Плачь, влюбленный палач!

15.

Мы оторопело посмотрели на дверь.

В проеме, привалившись плечом к косяку, стоял Кука. Вид имел удивленно-растерянный. Совсем не опасный. Но глаза за стеклами очков (или это мне только показалось) сверкали как-то не по-доброму.

— Что он? То есть я? — спросила он, отлипая от косяка.

— Э… — затянула Сонька. — Э… Ну…

— Не понял. Говори вразуминительнее.

Сонька и хотела бы, да не могла, она сама не совсем понимала, почему припадочная бухгалтерша обвинила Куку в нападении. Но тут Изольда судорожно икнула, булькнула, хрюкнула и открыла один глаз.

— Это он! — заверещала она, как только сфокусировалась. — Он чуть не убил меня!

— Я? — очень искренне удивился Кука.

— Ты! Ты! Я знаю!

— Но почему я?

— Да, — поддакнула Сонька. — Почему он?

— Я узнала его ботинки! Посмотрите! — она простерла свой костлявый перст, тыча им в Кукины «гриндерсы». — На его подошве подкова! Я видела!

Кука приподнял ногу, глянул на свою подошву — убедился в том, что пятка и вправду подбита железной подковкой — потом тупо уставился на нас.

— И что? — опять не понял он.

— А то, что тот, кто напал на меня в туалете, был обут в точно такие ботинки, с точно такой подковой! Скажешь, не ты?

— Не я.

— Но я видела, я рассмотрела в мельчайших деталях эти боты… Когда ты уходил, подковы сверкали и цокали… Я слышала…

— Я в это время спал, — стоял на своем Кука.

— Но согласись, что больше ни одному иди… человеку не придет в голову подбивать «гриндерсы», — сказала я.

— Ну и что? А мне пришла. Мне так нравится. Это не преступление.

— Преступление не в том, что ты испоганил фирменную обувку, а в том, что попытался убить Изольду.

— Я? Изольду? — Кука захохотал. — Но это же идиотизм! Глупость! Вы бы еще придумали, что я изнасиловать пытался…

— А что? Может, и пытался, — хмуро молвила Изольда.

— Ой, не смешите! Я лучше батарею изнасилую, она такая же ребристая, но зато горячая!

— Ах ты… Гад! — зарычала Изольда и ринулась на обидчика с такой быстротой, будто это не она только что валялась в изнеможении на ковре.

— Отвали, дура! — прикрикнул Кука.

— Сам дурак! — рыкнула Изольда, впиваясь пальцами ему в лицо.

— Черт! — выругался телохранитель — видимо не ожидал от анемичной бухгалтерши такой прыти. — Отстань!

Изольда не отставала. Тогда он ткнул ее пальцем под ребра. Болевой прием возымел действие — Изольда отцепилась.

— Как тебе не стыдно? — затрубил Зорин. — Обижать слабых? Бить женщину, это же… это же… это просто не достойно.

— Да пошли вы все на…! — ответил Кука, утирая с лица кровь.

— Мы пойдем, но ты сначала объясни…

— Ничего я вам объяснять не буду.

— Как это? Ты должен перед лицом общественности поклясться…

— Отвали, Зорин! Я тебя предупреждаю, еще одно слово, и ты труп!

— Вы слышали? — заголосил Юрка. — Он теперь и меня хочет замочить! Убийца!

Мы переглянулись. Убийца Кука или нет, но улики не в его пользу, так что объясняться с милицией ему придется — про нападение в туалете, как и про ботинки, мы ей расскажем.

— Кука, — миролюбиво начала я. — Ты говоришь, что не при чем, и мы, предположим, тебе верим, но тогда объясни, каким образом твои ботинки оказались на ногах злоумышленника?

— Откуда я знаю? Я спал. Естественно, разутый. Ботинки стояли у двери, она была не заперта. Может, кто-то их взял. Только зачем?

— Не верьте ему! — вновь принялся орать Юрка. Он, как видно, за последнее время разучился говорить нормальным голосом. — Он убийца! Я сразу это понял!

— Ты, индюк, тебе сколько раз говорили, что мы ребята не местные, нам ваши базары…

— О! Как он заговорил! Вот! Сущность твоя бандитская и проявилась! А то спасибо-пожалуйста-простите-извините! Ты обычный бандит! А, может, и маньяк! А маньякам без разницы, кого убивать, знакомых или не знакомых, им бы кровушки побольше!

Мы с усилившимся сомнением глянули на Куку. Может, Юрка и прав. Может, Кука и впрямь маньяк. Глаза-то вон как бегают!

— Девочки! Вяжите его! — скомандовал Зорин. Чем мы будем его вязать, а главное, как — это он не объяснил. Вяжите — и все тут!

— Только подойдите ко мне, идиотки! — грозно рыкнул Кука. — Всех раскидаю! А потом убегу!

И как в доказательство своих слов он принял характерную позу киношных супер-менов: ноги расставлены и согнуты в коленях, корпус наклонен, руки с прямыми ладонями на изготовку. Мы — я, Сонька, Ксюха — не пошевелились, как-то не хотелось по шеям получать, а вот Изольда Куку не послушалась: с диким визгом она ринулась на врага. Уж не знаю — на «идиотку» ли обиделась или просто достал он ее, но наскочила она на него, как дикая кошка.

Кука слово сдержал — перекинул «амазонку» через плечо, а потом убежал, дробно «цокая» по полу своими подковами.

Как только он скрылся, мы бросились поднимать охающую Изольду.

— Как ты? Где болит? — участливо спросил Зорин. Ему было немного стыдно за себя, ведь он, как единственный мужчина, должен был защитить хрупкую женщину.

— Везде! — трагически молвила Изольда. — Все тело ноет!

— Вроде ничего не сломано, — констатировала Сонька, дотошно осмотрев тело пострадавшей. Она, как дочь медсестры, считала себя экспертом в медицине.

— У меня внутренние повреждения!

— Знаешь что, Матильда, — улыбнулась Ксюша, — иди-ка ты поспи. Отдохни на мягкой коечке. Только сначала мору умой, вся ведь в крови …

— Я не пойду никуда! Не пойду! Он на меня нападет! Убьет!

— Клотильда, — угрожающе проговорила Ксюша. — Иди не бойся. Никто тебя не тронет. Кука убежал, а других желающих больше не наблюдается.

— Я с вами останусь! Мне в комнате одной страшно!

— Как одной? А Ниночка? — спросила я строго. Мне, честно говоря, не меньше, чем Ксюше, надоело с ней нянькаться.

— А что Ниночка? Разве она меня защитит?

— А мы?

— И вы, конечно, не защитите, но… С вами спокойнее.

— Тебя Юра до комнаты проводит, а ты, как войдешь, запрешься. До приезда милиции осталось всего ничего. Пересидишь как-нибудь.

Она что-то еще бормотала. Протестующее мотала головой. Пыталась даже всплакнуть, но мы остались непреклонными.

— Иди, Изольда, иди! И ничего не бойся! — напутствовала ее я, выталкивая под костлявый зад из комнаты.

И она (слава тебе, Господи!) ушла. Свалил и Зорин.

Мы, наконец, остались одни.

— Ну и что вы об этом думаете? — деловито молвила Сонька, усаживаясь на тумбочку.

— А что тут думать? Кука это, больше некому, — уверенно ответила Ксюша.

— Почему?

— Во-первых, убежал, то есть признал свою вину. Во-вторых, ботинки. Я сомневаюсь, что кто-то додумался забраться к нему в комнату, стянуть «гриндерсы», напялить их себе на ноги, потом вернуть на место. Зачем наводить тень на плетень? Потом, если злоумышленник хотел Клотильду убить, на кой фиг ему этот маскарад? Все равно она ничего не расскажет.

— А следы? — подпрыгнула на тумбочке Сонька. — Может, он хотел натопать по крови, чтобы отпечатки Кукиных ботинок остались.

— Как все сложно! — протянула я. — Я-то думала, что на моих глазах разворачивается настоящий детективный сюжет, с тонкой интригой… а тут какая-то чехарда. Бардак! С таким материалом ничего путного не напишешь.

— А тебе бы все писать! — фыркнула Ксюша. — Да еще детективы! Тоже мне Агата Кристи нашлась. Лучше про свои коней, которые ржут в комнате, дописывай. И не суйся со своими расследованиями. Тебя из-за них и так чуть не прибили…

Пока она меня отчитывала, в комнату вплыл Зорин.

— А тебе чего надо? — тут же накинулась на него Ксюша.

— Я Изольду до двери довел и сразу к вам.

— Тебе тоже одному в комнате страшно?

— Я вас пришел охранять! — вскрикнул Юрка, зардевшись от обиды. — Как верный рыцарь.

— Знаешь что, рыцарь, иди-ка ты…

— Посмотри, не приехала ли милиция, — ласково закончила Сонька. Ей, видимо, стало обидно, что над ее поклонником постоянно издеваются. О том, что 10 минут назад она мутузила его кулаками, Сонька уже забыла.

— Ладно, — огласился он и потопал на выход.