка, ибо Раим дорвался до одного из коней и теперь хвастался умением ездить галопом. Потом он долго растирал затекшие ноги, но вид сохранял бравый — явно ждал похвалы.

Я уже собрался было выразить ему свое восхищение, но меня опередил владелец лошадей. Он с издевкой произнес что-то по поводу искусства наездника, после чего Раим быстро сел за руль и, бормоча что-то себе под нос, дал полные обороты мотору. Мы двинулись в путь.

Было около четырех часов дня. Я настаивал на том, чтобы заглянуть еще в селение, расположенное высоко в горах. Селение было видно с дороги. Я не исключал, что туда можно подвести новую трассу.

Трудности начались на первых же километрах. Приходилось пересекать поперечные долины. Раим высказывал вслух свои опасения за рессоры, коллеги упрекали меня за шальную идею. В конце концов все сошлись на том, что коли уж заехали так далеко, то нет смысла возвращаться назад. Через час пути, разнообразие в который внесли совместное подталкивание «газика» и уборка с дороги больших камней, мы добрались до белых, прижавшихся друг к другу домиков маленького селения. Над крышами возвышалась глиняная башенка минарета.

Навстречу вышли несколько стариков, которые пригласили нас на чашку чая.

Раим молниеносно взял «интервью» и шепнул мне на ухо:

— Здесь великолепная вода. Такой вы еще не пили.

Речь шла об источнике. Чтобы увидеть это чудо, надо было подняться в гору еще на несколько сотен метров, к самому основанию отвесной скалы. В том месте, где кристальная холодная вода била прямо из скалистой стены, была сделана полукруглая ниша метрового диаметра. Дно ниши, имеющее форму чаши, служило своего рода резервуаром для питьевой воды. Женщины в чадрах наполняли здесь круглые кувшины с узкими горлышками.

Деревянный желоб соединял источник с расположенной ниже поилкой для лошадей и ослов. Избыток воды поступал отсюда в небольшой, обнесенный глиняным валом прудик. Деревянная изгородь не позволяла поить окот прямо из него. Стоя по колено в воде, пастух ведром наполнял длинное дощатое корыто, около которого теснились овцы. Чуть поодаль ожидали своей очереди плотно сбившиеся в кучу стада.

Ноги пастуха были обернуты полотном в несколько слоев. Я опросил его, зачем это надо. Тогда пастух прервал на время свою работу, быстро опустил руку в воду и вынул пиявку величиной с большой палец.

Холодная, вкусная родниковая вода заметно прибавила нам сил. Распрощавшись с седобородыми старцами, мы двинулись в путь к Айбаку.

Саид, видимо, очень нервничал. Он сидел прямо в дверях чайханы на углу улицы и при виде нас сорвался с места и побежал навстречу.

— Почему так поздно? В восемь мы должны быть у начальника округа, — в голосе его слышался упрек.

Начальник, как выяснилось, решил совместить официальную аудиенцию с частным приемом у себя дома.

Душ из лейки, которую высоко держал Исмаил, переодевание и легкая трапеза отняли всего несколько минут. Ровно в восемь мы уже стучались в ворота сада местного сановника.

Домой возвращались далеко за полночь. Окружной начальник не только доказал нам свое расположение, угостив ужином, но и официально пригласил на праздник независимости. Это несколько спутало наши планы. Мы собирались к Гумелям, но, в конце концов, первый день праздника можно было провести и в Айбаке, а второй и третий — в Баглане.