Окончанельное искупление

Глава 34

Это была одна из лучших ночей, какие я только мог вспомнить. Я часами ходил по замершему во времени городу из одного места в другое. По моим подсчётам, снаружи наверняка уже снова рассвело, но свет солнца не мог коснуться вечной ночи, ныне окутывавшей Албамарл.

Такова была природа стазисных полей: ничто не входит, ничего не выходит. Даже я не мог выйти, пока не отменю чары, но пока меня устраивало передвигаться внутри них в качестве единственного действующего лица этого безвременного мига. Я потратил много времени, прочёсывая город, выискивая каждого стражника, солдата и постового — всех, кто служил узурпатору. К счастью, Трэмонт облегчил мне задачу, заставив их сменить свои цвета на его собственные. Это уберегло меня от трудного морального выбора относительно того, следует ли мне убить кого-то, носящего форму Хайтауэра.

Умом я понимал, что большинство его людей были простыми наёмниками или, в некоторых случаях, даже лояльными слугами законного короля, пытавшимися спасти свои жизни и защитить свои семьи, но мне было плевать. Кто носил бордово-чёрные цвета Трэмонта, того я убивал. Я проходил через стены, башни, каждые укреплённые ворота и дворы. Куда бы я ни шёл, я делал выбор и убивал, оставляя за собой след из мёртвых людей. Моя сила росла по мере того, как я выпивал их сотнями, но эйфория каждый раз была одинаково пьянящей.

Люди стали для меня наркотиком. Удовольствие было настолько велико, что порой я «действовал наверняка», и не позволял остаться в живых кому-то сомнительному. Это была славная ночь.

Я гадал, что подумают выжившие. Во многих местах я убил десять или двадцать человек, оставив в живых одного или двух, которые явно не были на службе у Трэмонта. Когда чары наконец будут развеяны, эти люди обнаружат себя в окружении мертвецов, которые, с их точки зрения, дышали буквально секунду назад. Общий эффект создаст впечатление того, будто в единый миг умер каждый служивший Трэмонту человек.

Я обнаружил, что хихикаю каждый раз, когда думаю об этом.

Особо интересной будет городская тюрьма. Я убил тюремщиков, и оставил ключи в одной из камер. Что они подумают, когда время снова пойдёт своим чередом? Как долго они будут прятаться в своих камерах, прежде чем выйти?

Даже имея возможность работать в городе целую вечность, я знал, что на имевшееся у меня время накладывались практические ограничения. Мал'горос в конце концов начнёт удивляться отсутствию связи с его приспешниками, и явится их проведать. Случится это через сколько-то часов или сколько-то дней — в этом я не мог быть уверен. Я решил дать себе лишь двадцать четыре часа, один день, прежде чем прекратить эффект, и перейти к своей следующей цели.

Это значило, что срок мне был до заката. Я намеревался прекратить чары в то же время, в какое начал их. Это ещё больше затруднит им осознание того, что именно произошло. Я засмеялся ещё сильнее, когда подумал о замешательстве, которое это событие вызовет среди тех, кто размечал календарь и следил за фазами луны. Кто-то разберутся… рано или поздно, но от меня они ничего не узнают.

Я снова засмеялся, и начал приплясывать. Смерть приходит к нам не торжественно, а с улыбкой и пружинистой походкой. По крайней мере, в тот день в Албамарле именно так и было. А если Смерти не нравилась моя стилистическая интерпретация её работы, то пусть придёт, и обсудит со мной свои разногласия.

Ходя я занимался в основном публичными зданиями и местами, где должны были находиться люди узурпатора, на самих улицах я наталкивался на множество интересных действ. Там и тут я находил драки, но поскольку я сегодня был на стороне аутсайдеров, то я всегда убивал того человека, который, казалось, одерживал верх, если только у меня не было какого-то способа определить, что один из них служил Трэмонту.

Это была ночь, полная восхитительных выборов, и к тому времени, как я достиг самого дворца, я уже убил тысячи. Мой внутренний голос спорил и сетовал на некоторые из моих решений, но мне было плевать. Эйфория от забирания такого большого числа жизней делала падение моего настроения невозможным. В большинстве случаев, если люди явно были на службе узурпатора, моя совесть не разевала свою проклятую варежку.

Дворец был полон сюрпризов. Помимо ожидаемых солдат я также обнаружил десять «бого-семян». Ослабленные Тёмные Боги доставляли мне не больше проблем, чем остальные. Я выпил силу каждого из них, а потом, когда от них почти ничего не осталось, сковал остаток каждого из них заклинанием. Я сохранял их в маленьких светящихся сферах в одном из своих мешочков. Я никак не мог уничтожить заклинательные плетения, поддерживавшие каждого из них, но я мог держать их в плену сколько угодно долго. Позже я планировал создать перманентные чары, чтобы удерживать каждого из них, подобно тем чарам, которые создали Бог-Камень.

Самое лучшее я оставил напоследок.

Эндрю Трэмонт был в пиршественном зале, готовился сесть ужинать. После того, как я убил большинство остальных, то есть почти всех, кому подавали еду, я принялся за него. Я оставил дворцовых слуг и горничных невредимыми, но они испытают немалый шок, когда чары закончатся.

Трэмонт стоял с застывшей полуулыбкой на своём жирном лице. Глядя на него, я ощутил жгучую ненависть, которой мой внутренний голос вроде бы вторил. «Если кто и заслуживает умереть сегодня, этот человек заслуживает этого больше, чем все остальные вместе взятые».

Пузырь нормального времени вокруг меня освобождал моих жертв после того, как я приближался к ним на расстояние менее пары футов. Я подошёл, и стал с наслаждением наблюдать, как Трэмонт осознал моё присутствие, но я не стал его убивать… пока не стал. На его лице промелькнула целая гамма разных эмоций: удивление, шок, гнев, а потом — страх. Страх мне нравился больше всего.

— Скучал по мне, Эндрю?

Он почти лишился дара речи. Хотя я лишился большей части своей силы, приводя чары вокруг города в действие, я получил почти целый Сэлиор силы, вытягивая жизнь из такого большого числа здоровых людей. Давление такого количества концентрированного эйсара прямо рядом с ним чуть было не раздавило волю Трэмонта в тот же миг. Это был тот же эффект, с которым я так часто сталкивался в прошлом, когда оказывался лицом к лицу с Сияющими Богами.

Я не утруждал себя никакими попытками закрыться щитом или смягчить эффект. Я хотел, чтобы он почувствовал безысходность.

— Как? — выдавил он, заикаясь.

— Ты думал, Мал'горос тебя защитит? Ты для него лишь игрушка, забава. Он испытает столько же удовольствия, услышав о твоей медленной смерти, сколько я получу, обеспечивая тебе оную, — язвительно сказал я, шепча ему на ухо. Я тщательно избегал касаться его, чтобы не убить его по небрежности.

— Но ты мёртв…

Я подавил порыв засмеяться:

— Я мёртв, или, точнее говоря, я — смерть. К твоему сожалению, я всё ещё держу на тебя зло, и твои действия в последнее время не добавили мне любви к тебе. Вообще-то мне кажется, что я, возможно, ненавижу тебя даже больше, чем Мал'гороса.

Его лицо исказилось в вызывающем выражении, чего я не ожидал. Судя по всему, Трэмонт был сбит из более крепкого теста, чем я думал:

— Если собираешься меня убить, то давай уже, заканчивай с этим. Я бы предпочёл не слушать твой бессмысленный скулёж, — ответил он.

— Как пожелаете, Величество, — с сарказмом ответил я, — но быстрой или лёгкой эта смерть не будет.

Тут Эндрю Трэмонт попытался сплюнуть, но от страха у него пересохло во рту.

— У тебя кишка тонка, мальчик. Я знаю тебя лучше, чем ты сам. Ты слишком малодушен, чтобы кого-то пытать.

— Ты — действительно большой ублюдок, — сказал я ему, — если считаешь, что трусость и пытки как-то связаны друг с другом. На самом деле, всё с точностью наоборот. Моя совесть считает, что тебе следует умереть быстро, без боли, для свершения правосудия, и всё — но мне уже плевать, что говорит моя совесть. Сегодня я сделаю особое исключение. Я опущусь до твоего уровня, — договорил я, и использовал маленькую толику эйсара, чтобы удалить ноготь на одном из его больших пальцев, вырвав его почти что одним лишь усилием мысли.

Он закричал, и я улыбнулся, хотя где-то, далеко-далеко, я почувствовал, как у меня свело живот от тошноты. Я проигнорировал это ощущение, и начал удалять остальные ногти, один за другим.

Это заняло у меня менее двух или трёх минут, даже учитывая пальцы на ногах — и я осознал, что мне придётся подойти к делу гораздо более творческим образом, если я не хочу, чтобы всё закончилось слишком быстро. Я решил сжигать ему пальцы, один за другим. Огонь обладал дополнительным преимуществом, прижигая раны, предотвращая потерю крови, которая в противном случае ускорила бы процесс.

— «Нет, хватит», — послышался изнутри раздражающий голос. «Никто не заслуживает такой смерти».

Я не стал слушать свою совесть, и скоро у меня закружилась голова от криков, молящих о милосердии и пощаде. Через какое-то время мне стало трудно отличать те, что испускал Трэмонт, и те, что доносились изнутри меня. Рыдали двое — один передо мной, а второй внутри меня. Я смеялся, и мучил обоих.

Всё это продолжалось более часа, и ближе к концу комната наполнилась вонью палёной плоти и испражнений. В какой-то момент мой внутренний голос умолк, хотя я всё ещё чувствовал его полное тошноты отвращение в ответ на мои действия. Я потанцевал на истерзанных останках Эндрю Трэмонта.

— Да провалитесь вы все прямиком в ад, — сказал я неподвижным слугам в зале. Они не могли слышать или видеть меня, так что заявление не принесло мне особого удовлетворения, но я решил, что на самом деле мне было всё равно.

Дворец я покидал в приподнятом настроении.