Похождения Рокамболя

XI. БАЛ

Коляр оставил своих спутников в изумлении от его восклицания, а сам бросился в фиакр и сказал кучеру:

- Сто су на водку, если ты в полчаса доедешь, до улицы Сент-Лазар, № 75.

Возница в грязной ливрее, ударил по своим двум клячам и помчался с быстротой молнии.

- Только бы мне застать капитана…- думал Коляр. Его волнение было так велико, что он громко разговаривал в фиакре, примешивая имена Вильямса, Армана и Вишни к словам о наследстве и обольщении.

Если бы кто мог слышать и видеть этого негодяя, тот побожился бы, что он помешан.

Кучер сделал чудеса, и через тридцать пять минут фиакр остановился перед домом сэра Вильямса, который уже садился в тильбюри. Но Коляр стремительно выскочил из фиакра и сказал ему:

- Капитан, надо воротиться!

- Для чего? - спросил с досадой Андреа.

- Непременно надо! - продолжал Коляр тоном убеждения, как человек, сознающий всю важность своих известий.

По расстроенному лицу Коляра капитан понял, что дело шло о весьма важных интересах. Он бросил повод своему груму и приказал ему дожидаться.

- Пойдем, - сказал он Коляру.

Коляр отдал пять франков своему кучеру и последовал за Андреа, который торопливо перешел сад, отворил дверь павильона и ввел своего помощника в небольшую залу нижнего этажа.

- В чем дело? - спросил он.

- В происшествии, которое может все испортить, - отвечал Коляр.

- Что ты разумеешь под словом «все»? - холодно спросил капитан.

- Наследство, - лаконически ответил Коляр.

Андреа сделал движение удивления и испуга.

Коляр продолжал:

- Арман напал на след.

- Что такое! - вскричал капитан, побагровев от гнева и ударив кулаком по столу, - ему верно хочется, чтобы я убил его?

И в глазах Андреа сверкнул зловещий огонь, который заставил бы содрогнуться всякого, кто принимал хоть малейшее участие в Армане де Кергац.

- Полноте, капитан, - холодно проговорил Коляр, - не ломайте стол, а лучше выслушайте меня.

Он в коротких словах, но со всеми подробностями, рассказал сцену в Бельвиле и затем прибавил:

- Вы очень хорошо понимаете, что Леон Роллан и Вишня знают Фернана Рошэ и Армана, следовательно, одно неосторожное слово, одно имя, брошенное на ветер, могут навести этого дьявола де Кергац, который делает добро с такой же ловкостью, какая нужна для зла, на следы к наследству… И тогда мы пропали.

- Я тоже так думаю, - сказал уже спокойно Андреа.

- Как, вы принимаете это таким образом?

Сэр Вильямс возвратил себе все свое хладнокровие и обычная удивительная ясность ума поспешила на помощь его адской гениальности.

- Любезнейший, - сказал он с презрительной улыбкой, - я считал вас гораздо крепче, чем вы на самом деле.

- Я? - промычал Коляр, поставленный в тупик этим спокойствием.

- Конечно. Вы теряете голову в самом начале… Арман душеприказчик барона Кермаруэ; мы же - волки, которые пронюхали добычу и хотят ее присвоить. Следовательно, мы должны были раньше предвидеть борьбу, почти неизбежную, между стерегущим драконом и хищниками, которые хотят украсть сокровище.

- Это правда, - проворчал Коляр.

- Предположив это, надо решиться на борьбу, сообразить обстоятельства с хладнокровием гениального полководца и изучить поле, на котором произойдет битва.

- Ну-с? - спросил Коляр, волнение которого утихло перед невозмутимым спокойствием начальника.

- Ты говоришь, что Арман познакомился с Леоном Ролланом? - сказал Вильямс.

- Да.

- А Роллан знает Фернана Рошэ?

- Да.

- Но Фернан с Арманом еще не знакомы?

- Вероятно.

- Ну, так мы устраним посредника.

- Каким образом?

- О, я найду к этому средство сегодня же.

- Но, - заметил Коляр, - если Леон исчезнет, Вишня пойдет к Арману.

- Спрячут и Вишню.

- Ого! - вскричал Коляр, - подумали ли вы об этом?

- То есть попросят Бопрео смотреть за нею.

- А потом?

- Потом? Если эта девочка будет все-таки нравиться тебе… мы увидим.

- Но Фернан, которого, может быть, знают друзья Леона Роллана и к которому они обратятся по той простой причине, что он чиновник министерства, а это в глазах мастерового имеет большой вес?

- О! - отвечал Вильямс с равнодушием подкупленного судьи, который произносит произвольный приговор, - этот господин завтра же вечером не станет больше стеснять нас, будь спокоен.

- Право, капитан, - проговорил с восхищением Коляр, - вы гениальный человек!

Вильямс не удостоил ответом комплимент своего сподвижника.

- А нашел ты для меня отель? - спросил он.

- Да, я почти уже нанял на Божонской улице, в двух шагах от Елисейских полей, прелестный небольшой отель в два этажа и с конюшней на пять лошадей.

- Я посмотрю его завтра утром, потому что, - прибавил Вильямс, - мой будущий тесть, с которым я сегодня познакомлюсь на балу в министерстве иностранных дел, не должен видеть меня в этой лачуге.

- А, вы увидитесь с Бопрео сегодня вечером?

- Да, а также с женой его и дочерью.

Вильямс встал и проводил Коляра.

- Я еду к Баккара, - сказал он,- приходи опять сегодня вечером и жди меня, в котором бы часу я ни воротился.

Капитан сел в тильбюри, столько же невозмутимо спокойный, как и прежде до свидания с Коляром, и скорой рысью поехал к Баккара.

При виде тильбюри, горничная куртизанки, случайно находившаяся на дворе, стремительно побежала в комнаты.

- Барыня! Барыня! - сказала она Баккара, опять этот англичанин! Разве вы намерены принимать его теперь по два раза в день? Я боюсь его.

- Ты глупа, Фанни! - отвечала сухо Баккара. - Проси баронета сэра Вильямса в зал.

В минуту, когда Фанни прибежала с известием о приезде Вильямса, Баккара одевалась.

Таинственный разговор, происходивший между нею и баронетом, возвратил Баккара гордое хладнокровие, которое вечно будет составлять главную силу куртизанки.

Отлично владея собой, сестра Вишни, опять обратилась в холодную женщину, которая всегда возбуждает желание обладать ею и никогда не отдается вполне. Она занималась своим туалетом с тщательностью полководца, соображающего план сражения.

Вильямс ждал ее прихода по меньшей мере десять минут и это ожидание далеко не было ему неприятно.

- Она опять сделалась твердой, - подумал он, - это хороший знак!

Баккара вышла к нему в очаровательном домашнем туалете: голубом бархатном капоте с открытым лифом и черными кружевными рукавами. В ее прекрасные белокурые волосы, вместо всякого убора, были вплетены васильки.

Она приветствовала Вильямса словами: «Здравствуйте, милый!», произнесенными кончиками губ со всем аристократизмом порока, и жестом, исполненным величия аристократки, указала ему на место возле себя, на диване.

- Довольно вам рисоваться, мой прекрасный друг, - сказал сэр Вильямс, - лучше потолкуем!

- Я не рисуюсь, - отвечала Баккара, - а возвращаюсь к своим естественным привычкам.

- Ну, пусть так. А теперь потолкуем.

- О чем же еще?

- Вот что: сегодня утром вы были бледны, взволнованы; вечером спокойны и высокомерны…

- Дальше? - нетерпеливо проговорила Баккара.

- Сегодня утром вы любили Фернана с отчаянием женщины, от которой ускользает предмет ее страсти. Вечером вы любите спокойно, с уверенностью, что рано или поздно будете любимы.

- Может быть…

- Вы рассчитываете на посещение Бопрео завтра утром?

- Конечно, но разве он не придет? - невольно спросила Баккара.

- Придет.

- Ну, так что же дальше?

- Дальше? Я намерен предложить вам лучший предлог, какой вы можете доставить ему для того, чтобы он отказал от дома Фернану Рошэ и навеки уронил его во мнении Эрмины.

Молния злобной радости сверкнула в глазах куртизанки.

- В самом деле? - вскричала она.

- Через двое суток, - холодно ответил Вильямс, - Фернан будет здесь, на коленях перед вами…

Вильямс не договорил; Баккара точно обезумела от радости.

- Что же нужно сделать? - спросила она.

- Садитесь к этому столу, и пишите под мою диктовку.

Баккара повиновалась, и Вильямс начал диктовать:

«Мой возлюбленный Фернан! Уже четыре дня, долгих как четыре века, ждет тебя твоя Нинни…»

- Но, - сказала Баккара, внезапно остановившись, - что вы тут заставляете меня писать?

- Пишите, моя милая, - сухо ответил Вильямс.

- Но я не понимаю…

- Ничего! Все-таки пишите.

Баккара склонила голову перед этой холодной непреклонной волей и снова взялась за перо.

«Да, четыре века, мой обожаемый ангел», - диктовал баронет, - «потому что тебе ведь известно, как твоя Баккара дышит только тобою, как и ты жил только ею, негодный, прежде чем у тебя явились серьезные намерения. Вот каковы мужчины! Они обещают любить вас вечно, находя это вечное еще не довольно продолжительным, а потом, в один прекрасный вечер, встречают какую-нибудь куклу, - честную девочку, как они их называют, - какую-нибудь дрянь с красными руками, бессмысленной улыбкой, костлявой шеей и только потому, что у нее двести тысяч франков приданого, пускаются вздыхать с намерением жениться…

Надеюсь, Фернан, что, когда ты свершишь этот великий подвиг, ты представишь меня своей жене, тем более, что на мне хочет жениться дО… и я тоже сделаюсь честной женщиной.

Честное слово, мой возлюбленный, я повеселюсь на твоей свадьбе, потому что буду на ней, в чем могу тебя уверить… Презабавно будет видеть, как мой сумасбродный любовник в черном фраке и белом галстуке поведет под руку свою супругу, разодетую в померанцы.

Ах, негодное чудовище! Ты ведь еще не женат пока, а кажется, стал уже реже навещать меня… При том же, ты поклялся мне, что твоя законная половина, которую ты не любишь, нисколько не помешает тебе ходить каждый день к настоящей женке, к твоей возлюбленной Баккара, которая любит и будет долго-долго любить тебя.

Я ревнива, милый, и сделаю сцену твоей будущей, если ты сегодня же вечером не будешь здесь, на коленях передо мной.

Целую тебя крепко и жму твою руку.

Баккара».

Написав это странное послание, куртизанка посмотрела на баронета с недоумением человека, который служит орудием непонятного ему таинственного дела.

- Как, вы еще не угадываете, моя милая? - спросил Вильямс, улыбнувшись.

- Нет, - отвечала откровенно Баккара, - и я начинаю думать, что я очень глупа…

- Гм! - дерзко промычал баронет. - Не смею прекословить… Пишите адрес, - прибавил он.

Г. Фернану Рошэ, улица Тампль.

Баккара повиновалась, и Вильямс заставил ее прибавить следующий post-scriptum:

«Письмо мое отнесет тебе Фанни. Старайся быть благоразумным и, пожалуйста, не делай ей глазок. Я еще не хочу верить, хотя меня и уверяли в том, что ты ухаживаешь за моей горничной. О, мужчины!»

- Теперь, моя милая, - продолжал Вильямс, - вы все-таки не понимаете, что в один прекрасный вечер, хоть, например, завтра, письмо это может попасть в руки Эрмины де Бопрео?

- А, понимаю! - воскликнула Баккара, и глаза.ее заблистали.- Но… письмо… как его отправить?

- За это возьмется Бопрео.

- Он? И в самом деле!

- Еще бы! Ведь не отдадут же даром Вишни этим синим очкам!

- Разумеется, - прошептала Баккара, склонив голову перед последним угрызением совести.

- Может случиться, - продолжал Вильямс, - что Фернан Рошэ будет завтра обедать у своего начальника. После его ухода, письмо окажется случайно на кресле или на полу… Его развертывают, читают…

- Я угадываю, - перебила Баккара.

- И, - добавил Вильямс, - Фернан Рошэ навсегда погиб во мнении Эрмины и ее матери.

- Ах, - вскричала Баккара, - как это отлично придумано! Но согласится ли Бопрео?

- Разумеется, потому что он любит Вишню.

- Это правда, - прошептала куртизанка, еще раз смиренно склонив голову.

Вильямс встал.

- Я отправляюсь сегодня в гости, - сказал он, - и мне нужно ехать домой одеться.

- Можно узнать, куда вы едете?

- На бал министерства иностранных дел, где непременно увижусь с Бопрео.

- Так он не будет у меня сегодня вечером?

- Вероятно, нет. Но я отдаю голову на отсечение, что он приедет к вам завтра утром.

- Что я должна тогда делать?

- Показать ему письмо, которое вы сейчас написали.

- Хорошо. А потом?

- Потом, вы ему скажете, что любите Фернана, и что, если Фернан женится на его дочери, ему, Бопрео, не видать Вишни, как своих ушей. Затем, отдайте ему письмо и скажите: «Устройте, чтобы дочь ваша прочла его, чтобы она написала в двух строчках отказ своему жениху, и принесите мне ее записку. Тогда я вам объясню, где вы можете найти мою сестру».

- И вы думаете, он согласится?

- На все, я уверен в этом. Завтра я увижусь с вами, и тогда мы решим. До свидания!

Сэр Вильямс встал, любезно поцеловал руку Баккара и вышел из комнаты.

Два часа спустя, между многочисленными гостями на балу министерства иностранных дел отличался молодой джентльмен, баронет сэр Вильямс, ирландский уроженец, живший по большей части в Венеции. Баронет был красивый мужчина с изящными манерами и рыцарскими наклонностями. Красота его была печальна и задумчива, как у всех сынов Альбиона, которые, скуки ради, рыскают по свету.

Баронет, представленный английскому посланнику, сейчас же вошел в моду в залах министерства. Посыпались сказочные легенды о его богатстве и эксцентричности и даже распустили молву о намерении его жениться, что многим матушкам дало повод приветливо улыбаться молодому англичанину. Но сэр Вильямс танцевал мало. Он отыскал Бопрео, и поверенный при делах посольства представил баронета начальнику отделения, его жене и дочери.

Сэр! Вильямс протанцевал с Эрминой одну кадриль, сказал ей несколько банальных фраз и вскоре уехал с бала.

- Мне больше нечего здесь делать, - сказал он про себя. - Меня видели, Бопрео познакомился со мной, и этого достаточно. Со временем я покороче сойдусь со своей будущей супругой.

И сэр Вильямс около полуночи возвратился домой.

- Девочка недурна, - сказал он, - и с приданым в двенадцать миллионов может быть весьма приличной партией.