Неукротимый Бру

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Ты хочешь взять эту старую колымагу? — Фаззи почесал в затылке и, прислонившись к шаткому фургону, поднял глаза на своего босса. — Бру, мы не пользовались им с самого праздника в Саммервилле, лет восемь прошло.

Бру ухмыльнулся:

— Ну и что?

— А Шеф знает, что ты берешь повозку вместо автофургона?

— Знает. Он сейчас на кухне, укладывает бобы, галеты, солонину и кофе. Припасов хватит на целую армию.

Бру широко зевнул и поднес к губам чашку кофе. Единственное, что он не переносил в работе на ранчо, — это необходимость рано вставать.

Особенно тяжело было сегодня. Из-за видения с волосами цвета соломы и в дурацком шелковом шарфике он этой ночью не сомкнул глаз.

— Ничего не понимаю, — пробурчал Фаззи. — И ты хочешь взять лошадей?

— Ага.

— Зачем? Мы что, на машинах не справимся?

Глаза Бру сверкнули, когда он посмотрел на ряд пикапов, стоящих у конюшни.

— Я хочу взять с собой на выгоны лошадей. Я ведь тебе говорил — хочу, чтобы ей несладко пришлось.

— Да уж, она такой наездник, что ей придется солоно, — согласился, нахмурившись, Фаззи.

— Не волнуйся. Все будет нормально. Она крепкая девчонка. Если бы я ее не знал, то решил бы, что она из Брубейкеров — такая же упрямая. Боюсь, одной недели в седле не хватит, чтобы она признала поражение. — В его голосе это прозвучало как похвала. — Ты уложил оружие?

— Ага. И заряды.

— Я подумал, что ей понравятся стрельбы — где-нибудь на пустых выгонах.

Фаззи покачал головой.

— Такие женщины не в моем вкусе, но, — он ухмыльнулся, — мне кажется, я знаю, что ты задумал.

На лице Бру расплылась широкая улыбка, и он тоже прислонился к повозке.

— Кого же мы берем в путешествие?

— Ну… — Фаззи поднял вверх костлявую руку, — ты, я, Шеф, мисс Уэйнрайт — это четыре. Потом Мак, Бак и Ред. Всего семеро.

— А Джим? — Бру оглянулся в поисках работника по прозвищу Брюзга.

— Джим вчера повредил ногу. Говорит, лошадь прижала его к ограде. Он уехал в город, к доктору.

Бру взял в зубы соломинку и принялся ее жевать.

— Черт, с этим Джимом вечно что-нибудь случается. Я слышал, что свой шрам на подбородке он заработал, открывая банку с бобами. Ну, ладно, семерых более чем хватит.

— Надолго мы едем?

— На неделю примерно.

Фаззи прищелкнул языком.

— Да, леди придется позабыть вкус цивилизации до самой субботы.

— Этого-то я и хочу.

Пенелопе казалось, что ее мозг свободно болтается внутри черепа. Тряская рысь, которой шла ее лошадь, очень пригодилась бы для сбивания масла. Буррито! Ну и кличка для лошади. Проклиная все на свете, Пенелопа пыталась заставить чертова коня ехать побыстрее, подгоняя его каблуками, но Буррито продолжал мерно трусить вперед, не обращая внимания на понукания наездницы. У Пенелопы безумно болели бедра, а язык, после того как она умудрилась раз десять прикусить его, просто онемел.

Палящее солнце стояло высоко в небе, и по спине Пенелопы уже ручьем лился пот. Ослабив повязанный на шее шарфик, она вытерла им лицо. Давно пора бы остановиться и поесть. Отдохнуть. Хорошенько перекусить, а потом немного поспать или окунуться в одном из больших водоемов, которые Бру называл водохранилищами. Пенелопа поглядела вокруг страдальческим взглядом. Где же кончаются земли Большого Дедди? Наверняка у Мексиканского залива, если не у Панамского канала.

Они ехали уже много часов по пыльной и жаркой дороге. Бесконечная, ужасная, изматывающая дорога. Повозка скрипела и трещала, а сидевшие на козлах Фаззи и Шеф болтали, хохотали и сплевывали на дорогу жеваный табак, прямо как в каком-нибудь вестерне. Две овчарки — Ру-Ру и Волк — весело трусили рядом с повозкой и, кажется, совершенно не замечали невыносимой жары. Кое-где попадались коровы, лениво поднимавшие головы на проезжавших и тут же забывавшие о них.

А они все ехали и ехали.

Слава Богу, что она послушалась Бру и надела джинсы. Хоть они ее выручали. Не выдержав, Пенелопа сдернула накладные плечи блузки и сунула их в задний карман. Ее одежде уже точно не поможет никакая химчистка.

Прошла целая вечность, когда наконец Бру подъехал к ней. Он сидел настолько непринужденно, словно родился в этом седле.

— П-п-привет, — выдавила Пенелопа и попыталась улыбнуться. Если ей удастся выжить после поездки на этой трясущейся бочке, которую называют лошадью, то она его расцелует от радости.

— Привет. — Он улыбнулся ей своей сексуальной улыбкой, от которой у Пенелопы внутри все замерло. — Как дела?

— Но-но-нормально.

— Проголодалась?

— Д-д-да.

— Хорошо. Через час-другой сделаем привал. На обед будут бобы и солонина. — Он ухмыльнулся.

Пенелопе хотелось закричать, но она решила, что не доставит Бру такого удовольствия.

— Ммм, — протянула она и, решившись отпустить луку седла, погладила себя по животу. — Ммм.

Бобы оказались несъедобными. Повозив их в соусе по пластмассовой тарелке, Пенелопа поняла, что переварить это не в силах. Ей хотелось завопить во весь голос. Они к тому же были холодными. Даже Рэнди сумел бы приготовить завтрак лучше. Солонина была, на ее вкус, чересчур соленой, а кофе и вода чуть теплыми.

— Не хотите ли показать нам какие-нибудь правила поведения за столом? — вежливо спросил Бру, протягивая ей кусок галеты.

Пенелопа бросила на него негодующий взгляд помутневших глаз и швырнула галету на тарелку.

— Сегодня не будет никаких уроков. — Может быть, вообще не будет уроков, измученно подумала она. Может быть, уроков не будет больше никогда. — Пожалуйста, — она устало махнула рукой, — располагайтесь.

Шестеро мужчин вмиг смели и бобы, и солонину, и галеты и запили все это несколькими кружками отвратительного кофе. Почти все они громко чавкали, а когда тарелки — если их можно было так назвать — опустели, Шеф раздал каждому по зубочистке. Если бы Пенелопа не была так измучена, она бы возмутилась. Но сейчас она могла только упасть на шерстяную попону, которую Бру подложил ей для пущего комфорта, и молиться, чтобы налетела стая птиц и унесла ее прежде, чем ей придется снова взбираться на своего одра.

— Ну, — громко сказал Бру, поднимаясь на ноги, — пора приниматься за дело. Мак, поезжай к следующей ограде и проверь, цела ли она там, в низине, которую весной заливает. Ред, посмотри, нет ли отбившихся коров. За дело, парни. У нас полно работы.

— Не знаю, босс. Похоже, она уже не встанет, — улыбаясь, Ред указал на спящую Пенелопу.

Лицо Бру смягчилось — она лежала с раскрасневшимися щеками и разметавшимися волосами. Шарфик и жакет валялись рядом с ней на траве. Она была похожа на ангела.

— Мак, Бак, идите сюда.

— А? — Мак обогнал брата и с улыбкой уставился на спящую красавицу. Из-за его плеча высунулась улыбающаяся физиономия Бака.

— Привяжите Буррито к повозке. Она поедет со мной на Молнии. — Покачав головой, он с ласковой улыбкой поднял девушку на руки. Она даже не шелохнулась. — Бак, помоги мне сесть на лошадь.

— Конечно.

Большую часть дня Пенелопа проспала в надежных руках Бру.

Добравшись до поваленного дерева, на котором сидел Бру, Пенелопа, морщась от боли, опустилась рядом. У нее болела каждая косточка, словно ей всю дорогу пришлось бежать за повозкой. Но Бру она этого не покажет. Ни в коем случае. Она здесь, чтобы доказать свою правоту. Неважно, видит тебя кто-нибудь или нет, все равно необходимо держать себя в форме.

Пенелопе сейчас очень хотелось плюнуть на свой имидж. Может быть, Бру прав. Она должна признать, что соблюдать деловую линию поведения на выгоне совсем ни к чему. К сожалению, она должна доказать Бру обратное и заставить его закончить курс. И получить за это плату. Ну что ж, у нее целая неделя, она будет проводить занятия урывками. Заодно она ознакомится с работой на ранчо. Надо найти возможность показать, как могут пригодиться ее знания. Пенелопа с сомнением огляделась. Должны же они где-нибудь пригодиться.

Наконец они прибыли на крайний южный выгон, где, по мнению Бру, следовало остановиться. После очередной трапезы из бобов, солонины и галет, запиваемой кофе и завершенной зубочистками, мужчины занялись устройством лагеря. Пока Ред и Фаззи играли в карты, Шеф разложил костер и кипятил воду для мытья посуды и вечернего умывания, а Мак и Бак чистили лошадей, кормили собак и вытаскивали из фургона спальные мешки.

— Что ты делаешь? — спросила Пенелопа у Бру.

— Чищу револьвер. — Бру улыбнулся, и у Пенелопы, несмотря на боль, сладко замерло сердце. Господи, как он хорош собой. Особенно здесь, на природе, частью которой он является.

— А зачем тебе оружие?

— В основном просто чтобы поупражняться. Но и на случай, если появится гремучая змея.

У Пенелопы внутри все замерло, и она испуганно огляделась.

— Гремучая? — Она постаралась принять невозмутимый вид. Безуспешно.

Он протянул ей пистолет.

— Хочешь поучиться?

— Я? — пискнула она. — Стрелять? — и нервозно засмеялась. — Я-то думала, что учитель здесь я. Нет, спасибо. Но сам ты стреляй, — поощряюще добавила она.

— Ты должна научиться. Никогда не знаешь, когда это может понадобиться.

Слегка успокоившись, Пенелопа засмеялась.

— Правда, но как я объясню своим ученикам, зачем ношу кобуру?

Верхняя губа приподнялась, и Бру широко ухмыльнулся:

— Скажи, что, если будут плохо себя вести, ты их застрелишь.

— Зря ты мне это посоветовал. — Она надула губы. — Вот ты и попался. Может быть, мне и впрямь не помешает научиться стрелять. — Оглядевшись, она указала рукой в сторону мирно пасущихся лошадей. — А звуки выстрелов их не напугают?

— Нет. Они привыкли.

— А коров?

— Здесь в округе нет скота. — Он встал, держа в одной руке револьвер, а вторую протянул Пенелопе. — Пошли.

— Куда?

Не выпуская изо рта зубочистку, Бру взял Пенелопу за руку.

— Сюда.

Он повел ее за собой мимо фургона, на чистую поляну, и расставил на старом трухлявом пне несколько пустых банок из-под бобов.

— Вот примерно отсюда.

Бру вложил пистолет в руку девушки и, стоя сзади и обняв ее, показал, как надо целиться.

— Вот так? — неровным голосом спросила она.

— Ага… — ответил он. — Так.

Они и не заметили, что за каждым их движением внимательно следят пять пар глаз. Пять понимающих улыбок расплылись на мужских лицах, когда Бру обнял учительницу.

— Старина Бру решил, что поймал маленькую тигрицу за хвост, — суховато заметил Фаззи.

— Ага, — кивнул Ред. — Только, боюсь, это тигрица поймала его за хвост.

— Почему его зовут Ру-Ру? — спросила Пенелопа, указывая на одну из овчарок, сопровождавших их. Разговор происходил утром второго дня, после умывания из фляжки, от которого Пенелопа себя чувствовала как угодно, только не чистой, после еще одного неудобоваримого завтрака из бобов, галет и кофе. Солнце едва поднялось над горизонтом и посылало пока еще мягкие лучи на их лагерь. В ближних деревьях перекликались птицы. Все готовились ехать на первый из дюжины выгонов пересчитывать скот.

Наклонившись, Бру потрепал собаку по шелковистой шерсти.

— Потому что он хочет, чтобы его так звали.

Пенелопа недоверчиво хмыкнула.

— Откуда тебе знать?

— Ну-у, — Бру потер подбородок, — когда он еще был щенком, я спросил, как его зовут, и он сказал: «Р-р-р-у-у-р-р-р-у-у!»

Пенелопа со смехом уперла руки в бока.

— Тогда почему другого зовут Волк? Он тоже так хочет?

— Ага. Поэтому и потому, что он сам считает себя волком. — Подойдя к Пенелопе, Бру положил руки ей на плечи и тихо сказал: — И не вздумай сказать ему, что он не прав. Ужасно обидится.

— О'кей, — шепнула она в ответ, вздрагивая оттого, что его теплое дыхание касалось ее волос и шеи. — Твой секрет умрет вместе со мной.

— Давайте уже возьмемся за пересчет! — закричал Мак, обрывая их беседу.

— Думаю, это касается и нас, — извиняющимся тоном сказал Бру, и Пенелопа не успела опомниться, как оказалась на лошади.

— Две тысячи шестьсот двадцать, — крикнул Бру, стараясь перекрыть мычание коров. В воздухе стояла плотная завеса пыли, поднятая несметным множеством копыт.

— Двенадцать? — переспросил Мак.

Бру замотал головой:

— Двадцать!

Мак кивнул, записал цифру в маленький блокнот, сунул его в карман и погнал лошадь вдоль ограды загона, где они пересчитывали скот среднего южного выгона. Он подъехал к Пенелопе, сидевшей на своем Буррито и завороженно созерцавшей эту картину.

— Как дела? — вежливо обратился он к ней.

— Привет, Мак. А откуда он знает, сколько голов в стаде? — спросила она, все еще не веря своим глазам. Всего несколько минут назад Бру проскакал вдоль загона, окинув стадо взглядом, и сразу выкрикнул цифру. Такое она за это утро видела уже в третий раз. — Он их даже не пересчитал. Он что, говорит только приблизительно?

— О нет, мэм. Если бы их было две тысячи шестьсот двадцать одна, он так бы и сказал.

— Не может быть! — воскликнула Пенелопа, недоверчиво глядя на него. — Вы меня разыгрываете!

Мак улыбнулся.

— Если он ошибется, то на одну голову, не больше. Не верите, пересчитайте сами. И ставлю свой следующий чек, если он не прав.

Пенелопа смотрела, как Бру свистит собакам, приказывая им подогнать отбившихся от стада коров.

— Гони их, Волк. Налево. Загоняй в стадо. Пошли, Ру. — Он развернул лошадь и поскакал к Фаззи и Реду, на ходу давая им какие-то указания.

Солнце ярко освещало его золотыми лучами. Он откинул голову и расхохотался шутке кого-то из помощников. Пригнувшись в седле, что-то крикнул им в ответ, и те дружно закивали. А потом, словно почувствовав на себе взгляд, Бру поднял голову, и их взгляды встретились. И снова исчезло море колышущихся коровьих тел и тучи пыли, и ее поглотил бездонный взгляд. Ее сердце гулко застучало, Пенелопе показалось, что она внезапно попала в машину времени и перенеслась на сто пятьдесят лет назад, в то время, когда мужчины были мужчинами, а женщины… им покорялись.

Прошло несколько дней, и Пенелопа узнала о работе на ранчо столько, сколько и не представляла себе возможным. И хотя раньше она считала очень важным правильное рукопожатие, эффективную речь и контакт взглядов, все это бледнело перед тем, как Бру и его помощники выполняли работу целого взвода с таким видом, словно им это ничего не стоит.

Одно то, что они без возражений питались только консервированными бобами и безвкусными галетами, по мнению Пенелопы, давало им право на получение медали. Две ночи им приходилось спать на жесткой холодной земле в спальных мешках вокруг костра, под открытым небом, а наутро вставать до рассвета и целый день работать не покладая рук. И ни от кого до сих пор она не слышала ни слова жалобы.

Самой же Пенелопе казалось, что она превратилась в столетнюю старуху. От сна в жестком спальном мешке, да еще при дружном храпе шести спутников, от несъедобной пищи, от тряской езды на Буррито ей хотелось плакать. В ее волосы набилось целое ведро земли, и Пенелопе противно было даже касаться своей головы. Им уж не поможет никакой самый лучший шампунь. И хотя у нее с собой было достаточно чистых вещей, а под боком всегда хватало воды для купания, она чувствовала себя грязной и помятой. Даже цветной шарфик на шее не помогал вернуть ей привычный элегантный облик.

Но, несмотря на физические неудобства, Пенелопа превосходно проводила время. Жизнь на природе, вне давящих условностей современного мира, давала ощущение невыразимой свободы. Раньше она никогда такого не испытывала. Теперь она ходила без жакета, с закатанными рукавами. Здесь постоянно происходило что-нибудь интересное, и мужчины относились к ней по-дружески, хотя до сих пор она усаживалась на Буррито под смешок помогающего ей Бру.

С точки зрения ее работы дела шли средне. Пенелопе удалось дать всего пару уроков.

— Только без шуток, — заявил Фаззи по окончании ужина, когда они сидели вокруг костра и слушали лекцию о восхитительных преимуществах знания имиджа. — То есть вы говорите, что если я запишу на бумаге свои цели, то это будет первым шагом к их достижению? — Он недоверчиво покачал лохматой головой.

— Да, — кивнула Пенелопа. — Сами попробуйте. Вы будете очень удивлены результатом.

— Да, вот это здорово! — выдохнул Ред, явно очарованный рассказом о ее работе. — Тогда расскажите, мисс Уэйнрайт, про эти семь правил, ну, чтобы людям нравиться… — Ред густо покраснел.

— Конечно, Ред. — Пенелопа открыла папку. — Хотя мне кажется, вам и без этого уже многое известно.

Ред покраснел еще гуще.

Пенелопа протянула ему лист и объяснила:

— Все, что вам надо знать, здесь есть. Изучите основные пункты, приведите в действие основные принципы — и увидите, что будет.

Шеф подался вперед.

— А можно и мне такой же?

— Конечно.

— И мне, — сказал Мак, беря себе один экземпляр, а остальные раздавая друзьям.

Пенелопа радостно улыбнулась, глядя на их оживленные лица. Их интерес взволновал ее. Если бы только ученик, за которого ей платят, проявил такой же интерес. Она покосилась в его сторону. Бру лежал на своем спальном мешке, поглаживая пристроившихся рядом собак и лениво глядя на Пенелопу из-под шляпы. Их глаза встретились, и у Пенелопы снова вспыхнуло лицо. Она попыталась вернуться к уроку.

— Могу гарантировать, что эти… э-э… семь правил помогут завоевать друзей и сделать так, чтобы коллеги смотрели на вещи вашими глазами. С их помощью это… — она коснулась губы кончиком языка. — Легче ловить мух на мед, чем…

У глаз Бру медленно собрались морщинки, а улыбка раздвинула его губы. Пенелопа сглотнула. Этот человек способен заставить ее сердце бешено колотиться, не дотрагиваясь до нее и пальцем. Она заморгала и попыталась — безуспешно — отвести взгляд.

Стараясь сдержать бившую ее дрожь, Пенелопа продолжала:

— …э-э… чем ловить их… на уксус, — неуверенно пробормотала она, не в силах избавиться от взгляда темных завораживающих глаз.

— Правда. — Фаззи кивнул и почесал бороду. — Никогда не думал об этом.

Стараясь казаться невозмутимой, Пенелопа рассмеялась.

— Что ж, на этом и закончим.

— Спасибо, мисс Уэйнрайт, — искренне сказал Ред, прижимая к груди листки бумаги. — Я все это прочитаю и завтра еще у вас кое о чем спрошу.

— Буду ждать вопросов, Ред.

— Я проверю, как ты выучил все, завтра утром по пути на западный выгон, — пообещал ему Фаззи, вынимая из кармана губную гармонику.

Пенелопа, улыбаясь, принялась собирать свои пособия. Импровизированный урок закончился, и «ученики» отправились умываться перед сном. Фаззи расположился у костра и начал наигрывать какую-то меланхолическую мелодию.

Бру — Пенелопа этого не знала — велел всем оставить радиоприемники и плейеры дома. Но и это не спасло его от музыки здесь, вдалеке от цивилизации. Кажется, все его попытки помешать ей обречены на провал. Как бы он ни старался ей насолить, она все выдерживала. Все проблемы она превращала в испытания и преодолевала их. Вся соль жизни уходила на соленья.

Он ненавидел ее за это.

И обожал ее за это.

В воздухе слегка похолодало, отметил Бру, машинально почесывая собаку за ухом. Сегодня ночью будет холоднее, чем обычно. Может быть, надо достать для Пенелопы еще одну попону? Хорошо, что они расположились возле старых дубов. Под их широкими и густыми кронами будет где укрыться. Не мешает и дров в костер подбросить, подумал он. Со стоном поднялся на ноги и подошел.

— Похоже, будет дождь.

Она ахнула, словно он ее напугал, и обернулась.

— Правда? — Она отодвинула свою папку, чтобы Бру мог сесть рядом.

— Ну, не сейчас. — Он лег на спину и приподнял голову, чтобы видеть Пенелопу. — Может быть, завтра.

Подняв взгляд, Пенелопа задумчиво смотрела на золотисто-оранжевый закат.

— Как ты это определяешь?

— Не знаю, — он пожал плечами.

Она улыбнулась.

— Ты многое можешь.

— Ты тоже.

— Нет. — Ее щеки слегка порозовели. — Не так, как ты. Ты все можешь делать. И хорошо делать. Например, где ты так хорошо научился танцевать?

Бру фыркнул:

— Уж это не моя заслуга, это точно.

— Не твоя? — удивилась Пенелопа. — Твоего отца? — в ее голосе звучала откровенная симпатия.

— Нет, моей сестры. Пэтси — наша семейная танцовщица. Когда мы еще были детьми, она каждую удобную минуту заставляла меня упражняться. Мои братья все были… Как она вас называла? — громко спросил он, весело поглядывая на братьев, сидевших вокруг костра с картами в руках.

— Чего? — спросил Бак, отвлекаясь от карт и глядя на старшего брата.

— Увальни, — наконец вспомнил Бру и довольно кивнул Пенелопе. — Вот как.

— Ну-ну, — заворчал Мак, бросая карту, — у нас просто хватило соображения увильнуть от сестричкиных танцевальных уроков.

Заговорщически подмигнув, Бру придвинулся к Пенелопе.

— Нет, — шептал он ей на ухо. — Увальни, — и указал на братьев.

Пенелопа заулыбалась. Ей очень нравились дружеские отношения, установившиеся между ними. Как в семье.

— Все равно, если Пэтси что-то задумает, она своего добьется. Проще сдаться сразу, чем бороться с Пэтси. Она очень упряма. Похожа на мою мать. — Бру наклонился к Пенелопе еще ближе. — И на тебя.

— Да?

— Это комплимент.

Смутившись, Пенелопа сменила тему, попросив Бру рассказать что-нибудь о своей юности. Его братья то и дело вмешивались, описывая забавные случаи из жизни в доме Брубейкеров. Пенелопа хваталась за живот, хохотала до слез и умоляла их замолчать, пока она не лопнула. Фаззи рядом наигрывал на губной гармонике, а три брата наперебой рассказывали ей свои байки. Солнце медленно сползло за горизонт и скрылось, оставив лишь роскошную гамму красок на небосклоне.

Увлеченные беседой, Бру и Пенелопа даже не заметили, что уже поздно. На землю опустилась ночь, и мужчины один за другим заползли в свои спальные мешки. По ту сторону костра Шеф уже выводил носом рулады.

— Надеюсь, я так не храплю, — сказал Бру, прислушиваясь к звукам, доносившимся из мешка Шефа.

— Ты — нет.

Повернувшись, Бру удивленно поднял бровь и недоверчиво посмотрел на нее.

— А ты откуда знаешь?

— Просто я сплю чутко, и эта… какофония, если угодно, меня время от времени будит. Серьезно, я могу закрыть глаза и сразу сказать, кто храпит.

— Не верю.

— Точно, — похвасталась она.

— Тогда это талант. — Бру шутливо взъерошил ей волосы и вдруг замер, не замечая ничего вокруг. Прошла целая вечность, пока он наконец погладил ее пальцем по щеке. — Пора ложиться спать.

— Да, — у нее дрожал голос.

— Уже поздно.

— Ага, — выдохнула она.

— Завтра рано вставать.

— А-га. — Пенелопа изо всех сил соображала, подыскивая подходящую тему для продолжения разговора. Приподнявшись, она посмотрела на него: — Бру…

— Что?

— Я подумала, не могли бы мы завтра после ужина немного попрактиковаться в стрельбе?

Его подбородок дрогнул, и он, медленно покачивая головой, долгим взглядом посмотрел на нее.

— Если только… — Пенелопа пожала плечами, — ты не возражаешь.

Закинув руку наверх и потерев загривок, Бру улыбнулся какой-то своей мысли.

— Нет, я совсем не против. — Вытянув ноги, он поднялся и протянул Пенелопе руку. — Признаться, я сам хотел тебе это предложить.

— Правда? — обрадовалась Пенелопа. — О'кей, тогда… спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — промурлыкал Бру, сжимая ее ладонь.

Из-за костра донесся громкий вздох.

— Ты что, даже не поцелуешь ее на ночь? — спросил Фаззи таким громким шепотом, что слышно было за километр.

Мак, Бак и Ред захихикали и зафыркали в своих спальных мешках и подняли такую возню — ни дать ни взять дети в школьном лагере. Один только Шеф мирно похрапывал.

— Ты слышала, что он сказал? — шепнул Бру.

— Нет…

— Я должен поцеловать тебя на ночь.

— Меня? — пискнула Пенелопа.

— Ну не его же, — усмехнулся Бру.

Пенелопа хихикнула.

— Нет, — прошептала она, оглядев троих зрителей, которые лежали в тени, опершись на локти, и не скрывали своего интереса к происходящему. Почувствовав необычайную уверенность в себе, Пенелопа снова хихикнула. — О'кей. — Она подставила Бру щеку для поцелуя.

Все зрители засвистели и зашипели. Шеф недовольно фыркнул и заворочался.

Усмехнувшись, Бру взял Пенелопу за руку и повел в тень, за фургон.

— Эй, — протестующе окликнул их Фаззи, — вы куда?

— Я собираюсь поцеловать леди на ночь. — Бру обнял Пенелопу и прислонился спиной к фургону. — Так что, джентльмены, спите спокойно.

Ночной воздух наполнился разочарованными вздохами и стонами, перемешивающимися с пением сверчков. Потом все стихло. Бру сжал лицо Пенелопы в ладонях и наконец нашел губами ее губы.

И прежде, чем Бру закончил целовать свою учительницу по имиджу, дубовая роща, где они разместились, наполнилась дружным храпом их спутников.

— Стой, Пенелопа.

Пенелопа остановилась при звуке голоса Бру — чересчур спокойного, — донесшегося из-за ее плеча. Это было следующим вечером, после ужина. Пенелопа была в отличном настроении. Кто бы мог подумать, что занятия стрельбой могут быть такими увлекательными?

— Не двигайся.

— Захват заложника? — она хихикнула. — Но у меня же нет никаких ценностей. Разве что, — она задумчиво потерла лоб, — моя добродетель? Ну, — весело спросила она, отбрасывая назад распущенные волосы — ее заколку пару дней назад раздавила лошадь, — может, ты мне скажешь, в чем дело?

— Тихо!

С-с-с-ш-ш-ш-ш…

Пенелопа похолодела. Она уже слышала этот звук. Однажды. В сериале про природу.

— Бру… — еле слышно выдохнула она.

У нее неожиданно ослабли колени. Сердце бешено заколотилось, стараясь выскочить из груди. Сейчас она хлопнется в обморок. Изо всех сил зажмурившись, Пенелопа прислушалась. Шипение слышалось очень близко. Дрожа от страха, Пенелопа осмелилась приоткрыть глаза. Это была… это была…

— Змея-а-а, — взвизгнула она, дрожа от ужаса.

Да. Не больше чем в пяти-шести футах от Пенелопы на пне, поблескивая холодными глазами, неподвижно лежала змея, которой явно не нравился шум, поднятый людьми.

— Спокойно, дорогая, — одними губами сказал Бру. Пенелопа услышала за спиной мягкий щелчок. Бру взвел курок и прицелился. — Не двигайся, — еще раз приказал он. Снова щелчок. Несколько крепких выражений. — Не заряжено. — Еще несколько крепких выражений.

Ну почему она не научилась перезаряжать пистолет?

С-с-с-ш-ш-ш-ш …

— Скорее, — сквозь стиснутые зубы бормотала она. — Скорее!

Внезапно что-то просвистело в воздухе мимо нее. Удар, а потом… тишина.

— Вот и все, — облегченно вздохнул Бру, подходя к пню, чтобы посмотреть на две половинки того, что только что было гремучей змеей.

— О, Бру, — пролепетала Пенелопа, медленно опускаясь на колени и дрожа как осиновый лист. — Боже! — Она закрыла лицо трясущимися руками.

Подбежав к ней, Бру опустился рядом и обнял ее.

— Ну, дорогая, все в порядке, — сказал он, гладя ее по волосам. — Она тебе уже ничего не сделает. Посмотри, видишь? Она мертвая. Ну, не плачь, — мягко и ласково уговаривал он, утирая ей слезы и покачивая, как ребенка.

Она сидела у него на коленях, вцепившись в его рубашку, и ужас постепенно уходил вместе со слезами.

— Ох, я так… так… ис-ис-испугалась, — всхлипывала она, уткнувшись мокрым лицом в его плечо.

— Я знаю, я тоже, дорогая.

— Нет! Ты не испугался! Ты вел себя храбро! — Она подняла на него мокрые от слез глаза. — Я даже шевельнуться не могла. Не могу поверить, что ты сумел убить змею камнем.

— Мне уже приходилось. А научил меня этому Большой Дедди. Однажды они катались с моей матерью, он остановился, подхватил с земли камень и одним ударом отбил голову громадной гремучей змее. А потом отрезал у нее гремучки и подарил маме. У нее этих гремучек, наверное, больше, чем драгоценностей.

Подняв голову, Пенелопа посмотрела на него сквозь невысохшие слезы.

— Вот видишь. Чему-то ты можешь научиться и у отца. — Она слабо улыбнулась и посмотрела через плечо Бру. — А часто они здесь встречаются?

— Частенько, — засмеялся Бру. — Не беспокойся. Держись рядом со мной, и все будет в порядке.

— Да, — вздохнула Пенелопа, зарываясь глубже в его объятия, — я никуда и не собираюсь.