Охотничьи были

А. Спешилов БОГАТСТВО ЯКОВА СТЕПАНОВИЧА

После смерти старушки Яков Степанович перешел на жительство к зятю Афанасию. Сторожил избушку, гусей караулил, кое-что по дому выполнял и, конечно, рыбачил.

Афанасию за работу в леспромхозе дали в лесу небольшой покосик. Траву Афанасий выкосил, а убрать времени не хватало — в колхозе работы было много.

— Взял бы ты, отец, грабли да вилы, сгреб бы сено на делянке. Думаю, не переломишься, — посоветовал он как-то тестю.

— Давно бы мне ты в ножки поклонился. Не гнила бы зря травушка, — сказал Яков Степанович и стал собираться на покос. Он набил кисет самосадом, сложил в пестерь сухари, соль, деревянную ложку.

— На неделю, что ли, собираешься? — спросил Афанасий. — Работы на покосе всего часа на два.

— Идешь из дому на день, бери харчей на неделю, — ответил Яков Степанович.

К вилам и граблям старик прикрутил два длинных удилища.

— А это для чего? В лесу ни озера, ни речки.

— На всякий случай…

Наутро Яков Степанович отправился страдовать. Траву, мокрую от росы, грести было еще нельзя. Яков Степанович вынул из пестеря холщовый мешочек и стал искать под мохом червей.

Когда солнце поднялось выше и траву обдуло ветерком, старик принялся за работу. Не торопясь он сгреб траву в валки и сел покурить. В это время из леса вышел сосед Спиридон.

— Помогай бог трудиться.

— Не тружусь, а пока покуриваю, — ответил Яков Степанович. — Садись за компанию.

— Шибко некогда, — ответил Спиридон. — Ребята сказывали, что в Монастырском яру лещи клюют. Я и подался в березничок удилища вырубить. Лещам, говорят, ход. Весь берег рыбаками усеян. Даже с Висиму рыбаки понаехали. Не надо зевать, Яков Степанович.

— Врешь, Спиря, — недоверчиво ответил Яков Степанович. — Теперь щуке жор, а лещу рановато.

— Что рано? Говорят тебе, так ты слушай. Только всем в деревне не сказывай… Будь здоров, а мне некогда. — И Спиридон скрылся среди деревьев.

Яков Степанович бросил недокуренную папироску. Встал, взял зилы, поднял пласт сена, потом опустил его на прежнее место, отбросил вилы в сторону. Надел на плечи пестерь, схватил удилища — и зашагал прочь со своего покоса. Если рыба клюет — хоть трава не расти.

До Монастырского яра верст десять. Пока Яков Степанович ковылял до заветного места, на небе появились тучи, заморосил мелкий дождик.

Вот и знакомый яр, но нигде ни единого удилища. И Спиридона не видно.

— Одному больше рыбы достанется, — проговорил Яков Степанович, скоренько сел на бережок и закинул удочки.

Сидел, сидел, задремал, а клева нет. На воде от дождя пузыри плавают — признак затяжного ненастья.

«Спирька обманул, — догадался, наконец, Яков Степанович. — Рыбаками, говорит, весь берег усеян. Попадешься ты мне, сукин сын».

Посидев еще немножко для порядка, Яков Степанович смотал удочки, выбросил в воду червей и отправился домой, в деревню.

Домой он пришел вечером, мокрый до нитки. В избе никого не было, ворота на замке. Пришлось забираться в дровяник.

По крыше шуршал дождик. Яков Степанович присел на дрова, прислонившись к старому лиственному столбу, задумался. Вот эти четыре столба — все, что осталось от его избушки, в которой целый век прожил Яков Степанович. Когда он перешел на жительство к зятю, старую избушку сломали. Афанасий смог здесь выбрать для своего хозяйства только столбы от ворот, а остальное даже на дрова не годилось — сплошная гниль и труха.

Яков Степанович шершавой рукой ласково погладил столб. Глаза старика заслезились. Ему почудился запах родного дома, казалось, что вот-вот войдет в дровяник Аграфена Ивановна и спросит: «А где же у тебя рыбка? Опять, старик, пустой пришел».

Кто-то тронул его за плечо. Старик поднял голову. Над ним стоял зять Афанасий.

— Сметал сено, отец? — спросил Афанасий.

— Не клюет. Обманул Спиря.

— Я не о том спрашиваю. Успел до дождика сено сметать?

— Не… не успел.

— Что же ты делал? Где был? — неотступно спрашивал Афанасий.

— Рыбу удил в Монастырском яру. Не клюет рыба. Да! Погода видишь какая… дожди.

— Сгноишь ведь сено, старый нахлебник.

Старик медленно поднялся на ноги. У него тряслись руки. Он закричал, брызгая слюной:

— Хлебом коришь! Не стыдно твоим глазам, Афонька? Забыл, сколько я тебе принес богатства. Мне одному бы на весь век хватило. Забыл?

— Откуда? Что ты принес? Какое богатство? Одни удочки да лапти.

— А столбы! Видишь столбы? Это разве не богатство!