Персональное дело

Сбиваться ли в стаю

Он сидел у кабинета зубного врача и о чем-то беспечно болтал со своей соседкой по лавочке. Но увидев меня, замолк и напрягся, может быть, ожидая с моей стороны какой-то агрессии. А я, неожиданно отреагировав на где-то виденное лицо, сказал «здрасьте» и потом только вспомнил, кто он. Он же немедленно отозвался поспешной улыбкой, несколькими кивками и изгибом шеи, выражавшим почти неподдельную радость от того, что я его узнал и не погнушался с ним поздороваться.

Когда-то он числился писателем «рабочей темы», то есть писал очерки о так называемых передовиках производства. Очерки были скучны, бездарны, их, может быть, никто, кроме корректоров, не читал, но коллеги относились к автору снисходительно, считая его до поры до времени безвредным занудой. Что зануда он не безвредный, стало выясняться в семидесятых годах, когда он запоздало начал делать административную карьеру и, наверстывая упущенное, сильно превзошел в своих стараниях даже очень отъявленных негодяев. Будучи произведен в ранг секретаря московского отделения Союза писателей, оказался он весьма кровожаден. Активно выступал на закрытых заседаниях секретариата, участвовал в исключении из писателей Галича, Чуковской, Максимова, Корнилова, Владимова и авторов «Метрополя». Меня обвинял в том, что я антисоветский и антинародный, а пишу не иначе, как по заданию своих заокеанских хозяев, за что должен быть примерно наказан. Власть ценила его усердие, он был хвалим начальством и газетами, отчего возгордился и произнес однажды насмешившую многих фразу: «Слава пришла, а здоровья нет». Здоровья, однако, хватило на то, чтобы дожить до полного крушения честолюбивых иллюзий. Теперь его никто не печатает, никто не хвалит, мало кто помнит, власть потеряла к нему интерес, а он потерял сам себя.

Видимо, опасаясь, что ему за его делишки когда-нибудь воздадут по заслугам, он как-то фальшиво покаялся, ссылаясь на идеологическое ослепление, хотя врет, дело было не в том, что дурак, а что подлец.

Теперь он и его коллеги по тогдашней охоте на инакомыслящих согласны жить дружно с нами, очевидно, заметив, что сами по себе они ничего не стоят. В. Гусев обратился к бывшим членам МО СП РСФСР, чтобы мы вспомнили родную организацию и снова скопом в нее влились. А Анатолий Салуцкий в статье «Можно ли возродить сообщество писателей?» («Литгазета» (№ 29) надеется, что можно, и тоскует по прошлому, когда писатели «активно проявляли себя на общественном поприще – в ладу или в споре с себе подобными». Лада мы в памяти не удержали, а спор, как не забылось, принимал часто формы своеобразные: одни травили других, и, бывало, до смерти. Травители одобряли расстрелы Бабеля и Бориса Корнилова и расправу над Мандельштамом. Сами без помощи карательных органов преследовали Булгакова, Платонова, Зощенко, Пастернака. С их единодушного одобрения Ахматову не печатали, Зощенко довели до сумасшествия, а Цветаеву до петли.

Семидесятые годы Салуцкий вспоминает с особенной теплотой. В «Новом мире» тогда печатались вместе Бакланов и Бондарев, Ахмадулина и Глушкова, Евтушенко и Ю. Кузнецов, Слуцкий и Куняев, Вознесенский и Софронов. А у нас и об этом периоде другие воспоминания. Как раз в семидесятые годы некоторых из товарищей, поставленных Салуцким в перечисленных парах вторыми, спускали с поводков, и они нас грызли, злобно урча и с большим аппетитом.

И после всего этого опять давайте жить вместе?

Нет уж, господа, лучше с волками, чем с вами. Тем более что как только мы с вами соединимся, вы опять начнете создавать правления, секретариаты, комиссии, сами туда первые влезете, а там уж неизбежно начнете доказывать, что вы нужны литературе больше, чем мы. Так что живите себе отдельно. Если можете, живите на гонорары. А не можете, есть более достойные занятия, чем заседания в президиумах и закрытых секретариатах. Для жизни можно разводить кур, водить такси, прислуживать в ресторане – все это труд, может быть, не очень прибыльный, но зато честный.

А писателям, тем, которые правда писатели, вы ни для чего не нужны. Писатель относится к тем, кто, по словам Окуджавы, ценит одиночество превыше всего. И сбиваться в стаю ему нет никакого резона. Он, конечно, может иногда, имея тот или иной общественный интерес, временно объединиться с людьми, близкими по душе и по духу. Но ведь не с кем же попало.

11.08.01