Отражаясь в людях: почему мы понимаем друг друга

Взгляни на меня,

притронься ко мне

Когда мы видим, что некто вот-вот получит удар по ноге или руке, мы естественным образом отшатываемся и убираем свою собственную ногу или руку; в сам же миг удара мы чувствуем его в известной мере, испытывая боль вместе с пострадавшим.

АДАМ СМИТ (1759 г.)⁶⁸

ЗИНЕДИН ЗИДАН БЬЕТ ГОЛОВОЙ

Я в Италии. Стоит начало августа 2006 года, и месяц назад сборная Италии стала чемпионом мира по футболу, победив в финале Францию по пенальти, назначенному после того, как игровое время принесло ничью 1:1. Ключевым эпизодом, предопределившим триумф итальянцев, стало неожиданное удаление Зинедина Зидана, французского игрока мирового класса, всего за несколько минут до конца дополнительного времени, предшествовавшего серии пенальти. Причиной стал его жестокий удар головой в грудь итальянского футболиста Марко Матерацци - безрассудный поступок, который видели в прямом эфире более миллиарда человек. Зидан был в числе французских пенальтистов и уже забил в этом матче одиннадцатиметровый, позволивший французам повести в счете. В итоге серия послематче- вых пенальти осталась за итальянцами, поскольку один из французских игроков промахнулся. Широко распространено мнение, что преждевременный уход с поля Зидана стал решающим фактором для результата матча.

И вот, месяц спустя, я участвую в типичном итальянском званом обеде. В доме моего дяди на берегу моря в Сан-Феличе-Чирчео - городке примерно в шестидесяти милях к югу от Рима - собралось множество родственников (я много лет живу в Лос-Анджелесе, и всякий раз, когда ненадолго приезжаю в Италию, появляется хороший повод для семейного праздника). Незадолго до начала обеда один из моих свойственников, переключая телеканалы, вдруг натыкается на повтор футбольного финала. Он сообщает мне, что по крайней мере раз в неделю один или другой канал показывает полную запись матча, и это меня не удивляет. В прошлый раз Италия выиграла мировой кубок двадцать четыре года назад. Итальянцам хочется снова и снова переживать каждую секунду своего триумфа: ведь кто знает, когда он повторится в следующий раз? Пересматривал матч, я точно знаю, что должно произойти. И тем не менее, когда Зидан бьет головой Матерацци, я испытываю сильные эмоции. Я морщусь от боли, которую чувствует Матерацци. Прочтите еще раз цитату из Адама Смита в начале этой главы: два с половиной столетия назад он очень верно описал это явление. Меня тоже охватывает гнев на Зидана за его агрессивный выпад. Несколько минут спустя я вижу, как французский игрок Трезеге промахивается, выполняя пенальти. Мяч попадает в штангу и отскакивает. Эта ошибка подарила итальянской команде Кубок мира.

Я пишу обо всем этом здесь вот почему: глядя на удар головой Зидана, я испытываю прежние эмоции, которые были у меня при первом просмотре игры, почти с той же силой, однако я не переживаю никаких чувств в момент неудачного пенальти, хотя для конечного итога этот момент, наверно, был куда более важен. Почему только удар головой Зидана вызывает у меня сильную эмоциональную реакцию месяц спустя? Когда это происходит, я вижу физическое столкновение головы одного человека с грудью другого и лица обоих, выражающие бурю эмоций. У меня возникает непосредственное, автоматическое понимание того, что чувствуют эти двое. А когда мяч отскакивает от штанги, для меня это лишь взаимодействие двух неодушевленных предметов. Если рассуждать теоретически, неудачный пенальти имел большее значение, но мой мозг не волнуют теории. Его волнует то, что он видит, и тем, что он видит, определяется то, что я чувствую.

Самым правдоподобным объяснением моей эмпатии к эмоциям участников этого эпизода я считаю наличие у меня в мозгу некоего нейронного зеркального механизма. Мои друзья в пармской лаборатории Джакомо Рид- золатти с этим согласны; в частности, Витторио Галлезе первым предположил, что зеркальные нейроны играют роль и в понимании чужих эмоций, и в эмпатии к ним. Галлезе, чьему интересу к философии пармская группа обязана знакомством с важными работами феноменолога Мориса Мерло-Понти, обратил, кроме того, внимание на новаторский труд об эмпатии немецкого психолога Теодора Липпса, опубликованный в начале XX века, - на труд. В этой книге ретроспективно можно увидеть прямые указания на роль зеркальных нейронов. Слово empathy (эмпатия) вошло в английский язык как перевод немецкого слова Einfiihlung («в-чувствование»), с помощью которого Липпс описывал воздействие произведения искусства на зрителя. Позднее он распространил это понятие на взаимодействие между людьми: он интерпретировал наше восприятие чужих движений как особую форму внутренней имитации. Для иллюстрации он привел пример канатоходца, идущего по проволоке высоко над ареной цирка. Глядя на него, пишет Липпс, мы чувствуем себя так, будто находимся у него внутри. Феноменологическое описание наблюдения за канатоходцем, данное Липпсом, до ужаса точно предвосхитило картину активности зеркальных нейронов, которые разряжаются и при нашем собственном хватательном движении, и при наблюдении за чужим подобным движением, как если бы мы находились внутри другого человека⁶⁹.

Эмпатия играет фундаментальную роль в нашей социальной жизни. Она позволяет нам делиться эмоциями и опытом, иметь общие нужды и цели. Неудивительно, что имеется много эмпирических свидетельств о тесной связи между зеркальными нейронами (или нейронным зеркальным копированием в некой общей форме) и эмпатией. Эти свидетельства были собраны с использованием различных методик нейронауки, от нейровизуализации до обследования пациентов с повреждениями мозга вплоть до считывания данных с глубинных электродов, имплантированных в мозг нейрохирургических пациентов. Но прежде чем приступить к обсуждению подробностей этих работ, я хотел бы сообщить о результатах ряда аккуратных исследований человеческого поведения, выполненных социальными психологами. Это были самые первые научные данные о связи между зеркальным копированием и эмпатией.

ЛЮДИ ИЛИ ХАМЕЛЕОНЫ?

Иногда люди действительно представляются мне хамелеонами, и я не первый, кому пришло в голову это сравнение. Мы наделены инстинктом имитации друг друга - взаимной координации телесных движений, поступков, даже манеры разговаривать. Мы видели это в предыдущих главах. Такое явление изучалось самыми разными способами - от хитроумных экспериментов до кропотливых наблюдений за человеческим поведением. Как пишут Элейн Хэтфилд, Джон Качиоппо и Ричард Л. Рапсон в своей замечательной книге «Эмоциональное заражение», «люди в очень многих ситуациях имитируют чужой смех, улыбку заикание, проявления боли, любви, замешательства, дискомфорта, отвращения, то, как человек с усилием до чего-либо дотягивается, и т.п. Такая мимикрия... представляет собой коммуникативный акт, с помощью которого одно лицо передает другому быстрое и точное невербальное сообщение»⁷⁰.

Эта быстрая и точная невербальная координация, которой мы широко пользуемся, часто имеет эмоциональную составляющую, как, например, в сделанных Фрэнком Берньери видеозаписях того, как молодые супруги обучают друг друга выдуманным словам. Он обнаружил, что пары с лучшей моторной координацией отличаются и самым высоким уровнем эмоциональной близости. Исследование влияния теплоты интервьюера на реакцию интервьюируемого показало, что проявления такой теплоты (наклон тела вперед, улыбки, кивки) побуждают интервьюируемых к таким же действиям. Подобная моторная мимикрия, судя по всему, не только играет коммуникативную роль, но и сопутствует восприятию как таковому. Это показали выполненные Ульфом Димбергом измерения активности лицевых мышц испытуемых, которые смотрели на веселые или сердитые лица. При взгляде на веселое лицо увеличивалась активность в мышцах щек, которые мы сокращаем при улыбке; при взгляде на сердитое активизировались мышцы лба, приходящие в движение, когда мы хмуримся⁷¹. Причем, заметьте, в этом эксперименте не было никакого личного общения: испытуемым показывали картинки. В чем же заключалась роль мимикрии в этой ситуации? Ответ дает исследование, проведенное под руководством американского социального психолога Полы Ниденталь, которая живет и работает во Франции. Участники эксперимента, разбитые на две группы, должны были улавливать изменения в выражениях лица других людей. Тонкость заключалась в том, что испытуемые из одной группы не могли свободно пользоваться своей собственной лицевой мускулатурой, поскольку каждый из них зажимал между зубами карандаш. Попробуйте сами. Карандаш резко ограничивает способность улыбаться, хмуриться и делать со своим лицом все, что обычно. Помимо прочего, карандаш ограничивает и способность к мимикрии. Неудивительно поэтому, что испытуемые, державшие его в зубах, гораздо хуже распознавали эмоциональные перемены в чужих лицах, чем те участники, которые свободно могли имитировать наблюдаемые выражения⁷². Имитация других - не только форма невербальной коммуникации; прежде всего она помогает нам воспринимать выражения чужих лиц (и, следовательно, чужие эмоции).

Кажется, что это противоречит интуиции. Не следовало ли ожидать, что для имитации мы сначала должны были бы распознать эмоциональное выражение лица другого? Да, конечно, - но только если мы предполагаем, что сознательное, эксплицитное распознавание должно непременно предшествовать имитации. Единственным доказательством этого является лишь обветшалая теория; существование зеркальных нейронов подталкивает к альтернативному ходу мысли - к идее, что имитация на самом деле предшествует и помогает распознаванию. Я считаю, что происходит именно это: зеркальные нейроны обеспечивают нерефлексивную, автоматическую «симуляцию» (или «внутреннюю имитацию», как я иногда говорю в этой книге) чужих выражений лица, и этот «симулятивный» процесс не требует эксплицитного, сознательного распознавания выражения, подлежащего имитации. Одновременно зеркальные нейроны посылают сигналы в центры эмоций, расположенные в лимбической системе мозга. Нейронная активность в лимбической системе, вызванная этими сигналами от зеркальных нейронов, позволяет нам испытывать эмоции, связанные с наблюдаемыми выражениями лица (радость связана с улыбкой, печаль - с нахмуренными бровями). И лишь после того, как мы испытаем эти эмоции внутренне, мы сможем эксплицитно их распознать. Когда испытуемый держит в зубах карандаш, необходимая для этого моторная активность вступает в конфликт с моторной активностью зеркальных нейронов, которые должны имитировать наблюдаемые выражения лица. Последующий каскад нейронных активаций, который мог бы привести к эксплицитному распознаванию эмоции, также оказывается заблокирован.

Если эта гипотеза о том, как мимикрия способствует распознаванию эмоций, верна, отсюда следует, что хорошие имитаторы должны также прекрасно распознавать эмоции и быть щедро наделены даром эмпатии. И если это так, то должна наблюдаться связь между склонностью к имитации других и способностью испытывать к ним эмпатию. Проверке именно этой гипотезы было посвящено исследование, проведенное социальными психологами Таней Шартран и Джоном Баргом⁷³. В их первом эксперименте испытуемого просили выбрать ряд снимков из набора фотографий. В той же комнате сидел помощник экспериментаторов, притворяющийся еще одним испытуемым («конфедерат» на жаргоне экспериментаторов). Испытуемому говорили, что исследователям нужны фотографии для психологического теста и что они хотят знать, какие снимки он считает более стимулирующими. На самом же деле, пока испытуемый выбирал снимки, конфедерат вполне осознанно предавался одному из двух занятий: либо потирал лицо, либо качал ногой. Участников эксперимента снимали на видео, и их моторное поведение регистрировалось. Анализируя видеозаписи, Шартран и Барг обнаружили, что испытуемые бессознательно имитировали поведение соседа по комнате - конфедерата. Те, кто сидел в одной комнате с конфедератом, потирающим лицо, чаще потирали свои собственные лица, чем те, чьим соседом был конфедерат, качающий ногой. И наоборот.

Во втором эксперименте Шартран и Барг проверили гипотезу, что «хамелеонское» поведение способствует тому, чтобы люди понравились друг другу. Вновь участников просили выбирать фотоснимки в присутствии конфедерата, притворяющегося другим испытуемым. На этот раз фальшивое задание, прикрывавшее подлинную цель эксперимента, состояло в том, чтобы испытуемый и конфедерат по очереди описывали увиденное ими на различных фотографиях. И все время конфедерат либо имитировал спонтанные позы, движения и повадки испытуемого, либо находился в нейтральной позе. По окончании этих бесед испытуемых просили заполнить анкету с вопросами о том, как им понравился другой участник эксперимента (то есть конфедерат) и насколько гладко, по их мнению, прошел разговор с ним. Я думаю, вы уже понимаете, каковы были результаты: участникам, которых конфедерат имитировал, он понравился гораздо больше, чем участникам, которых он не имитировал. Кроме того, те из испытуемых, кому подражали, оценили гладкость общения выше, чем те, с кем общались в нейтральной позе. Эксперимент ясно показывает, что имитация и расположение к человеку часто идут рука об руку. Когда кто-то нас имитирует, это располагает нас к нему. Не в этом ли причина нашей во многом автоматической склонности к подражанию друг другу? Я думаю, что в этом.

В своем последнем и самом важном эксперименте Шартран и Барг проверяли гипотезу о том, что чем больше в тебе «хамелеонства», тем сильнее тебя занимают чувства других людей - то есть тем больше в тебе эмпатии. Обстановка этого, третьего по счету, эксперимента была такой же, как обстановка первого: конфедерат либо потирал лицо, либо качал ногой. Новым было то, что испытуемые теперь заполняли анкету с вопросами, по ответам на которые можно было судить об их эмпатических склонностях. Шартран и Барг выявили отчетливую корреляцию между степенью выраженности имитационного поведения у испытуемого и его склонностью к эмпатии. Чем больше человек имитировал потирание лица или качание ногой, тем более он оказывался способен к сопереживанию. Такой результат означает, что благодаря имитации и мимикрии мы способны чувствовать то, что чувствуют другие люди. А это, в свой черед, делает нас отзывчивыми к их эмоциональному состоянию.

Это были продуманные, хорошо организованные, убедительные исследования, и, помимо них, было много других. Полное обсуждение всех поведенческих данных, указывающих на тесную связь между имитацией и эмпатией, потребовало бы отдельной книги, однако я хотел бы упомянуть о двух обстоятельствах, лежащих, можно сказать, на противоположных концах шкалы. С одной стороны, мы знаем, что супруги, прожившие вместе четверть века, более похожи друг на друга лицом, чем в начале брака. Этот эффект также коррелирует с качеством супружеских отношений: чем оно выше, тем выше лицевое сходство. Удивляться тут, в общем-то, нечему. Любовь, участие, общность судьбы и совместная жизнь делают людей все более и более похожими. Один становится для другого вторым «я». Однако, по выражению Джонатана Коула, британского нейропсихолога, исследующего субъективные эффекты лицевых различий, человек может столкнуться с «последствиями потери лица». Среди его пациентов, страдающих синдромом Мебиуса (врожденной невозможностью сокращения лицевых мышц), наблюдается снижение не только способности к выражению собственных эмоций, но и умения распознавать чужие. Один пациент сказал об этом так: «Лицо другого человека требует от меня, чтобы я откликнулся, вступил во взаимоотношения, но я не могу полностью контролировать эти взаимоотношения». Наш именитый друг Морис Мерло-Понти писал: «Я живу в мимике другого человека и чувствую при этом, что он живет в моей мимике». Увы, пациенты Коула не могут жить так, потому что сами не способны к мимике. Этот дефект, из которого вытекает невозможность зеркального воспроизведения чужих выражений лица, пагубно влияет на все разновидности эмоционального взаимодействия и исключает глубоко прочувствованное понимание эмоций другого человека⁷⁴.

Итак, свидетельств о связи между нейронными системами, ответственными за имитацию (зеркальные нейроны) и за эмоции (лимбическая система), вполне достаточно. Но это совершенно разные области мозга. Как они сообщаются? Где проходит нейронная тропа?

ЭМПАТИЧЕСКИЕ ЗЕРКАЛА

Черты лица даны человеку как средство, с помощью которого он должен выражать свои эмоции. СЭР АРТУР КОНАН ДОЙЛ

Честно говоря, вопрос о том, как области мозга с зеркальными нейронами связаны с лимбическими областями, ответственными за эмоции, поставил передо мной осенью 2000 года один студент, участник семинара по имитации и зеркальным нейронам. В своем выступлении я высказал гипотезу о связи между зеркальными нейронами и способностью к эмпатии. (Эта связь тогда еще рассматривалась как гипотетическая. Мы только начинали накапливать эмпирические данные.) Когда я закончил, студент спросил меня, известно ли мне в свете этой гипотетической роли зеркальных нейронов в нашем понимании чужих эмоций о каких-либо анатомических связях между системой зеркальных нейронов и лимбической системой. Мой жалкий ответ на этот блестящий вопрос сводился к тому что я, в общем-то, понятия не имею и, безусловно, должен поискать такую связь. (Кстати, этот эпизод хорошо объясняет, почему я люблю вести семинары. Студенты - и коллеги, разумеется, - часто подают мне хорошие идеи и побуждают меня бросить свежий взгляд на то, в чем я, как мне казалось, уже разобрался.)

Пытаясь понять, как различные области мозга «разговаривают» друг с другом, лучше всего начать с анатомии этого органа. Базовый факт мозговой анатомии состоит в том, что для передачи информации клетки мозга должны быть каким-то образом связаны. В некотором смысле, конечно, любая клетка соединена с любой другой клеткой, как самый крохотный городок огромной страны - Соединенных Штатов - соединен с любым другим городком системой дорог. В принципе от всякого А можно добраться до всякого Я, хотя порой и довольно хитрым путем. То же самое с мозгом, но только теоретически, потому что сложность лабиринта при переходе от американской или любой другой системы сообщения к связям в мозгу экспоненциально (фактически - бесконечно) возрастает. Чтобы одна зона мозга «разговаривала» с другой, нужна более или менее магистральная дорога - «межштатная автострада», если угодно. Ее-то путь мне и надо было отыскать, и, когда я наконец нашел время, чтобы исследовать этот вопрос, я обнаружил всего только одну зону мозга, имеющую хорошо документированные анатомические связи как с зеркально-нейронными, так и с лимбическими областями⁷⁵. Эта зона называется «островок». По очертаниям она, возможно, и напоминает остров (по крайней мере, напомнила кому-то в те времена, когда области мозга получали названия), но в других отношениях это не очень удачное название. Функционально это никакой не островок: область отличается развитой системой анатомических связей со многими другими отделами мозга. Осознание роли островка чрезвычайно меня взволновало. Я наконец нащупал анатомическую «дорогу», соединяющую зеркально-нейронные и лимбические области, «дорогу», существование которой могло подтвердить мою гипотезу о том, что мы понимаем эмоции других людей с помощью наших собственных зеркальных нейронов, активирующихся при виде чьего-либо улыбающегося или нахмуренного лица.

Затем, однако, я несколько отрезвел. Наличие анатомических связей - хорошая предпосылка для того, чтобы две зоны мозга «разговаривали» друг с другом. Однако анатомия ничего не сообщает нам о том, какого рода «разговор» между ними идет. Необходим был эксперимент с нейровизуализацией, способный подтвердить мою гипотезу. Имея в виду связь между имитацией и системой зеркальных нейронов у людей, обсуждавшуюся в главе 2, и большое количество поведенческих данных об имитации и эмпатии, о которых шла речь выше в настоящей главе, я решил исследовать мозговую активность здоровых добровольцев при разглядывании изображений человеческих лиц, выражающих такие базовые эмоции, как страх, печаль, гнев, радость, удивление и отвращение, или при имитации этих изображений. Идея была довольно проста: если действительно зеркальные нейроны сообщаются с «эмоциональными» областями мозга внутри лимбической системы через посредство островка, то технология ФМРТ должна показать одновременную активацию всех трех зон - зеркальных нейронов, лимбической системы и островка, - при простом взгляде испытуемого на лицо, выражающее эмоцию. Кроме того, если зеркальные нейроны и правда посылают такие сигналы, мы должны увидеть большую мозговую активность у тех испытуемых, которые не только смотрят на лицо, но и имитируют его выражение. Это увеличение должно наблюдаться не только в зеркальнонейронных областях, но и в островке и в лимбических областях, потому что добавочная активация зеркальнонейронных областей должна распространяться на другие зоны, которые получают сигналы от зеркальных нейронов. Это существенный момент: во время имитации активность, возникающая в областях с зеркальными нейронами, должна распространяться.

Такова была наша гипотеза, и результаты подтвердили оба моих предположения. И зеркально-нейронные области, и островок, и те области в лимбической системе, благодаря которым мы переживаем эмоции, в особенности так называемое миндалевидное тело - лимбическая структура, - интенсивно реагирующее на лица, - активировались при разглядывании лиц, причем особенно сильно у тех испытуемых, кто еще и имитировал увиденное. Эти результаты недвусмысленно подтвердили идею, что области с зеркальными нейронами помогают нам понимать эмоции других людей благодаря некоей внутренней имитации. Согласно этой зеркально-нейронной гипотезе об эмпатии, наши зеркальные нейроны разряжаются при виде человека, выражающего свои эмоции, как если бы эти эмоции выразились на нашем собственном лице. В результате этой разрядки нейроны, помимо прочего, посылают сигналы в мозговые центры эмоций, находящиеся в лимбической системе, чтобы мы почувствовали то же, что переживает другой человек.

В знаменитом рассказе «Похищенное письмо» Эдгар Аллан По вкладывает в уста главного героя Огюста Дюпена такие слова: «Когда я хочу узнать, насколько умен, или глуп, или добр, или зол вот этот мальчик или о чем он сейчас думает, я стараюсь придать своему лицу точно такое же выражение, которое вижу на его лице, а потом жду, чтобы узнать, какие мысли или чувства возникнут у меня в соответствии с этим выражением». Какая замечательная прозорливость! По не мог избрать лучшего способа проникнуть во внутреннюю жизнь своих персонажей. Впрочем, не он один. В научной литературе об эмоциях теория о том, что мимика помогает приобретать эмоциональный опыт («гипотеза о лицевой обратной связи»), имеет давнюю историю. В числе первых, кто затронул эту тему, были Чарльз Дарвин и Уильям Джеймс (хотя По опередил обоих на несколько десятилетий). Дарвин пишет: «Свободное выражение эмоции посредством наружных знаков усиливает ее. Напротив, подавление, насколько это возможно, всех наружных знаков ослабляет наши эмоции». По словам Джеймса, это явление означает, что «наша внутренняя жизнь сплетена с нашей телесной оболочкой в точнейшем смысле этого слова»⁷⁶.

Гипотеза о лицевой обратной связи подтверждается множеством эмпирических данных и, кроме того, отлично согласуется с результатами наших исследований зеркальных нейронов. Разряжаясь так, словно мы выражаем своим собственным лицом то, что только видим, эти нейроны предоставляют механизм для «симулированной» лицевой обратной связи. Этот «симуляционный» процесс не связан с какими-либо сознательными усилиями, со старанием «войти в положение» другого человека. Он происходит без усилий, автоматически, как бессознательное внутреннее зеркальное копирование.

Мы опубликовали статью о результатах нашего эксперимента в журнале Proceedings of the National Academy of Sciences⁷⁷. Статья широко обсуждалась в СМИ, о ней упомянули даже два крупных телеканала. Чтобы привлечь внимание читателей, некоторые газеты и журналы использовали знаменитую фразу, которую произнес бывший президент Билл Клинтон во время предвыборной кампании, общаясь с демонстрантами, больными СПИДом: «Я чувствую вашу боль». (Он переборщил. Недоброжелатели Клинтона и все комики страны не один год немилосердно обыгрывали это высказывание на все лады.) Безусловно, наш эксперимент не был специфически посвящен тому, что происходит, когда мы видим чужую боль. Однако в ряде последующих экспериментов изучалось сопереживание такого рода.

Я ЧУВСТВУЮ ВАШУ БОЛЬ

Так сложилось, что популярный способ лечения хронических депрессий, обсессивно-компульсивных расстройств и некоторых других психических заболеваний предполагает удаление поясной коры - участка неокор- текса, тесно связанного с премоторной корой. Перед процедурой и, конечно же, с разрешения пациента нейрохирурги порой имеют возможность использовать электроды, имплантированные в мозг с хирургическими целями, для исследования мозговой активности на клеточном уровне. (По этическим причинам классические эксперименты на уровне одной клетки, подобные экспериментам на макаках, на людях ставить нельзя - за редкими исключениями. Нейрохирургия в указанном случае - одно из показаний для этого. Вероятно, самую многочисленную группу исключений составляют эпилептики, как мы увидим в главе 7.) Само собой, положение электродов в мозгу таких пациентов определяется только лечебными соображениями, а вовсе не любопытством ученых. Тем не менее при содействии пациентов порой удается получить уникальную и чрезвычайно ценную информацию.

Многие функции организма сопряжены с активностью в поясной коре. Одна из них - реакция на болевое раздражение. Уильям Хатчисон и его коллеги в университете Торонто исследовали некоторые клетки в поясной коре человеческого мозга, которые избирательно реагировали на болевое раздражение пациента (в данном случае - на уколы иглами). Ученые также обнаружили, что одна из этих клеток реагировала на зрительное восприятие уколов, которым подвергался другой человек (иглами здесь воздействовали на пальцы исследователя)⁷⁸. Поведение этой клетки похоже на поведение зеркальных нейронов - правда, в отличие от зеркальных нейронов, о которых я говорил до сих пор, клетка Хатчисона, судя по всему, специализировалась на «обработке» боли. Зеркальные нейроны, как правило, разряжаются в связи с действиями, а не с болью как таковой. То есть они прежде всего являются моторными нейронами (хотя явно обладают и важными сенсорными свойствами). Проводя наш эксперимент с нейровизуализацией, посвященный зеркальному копированию эмоций и описанный ранее в этой главе, мы предполагали, что человек зеркально копирует чужие эмоции, вначале активируя зеркальные нейроны, связанные с выражениями лица (то есть моторные нейроны), которые затем включают центры эмоций в мозгу Согласно нашей модели, зеркальное копирование переживания происходит посредством «симуляции» действия (в нашем случае - мимического; см. рис. 2. Однако «болевой» человеческий нейрон из поясной коры, описанный Хатчисоном и его коллегами, наводит на размышления о возможных «симуляционных» механизмах боли, которые минуют сопряженное с ней моторное поведение.

Вместе с тем это ограниченное исследование с помощью глубинных электродов не могло охватить весь мозг. Поэтому специфические болевые реакции в поясной коре ничего не говорят нам о том, реагируют ли при этом еще и зеркальные нейроны в моторных областях. Сами области, безусловно, активируются, когда мы отдергиваем руку от горячей электроплиты, но происходит ли это и при простом наблюдении за человеком, притронувшимся к раскаленной конфорке? Если наши соображения о роли зеркальных нейронов верны, ответ должен быть утвердительным. Механизм полной мозговой «симуляции» должен зеркально копировать не только боль, но и моторную реакцию человека, на которого мы смотрим.

Для проверки этой гипотезы Сальваторе Альоти и его сотрудники в Римском университете провели эксперимент с использованием транскраниальной магнитной стимуляции⁷⁹. Основываясь на базовом наблюдении, что зеркальные нейроны активируются при виде чужих действий, Альоти и его коллеги использовали магнитную катушку для измерения возбудимости моторной коры, в то время как испытуемые смотрели видеозаписи со втыканием иголок в кисти рук и ступни других людей. В целях сравнения и контроля им показывали, кроме того, как по рукам и ступням проводят ватными палочками и как иглы вводят в помидоры. И все время группа Альоти измеряла также возбудимость кистевой мышцы, которая обеспечивает движение кисти навстречу иголке. Измерялась и возбудимость соседней кистевой мышцы, не играющей роли в движении руки ни к иголке, ни от нее.

Прогноз был таков: эмпатическая реакция испытуемого на чужую боль должна вызвать снижение возбудимости в мышце, обеспечивающей движение кисти навстречу иголке. Прогноз оправдался. Возбудимость в участке моторной коры, контролирующем мышцу, способную перемещать руку к иголке, также была меньше, когда испытуемые смотрели на втыкание иголок в руки, чем когда они смотрели на втыкание их в ступни или в помидоры или же на манипуляции с ватными палочками. Пониженная возбудимость при наблюдении за чужой болью была отмечена и в тех мышцах, куда втыкались иголки. А у соседних кистевых мышц она при этом не менялась. После эксперимента испытуемых просили оценить интенсивность боли, которую испытывали люди, снятые на видео. Альоти и его коллеги обнаружили, что чем ниже была моторная возбудимость в мышцах испытуемых во время эксперимента, тем выше они оценивали уровень боли. Иначе говоря, чем сильнее было их сочувствие к людям, испытывающим боль, тем активнее мозг «симулировал» отдергивание руки от иголки.

Этот эксперимент показывает, что наш мозг осуществляет полную «симуляцию» - включая моторную составляющую - наблюдаемых болевых переживаний других людей. Хотя мы обычно думаем о боли как о личном в основе своей переживании, наш мозг на деле воспринимает ее как совместный опыт. Этот нейронный механизм играет существенную роль в создании социальных связей. Весьма вероятно, кроме того, что подобные формы резонансной реакции на болевые переживания, - это сравнительно ранние (как с эволюционной, так и с возрастной точки зрения) механизмы эмпатии. Более абстрактные ее разновидности, возможно, больше опираются на эмоциональное, чем на соматическое зеркальное копирование. Иначе говоря, в более абстрактных ситуациях мы, возможно, способны испытывать эмпатию посредством зеркального копирования эмоционального аспекта боли. Например, как мы сочувствуем другому человеку, если не видим его лица, позы, жестов? Как мы сопереживаем жертвам страшных трагедий - таких, как ураган «Катрина» или предрождественское цунами в Юго-Восточной Азии? В Лондоне исследователь мозга Таня Сингер задавалась именно этими вопросами, изучая эмпатическую реакцию любовных пар⁸⁰. В данном эксперименте всякий раз женщина лежала в сканере, в то время как ее муж, жених или бойфренд сидел в кресле поблизости. У каждого испытуемого к руке был подсоединен электрод, через который Сингер могла посылать электрический разряд. Цветная стрелка, вспыхивавшая на компьютерных мониторах, заранее предупреждала обоих, кто - мужчина или женщина - сейчас получит разряд и какой интенсивности.

Изучая мозговые реакции испытуемых женщин, Сингер увидела, что те из них, которые сами получали разряд, демонстрировали повышенную активность в занимающихся обработкой осязательной информации соматосенсорных зонах (вследствие сенсорного раздражения руки, вызванного разрядом) и в областях мозга, отвечающих за эмоциональный аспект боли - за связанное с ней неприятное чувство (в числе этих областей была та самая поясная кора, где Хатчисон и его коллеги обнаружили клетку, реагировавшую на уколы иглами). Когда женщины, находясь в сканере, видели на экране, что партнер сейчас получит разряд, они активировали только эмоциональные болевые области мозга (но не сенсорные). Но главное, что самого физического воздействия на руку партнера эти испытуемые не видели. Они не видели гримасы боли на лице мужчины. Они не слышали его вскрика. Их знание носило довольно абстрактный характер: цветная стрелка на экране монитора была для них единственным источником информации о болевом переживании партнера. Но даже в этой искусственной ситуации мозг участниц эксперимента зеркально копировал эмоциональный аспект боли, испытываемой близким человеком.

Создается впечатление, что наш мозг устроен зеркально и что только посредством зеркального копирования - с помощью «симуляции» в нашем мозгу чужих переживаний - мы способны глубоко понимать то, что чувствуют другие люди⁸¹.

МАТЕРИНСКАЯ ЭМПАТИЯ

Если зеркальное копирование - столь мощный механизм понимания эмоциональных состояний других людей и эмпатии к ним, можно ожидать интенсивного зеркального обмена между родителями и детьми. И, безусловно, имеется масса поведенческих данных, подтверждающих это предположение. Я уже писал в главе 2, что новорожденные инстинктивно имитируют движения с первых же часов жизни. Младенцы десяти недель от роду спонтанно подражают некоторым элементарным признакам радости и рассерженности, возникающим на лицах матерей. А девятимесячные дети уже способны к целостному зеркальному копированию радостных и печальных выражений лица. Матери, разумеется, тоже имитируют выражения лица своих детей: с первого же дня открытому рту младенца «отвечает» открытый рот мамы⁸². Матери больше склонны координировать свои движения с движениями своего ребенка, чем чужого⁸³. В классической теории привязанности материнская чуткость даже определяется как готовность матери адекватно отзываться на нужды своего ребенка. Зеркальное копирование позволяет ей достигать глубокой эмоциональной гармонии, и материнская способность отражать внутренние состояния младенца, вероятно, принимает многие формы.

О роли зеркальных нейронов в материнской эмпатии пока мало что известно доподлинно, хотя весьма вероятно, что они важны для этой ключевой функции. Моя группа в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе сейчас делает первые шаги (подобно детям, о которых идет речь) в попытке понять нейробиоло- гический механизм, лежащий в основе материнской эмпатии. В рамках совместного проекта с группой итальянских нейроспециалистов и психологов в Риме я недавно изучал нейронные реакции матерей, рассматривавших фотографии и имитировавших выражения лиц их собственных и чужих детей (с матерями которых они не были знакомы). Младенцам было от шести до двенадцати месяцев, и их лица либо выражали радость, либо огорчение, либо никакой конкретной эмоции. Результаты оказались убедительными: сильный отклик в зеркально-нейронных областях, в островке и в лимбических областях. Матери чрезвычайно склонны к сопереживанию, и мы были довольны, увидев столь мощную активацию всей цепи, изображенной на рис. 2, которая соединяет зеркальные нейроны с мозговыми центрами эмоций и, в данном случае, обеспечивает эмпатическое понимание матерью детского эмоционального состояния посредством «симулирования» увиденного выражения лица. Любой иной результат привел бы нас в замешательство и заставил бы пересмотреть самые основы наших рассуждений.

Как выглядели в сравнении реакции матери на ее собственного и на чужого ребенка? Опять-таки в соответствии с нашими ожиданиями, основанными на поведенческих данных, нейронная цепь была активнее, когда матерям показывали лица их собственных детей. Но мы также увидели кое-что неожиданное: сильную активацию одной области, находящейся вне известной нам ранее цепи, при виде лица именно своего, а не чужого ребенка. Эта область называется pre-SMA², и мы знаем, что она играет важную роль в комплексном моторном планировании и моторном программировании - то есть в составлении последовательностей взаимосвязанных действий.

У обезьян гомологом pre-SMA является область F6. И это особенно интересно, потому что F6 анатомически тесно связана с F5 - областью мозга обезьяны, где, как мы знаем, есть зеркальные нейроны. Более того, имеются данные о том, что область F6, возможно, контролирует и модулирует деятельность клеток в области F5⁸⁴. Поэтому интенсивный отклик в pre-SMA мозга матери говорит о том, что, глядя на своего ребенка, она не только зеркально копирует эмоции, выражающиеся на его лице, но еще и активирует серию моторных планов для эффективного взаимодействия с ребенком. Ведь если ребенок заплакал, мама принесет ему мало пользы, если тоже заплачет! Эффективное взаимодействие предполагает, что мама отреагирует должным образом и успокоит ребенка. Высокий уровень активности в pre-SMA при взгляде на своего младенца, вероятно, свидетельствует о «симуляции», которая выражается в инициировании серии действий, соответствующих эмоциональному состоянию малыша.

Если учесть, что участницы этого эксперимента, как все, кто подвергается воздействию ФМРТ, неподвижно лежали внутри большой, шумной машины и при этом просто смотрели на фотоснимки детей, столь сильная активация pre-SMA вызывает изумление. Она означает, что начальное анатомическое зеркальное копирование детского выражения лица инициирует целый каскад других автоматических «симулятивных» реакций мозга, которые воспроизводят взаимодействие между матерью и ребенком в реальной жизни. Такая постоянная автоматическая «симуляция», такое воспроизведение имеет целью повысить нашу готовность к ситуации, когда необходимо реальное действие. Видимо, это особенно верно в сфере эмпатии, где один из определяющих факторов - способность сочувственно откликнуться на чужое огорчение. В случае материнской эмпатии этот навык, безусловно, достигает наивысшего расцвета.