Охотничьи были

С. Мухин ПОПЛАВОК СО ЗВОНОМ

Сидишь, ждешь, бывало, тихих, ясных и теплых зорь, а придут они — и разочаруют.

Мы — это Аркадий Наумыч, Николай и я с двумя случайными для нашей компании спутниками — заняли боевой рубеж в устье Сыры. Ночью пробежал несмелый, короткий дождь. А утром, до боли спокойная, блестела вода. На небе ни облачка, ни одна ветка не шелохнется на прибрежных елях. И стояла бы в воздухе тишина, да птицы подняли такой перезвон, что в ушах царапало.

Казалось, лучшей погоды для рыбалки не придумаешь. Мы молча застыли над удочками, застыли и наши поплавки.

Первым, кажется, нарушил молчание один местный рыболов.

— Клев начнется в половине шестого, — сказал он.

Это утверждение было настолько неожиданно, что мы не знали, соглашаться с ним или опровергать. Даже Николай, опытный рыбак и опытный спорщик, не мог подобрать теоретическую базу ни за, ни против.

Ох, уж эти местные рыбаки. Мы давно перестали верить их россказням. Это они пустили слух о какой-то необыкновенной рыбе, зашедшей в устье Сыры вместе с водами Камского моря. По их словам, рыба невелика, размером с крупного ельца, формой тела как щука, пасть тоже щучья, но без зубов, а чешуя серебристая, мелкая. Будто бы раньше такой рыбы ни в Сыре, ни в Сылве не водилось.

Отгадать, что это за порода, нам не удалось, хотя мы перебрали всех рыб, от судака и сазана до линя и налима включительно.

Не поверили мы ни в таинственную рыбу, ни в то, что клев начнется в полшестого. Не верили, а надеялись и на клев, и на незнакомую рыбу.

Так в надежде и прошло раннее утро. Взошло солнце. Оно было позади нас, за горой, но проходило по воде с противоположного берега, метр за метром расширяя освещенную полосу. Вот уже, как будто обрезанные лучами, посветлели концы удилищ. Давно минула половина шестого. Рыба плескалась вдали от берега и около поплавков, но брала редко. Особенно частые всплески начались слева, где в залив широкой полосой далеко уходила мель.

Аркадий Наумыч смотрел, смотрел в ту сторону и, взяв самую легкую по оснастке удочку, решился попытать счастья. Самым замечательным в этой удочке был поплавок. Сверху белый, снизу голубой, он крепился к лесе через три тонких металлических кольца. На воду поплавок ложился с тихим всплеском, а при подсечке и выуживании рыбы издавал тихий мелодичный звон. Мы подшучивали над Аркадием Наумовичем, что рыба не пингвин, на музыкальную приманку не идет. Только сома, как известно, на «кивок» ловят. А в наших водоемах сомы еще не обнаружены.

И вот с этой удочкой Аркадий Наумыч забрел в воду, пока позволяли резиновые сапоги — это метров пять от берега, не больше. Только он успел забросить, как на крючке затрепыхалась серебристая рыбка.

— Что? — не утерпев, спросил кто-то из нас.

Спустив очки на кончик носа (он к ним только еще привыкал), Аркадий Наумыч долго разглядывал свой улов и ответил коротко и безмятежно:

— Не знаю.

За первой рыбой последовала вторая, третья, четвертая… У Аркадия Наумыча не хватало червей. Едва он вышел, как мы обступили его, рассматривая улов.

— Во! Та самая рыба, о которой я вам говорил, — заявил местный рыбак.

— Так ведь это жерех, — отозвался Николай.

Надо сказать, что раньше ловить жерехов нам не приходилось и только теоретически подкованный Николай мог разрешить наши сомнения подробной характеристикой. Лишь с одним мы не могли легко согласиться. Жерех в нашем представлении был рыбой более крупной, чем щука. А здесь… Действительно, не больше ельца.

Пока шли дебаты, Аркадий Наумыч снова занял свое место на мели. Дело у него пошло так же бойко, как и вначале.

Николай не выдержал и поднялся к Аркадию Наумычу.

Они стояли бок о бок. Едва поплавок на удочке Аркадия Наумыча достигал воды, как тут же ходко шел в сторону. Зачастую поплавок даже не успевал встать.

Другое ждало Николая. Осокоревый поплавок невозмутимо торчал из воды и дразнил хозяина. Николай забрасывал насадку то на всплеск, то на то место, откуда только что доставал рыбу Аркадий Наумыч, но все безрезультатно.

Аркадий Наумыч отодвигался, отодвигался от своего беспокойного соседа, пока не дошел до обрыва, где у него, наконец, не перестало клевать. Он поймал около двух десятков жерешат да попутно несколько подъязков.

Николай так и вернулся на берег ни с чем.

Первое время мы, боясь, обидеть Николая, молчали. А потом, когда к нему на жерлицу села приличная щука и его настроение поднялось, попросили объяснить, почему он все-таки не поймал ни одного жереха.

— Почему, почему! — заворчал он. — У Аркадия Наумыча поплавок ложится на воду нежно, будто уклейка плещется. Жерех и идет на этот всплеск. Ведь для него уклейка — первое лакомство. А осокоревый поплавок тяжел, к нему и грузу надо больше. Это верховую рыбу только отпугивает. Понятно вам?..

Не знаю, согласитесь ли вы с теоретическими выводами Николая. Что касается меня, то я их несколько раз проверял на практике. А каковы результаты — об этом умолчу.