Отрицание цивилизации: каннибализм, инцест, детоубийство, тоталитаризм

2.1. Инцест как явление

Такое явление, как инцест (кровосмесительство, т. е. вступление в половые связи с близкими родственниками), известно с древнейших времен. Еще древние люди совокуплялись и образовывали нечто вроде семьи, невзирая на кровное родство. Этот обычай сохранялся довольно долго, отмирая лишь постепенно. Доказательства сказанного легко обнаружить в древних литературных источниках. Так, в Библии в Песне Песней Соломона не единожды встречаются такие слова: «Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста…» (4, 9); «о как мне любезны ласки твои, сестра моя. Невеста…» (4, 10). В целом же отношение древних иудеев к кровосмешению было неоднозначным и противоречивым, иногда оно допускалось, в других случаях запрещалось. Об этом свидетельствует такой, например, библейский эпизод: Амнон склонял свою сестру Фамарь к интимным отношениям, на что она ему сказала: «…нет, брат мой, не бесчести меня, ибо не делается так в Израиле; не делай этого безумия. И я, куда пойду я с моим бесчестием? И ты, ты будешь одним из безумных в Израиле. Ты поговори с царем; он не откажет отдать меня тебе» (2 Цар., 13, 12–13).

У американских инков существовали содомия и кровосмешение, а секс трактовался как особая ценность. Причем инцест чаще практиковался в высших социальных слоях. В Индии в секте хинду-сакта инцест считался наиболее возвышенным типом соития, способствующим религиозному совершенствованию. У пигмеев племени мбути не существовало понятия инцеста[10]. Для древнего Египта были характерны кровосмесительные связи, в частности среди фараонов и аристократии. Данный обычай имел и некоторую религиозную основу. Так, Изида вышла замуж за своего брата Осириса. В Древней Греции кровосмешение не наказывалось законом, но трактовалось как преступление перед религией.

Привожу эти достаточно известные факты только для того, чтобы показать изменение отношения к инцесту от его полного приятия (как например, среди пигмеев) до частичного его табуирования (как, например, в античной Греции) и, наконец, абсолютного его запрещения (как, например, в современной западной цивилизации).

В Древнем Египте инцест был реальным способом закрепить собственность за семьей, так как женщина обладала правом наследства. В данном случае, как мы видим, инцест связан с экономическими соображениями. В других случаях он был частью определенных племенных ритуалов. Так, в африканском племени, живущем вдоль реки Нхотами, инцест входит в ритуал подготовки к охоте, поэтому на него смотрят сквозь пальцы. Иными словами, он и здесь служил способом решения материальных проблем, как, впрочем, и в некоторых других культурах.

Тем не менее не экономические соображения породили инцест, а животная природа человека, та информация, которую он унаследовал от своих животных предков. Совершенно очевидно, что она абсолютно живуча и ее не искоренить никакими запретами и самыми суровыми карами. Если кровосмесительные брачные отношения только между братьями и сестрами могли угрожать особенно здоровью их потомства, то такие же отношения между иными близкими родственниками, помимо этой же опасности, создавали еще большую экономическую и правовую путаницу, еще более сложные проблемы самоосознания.

Табу на инцест универсально, за некоторыми исключениями оно существует повсеместно в мире, но с тем или иным содержанием и силой запрета, в том числе в современной западной культуре. Между тем там, где осуждение кровосмешения особенно строгое (как, например, на острове Фиджи), во время священных оргий именно близкие родственники предаются сексуальному соединению. Другими словами, там иногда открывают клапан, что позволяет удовлетворить тайные и запретные влечения, которые, по-видимому, носят непреодолимый характер. Таким образом, при наличии универсального базового табу на инцест существовало и существует немало исключений.

Г. А. Левинтон, которому принадлежит содержательный анализ вопросов инцеста в мифологии, считает, что инцест в ней представлен разнообразными сюжетами, различающимися по характеру родственных отношений (инцест родителей и детей, брата и сестры и т. д.) и по ситуации. В мифическом времени совершаются родственные браки, которые не являются нарушениями норм: это прежде всего браки первопредков, представляющие собой единственную пару на земле. Здесь кровосмесительный союз, полагает мифотворец, необходим, равно как в случаях порождения нового поколения после конца света или иных подобных катастроф. К непреступному инцесту были отнесены царские браки, приравненные мифологией к божественным. В архаичных мифологиях представлены сюжеты, в которых инцест запрещен, а также варианты, где один и тот же герой совершает сакральный инцест как первопредок и наказуемый как трикстер. В героических мифах кровосмесительство служит способом проявления особой силы героя, но в то же время влечет за собой наказание за нарушение табу. Иногда оно совершается вследствие неведения героя, как в классическом мифе об Эдипе.

По числу теоретических интерпретаций, считает Г. А. Левинтон, инцест превосходит все другие мифологические темы. Попытки найти объяснение этому сюжету в исторической или этнографической действительности (например, в групповом браке) явно не соответствуют материалу, так как инцестный сюжет связан именно с нарушением запрета или отнесен к мифологическому времени. Миф выступает в качестве коллективного «фиктивного» опыта, мысленного эксперимента, рисующего последствия нарушения табу и таким образом демонстрирующего «от противного» необходимость его соблюдения[11].

Приведенные соображения по поводу того, что попытки найти объяснения инцестным сюжетам в исторической и этнографической действительности якобы не соответствуют материалу, что миф выступает в качестве коллективного «фиктивного» опыта мне представляются необоснованными. Ведь если инцестные сюжеты в мифах несли определенную профилактическую функцию, должны были предостеречь от нарушения табу, то, следовательно, такая опасность была вполне реальной, а не фиктивной, иначе само существование подобных мифов становилось абсолютно бессмысленным. Нельзя запретить то, чего не существует в природе и не представляет опасности. Поэтому есть все основания думать, что содержащийся в мифах призыв соблюдать запрет на близкие кровнородственные половые связи вызывался именно тем, что такие связи были и несли в себе реальную угрозу. Причем они, судя по популярности инцестных сюжетов в мифах и легендах, были довольно распространены. Сами мифы с подобным содержанием есть не что иное, как способ борьбы с этим нежелательным явлением.

Мифы хотя и отсылают к неопределенно далекому мифологическому прошлому, однако отражают реальные картины своего времени, скрытые явления и процессы, тайные желания и влечения. Убедившись в гибельности близких кровнородственных сексуальных связей, человечество наложило на них строжайшее табу. Однако половое влечение к родственникам, конечно, не исчезло и сохранилось не только в соответствующих запретных действиях, но и в фантазиях и сновидениях, во влюбленности молодого человека в зрелую женщину или девушки — в немолодого мужчину, которые являются ничем иным, как прообразами (компенсациями) матери и отца. Важно подчеркнуть, что инцестуальные контакты, во-первых, не единообразны и подлежат классификации, что и будет сделано ниже, и, во-вторых, они вечны.

Не на протяжении всей истории человечества, а только с начала строительства цивилизации, медленно и постепенно инцест стал рассматриваться как нечто страшное, проклятое, извращенное, а поэтому подлежащее строжайшему запрету. Особенно отвратительным грехом считались кровосмесительные контакты между родителями и детьми, поскольку они считались возможными благодаря власти и силе родителей, которые таким способом порабощали своих детей. Совершенно неприемлемой была мысль о том, что человек может проникнуть туда, откуда он вышел. Однако во влечении мифологического героя к матери можно усмотреть его тайную надежду на преодоление соответственной смертности, если его мать родит от него такого же, как он. Инцест с матерью можно интерпретировать и как потребность возвращения в спасительное материнское лоно, единственное место, где можно найти покой и защиту от жизненных невзгод. Такое желание — не психоаналитическая фантазия. Его мне приходилось слышать не раз в клинических беседах от лиц, жизнь которых сложилась весьма неудачно.

Попытаемся поставить проблему так: является ли для природы инцест естественным явлением, присущим живым существам? Положительный ответ представляется очевидным. Если это так, то, значит, человек, цивилизация, запрещая его, исправляет природу, причем очень существенно, поскольку кровосмесительные союзы приводят к вырождениям. Названный ответ не должен представляться удивительным, поскольку и во многих других делах человек активно исправлял и исправляет природу. Она же «действует» наподобие царя Эдипа — вслепую, по неведению, а поэтому не просчитав возможные трагические последствия, не задумываясь над судьбами человеческого рода. Инцест, по справедливому мнению К. Г. Юнга, представляет собой подлинный инстинкт, и можно с полным правом заметить: то, что никому не нравится и никем не желаемо, обычно незачем бывает запрещать.

Инцест не мог не привлекать к себе самого пристального внимания сексологов и психиатров. Так, Р. Крафт-Эбинг писал, что только при неимоверно сильной чувственности и ущербности в морально-правовых представлениях может развиться половое влечение к близким родственникам. В семьях отягощенных инцестом иногда имеют место оба эти условия. У мужчин алкоголизм и состояние опьянения, у женщин слабоумие, задерживающее развитие стыдливости, а порою ведущее и к эротизму, — вот те условия, которые благоприятствуют осквернению кровного родства. Внешним условием, способствующим этому, является недостаточное разделение полов в пролетарских семьях. Патологическое влечение к близким родственникам наблюдается у людей с врожденным и приобретенным состоянием умственного недоразвития, а изредка у эпилепсиков и у параноиков.

Вместе с тем Р. Крафт-Эбинг делает очень важный вывод о том, что «во многих случаях, если не в большинстве, не удается доказать патологической основы для этих преступлений»[12]. Как можно полагать, в этих словах звучит сожаление по поводу того, что нельзя объяснить инцест наличием психической болезни, однако никаких объяснений Р. Крафт-Эбинг не приводит, хотя и описывает ряд случаев компульсивного, неудержимого сексуального влечения к близким родственникам.

Ф. С. Каприо приводит результаты изучения 203 случаев инцеста, полученные доктором С. К. Вейбергом, который считает, что перенаселенность в доме в определенной мере способствует ускорению инцестной близости среди членов семьи, предрасположенных к инцесту. Он также обнаружил, что инцест отца с дочерью имел место обычно в такой семье, где отец играл доминирующую роль; инцест между сибсами (братом и сестрой) — там, где отец не являлся главой семьи, а инцест матери с сыном — в тех семьях, где доминирующим влиянием обладала мать. С. К. Вейнберг утверждает, что агрессивными участниками инцеста являются сексуальные девианты, склонные к пьянству, люди импульсивные, взвинченные, нервные, раздражительные, одинокие и угрюмые, некоторые из них являются психотиками. Во многих случаях инцестные отношения включают в себя разнообразные парафиличеcкие действия, такие как фелляция и куннилингус, а также акты садомазохистской природы.

Проведенное С. П. Поздняковой обследование 1405 мужчин, обвиняемых в сексуальных преступлениях и прошедших стационарную судебно-психиатрическую экспертизу во ВНИИ общей и судебной психиатрии им. В. П. Сербского в 80‑е годы (за 10 лет), показало, что число лиц с правонарушениями инцестного характера составило 7,5% (из числа тех, у которых зафиксированы нарушения полового влечения по объекту, причем только в отношении лиц старше 16 лет). Оказалось, что к инцесту чаще всего склонны люди с органическим поражением головного мозга, больше с шизофренией и особенно страдающие алкоголизмом и алкогольным психозом. Немало лиц с наклонностью к инцесту встречается и среди психопатов, особенно тормозимого круга с присущими им робостью, нерешительностью, чувством собственной неполноценности. Они не могут легко устанавливать знакомства, а тем более сексуальные контакты, поэтому их половое влечение нередко приобретает извращенные формы.

По данным С. П. Поздняковой, у лиц, страдающих алкоголизмом, половые расстройства выявлены в 68,7% случаев. Чаше всего это были педофилия и инцест[13].

Ф. С. Каприо, раздумывая над результатами, полученными С. К. Вейнбергом, отмечает, что инцестное поведение мотивируется «любовью», собственническим отношением либо сексуальной похотью. В своих заключениях С. К Вейнберг подчеркивает, что отвращение к инцесту является скорее социальным, чем биологическим. Инцестное табу существует только среди людей, его нет среди животных[14]. Для нас в этой эмпирической информации С. К. Вейнберга важно следующее:

— инцесту способствует перенаселенность жилища, что, конечно, характерно для семей с низким достатком;

— инцест между родителями и детьми имеет место в случаях, если первые играют доминирующую роль в семье, следовательно, они подчиняют себе детей, принуждая их к кровосмесительному сожительству;

— агрессивные участники инцеста обладают рядом психологических и психопатологических особенностей.

Однако эти данные нельзя считать объяснением причин инцеста, поскольку:

— в большинстве перенаселенных жилищ нет никаких кровосмесительных контактов, но такие контакты встречаются во вполне благоустроенных жилищах, в богатых домах;

— в большинстве семей, где доминируют родители, их подавляющая роль заключается отнюдь не в инцестных посягательствах, а в контроле, пусть даже навязчивом, мелком, жестоком, за образом жизни своих детей, подчинении их определенным традициям и стандартам;

— те психологические и психопатологические черты, которые имеются у лиц, склонных к инцесту, с легкостью можно обнаружить и у других людей.

Ф. С. Каприо, несомненно, прав, утверждая, что инцест взаимосвязан с гомосексуализмом и бессознательно лежит в основе таких гетеросексуальных затруднений, как импотенция и фригидность. Он оказывает сильное влияние на образ жизни и всю интимную жизнь человека, однако все эти соображения, в сущности, добавляют не очень много к нашим знаниям о причинах исследуемого явления. Велик соблазн объяснить инцест психическими расстройствами, но пока такие попытки оказались несостоятельными. Вместе с тем ряд эмпирических исследований показывает, что психические расстройства могут активно способствовать нарушениям закона или морали, но не должны рассматриваться в качестве их причин. Их роль в первую очередь проявляется в том, что они растормаживают влечения, снимают субъективный контроль, мешают должному усвоению социальных норм, регулирующих половое поведение.

Думается, что необоснованны суждения тех сексопатологов, которые считают, что у людей, живущих в тесной близости с раннего детства, не возникает сексуальный интерес друг к другу. Однако если бы совместное воспитание в детстве исключало бы инцест, он не получил бы такого распространения. Например, кровосмесительной связи между братом и сестрой вовсе не мешает, а, напротив, может способствовать то, что они вместе росли и воспитывались. Если родственники, вступая в интимные отношения, не знали о своем родстве, то их нельзя считать виновными в инцесте. Поэтому Эдип — лишь жертва судьбы, игрушка в руках богов, которые его заставили сделать то, что сами всегда желали и охотно разрешали себе. Мифотворец же хотел показать людям, насколько опасно кровосмешение и что он должен быть наказуем.

3. Лев-Старович приводит результаты исследования инцеста в разных странах. Так, изучение этой проблемы в Польше показало, что наиболее распространенной формой инцестного контакта является контакт отец — дочь. Различаются три типа таких отцов: отцы-интроверты, отцы-психопаты (со склонностью к промискуитету) и отцы с психосексуальным инфантилизмом (со склонностью к педофилии). Жертвы инцеста нередко сами провоцируют своих отцов, а 75% дочерей не возражали против половой близости с ними. По данным ряда западных ученых, почти 15% женшин имели инцестный опыт взаимоотношений со своими отцами или дядями, причем более распространено инцестное поведение отцов по отношению к родным, а не приемным дочерям. Есть также данные о том, что 10% насильников в свое время участвовали в инцестных контактах со своими матерями, сестрами или тетками. Анализ 26 случаев инцеста в северной Ирландии показал, что такие связи чаще возникали в многодетных семьях, относящихся к наиболее ущемленным слоям общества. Средний возраст дочерей 8,5 лет, отцов — 32,5 года, связи продолжались от 4 месяцев до 12 лет при частоте инцестных контактов от ежедневных до одного раза в неделю.

Очень интересна психиатрическая информация об участниках инцестных отношений, которая была получена в ходе названного североирландского исследования. Из обследованных мужчин 14 были психопатами, 5 — агрессивными психопатами и 4 — алкоголиками, но ни у одного из них не было выявлено признаков «больших» психических заболеваний или психоорганического синдрома. Из дочерей у 11 отмечались личностные расстройства и промискуитетные тенденции, 4 были проститутками, а 4 наблюдались у психиатров. Генез инцеста автор исследования склонен толковать с позиций социокультурной теории, отмечая, что ни один из отцов не был психически больным человеком, все они видели идеал мужчины в супермене, супруги их отличались чрезмерной терпимостью, а большинство дочерей воспринимали поведение отцов как нормальное явление.

Лев-Старович приводит результаты и других исследований инцеста, в частности проведенного в Польше в 1970–1975 гг. анализа 310 случаев. Общими характерными чертами семей, в которых он имел место, были: многодетность, финансовые проблемы и выраженная материальная зависимость жертв от преступников. Основной причиной инцестного поведения был алкоголизм и злоупотребление алкоголем. Данные французского исследования, по мнению автора, свидетельствует о том, что инцестные отношения можно считать признаком «семейной дисфункции». В такой ситуации подобные отношения между членами семьи являются средством сохранения ее целостности и предотвращают распад. В противоположность общественным нормам в этих семьях возникает «внутреннее семейное право», отражающее страх перед внешним миром и запрещающее выход за пределы семейной группы. Семейная общность воспринимается как взаимная принадлежность друг другу, которая распространяется и на половые отношения включительно. Подобное функционирование семьи требует тайного поведения, сохранение же тайны в первую очередь необходимо для того, чтобы вина не упала на весь дом. Поэтому каждый член семьи старается быть верным этому семейному миру гармонии.

Обсуждаемые семьи живут в своем замкнутом мире, а отсутствие контактов с внешним миром связано с его оценкой как общества, нормы которого противоречат внутрисемейным нормам, являющимся более понятными и простыми. Внутри замкнутой семейной системы может существовать множество предрасполагающих факторов или комплексов, которые ложатся в основу семейной патологии, выражающейся в том числе и в инцесте. Например, если мать «делегирует» дочь для выполнения роли жены сына (ее брата). стремясь избежать конфликтов, возможных при супружестве сына, и таким способом предотвратить распад семьи.

Вербальные контакты в инцестных семьях, продолжает 3. Лев-Старович рассказ об упомянутом французском исследовании, как правило, лаконичны, разговоры на сексуальные темы табуированы. Лица извне воспринимаются членами семьи как чужаки. Члены этих семей позволяют попирать собственную индивидуальность во имя тождественности семейной группы в целом, а семейные роли при этом очерчены слабо[15].

Высказанные соображения относительно причин семейного инцеста представляются очень важными, тем более, что они отходят от традиционных объяснительных схем, наиболее значимыми элементами которых выступают алкоголизм и психические аномалии, не достигшие психотического уровня. Семьи, в которых инцест выступает в качестве инструмента их сплочения и которые находятся в социально-психологической и нравственной изоляции от общества, очень напоминают первобытные семейные кланы, замкнутые, настороженные, постоянно ожидающие опасность и готовые к ее отражению, страшащиеся чужаков и чужих влияний. То, что сексуальные потребности удовлетворяются в рамках самой семьи, препятствует проникновению в нее посторонних (например, мужа дочери или жены сына), обеспечивает ее психологическую и фактическую целостность и предотвращает распад. Подобная семья выступает в качестве гаранта безопасности для своих членов.

По-видимому, изоляция семьи по такому типу может повлечь за собой различные кровосмесительные патологии. Но здесь особое внимание следует обратить на схожесть инцестной семьи с первобытной, дикарской семьей, главным образом, по ее социально-психологическим характеристикам и отношению с окружающим миром. Думаю, что в данном случае мы имеем дело с психологическим возвратом древнейшего семейно-сексуального опыта в современность. Это — невспоминаемый коллективный опыт, обладающий возможностью возвращения скорее всего по архетипическим механизмам.

Однако эту гипотезу не надо воспринимать так, будто социально изолированная семья является причиной инцеста в ней, такая семья создает психологические условия для возрождения инцеста, имеющего древнейшие корни. В этом аспекте отчужденная семья играет такую же способствующую кровосмешению роль, как алкоголизм или психические расстройства. Но таких семей немного, в других же скученность, неприкрытость, постоянная жизнь на виду создает сексуальные соблазны, особенно сильные для тех, кто по причине своей замкнутости, стеснительности, неуверенности, врожденных или приобретенных аномалий внешности (уродов), интеллектуального недоразвития, алкоголизации и т. д. не может установить нормальные половые связи вне своей семьи, ибо он принят только в ней. Как мы видим, и здесь социальная изоляция индивида, а не семьи, играет патогенную роль.

Приведенные выше слова Р. Крафт-Эбинга о том, что в большинстве случаев не удается доказать патологическую основу преступлений инцестного характера, подтверждается и современными психиатрическими исследованиями. При этом роль психической патологии следует понимать не только в смысле ее фиксации в конкретном случае, но и в доказывании того, что указанная патология привела к данным последствиям или, в крайнем случае, сыграла в этом существенную роль. Так, Ю. В. Ковальчук, которая провела интересное исследование инцестных проблем, пришла к выводу, что анализ нозологической квалификации психических расстройств свидетельствует о представленности широкого спектра диагнозов. Однако в основной группе достоверно чаше, чем в группах сравнения, встречался диагноз «хронический алкоголизм» и «эмоционально неустойчивое расстройство» личности. При нозологической неоднородности психических расстройств у лиц, совершивших инцестные действия, и незначительной доле эндогенных заболеваний и умственной отсталости наиболее часто выявляются органические поражения головного мозга с ведущим значением ранних дизонтогенетических (преобладание задержки развития) и последующих экзогенных органических воздействий, преимущественно алкогольного генеза.

Как отмечает Ю. В. Ковальчук, большинство испытуемых из семей, в которых имеют место инцестные отношения, не удовлетворены половой жизнью в браке, у многих отмечаются функциональные сексуальные расстройства, что свидетельствует о недостаточной гетеросексуальной апантации. Этому сопутствует стабильность подобного супружества, которое чаще носит длительный характер, является многодетным, что отражает неоднозначные связи между инцестным поведением и поддержанием устойчивых семейных отношений. Автор выделяет пять механизмов инцестного поведения:

1. Нарушение дифференцировки объекта не только по социальной, но и видовой и половозрастной принадлежности с педофильным и геронтофильным выбором.

2. Иерархическое доминирование, когда инцест становится способом поддержания иерархии в замкнутом семейном пространстве.

3. Подмена объекта, когда происходит размывание внутрисемейных ролей с формированием новых пар: «взрослый — взрослый» или «ребенок — ребенок» в результате нарушения межпартнерского взаимодействия и иерархии.

4. Случайная форма инцеста, когда действия однократны в состоянии опьянения с последующим ощущением чуждости содеянного.

5. Инцест в рамках патологии сексуального влечения (эксгибиционизм, педофилия и т. д.) с реализацией соответствующих парафильных механизмов[16].

Общественная опасность инцеста настолько очевидна, что ее попросту не стоит обсуждать. Не будем касаться и вопросов ответственности за инцест, оказания помощи пострадавшим от него и т. д., поскольку это не входит в предмет настоящего исследования. Наша задача — выяснить природу и причину этого явления и в конечном счете показать, что оно представляет собой отрицание цивилизации. Не случайно мифотворец помещает сакральный инцест в начало времен.

Можно выделить следующие виды инцеста:

— инцест, при котором жертвой становится ребенок, — «педофильный» инцест;

— кровосмешение в случае принудительной изоляции одного из субъектов инцеста. Такое наблюдается в исправительных учреждениях, когда к осужденному (заключенному) приходят на свидание матери или сестры, — «принудительный» инцест;

— кровосмешение, происходящее в обычной жизни без каких-либо чрезвычайных ситуаций, — «житейский» инцест;

— инцест в семье, в которой постоянно пьющий и буйствующий отец жестоким обращением заставляет вступать в интимную связь свою дочь, — «патриархальный» или «алкогольный» инцест;

— инцест в семье, в которой жестокая доминирующая мать склоняет к сожительству сына, — «матриархальный» инцест.

Разумеется, можно привести и другие разновидности инцеста. Здесь указаны наиболее часто встречающиеся, особенно это относится к тем, которые я назвал «педофильными» и «житейскими». К «принудительному» инцесту мифология относит ситуации, когда иным путем невозможно продлить род. В таких обстоятельствах оказались библейские Лот и его дочери.

Классификации, или типологии, инцеста могут быть разработаны не только по критерию складывающихся ситуаций, но и по иным признакам, например, степени родства, возраста участников, длительности интимных связей, мотивации и т. д.

Э. Вебер, ориентируясь на этнологию, географию, мифологию и другие признаки, различает инцест как:

эстетский аргумент;

насилие в контексте властных отношений;

феномен заместительный, викарный;

педофильный феномен;

этнокультурный феномен;

инициальный феномен;

психоаналитический феномен или «комплекс».

2.2. Инцест в психологическом (психоаналитическом) свете

Вечность кровосмесительных влечений предопределена тем, что они появились и сформировались в молодой психике нового обитателя земли — человека, который унаследовал это от своих животных предков. В этот импринт-период они намертво впечатались в его психику и закрепились там благодаря первобытному опыту. Психология же, которая является носителем нравственных представлений, не смогла и не сможет вытеснить их оттуда. Запрет на инцест стал формироваться тогда, когда люди поняли, что он губителен для них и может привести к вырождению. Однако тяга к нему оставалась настолько сильной, что человек вытеснил его в мифологию, разрешив Богам то, что запрещал себе. Внешне это выглядело вполне благопристойно, ведь кровосмешению предавались не смертные и грешные люди, а управляющие ими высшие властелины — боги, воля и желания которых не могли быть чем-то ограничены. Положение изменилось в таких монотеистических религиях, как иудаизм и христианство, которые далеки от эллинистической изнеженности и изысканности любви, их боги суровы, у них нет интимной жизни и эротических слабостей.

Получается, что у богов один кодекс поведения, а у людей — другой. На самом деле он один, и написан одной и той же рукой, которая собственные грязные влечения стыдливо предписала Богам в надежде, что ее никто не осудит и не заметит обмана. Природа не имеет ни малейших представлений о моральной чистоплотности, ее проявления могут быть весьма опасны.

Тяга к инцесту представляет собой первоначальное предрасположение полового влечения человека, не интериоризировавшего культурные нормы. Общественно приемлемое сексуальное поведение всегда есть опосредованное поведение, в процессе формирования которого должны образовываться тормозящие, контролирующие и поощряющие механизмы. Здесь нет задержки в позитивном развитии, поскольку нет самого такого развития, которое надо видеть в восприятии и закреплении в личности социальных норм. Следовательно, инцест есть инфантильное явление — делается то, к чему влечет. Не может быть никакого запрета в первобытном племени, которое не выработало табу на инцест. Инфантильность в том, что человек реализует запретное половое влечение, поскольку такова его личность. В контексте поисков ответов на происхождение и причины инцеста невозможно игнорировать теорию 3. Фрейда об эдиповом комплексе[17].

Э. Вебер, пытаясь объяснить обращение 3. Фрейда именно к образу Эдипа, пишет, что тягостное расследование Эдипа (обстоятельств гибели Лая), повлекшее дальнейшие события, и его трагическое познание минувшего в целом отвечали патогенетически-терапевтическим представлениям Фрейда и, главное, его аналогичным личным переживаниям. Для Фрейда важны были не только, а подчас и не столько инцестуозные мотивы, сколько связанный с ними комплекс вины (и страха наказания). Мотив же этот — понесенная Эдипом кара — очень ярок именно в «Царе Эдипе». Этот второй комплекс, получивший название «комплекса кастрации», наряду с «комплексом Эдипа», занимает центральное место в построении классического психоанализа[18].

Фрейдовская трактовка «Эдипа» Софокла весьма вульгарна и поверхностна, считает Э. Вебер; нельзя также исключить тот факт, что Фрейд видел всегда лишь то, что хотел видеть, до казуистики. «Царь Эдип», — пишет Э. Вебер, — так называемая трагедия рока; ее трагическое действие покоится на противоречии между всеобъемлющей волей богов и тщетным сопротивлением людей. Фрейд формулирует основное откровение психоанализа, нещадно подчиняя своим рассуждениям логику и мифа об Эдипе, и одноименной трагедии Софокла (для него они идентичны), отмечая любые контексты, за исключением инцестуозного, и укладывая сложнейший, неоднозначный древний сюжет в прокрустово ложе своих интерпретаций»[19].

На протяжении документированной истории цивилизации верховенствовал принцип реальности, считал Г. Маркузе. Этот принцип модифицирует как инстинкт жизни, так и инстинкт смерти, но развитие последнего становится полностью понятным только в свете развития инстинкта жизни, т. е. репрессивной организации сексуальности. Именно сексуальные инстинкты принимают на себя основную тяжесть принципа реальности, который в конечном итоге стремится утвердить приоритет генитальности и подчинить ей частичные сексуальные влечения, подключив их к функции произведения потомства. Этот процесс приводит к отвлечению либидо от собственного тела на внешний объект противоположного пола, а удовлетворение частичных влечений и не связанной с деторождением генитальности в соответствии со степенью их независимости подвергается табуированию как перверсия сублимируемая или трансформируемая во вспомогательный момент сексуальности, связанной с произведением потомства[20].

Конечно, принцип реальности в конечном итоге стремится утвердить приоритет генитальности, если под генитальностью подразумевать воспроизводство человеческого рода. В этом, собственно, заключается основная цель этого рода, сама же генитальность обеспечивается множеством средств и форм. Однако не принцип реальности, который по определению может быть только у людей, приводит к отвлечению либидо от собственного тела на внешний объект противоположного пола. Это отвлечение чисто биологического происхождения, и способность к нему передается генетическим путем. Так же поступают все животные, однако применительно к ним просто абсурдно говорить о принципе реальности.

Вместе с тем подчинения всех проявлений и форм сексуальности детородной функции не происходит, да и не может происходить, иначе человек ничем не отличался бы от животного. Сексуальность вне рождения детей с древнейших времен приобрела вполне суверенное существование, это самостоятельная ментальность, подчиняющаяся, разумеется, внешним социальным условиям, но еще обладающая собственными механизмами, закономерностями и смыслами, что более чем полно отразило искусство. Можно поэтому сказать, что деторождение лишь часть функций сексуальности, очень важная часть, даже важнейшая, но все-таки не единственная.

3. Фрейд считал, что, не будучи организованной в качестве «служебной», сексуальность стала бы препятствием для всех несексуальных и, следовательно, всех цивилизованных общественных отношений даже на ступени зрелой гетеросексуальной генитальности. С подобным утверждением без каких-либо комментариев трудно согласиться, и больше всего вызывает возражение сведение сексуальности к ее «служебной» функции, т. е. деторождению. В своей полифункциональности сексуальность активно способствует всем цивилизованным общественным отношениям. Понятно, что, если бы не было деторождения, всё остальные проблемы общества попросту бы исчезли. Поэтому-то человечество так преследует инцест, который может привести к его вырождению.

3. Фрейд обоснованно допускал, что иногда сексуальные извращения кажутся не просто отвратительными и чудовищными, но как будто соблазнительными и вызывающими в глубине души тайную зависть к тем, кто ими наслаждается. В действительности же извращенцы скорее жалкие существа, очень дорого расплачивающиеся за свое трудно достижимое удовлетворение[21]. В самом деле, половые извращенцы, за исключением, пожалуй, серийных сексуальных убийц, обычно представляют собой убогое зрелище, они запуганы, тревожны, неуверенны в себе. Так что эти опровергатели цивилизации далеко не всегда предстают грозными мужами, не почитающими условность. Их отличительной особенностью является то, что они центрированы, т. е. в большинстве случаев подчинены своему половому влечению, которое образует центр всех их интересов и личности в целом. Они все время испытывают страх, что об этом станет известно другим, отсюда нарастание, заострение паранояльных черт их личности.

Тем не менее, совершая инцестные действия, человек всегда выигрывает в психологическом плане, что особенно заметно тогда, когда имеет место попытка компенсации каких-то психологических или социальных дефектов личности. Именно эти дефекты детерминируют кровосмесительные поступки, а иногда способ разрешения субъективно воспринимаемой и оцениваемой собственной жизненной ситуации.

Поэтому можно сказать, что внутренние причины таких поступков связаны с особенностями представления человека о самом себе, с «Я» — концепцией, самоприятием, а также с потребностью получения максимума удовлетворения и тем самым подтверждения (и утверждения) своей личности. Дело в том, что инцест, наряду с каннибализмом и убийством детей, составляет группу таких поступков, которые посягают на сами основы человеческого существования и сосуществования, а потому вызывают наибольшее осуждение окружающих и всего общества, для их оправдания и самооправдания трудно, а в некоторых случаях и невозможно, найти аргументы. Вот почему будет достаточно обоснованным предположение, что виновному во что бы то ни стало нужно было их совершить и тогда он получал тот несравненный психологический выигрыш, о котором сказано выше. Выигрыш действительно должен быть огромен и иметь поистине бытийное значение, чтобы человек мог решиться на соответствующее действие.

При этом столь острая нужда может и не осознаваться. Более того, я полагаю, что эта нужда принципиально не осознаваема личностью в аспекте понимания ее глубинного субъективного смысла так же, как, например, собственная психологическая структура. Ведь нужда, потребность, тем более острая, всегда отражает существенную зависимость от чего-то, что имеет жизненно важное значение, и чем жестче эта зависимость, тем выше вероятность, неотвратимость совершения определенных действий, в данном случае сексуальных; соответствующие им переживания всегда глубоко интимны, очень часто непонятны самому индивиду. Но осознавать названную зависимость, тем более лежащую в плоскости витальных переживаний, всегда очень травматично для субъекта, и в этом он редко признается самому себе.

Инцест представляет собой несоциализированное, нецивилизованное сексуальное влечение. О его пагубных последствиях знают и дикари, поэтому он вызывает страх, который в свою очередь влечет наказание. При этом, как показал, например, 3. Фрейд применительно к австралийцам, соплеменники не ждут, пока наказание виновного за нарушение этого запрета постигнет его, так сказать, автоматически, как при других запретах тотема (например, при убийстве животного-тотема), а виноватый самым решительным образом наказывается всем племенем, как будто дело идет о том, чтобы предотвратить угрожающую всему обществу опасность или освободить его от гнетущей вины. В Австралии обычное наказание за половое сношение с лицом из того же тотема — смертная казнь.

О том, что австралийцы очень боятся инцеста, свидетельствует тот факт, что такое жестокое наказание полагается и за мимолетные любовные связи, которые не привели к деторождению[22]. Все это говорит об одном: речь идет о предотвращении действительно грозной опасности всему обществу. Не имеет значения, что некоторые члены тотема в реальности не были родственниками, главное что их воспринимали как таковых, а интимные отношения между ними, составлявшими единство, считались смертельно опасными. К этому выводу люди пришли на основании собственного опыта, наблюдая результаты кровно-родственного сексуального общения.

Наверное, не должно быть сомнений, что в некоторых случаях влечение ребенка к своему родителю противоположного пола является эротическим, вызывая неприязнь и ревность к другому родителю. Однако трудно, а подчас и невозможно, утверждать, является ли такое влечение эротическим или же это просто желание полностью владеть вниманием и временем своего единственного кумира. Сам Фрейд ставит вопрос, имеют ли они право в этом зачаточном состоянии носить название сексуальных. Утверждение его о том, что сновидения о смерти родителей в огромном большинстве случаев касаются родителя одного пола со спящим, практически ничего не доказывает, поскольку тот, чья смерть предстает в сновидении, просто захватывает все время и внимание матери (отца). Даже если предположить, что отношение ребенка к одному из родителей носит эротический характер (что совсем не представляется доказанным), то отсутствуют убедительные аргументы, что такое присуще всему человечеству. Если же все-таки допустить наличие подобного влечения ребенка к родителю, это можно понимать как реализацию генетики унаследованной психологической информации, не испытавшей на себе корректирующего влияния культуры.

В психоаналитической литературе об Эдипе особую роль иногда играет Сфинкс, таинственное существо, стоящее у врат его судьбы как символ возвращения неотвратимого. Сфинкс, дочь Ехидны, — двойственное существо: сверху — прекрасная мать, привлекательная, добрая, любящая, заботливая, а снизу — страшная, звериная, превращенная запретом кровосмешения в нагоняющего ужас зверя. Таким Сфинкс предстает в глазах фрейдистов, но их подход к ее пониманию может вызвать несогласие. Во-первых, далеко не все вызывают у сына светлые и добрые чувства любви, даже если они снизу омерзительны, о чем он ничего не знает; есть, конечно, и совершенно другие матери, целиком ассоциировавшиеся с отвратительным зверем. Если же принимать за исходную точку зрения фрейдизма о наполнении подструктур психики двойственной природой матери, то нижнюю часть психики можно наполнить инцестным содержанием, точнее — страхом перед инцестом только в случае, если исповедывать пансексуалистское мировоззрение фрейдизма. «Нижнюю» часть матери вполне можно наполнить другим содержанием, например неудовлетворенностью тем, как мать растила и воспитывала ребенка, если она вместо ласки и любви демонстрировала пренебрежение, грубость, агрессию, нежелание считаться с ребенком и его чувствами и т. д. Образовавшиеся от такого детства раны не только исключительно болезненны и кровоточивы, но и обладают опасностью сохраниться у человека на всю жизнь.

Каково отношение психоаналитических исследователей инцеста к проблемам его причин? Полагаю, что они могут быть активно использованы в качестве одного из объяснений этого явления, его механизмов и возможностей подавления и связанных со всем этим психотравмирующих переживаний, но на индивидуальном уровне. Психоанализ не претендует и не объясняет происхождение инцеста на филогенетическом уровне.

По мнению К. Г. Юнга, в случае кровосмешения, которое было священным ритуалом богов и мистической прерогативой царей, мы имеем дело с архетипом коллективного бессознательного, который по мере роста сознания оказывал все большее воздействие на осознаваемую жизнь. Сегодня с уверенностью можно сказать, что дела обстоят так, что с кровосмешением мы встречаемся только в криминологии и психопатологии секса. Однако открытие Фрейдом «эдипова комплекса», особого случая общей проблемы кровосмешения, реактивировало эту древнюю проблему.

Сегодня медики знают, что проблема кровосмешения практически всемирна, она немедленно выходит на поверхность, когда обычные иллюзии уходят с переднего плана. Но они знакомы в основном только с патологической стороной этой проблемы и оставляют погруженной в проклятие ее название, не вняв тому уроку истории, который учит, что болезненная тайна консультационного кабинета — это просто зародышевая форма проблемы, которая в надличностной форме церковной аллегории и в ранних фазах естественных наук создала символизм невероятной важности. Здесь медики не имеют представления о духовном сокрытом смысле. Если бы они это увидели, то поняли бы и то, каким образом исчезнувший дух возвращается к каждому из нас в непристойном, предосудительном облачении, погружая определенным образом предрасположенных людей в беспрерывное смятение. Психопатологическая проблема кровосмешения является отклоняющейся от нормы, естественной формой единения противоположностей, единения. которое либо вообще никогда не было осознано как психическая задача, либо если и было когда-то осознано, то потом вышло из поля нашего зрения[23].

Инцест действительно есть форма единства противоположностей, которые в сексуальном отношении вроде бы никогда не смогли бы его обрести, однако это происходит. Что касается возвращения к нам в кровосмешении исчезнувшего духа, то он может быть представлен и как не нарушаемое в древности сексуальное единство противоположностей. Во всяком случае как дух, т. е. нечто неуловимое, которое возвращается к нам. По-существу, дух — это животная страсть, подавляющая любую противостоящую ей мысль, которая может стать на пути детской жажды исполнения желаний, вселяя в человека чувство новоприобретенного права на существование. Дух может посещать человека в разных обличиях, в том числе в виде бессознательного эротического влечения взрослой девушки к отцу, но для нее главная опасность — это Чудовище, символизирующее мужскую силу и любовь. Она предуготовлена ко встрече с ним не в последнюю очередь страхом перед инцестом, который представляет собой такое же социальное достижение, как и его запрет.

Упрек К. Г. Юнга в адрес медиков, что они знакомы лишь с патологической стороной инцеста, вряд ли справедлив: на то они и медики, чтобы обращать внимание как раз на это, осознавая, что кровосмешение несет угрозу человеку. Но мы знаем (а это, возможно, значимо для психотерапевтического лечения), что инцест вырвался из первозданного хаоса. В качестве некоего духа он становится чаще всего бременем для человека, который ощущает его в себе, поскольку невидимой чертой отчуждает от остальных людей.

К. Г. Юнг писал, что существование элементов инцеста не только вызывает интеллектуальные затруднения, но и (что всего хуже) эмоционально осложняет терапевтическую ситуацию. Этот элемент таит в себе самые потаенные, болезненные, пылкие, нежные, стыдливые, робкие, причудливые, аморальные, но в то же время священнейшие чувства, доводящие до полноты неописуемое и необъяснимое Богатство человеческих взаимоотношений и придающие им непреодолимую силу. Подобно щупальцам осьминога, они невидимо обвиваются вокруг родителей с их детьми[24]. С тем, что эти чувства могут быть потаенными, болезненными, пылкими, даже нежными и робкими, согласиться можно. Но вызывает самый резкий протест утверждение, что такие чувства священнейшие, ведь они вызывают отвращение у всех людей. Священнейшее, даже просто «священное» не запрещается, тем более на протяжении практически всей истории цивилизации. Трудно представить себе, что К. Г. Юнгу неведомы многочисленные случаи грубого подавления и сексуального насилия в отношении детей и подростков со стороны пьяных отцов, причем их сексуальный произвол может продолжаться длительное время. Вряд ли такие и вообще кровосмесительные сексуальные связи можно назвать «неописуемым Богатством» человеческих взаимоотношений, придающих им непреодолимую силу. Подобные рассуждения и оценки очень напоминают «Философию в будущее» де Сада[25].

По мнению К. Г. Юнга, «инцест символизирует воссоединение со своей собственной сущностью, он означает индивидуализацию или становление самости, а поскольку последняя столь жизненно важна, он обладает жутковатой зачаровывающей силой — вероятно, не столько как грубая реальность, сколько как психический процесс, контролируемый бессознательным… именно по этой причине, а вовсе не из-за отдельных случаев человеческого инцеста считалось, что первые боги производили потомство в инцесте. Инцест — попросту соединение подобного с подобным, представляющее собой следующую стадию в развитии первобытной идеи самооплодотворения»[26].

Это утверждение можно принять лишь при условии, если считать инцест путем к обеспечению психологической неделимости и целостности личности. Но может ли он выполнить такую функцию, если ведет к вырождению человечества, распаду личности через патологию ее психики. Не лучше ли предположить, что в кровосмешении заложена лишь идея воссоединения — и только, но не предвосхищен его результат, который на поверку оказался самым пагубным именно при инцесте. Первые же боги производили потомство в инцесте потому, что люди, влекомые к такой форме интимной близости, в силу запрета не могли реализовать ее, но в то же время не в состоянии совсем отказаться от нее, делегировали это Богам. Люди стали испытывать тайное наслаждение от того, что наконец-то нашли на небесах некую сферу, причем очень важную, духовную, высшую, где их первозданное желание может быть удовлетворено. Идея инцестуальной перогамии возникает и в цивилизованных регионах, перейдя из сферы физиологической в духовную.

Инцест оказался западней для человечества — одной из многих, из которой не видится выхода. Эту ситуацию очень точно обрисовал К. Г. Юнг: «Противно естеству совершать инцест, и противно естеству не подчиняться жгучему желанию. В то же время именно природа подсказывает нам подобную позицию, вызываемую либидо родства. Так обстоят дела — в согласии с высказыванием Псевдо-Демокрита: "Природа радуется природе, природа побеждает природу, природа правит природой"»[27]. Если быть предельно точным, следует пояснить: природа запретила инцест, т. е. саму себя, не сама, а руками социума, который, в сущности, поправил ее.

К. Г. Юнг слишком широко понимает инцест. Так, он обрисовывает ситуацию, когда перед взрослой девушкой встает проблема замужества. Но в ее родительской семье «муж — это отец, и желание дочери иметь мужа без того, что бы она это осознала, направляется на отца. Но это — инцест, таким образом, возникает интрига инцеста вторичного порядка»[28]. В этом слышится что-то слишком фрейдистское: стоит девице на выданье помыслить о будущем муже, у аналитика тут же появляется шаловливая мысль, что она, сама того не ведая, на психологическом уровне блудит со своим отцом. Конечно, не исключено, что в каких-то случаях, скорее всего редких, такие влечения у девушек и будут, но в большинстве случаев отец — образ, модель, абстракция того мужчины, которого девушка (именно девушка, а не взрослая женщина, уже имеющая жизненный, в том числе сексуальный, опыт) бессознательно берет себе в качестве образца будущего мужа. Я хочу сказать, что чаще всего отношение к отцу лишено эротического содержания.

Разумеется, иногда инцестные отношения между близкими родственниками ими не осознаются. В одном известном мне случае между отцом и дочерью существовали в целом теплые и доверительные отношения, но они иногда взрывались, когда отец узнавал о ее дружбе с каким-нибудь школьным товарищем; тогда он наказывал ее и предрекал, что она станет проституткой. И в дальнейшем, во время ее учебы в институте грубо пресекал ее встречи с молодыми людьми и постоянно вел назидательные беседы о том, насколько испорчены мужчины. Одна из привычек отца состояла в том, что он любил днем поспать или просто полежать в постели взрослой дочери, когда, конечно, ее не было дома. Она вышла замуж только в 40 лет, вскоре разошлась с мужем, вслед за этим умер отец. Его кончину переживала очень остро и хотела покончить жизнь самоубийством.

В другом случае молодой человек постоянно подвергал жесткой критике всех приятелей своей родной сестры, более того, запрещал ей встречаться с ними, иногда подкрепляя запреты грубой силой. Сестра и другие родственники никак не могли объяснить его поведение, сам же он говорил, что лишь заботится о сестре. «Заботы» закончились тем, что он убил молодого человека, который ухаживал за ней. Во время следствия давал путаные объяснения, но пояснил, что погибший лично ему ничего плохого не сделал.

В этих двух случаях инцест совсем не проявляется явно, он затушеван, можно только предполагать его наличие. Я их описал для того, чтобы показать, что кровосмесительные влечения могут и не опредметиться в конкретных сексуальных действиях, носить лишь косвенный, неявный характер.

2.3. Педофильный инцест

В психиатрической литературе проблема педофилии занимает значительное место среди разнообразных форм аномального сексуального поведения. Лица с такой формой патологии сексуальности проявляют большую криминальную активность с направленностью агрессивных действий на детей. Установлено, что педофилия, как и другие парафилии, нередко является результатом дисгармонии пубертатного периода и психосексуального становления, что не всегда напрямую связано с каким-либо психическим заболеванием. Педофилия имеет свои закономерности формирования, динамики и психопатологических проявлений, свои стадии и структуру.

Исследования В. А. Мишоты показали, что возраст педофильно-инцестных жертв в случае насильственного посягательства в семье колеблется от 4 до 15 лет, чаще всего подвергаются насилию дети от 3 до 9 лет. Процесс насилия, как правило, подразделяется на следующие фазы: вступительная, подготовительная; непосредственно сексуальный акт; контроль за сохранением секрета. Насильники — в основном мужчины (96%) в возрасте от 25 до 35 лет. Примерно половина виновных ранее уже совершали преступления, но в большинстве случаев их отношение к окружающим не носило агрессивного характера. В момент совершения сексуального преступления 78% этих преступников находились в состоянии алкогольного опьянения, а у 53,7% были обнаружены психологические расстройства (алкоголизм — 30,1%, психопатия — 12%, шизофрения — 7,3%, олигофрения — 2,7%, наркомания — 1,6%)[29].

Нередки случаи инцестных сексуальных отношений между матерью и сыном на фоне психологической гиперопеки с ее стороны. Инцест с матерью, по мнению американского исследователя Ф. Бука, в крайних случаях может привести к формированию стойкой ненависти в отношении женщин вообще. По данным исследователей Оклахомского университета, мужчины, пережившие инцест в подростковом возрасте, в дальнейшем страдали депрессией, не были в состоянии поддерживать длительные отношения с женщинами, имели тяжелые сексуальные расстройства; более 60% стали наркоманами.

При инцесте в семье преступниками, по моим выборочным данным, чаще являются родственники потерпевших несовершеннолетних. Обычно инцест начинается, когда ребенку от 8 до 12 лет, порой он принимает характер длительного сожительства. Если жертвами становятся дочери, то некоторые из них могут испытывать сексуальное удовольствие и гордость от того, что изменился их статус в семье, поскольку теперь они обладают определенной властью. Вместе с тем инцест у детей и подростков обычно сопровождается дискомфортом, тяжкими переживаниями, отвращением к жизни, чувством вины. Они становятся неуверенными в себе и своем месте в жизни, считают, что их жизнь уже закончена и они никогда не смогут стать уважаемыми людьми, их преследуют страхи, в том числе страхи расправы со стороны изнасиловавших их отцов, а не только спонтанные и неопредмеченные страхи, которые тоже объемлют их. Такие несчастные дочери потом могут спиваться, употреблять наркотики, начинают ненавидеть всех мужчин, в которых бессознательно ощущают отца, который изнасиловал или совратил их. В сексуальной жизни именно по этой причине бывают несчастны.

Как считают многие исследователи, значительная часть медицинских проблем подросткового возраста связана с имевшим место в детстве сексуальным злоупотреблением. Одну треть составляют внесемейные — преимущественно сексуальные — злоупотребления, а две трети — внутрисемейные, причем в половине случаев это инцест между отцом и дочерью. Многие потерпевшие нуждались в специализированной психиатрической помощи. В целом же их приводит в больницу не сам факт инцеста, а его отдаленные последствие. Последствия инцеста для психики многообразны, и их клиническая модель зависит от динамических взаимоотношений между посягателем и жертвой, преморбидного склада личности жертвы, семейных взаимоотношений и других факторов[30].

Сексологи и психиатры провели тщательное исследование и педофилии, поэтому можно привести огромное количество эмпирического материала, характеризующего лиц, совершивших сексуальные действия в отношении своих несовершеннолетних родственников. Полученные данные свидетельствуют о том, что многие из них — педофильные личности, страдающие различными психическими расстройствами. Однако, как известно, подобные расстройства не могут быть причинами инцестных посягательств на детей и подростков, как, впрочем, и причинами совершения других преступлений. Я принимаю это как аксиому, хотя вполне понимаю, что психические патологии в качестве условий могут активно способствовать названным посягательствам. Более того, совсем не случаен высокий процент психически аномальных личностей среди этих сексуальных правонарушителей. Дело в том, что писхические аномалии сами по себе выступают часто антиподами цивилизации, затрудняя усвоение индивидом норм нравственности и цивилизованного поведения, т. е. препятствуют такому поведению.

Изучение конкретных людей, совершивших сексуальные посягательства в отношении своих дочерей, показало, что они, так сказать, просто удовлетворяют свою похоть. Между возникшим у них сексуальным желанием и его удовлетворением как будто ничего нет — то, что это родная дочь и причем малолетняя, не имеет никакого значения, хотя, естественно, им известно о соответствующем запрете. Поэтому, когда у них спрашивают, порицаемо ли инцестное поведение, в большинстве случаев они отвечают положительно. А утверждение некоторых из них, что таким способом они хотели просветить свою дочь, считая что пусть лучше это сделает родной отец, чем посторонний человек, представляет собой самую жалкую попытку оправдать свое омерзительное поведение. При этом лично у меня всегда создавалось впечатление, что они не верят сами себе. Приведу такой пример.

Митос, 36 лет, алкоголик, ранее дважды судимый за кражи, был осужден за изнасилование своих двух дочерей — восьми и пяти лет. Сначала он изнасиловал старшую дочь, потом младшую, причем и ту, и другую заставлял молчать. Со старшей дочерью сожительствовал несколько лет. В содеянном не раскаивался, ни в чем себя не упрекал, о дочерях говорил спокойно.

По его рассказам, мать и отчим (отца он не знает) относились к нему очень плохо, мать никогда не ласкала. Закончив всего пять классов, стал работать пастухом, пока жил с матерью, она отбирала у него все деньги («Все время один и один, и пастухом один, но куда денешься»). Пил много, часто менял место работы. Обследование Митоса с помощью тематического апперцептивного теста (ТАТ) показало, что он является отчужденной личностью (это особенно ярко проявилось в его рассказах по картинкам 2 и 6), крайне тревожен и неуверен в себе. Нормы социальной среды не воспринимает по той удивительно простой причине, что он этой среде не принадлежит. Она ему совершенно чужда.

Конечно, не все педофильные отцы столь же отчуждены от нормальных связей и отношений, от общественных ценностей, но отчужденность — их наиболее характерная, наиболее заметная социально-психологическая черта. Во всяком случае она присутствует у всех обследованных мною лиц, виновных в совращении или изнасиловании своих дочерей.

Выше я отмечал, что такой человек насилует дочь, как только им овладеет похоть. В подтверждение приведу полностью рассказ некоего Агиркса, 31 года, полинаркомана, психопатизированной личности, ранее дважды судимого за изнасилование и грабежи: «В тот день, 24 марта, я пришел домой очень пьяный, хотел с женой переспать, она не согласилась. За это я ее побил, она бросилась к соседям. Тогда я изнасиловал нашу дочь, 5-ти лет». Этот же рассказ можно изложить так: «Не удалось удовлетворить половую потребность с женой — ничего страшного, сделаю это с дочерью. Разница, конечно, есть, но она несущественна, тем более, что наличествует элемент новизны. Захотел — и сделал».

Необходимо отметить, что некоторые из тех, которые растлили или изнасиловали своих дочерей, такие же действия совершали в отношении других детей и подростков.

Некто Тюрин, 35 лет, в мае 1984 г. у себя в доме совершил развратные действия в отношении своей 10-летней дочери. Он позвал ее к себе в постель, трогал руками за половые органы. В июне того же года на окраине села в зарослях орешника увидел 11-летнюю девочку, дочь соседей. Она, испугавшись его, пыталась убежать, но он догнал ее, сбил с ног и сдавил ей горло. Когда она затихла, дважды изнасиловал ее, причем один раз в извращенной форме. Чтобы скрыть преступление, бросил девочку в водоем, придавил тело корягой. Ни в одном из этих преступлений не признался, никаких признаков раскаяния не проявил.

Изучение Тюрина с помощью методик ТАТ и «Рисунок человека» показало, что это нерешительный и в то же время агрессивный человек, испытывающий недостаток маскулинности и уверенности в себе. Он интровертирован, даже замкнут и ради защиты себя готов на дерзкие, примитивно насильственные действия. Ему присущи глубокие сексуальные переживания с тенденцией ухода от них.

Изучение истории жизни этого преступника показывает, что его сексуальная жизнь складывалась неудачно, он не умел устанавливать прочные эмоциональные отношения с женщинами («Я с женщинами не любитель»), не понимал их. Его первая жена постоянно изменяла ему, на что он реагировал следующим образом: «Когда она начала мне изменять, я пытался ее исправить, но ничего не получилось. Она много раз обещала исправиться, но ни разу не сдержала слова. Даже ее мать сказала, что она пошла по рукам. Мы с ней переехали жить в Хабаровск, как она просила, чтобы начать новую жизнь, но и здесь не удержалась от измен. Мы вынуждены были расстаться, и она уехала на Запад».

Желудков, 21 года, в состоянии опьянения изнасиловал свою двоюродную сестру 10-ти лет. Сначала ударил ее кулаком в лицо и сдавил шею руками, а когда она потеряла сознание, затащил ее на чердак и там изнасиловал, после чего задушил, а затем пальцами, палкой и металлической пластиной причинил ранения в области половых органов и прямой кишки. Труп забросал тряпками, облил керосином и поджег, но пожар удалось потушить. За пять лет до этого во время ссоры со своей матерью нанес ей удары ножом, причинив тяжкие телесные повреждения.

Изучение биографии Желудкова и результаты его тестирования показывают, что он является глубоко разадаптированной личностью, причем его дезадаптация началась в родительской семье. О ней он рассказывает: «Отец пил, иногда слишком часто, пропивал зарплату, бил мать. Я с ним тоже дрался. Когда я был маленький, он бил меня, выгонял из дома, потом я его, если он бил мать или не давал нам спать. Порой я избивал его очень сильно, один раз выбил зуб и сломал ребро. Мать тихая, скандалов избегала. Начальником в семье была она, и когда он был трезвый, во всем ей подчинялся. Трезвого его не было слышно. Ко мне мать относилась хорошо, но была строгая — наказав, сразу не прощала, долго не разговаривала. Пить я начал с 15 лет, дрался, прогуливал уроки; в 8 классе учился 2 года, потом все бросил, учиться было неинтересно. С матерью по поводу учебы было много конфликтов, отец же вообще мною не интересовался и даже не водил к врачу, хотя я все время болел пневмонией. Мать я ударил ножом потому, что она не давала бить отца». Этот рассказ, достаточно типичный для насильственных преступников, в особых комментариях не нуждается.

Желудков часто лежал в больнице, о чем ему тяжело вспоминать. Друзей и вообще близких людей у него нет, все сексуальные контакты в большинстве случаев происходили в нетрезвом состоянии, но чаще эрекции не было, а поэтому ни с кем из женщин постоянных отношений не имел. Один-два раза в неделю напивался очень сильно. Нигде не работал.

Тестирование Желудкова по методике «Рисунок человека» подтверждает его отчужденность (в этом аспекте нанесение тяжких телесных повреждений собственной матери достаточно красноречиво). Он депрессивен и в то же время осторожен и скрытен; у него присутствует желание обрести мужественность, которой ему болезненно не хватает, в том числе в связи с частичной импотенцией и неумением вести себя с женщинами. Недостаток мужественности компенсируется агрессией с элементами садизма, у него сильная зависимость от женщин и психотравмирующие переживания в связи с невозможностью утвердить свою маскулинность. Нанесение им телесных повреждений убитой девочке в область гениталий демонстрирует не только названную психологическую зависимость от женщин, но и восприятие последних в качестве объекта, вызывающего страдание. Не исключено, что агрессия против матери вызвана этими же мотивами. Вообще в этом его нападении на мать наличествуют обстоятельства, позволяющие предположить бессознательное эротическое влечение к ней: как пояснил Желудков, отец в нетрезвом виде учинял скандалы с матерью, каждый раз упрекая ее в супружеской измене. Однако Желудков нанес удары ножом не ему, нападающей стороне, а ей, жертве конфликта, тем самым проникая в ее интимную жизнь, он как бы наказывает ее за то, что у нее было в этой сфере.

Итак, можно считать доказанным, что лица, виновные в педофильном инцесте, являются отчужденными личностями, причем их отчуждение и социального, и психологического содержания. При этом второе неизмеримо важнее: такие люди могут формально входить в трудовые коллективы и иметь семью, но на психологическом уровне бессознательно ощущают себя отдаленными, отстоящими от окружающего мира, ценности которого они не усваивают и которыми поэтому не руководствуются. Однако тут возникает другая проблема: отчуждение характерно не только для субъектов, виновных в инцесте или (и) педофилии, но и для тех, кто совершил другие опасные проступки и кто относится к этим сексуальным извращениям крайне отрицательно. Следовательно, надо искать иные истоки инцестного поведения, хотя, повторяю, патогенный характер отчуждения несомненен.

Вместе с тем надо учитывать, что запрет на инцест, тем более в отношении детей, в современной цивилизации столь же строг и категоричен, как и запрет на каннибализм. В этом отношении с такими проступками не сравнится ни одно преступление, даже убийство, к которому у человечества весьма лукавое отношение: оно громогласно его осуждает, но в глубине души уверено, что всегда будет убивать. И убивает, чаще всего находя этому оправдание. Поэтому убийство не враг цивилизации, а ее неизбежный спутник, а иногда даже орудие ее успехов, например при завоевании новых стран, как это было, скажем, в Америке. В этом отношении к убийству прекрасный пример западному миру подал его Бог Яхве, который был чрезвычайно милостив к Каину и даже сделал ему знамение, что каждый, кто встретится с ним, не убьет его. Есть, правда, виды убийств, которые несомненно и всегда осуждаются обществом: это убийства детей, сексуально-маниакальные убийства и террористические, в частности совершенные тоталитарными режимами. Убийцы детей и сексуальные маньяки-убийцы будут жестоко преследоваться даже теми тоталитарными режимами, у которых руки по локоть в крови.

Для педофилов, инцестных в том числе, характерна неуверенность в себе, причем и как в мужчине, что видно и из приведенных мною примеров. Страх сексуальной неудачи, боязнь опозориться перед взрослой женщиной могут детерминировать совращение детей и подростков. Собственные дети, как правило, дочери, оказываются наиболее доступными и беззащитными. Однако тут же возникает вопрос: почему педофилию и инцест выбирают и те мужчины, которые вполне успешно проявляют себя в половых отношениях.

Можно предположить, что инцестные и педофильные влечения вообще существуют у людей как информация, переходящая к ним от далеких предков. В этом частично убеждают результаты исследований, которые приводит З. Лев-Старович. Проведенное, например, изучение воздействия на зрителей порнографии с педофильным содержанием показало, что сексуальным возбуждением на увиденное реагировали люди, которые никогда не имели практического опыта таких контактов. Следовательно, можно сказать, что скрытые педофильные потребности не реализовывались на практике благодаря их подавлению, которое наверняка обусловлено общественными табу на сексуальные контакты с детьми[31].

В науке традиционные подходы фокусировали внимание на семейных взаимоотношениях и роли в этом феномене всех членов семьи, включая жертв. Предложено несколько концепций происхождения инцеста: концепция индивидуальных отклонений, основанная на различии психосексуальных ориентаций различных индивидов; «хаотическая» концепция, объясняющая инцест сочетанием многочисленных внешних и внутренних факторов; «функциональная» концепция, сосредоточенная на соотношении социальных и семейных функций индивида; «феминистская» концепция, которая рассматривает инцест как пример исходного неравенства полов, сложившихся исторически в результате патриархальной системы[32].

З. Лев-Старович считает, что результаты научных исследований убедительно свидетельствуют о том, что связи между психопатологией и сексуальными нарушениями могут быть троякими: сексуальные нарушения как следствие, как причина и как один из симптомов психического заболевания. Сексуальные нарушения, источником которых являются психические заболевания, могут быть обусловлены различными конкретными причинами, например, являться результатом побочного действия психотропных препаратов, следствием длительного перерыва в половой жизни и т. д. Сексуальные нарушения могут выступать и в качестве одного из симптомов психического заболевания, причем случается, что они предвестники его развития (например, скрытой депрессии), а иногда и причина развития психопатологии. Лев-Старович отмечает снижение уровня либидо в состоянии психической депрессии у 70% больных[33].

Как можно полагать, эти положения распространяются на все нарушения сексуального поведения. Тогда возникает вопрос: почему психические заболевания приводят к одним сексуальным извращениям (например, педофилии или инцесту), а не к другим? Стало быть, остается неясным следующие: причинно-следственные зависимости между психическими аномалиями и сексуальными нарушениями, какие здесь действуют механизмы, что конкретно меняется в психике человека под влиянием психических расстройств и приводит именно к этим, а не каким-либо иным сексуальным аномалиям. Если мы сможем понять это, то, очевидно, нам будет яснее содержательная связь между половыми и психическими патологиями.

Ряд авторов обращает внимание на то, что парафилии (в том числе педофилия) являются результатами дисгармонии пубертатного периода и психосексуального становления, что не всегда напрямую связано с конкретным психическим заболеванием. В исследованиях А. А. Ткаченко показано, что педофилия, имея собственные механизмы становления и развития, особенности клинических проявлений и динамики, в то же время подчиняется многим из тех закономерностей, которые свойственны парафилиям вообще.

Перечисленные концепции происхождения даже при всем том, что они продуманы и имеют необходимое эмпирическое обоснование, все-таки не дают нужного ответа на вопросы, во-первых, почему же наступает педофильное поведение, а не какое-нибудь другое, а во-вторых, насколько данная научная концепция, например функциональная, специфична для объяснения именно педофилии, ведь при определенных сочетаниях социальных и семейных функций могут наступить и другие последствия, даже более опасные, чем педофилия. Важной задачей науки было и остается выявление и объяснение того, почему человек поступает так, а не иначе, имея всегда (или почти всегда) в своем распоряжении и иные возможности.

В литературе принято различать следующие виды педофилии: навязчивая, компульсивная, импульсивная и псевдорационалистическая[34]. Об этих же видах можно говорить и применительно к педофильному инцесту. Психиатрические и сексопатологические описания и объяснения в рамках каждого вида содержат весьма ценные сведения о природе педофилии и ее причинах, отличительных чертах, личности педофила, наличии психических и сексуальных расстройств. Так, при компульсивном варианте педофилии личность отличает стойкая обсессивная охваченность, стремление к определенным действиям, несмотря на сознательное намерение к противоположному; исследователи отмечают психогенно суженное поле сознания в момент реализации влечения. Импульсивный вариант педофилии связан с такими действиями, которые возникают внезапно и не поддаются волевому контролю. Однако при всей важности этой типологии (а также и иных типологий) остается неясным, почему возникают навязчивые, компульсивные, импульсивные и псевдореалистические педофилии, какие силы делают ее навязчивой, импульсивной и т. д., почему вообще она существует. Представляется, что есть немало оснований считать невозможным объяснение причин инцеста лишь на психиатрическом или сексопатологическом уровне.

Нет сомнений, что психиатрические и сексопатологические исследования дают весьма важную информацию о том, что представляют собой инцест и педофилия, но лишь на соответствующем данной науке уровне. Очевидно, что корни таких явлений следует искать на широком антропологическом и психологическом поле, не ограниченном рамками психологической диагностики и аналогичных понятий.

2.4. Другие сексуальные расстройства

Помимо рассмотренных выше нарушений сексуального поведения существуют иные нарушения, которые психиатры обычно связывают с психическими расстройствами. Однако, я пытаюсь доказать, что здесь могут быть и другие объяснения, которые позволяют понять, почему подобные нарушения могут быть у психически совершенно здоровых людей, а также у детей и подростков, которые из своего не очень длительного опыта жизни не могли усвоить отклоняющиеся способы сексуального поведения, т. е. были научены другими, а если и не были научены, то почему-то стали следовать ему. Я проанализирую только несколько видов половых девиаций, которые, на мой взгляд, имеют единую природу и единый источник.

Прежде всего остановимся на эксгибиционизме, который психиатры со времен Р. Крафт-Эбинга определяют как обнажение своих гениталий перед лицом противоположного пола. Сейчас многие склоняются к тому, что такие поступки свойственны и мужчинам, и женщинам, но значительно чаще мужчинам. Обнажение гениталий, если суммировать различные мнения, способно приводить к физиологическому удовлетворению, к сексуальной стимуляции и сексуальному возбуждению либо имеет цель оскорбить кого-то. Одним словом, это есть проявление половой активности но не в надлежащей форме и вызывает осуждение, в том числе уголовное.

Несмотря на разнообразие взглядов относительно картины эксгибиционизма, его основных свойств и характеристик, ни у кого не вызывает сомнений главный факт этого сексуального отклонения — обнажение полового органа. Однако непонятны его причины, и поэтому я сосредоточу свое внимание на значении, внутреннем субъективном смысле названного факта и его истоках.

Разумеется, в науке имеются многочисленные объяснения эксгибиционизма. Отечественные исследователи А. А. Ткаченко и Б. В. Шостакович[35] систематизировали современные концепции о природе и причинах этого явления. Одни из таких концепций связывают нарушения полового поведения, в частности эксгибиционизм, с повреждениями головного мозга и (или) с психическими болезнями. Однако если это так, то возникают вопросы: почему повреждения головного мозга приводят именно к непристойному обнажению гениталий, а не каким-либо иным действиям? какие именно и каким образом изменения в мозге приводят к этому?

По мнению некоторых авторов, в большинстве случаев эксгибиционизма речь идет о стеснительных, малоактивных, робких, пугливых, скромных во внешних проявлениях и сдержанных личностях со значительно выраженными чувствами стыдливости и своей неполноценности, затруднениями в межличностных контактах и выражении агрессии. Между тем обнажение гениталий в общественном месте вовсе не свидетельствует о стеснительности, робости, пугливости, стыдливости, а скорее наоборот. Обнажение половых органов на людях говорит о том, что это для обнажающегося чрезвычайно важно, имеет для него бытийное значение, таким способом он показывает и утверждает себя.

А. Адлер считал, что в истоке эксгибиционизма безусловно находится «неполноценность органа» и у мужчин с таким дефектом обнаруживаются либо «соматические патологические вкрапления», либо выраженные комплексы неполноценности. Он рассматривал их поступки как гиперкомпенсацию, призванную купировать непереносимое чувство стыда. Но представляется, что дело не столько в «неполноценности» органа, а в том, что сам субъект чувствует себя неполноценным в своей биологической роли и утверждает, проявляет себя как биологическое существо.

Многие авторы видят причины нарушений личности эксгибиционистов в виде глубоко коренящейся неуверенности в себе в отношениях с доминирующей матерью; обращается внимание на тот факт, что матери обследованных, особенно с поздней манифестацией эксгибиционизма, относились к ним излишне требовательно и контролирующе. Высказана мысль о том, что эксгибиционисты испытывают трудности в выражении агрессии и у них снижены возможности проявления доминантности. Эти общие для эксгибиционистов особенности могут отражать более глубокие нарушения личности в виде нарушения соотношения маскулинности-фемининности, которые являются специфическими психологическими конструктами.

А. А. Ткаченко и Б. В. Шостакович полагают, что поведение эксгибициониста можно представить как «танец на лезвии бритвы», а сам эксгибиционизм как форму полимотивированного сексуального поведения, направленного на создание особой, связанной с неуместной демонстрацией гениталий, негативно-эмоциогенной ситуации с целью изменения функционального состояния психики.

Очень важное психологическое наблюдение А. А. Ткаченко состоит в том, что при эксгибиционизме первостепенное значение приобретают негативные эмоции, прежде всего чувство страха. Сопровождая девиантные акты, чувство страха усиливает интенсивность возникающих ощущений и степень последующей релаксации. Наличие подобного амбивалентного эмоционального конгломерата является доказательством того, что у человека существуют неосознаваемые влечения к получению не только положительных, но и отрицательных эмоций. Основу таких влечений, проявляющихся в стремлении к созданию опасных и рискованных ситуаций, В. А. Файвишевский (1978) видит в сенсорной депривации системы отрицательной мотивации. Влечение к стимуляции данной системы, неосознаваемое в принципе в силу своего антибиологизма, всегда подвергается рационализации и возникает в сознании только под фасадом положительных влечений. Любопытно, что собственная мотивация и эмоциональная амбитендентность находят выражение и в восприятии эмоциональной реакции объекта демонстрации. В этой связи А. А. Ткаченко приводит соображение К. Имелинского, что целью эксгибициониста является добиться испуга у женщины не в такой мере, чтобы она убежала, но чтобы ее страх граничил с любопытством и удивлением. И чем в большей степени женщина проявляет заинтересованность и любопытство, смешанные с испугом, тем большее наслаждение получает эксгибиционист[36].

Полагаю, что эксгибиционизм мотивируется не стремлением к компенсации отрицательных переживаний при их депривации. Его смыслом является желание показать, продемонстрировать себя. Оно же возникает лишь в том случае, если человек не уверен в своем биологическом ролевом статусе, если он ощущает, даже предощущает, что этому статусу что-то грозит. Неуместность ситуации, в которой происходит обнажение, помогает выявить непреодолимое влечение утвердить себя немедленно и способом, который представляется другим нелепым, неприличным, резко противоречащим нормам цивилизованного поведения. В этом аспекте нужно обратить внимание на то, что эксгибиционизм может носить умственный, мыслительный характер и заключаться в циничных предложениях, телефонных и письменных обращениях, чаще анонимных, без демонстрации гениталий, так сказать, воочию. Это, по-видимому, особая форма эксгибиционизма, тоже достаточно агрессивная, но и здесь эксгибиционизм представляет себя.

Имеющиеся сексолого-психиатрические теории не дают ответа на очень сложный и, возможно, самый главный вопрос: почему происходит обнажение именно гениталий, а, не какие-либо другие действия, ведь повреждение мозга или психические болезни могут активно способствовать и иным сексуальным нарушениям? почему комплекс неполноценности и затруднения в контактах с женщинами привели к эксгибиционизму, а, например, не к изнасилованию, нарушение соотношения маскулинности-фемининности — не к гомосексуализму и т. д.

Эксгибиционизм гораздо убедительнее может быть объяснен и с других позиций. К их числу относится концепция страха кастрации. Согласно ей, демонстрация половых органов служит бессознательной потребности подтвердить реальность существования пениса у обнажающегося. Такое сопротивление кастрации берет начало в детских эмоциональных конфликтах, являющихся результатом недостаточного разрешения эдипова комплекса. Эксгибиционизм перед малолетними девочками может быть переплетен с педофилией и представлять собой следствие страха кастрации более старшей, зрелой женщиной, которая бессознательно ощущается и как мать эксгибициониста. Но и при подобном подходе совершенно очевидно, что непристойное обнажение — это утверждение себя в мужской или женской роли, а потребность в утверждении может возникнуть у того, кто не уверен в подобном своем значении сам или в соответствующем отношении к себе других людей. Однако если обратиться к филогенетическому анализу данного явления, окажется, что смысл его не только в демонстрации своих мужских (женских) «достоинств», но и в привлечении к себе внимания представителей противоположного пола, что, кстати, делают и животные. Так, самцы обезьян саймири, зеленой мартышки, носача и павиана в определенные периоды демонстрируют свои половые органы в возбужденном состоянии. Аналогично поступают представители народов, стоящих на самых первых ступенях человеческого развития, и их, даже наших современников, вполне можно назвать нашими отдаленными предками. Например, Уиклер сообщает, что у папуасов мужчины очень сильно увеличивают половой член, надевая на него чехол, который привязывается шнурками к поясу[37]. Понятно, что это делается не тайком, а для всеобщего обозрения с определенной целью — продемонстрировать себя в качестве вполне достойного самца. Особое внимание к мужским гениталиям в дальнейшем было скрыто цивилизацией, скрыто, но не исчезло. Эксгибиционисты срывают этот покров.

А. А. Ткаченко и Б. В. Шостакович приводят литературные данные о том, что обезьяны саймири показывают эрегированный половой член не только при ухаживании, но и при агрессии, приветствии и перед собственным отражением в зеркале. Демонстрация члена другому самцу, по мнению некоторых авторов, является жестом агрессии и вызова, к которому занимающие более высокое место в группе особи прибегают чаще, чем ниже расположенные остальные особи. Установление в группе жесткой иерархии — кто кому показывает половой член — определяет одновременно статус и ранг отдельных животных.

Сходная система ритуалов и жестов существует у павианов, горилл и шимпанзе. Эрегированный пенис у караульных павианов и зеленых обезьян служит сигналом тревоги для других стад, предостерегая их от вторжения. Если подходит незнакомый член рода, ему демонстрируется эрекция. Гамадрилы в тех же целях используют ослабленный пенис, а у некоторых родов наблюдались автоматические изменения, когда пенис становился особенно ярко окрашенным, что повышало его сигнальную ценность. По мнению ряда исследователей, демонстрация эрегированного члена является свидетельством агрессии, а ослабленного пениса — успокаивающей реакции. Но иногда и ослабленный, и эрегированный половой член является знаком предостережения.

Можно ли считать приведенные примеры свидетельством того, что генитальная эрекция возможно связана и с иными аффективными состояниями помимо сексуальных? Совершенно очевидно, что демонстрация половых органов у животных связана и с другими состояниями — она выполняет также функции защиты, предостережения, угрозы, распределения статусов. Однако недостаточно констатировать многообразие функций эрегированного или ослабленного пениса, оставляя в стороне тот весьма существенный факт, что для выполнения и несексуальных функций используется именно половой член, а не какая-нибудь другая часть тела, например, нога или хвост. Вероятно обезьяна ощущает свой пенис как особый предмет, обладающий огромными способностями не только приманивать самок, но и устрашать врагов, устранять конкурентов и т. д. Следовательно, у них половой орган имеет исключительное, даже универсальное значение, но в первую очередь в силу его сексуальной роли.

Как и животные, древний человек наделял половой орган различными свойствами, но, несомненно, в связи с той значительностью, которой он обладал в его глазах. Так, австралийские аборигены использовали изображение вялого пениса как знак готовности к знакомству. Туземцы Явы тотемные изображения эрегированного пениса помещали снаружи для защиты от возможных напастей. Охранительная роль обнаженного пениса известна и среди других народов древности, и фаллический культ широко распространен в различных культурах. Как мы видим, первобытный человек унаследовал (или перенял) обнажение члена от животных.

Исключительное значение эрегированного и вообще значительного по размеру полового органа во многом способствовало появлению культа Приапа, греческого Бога с огромными гениталиями. Исследователи этого культа утверждают, что он является относительно поздним приобретением античного религиозного сознания. Обширные доказательства существования этого культа сохранились в Древнем Риме начиная лишь с эпохи Августина, в греческих же государствах его культ не обнаруживается до времени македонского господства. Это должно, вероятно, означать, что в античном психорелигиозном сознании произошел своего рода сдвиг, который и создал потребность в том, в чем раньше не было необходимости, а именно — в образе Бога с невероятно большим фаллосом.

Античная культура нуждалась в образе Приапа для реинтеграции той части мужественности, которая оказалась от нее отщепленной[38]. Во многих культурах фаллос символизировал создание, животворящую силу, источник жизни, силу, которая защищала и приносила удачу. Траурные фаллические атрибуты символизировали продление жизни после смерти.

Семья считается воплощением и источником жизненной силы. У многих народов кастраты считались социально неполноценными. Оскопить мужчину — значит лишить его символа власти и жизни. Половой член поверженного врага часто считался почетным воинским трофеем, как скальп у индейцев. Например, один египетский фараон XIX династии, рассказывая о поражении, нанесенном им ливийцам, называет в числе трофеев 6359 необрезанных половых членов ливийских воинов, а библейский Давид преподнес своему царю крайнюю плоть 200 убитых филистимлян. Особое значение придавалось эрегированному половому члену, вид которого, согласно верованиям многих народов, должен внушать окружающим почтение и страх. При некоторых же священных обрядах гениталии нарочно обнажались. В Древнем Израиле мужчина, принося клятву, должен был положить руку на свои гениталии или гениталии того, кому он клялся[39].

Этот перечень можно продолжить. Но легко заметить, что все или почти все подобные действия, связанные в той или иной форме с сексуальной жизнью, впоследствии во многих культурах оказались под запретом. Его нарушения обоснованно расцениваются в современной жизни как вызов цивилизации и в ряде случаев сурово караются. Однако ни в коем случае не следует утверждать, что наша цивилизация твердо придерживается стыдливости и целомудрия: откровения, эротика в искусстве и порнография убеждают в противном. Просто современная цивилизация вырабатывает свои, специфические для нее пределы и формы допустимости секса, что, по-видимому, зависит от того, как она понимает секс, какое значение ему приписывает и в чем видит его роль. Особенно успешно изгоняют секс из своих владений христианство и ислам, хотя и в их границах он иногда пытается взять реванш, но сейчас это не постоянный и не явный успex. В повседневной жизни секс проявляет себя с такой закономерностью: чем интеллектуальнее человеческое сообщество, чем более оно духовно и, следовательно, чем больше исповедует высокие идеалы, тем меньше оно оставляет ему места или прочно вуалирует его.

Демонстрируя свой половой орган, эксгибиционист на психологическом уровне компенсирует ту важную часть своей силы, которую он ощущает отщепленной от себя, доказывая обратное, т. е. ее сохранение. В этой связи особой оценке должно быть подвергнуто то, что в отличие от прочих половых девиаций, которые скрываются и маскируются, эксгибиционизм всегда носит открытый, демонстративный характер. Вполне возможно, что эксгибиционизм порождается страхом кастрации, такой страх может посеять даже ужас в душе человека, который подозревает отщепленной от себя ту часть, которая олицетворяет его мужскую силу.

Как мы видим, современный человек повторяет своего далекого предка, который искусственно увеличивал свой фаллос, чтобы привлечь к себе женщин и одновременно утвердиться в качестве настоящего мужчины. До него, до дикаря, так же поступали некоторые животные, а поэтому есть основания полагать — то, что мы называем эксгибиционизмом, передается современному человеку по еще мало исследованным психологическим механизмам. Это и есть причина эксгибиционизма — способа утвердить себя, который бросает вызов цивилизации и означает ее отрицание. Мнение Р. Крафт-Эбинга о том, что в эксгибиционизме надо различать садистские и мазохистские тенденции, здесь ничего не меняет. Любая из этих тенденций способна оказать влияние (подчас решающее) на любые проявления личности.

Таким образом, исторический невспоминаемый опыт, отсутствующий в индивидуальном сознании, вполне может быть филогенетически наследуемым по архетипическим каналам. Нельзя не видеть аналога современного эксгибиционизма в далеком прошлом, которое вдруг подкрадывается к ничего не подозревающему человеку. По мнению З. Льва-Старовича, это атавистический по своей сути механизм, который ассоциируется с поведением, встречающимся в мире животных. Он считает, что поведение некоторых эксгибиционистов следовало бы расценивать как имеющее свое рода мистическое значение.

В силу своей запрограммированности прошлым (древнейшим) опытом, эксгибиционизм часто носит компульсивный характер (вынужденного влечения). В этом плане очень интересны наблюдения А. А. Ткаченко и Б. В. Шостаковича. Они пишут, что некоторые эксгибиционисты, пытаясь противостоять возникшему влечению, старались переключить внимание на какой-нибудь вид деятельности, отогнать непрестанно преследующие их сцены обнажения, подвергали себя изнурительным упражнениям, иногда прибегали к мастурбации, что, однако, имело кратковременный эффект, после чего запретное желание пробуждалось с новой силой. Не приносила облегчения и гетеросексуальная близость, которая не устраняла влечения и не снижала его силу. Более того, чем упорнее были предпринимаемые попытки избавиться от влечения, тем оно становилось выраженнее. Продолжающаяся борьба мотивов сопровождалась нарастанием напряженности, раздражительности, усугублением тревоги, увеличением интенсивности побуждений. В результате желание становилось неподвластным человеку и толкало его на реализацию своего желания.

Таким лицам эксгибиционизм как-бы навязывается, но, очевидно, должны существовать какие-то индивидуальные предрасположенности, чтобы навязчивые влечения стали реальностью. К числу подобных предрасположенностей следует отнести страх кастрации, повреждения мозга, психические болезни и другие субъективные факторы, наличие которых значительно снижает психологические возможности противостоять воздействиям древнейшего возвращающегося сексуального опыта.

Следующим видом сексуального отклонения, которое я хочу проанализиовать в поисках доказательств воздействия коллективного бессознательного на индивидуальное поведение, является вуайеризм. Оно представляет собой влечение к подглядыванию за половым актом или обнаженными представителями избранного пола. К вуайеризму следует отнести и повышенное увлечение порнографическими изображениями, фильмами и т. д., а также такие его скрытые формы, как наблюдение за собой в зеркале во время полового акта, поддержание полового возбуждения в процессе такого акта представлением себя в качестве наблюдателя происходящего, рассматривание порнографических изданий или фильмов перед коитусом, который иначе станет невозможным, и т. д.

Некоторые вуайеристы появляются перед окнами гинекологических кабинетов, подглядывают в окна жилых домов, пробираются в женские общественные туалеты. По данным сексопатологов, описанные явления встречаются у 25% детей дошкольного возраста, в возрасте 7–11 лет их частота у мальчиков возрастает до 33%, а у девочек снижается до 6,2%, среди подростков — у мальчиков сокращается до 5,5% и у девочек — до 0.3%. Таким образом, вуайеризм довольно распространен среди младшего поколения и имеет стойкую тенденцию к снижению. Аналогичная динамика наблюдается в отношении эксгибиционизма: попытки обнажения отмечены у 5% детей младше 7 лет, единичные случаи у детей 7–11 лет, а среди подростков к этому склонны 1% мальчиков и 1% девочек.

К числу половых отклонений относится плюрализм, т. е. половые акты трех человек и более на глазах друг у друга. Если вуйеризм — это подглядывание за половым актом или обнаженным телом, причем чаще всего помимо воли тех, за кем подглядывают, то скопофилия — это групповой секс, вызывающий у его участников (чаще добровольных) сильнейшее половое возбуждение. Более того, некоторые мужчины и женщины без этого не могут добиться эякуляции и оргазма.

Между вуайеризмом и плюрализмом много общего, особенно если иметь в виду те виды вуайеристического поведения, когда происходит подглядывание за половым актом. Тогда подглядывающий психологически соучаствует в этом акте. Я полагаю, что вуйеризм и плюрализм тоже есть возврат к человеку древнейшего бессознательного, а именно того периода, когда на самом раннем этапе первобытного человеческого развития еще не было брака, семьи, любви, избранности, а существовали групповые сексуальные связи, причем, очень важно выделить, на глазах друг у друга. Тогда это было вполне естественно, не вызывало стыда, да и подобного чувства вообще, по-видимому, в те годы не существовало. Не исключено, что это могло возбуждать, но скорее всего так «просто» диктовалось природой, и групповой секс был одним из проявлений коллективности тех лет. Ведь наши древнейшие предки в борьбе с враждебным окружением выступали не в одиночку, а сплоченными группами. Естественная потребность сплачивала людей в первобытных обществах, а коллективный образ жизни неизбежно должен был оставаться таковым и в столь важной сфере, как половые сношения в целях рождения потомства и, следовательно, укрепления рода. Отдельный человек во всем, даже в сексуальной жизни, как бы растворялся в первобытной общности, а его обособление как личности со своими индивидуальными чувствами, эмоциями, влечениями было еще очень слабо выраженной тенденцией.

Впоследствии за неисчислимые века социальные нормы, воспитание, традиции, новые отношения между людьми, в первую очередь семейные, новые чувства, в особенности любовь, в основном искоренили групповые половые сношения. Пресс наказаний за групповой секс стал особенно жестоким с наступления господства христианства. Дохристианские же языческие культы, особенно в период распада Древней Греции и Древнего Рима, были достаточно либеральными в вопросах полового поведения. Языческие праздники в честь богов Вакха и Сатурна (вакханалии и сатурналии), покровителей вина, веселья и плодородия, сопровождались дикими оргиями, длившимися иногда неделями, во время которых открыто совершались не только гетеро-, но гомосексуальные групповые сношения. В средние века с плюралистическими половыми контактами боролись довольно активно, особенно инквизиция, однако справиться с ними так и не удалось. И сейчас сохранились некоторые коллективные формы промискуитета в отдельных карнавальных, «смеховых» праздниках, когда имеет место неограниченная свобода сексуального общения, непристойное поведение мужчин и женщин.

Несмотря ни на что, осталась группа людей, которые стремятся к плюрализму, иногда непреодолимо. Такой способ половой жизни для них является необходимым условием сексуальной активности. Сейчас преградами вуайеризму, плюрализму и другим сексуальным отклонениям выступают социальные запреты, которые в рассматриваемом плане воспитывают конкретного человека даже без специального воздействия, всем ходом жизни, бессознательно живут в нем и автоматически направляют его поведение. Понимание плюрализма как непознаваемого возвращения к невспоминаемому древнейшему опыту позволяет объяснить и многие групповые изнасилования.

Противники высказанной точки зрения могут возразить, что у детей и подростков влечение к подглядыванию вызывается совершенно естественными для их возраста любопытством и особенностями психосексуального созревания. Против этого невозможно возражать, но я как раз и пытаюсь показать, чем порождается это любопытство и почему потребности в ходе сексуального созревания реализуются именно в таких формах, а не в каких-либо других. Отмечу также, что уменьшение с возрастом проявлений вуайеризма и эксгибиционизма связано с усилением социального контроля, когда дремлющие в человеке инстинкты начинают более успешно сдерживаться.

Другое возражение может быть сведено к тому, что у значительной части эксгибиционистов и вуайеристов наблюдаются аномалии и болезни. Не случайно, многие психиатры и сексопатологи именно такими расстройствами объясняют подобные явления. Я вообще не склонен искать причины антиобщественного поведения в психических отклонениях, во всяком случае напрямую выводить его причины из таких отклонений. Но то, что последние оказывают весьма существенное влияние на сексуальную патологию, у меня не вызывает ни малейших сомнений. Я имею в виду следующее: психические аномалии и особенно болезни существенно снижают возможности успешной социализации личности, надлежащего усвоения ею специальных норм, реализации «автоматизированного» общественно полезного поведения; иначе говоря, шансы адаптации человека с патологической психикой значительно ниже, у него менее эффективно действуют внутренние социальные запреты, давая больший простор инстинктам, неконтролируемым сознанием влечениям. В этом плане отнюдь не выглядит случайным то, что многие проявления эксгибиционизма и скопофилии имеют место в нетрезвом состоянии, т. е. при суженном сознании, когда алкоголь снимает субъективные социальные запреты.

Распространение группового секса в древнейшем обществе может быть подтверждено наблюдениями среди примитивных народов в наши дни. Как пишет индийский историк Д. Косамби, некоторые до сих пор существующие религиозные обряды в Индии могут быть прослежены до их древнейших, первобытных истоков. В весеннем празднике холи, превратившемся в наши дни в настоящую вакханалию, центральным моментом являются танцы вокруг огромного костра. На другой день неизменно начинается шумное, откровенное проявление публичного цинизма, сопровождаемое в некоторых более глухих районах полной сексуальной разнузданностью и промискуитетом. В древнейший период питание было скудным, жизнь чрезвычайно трудна и воспроизводство потомства представляло проблему. Тогда подобные вакханалии служили своего рода стимулятором, считает индийский историк. Наблюдаемый во время праздника холи разврат — уже современное преобразование: улучшение питания в сочетании с тяжелым крестьянским трудом совершенно изменили характер полового влечения и отношения к полу[40].

Нельзя адекватно осмыслить истоки инцеста и плюрализма, если не учитывать промискуитетный период в сексуальной жизни древнего человека. Термин «промискуитет» введен шотландским исследователем первобытного общества Мак-Леннаном и Л. Г. Морганом для обозначения предполагаемой стадии ничем не ограниченных брачных отношений, предшествовавшей установлению каких-то норм брака и семьи. О наличии промискуитета свидетельствуют нарушения введенных ограничений половых отношений на определенное время в той или иной форме, в связи с обрядами, обычаями гостеприимства, что зафиксировано у очень многих известных науке древних и современных отсталых народов. Сведения, содержащиеся о них в фольклоре, мифах и легендах, позволяют предположить. что в период первобытного стада не было ограничений в брачных отношениях, в том числе налагаемых близким родством.

Л. Г. Морган выделяет кровнородственную семью, которая основывалась на групповом браке между братьями и сестрами. Свидетельство этой формы при жизни Л. Г. Моргана сохранялось в древнейшей из существовавших систем родства, малайской, показавшей, что это первая форма семьи была в древности столь же универсальная, как и созданная ею система родства. Этот вид брака был заменен пунаунальным, при котором группы братьев имели общих жен и группы сестер имели общих мужей, причем в обоих случаях брак заключался групповым порядком. Данная система взаимного брака ушла только на одну ступень от промискутитета, ибо равнозначна последнему с добавлением регулирования. Малайская семья относится к глубочайшей древности и является наиболее архаичной формой. Она не могла произойти от какой-либо другой уже существовавшей системы, так как нельзя себе представить какой-либо более элементарной семьи. С течением времени связанное с такой формой семьи зло привело к осознанию необходимости изжить данную систему. Дикари, по справедливому замечанию Л. Г. Моргана, в рамках своих брачных союзов жили вполне невинно, прилично и нравственно на основе обычаев и порядков, имевших для них силу закона[41].

По мнению того же автора, промискуитетные связи отражают самую низкую, какую можно себе представить, стадию дикости, самую первую ступень лестницы прогресса. Человека в этом состоянии едва можно было отличить от бессловесных животных, которыми он был окружен. Не зная брака, живя, вероятно, в примитивной группе, он был не только дикарем, но обладал слабым интеллектом и еще более слабыми нравственными чувствами. Это было в период, когда люди добывали себе пищу собирательством, еще только начали складываться группы кровных родственников, неизбежным образом состоявших в групповом браке, что привело к образованию кровно-родственных семей. Последние несли на себе печать этого предшествующего состояния и признавали промискуитет в определенных пределах, далеко не тесных. Л. Г. Морган отмечает, что среди живущих в промискуитете племен Геродот упоминает аусеев Северной Африки, Плиний — гарамантов Эфиопии, Страбон — кельтов Ирландии и арабов.

Групповой стадный секс дикарских времен сохранился в первых цивилизациях в виде оргий: у индейцев доколумбовой поры, у древних римлян (сатурналии), греков (вакханалии) и китайцев, что, впрочем, характерно для многих аграрных культур древности. Оргиастический секс стал переходить из поколения в поколение.

Подведем некоторые итоги. Такие сексуальные отклонения, как эксгибиционизм, вуайеризм, плюрализм и инцест, имеют культурально-запретное происхождение, и вне социальных норм их оценка в качестве патологии лишена смысла. Запрет был наложен на те формы сексуальной жизни, которые до тех пор считались вполне приемлемыми. Поэтому нарушение соответствующих предписаний, всплывающее в виде бессознательных воспоминаний об очень отдаленных временах, что может проявиться и в фантазиях, и в сновидениях, можно расценить как протест против подобных предписаний. В возникновении и развитии названных патологий биологические особенности, физиологические процессы скорее всего не играют сколько-нибудь серьезной роли в отличие, например, от гомосексуальных проявлений или транссексуализма.

Здесь мы имеем экспансию культуры по отношению к природе, а не наоборот. Но они, соревнуясь, продолжают сосуществовать, и от этого жизнь не становится бледнее. Протест природы не способен разрушить всю целостность хотя бы потому, что в данном случае культура создала как бы новую, в основном социальную, природу, которая начинает самостоятельную жизнь.

XX век дал нам удивительнейшие примеры воссоздания наиболее архаичных форм брачно-сексуальных отношений не только на индивидуальном, но и на государственном уровне. Я имею в виду гитлеровскую программу спаривания немецких женщин с молодыми солдатами с целью получения чистопородного арийского потомства. «Красные кхмеры», уничтожив семью в Камбодже, пытались создать некое коллективное сексуальное сообщество.

Я далек от мысли объяснить все без исключения сексуальные отклонения (равно как и психические расстройства) лишь действием невспоминаемого коллективного опыта. Однако понять человеческую сексуальность, в том числе отступление от ее цивилизованных форм, минуя данные филогенеза, невозможно. Вместе с тем нужно проявить большую осторожность в теоретических обобщениях, основанных на изучении филогенеза, как к тому призывает, например, И. С. Кон. Он справедливо считает, что наиболее общая филогенетическая тенденция, существенная для понимания человеческой сексуальности — прогрессивное усложнение, дифференцировка и автономизация сексуальной анатомии, физиологии и поведения. Чем выше уровень биологической организации индивида, тем более сложной и многоуровневой становится система его репродуктивных органов и способов ее регуляции на уровне организма.

Приведенные мною доказательства воздействия исторического бессознательного на некоторые нарушения сексуального поведения во многом строятся по аналогии, однако аналогии не всегда и не во всем представляют исчерпывающие доказательства, особенно если не вскрыты причинно-следственные связи между анализируемыми явлениями. Но если исходить из общей теории о том, что прошлый опыт способствует возрождению некоторых архаичных форм поведения человека, то приведенные аналогии представляются более чем красноречивыми. В действиях лиц, повинных в эксгибиционизме, вуайеризме и инцесте, явственно видно бессознательное стремление в своей сексуальной жизни возвратиться к истокам времен. Очень часто они практически не управляют собой и просто не в состоянии преодолеть это стремление, в связи с чем возникают серьезные сомнения в их вменяемости. Запретное желание навязывается им, и во время его реализации они живут наиболее полной жизнью, но той жизнью, которой жили их архаичные предки.

Пока что без ответа остался очень сложный вопрос: почему в синдроме «одичания» (о нем речь пойдет ниже), эксгибиционизме и некоторых других видах сексуальных отклонений проявляется не только древний людской, но и животный опыта, так как Г. Юнг писал, что коллективное бессознательное является вотчиной всевозможных представлений, но не индивидуальной, а общечеловеческой и даже животной, и представляет собой фундамент индивидуальной психики. По-видимому, то, что человек перенял у животного, сохраняется затем в виде осадка человеческого опыта, вытесненного, но не уничтоженного цивилизацией.

2.5. Психические расстройства

Наблюдение за отдельными психически больными лицами иногда убеждает в том, что тяжкие психические болезни, кроме прочих следствий, часто возвращают человека в какое-то изначальное состояние, к каким-то смутным истокам, когда не было цивилизации с ее упорядоченностью и регламентированностью жизни, распределением прав и обязанностей, признанием их сочетаемости, с ее ответственностью и ограничением личного произвола. Безумие отрицает, нет, даже не отрицает и не игнорирует, а просто оставляет культуру в стороне, как бы ничего не ведая о ней, ее нравственных нормах, ее требованиях к личности, в том числе гигиенических. Образно говоря, некоторые психические болезни раздевают современного человека, возвращают его к первобытным, иногда и к «животным» временам. Если общество, включение в социальные контакты делают из биологического существа человека личность, то тяжкое безумие нередко детерминирует прохождение этого же пути в обратном направлении. Отсюда бессознательный и невиновный уход от нравственности, законов и иных запретов и соглашений цивилизации. Можно предположить поэтому, что некоторые расстройства психической деятельности, в первую очередь глубокие, есть возвращение первобытного опыта. Такие расстройства обусловливают непонятную пока необходимость прихода древнейших форм существования.

Наверное, как и в отношении других сложных проблем, можно было бы поставить вопросы о том, что же хотела сказать природа, возвращая человека в лоно дикости, в чем, если позволительно поставить так задачу, смысл подобного регресса и ради чего это происходит. Быть может, здесь вообще нет смысла, но можно усмотреть и мудрость, если психически больной, т. е. психологически и социально наименее адаптированный человек, сможет, шагнув далеко назад в исходное лоно, обрести относительный покой и защиту от нового и непонятного, а порой и враждебного мира.

Отступление, иногда резкое, от выработанных человечеством на протяжении всей его истории социальных норм и навыков очень часто выражается в грубых, нередко исключительно опасных нарушениях нравственности и законности, а также гигиены. Первые охватывают значительный круг аморальных и преступных действий — от инцеста до убийства, и не случайно многие из них весьма трудно объяснимы. Такое положение, как можно предположить, связано с тем, что наблюдаемые явления пытаются понять и объяснить с помощью теорий или представлений (их условно можно назвать обычными), которые не позволяют проникнуть в генезис изучаемого явления. Иными словами, они неадекватны ему.

Нарушения гигиены у значительной части психически больных носят частичный, а нередко и абсолютный характер. Несоблюдение гигиенических норм со стороны таких людей ни в коем случае не следует расценивать как сознательный отказ от них, как нежелание принимать их во внимание, как их игнорирование. Напротив, они ему как бы неведомы, не включены в число ориентиров его поведения, в его эмоциональную структуру и систему ценностей, он никак не относится к ним. Психически больной живет вне их, не ставя перед собой вопроса, правильно это или нет, нужны ли они ему или бесполезны, но тогда он часто возвращается в первобытное, даже животное состояние, что тоже не осмысливается. Не случайно это вызывает резко отрицательное отношение окружающих вплоть до полного выталкивания психически неполноценного человека из своей среды. Такое отношение порождается не только совершенно очевидным отвращением к человеку, оказавшемуся вне принятых гигиенических норм, но и констатацией того, что он не принадлежит к этому миру, что он чужой, иной, ненужный, иногда даже вызывающий страх.

Разумеется, здесь не имеются в виду болезненно чрезмерное соблюдение гигиены и опрятности, постоянная боязнь заразиться, если человек, подверженный таким опасениям, скрупулезно следует им же придуманным правилам, и т. д. Известно также, что многие психически больные соблюдают названные правила, как минимум самые необходимые, что, как и среди здоровых, является следствием соответствующего воспитания и бытового контроля. Все же сказанное выше относится к тем, кому гигиена чужда. Видимыми причинами этого могут быть старость, тяжкие болезни и увечья, отсутствие элементарных удобств, как, например, у бродяг и т. д., однако «уход» от гигиены можно расценить и как возврат в архаичные времена и увидеть в этом глубинный, тайный смысл подобного «ухода». Такое понимание тем более верно в отношении тех, кто не стар, не обездвижен болезнью, не страдает тяжкими увечьями.

Многие привычные бродяги, длительное время ведущие антиобщественный образ жизни, среди которых, кстати, велик удельный вес лиц с психическими недугами, не желают отказываться от такого существования, антигигиенического в том числе. Само систематическое бродяжничество может быть расценено как возврат древнейшего опыта тех людей, которые на заре человечества скитались с места на место.

В свете сказанного исключительный интерес представляет работа Ю. К. Чибисова, исследовавшего поведение больных, напоминающее поведение животных. Это явление он назвал синдромом «одичания»: пораженные им люди бегают на четвереньках, временами ходят сгорбившись, низко опустив руки, напоминая человекообразную обезьяну, иногда сидят в позе четвероногого животного или лежат на полу, свернувшись калачиком. Часто спонтанно произносят звуки, напоминающие то лай собак, то хрюканье свиньи, то ржание лошади, то крик гусей или петухов. Едят пищу, не пользуясь ложкой, руками. А иногда, уткнувшись в тарелку, с жадностью лакают из нее. При неприятных для них раздражителях часто озлобляются, начинают скалить зубы, издавать звуки, напоминающие рычание: некоторые из них прижимаются телом к полу и принимают позу животного, «готовящегося к нападению», другие совершают движения руками наподобие взмахов крыльями, третьи ежатся, со страхом уползают, произнося звуки, похожие на скуление. При попадании в их поле зрения различных предметов они часто настораживаются, присматриваются к ним, обнюхивают их. Многие больные не пользуются бельем, бывают неопрятны, от них пахнет мочой и калом.

Среди выводов, которые делает Ю. К. Чибисов, привлекают внимание следующие.

На фоне нарушения наиболее поздно приобретенного опыта и навыков (в их двигательном и речевом (точнее, звуковом — Ю. А.) проявлениях) наиболее отчетливо вырисовывается преобладание освободившихся ранних форм передвижения и способов общения, а также безусловных реакций и инстинктивной деятельности (пищевой, ориентировочной, инстинкт самосохранения). Нарушение сознания приобретает характер сумеречного расстройства, что проявляется в полном отсутствии ориентировки в окружающем и в своей личности, а также в неотчетливости восприятия окружающего. Больные находятся как бы в иной обстановке. Их поведение часто определяется явлениями двигательного автоматизма. Впоследствии отмечается обычно полная амнезия.

Ю. К. Чибисов считает, что синдром «одичания» не следует понимать как возвращение психической жизни к филогенетически более ранним этапам развития. Полученные им клинические факты говорят против отожествления законов патологии развития болезни с законами обратного развития человеческой психики. Анализ нарушений психических функций при разных стереотипах течения синдрома «одичания» указывает на различную степень участия в клиническом оформлении синдрома разных уровней различных болезненно измененных функциональных систем психики. По мнению Ю. К. Чибисова, нет оснований соглашаться с зарубежными исследователями, которые придерживаются эмоционального принципа и рассматривают психические заболевания, характеризующиеся функциональным регрессом психики, как результат возвращения психической жизни на более ранние этапы ее развития. Психопатологические проявления не представляют собой результат высвобождения психических функций в том неизменном виде, который они приобрели в процессе онтофилогенетического развития.

Позиция Ю. К. Чибисова не выходит за рамки традиционных представлений отечественной психиатрии, в соответствии с которыми синдром «одичания» относится к истерическим психозам. Такие психозы характеризуются наиболее глубоким нарушением психических функций, на фоне которого возникает своеобразная клиническая картина, а ее отличительным признаком выступает форма поведения больного, напоминающая поведение животного.

Названные расстройства нашли свое отражение как в художественной, так и в медицинской литературе. До возникновения психиатрии как науки указанные состояния описывались как «порча», «беснование», «одержимость», «кликушество и т. д.» в зависимости от господствующего в то время религиозного взгляда на происхождение и характер этого заболевания. Впоследствии часть этих заболеваний прочно вошла в число психогенных, в отечественной психиатрии они подучили названия «синдром одичания» (А. И. Молочек, Ю. К. Чибисов), «регресс личности» (А. Н. Бунеев), «функциональный регресс психики» (Н. И. Фелинская).

О. Е. Фрейеров также наблюдал несколько случаев наличия синдрома одичания у психически больных. Один из них, О., в 40‑х годах в связи с разными правонарушениями трижды направлялся на экспертизу в Институт имени Сербского и каждый раз в течение первых 4–5 месяцев обнаруживал тождественное по симптоматике кататоническое реактивное состояние с элементами так называемого регресса личности. О. на вопросы не отвечал, все время лежал в постели, укрывшись с головой одеялом, с жадностью набрасывался на пищу, съедал все прямо ртом из миски или хватал руками, оправлялся под себя. Фрейеров объясняет такое поведение косностью патодинамической структуры, которая длительное время после исчезновения психотравмирующей ситуации полностью не ликвидируется и вновь оживает при новых психогенных воздействиях, обусловливая развитие тождественного предыдущему психопатологического синдрома. Таким образом, патофизиологическое объяснение заключается в предположении о возможном оживлении под влиянием новой психогенной вредности костного и длительно сохраняющегося «больного пункта» в коре мозга.

В этом объяснении не совсем ясно, об оживлении чего идет речь и что представляет собой костный и длительно сохраняющийся «больной пункт». Возможно, под косностью автор имеет в виду какие-то древние, архаичные формы, неожиданно пробудившиеся в нем под влиянием новых психогенных факторов. Но, скорее всего, речь идет просто о повторении в поведении О. его же прежних поступков — ведь он помещался в институт им. Сербского три раза, и во всех случаях наблюдались описанные выше дикие действия. Но в таком случае непонятно, что оживлялось у больного, когда он в первый раз демонстрировал регрессивное поведение.

О. Е. Фрейеров отмечает, что клиническая картина, выражающаяся в регрессе на более ранние онто- и даже филогенетические формы поведения, была обнаружена и патофизиологами, которые видели в ней проявление расторможения подкорковых областей при торможении отдельных участков коры. Фрейеров ссылается на выводы О. И. Нарбутович о том, что у кататоников наряду с торможением высших безусловных реакций наблюдается расторможение примитивных, рудиментарных рефлексов — хватательных, ползательных и сосательных. Но, как мы видим, во всех этих рассуждениях нет ответов на неизбежно возникающие здесь вопросы: что понимается под примитивными, рудиментарными рефлексами, почему растормаживаются они, а не какие-нибудь другие, каким образом происходит растормаживание, в чем смысл и значение подобных явлений, почему вообще все это возникает.

Нельзя не обратить внимание на высказанное О. Е. Фрейеровым соображение о том, что не всегда можно установить прямую корреляцию между тяжестью врожденного слабоумия (регресс личности он анализировал в рамках олигофрений) и глубиной ее регресса в реактивном состоянии. Иногда выраженная симптоматика регресса личности наблюдалась у относительно неглубоких олигофренов с психопатическими чертами характера. Однако чем большее место в клинической картине занимает расторможение низких влечений (обнаженное выявление главным образом пищевого и полового рефлексов), тем чаще речь идет о более глубоких степенях умственной недостаточности.

Из этих наблюдений можно сделать ряд важных выводов или, скорее, высказать некоторые гипотезы. Синдром «одичания» не наблюдается, понятно, среди здоровых и его наличие неизбежно приводит к констатации психического расстройства. Если большая частота расстройств низких влечений действительно соответствует более глубокой степени умственной недостаточности, то, по-видимому, болезнь, наступая, высвобождает место для архаичных проявлений. Иными словами, в каких-то пока неизвестных случаях эти проявления заполняют некий спонтанно образовавшийся вакуум, а наступление болезни, возможно, предполагает наступление более поздних форм психической жизни.

Принятый в психиатрии взгляд на описанный синдром «одичания» представляется недостаточно полным в том смысле, что он в основном фиксирует его нозологические особенности и мало объясняет происхождение анализируемого явления, не дает ответа на такие вопросы, как: почему при этом виде истерического психоза имеет место столь мощный и беспримерный откат назад; почему больные уподобляются именно животным и в чем глубинный субъективный смысл подобного поведения; почему больные издают звуки, напоминающие лай собаки или хрюканье свиньи, а не, скажем, гудки современного локомотива. Между тем в самом обозначении синдрома «одичания» явственно, пусть и частично, заложены ответы на поставленные вопросы, хотя авторы названия синдрома вряд ли отдавали себе в этом отчет. Ведь одичание, как и регресс личности, означает возврат далеко назад, к дикости, первозданности, к животному состоянию, даже не первобытному человеку, а именно животному. Поэтому лишь констатация того, что синдром «одичания» представляет собой истерический психоз, воспринимается неудачной попыткой упростить природу чрезвычайно сложного явления. Эмпирические материалы, собранные Ю. К. Чибисовым, явно богаче и весомее тех выводов, которые он сделал. Разумеется, моя гипотеза вовсе не претендует на отрицание нозологической принадлежности анализируемого расстройства психики.

Несмотря на всю исключительность описанных Ю. К. Чибисовым и другими фактов, они отнюдь не единственны. Ю. В. Каннабих в своей книге «История психиатрии» напоминает предание о Навуходоносоре, наказанном безумием за надменность и гордость. Он скитался как вол, опустив голову, по пастбищам, одичал, весь оброс и питался травой. Если при одичании некоторых больных наблюдается их возврат не к первобытному человеку, а еще дальше — к животным, то есть основания предположить, что откат возможен и, так сказать, «ближе» к отдаленным человеческим предкам.

Разумеется, далеко не каждое истерическое или бредовое проявление, содержащее архаические черты, свидетельствует о бессознательном возврате древнейшего человеческого опыта. Например, украинские исследователи И. И. Кутько и В. В. Павленко приводят данные о результатах обследования 20 больных — представителей этнических популяций малых народов Севера (манси, якуты), а также Бурятии и Тувы. В клинике болезни, наряду с типичными бредовыми и аффективными проявлениями в рамках тех же синдромов, большой удельный вес занимали филогенетически древние, архаические симптомы: идеи колдовства, магии, шаманства, одержимости духами, сатаной, кататонические включения, ритуальные действия, стереотипии, в сфере мышления — паралогичность и элементы мифологии, одушевления природных сил.

Однако названные симптомы вряд ли представляют собой вспышку филогенетически древнего опыта, не связанного с реальной жизнью этих людей. Колдовство, магия, одушевление природных сил и т. д. для многих представителей названных народов — сегодняшняя действительность, хотя и унаследованная из седой старины (эти явления зримо передаваемы из поколения в поколение).

Можно ли считать возвратом в далекое прошлое не только синдром «одичания», не только явный уход от цивилизованных гигиенических правил, но и ничем внешне не вызванную хаотичную бессмысленную агрессивность? Так, в рамках эксплозивно-дистимического синдрома при олигофрениях эксплозивный разряд обычно носит брутальный, неудержимый характер: больные иногда впадают в состояние ярости, набрасываются на окружающих, проявляют агрессию в отношении лиц, случайно оказавшихся в их поле зрения. В состоянии такого возбуждения они не поддаются уговорам даже тех лиц, к которым в обычное время особенно привязаны, не считаются с возможными последствиями своих действий. Некоторые больные кусаются, издают нечленораздельные, воющие звуки. В рамках адинамического синдрома при олигофрениях наблюдаются проявления примитивной жестокости и слепой ярости, настоящего исступления.

Создается впечатление, что какие-то темные, лишь смутно угадываемые силы ищут выхода в таком недифференцированном и нерегулируемом насилии. Это не агрессивность первобытных людей, которые далеко не все и не всегда так вели себя, а их наступательные действия преследовали определенные цели и отнюдь не были лишены смысла. Это не агрессивность и животных, которая необходима для них и поэтому рациональна. Скорее это насилие, так сказать, в чистом, первозданном виде, как незамутненное проявление некой еще неведомой идеи, некой неизбежности, фатума, существующих абсолютно независимо от какой-либо внешней среды или ситуации и поражающих своих избранников. В момент брутального взрыва окружающее для них не существует, и не случайно психиатры отмечают неудержимый характер их агрессии. Грубое насилие часто выступает в качестве простейшего и в то же время универсального способа удовлетворения примитивных, даже животных потребностей.

Конечно, некоторые вменяемые убийцы, например сексуальные маньяки, тоже бывают неимоверно жестоки. Однако они резко отличаются от буйствующих психически больных тем, что всегда или почти всегда поступают в соответствии со складывающимися обстоятельствами. Именно это часто позволяет им избежать уголовной ответственности. Агрессия таких преступников в большинстве случаев строго дифференцирована, и они, как правило, не нападают на всех без разбора, лишь повинуясь инстинкту тотального уничтожения.

По-видимому, и страхи, так часто наблюдаемые среди психически больных, также нельзя во всех случаях отнести к числу архаичных проявлений в психике. Страхи у современного человека, в том числе психически больного, наличествуют не потому, что они передавались ему от далеких предков, а потому, что как раньше, так и сейчас, имеются факторы, вызывающие подобные негативные эмоции, т. е. они присущи и первобытному, и вполне цивилизованному человеку. Страх — его постоянный спутник.

Между тем многие исследования, в частности выдающегося французского этнолога Л. Леви-Брюля («Сверхъестественное в первобытном мышлении»), убедительно свидетельствуют о том, что первобытный человек боялся всегда, все и всех: явлений природы, духов и покойников, других людей и колдовства, даже их раздражительности и неудовлетворенных желаний, агрессивных и просто нежелательных настроений, всех одушевленных и неодушевленных явлений, которые он наделял способностью причинять ему зло. Поэтому вполне обоснованно предположить, что некоторые болезненно-фобические проявления, в том числе в рамках невротических расстройств, представляют собой неконтролируемый возврат этого древнего страха.

Есть основания думать, что содержание некоторых видов бреда и галлюцинаций своими корнями уходят в архаичное прошлое и здесь проявляются архетипы коллективного бессознательного.

Для иллюстрации возврата к дикости приведу пример общественно опасных действий психически больного.

Джумагалиев, 30-ти лет, в 1979 г. в Казахстане убил семерых женщин. В первых пяти случаях он как охотник ночью в засаде поджидал свои жертвы и сразу наносил удары ножом, двух женщин он убил у себя дома. Первой жертвой была А. Расчленив ее труп, он унес домой части тела и в течение месяца употреблял в пищу — делал пельмени, жарил, варил. Через несколько недель убил К. и выпил кровь из трупа, вскоре после этого совершил нападение на Л. и А., но их кровь не пил и мясо не ел, так как ему помешали. Следующей потерпевшей была В., убийца выпил ее кровь и закопал в землю части тела, есть не стал, поскольку намеревался растопить жир из ее тела, чтобы обмазать могилу деда. Убив еще двух женщин, он расчленил их трупы, выпил кровь, разрубил головы и съел мозг. У одной из них в нижней части живота сделал ножом отверстие и через него совершил половой акт.

Таков вкратце перечень абсолютно нечеловеческих поступков Джумагалиева. Психиатрическое обследование этого супермонстра показало, что его наследственность отягощена: тетка по отцу — странная, замкнутая женщина, у старшей сестры что-то не в порядке с головой. Рос и развивался нормально, не отставал. Избирательно общительный, больше замкнутый: трудолюбив, любил порядок, справедливость и особенно — путешествия и животных. Рано стал ходить на охоту со сверстниками и дедом, которого очень почитал, потом чаще отправлялся охотится один. Понемногу любовь к животным стала чрезмерной, сверхценной, много думал об их беззащитности и возмущался отношением к ним. На охоте стал стрелять мимо дичи, раненых животных выхаживал. Считал, что животные понимают его, а он их.

Интерес к девочкам возник в 8 лет, с 16 лет периодически встречался с ними, но не делал попыток сексуального сближения. Большое впечатление производили рассказы о жертвоприношениях животных и людей. В 1970 г. закончил железнодорожное училище и некоторое время работал по специальности. Во время службы в армии вначале все было хорошо, потом заметно снизилось настроение, стал пить: после демобилизации дважды пытался поступить в институт, но ничего из этого не получилось, что привело его к мысли, что он неудачник. Ушел в горы и подолгу жил в пещерах. С 1974 по 1977 г. разъезжал по стране и работал в различных организациях, затем возвратился в совхоз к родителям.

С женщинами был сдержан и застенчив. С 1975 г. стали возникать зрительные представления различных обнаженных частей женского тела и внутренних органов, при этом испытывал половое возбуждение. Половая связь была в основном со случайными женщинами, заразился сифилисом, потом трихомонозом. По возвращении к родителям стал постоянно жить с некой Я., однако это сожительство было более чем странным: он ее бил, по его требованию она вступала в интимную связь со знакомыми. Вместе с тем Джумагалиев считал, что Я. неправильно ведет себя и постоянно наставлял ее. Постепенно у него появилось отвращение к половому акту, полностью удовлетворения он не получал, но тяга к женскому телу оставалась, усилился наплыв «просвечивающихся», часто отчлененных частей и органов женского тела, а также внутренностей. Обнаружив господство матриархата и «точно» оценив его опасность, решил, что на женщин нужно навести страх. Появилось желание пить их кровь, чтобы получить дар пророчества. Кроме того, он пришел к мысли, что, если поест женского мяса, то его влечение к женщинам уменьшится, а само убийство покажет, что это значит, когда охотник убивает животное. После каждого убийства с удовлетворением отмечал, что снизился разврат, женщины стали больше уважать мужчин, у них появился страх. Однажды во время полового акта со случайной женщиной душил ее, ударял кулаком в живот, щипал за груди и ноги, заявлял, что она выпила его кровь, при этом выглядел довольным, улыбался.

Психиатрам-экспертам рассказал, что к каждому убийству, к охоте на женщин готовился как к торжественному событию. У него возникло отвращение к мясу и обычным половым актам, была лишь страсть к расчлененному женскому телу и желание совершить половой акт в колотую рану на животе. В сохранившихся собственноручных записях Джумагалиева сказано, что съеденное человеческое мясо привело к усилению «самостоятельного хода мыслей». Он стал незаурядной личностью. Его вклад пойдет на благо общества и будет оценен в будущем, а чтобы лучше зафиксировать это, после всех убийств ему следовало бы уйти в горы и написать поучительный научный труд. С интересом ожидает своего расстрела, что бы «уловить импульс перехода от жизни к смерти и понять смысл жизни».

У Джумагалиева диагностирована шизофрения, и он признан невменяемым. Однако это не освобождает нас от необходимости ответить на архисложный вопрос: каков внутренний, личностный смысл совершенного Джумагалиевым, что толкало его на столь чудовищные поступки. Несомненно, его отличала жестокость, абсолютное бесчувствие к людям, некросадизм. Не вызывает сомнений также, что это глубоко отчужденная личность, практически полностью потерявшая связь с внешним миром, ненавидящая женшин, расцениваемых им как источник зла. Однако эти верные констатации, равно как и наличие шизофрении, не очень приближают нас к пониманию того, почему он убивал женщин и, главное, почему употреблял в пишу тела убитых. На эти вопросы можно найти ответы, если вспомнить, что такое каннибализм.

В настоящее время известно несколько видов каннибализма, есть и достаточно убедительные объяснения этого явления. Но не следует думать, что оно имеет отношение только к первобытным народам. Людоедство встречается, хотя и очень редко, среди вполне современных людей, живущих в цивилизованных странах. В этом убеждает, например, анализ уголовных дел о серийных сексуальных убийствах. Он позволяет сделать предположение, что, возможно, из общечеловеческой невспоминаемой памяти к виновным в таких действиях возвращается древнейший, дикий опыт.

В глубокой древности, на стадии перехода от животных к человеку, каннибализм вообще был распространенным явлением, и человеческое тело употреблялось в пищу наряду с животными и растениями. Это была наиболее дикая эра, когда человек еще не полностью выделил себя из животного мира и тем белее из числа себе подобных; по-видимому, она надолго сохранилась у наиболее архаичных племен.

Каннибальские действия Джумагалиева никак не могли быть продиктованы голодом либо стремлением утвердить себя в качестве сверхчеловека в чьих-то глазах или своих собственных. Он прибегал к людоедству для того, чтобы, по его же словам, таким способом приобрести определенные и очень нужные ему качества, т. е. следовал в этом за своими давно ушедшими предками. Думается, однако, что поведение данного людоеда мотивировало не только это, но его бессознательное стремление возвратиться в дикую древность. Вот почему он подолгу жил в пещерах, иными словами, практически вел такое же существование, как первые люди на земле. Сверхценное отношение к животным можно расценить как попытку возврата в животный мир, но на психологическом уровне. Есть основания предположить, что шизофрения стала тем механизмом, который способствовал созданию необходимых предпосылок для формирования и реализации всех названных тенденций.

Требует объяснения следующее немаловажное обстоятельство: почему Джумагалиев убивал женщин, а не мужчин или детей? Найти ответ на этот вопрос не так трудно: с женщинами он был сдержан и застенчив, т. е. скорее всего опасался отпора с их стороны, и поэтому они представлялись ему враждебной силой; сожительствовал лишь со случайными, легко доступными женщинами, следовательно, выбор сексуального партнера был для него совершенно не персонифицирован, что в конечном итоге тоже связано со страхом быть отвергнутым другими; от таких связей он заразился опасными венерическими заболеваниями; у него не сложились должные отношения с Я., с которой он более или менее долго сожительствовал. Толкая ее на интимные связи со своими знакомыми, Джумагалиев тем самым отталкивал ее от себя и одновременно себя же убеждал в опасности женщин, этих зловредных существ. Особенно показательно, что этому людоеду хотелось совершать половые акты в раны на животе и в действительности он совершил такое. Это тоже свидетельствует о том, что он отвергал женщин, представление о которых у него было сконцентрировано на половом органе. Он его как бы отбрасывает, не желает иметь с ним ничего общего.

Таким образом, ненависть к женщине и прежде всего действие коллективного бессознательного в виде возврата людоедства мощно стимулировали беспрецедентные поступки этого человека.

Мысль о том, что психические болезни как-то связаны с седой древностью, в психиатрии высказывалась неоднократно. Так, известный грузинский психиатр А. Д. Зурабашвили писал, что предметом палео- и археопсихопатологии должны быть не формы переживания, а уточнение и вскрытие психодинамических корней, связывающих известные нам отдельные болезненные отклонения с глубокой древностью. Теоретические искания в этом плане подтверждаются основными установками современной медицины и биологии, каждая отрасль которых обязана руководствоваться эволюционным принципом. А. Д. Зурабашвили присоединяется к мнению В. Ф. Поршнева, что палеонтологические раскопки в человеческом познании, т. е. сфера генетической психологии и генетической логики, — чрезвычайно перспективная научная отрасль.

Между тем А. Д. Зурабашвили отнюдь не ставит вопроса о том, могут ли отдельные психические болезни или какие-то их проявления быть результатом действия коллективной бессознательной памяти.

Сейчас есть возможность сформулировать весьма обоснованное предположение о возврате некоторых форм невспоминаемого человеческого опыта у психически больных. В самом общем виде можно сказать, что если современная культура наслаивается на прошлое и пронизывает его, уничтожая, ослабляя или приспосабливая к современным условиям, то и прошлое, в свою очередь, сопротивляется и оказывает давление наверх. Но это, конечно, общее положение, поскольку прошлый невспоминаемый исторический общечеловеческий опыт проявляет себя не только в психических болезных и нарушениях сексуального поведения, но и в тоталитарных режимах, и в антиобщественном (преступном) поведении, особенно в убийствах детей.

Если допустить архаичное происхождение некоторых нарушений психики, то можно предположить, что смыслом этих нарушений, абсолютно не охватываемых сознанием, есть возвращение человека к некоему доисторическому, точнее, доцивилизованному состоянию. Но я подчеркиваю, что речь идет лишь о некоторых нарушениях психической деятельности и, следовательно, только о некоторых попытках возврата к доцивилизованному состоянию. Не исключено, что в отдельных случаях желание ухода в глубокую древность представляет собой реакцию страха на актуальную ситуацию на свою несостоятельность в этой жизни и форму дереализации. Происходит противопоставление онтогонического филогенетическому. Это способ избегания небытия путем избегания бытия, но здесь выигрыш может быть сомнительным, поскольку прошлое способно стать актуальным бытием. «Я», сориентированное на бездонное прошлое, становится полностью нереальным, расщепленным и мертвым. Оно уже не способно обеспечивать и поддерживать непрочное ощущение своего присутствия в этом мире и своей индивидуальности. Чем больше угрожает нынешний мир человеку, тем основательнее уходит он от него, но, конечно, угроза никак не опредмечена — это диффузно ощущаемая на организмическом уровне опасность.

Чем дальше идет человек к своим истокам, тем меньше он становится личностью. Наконец, она исчезает, как в случаях, описанных Ю. К. Чибисовым. Человек при синдроме «одичания» движется не к глубинам собственной психики, а к началам того пути, по которому пошло человечество.