Политические мифы о советских биологах. О.Б. Лепешинская, Г.М. Бошьян, конформисты, ламаркисты и другие.

3. 1. Что писали и пишут об этом деле и возникающие в связи с этим вопросы

В 1931 г. советские ученые Г. И. Роскин и Е. Экземплярская (Roskin, Ekzemplyarskaya, 1931; см. также их работу 1932 г. на русском языке) опубликовали статью о возможном антагонизме между заболеваниями рака и болезнью Чагаса, распространенной в некоторых районах Южной Америки. В последующем были выявлены противораковые свойства трипаносомы Tripanosoma cruzi Chagas, паразитического простейшего, вызывающего болезнь Чагаса. Болезнь передают триатомовые «поцелуйные» клопы (Triatoma), которые предпочитают кусать в губы спящих людей.

В лаборатории Г. И. Роскина были освоены тонкости ведения культуры трипаносом, из которых удалось получить препарат “КР” с противоопухолевыми свойствами, названный по первым буквам фамилий авторов препарата – Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина. Позже препарат получил название «круцин». Н. Г. Клюева в 1939 г. стала женой Г. И. Роскина и с этого времени работа по круцину стала их общим делом.

В 1946 г. учеными была подготовлена к печати рукопись книги «Биотерапия злокачественных опухолей». В этот же год академик-секретарь Академии Медицинских наук В. В. Ларин во главе делегации медиков, куда входят и крупные советские онкологи, был командирован в США. Он прибыл туда 4 октября 1946 г. и привез эту рукопись с целью ее публикации предположительно с устного разрешения министра здравоохранения Г. А. Митерева. «Там он принимает участие в специальной сессии ООН о международном сотрудничестве, где доклад делает Молотов. Парин, посоветовавшись с Молотовым, передает 26 ноября 1946 года в Американо-русское медицинское общество уже принятую к печати в СССР рукопись книги Роскина и Клюевой и образец круцина (который к этому времени давно утратил свою активность). “Вот и все, что было”, -как поется в песне. Но этот невинный взаимный жест был аранжирован затем как передача большого секрета, государственной тайны и послужил поводом к аресту Парина вскоре после его возвращения и к организации “суда чести”» (Голубовский, 2003, с. 142).

Хотя рукопись и была передана американским ученым ее перевод не был опубликован. В. В. Парин был арестован в феврале 1947 г. по обвинению в шпионаже и осужден 8 апреля 1948 г. решением Особого Совещания по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 15 ноября 1943 г. «Об ответственности за разглашение государственной тайны и за утрату документов, содержащих государственную тайну» (Обухов, 2004). В. В. Парин был приговорен к 10 годам лишения свободы[19]. Н. Г. Клюева, Г. И. Роскин и Г. А. Митерев были осуждены общественным «Судом чести».

Вот как описывает предшествующие события С. Э. Шноль (2010, с. 324): «… в марте 1946 г. сообщение о препарате КР обсуждалось на заседании Президиума Академии медицинских наук. Президиум отнесся к сообщению с интересом, но рекомендовал до клинических испытаний продолжить лабораторные исследования. На заседании были журналисты (из газеты “Известия” и журнала “Огонек”). Их публикации вызвали сенсацию. Об этой работе узнали в США. В это время от опухоли погибал Г. Гопкинс (Harry Lloyd Hopkins) – ближайший соратник президента Ф. Рузвельта, бывший во время войны его специальным посланником на переговорах со Сталиным. К Клюевой обратился посол США с просьбой дать препарат. Н. Клюева написала письмо Сталину, жалуясь на бюрократизм Президиума АМН, в ответ была создана высокопоставленная комиссия (в ее составе два члена Политбюро), постановившая создать для Н. Г. и Г. И. специальную лабораторию и срочно издать их монографию. (Не надо бы обращаться с просьбами к тиранам! Их первоначальная “милость” обязательно кончается репрессиями…). Рукопись этой монографии и привез Парин в США. Об этом говорили даже на заседании Объединенных Наций. Об этом писали под огромными заголовками американские газеты. А Сталин этого не знал. Лечение рака – государственная задача! Отдать такое достижение американцам… Когда ему доложили – он рассвирепел. Как только Парин прилетел в Москву, 17 февраля 1947 г., его вызвали в Кремль. Были вызваны также Роскин и Клюева и министр здравоохранения Митерев. Сталин держал в руках книгу Роскина и Клюевой с множеством пометок. Он был страшен. Спросил Клюеву и Роскина: доверяют ли они Парину? Они сказали, что доверяют. “А я Парину не доверяю” – сказал тиран. Министр Митерев плакал и говорил, что он ничего не знал и не разрешал (врал). В. В. Парин пришел домой и сказал жене, что его, наверное, арестуют. Ночью за ним пришли. Его ждали издевательства и пытки. В ледяном карцере после избиений он навсегда потерял здоровье. “Суд” состоялся лишь в апреле 1948 г. Его осудили на 25 лет каторги[20]. Но продержали в тюрьме (а не на каторге) до октября 1953 г. ».

В этом отрывке полная неясность в отношении главного в этом деле. Разрешило ли Советское правительство передать противоопухолевый препарат «КР» для спасения Г. Гопкинса. Я так полагаю, что СССР в принципе не мог передать препарат, не прошедший клинических испытаний. В таком случае, почему на упомянутое выше мартовское заседание Президиума АМН позвали журналистов, если к клиническим испытаниям еще не приступили и сочли, что это пока преждевременно. Зачем устраивать шумиху, когда еще нечего показывать. Нет ни книги, ни разрешенного лекарства для лечения больных раком. Я не исключаю того, что их позвали с той целью, чтобы посол США, прикрываясь личной трагедией Г. Гопкинса, мог обратиться напрямую к Н. Г. Клюевой. В этом случае поведение посла надо расценивать как провокацию против советских профессоров Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина. Из приведенного выше текста С. Э. Шноля можно понять, что Н. Г. Клюева откликнулась на просьбу посла помочь умирающему Г. Гопкинсу. Н. Г. Клюева обратилась с просьбой послать препарат в Президиум АМН, но бюрократы это дело по спасению американского политика стали тормозить, так что ученому пришлось для ускорения дела обратиться лично к Сталину.

Со слов С. Э. Шноля получается, что это на Западе началась массированная пропаганда несуществующего лекарства и жертвой этой пропаганды стал Сталин, который повелся на пропаганду, уверовав в огромные лечебные возможности препарата «КР». Если это действительно было, то это может означать, что против нашей страны в США была проведена спецоперация с целью внесения раздора между властями и учеными, с одной стороны и между самими учеными с другой.

Я не оспариваю того, что нашими учеными было сделано открытие (см., напр., Бродский, Калинникова, 1988). Но следует также согласиться, что проверенного препарата для лечения рака не было и, следовательно, показывать было нечего. Приведу профессиональное мнение Ю. Я. Грицмана (1993, с. 92), который в описываемое время был аспирантом в клинике проф. И. Г. Руфанова, где в 1946–1947 гг. проводились клинические испытания препарата «КР». Сам аспирант, по его словам, был непосредственным свидетелем проводившихся испытаний, раз его посылали сделать инъекцию препаратом умирающему больному. Важно подчеркнуть, что И. Г. Руфанов руководил общехирургической клиникой. Почему Н. Г. Клюевой не удалось договориться с онкологической больницей – ответа на этот важный вопрос у меня нет. Оценивая состояние работ Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина по биотерапии рака, выполнявшихся в то время, Ю. Я. Грицман пишет, что, во-первых, «все их эксперименты были поставлены на мышах» и, во-вторых, ученые работали с пересаженной опухолью. «Поскольку у человека мы никогда не имеем дела с пересаженной опухолью, а всегда со спонтанно развивающейся и врачи никогда не видели опухоли ранее чем через много месяцев, а может быть, и лет после их появления, то рассчитывать на клинический успех ни в коем случае не приходилось» (с. 97–98).

Да и опыты с пересаженной опухолью (на мышах) давали зримый эффект, «если препарат начинал применяться для лечения спустя 1–2 суток после трансплантации опухоли…» (с. 97). При более поздних сроках проведения экспериментов с препаратом «редко удавалось достигнуть полного рассасывания опухоли при весьма интенсивном и длительном курсе введения увеличенных доз препарата». Это дает основание сделать Ю. Я. Грицману (с. 92) следующий вывод: «Казалось бы, авторы доказали, что при развитой опухоли, с которой всегда (я это подчеркиваю! – Ю. Г. ) мы имеем дело в клинике, препарат не действует» или действует слабо, добавил бы я.

Этот вывод мы можем дополнить авторитетным мнением Я. Л. Рапопорта (1988, с. 102). «Авторы “КР” апробацию препарата организовали сами», заручившись поддержкой знакомых специалистов в разных клиниках. Но клинические испытания это утвержденная практика с четкой системой регистрации всех клинических проявлений и убедительной статистикой, разработанной применительно к испытанию новых медицинских средств и методов. Возможно, поэтому Н. Г. Клюева не решалась проводить клинические испытания в онкологической больнице, где ее участие будет сведено к минимуму и где, как ей казалось, онкологи в порядке местничества могут чинить разного рода препятствия в продвижении ее препарата.

С этим, видимо, также были связаны ее письма А. А. Жданову, в которых она жаловалась на будто бы мешающих ей чиновников. Это очень интересный момент. А. А. Жданов, когда беседовал с Н. Г. Клюевой, выясняя обстоятельства передачи рукописи и препарата американцам, отметил, что Минздрав давал негативную оценку работы Н. Г. Клюевой и Г. М. Роскина: «в Министерстве здравоохранения старались представить дело таким образом, что открытие Клюевой и Роскина малоценно и что американцы легко могут сами производить то же самое. Клюева в ответ признала, что возможно эта позиция министерства здравоохранения повлияла на то, что так легко было решено передать американцам книгу и образцы препарата» (цит. по: Левина, 2016).

У А. А. Жданова были скорее всего свои источники информации и он, возможно, был прав, говоря о негативной позиции Минздрава. Но она вполне объяснима и без обращения к конспирологическим сценариям. В работе Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина до этого изучались в основном биологические аспекты проблемы рака на мы-шах, крысах и некоторых других животных, медицинская сторона в их работе была пока очень и очень скромная, так что говорить о каких-то результатах и тем более успехах в деле биотерапии рака представлялось преждевременным. Раз Минздрав ничего не мог сказать определенного в отношении лечебных перспектив препарата, то, следовательно, не с его подачи стали раскручивать «открытие» Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина. Если за этим делом стоял Агитпроп, то мы снова приходим к вопросу о целях, которые он мог преследовать, сталкивая между собой ученых, занимавшихся раковыми заболеваниями.

3. 2. Роль А. А. Жданова в деле «КР»

Агитпроп тех времен курировал А. А. Жданов, второе лицо в Партии после Сталина. А. А. Жданов в апреле 1946 г. провел через Секретариат ЦК ВКП(б) постановление о помощи Н. Г. Клюевой в организации работ по биотерапии рака. В результате в Институте эпидемиологии, микробиологии и инфекционных болезней АМН СССР (с 1949 г. Научно-исследовательский институт эпидемиологии и микробиологии имени почётного академика Н. Ф. Гамалеи) была открыта специальная лаборатория. С этого момента А. А. Жданов следил за работой профессоров Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина.

Серьезным мотивом, направлявшим деятельность А. А. Жданова в «деле КР» могла быть перманентная борьба за власть между идеологами социализма и строителями социализма. Скорее всего, по этой причине А. А. Жданов действовал не через правительство, но непосредственно через министра здравоохранения Г. А. Митерева, показывая тем самым, что он не проявил себя нужным образом в ведомстве, которое возглавлял. Позже выявились серьезные нарушения в работе Минздрава и самого правительства. Это ведь с согласия строителей, предположительно с согласия В. М. Молотова (председателя Совета министров и министра иностранных дел) в нарушение действующих правил препарат и рукопись книги были переданы американцам.

Что реально передали американцам. По мнению строителей передали описание экспериментов на мышах и их спекулятивное (как пишет Ю. Я. Грицман, 1993, с. 97), а я бы сказал, натурфилософское обсуждение. По этой причине, как мне кажется, американцы и не стали делать перевод книги Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина. Но ведь ее наши идеологи представили как новое слово в лечении рака и убедили в этом Сталина. Я. Л. Рапопорт (1988, с. 103) пишет: «Ходили слухи, что в ООН раздались обвинения в адрес Советского Союза, который, будто, имея в своем распоряжении новый активный противораковый препарат, не передал его на пользу всего человечества, а держит в качестве крупного козыря в политической игре». А в книге никаких ярких примеров излечения от рака мы не увидим, а сами клинические испытания, о которых рассказывается в книге, Я. Л. Рапопорт (с. 105) назвал «кустарщиной». Американские онкологи эту кустарщину не стали переводить, а опыты на мышах, видимо, их не заинтересовали.

Идеологи настояли на том, чтобы засекретить исследования по «КР». Возможно, что это было сделано с целью иметь основания для привлечения к ответственности лиц, передавших за рубеж сведения, составляющие государственную тайну. А виновные в нарушении законов – строители. Идеологи, таким образом, подставили строителей. Это «скандальное» дело о передаче якобы секретных сведений, полученных советскими профессорами Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскиным, послужило поводом для организации, так называемых «судов чести». Но если никакой передачи секретных сведений за их отсутствием не было, то получается, что первые два суда чести над профессорами Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина, а также над разжалованным союзным министром здравоохранения Г. А. Митеревым были организованы на гнилой основе. Я думаю, что это в конце концов дошло до Сталина. Но спросить было уже не с кого. А. А. Жданов летом 1948 г. умер. Практика «Судов чести» была продлена на 1949 г. Но в биологии никаких общественных судов, кроме прошедших 1947 г., не было. Короче, практика «Судов чести» продержалась лишь два года и была тихо спущена на тормозах еще при жизни Сталина.

Я почему думаю, что атака на ученых была одним из инструментов борьбы идеологов со строителями. Дело в том, что А. А. Жданов, узнав о том, что американский посол Смит заинтересовался противоопухолевым препаратом «КР» и посетил Институт эпидемиологии, микробиологии и инфекционных болезней, где этот препарат производился, затребовал относящиеся к этому посещению материалы. На отчете чиновника из Отдела управления кадров он наложил резолюцию: «… Я не думаю, что Смита нужно было пускать в Институт» (Левина, 2000). Т. е. А. А. Жданов усмотрел в действиях правительственного сектора проступок. Значимость этого проступка прямо пропорциональна значимости открытия. Возможно, поэтому он полностью «доверился» письмам Н. Г. Клюевой и не стал выяснять мнение независимых экспертов. Вместо того, чтобы прислушаться к их мнению и получить более полное представление о состоянии и перспективах биотерапии рака, А. А. Жданов начал раскручивать препарат «КР», положительно зарекомендовавший себя при испытании на мышах, как эффективное средство лечения рака у людей. Слушая только Н. Г. Клюеву, он не стал искать компромиссного решения, учитывающего позицию Минздрава и, следовательно, мнение ученых онкологов, несогласных с Н. Г. Клюевой. Это означает, что позиция А. А. Жданова определялась на тот момент более политическими мотивами, но не интересами дела. Если бы дело обстояло иначе, то А. А. Жданов должен был бы информировать Сталина как председателя Совета министров о том, что американцы очень интересуются противоопухолевым препаратом, полученном нашими учеными. В этом случае ни о какой передачи рукописи книги Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина, а также препарата «КР» не было бы речи. О скрытых мотивах А. А. Жданова также свидетельствует и тот факт, что первоначально суды чести планировалось проводить против нерадивых и «нечестных» чиновников министерств и ведомств, т. е. в целом против строителей. Ситуация, однако, вышла из под контроля, изменившись таким образом, что идеологам пришлось отложить войну со строителями.

Следует подчеркнуть, что шумиха вокруг нового средства борьбы с раком развертывалось, как и в случае с Г. М. Бошьяном, по близкому сценарию – внезапно возникших разговоров, идущих из высших эшелонов власти, о крупном открытии, за которым реальных практических достижений еще не было. И в том, и в другом случаях не были опубликованы материалы с полным изложением результатов и сути открытий, с которыми могла бы ознакомиться и дать свои заключения медицинская общественность. И опять мы приходим к вопросу о целях, которые могли преследовать идеологи, раскручивая ученых фактически на пустом месте.

Для пропаганды «открытия» нового метода лечения рака – открытия, которое еще предстояло сделать, были мобилизованы журналисты. Вот что пишет об этом С. Кремлев (2010, с. 87) уточняя и дополняя сведения С. Э. Шноля: «13 марта 1946 года Клюева сделала доклад на заседании Президиума Академии медицинских наук СССР на тему “Пути биотерапии рака”. Несмотря на то, что сообщение Клюевой было чисто научным, уже 14 марта “Известия” поместили “сенсационную” статью о “КР”. Сообщили о заседании в АМН СССР и другие издания, в том числе и газета «Московский большевик», и в тот же день эта информация была передана по радио на зарубежные страны. А 9 июня в том же “Московском большевике” была опубликована большая, расхваливающая “КР” и Роскина с Клюевой, статья Бориса Неймана». Что кается сообщения об открытии по радио, то речь, видимо, идет об «интервью, данном директором Института микробиологии им. Мечникова Л. Г. Вебером Центральному радио после сенсационного доклада Н. Г. Клюевой в Академии, [интервью] было той же ночью ретранслировано в США и вызвало большой интерес, подогретый последующими публикациями в общей и специальной (Бюллетень посольства СССР в Вашингтоне) прессе» (Левина, 2000, Исаков, Левина, 2005). Л. Г. Вебер был директором института, в котором работала Н. Г. Клюева до того, как после ее писем А. А. Жданову она получила поддержку в организации большой лаборатории на базе Института эпидемиологии, микробиологии и инфекционных болезней.

Понятно, что это не проф. Н. Г. Клюева позвала на свой научный доклад корреспондентов из «Известий» и «Огонька», не она распорядилась дать о себе и своем муже литературный материал в газете «Московский большевик» и не она попросила посольство СССР в США опубликовать информацию о своем открытии. Вопрос о приглашении журналистов находился в то время в компетенции советских органов пропаганды и агитации и без их ведома не мог быть решен. В таком случае, какую цель преследовал Агитпроп, пропагандируя и тем самым проталкивая в жизнь сырые, незаконченные научные проекты с еще неясной перспективой практического внедрения.

Раскроем книгу Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина «Биотерапия злокачественных опухолей». Она была подписана к печати 25 декабря 1946 г. и появилась в продаже в феврале 1947 г. А раскручивать открытие авторов книги стали с весны 1946 г. В книге подробно разбираются эксперименты по канцеролитическому (разрушающему раковые клетки) действию препарата «КР» на различные типы опухолей у мышей и других животных. Вот их заключение (с. 205):

«В наших опытах как с саркомой, так и с раком, если препарат начинал применяться для лечения спустя 1–2 суток после трансплантации опухоли, удавалось достигнуть полного эффекта, т. е. полного исчезновения опухоли, в 60–70 % и более. Если этот же препарат мы начинали применять на 8-9-й день после трансплантации опухоли, то удавалось достигнуть лишь частичного уменьшения опухоли, редко – полного ее рассасывания при весьма интенсивном и длительном курсе биотерапии увеличенными дозами препарата».

Вот что авторы пишут об испытании препарата при лечении рака у человека (с. 127): «В течение 1939–1941 гг., 1945 и 1946 годов инъекции были произведены 57 больным; из них 26 больным инъекции продолжаются, у 4 больных окончены, у 27 прекращены». Прекращены по разным причинам, в том числе, возможно, ввиду начала войны. О состоянии четырех больных, прошедших курс лечения, ничего не сказано. Как видим, полученные результаты пока не дают оснований говорить о прорыве в деле лечения рака у человека. Этот момент отражен в окончательном выводе авторов, приведенном под номером 3 в «Заключении» (с. 218): «Путем биологической и химической обработки простейших – Schizotryранит cruzi – можно получить препарат, безвредный для здоровых тканей, избирательно разрушающий злокачественные клетки раковой опухоли человека». «Можно получить», но не сказано, что мы получили препарат, который излечивает, поскольку клинические испытания еще не закончены.

Вывод, как видим, получился достаточно скромным. Поэтому необходимы дальнейшие клинические испытания при одновременном совершенствовании как препарата, так и способов его применения. Следовательно, оснований для каких-либо победных реляций в деле лечения рака тогда не было.

Я. Л. Рапопорт (1988, с. 103) в этой связи совершенно правильно констатировал, что «проблема “КР” перестала быть чисто медицинской. Шумиха и ажиотаж вывели эти вопросы за пределы медицинского мира». Но то же самое мы видели в истории с Г. М. Бошьяном. Более того, как и в случае с Г. М. Бошьяном профессор Н. Г. Клюева была выдвинута кандидатом в депутаты Верховного Совета РСФСР. Ю. Я. Грицман (1993, с. 104) приводит слова проф. Б. И. Збар-ского из его выступления на предвыборном собрании, опубликованного в газете 9 января 1947 г.: «Последние открытия профессора Клюевой Н. Г. в области профилактики и терапии рака сделали ее имя известным во всем мире». Но ведь пока не было никакого открытия в области профилактики и терапии рака. Все это плод фантазий журналистов. И мы снова возвращаемся к вопросу о целях этой шумихи, разворачиваемой в СССР (Агитпропом) и в США.

Есть, однако, серьезное отличие двух научных проектов, проталкиваемых предположительно Агитпропом. В деле Г. М. Бошьяна не было видимого участия Госдепа США. Напротив, главным застрельщиком дела «КР», закончившегося для Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина «Судом чести», а для В. В. Парина большим сроком заключения, был прибывший 28 марта 1946 г. в СССР новый посол США Уолтер Беделл Смит.

3. 3. Центральная роль американского посла У. Смита в деле «КР»

Кто такой Уолтер Беделл Смит (Walter Bedell «Beetle» Smith)? Оказывается, кадровый разведчик. В Первую мировую войну служил в военной разведке на французском театре военных действий. Во Вторую мировую войну он находился в штабе генерала Эйзенхауэра, и вел, в частности, переговоры о капитуляции сначала с итальянцами, потом с немцами. В английской версии Википедии утверждают, что служба Смита в должности посла была неудачной. Он был отозван из Москвы и в марте 1949 г. вернулся в США. 7 октября 1950 г. У. Смит стал директором ЦРУ США. Видимо, все же его деятельность послом США в СССР была достаточно успешной, раз удостоился серьезного повышения по службе. Для разведчика стать директором ЦРУ это вершина профессиональной карьеры. Справедливости ради стоит заметить, что У. Смит два раза отказывался от этого поста. На счету У. Смита удачные перевороты в Иране, когда был свергнут премьер-министр страны М. Мосаддык, и в Гватемале (за-вершена операция при А. Даллесе).

На время нахождения У. Смита в СССР приходятся скандальные истории с академиком Т. Д. Лысенко, профессорами Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина; история взлета О. Б. Лепешинской начала разворачиваться в негативном ключе с лета 1948 г. Да и дело Г. М. Бошьяна подготавливалось, скорее всего, в 1948–1949 гг.

Миф, который нам преподносят, показывает американского разведчика как искреннего человека, озабоченного судьбой больных действующего, может быть не всегда правильно с точки зрения дипломатической службы, но как бы в благородных целях, во имя спасения больных тяжелым недугом. Может ли такое быть?

Вот какую характеристику дал У. Смиту советский разведчик работавший в «Интеллидженс Сервис», Гарольд Ким Филби в своей книге «Му Silent War» («Моя тайная война»): «У него [у Смита] были холодные рыбьи глаза. Во время нашей первой встречи я принес ему на рассмотрение англо-американские планы ведения войны, документ, состоящий из двадцати с лишним абзацев. Он мельком проглядел план, отбросил его в сторону и вдруг стал обсуждать со мной его положения, каждый раз называя номера абзацев. Я успевал за ходом его мысли лишь потому, что перед этим потратил все утро на то, чтобы заучить документ наизусть» (цит. по: Кремлев, 2010, с. 89). Генерал В. Д. Соколовский писал из Германии Молотову о Смите: «Трудно сказать, как будет вести себя в новой роли… Несомненно, будет вести активную разведку по сбору информации как по вооруженным силам, так и по экономике. В его штабе в Германии это дело было поставлено чрезвычайно искусно» (Кремлев, там же, с. 88–89). Поэтому не вызывает удивления назначение У. Смита на ключевую должность директора ЦРУ.

С. Кремлев (с. 91), ссылаясь на монографию В. Есакова и Е. Левиной о судах чести, приводит выдержку из мемуаров посла У. Смита, в которых тот касается поведения профессоров Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина в деле «КР»: «Они заверили меня, что первый же стабильный препарат будет отправлен в США. Они добавили, что доктор Василий Васильевич Парин, главный ученый секретарь Академии медицинских наук, вскоре возглавит группу советских медиков с официальной миссией дать полный отчет медикам Америки…. Кроме того, мне были обещаны все данные, которые они подготовили и опубликовали…».

Я бы остерегся доверять перу разведчика. Все разговоры ученых с послом осуществлялись на официальном уровне, т. е. в присутствии не только руководства института, но и представителей особого отдела, а также по меньшей мере в одном случае в присутствии журналиста из «Огонька» Э. Финна, отсылавшего отчеты в партийные органы, скорее всего в агитпроп. А иначе, откуда бы взялась записка «Об обстоятельствах посещения американским послом Смитом института эпидемиологии, микробиологии и инфекционных заболеваний», подписанная заместителем начальника Управления кадров в ЦК ВКП(б) Е. Е. Андреевым, в которой сообщалось: «…Разговор Смита с профессорами Роскиным и Клюевой происходил в кабинете директора института… И Смит и его переводчик были хорошо осведомлены об открытиях профессоров Клюевой и Роскина и об их работе. Из вопросов, грамотного и правильного употребления узкоспециальных терминов было видно, что Смит хорошо знает историю открытия и его значение…».

Борьба с раком это не только помощь больным. Это еще и огромные деньги, которые готов отдать больной человек за исцеление от тяжелого недуга. Поэтому первая мысль, которая приходит в голову при анализе действий американского посла, что с его стороны это была попытка заполучить данные, составляющие коммерческую тайну, не затратив при этом ни цента денег. Этот вариант никак нельзя исключить, но профессиональный разведчик обычно имеет в своем арсенале несколько разработок, чтобы в нужный момент переключиться на другой сценарий ведения дела. О них мы будем говорить при рассмотрении соответствующих свидетельств участников дела «КР».

Если идеологи, ведомые А. А. Ждановым, осуждают низкопоклонство и раболепие части советской интеллигенции и в качестве примера ссылаются на работающих профессоров Н. Г. Клюеву и Г. И. Роскина, то надо выяснить, в чем выражалось их низкопоклонство и раболепие и к каким негативным последствиям это привело, что потребовало проведения публичных слушаний в так называемом Суде чести с общественным осуждением ученых. Между тем все пишущие на эту тема обходят эту сторону проблемы, возможно, потому, что такая постановка проблемы связывает личную трагедию ученых с действием в первую очередь сторонних сил (низкопоклонство перед иностранцами). Эти сторонние силы прямо указаны в решении Суда чести как структуры «иностранной, и в первую очередь американской, разведки». Следовательно, советские ученые, которым посчастливилось сделать открытия мирового значения, должны быть защищены от провокаций американской разведки. Почему была выбрана такая форма защиты, как осуждение антипатриотических поступков, проявления нашими учеными низкопоклонства и раболепия?

Если вот так запросто посол США приехал к нашим ученым (20 июня 1946 г. ), поговорил с ними об умирающем Гарри Гопкинсе, о возможности оснащения их лаборатории импортным (американским) оборудованием и ученые тут же изъявили готовность предоставить препарат, более того, настаивали на этом в министерстве в полной уверенности, что посол США был искренним в отношениях с ними. На встрече ученых с послом присутствовал, скорее всего, по поручению Агитпропа, журналист из «Огонька» Э. Финн, который послал отчет об этой встречи своему начальству, а то – в секретариат ЦК (Кременцов, 1995, с. 279). В этом документе «Финн писал, что Смит пригласил Клюеву и Роскина посетить США для ознакомления с работами по раку проводимыми американскими исследователями, а также предложил свою помощь в обеспечении лаборатории необходимым оборудованием и материалами и просил разрешить американским ученым посетить лабораторию» (Кременцов, 1995, с. 278). «Спустя несколько дней после визита, – продолжает Н. Л. Кременцов (там же, с. 278–279), – Смит обратился в министерство здравоохранения с официальным предложением организовать совместные советско-американские исследования по препарату “КР”. Он предложил полное финансирование работ американской стороной. Послу удалось договориться и о посещении лаборатории Клюевой двумя американскими исследователями в августе текущего года». Очень спешил У. Смит. А посылали они специалистов, чтобы посмотреть на месте, в каком состоянии находятся исследования русских и как быстро они могут и могут ли вообще добиться успеха (тоже исключительно важная информация для принятия политических решений).

В связи со сказанным повторим вопрос, который до этого был адресован В. В. Ларину. Почему наши ученые изъявили готовность предоставить американской стороне противоопухолевый препарат? Для советских людей того времени ответ очевиден: если мы можем помочь в лечении страшного недуга, то мы должны и обязаны помочь. В данном конкретном случае это надо сделать в порядке ответного шага на приглашение американского посла посетить США для ознакомления с работами по раку, проводимыми американскими исследователями. Если американцы готовы поделиться информацией по раку, то как мы можем отказать им в том же. Н. Г. Клюева и Г. И. Роскин воспринимают американцев как наших союзников, которым надо помочь. У них и в мыслях не было, что американцы и тем более посол великой страны могут не ответить им взаимностью, что они могут преследовать какие-то свои и, следовательно, корыстные цели.

Давайте внимательно посмотрим проект соглашения о совместной работе по биотерапии рака между нами и американцами. Этот проект так и остался проектом и не вышел за стены Минздрава СССР.

Настоящее соглашение заключено между Министерством Здравоохранения СССР, с одной стороны, и Посольством США, с другой стороны, в том, что:

1. Министерство Здравоохранения СССР, учитывая гуманные цели борьбы со злокачественными опухолями, предоставляет Посольству США исчерпывающую информацию о противораковом препарате Клюевой-Роскина (“КР”), в частности о технологии процесса изготовления препарата. В дальнейшем Министерство Здравоохранения СССР предоставляет в распоряжение научных онкологических учреждений США все материалы о могущих быть усовершенствованиях этого препарата.

2. Правительство США со своей стороны представляет Министерству Здравоохранения СССР информацию о новых противоопухолевых препаратах, выработанных или могущих быть выработанными в США.

3. Работу по биотерапии рака считать совместной советско-американской работой над препаратом “КР”, при сохранении и в дальнейшем его названия.

4. Для совместного изучения препарата “КР” и обмена опытом по изготовлению подобных препаратов США командируют в СССР научных сотрудников для работы в институтах и лабораториях, изучающих проблему рака.

США принимает на себя обязательство по дооборудованию лабораторий и институтов СССР, изучающих проблему рака, по специальному списку [РГАНИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 619; цит. по: Левина, 2000, с. 11].

Этот юридически безграмотный проект свидетельствует о несерьезном отношении посла к тем нашим руководителям медицины, к которым он приехал договариваться. Е. С. Левина (2000, с. 10) пишет, что «родившийся в результате обсуждения вариант соглашения больше напоминал “протокол о намерениях”, чем строгий договор о научном сотрудничестве». Мне же кажется, что договор о намерениях был лишь с американской стороны. Мы же в гуманных целях, как записано в проекте, должны были предоставить американцам полную информацию по конкретной научной разработке, имеющей, по мнению наших властей, мировое значение в деле лечения рака. О каких, спрашивается гуманных целях идет речь, если американцы приобретают открытие за деньги в виде медицинского оборудования. В Соглашении упоминается Правительство США в качестве договаривающейся стороны, но не указано Правительство СССР в том же качестве. Соглашение почему-то должно быть заключено между Минздравом СССР и посольством США. Но посольство США не является медицинской службой. Что, было трудно приехать в СССР Главному хирургу США? Не поверю. Зачем их министерству включаться в чужой проект с туманными перспективами практического приложения. А сам посол США. Не имея на то полномочий, начинает вести переговоры в тайне от Правительства СССР, которые по этой причине ни к чему не приведут. В таком случае, зачем посол затеял переговоры?

Е. С. Левина позже в книге, написанной совместно с В. Д. Есаковым, изменила свою точку зрения. Вот, что ими сказано (Есаков, Левина, с. 98–99): «Текст проекта свидетельствовал о недостаточной его проработанности и явном ущербе, наносимом авторам открытия, поскольку советская сторона брала на себя конкретные обязательства, в то время как обязательства американской стороны были весьма расплывчаты. Опытный разведчик и дипломат У. Смит одержал победу над советскими учеными и чиновниками, заручившись их согласием предоставлять информацию о ходе работы над важным открытием. Именно так позже было квалифицировано случившееся». Последней фразой авторы как бы ставят под сомнение, что сказанное ими ранее является их собственной точкой зрения. Что это не они, но власти смотрят на это дело под таким углом зрения. Поэтому давайте еще раз оценим «документ».

По факту наши руководители медицины настолько растерялись перед наглостью американского посла, что готовы выполнить все, что он им говорит. Более того, в этой истории не увидели ничего серьезного сотрудники министерства Госбезопасности СССР, присутствовавшие на переговорах посла с нашими медиками. В записке от 3 августа 1946 г. на имя секретарей ЦК ВКП(б), составленной Е. Е. Андреевым о посещении американским послом института, отмечено: «Заместитель министра Госбезопасности СССР т. Огольцов считает, что беседа Смита с профессорами Клюевой и Роскиным организована была нормально» (цитировано по: Есаков, Левина, с. 47). Организована она была, возможно, и нормально, но вот ее результаты были ненормальными.

В. Д. Есаков и Е. С. Левина по этому поводу пишут (с. 47): «Казалось бы, какие после этого могут быть претензии к ученым, если они не входили сами в контакт с американским послом, а лишь откликнулись на предложение вице-президента АМН СССР А. И. Абрикосова и министра СССР Г. А. Митерева, если встреча была согласована с МИДом, признана нормальной всесильным МГБ и не вызвала возражений Управления кадров ЦК ВКП(б)». Вот это и прискорбно, и к ученым здесь менее всего претензий. Когда позже, где-то в декабре Сталин узнал обо всем этом, он, я думаю, за голову схватился. По наивности и робости перед авторитетом «Европы» наши люди вот так запросто могут просто передать все советские секреты.

Поэтому наше руководство и усомнилось в том, что активность посла США вокруг наших ученых, раз она была несерьезной, не преследовала какие-то свои цели. Что это так, об этом свидетельствуют факты, о которых пишущие на эту тему историки науки не говорят. Дело в том, что исследования по биотерапии рака в их активной фазе начались практически одновременно в СССР и в США. По данным Вебера (см. Есаков, Левина, 2005, с. 33), директора Института вакцин и сывороток им. Мечникова, в котором проводились исследования Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина, те начали свои эксперименты на мышах 3 февраля 1945 г. В США аналогичные исследования на мышах (позже на кроликах) были начаты в марте 1945 г. протозоологом Теодором Хаушка (из Института раковых исследований – Institute for Cancer Research, Lankenau Hospital, Philadelphia, Pennsylvania) c использованием нескольких линий трипаносом, выделенных из человека, обезьян, броненосца и триатомовых клопов. Позже к этим работам присоединились еще несколько исследовательских групп. Смотрите, как оперативно в США, узнав о наших исследованиях в области терапии рака, тут же бросили на решение этой проблемы несколько исследовательских групп. Из нижеследующего абзаца можно понять, что над проблемой биотерапии рака работало по меньшей мере четыре исследовательские группы.

Первые результаты казались обнадеживающими для некоторых линий трипаносом. Но в целом были получены отрицательные результаты. Приводим перевод заключения Теодора Хаушки и Маргарет Гудвин (Hauschka, Goodwin, 1948, р. 602): «Относительно работы Роскина и Клюевой пока еще рано ставить окончательный вердикт, но в виду почти полностью отрицательных результатов наших экспериментов (Hauschka, 1947а, Ь), и опытов других исследователей (Engel, 1944, Cohen et al., 1947, Belkin et al., 1948) неизвестный «эндотоксин» из T. cruzi, следует пока признать, не внушает (hold out) больших перспектив в деле противоопухолевой терапии», «C марта 1945 г. были испытаны 8 различных линий Т. cruzi против 5 форм раковых опухолей у более 1300 экспериментальных мышей».

Не подтвердили американские специалисты и другое открытие наших ученых (там же, р. 600): «Паразиты не показывали “положительный туморотропизм” [т. е. поражение преимущественно раковых клеток], как установлено русскими исследователями… Под нашими экспериментальными условиями собственно раковые клетки редко заражались. Инфекция была слабо представлена в строме опухолей, высокая концентрация паразита отмечена в сердце, печени, селезенке, почках, в тонких кишках и скелетных мышцах». Для сравнения, вот что писала Е. С. Левина (2016): «По состоянию работы на июль 1947 г., зафиксированном в опубликованной к этому времени монографии, была доказана лишь принципиальная возможность использовать феномен туморотропизма отдельных штаммов T. cruzi как биологическую основу специфической онкотерапии, что уже было предметом открытия».

По данным заведующего лабораторией клеточной биологии Петербургского института ядерной физики РАН М. В. Филатова, в 1950 г. NCI (National Cancer Institute в США) не возобновил грант, для продолжения исследований Хаушки (Hauschka) по биотерапии рака с использованием Т. cruzi. Другие исследователи также потеряли интерес к изучению противоопухолевого действия простейших. Не исключено, что это сыграло определенную роль в решении, принятом на правительственном уровне, закрыть в 1951 г. эти работы и в нашей стране.

Таким образом, проект соглашения, под которым должна стоять подпись посла США, был откровенно мошенническим. Мы передаем американскому послу открытие, а они нам лишь намерение что-то показать. Самое неприятное, что в этом деле на главных ролях был замешан посол США. Т. е. мошенничество развертывалось со стороны США по государственной линии.

В жизни всякое случается. И посол, тем более из кадровых разведчиков может повести себя не так, как принято. Но ведь мошенническая деятельность У. Смита в отношении граждан СССР была одобрена Госдепом США, раз его выдвинули на повышение. В этом эпизоде американцы смотрели на наших граждан как на туземцев, у которых они, даже не за бусы, но лишь за обещание их им дать, пытались заполучить реальные ценности. Это сейчас на горьком опыте разрушенной страны мы знаем, чем для советских людей обернулась мошенническая деятельность запада под лозунгом демократизации жизни нашего общества. Вот эта уязвимость советских людей, воспитанных на принципах уважения, добрососедства и доверия друг к другу, и которых поэтому легко обмануть, и открылась нашему правительству в деле профессоров Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина. Ну ладно, если бы попались на мошенническую удочку ученые. Н. Г. Клюева и Г. И. Роскин были полностью поглощены своей многолетней и поэтому изматывающей работой. Но ведь наивность и преступную доверчивость проявили министерские работники вплоть до министра. А ведь им по статусу положено стоять на страже государственных интересов. И как бы не хотел А. А. Жданов, их нельзя осудить за эту доверчивость и беспечность, не подорвав при этом доверия к самой власти.

В деле Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина необходимо ответить на два вопроса. Имело ли место нарушение законов СССР со стороны ученых. Иными словами, были ли они осуждены по закону, или это был политический произвол. В последнем случае нам надо выяснить мотивы, которыми могли руководствоваться власти. Второй вопрос касается производственной и медицинской готовности противоопухолевого препарата в качестве эффективного средства лечения больных раком.

Н. Г. Клюева написала два письма А. А. Жданову, уверяя его об исключительной перспективности полученного препарата в борьбе с раком (первое письмо в апреле 1946 г. ). Заинтересованность американской стороны в получении сведений об этом препарате, видимо воспринимались как серьезное свидетельство того, что Н. Г. Клюева не ошибалась в своей оценке практических возможностей «КР».

???бы то ни было, органы власти откликнулись на призыв Н. Г. Клюевой о помощи и организовали лабораторию, штат которой к ноябрю 1946 года увеличился до 99 человек. 23 декабря 1946 г. Сталин подписывает Постановление «О мероприятиях по оказанию помощи лаборатории экспериментальной терапии профессора Н. Г. Клюевой». Постановление было секретным и опубликованию не подле-жало. В США, напомним, пошли по иному пути, начав параллельное финансирование нескольких исследовательских групп.

Вот выдержка из Решения Суда чести Министерства здравоохранения Союза ССР, из которой видно, что перспективы использования препарата «КР» в борьбе с раком оценивались в то время исключительно высоко: «Профессора Клюева и Роскин, работая в течение больше чем 15 лет над созданием противораковой вакцины, добились первых, весьма успешных результатов. Ими создан препарат “КР”, первые опыты применения которого для лечения некоторых форм рака дают основание полагать, что дело идет об открытии величайшего научного значения, способном произвести переворот в деле лечения рака, болезни, для излечения которой мировая наука до сих пор не могла предложить ни одного действенного средства».

Я не знаю, были ли отрицательные отзывы в отношении практических перспектив использования полученного Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскиным противоопухолевого препарата. Если и были, то в них могли быть возражения теоретического плана. До проведения широких клинических испытаний, не было материала для профессионального обсуждения. Из самой книги ученых, как мы уже сказали, никаких конкретных выводов о лечебных достоинствах препарата пока сделать было нельзя.

Перейдем теперь к вопросу о вине ученых. Давайте посмотрим, в чем они обвинялись, если исходить из решении Суда чести: «Недостойные поступки профессоров Клюевой и Роскина состоят в том, что Клюева и Роскин своими действиями способствовали рассекречиванию препарата “КР” и передаче его американцам. Еще в 1945 г. и в начале 1946 года, когда определились первые успехи в применении препарата “КР” для лечения больных раком, Клюева и Роскин, вместо того чтобы обеспечить секретность своих работ, поскольку открытие находилось в зачаточном состоянии и не прошло всесторонней клинической проверки, встали на путь афиширования своих работ и продвижения сведений о них за границу с целью личной славы. Тем самым к опытам Клюевой и Роскина и к работе их лаборатории было привлечено усиленное внимание иностранной, и в первую очередь американской, разведки» (цит. по: Есаков, Левина, 2002, с. 112, выделено нами).

Из решения Суда следует, что ученые виновны в том, что не побеспокоились обеспечить секретность своих работ. С таким обвинением невозможно согласиться. Во-первых, еще нет никаких поло-жительных клинических результатов, которые бы «давали основание полагать, что дело идет об открытии величайшего научного значения, способном произвести переворот в деле лечения рака». Во-вторых, лечение рака является мировой проблемой. И если действительно наметились реальные успехи в его лечении, то в условиях нарастающего понимания необходимости международного сотрудничества такую информацию нельзя скрывать. Вернее должны быть веские и понятные основания для этого. Но пока исследование Н Г. Клюевой и Г. И. Роскина находилось на стадии доклинических испытаний, то скрывать собственно было нечего.

Следовательно, мы приходим к самому темному моменту в деле “КР”, к обвинению ученых в пропаганде своих исследований, в том числе за рубежом с целью, как записано в решении Суда, личной славы. С этим обвинением также никак нельзя согласиться. Разве Н. Г. Клюева пригласила на свой служебный доклад журналистов; разве это она упросила корреспондентов, вещающих за рубеж, информировать о своем открытии мировую общественность; разве она напросилась на встречу с американским послом, пригласив на эту встречу Э. Финна из журнала «Огонек». Во всех трех случаях такие связанные с пропагандой решения принимались тогда на государственном уровне. Это прерогатива идеологического отдела партаппарата. Отчет Э. Финна о встрече Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина с американским послом был направлен в ЦК (Кременцов, 1995). Значит инициатива в «афишировании работ ученых и в продвижении сведений о них за границу» шла от Агитпропа. А вот зачем идеологи это сделали, свалив в последствии вину на самих ученых, с этим необходимо разбираться.

По данным Н. Л. Кременцова (1995, с. 281) «зимой 1946 г. Генеральный Хирург США [должность, соответствующая нашему министру здравоохранения] пригласил академика-секретаря АМН В. В. Парина “совершить большую ознакомительную поездку по американским больницам и двенадцати крупнейшим центрам, ведущим исследования в области рака”[21]. В качестве примера отечественных исследований в этой же области Парин взял с собой в Америку рукопись книги Клюевой – Роскина и несколько образцов препарата “КР”. Пытаясь договориться об издании книги в США, он передал рукопись и образцы американским коллегам». Видите как все синхронно получается. Зимой приглашают В. В. Парина[22] в ознакомительную поездку по раковым центрам США. Весной Агитпроп провел пропагандистскую кампанию о достижениях наших ученых Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина в области борьбы с раком. Об этом узнали в Америке и в середине лета посол США нагрянул в «гости» к нашим ученым с предложением о сотрудничестве. Осенью В. В. Ларин отправился в ознакомительную поездку по раковым центрам США и в порядке любезности захватил показать американцам рукопись Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина и образцы их препарата.

И вот теперь главный вопрос, который комментаторы старательно обходят. Зачем В. В. Ларин взял с собой в США рукопись книги и противоопухолевый препарат, т. е. неопубликованные и незащищенные патентами (если, конечно, там было что защищать) конкретные результаты исследований по раку. Разве американцы также обещали ему показать конкретные результаты их разработок по раку. Нет. Видите, какой с самого начала был запланирован неравноценный обмен: они требуют от нас конкретные результаты наших разработок, а нам обещают показать лишь то, что сочтут нужным. Кроме того, В. В. Ларин не является специалистом по биотерапии рака, чтобы профессионально объяснить то, что у него спросят и оценить то, что ему покажут. И отсюда еще один вопрос, почему вместе с В. В. Лариным не послали в США Л. Г. Клюеву, которая могла бы рассказать о своих работах и сама задать американским коллегам вопросы, связанные с ее профессиональной деятельностью как онколога.

Вот как сам В. В. Ларин объясняет свой поступок (см. Рапопорт, 1988, с. 108 [Из архива В. В. Ларина]): «Исходя из смысла постановления Совета Министров Союза ССР о моей командировке в США и принимая во внимание, что я должен был получить там, и в самом деле получил, не только печатные научные труды, но и новые лекарственные препараты, химикалии, приборы, инструменты и другие вещественные материалы, я очевидно, имел основания в порядке взаимности передать американским научным учреждениям аналогичные вещественные образцы. Таковыми были вакцина “КР”, предложенная проф. Клюевой и проф. Роскиным для лечения рака, и препарат эритрин, открытый проф. Зильбером» (выделено нами).

Из объяснения В. В. Ларина следует, что это он сам решил передать «КР» американцам. Возможно, что он согласовал свое решение с министром здравоохранения Г. А. Митеревым, возможно, что попросила его передать препарат проф. Клюева. При всем этом действовал он не по приказу (пусть и устному, как утверждают некоторые) министра Г. А. Митерева, но, как он сам говорил, по своей личной инициативе, обменивая неофициальным порядком то, что ему не принадлежит.

Если бы В. В. Ларин передавал американским коллегам готовый лекарственный препарат, то в этом не было бы никакого проступка. Но он передавал препарат, с которым еще предстоит работать, чтобы получить из него эффективное лекарственное средство от рака. Эти его действия могут квалифицироваться как классический экономический шпионаж. Представим себе, что «КР» после его доведения до рабочего состояния действительно оказался эффективным средством лечения рака у человека. Американцы при их лучшей технической оснащенности могли бы опередить нас и первыми запустить производство препарата против рака. Более того, начать продажу лекарства в другие страны, в том числе и в СССР. Конечно, первое время они бы не отрицали того факта, что идея получения чудо-лекарства принадлежит советскому ученому Г. М. Роскину. Но само лекарство – это детище американских ученых. Это они создали чудодейственный препарат. Сами русские не способны были его сделать и надо еще выяснить, не купили ли они секреты производства лекарства у американских ученых, польстившихся на легкие и неправедные деньги.

О такой возможности говорил в частных разговорах на Всесоюзной онкологической конференции (15–20 января 1947 г., Ленинград) научный руководитель Центрального института акушерства и гинекологии проф. Л. И. Мандельштам, ссылаясь на академика Ю. Ю. Джанелидзе, побывавшего в США в составе делегации онкологов, возглавляемой В. В. Лариным: «Наши возможности в области научных работ, с точки зрения технической, сильно отстают от американской и если мы не перевооружим наши научные лаборатории современной техникой, то нам не догнать американцев, а наоборот они будут использовать и доводить до конца наши идеи, наши теоретические труды и открытия» (цит. по: Есаков, Левина, 2005, с. 94) Так что опасения руководителей СССР были небеспочвенными.

Если передача препарата “КР” была как бы личной инициативой В. В. Парина, то он действовал, надо думать, по просьбе Н. Г. Клюевой. Если бы Н. Г. Клюева была против передачи препарата специалистам в США, то у В. В. Парина не было бы оснований везти препарат в Америку. Можно поэтому допустить, что предварительная договоренность о передаче препарата «КР» была. И проект соглашения о совместной работе по биотерапии рака, текст которого был приведен ранее (с. 193) и который так и не был претворен в жизнь, это подтверждает.

Я думаю, что в этих действиях ученых не было какого либо злого умысла. Когда В. В. Парина пригласили в США, то заинтересованные лица собрались в министерстве и стали думать, чем ответить на американскую любезность предоставить нам информацию о новых лекарствах и передать сами лекарства. Во время войны культурные контакты были на низком уровне. Американская делегация медиков, посетившая до этого СССР, наверняка пообещала помочь с новой литературой, с какими-то химикалиями, образцами лечебной аппаратуры. Нам похвастаться перед американцами особо было нечем. Во время войны практически не издавались книги по медицине. В более или менее готовом виде была рукопись по биотерапии рака Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина. Поэтому и возникла идея передать через В. В. Парина эту рукопись, а также «Справочник Академии медицинских наук СССР», и, кроме того, препараты «КР» для лечения рака и эритрин. На этом и остановились. Наверняка спросили мнения ответственных лиц в правительстве и министерстве иностранных дел. В любом случае должны были заручиться поддержкой должностных лиц, не увидевших в этом факте чего-то неправильного.

И тут вдруг неожиданно для всех вовлеченных в это дело ситуация резко изменилась. Принятое на неофициальном уровне решение о передаче материалов вызвало большое неудовольствие на самом верху. В. В. Парину инкриминировали разглашение и передачу секретных материалов. «Из числа этих материалов – писал в объяснительной записке уже после освобождения В. В. Парин (см. Рапопорт, 1988, с. 108 [Из архива В. В. Парина]) – мне особо инкриминируется передача «Справочника Академии медицинских наук СССР»--Считаю необходимым добавить, что ко времени моей поездки за границу справочник нашей Академии… являлся изданием открытого типа». Надо, следовательно, полагать, что справочник стал закрытым во время трехмесячного пребывания В. В. Парина в США. То же самое, видимо имело место в случае с препаратом «КР». Работы по нему, возможно, также были засекречены после отъезда В. В. Парина в США. В. В. Парин в итоге был осужден как шпион, а В Г. Клюева и Г. И. Роскин, а также уволенный бывший министр ГА. Митерев получили общественное порицание в суде чести. По итогам суда чести в партийные организации было направлено закрытое письмо о проступке Клюевой и Роскина, в котором «излагалось существо их открытия и его величайшее научное и практическое значение». Указывалось, что «движимые тщеславием, честолюбием и преклонением перед Западом, они поторопились оповестить о своем открытии весь мир, использовав для этого сомнительного посредника в лице Парина»; «… в письме говорилось, что на заседании в Кремле Клюева показала себя “сомнительным советским гражданином”» (Рапопорт, 1988, с. 108).

Некоторую разгадку дела В. В. Парина мы получаем из его объяснения, данное секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Жданову 3 февраля 1947 г. В. В. Парин утверждал, что передать рукопись и препарат американской стороне его попросил Г. А. Митерев. Так ли это было или нет, сейчас не решишь. Г. А. Митерев отказался это признать. Однако давайте внимательно рассмотрим опубликованные по этому делу материалы.

3. 4. Запутанная история с передачей рукописи и ампул с препаратом «КР» американцам

Теперь о самой передаче рукописи и препарата. В. Д. Есаков и Е. С. Левина (2005, с. 63) пишут: «В литературе и архивных документах факт получения В. В. Лариным перечисленных препаратов имеет различные трактовки. Остановимся на той из них, которая была высказана Н. Г. Клюевой в беседе с А. А. Ждановым 28 января 1947 г. Клюева, как свидетельствует запись этой беседы, говорила: “Парину перед отъездом его в Америку объявили в Министерстве здравоохранения, что можно рассекретить открытие Клюевой и Роскина и в Америке он может о нем рассказать. Дали ему рукопись книги Kлюевой и Роскина”… При этом в Министерстве сослались на то, что будто бы запросил книгу и образцы препаратов В. М. Молотов».

Соответствующий запрос В. М. Молотова, адресованный в Москву Деканозову, был найден. В. М. Молотов находился осенью 1946 г на генеральной ассамблеи ООН, где он выступил с программной речью «Советский Союз и международное сотрудничество». 7 ноября он устроил большой прием, на котором присутствовал В. В. Парин, сумевший переговорить с В. М. Молотовым и просить того разрешить передать американцам рукопись и препараты. Запрос В. М. Молотова заслуживает того, чтобы его воспроизвести (цит. по: Есаков, Левина, 2005, с. 65).

«ДЕКАНОЗОВУ

Находящийся здесь секретарь-академик медицинских наук Парин считает желательным удовлетворить просьбу американцев и передать им печатающуюся уже у нас рукопись книги «Биотерапия рака», а также препарат Клюевой-Роскина для лечения рака. Парин не считает нужным делать секрета из этого, по его мнению, несовершенного и недоработанного препарата и имеет на это согласие Митерева, а американцы настаивают на его получении, получив сведения о нем из нашей печати… Парин, однако, сообщил, что Зарубин предупредил о недопустимости передачи американцам препарата и деталей его приготовления. У меня не имеется ясного представления по этому вопросу, но думаю, что Парин, пожалуй, прав. Прошу информировать. 8 XI. 46 г. В. Молотов. »

Я думаю, что когда В. В. Парин за месяц своего пребывания в США убедился в том, насколько серьезно ведут американские коллеги работы по биотерапии рака, он понял, что это им надо утаивать данные при получении положительных результатов, нам пока нечего скрывать. И эту мысль, я думаю, он донес до В. М. Молотова. Отметим, что В. В. Парин, возможно, имел в виду американского посла в Москве Смита, который действительно просил передать американцам рукопись для публикации в США и препарат. В. М. Молотов, следовательно, должен был учитывать и этот момент, имеющий политическую составляющую.

Я почему-то думал, что В. В. Ларин, отправляясь в США, взял с собой рукопись и препараты. Но вот что мы читаем в книге В. Д. Исакова и Е. С. Левиной (2005, с. 66): «Н. Г. Клюева и Г. И. Роскин узнали о запросе Молотова 11 ноября 1946 г. в Министерстве здравоохранения СССР, где им сообщили, что “Вячеслав Михайлович Молотов прислал указание выслать в США по его адресу нашу книгу”».

Вы что-нибудь понимаете? По одним данным рукопись книги находится у В. В. Ларина, пребывающего в это время в США. В. В. Ларин ищет в Нью-Йорке встречи с В. М. Молотовым, чтобы решить вопрос о возможности передачи рукописи американской стороне. По другим данным рукопись находится в Минздраве, в Москве и ее собираются выслать в США по запросу находящегося в Нью-Йорке В. М. Молотова.

Ниже я даю еще одну интересную информацию из книги В. Д. Есакова и Е. С. Левиной (2005, с. 69). По их данным, 25 ноября 1946 г. у А. А. Жданова состоялось совещание по «КР» с участием всех заинтересованных лиц. Сразу после его завершения заместитель Кузнецов отправил ответ Молотову, что Минздрав не возражает против передачи американцам рукописи (без главы о технологии) и препарата «КР». Из этого следует, что рукопись книги все же была на руках у В. В. Ларина.

Этот факт подтверждается следующим документом. 29 ноября 1946 г. А. С. Павленко и завотделом Управления кадров ЦК ВКП(б) БД. Петров направили А. А. Жданову еще одну записку «О неправильном отношении министра здравоохранения СССР т. Митерева к разработке противоракового препарата “КР” профессоров Клюевой и Роскина». В числе прочего в ней подтверждалась разрешение на передачу американцам препарата (Есаков, Левина, 2005, с. 72): «Заместитель министра здравоохранения СССР т. Кузнецов дал согласие на передачу выработки препарата в США представителем Министерства здравоохранения».

Итак, 25 ноября разрешили передать рукопись и препарат. 26 ноября В. В. Парин это сделал. Значит, рукопись была у него на руках. Собственно это он сам подтверждает в своем письменном объяснении, которое он дал секретарю ЦК А. А. Жданову. Текст объяснения приведен в книге В. Д. Есакова и Е. С. Левиной (2005, с. 94–96). Здесь мы приводим только ключевые для понимания нашей темы выписки из объяснения В. В. Парина:

«В 10-х числах июля [1946 г. ] по моем возращении из Венгрии… министр здравоохранения СССР Г. А. Митерев сообщил мне о том, что имеется предварительное распоряжение соответствующей инстанции о направлении меня в США… При этом Г. А. Митерев сказал мне, что… даст мне два поручения, а именно, во-первых возглавить группу наших ученых – специалистов по раку, направляемых в то время в США, во-вторых, предоставить американцам в порядке взаимного обмена подробную информацию о работах профессоров Клюевой и Роскина по лечению рака. Он предложил мне детально проштудировать работу Клюевой и Роскина для того, чтобы иметь возможность сделать доклады от их имени в научных организациях, и взять с собой рукопись и вакцину».

Давайте остановимся и проанализируем текст. По данным Н. Л. Кременцова (1995, с. 281), В. В. Парина и только его одного пригласил Главный хирург США. В разрешении о направлении В. В. Парина в США говорится только о нем. Можно предположить, что эта его поездка не была связана с делегацией онкологов. Об их направлении в США договорились позже и скорее всего на меньший срок, не на три месяца. Встает вопрос, почему в делегацию онкологов не включили Н. Г. Клюеву. Ответить на этот вопрос не представляет труда тем, кто жил в советское время. Поездка на запад была мечтой для многих. И поэтому если появлялась возможность, то ехали свои. Н. Г. Клюева, очевидно, не входила в число своих, раз попросили В. В. Парина рассказать интересующимся американским ученым о ее работах. Таким образом, по заявлению В. В. Парина, он в деле «КР» был сторонним человеком. С направлением делегации онкологов в США и передачей рукописи и препарата договаривался кто-то из подчиненных Г. А. Митерева. В. В. Парина в этом случае подставляли, возможно, неумышленно, но серьезно, если что-то пойдет не так. Пошло, к сожалению, не так. Вот и Г. А. Митерев на всякий случай, но очень удачно ушел в отпуск в период пребывания В. В. Ларина в США. Я ничего не хочу сказать, но кроме как на В. В. Ларина возложить вину было больше не на кого. Так драматически сложилась ситуация. Однако продолжим изучение объяснительной записки В. В. Ларина.

«Накануне моего отъезда, 4 октября, я был в МИДе у Зарубина… и во время разговора с т. Зарубиным случайно поднялся вопрос о “КР’\ причем т. Зарубин сказал мне, что имеется наше решение не давать по этому поводу никакой информации заграницу. Я сказал, что это для меня неожиданно, так как я имею от т. Митерева противоположное указание – предоставить американцам полную информацию, вплоть до образцов вакцины, и сказал, что буду просить уточнения указаний у Г. А. Митерева. Тотчас из МИДа я зашел к Г. А. Митереву и сообщил ему об этом разговоре. Григорий Андреевич сказал мне, что не нужно давать американцам технологию, а остальное можно предоставить. Т. к. все у меня было уже сложено, а перед отъездом я, как всегда бывает, имел очень хлопотный день и устал, то я решил не распаковывать большой сверток с книгами, которые я вез с собой и в котором была рукопись книги Н. Г. Клюевой с главой о технологии, и решил, что я сдам эту часть рукописи на хранение в Нью-Йорке в наше консульство, что я и сделал немедленно по прибытии Нью-Йорк. По дороге, однако, у меня возникли сомнения в отношении всего вопроса в целом, вследствие чего я решил сдать в консульство и вакцину и не предпринимать никаких шагов до уточнения всего дела, решив обратиться для этого к В. М. Молотову, который, как известно, был в это время в Нью-Йорке. Я обратился к В. М. Молотову и изложил ему обстоятельства дела 7 ноября в личном разговоре. Тов. Молотов сказал, что этот вопрос надо согласовать с Москвой и обещал телеграфно запросить Москву и известить меня о результатах запроса… 24 ноября, по возращении из Филадельфии в Нью-Йорк, я был информирован в консульстве, что меня 2 дня ищет т. Подцероб… По моем приезде [на следующий день] к т. Подцеробу, он прочел мне по записке, которую он вынул из своего кармана, примерно следующий текст: “разрешено передать рукопись без главы о технологии, при условии перепечатки на машинке, и вакцину, указать, что срок ее годности кончился” (вакцина сохраняется только 10 дней, срок привезенной мной вакцины кончился 14 октября)». В тот же день, т. е. 26 ноября В. В. Ларин передал рукопись и просроченную вакцину.

Борис Фёдорович Подцероб с 1943 по 1949 г. был старшим помощником наркома иностранных дел. Кто такой упоминаемый здесь ответственный сотрудник МИДа Зарубин не вполне ясно. В дипломатическом словаре приводятся краткие сведения о Георгие Николаевиче Зарубине, который был послом СССР в Канаде (с 1944 г. до 28 сентября 1946 г. ), затем в Великобритании (с 28 сентября 1946 г. до-1952 г. ) и в США (1952–1958).

Итак, снова проанализируем изложенное В. В. Париным. Он зашел в МИД, чтобы выяснить, нельзя ли долететь до Парижа мидовским самолетом, и случайно узнает, что передавать рукопись и препарат запрещено. Неужели запретили и забыли уведомить об этом Минздрав? Не поверю. Могли по телефону информировать, сказав что решение вышлют позже. Значит, кому-то в Минздраве нужно было, чтобы В. В. Парин не знал об этом решении. Если Г. А. Мите-рев не знал о запрете, то после того, как услышал об этом от В. В. Ларина, должен был оперативно выяснить, что можно делать и чего нельзя. В. В. Парин вот-вот должен вылететь. Вместо этого он стал нести отсебятину. В. В. Парин поначалу поверил в его объяснения. Но, видимо, за долгие часы раздумий в полете он пришел к мысли, что здесь что-то не так, и с передачей материалов следует повременить до тех пор, пока он не выяснит через В. М. Молотова, как ему поступить.

Отметим расхождение во времени. Разрешение передать материалы американцам было получено нашим посольством в США самое позднее 23 ноября (за 2 дня до 24 ноября – дня возвращения В. В. Парина в Нью-Йорк). Но совещание у А. А. Жданова, на котором было принято решение о передаче материалов, состоялось 25 ноября. Но это не всё, что вызывает вопросы и недоумения.

Вспомним свидетельство Н. Г. Клюевой, которая была уверена, что рукопись находится в министерстве. Имеется еще один документ. А. С. Павленко и завотделом Управления кадров ЦК ВКП(б) Б. Д. Петров в связи с делом «КР» проверяли работу центральных органов Министерства здравоохранения СССР. В рамках этой проверки А. С. Павленко попросил Н. Г. Клюеву и Г. И. Роскина дать информацию о книге и о том, как они собираются поступить с разделом по технологии производства биопрепарата. 30 ноября 1946 г. авторы книги направили свой ответ. Приводим выдержку из этого ответа (цит. по: Есаков, Левина, 2005, с. 72–73):

«После отъезда В. В. Парина в США Н. Г. Клюева, будучи на приеме у Г. А. Митерева, спросила о судьбе нашей книги, отданной В. В. Парину, и получила разъяснение, что им, Г. А. Митеревым, было дано указание В. В. Парину материалы с собой не везти и технологии не рассекречивать. Мы остались при убеждении, что здесь оставлено приложение, касающееся технологии изготовления препарата, а вся книга увезена в США. В ноябре месяце проф. Н. Н. Приоров сообщил нам о том, что получено письменное указание от тов. В. М. Молотова решить вопрос о засекречивании и книгу выслать тов В. М. Молотову в США. (с. 73). Таким образом выяснилось, что экземпляр, отданный В. В. Парину, оставался в Москве. Где он – нам не известно. К этому надо добавить, что полученное в 1945-46 году от В. В. Ларина и Г. А. Митерева указание не сообщать заграницу технологии изготовления препарата, что мы и выполнили. Но одновременно по приказу Г. А. Митерева мы ознакомили с производством препарата специально к нам командированных микробиологов из Ленинграда, Харькова и Киева. Кроме того, Г. А. Митерев разрешил готовить препарат в московском Мечниковском институте. Нам казались эти мероприятия несколько преждевременными».

Зачем Г. А. Митерев убеждал Н. Г. Клюеву и Г. И. Роскина в том, что В. В. Ларин уехал в США без рукописи, которая находится в министерстве? Проф. Н. Н. Приоров был заместителем Г. А. Митерева и он обманывал ученых, поддерживая версию о том, что книга находилась все время в Москве и была послана В. М. Молотову в США лишь по его указанию в ноябре 1946 г. Зачем? Возможно, что те в министерстве, кто стоял за этим враньем не хотели, чтобы Н. Г. Клюева, неуправляемая и вхожая наверх, сорвала передачу В. В. Лариным препарата и технологии американцам. Заинтересованные в передаче материалов лица боялись того, что Н. Г. Клюева может не то что жаловаться, в том числе и А. А. Жданову, об опасности передачи материалов американцам, поскольку те в силу их лучшей материальной оснащенности способны обойти советских ученых, но просто обмолвиться в ненужном месте, что рукопись и вакцина увезены Лариным в США. Эти сведения могли бы дойти до ушей сведущих в этом деле людей, которые, зная, что это незаконно, через посольство запретили бы Ларину передавать материалы.

А это предполагает, что решение ничего не передавать американцам было принято на самом верху до отъезда В. В. Ларина в США. В. В. Ларин об этом узнал случайно и благодаря этому оттянул передачу препарата, который в результате испортился. Чувствуя подвох, он не передал сразу по приезде рукопись с разделом по технологии. А книга без технологической части американцев не интересовала, почему они и не стали ее переводить, как об этом вроде бы договаривались ранее. В итоге получается, что за делом «КР» стоит банальная шпионская история с попыткой кражи перспективного противоопухолевого препарата. Который, стоит добавить, оказался пустышкой.

Теперь о вине В. В. Парина. Он, конечно, не был шпионом, его подставили, представив шпионом. При всем этом его вина в деле «КР» очевидна. Зарубин его недвусмысленно предупредил, что передавать материалы нельзя. И, как увидим в следующем абзаце, объяснил, почему этого нельзя делать. Тем не менее В. В. Парин не послушался.

Уже упоминавшиеся мной работники аппарата ЦК ВКП(б) А. С. Павленко и Б. Д. Петров в записке на имя А. А. Жданов от 29 ноября 1946 г. сообщили следующее (цит. по: Есаков, Левина, 2005 с. 74): «Перед отъездом в США секретарь Академии медицинских наук т. Парин был в Министерстве иностранных дел у т. Зарубина который предупредил его, что американцы, как надо ожидать, будут интересоваться препаратом Клюевой, Роскина и способом его изготовления. Он подчеркнул, что ни он [т. е. Парин], ни другие наши врачи никакой информации об этом препарате, хотя бы в устной форме, не должны давать американцам. На это т. Парин заявил, что вопрос о препарате Клюевой-Роскина решен Министерством здравоохранения и что он имеет согласие Т. Митерева передать американцам препарат и описание технологии его изготовления. Тов. Зарубиным было указано, т. Парину, что Министерство здравоохранения не может само решать этот вопрос. На передачу препарата и его технологии т. Митереву необходимо получить разрешение у соответствующих органов. Как выяснилось в дальнейшем, Министерство здравоохранения игнорировало высказанное мнение по данному вопросу и разрешило т. Парину вывезти из СССР рукопись книги и препарат, что оно не имело право делать» (выделено нами).

Что должны подумать те, кто занимался делом В. В. Парина. Ему четко было сказано, что его министерство не может самостоятельно решать такие вопросы и за разрешением должно обратиться в уполномоченные на то органы. В. В. Парин утверждал, что он получил (устное) разрешение от Г. А. Митерева. Но тот, естественно, отказался от того, что он что-то разрешал В. В. Парину. И этот отказ от своих слов, если он был, вполне объясним, поскольку министр не имел полномочий давать такого рода разрешения, о чем он, как министр, должен был знать. В итоге Парину было предъявлено обвинение в сознательном антигосударственном действии.

3 октября 1946 г. по предложению Сталина вышло постановление, расширяющее права Комиссии по внешнеполитическим вопросам, которая с этого момента должна была заниматься внутриполитическими вопросами, связанными с внешней политикой (Есаков, Левина, 2005, с. 70). Ларин встречался с Зарубиным 4 октября. Зарубин скорее всего знал об этом постановлении, а, возможно, каким-то образом участвовал в его подготовке. Поэтому он и предупредил В. В. Парина: то, что они собираются делать, будет нарушением государственной дисциплины. А за это тогда очень жестко спрашивали. Министр Г. А. Митерев собирался руками В. В. Ларина осуществить внешнеторговый обмен, который в узаконенную деятельность Министерства здравоохранения СССР не входит. Поэтому Минздрав должен был получить разрешение скорее всего от Министерства внешней торговли или от упомянутой выше Комиссии. Минздрав этого не сделал. А должен был сделать. Ведь просит В. В. Ларина передать оказией не свои личные вещи, но государственное имущество. Чего проще получить разрешение на обмен научными материалами. Тогда бы и посыльный (в лице В. В. Ларина) не потребовался. Не было бы в этом случае никаких нарушений нашего законодательства. Незадолго до этого В. В. Ларин получил новую культуру трипаносомы для Н. Г. Клюевой из Англии. Наверняка на это было получено официальное разрешение соответствующих органов. Ведь почему В. В. Ларин пошел Министерство иностранных дел проситься на дипломатический рейс до Парижа? Потому что вез образцы «КР» контрабандой, не имея на то разрешения органов, контролирующих перемещение через границу биологических материалов.

Что должен был сделать В. В. Ларин, когда услышал мнение ответственного сотрудника Министерства иностранных дел о недопустимости такой передачи научных материалов. Отказаться брать ответственность на себя. А ему, видимо, было неудобно перед министром Г. А. Митеревым. Как же, обещал. В. В. Ларин оказался заложником своей добропорядочности и не обратил внимание на то, что она входит в нарушение с его государственным долгом. Т. е. личное, связанное с его пониманием порядоченности, он поставил выше государственного. Об этом собственно и шла речь в письме по делу Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина.

Я думаю, что дело с подставой В. В. Парина обстояло следующим образом. Чтобы вывезти рукопись и препарат, Минздраву в любом случае нужно было получить разрешение, которое могли не дать. Поэтому в Минздраве скрыли от В. В. Парина тот факт, что он повезет материалы без разрешения. Это выяснилось в последний день перед отлетом из разговора с Зарубиным. В. В. Ларин бросился к Г. А. Митереву и тот ему сказал, чтобы он не волновался, а разрешение на передачу материалов министерство получит и вышлет. Почему я думаю, что было именно так. Это же не Парину нужно было иметь разрешение на вывоз, а министерству. Не имея разрешения В. В. Парин совершил преступление. Если бы не было осечки с Зарубиным, то В. В. Парин в первый или же на второй день по приезде в США передал бы американцам и рукопись, и не успевший испортиться препарат. И его положение было бы совсем безнадежным. Ведь американским коллегам по прибытии в США он должен был что-то сказать о рукописи и препарате. Скорее всего сказал, что материалы привез, но ждет разрешения на их передачу. Прошел месяц, а разрешения нет. И не должно быть, поскольку никто в министерстве не собирался получать разрешение задним числом. В итоге В. В. Парин забеспокоился и обратился к В. М. Молотову. Но обратился он к нему 7 ноября, тогда как прилетел в США 6 октября. За это время препарат испортился. В Москве его спросили бы, почему вы целый месяц ждали В. М. Молотова. Есть посольство, через которое всегда можно сделать нужный запрос. В. В. Ларин, возможно, не хотел писать в объяснительной А. А. Жданову, что ему обещали выслать разрешение. Это кто же будет подписывать разрешение на уже вывезенный материал? А кто поручится, что незаконно вывезли именно то, на что просят разрешение. Если В. В. Парин ждет разрешения, то зачем вовлекать в это дело стороннего человека, не знающего существа дела?

Сказанным я не перекладываю вину с В. В. Парина на Г. А. Митерева. Так просто в шпионских историях не бывает. Г. А. Митерев сам скорее всего оказался жертвой аппаратных войн политиков, имевших своих постовых не только в Минздраве, но и в Министерстве иностранных дел. Ведь кто-то дал ложную информацию помощнику В. М. Молотова, подставив тем самым не только В. В. Ларина, но, как выясняется, и самого министра иностранных дел.

В. Д. Есаков и Е. С. Левина (2005, с. 65) сетуют на то, что даже В. М. Молотов, третий человек в советской иерархии, не отважился взять на себя ответственность разрешить В. В. Ларину передачу американцам научных материалов. Видимо, боясь гнева Сталина, решил подстраховаться, переложив ответственность на первое лицо в СССР «Если даже Молотов не мог разрешить этот вопрос, то каково было положение руководителей Министерства здравоохранения СССР когда им пришлось отвечать на молотовский запрос о возможности передачи американцам сведений об открытии Клюевой и Роскина.

Ситуация осложнялась тем, что министр Митерев находился в отпуске и его обязанности временно исполнял заместитель министра А. Я. Кузнецов. Для разрешения этого вопроса он принял, пожалуй, единственно возможный в то время ход – обратиться непосредствен-но к Сталину. Кузнецов подготовил для отправки ему 14 ноября 1946 г. следующую шифрограмму», в которой изложил суть дела, закончив шифрограмму следующими словами: «Просим дать Ваши указания».

Но ведь вы же пишете на следующих страницах что этот вопрос был взят на рассмотрение Комиссией по внешнеполитическим вопросам. Значит не Сталину, но этой комиссии надо было адресовать вопрос о разрешении. Если А. Я. Кузнецов этого не знал, то должны же быть в министерстве здравоохранения специалисты, которые ранее подобными вопросами занимались, по крайней мере подготавливали соответствующие бумаги и возили их на утверждение.

По данным В. Д. Есакова и Е. С. Левиной именно эта комиссия приняла к рассмотрению вопрос о передаче американской стороне рукописи и препарата. В связи с этим 27 ноября Деканозов сообщил Молотову, что пока Комиссия не рассмотрела всех обстоятельств, связанных с «КР», ни рукопись Клюевой и Роскина, ни препараты американцам не давать. Кто же тогда разрешил передачу? В. Д. Есаков и Е. С. Левина (с. 69) пишут о А. Я. Кузнецове. Но ни Кузнецов, ни Митерев, ни любой другой представитель министерства здравоохранения, как до этого было сказано Зарубиным, не имели полномочий решать такие вопросы. И действительно, разрешение, как мы выяснили, было получено Подцеробом в Нью-Йорке раньше, и от кого оно шло неизвестно, но точно можно сказать, что не от А. Я. Кузнецова. В этом заключается главная неясность по делу Клюевой и Роскина.

Говоря о сути сообщения Деканозова, В. Д. Есаков и Е. С. Левина пишут (с. 70), что оно «содержало некую информацию о складывающемся мнении, которое лишь выносилось на рассмотрение, а решения по нему еще не было. Несмотря на это, факт передачи рукописи и препаратов, осуществленный без “высочайшего благословения”, был признан криминальным, а интерес американцев к работам по биотерапии рака стал основным поводом для осуждения ученых и организации дела “КР”».

Авторы хотят сказать, что еще не было запрета на передачу материалов и поэтому фактически никакого проступка со стороны ученых, за что их можно было бы судить, не было. С такой оценкой никак нельзя согласиться. Из слов Зарубина, приведенных в их книге ранее, ясно, что министр Г. А. Митерев не имел полномочий решать такие дела и, следовательно, материалы были вывезены В. В. Париным незаконно.

В. М. Молотов был опытным политиком, просчитывающим в своих решениях все возможные ходы. То, что после разговора с В. В. Париным он послал запрос о возможности передачи рукописи и вакцины американцам, свидетельствует о том, что он как министр, отвечающий за внешнюю политику СССР, считал необходимым это сделать. Напомню, что в конце запроса он добавил, «что Ларин, пожалуй, прав».

Ведь В. М. Молотов вполне мог сказать В. В. Парину, то, что сказал тому еще в Москве Зарубин: без разрешения соответствующих органов передавать материалы нельзя. В этом случае В. В. Парин мог с чистой совестью, что он самолично никого не подвел, не передавать материалы. И не было бы тогда дела, которое мы сейчас разбираем, не было бы судов чести над Клюевой, Роскиным и Митеревым, не было бы также обвинения В. В. Парина в шпионской деятельности.

Чем мог руководствоваться В. М. Молотов, намекая на желательность передачи американцам материалов, связанных с «КР». Я думаю, что В. В. Ларин ему объяснил, что передается сырой материал, лечебные перспективы которого еще не совсем ясны, и результаты не следует ожидать в ближайшее время. Наверняка В. В. Ларин сказал В. М. Молотову о проводимых в США с марта 1945 г[23]. аналогичных исследований, не имеющих пока обнадеживающих положительных результатов. Но шумиха в США почему-то была поднята вокруг исследований по биотерапии рака лишь советских ученых. Ужели американские журналисты не удосужились выяснить, что делается в этом направлении американскими учеными. Значит эта шумиха была поднята с политическими целями. Если отказаться от передачи сведений об исследованиях наших ученых, то американцы могут затеять пропагандистскую кампанию против СССР, обвиняя нас в том, что открыв эффективное средство от рака, мы стали скрывать его от всех нуждающихся в помощи в других странах.

Помните приведенное выше высказывание Я. Л. Рапопорта (1988. с. ЮЗ) о слухах, ходивших в ООН относительно чудо-лекарства русских «КР», в секрет которого Сталин не хочет посвящать никого. Были еще более удивительные слухи. Так, Г. В. Костырченко (2001), говоря о попытках Сталина заполучить секреты атомной бомбы, пишет: «Судя по всему, увлекшись этой политической игрой, советский вождь решил в качестве дополнительного аргумента в торге с американцами за доступ к атомным секретам использовать препарат КР, представляя его как возможную панацею от онкологических заболеваний, вызванных в первую очередь радиоактивным заражением… В декабре 1946 г. стало окончательно ясно, что договориться с американцами не удастся. Вашингтон явно не желал расставаться со своей ядерной монополией. Таким образом, стремление сделать “КР” козырем в достижении ядерной сделки с американцами оказалось несостоятельным». Надо полагать, что В. В. Парин сорвал сталинские планы заполучить атомную бомбу, почему и был объявлен американским шпионом.

В. М. Молотов был прав. Чтобы упредить возможные антисоветские выпады, обыгрывающие противоопухолевое чудо-лекарство, будто бы созданное русскими, надо это «лекарство» американцам дать, т. е. показать, что у нас нет ничего такого, о чем западная пропаганда шумит. Н. Л. Кременцов (Krementsov, 2009), обсуждая вопрос о засекречивании исследований по «КР», приводит мнение на этот счет посла У. Смита:

«Не уведомляя западных ученых, в 1947 г. Советские власти отнесли исследования по “КР” к числу совершенно секретных и четыре года спустя их полностью прекратили. Мы можем только предполагать о том, как конкретно американские исследователи интерпретировали отсутствие информации из Советского Союза относительно “КР”, но кажется логичным допущение, что этот когда-то разрекламированный препарат, оказался неудачным и не отвечал исходно возлагавшимся на него надеждам; ситуация, достаточно обычная в исследованиях рака и в этом частном случае, возможно, недалека от истины. Американские исследователи возможно ожидали (небеспричинно), что, если бы Клюева и Роскин доказали эффективность их препарата, то Советские власти не упустили бы возможности ведения пропаганды, основанной на таком успешном развитии событий. Определенно, что именно таким образом Посол Смит просчитал ситуацию. Как он объяснил в письме американскому Госсекретарю весной 1947 г., “советское Правительство и советская Академия Медицинских наук чувствуют, что они могут стоять накануне получения важных научных результатов, честью открытия которых они не желают делиться с кем либо из иностранцев, несмотря на жгучее желание получить из этого выгоды”».

Посол уверен, что без американской помощи мы не сможем быстро получить желаемые результаты, и обвиняет нас в желании скрыть важную информацию по лечению рака, которой мы на тот момент не обладали и неизвестно, будем ли такой информацией обладать. Так что опасения В. М. Молотова были не беспочвенными, поскольку дело представлялось так, что у нас уже есть результаты, а у американских исследователей пока нет. Послу надо было бы добавить, что у нас, в США работы по биотерапии рака активно проводятся и мы в этом плане не отстаем от русских.

По поводу участия В. М. Молотова в деле «КР» В. Д. Есаков и Е. С. Левина (2005, с. 76) пишут: «Итак, частный случай традиционного международного научного взаимодействия, когда ученые различных стран информировали своих коллег о достигнутых результатах, становится предметом рассмотрения политического руководства СССР и его внешнеполитического ведомства. И это в условиях международного сотрудничества, как только что провозглашал Молотов в ООН…». Во-первых, В. М. Молотов лишь призывал к сотрудничеству. Во-вторых, в деле, в которое ему пришлось вмешаться, это международное сотрудничество шло с нарушением законодательства СССР, в котором был замешан американский посол. Как политик В. М. Молотов считал необходимым передачу материалов. Поэтому и послал запрос в Москву. Но те неизвестные лица в Москве, которые через Подцероба разрешили это сделать, серьезно подставили В. В. Парина. Последний узнал о том, что с этой передачей материалов не все благополучно, раз этим заинтересовались на самом верху, от В. М. Молотова приблизительно 14 декабря. В. В. Парин, однако, не захотел стать невозвращенцем, и это снимает с него все подозрения в шпионаже.

По большому счету В. В. Парин на последнем этапе дела «КР» пострадал из-за решения В. М. Молотова, положительно смотревшего на передачу материалов. Но Вячеслав Михайлович руководствовался защитой интересов своей страны. Поэтому и В. В. Парин пострадал, защищая интересы СССР, если это как-то может смягчить боль родных Василия Васильевича. Нужно помнить, что шла война, теперь уже холодная с нашими бывшими союзниками и она не выбирает своих жертв.

3. 5. Суды чести

28 марта 1947 г. по инициативе Сталина Политбюро утвердило постановление Совета Министров СССР и Центрального Комитета ВКП(б) «О Судах чести в министерствах СССР и центральных ведомствах». Постановление определяет:

«1. В целях содействия делу воспитания работников государственных органов в духе советского патриотизма и преданности интересам Советского государства и высокого сознания своего государственного долга, для борьбы с проступками, роняющими честь и достоинство советского работника, в министерствах СССР и центральных ведомствах создаются Суды чести. 2. На Суды чести возлагается рассмотрение антипатриотических, антигосударственных и антиобщественных поступков и действий, совершенных руководящими, оперативными и научными работниками министерств СССР и центральных ведомств, если эти поступки и действия не подлежат наказанию в уголовном порядке…» (цит. по: Кремлев, 2011, с. 85, выделено нами).

Речь идет о патриотическом воспитании работников государственных органов и на первое место поставлены руководящие работники. И это понятно, поскольку антипатриотические проступки простых работников, т. е. подчиненных возможны лишь при попустительстве их руководителей. Но позже, видимо, сочли нежелательным выдвигать обвинения в потере чести в адрес руководителей, поскольку это может подорвать веру советских людей в искренность Руководителей. В итоге виновными оказались ученые. Это они оказывается заставили своих начальников совершить антипатриотический поступок – передачу американцам секретных материалов.

Раз мы говорим о судах чести, то надо выяснить, какое содержание вкладывают в понятие чести, а также в другие близкие понятия упоминаемые в тексте постановления. Большинство, пишущих на тему судов чести, обходят этот вопрос и никак не разъясняют эти понятия, из которых, однако, они исходят, давая политические и нравственные оценки деятелям той эпохи. С. Кремлев (2011), в этом смысле является исключением. В частности, он пишет, к сожалению, слишком кратко (с. 85–86), как менялось исторически представление о чести.

В. Даль определяет честь как «достоинство человека, доблесть честность, благородство души и чистая совесть». В словаре Ожегова честь – это «достойные уважения и гордости моральные качества и этические принципы личности». К сожалению, не разъяснено, какие такие моральные качества и этические принципы достойны уважения и гордости. В последнем третьем томе Энциклопедического словаря (том подписан к печати 31 марта 1955 г. слово «честь» отсутствует, но есть слова «долг», как этическое понятие и «достоинство». А ведь последнее слово идет в связке – «честь и достоинство». Есть ли между честью и достоинством смысловое различие? Достоинство по тому же Энциклопедическому словарю (1953, т. 1, с. 577) определяется как осознание человеком своего общественного значения. По Далю оно входит в понятие чести. Достоинство в социалистическом обществе – это осознание себя в качестве активного строителя нового общества. Если советский человек не осознает себя в этом качестве, то он становится беззащитным перед иностранцами.

Ю. Я. Грицман (1993, с. 128) приводит определение чести, взятое им из дореволюционной статьи 1903 г. (к сожалению не приведена ссылка): «Честь… – понятие, трудно поддающееся формулировке. Необходимость ее… всеми сознается, но ее существо остается почти неуловимым. Понятие чести не есть понятие правовое. Оно коренится исключительно в нравственном самосознании и, не имея формального основания, представляется столь же относительным, как и принципы нравственности. Но оно не есть нравственный принцип, по крайней мере в существенной своей части оно не совпадает с этикой… Каждая социальная группа имеет свою особую корпоративную честь, которая служит связующим началом для ее членов и потому является одним из условий существования данной группы, выражая степень сплоченности ее членов в одно целое…».

Касаясь понятия чести, С. Кремлев ссылается также на забытую повесть Антона Макаренко «Честь». В повести белогвардейский полковник Троицкий и арестованный поручик-большевик Алексей Теплов ведут разговор о России, о жизни и о чести. «Макаренко – пишет С. Кремлев (с. 78) – устами поручика Теплова очень точно определил суть понимания чести советским человеком. Тот, кто не стесняясь, считая это в порядке вещей, живет за счет или эксплуатации других, или за счет обслуживания эксплуататоров, в том числе интеллектуального обслуживания, чести иметь не может – как бы он себя и окружающих не уверял в обратном».

Мы, следовательно, можем соединить с понятием чести два интегральных признака: жизнь своим трудом на благо народа в обществе единомышленников. Производительный труд, направленный на благо людей определяет все те качества, которые В. Даль соотнес с понятием чести. После революции понятие чести было вычищено из словарей, видимо, как ненужный буржуазный пережиток.

Сталин вернул это понятие в нашу жизнь. В политическом отчете Центрального Комитета XVI съезду ВКП (б), зачитанном 27 июня 1930 г., он (см. Сталин, 1936, с. 393) следующим образом высказался о значении организованного Партией массового социалистического соревнования и ударничества: «Самое замечательное в соревновании состоит в том, что оно производит коренной переворот, во взглядах людей на труд, ибо оно превращает труд из зазорного и тяжелого бремени, каким он считался раньше, в дело чести, в дело славы, в дело доблести и геройства». «Ничего подобного, – продолжил Сталин – нет и не может быть в капиталистических странах. Там, у них, у капиталистов, самое желанное дело, заслуживающее общественного одобрения – иметь ренту, жить на проценты, быть свободным от труда, считающегося презренным занятием».

И. В. Сталин, как можно видеть, отметил третью ключевую особенность, неразрывно связанную с понятием чести. Всякий производительный труд так или иначе направлен на благо людей. Важно осознание необходимости труда на благо людей. Только в этом случае действия человека приобретают нравственное звучание как основы его нравственного самосовершенствования. Итогом будет развитие потребности в служении народу. Это означает, что потребность в труде в качестве нравственной нормы имеет адресную направленность. Потребность в труде на благо семьи, предприятия, родины, т. е. на благо тех, кто рассматривается в качестве своих, но не чужих, от которых можно пострадать.

Относительно организационной стороны судов чести написал причастный к ним тогдашний министр здравоохранения Е. И. Смирнов в своих воспоминаниях (1989). Реакция большинства, пищущих на тему «КР», в отношении судов чести была резко отрицательной. Вот что пишет об этом Я. Л. Рапопорт (1988, с. 105): «Наряду с закрытым письмом сочли необходимым более широкое мероприятие “суд чести”-в назидание советским гражданам. Надо было удержать их от космополитических шагов и соблазнов, которые могли бы привести к моральному падению. Назначение “суда чести” – не столько наказать, сколько раскрыть аморальный характер поступка недостойного советского гражданина». Т. е. суды чести имели самостоятельное значение в качестве политического средства, имеющего целью приструнить свободолюбивую интеллигенцию. А дело Клюевой и Роскина было использовано как повод развернуть намеченную до этого программу подавления интеллигенции.

Близкое мнение высказал М. Голубовский (2003): «Замысел драматурга и режиссера-садиста [имеется в виду Сталин] был более масштабен, чем простая физическая расправа над двумя учеными. Главное – запуск всесоюзной кампании по борьбе с космополитизмом, идеологический всеохватный террор в виде “воспитания и перевоспитания”». Вот мнение Ю. Я. Грицмана (1993, с. 115): «… трагедия академика Василия Васильевича Парина произошла только потому, что кому-то из окружения Сталина или ему самому был нужен предлог для очередных гонений и репрессий».

Мне трудно согласиться с такими оценками. Я не могу принять утверждение о немотивированных гонениях и репрессиях, развязываемых с тем, чтобы держать в страхе советских людей. Вопрос идет не о моральном падении, если иметь в виду христианские ценности, и не о космополитизме, как особой форме восприятия мира. Какой центральный факт в деле «КР» вызвал наибольшее недовольство наверху? В чем выражались прозвучавшие в письме упреки в адрес ученых в отсутствии у них гордости, в раболепии перед Западом и т. д.

Главным в деле «КР» был факт передачи американской стороне рукописи и противоопухолевого препарата. Е. С. Левина (2000) так комментирует эту передачу: «Эпизоду, обычному в практике между-народного научного сотрудничества, была дана неожиданно острая политическая оценка, позволившая использовать случившееся в целях, далеких как от науки, так и от задач здравоохранения». По существу тоже утверждается в более поздней работе (Есаков, Левина, 2005, с. 64): «… открытию Роскина и Клюевой суждено было стать важным событием в политической игре, но не столько на международной арене, сколько в проведении идеологического диктата в отношении советских ученых, всей советской интеллигенции». Мое возражение заключается в том, что авторы просто отмахнулись от рассмотрения возможной политической составляющей в деле «КР» и поэтому не попытались хотя бы понять и объяснить, почему наше руководство усомнилось в правомерности действий ученых.

Теперь, что касается международной политической игры, от обсуждения которой отказываются авторы. Мое мнение здесь таково: открытие Роскина и Клюевой не стало пропагандистским козырем в политической игре против нашей страны только потому, что мы передали американцам и рукопись и препарат «КР» и тем самым показали, что никакого открытия в борьбе именно с раком у человека о котором можно говорить повсеместно и тем более с трибуны ООН, пока не сделано.

Вот близкое мнение М. Д. Голубовского (2003, с. 144): «Обычное в науке поведение трансформируется до неузнаваемости на языке партийного новояза: интерес посла – демарш американской разведки, приглашение к сотрудничеству – подкуп, передача машинописи уже сданной в печать книги (причем без главы о технологии) коллегам в США – низкопоклонство перед иностранцами и разглашение государственной тайны. Совсем как в доносе Шарикова на профессора Преображенского».

Возможно, что М. Д. Голубовский не знал, что американский посол по своей главной специальности был кадровым разведчиком. Но наше руководство это хорошо знало. Поэтому и заинтересовалось действиями посла-разведчика в деле наших ученых Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина. Тем более как выяснилось из мемуаров бывшего посла, опубликованных в 1951 г., он определенно наговаривал на наших ученых, рассказывая о том, что они сами предложили ему препарат. Это же откровенная ложь и попытка подставить наших Ученых. Кого покрывал У. Смит, бросая тень предательства на наших ученых? У нашего правительства не было оснований верить американскому послу. И эти опасения еще более усилились, когда в начале 1947 г. стали разбираться в том, что же произошло в действительности.

Надо сказать, что посол США не был особенно искренним по отношению к нашим ученым. В Америке, как оказалось, были развернуты широкие исследования по биотерапии рака. Но посол, выспрашивая наши секреты, не счел нужным рассказать нашим ученым о том, что в США проводятся аналогичные исследования с Т. cruzi. Во всяком случае указаний на это в советских источниках, включая свидетельские показания самих ученых, нет. В августе 1946 г. по протекции посла в СССР прибыли американские ученые, микробиолог президент Американо-советского медицинского общества Стюарт Мадд (Stuart Mudd) и издатель журнала «Американский обзор советской медицины» Роберт Лесли (Robert Leslie). Безусловно, если говорить об интересах дела, то наиболее заинтересованным во встрече с советскими учеными был протозоолог Теодор Хаушка (Theodore S Hauschka) или кто-то из его лаборатории. Они практически занимались биотерапией рака с использованием Т. cruzi. Но тогда бы вскрылось, что американцы не отстают от наших ученых и что они также пока не могут похвастаться обнадеживающими результатами. Поездка Хаушки (вместе с двумя другими онкологами,) была запланирована на 1947 г. И в декабре 1946 г. ученые стали оформлять через советское посольство документы на двухнедельную поездку в СССР в порядке ответного визита на пребывание в США трех онкологов из СССР.

Но дело застопорилось и «4-го февраля 1947 г. посол Смит представил длинное письмо Советским властям относительно “культурного обмена” между двумя странами. В письме он снова поднял вопрос о возможности посещения тремя указанными выше американскими онкологами лаборатории Клюевой и Роскина. Отмечая, что “достижения Докторов Клюевой и Роскина в области изучения рака вызывают исключительно большой интерес в Соединенных Штатах”, Смит подчеркнул, что “мои беседы с Докторами Клюевой и Роскиным, так же как и с другими членами советской Академии Медицинских Наук, создали впечатление, что их недавний вклад в борьбу против рака может иметь очень важные последствия”. Он заключил что, “народ и правительство Соединенных Штатов будут очень благодарны, если просьба американских ученых о посещении лаборатории Клюевой могла бы положительным образом удовлетворена”».

Необычайная активность посла США лишь усилила подозрение наших властей, что его летнее посещение наших ученых Клюевой и Роскина могло иметь целью экономический шпионаж или про-вокацию против нашей страны. Дело в том, что посол проявил активность там, где она не требовалась. И он это обязан был знать. Взаимные визиты делегаций медиков могли официально осуществляться и осуществлялись в результате договоренностей на правительственном уровне через посредничество Американо-советского медицинского общества отделения в обеих странах могли просить свои правительства разрешить им принять делегацию ученых из дружественной страны. На посольства в этом случае возлагалась лишь техническая работа по оформлению соответствующих документов.

Вернемся однако к вопросу о мотивах, которыми могли руководствоваться власти СССР, принимая решение об организации судов чести. Давайте посмотрим, что же написано в «Закрытом письме ЦК ВКП(б) о деле профессоров Клюевой и Роскина» от 16. 07. 1947 г., что вызвало особую озабоченность советского правительства. Начинается письмо следующими словами.

«Центральным Комитетом ВКП(б) за последнее время вскрыт ряд фактов, свидетельствующих о наличии среди некоторой части советской интеллигенции недостойных для наших людей низкопоклонства и раболепия перед иностранщиной и современной реакционной культурой буржуазного Запада». Далее говорится о деле профессоров, и совершенном ими проступке, вызвавшем озабоченность советского правительства.

«Профессора Клюева и Роскин, при попустительстве бывшего министра здравоохранения Митерева и при активной помощи американского шпиона – бывшего секретаря Академии медицинских наук Парина, передали американцам важное открытие советской науки – препарат для лечения рака. Будучи сомнительными гражданами СССР, руководствуясь соображениями личной славы и дешевой популярности за границей, они не устояли перед домогательствами американских разведчиков и передали американцам научное открытие, являющееся собственностью советского государства, советского народа».

Что шпионский след в этом деле прослеживается, серьезные подозрения на это имеются. И по-видимому кадровый, по слухам, уже тогда ходившим, лучший американский разведчик У. Смит появился неслучайно около наших ученых. Связывать эту шпионскую акции только с попыткой выкрасть наши секреты, это, значит, недооценивать наших вчерашних союзников. Ну и, конечно, В. В. Парин к шпионской стороне дела никакого отношения не имел. Для разоблачения шпионского следа пока нет достаточных информационных оснований. Но мы должны понимать, что в наших взаимоотношениях со странами запада как были наши разведчики, так были и их шпионы, работающие против нас. И в разбираемом нами письме на этот момент было обращено внимание.

Обратим также внимание на проводимую в письме связку шпионского следа с желанием ученых личной славы и дешевой популярности за границей. В этом желании славы нет ничего такого ненормального. Опасным оно может стать, если на этой почве возникнет конфликт между страждущими славы. В таких тонких межличностных делах нужно быть очень осмотрительным и руководствоваться христианской мудростью, осуждающей погоню за славой; если ты достоин славы, то она сама тебя найдет. Такого рода конфликты вокруг открытий и изобретений могут привлечь политиков, в том числе и зарубежных, которые будут преследовать свои цели, далекие от интересов конфликтующих сторон.

В деле «КР» такой конфликт был, в частности, между Н. Г. Клюевой и директором Института вакцин и сывороток им. Мечникова Л. Г. Вебером, в лаборатории которого проводились эксперименты на мышах по выяснению действия препарата «КР» на раковые клетки. Конфликт был связан с тем, Л. Г. Вебер и старший научный сотрудник кандидат биологических наук А. Ц. Бобрицкая, участвовавшие в проведении этих экспериментов были исключены из соавторов работы. Выяснилось это на заседании президиума Академии медицинских наук, на котором 13 марта 1946 г. Н. Г. Клюева сделала свой доклад по биотерапии рака.

18 марта Л. Г. Вебер и А. Ц. Бобрицкая направили письмо-жалобу президенту Академии медицинских наук Н. Н. Бурденко и академику-секретарю АМН В. В. Парину (см. подробнее о конфликте и как он разрешился: Есаков, Левина, 2005, с. 33–39). Суть жалобы в том, что, написав монографию по биотерапии рака, Клюева и Роскин не включили подателей письма в число соавторов, хотя вся основная исследовательская работа, начатая 3 февраля 1945 г., была проведена Вебером и Бобрицкой. По мнению Л. Г. Вебера, когда Н. Г. Клюева 9 марта представила ему рукопись монографии за авторством ее и Роскина, то фактически это был лишь «подытоженный по моему поручению материал наших опытов для первичного рассмотрения».

Мне понятна обеспокоенность Н. Г. Клюевой, когда через год директор приютившего ее института стал требовать своих дивидендов с их совместной с Г. И. Роскиным работы; более того, стал настаивать на исключении Г. И. Роскина из основных авторов. В. Д. Есаков и Е. С. Левина (2005, с. 36) об этом пишут так: «Прочитав рукопись, он [Вебер] уже из первоисточника, а не из устных рассказов авторов, узнает о сущности проблемы биотерапии злокачественных опухолей, знакомится с путями и методами изготовления, оценки и применения препарата. Оценив значение работы и возжелав стать полноправным автором работы Л. Г. Вебер сразу же» заявил о правах возглавляемого им института и, следовательно, о своих правах. В этом я не вижу ничего плохого. Ведь это не где-нибудь, но в Институте Мечникова было сделано крупное открытие, к которому Л. Г. Вебер прямо причастен.

Защищая свое открытие, Н. Г. Клюева договорилась, возможно, через В. В. Парина, о своем докладе по подготовленной рукописи монографии на заседании президиума Академии медицинских наук, состоявшегося, как было сказано, 13 марта 1946 г. Конфликт между учеными понятен. Как из него можно было выйти с наименьшими потерями, я не знаю. Лучшая стратегия в таких деликатных делах – не шевелиться и продолжать работать. Тем более, что был получен пока сырой и предварительный материал.

Об этом, кстати, на мой взгляд, справедливо сказали в своем письме-жалобе Л. Г. Вебер и А. Ц. Бобрицкая (цитировано по: Есаков, Левина, 2005, с. 33): «По ходу работы я [Л. Г. Вебер] считал и сейчас считаю, что выступление, которое, к сожалению, уже создало нездоровую сенсационность вокруг этой работы – является еще преждевременным. Тем более, что наиболее важная экспериментальная часть исследования – опыты со стандартными опухолями – нами не была проведена. Что касается клинических наблюдений (т. е. решающего звена работы), то они носят настолько ориентировочный и общий характер, что не могут служить научным основанием для суждения ни о механизме действия, ни о специфической эффективности препарата. Несмотря на это, минуя институт, где проводится работа, без ведома и согласия моего, как заведующего лабораторией, как участника работы, и, наконец, как директора института, доклад был вынесен на заседание Президиума АМН СССР, на которое ни я, ни тов. Бобрицкая не были приглашены» (выделено нами).

Напомню, что в книге Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина изложены результаты экспериментов на привитых опухолях у мышей. Видимо, были запланированы эксперименты на естественно возникающих опухолях, которые из-за конфликта интересов не были проведены. Именно поэтому Л. Г. Вебер и говорит, что доклад и, следовательно, издание книги было преждевременным. Кстати, вот Вам еще один немаловажный мотив для засекречивания работ, имеющих предположительно важное практическое значение и выполняющихся большим коллективом ученых. Чтобы не было конфликтов интересов подобных описанному. Обделенные общественным признанием ученые не будут активно работать на общее дело, а могут ставить палки в колеса этому делу и их не остановят никакие наказания.

Лично я здесь на стороне Л. Г. Вебера. Раз работа по изучению действия препарата на мышах, составляющая основное содержание книги, была общей, то еще можно сомневаться в отношении научного вклада самого Л. Г. Вебера, но А. Ц. Бобрицкая, вынесшая на себе основную экспериментальную работу, непременно должна была быть в числе соавторов. В итоге начавшаяся борьба остановила исследования на наиболее важном цикле экспериментов по изучению стандартных опухолей. Параллельно работавшие с нашими учеными американские онкологи получали неустойчивые результаты, экспериментируя с естественными опухолями подопытных животных. Т. е. американцы были впереди наших ученых, которые еще не приступали к работе с естественными опухолями.

Логика борьбы за свои научные интересы, и деловые и репутационные (имиджевые), претензии заставила Н. Г. Клюеву и Г. И. Роскина искать поддержки в разных инстанциях, в том числе у политиков из партаппарата, за которыми было в то время решающее слово. Через хорошего знакомого инспектора городских больниц В. Н. Викторова Н. Г. Клюева смогла выйти на А. А. Жданова. В итоге «Секретариат ЦК ВКП(б) 4 апреля постановил: “Поручить т. Митереву рассмотреть письмо т. т. Викторова, Клюевой и Роскина по существу, принять по нему необходимые меры и о результатах сообщить ЦК”… Министр весьма оперативно отреагировал на данное поручение. Уже 22 апреля 1946 г. Г. А. Митерев сообщил секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову о принятых мерах» (Есаков, Левина, 2005, с. 41). Среди них упомянем следующую: “Сообщаю, что для обеспечения изготовления препарата проф. Клюевой Н. Г. и Роскина Г. И. организована и приступила к работе спец, лаборатория при Центральном институте эпидемиологии и микробиологии”. Надо полагать, что интересы Л. Г. Вебера и А. Ц. Бобрицкой в этом ответе не были отражены. Более того, Л. Г. Вебер, судя по его дальнейшему послужному списку, оказался в числе пострадавших в части своего карьерного роста.

Г. И. Роскин направил письмо с разъяснением ситуации вокруг “КР” В. В. Парину и параллельно (23 марта 1946 г. ) Б. Д. Петрову, завотделом Управления кадров ЦК ВКП(б), курировавшему учреждения Минздрава. Результатом было создание комиссии АМН СССР, которая в числе прочего занималась претензиями Л. Г. Вебера и А. Ц. Бобрицкой на соавторство. Результаты комиссии были заслушаны 17 апреля по докладу В. В. Парина. Комиссией было «установлено, что т. Вебер в научной части работы проф. Н. Г. Клюевой не участвовал» (Есаков, Левина, 2005, с. 37–38).

Мы с Вами также знаем, что никакого препарата для лечения рака еще не было. Передавался препарат, который показал относительно хорошие результаты при лечении пересаженных опухолей у мышей. Об этом говорил и сам В. В. Парин в объяснительной записке, написанной через 10 лет после описываемых событий, когда он уже вернулся из заключения и был полностью реабилитирован и восстановлен в Партии и в должности: «Проф. Клюевой и проф. Роскину были предоставлены самые широкие возможности для работы, для них был создан специальный институт с большим штатом сотрудников, неограниченно снабжающимся всем необходимым. За ряд лет своего существования этот институт не дал, однако, никаких реальных результатов… В конце концов авторитетной правительственной комиссией было признано, что работа института бесплодна, а так называемое открытие проф. Клюевой и проф. Роскина научно необоснованно и практически не оправдалось… институт был реорганизован и работает сейчас в новых направлениях». Кроме того, В. В. Парин в декабре 1958 г. написал письмо председателю Комиссии партийного контроля Н. М. Швернику, в котором есть такие слова: «Трезво оценивая существо работы Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина, я считал раньше и считаю сейчас, что их опыты отнюдь не являются решением огромной и сложной проблемы лечения рака… Прошедшее с 1947 г. время показало, что никакого ущерба советской науке передачей сведений о работе Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина нанесено не было. Никто нас в этом отношении не обогнал, нигде на базе открытия этих авторов не создано препаратов, излечивающих рак, которые превосходили бы то, что имеется в СССР» (там же, с. 111).

Преступления как такового не было. Доказательств шпионской деятельности В. В. Ларина также не было, раз его после смерти Сталина реабилитировали. В. В. Парин самое большее мог быть подвернут общественному осуждению через суд чести.

Вернемся к письму. Основанием для общественного осуждения было проявление низкопоклонства перед заграницей, которое характеризуется в письме в качестве «дурной опасной болезни». «Где же коренятся источники этой болезни? – ставится вопрос в письме. Как могли найтись в нашем советском обществе люди, способные пойти на национальное самоунижение, на потерю сознания собственного достоинства, на коленопреклонение перед самыми ничтожными и продажными слугами иностранных капиталистов?».

В письме утверждалось, что эти качества достались нам в наследие от царского режима: «Корни подобного рода антипатриотических настроений и поступков заключаются в том, что некоторая часть нашей интеллигенции еще находится в плену пережитков проклятого прошлого царской России. Господствующие классы царской России, в силу зависимости от заграницы, отражая ее многовековую отсталость и зависимость, вбивали в головы русской интеллигенции сознание неполноценности нашего народа и убеждение, что русские всегда-де должны играть роль «учеников» у западноевропейских “учителей”». Низкопоклонство насаждалось в царской России, т. е. было направленной политикой царей, выгодной западным странам. Достаточно сказать, что нашу историю нам написали немцы, поляки и шведы. А в этой истории народы России представлены не в лучшем виде. Ведь Гитлер, призывая немцев очистить восточные территории от неполноценных в расовом отношении народов, ссылался в своей культовой книге «Моя борьба» на нашу историю, т. е. на историю, написанную для нас немцами, в которой мы действительно предстаем людьми второго сорта. А отсюда проявления низкопоклонства, насаждавшегося в обществе Романовыми и поддерживаемого деньгами иностранного капитала.

В советском обществе, подчеркнуто в письме, были устранены объективные основания для проявления низкопоклонства. «Великая Октябрьская Социалистическая революция освободила народы России от экономического и духовного порабощения иностранным капиталом. Советская власть сделала нашу страну впервые свободным и самостоятельным государством. Создав могучую социалистическую индустрию и передовое колхозное сельское хозяйство, советское государство добилось экономической самостоятельности. Осуществив культурную революцию и создав свое собственное советское государство, наш народ разбил цепи материальной и духовной зависимости страны от буржуазного Запада. Советский Союз стал оплотом мировой цивилизации и прогресса. В Великой Отечественной войне социалистический строй продемонстрировал всю свою силу и превосходство перед капиталистическим строем. Как же перед лицом всемирно-исторической роли, которую играет Советский Союз, могут сохраняться еще в порах могучего советского организма позорные явления пресмыкательства и неверия в силу своего народа? Как могли иметь место в таких условиях настроения раболепия и преклонения перед иностранщиной?» (выделено нами).

Через 60 лет мы с этим же неверием в производительные силы нашего народа встречаемся в книге В. Д. Есакова и Е. С. Левиной (2005, с. 64): «Иллюзии, что под мудрым руководством большевистской партии советская наука способна занять первенствующее положение в мире, были в полной мере присущи сталинскому руководству». Но почему же это было иллюзией. Мы вышли на второе место в мире по экономическому потенциалу. Соответственно и наша наука, по крайней мере, по ключевым направлениям научного поиска вышла на вторые роли в мире, а по некоторым позициям мы обогнали США. И не вина народа, что после прихода Н. С. Хрущева СССР стал постепенно переходить к капитализму, почему и обанкротился через несколько десятилетий.

Ранее авторы так прокомментировали уверенность Сталина (1946, с. 51: см. главу 2) в том, что советские ученые «сумеют не только догнать, но и превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны».

«В стране, где создано первое в мире социалистическое государство… должна быть и самая передовая в мире наука. Народ-победитель обязан быть первым во всём» (Есаков, Левина, 2005, с. 27; выделено нами).

На наш взгляд выделенное нами утверждение авторов является надуманным. Откуда это следует, что народ-победитель должен быть первым во всём. Никакой общей теории на этот счет нет. Английский народ также был победителем в той войне. Но никто его не призывал быть первым. Речь у Сталина идет о социалистическом государстве. А оно в полном соответствии с заветами К. Маркса позиционировало себя как более совершенное общество, идущее на смену капиталистической формации. И наша победа как раз и свидетельствовала о превосходстве социалистического строя. И если бы мы не свернули в 1950-е гг. с социалистического пути развития на капиталистические рельсы, социалистический СССР действительно был бы первым во всем. Что в этой вере во внутренние возможности развития общества, свободного от эксплуатации, может вызвать внутреннее несогласие?

Осуждая послевоенную политику СССР, В. Д. Есаков и Е. С. Левина (2005, с. 53) приводят такой довод: «Уже в начале 1946 г., особенно после речи Сталина 9 февраля и предвыборных выступлений советских государственных деятелей с их призывом к опоре на собственные силы, становилось очевидным, что надежды на обеспечение длительного мира в результате победы во Второй мировой войне себя не оправдали, и в отношениях между победителями стали преобладать идеологические аспекты, обострявшие намечавшиеся противоречия между бывшими союзниками» (выделено нами).

Это как понять утверждение, высказанное в 2005 г., что надежды на мир не оправдались. Вторая мировая война началась через 20 с небольшим лет после окончания Первой мировой войны. Я родился во время Великой отечественной войны и поэтому ее не знаю. Но врага на своей территории не видели и миллионы других граждан СССР. Можно сказать, что целое поколение советских людей благодаря мудрой послевоенной политике не знало войны.

Вот еще одно утверждение из их книги (Есаков, Левина, 2005, с. 27), с которым трудно согласиться: «Победная эйфория и непререкаемость высказываний генералиссимуса и “отца народов” застилали глаза и разум даже самых прозорливых политиков и ученых. Они еще не осознавали, что Сталиным в этой речи [на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа г. Москвы 9 февраля 1946 г. ] фактически провозглашены стратегия отхода политического руководства СССР от процессов мирового развития, политика разрыва связей с союзниками по антигитлеровской коалиции и курс на складывание “социалистического лагеря”».

Спрашивается, о каком отходе от процессов мирового развития можно серьезно говорить, если социализму не по пути с капитализмом. Капитализм – это источник войн, что мы, кстати, наблюдаем в нынешнем мире. В 1990 г. мы пошли по пути процессов мирового развития. И что в итоге получили – разоренную страну с обнищавшим населением, в которой естественно нет денег на развитие науки. От таких «друзей», которые вооружили и натравили на нас Гитлера лучше держаться в стороне и, боже упаси, дружить с ними. Наш последний царь не то что дружил, даже породнился с вершителями мировой истории, надеясь, что это оградит его и его страну от бед. Не помогло. Британские родственнички по родственному уговорили его начать войну со своим немецким родственником.

Поэтому лучшая стратегия, когда имеешь перед собой таких друзей – по возможности сторониться их. А это означает – опору исключительно на собственные силы.

Ядерный шантаж, который начали США при президенте Трумэне после показательного уничтожения японских городов Хиросима и Нагасаки, определил новую стратегию СССР, нацеленную в первую очередь на образование вокруг своих границ союзных государств. Гитлер смог выйти к нашим границам и напасть на СССР только потому, что государства, разделявшие СССР и Германию, которые он захватывал, не захотели или не решились защищать свою государственность. Учитывая это, Советский Союз после войны сделал следующее предложение окружающим его государствам Восточной Европы: если Вам в одиночку сложно защитить свою государственность, то мы берем на себя эту функцию. Тем самым был обеспечен долгий мир в Европе, который, к сожалению, подходит к концу, причем по вине тех, кто организовал две предыдущие мировые войны.

Кстати, тема раболепия в среде наших ученых подымалась еще до войны. Об этом, в частности, говорил Б. М. Завадовский (1937, с. 169) на IV сессии ВАСХНИЛ в декабре 1936 г.: «Так как мы уже слышали неоднократно попреки советской науке, осмелившейся поставить под сомнение каноны формальной генетики, в недостаточном знании современного состояния этой науки и даже предостережения о том, что скажут о нас наши иностранные коллеги, мы готовы временно сделать уступку этому раболепию наших генетиков перед импортной наукой». А вот мнение, высказанное тремя годами позже: «Н. И. Вавилов рассказывал нам разные хорошие вещи о достижениях мировой науки… Но этого рассказа было мало. Нужно было по каждому пункту… дать серьезный критический анализ, и не следовало вам раболепствовать перед зарубежной наукой… Вы сделали сами значительно больше Бэтсона. Но почему-то в вашем выступлении Бэтсон и другие играют очень большую роль и продолжают затушевывать достижения нашей науки» (Поляков, 1939, с. 169).

Вернемся, однако, к письму ЦК ВКП(б). Дальше в нем говорится о науке: «Наука в России всегда страдала от этого преклонения перед иностранщиной. Неверие в силы русской науки приводило к тому, что научным открытиям русских ученых не придавалось значения, в силу чего крупнейшие открытия русских ученых передавались иностранцам или жульнически присваивались последними. Великие открытия Ломоносова в области химии были приписаны Лавуазье, изобретение радио великим русским ученым Поповым было присвоеено итальянцем Маркони, было присвоено иностранцами изобретение электролампы русского ученого Яблочкова и т. д. ».

Причины этого в сознательной политике запада: «Все это было выгодно для иностранных капиталистов, поскольку облегчало им возможность воспользоваться богатствами нашей страны в своих корыстных целях и интересах. Поэтому они всячески поддерживали и насаждали в России идеологию культурной и духовной неполноценности русского народа. Русская наука и культура, равно как и наука и культура других национальностей в царской России, развивались и выковывались в беспощадной борьбе со всеми попытками лишить их самостоятельного значения, поставить их на задворках западноевропейской культуры» (выделено нами). А в XX веке запад стал говорить о физической неполноценности русских и связанной с этим их агрессивности и склонности к несвободе. А отсюда призывы к необходимости защитить западную цивилизацию от агрессивной силы с востока. Зачистку от неполноценных народов, населяющих территорию СССР, пытался осуществить Гитлер. Но не получилось. И это является свидетельством того, что СССР в качестве наследника царской России, которую грабили все, кому не лень, предстает теперь в совершенно новом качестве как ведущая экономически самостоятельная держава мира, которой и вести себя следует сообразно этому новому состоянию.

Раз СССР после войны стал великой державой, то и советские граждане должны перестроиться с учетом этой новой реальности. Великие державы на то и великие, что могут позволить себе самостоятельные действия по многим вопросам, в том числе действия, симметричные по отношению к действиям других великих держав. Симметричность в действиях означает не делать того, что не делают они. Правильно ли это или нет, я не берусь судить. Вопрос этот дискуссионный. Но логику в действиях нашего партийного руководства можно понять. Давайте в этой связи рассмотрим решение (от 16 июля 1947 г. ) о прекращении выпуска в СССР научных изданий на иностранных языках.

До войны ученые великих держав печатали результаты научных работ на своих национальных языках. Ни у кого такая практика не вызывала особых возражений. Мы публикуем результаты исследований в первую очередь для своих читателей, и лишь во вторую очередь для иностранных. И такая позиция имеет оправдание в том, что деньги на исследования нам дают не иностранцы. В то же время, если наши ученые желали напечататься за рубежом, то печатались они на языке той страны, которая издавала соответствующий журнал. До войны, следуя дореволюционной традиции, советские ученые печатались преимущественно в журналах, издаваемых на немецком языке.

С чем была связана такая практика. Во-первых, в этом случае наши ученые получали признание научной общественности экономически более развитой страны. В этом нет ничего такого зазорного и постыдного. Здесь нет погони за славой, поскольку действительно выдающиеся работы не всеми пишутся, а у крупного исследователя это штучный результат. Известность ученому приходит не сразу. И в большинстве случаев она выстрадана долгим упорным трудом. Если наш ученый получил международную премию, то этим гордится не только он, но и мы вместе с ним.

Во-вторых, публикация советского ученого в журналах экономически развитой страны была свидетельством того, что его работа отвечает мировому уровню. Раньше наиболее важные результаты советские ученые печатали в немецких журналах. И это понятно. Германия была высокоразвитой промышленной державой. Мы учились, в том числе и у нее. После разрушительных последствий перестройки наша наука существенно отстала в некоторых направлениях от уровня развития науки на Западе. Нам снова приходится учиться у Запада. И в такой ситуации стало престижным писать работы для западных научных журналов.

Итак, после войны правительство пришло к мнению, что для СССР период ученичества ушел в прошлое. Мы стали великой державой и принцип симметричности в действиях требовал от нас перестать издавать научные журналы на иностранных языках. 16 июля 1947 г. Политбюро утвердило решение Секретариата о прекращении издания трех журналов на иностранных языках: «Конт-рандю – Доклады Академии наук СССР», «Физико-химический журнал» и «Журнал по физике». В этих журналах печатались выборочные статьи, которые одновременно издавались на русском языке.

Какие возражения ныне выставляются против этой акции. Вот одно из них, высказанное В. Д. Есаковым и Е. С. Левиной (2005, с. 227): «Выдавая издание и распространение этих журналов только как угодничество перед заграницей, никто из причастных к принятию данного решения, включая двух академиков (Александрова и Вознесенского) и одного члена-корреспондента (Федосеева), не думал о том, что бесплатная рассылка журналов весьма выгодна, она экономит валюту и приводит к оперативному получению научными библиотеками нашей страны практически всей основной и наиболее значимой научной периодики из наиболее развитых стран мира. Более того, публикация информации о достижениях советских ученых на английском языке реально подтверждала приоритет советской науки в разработке многих направлений мировой науки».

А разве издание на русском языке результатов исследований это не подтверждает. Ведь Вы же сами пишете, что американцы внимательно следили за исследованиями Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина и публиковали резюме их работ в журнале «Американский обзор советской медицины». Если мы действительно (а не в бумагах политиков) являемся экономическими соперниками Запада, то ему так или иначе придется отслеживать проводимые в нашей стране исследования, точно также, как и нам. В США была налажена система переводов основных советских научных журналов. Но и у нас при некоторых библиотеках и институтах существовали бюро переводов. Что касается потери валюты, то, когда речь идет о престиже страны, о таких вещах не вспоминают. По моему личному наблюдению работы в центральных московских библиотеках поступление научной зарубежной литературы почему-то резко сократилось по интересовавшим меня направлениям с 1968 г., а после войны в этом отношении все было в порядке.

Заканчивается письмо важным призывом к советскому человеку: «Если мы хотим, чтобы нас уважали и считались с нами, мы должны прежде всего уважать самих себя. Задача заключается в том, чтобы наши люди научились держать себя с достоинством, как подобает советским людям».

Что же является антитезой низкопоклонства и раболепия перед заграницей. Вот мнение А. А. Жданова (цитировано по: Есаков, Левина, 2005, с. 91): «Линия министерства [здравоохранения СССР] во всем этом деле выглядит не как линия защиты государственных национальных интересов, а как линия низкопоклонства и раболепия перед заграницей». Речь, следовательно, идет о защите государственных национальных интересов, т. е. о патриотической линии поведения советской элиты, о чем мы будем говорить в следующей главе.

Но это не все, раз в самом факте передачи материалов советской стороной было что-то такое, что этим стал заниматься сам Сталин? Сталина могло возмутить неподобающее для великой страны поведение ее граждан, которые за бусы согласились передать американцам настоящие ценности, как тогда казалось нашим руководителям высшего эшелона власти. Напомню, что препарат «КР» позиционировался как у нас, так и в США в качестве чуда-лекарства, «способного произвести переворот в деле лечения рака». И вот это чудо-лекарство мы решили передать лишь за обещание, что-то нам показать и что-то нам дать.

Наши руководители безусловно пытались понять мотивы, которыми могли руководствоваться ученые и министерские работники. Пытались объяснить поступок Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина тем, что ими двигало непомерное тщеславие и жажда славы, которые перевесили их гражданскую позицию советских людей[24]. Поступок В. В. Парина вообще не поддается разумному объяснению. Говорят, что в целях пропаганды за рубежом достижений отечественной науки было решено передать рукопись книги Клюевой и Роскина для параллельного издания в США, что соответствовало духу взаимодействия стран – союзников в недавней войне и вообще не было исключительным событием в практике международного научного сотрудничества.

Я в этом не вижу особой проблемы. Более того, у меня возникли по этому поводу вопросы. Почему в целях пропаганды за рубежом наших достижений необходимо было передать им рукопись. Чего проще ускорить издание книги Клюевой и Роскина в СССР. А там уж американцы пусть решают, нужен им перевод вышедшей у нас книги или обойдутся без этого. Поскольку американцы, заполучив Рукопись, не сделали ее перевод, то значит, они, просмотрев книгу, не нашли в ней чего-то особенного, имеющего значимость с научно-практической точки зрения. Еще сложнее объяснить факт передачи препарата «КР». Н. Г. Клюева утверждает, что он уже через сутки потерял свои лечебные свойства, превратившись в «воду». Тогда зачем просить В. В. Парина взять с собой в Америку препарат, если известно, что передаст он им лишь воду. Это разве красит наших ученых, которые, пообещав американцам препарат, подсунули им «воду». Поэтому наши руководители в правительстве и в партаппарате не поверили Н. Г. Клюевой, что нашло отражение в закрытом письме ЦК.

В деле «КР» советский человек столкнулся с принципиально новой для него ситуацией, возникшей в связи с возможностью открытого общения с нашими союзниками по антигитлеровской коалиции. Советский человек, воспитываемый в духе интернационализма, воспринимал и воспринимает наших союзников, с кем плечом к плечу сражался против фашизма, как братьев, для которых ничего не жалко. Искренне веря в их добрые намерения, выказывая признаки отзывчивости и доброжелательности, советский человек простодушно открылся перед теми, кто считает эти его качества проявлением второсортности, рабской психологии и бог знает еще чего, кто видит в советском человеке белого туземца, которого законно обмануть и ограбить. И если им сказать об этом, то не поймут. Как! Мы им, наоборот, помогаем. Без нашей помощи и нашего участия они ничего не доведут до конца. Это и есть идеологическое выражение расового превосходства Запада, которым тот грешил на протяжении своей письменной истории, грабя под предлогом приобщения к цивилизации все народы мира.

Могут сказать, что никаких ценностей советские ученые не передавали. Ожидания, которые связывали с «КР» в решении проблемы рака, не оправдались. Но ведь были ожидания. И не ученые, но руководители СССР уверовали в чудодейственную силу препарата «КР», когда американские газеты запестрели заголовками, что русские решили проблему рака. Не исключено, что через газеты американцы отрабатывали новые технологии холодной войны, побудив простодушных русских, «поверивших» американским газетам, сосредоточиться на разработке тупиковых тем. Но это не меняет существа дела. Раз с препаратом связывали большие надежды.

В своей оценке этих событий некоторые авторы исходят из предвзятой идеи, что цель действий властей заключалась в «подавлении очагов свободомыслия в обществе» (Левина, 2016), наиболее сильно проявлявшееся в кругах интеллигенции. «Главной целью кампаний [силового насаждения в обществе патриотических чувств] было не наказание отдельных “шпионов” или “врагов”, а дискредитация в глазах населения наиболее дееспособной, высокообразованной и независимой в суждениях группы – советской интеллигенции. Кампания вносила в общество, консолидировавшееся в условиях войны с фашистским агрессором, новый раскол, противопоставляя творческих, научных и научно-технических работников рабочим, служащим и трудовому крестьянству» (Левина, там же).

Для этой цели были придуманы суды чести. «Суды чести, – писала Е. С. Левина (2016) – практиковавшиеся в 1947-49 гг., были инструментом советской инквизиции сталинского времени, придуманным властью для подавления вспыхнувшего в послевоенном обществе естественного чувства раскрепощения». Е. С. Левина не поясняет, в чем выражалось это чувство раскрепощения, которое власти хотели подавить. Равным образом непонятно, о каком свободомыслии идет речь.

В чем выражалась предвзятость идеи подавления очагов свободомыслия в обществе? Автор, говоря о фактах подавления ученых, в них же видит причину этого подавления. Т. е., по существу отказался от поиска реальных причин преследования части ученых в те годы.

Многие упоминают вовлеченность в дела наших ученых посла США. Это же посол первой державы мира. А его роль в принятии советским правительством политических решений никак не оценивается. Или проблема взаимоотношения ученых с руководителями Минздрава с одной стороны и идеологами партаппарата, с другой. Минздрав пока не видит в результатах Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина по биотерапии рака большого открытия, имеющего отношение к медицинской науке. Напротив, А. А. Жданов придерживается противоположной точки зрения. Отсюда важный вопрос – как это разное понимание, исходящее от идеологов и строителей, сказывается на правительственных решениях, в том числе и в отношении ученых. Или взаимоотношения внутри самого научного сообщества. Когда сегодня говорят о свободомыслии ученых, то под этим имеют в виду их антисталинское единомыслие. Сейчас трудно судить о том, насколько широко были распространены в рядах интеллигенции антисталинские настроения. Но я все же думаю, что свободомыслие у большой части советской интеллигенции сталинского периода имело созидательную направленность и выражалось в активном поиске оптимальных решений проблем социалистического строительства. Говоря об этом, я хочу всего лишь указать, что в идеологическом плане сообщество ученых не было монолитным. Но точно также не был монолитным и партаппарат. В нем также шла подспудная борьба за власть между строителями социализма, нацеленными на созидание, и идеологами социализма, отодвинутыми при Сталине от ключевых рычагов власти, и пытающимися вновь заполучить ее. Понятно, что война наверху осуществлялась руками низовых партийных работников. Но идеологическая заданность еще с хрущевских времен негативной оценки деятельности Сталина и его окружения мешает увидеть эти и другие аналогичные вопросы, выводящие исследователя на путь реального изучения событий той сложной эпохи.

Видите, сколько привходящих обстоятельств, определяющих реакцию властей на действия научной интеллигенции. Ничего заданного в этой реакции не было.

Н. Л. Кременцов (1995, с. 290) сходным образом, хотя и в несколько расплывчатых выражениях, оценивает политическое значение «дела» профессоров Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина: «“Дело КР”, открывшее новую идеологическую кампанию, обозначило серьезные изменения в общей идеологической атмосфере – первый серьезный “заморозок” холодной войны, обрушившийся на советскую науку. В ситуации растущей конфронтации с бывшими союзниками ученые стали очевидной мишенью для атаки. Можно предполагать, что все “дело КР” было организовано с целью “преподать урок” интеллигенции, в первую очередь, научной».

Почему в ситуации растущей конфронтации именно ученые стали очевидной мишенью для атаки. Какой урок ученым собиралась преподать власть, в чем она хотела убедить ученых, от чего по ее мнению ученые должны были освободиться? Из текста статьи вытекает, что осуждением Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина власть хотела преподать ученым предметный урок патриотизма, заклеймить «низкопоклонство и раболепие» части нашей интеллигенции перед западом. В то же время автор не стал пояснять, как эта пропагандистская кампания «за советский патриотизм» была связана с обострением отношений между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции. В результате сказанное им создает впечатление какой-то несерьезности нашей власти, поступающей как эгоистичные дети в своих взаимоотношениях с другими детьми. У нас испортились отношения с союзниками, так в отместку мы отыграемся на нашей интеллигенции, перекроем ей возможность свободного самовыражения, раз на американцев надавить не получается.

Н. Л. Кременцов рассматривает историю с круцином как чисто внутреннее дело СССР. Между тем в «деле КР» явственно просматривается рука Госдепа, представленная послом в СССР – кадровым военным разведчиком, ставшим через короткое время начальником ЦРУ. И казалось бы анализ действий американского посла в истории с круцином должен предшествовать разбору реакции нашего правительства, вылившейся в кампанию поддержки патриотических настроений в советском обществе. Но Н. Л. Кременцову эту тему, видимо, не хочется подымать и это прямо сказывается на бессодержательности его заключительных выводов по «делу КР».

Возможные выводы должны учитывать все обстоятельства «дела КР», в том числе и участие в нем наших союзников и реакцию на это наших властей. Напомним, что в решении Суда чести четко и однозначно сформулировано обвинение ученых: «Клюева и Роскин, вместо того чтобы обеспечить секретность своих работ, поскольку открытие находилось в зачаточном состоянии и не прошло всесторонней клинической проверки, встали на путь афиширования своих работ и продвижения сведений о них за границу с целью личной славы». Н. Г. Клюева и Г. И. Роскин, как вытекает из решения суда, не нарушили законы СССР. Поэтому оснований для привлечения их к уголовной ответственности нет. Тем не менее из-за того, что личное перевесило общественное, последнее могло понести определенный ущерб, конечно, в том случае, если бы открытие состоялось. При этом ущерб был бы нанесен не только СССР, но и авторам открытия. Социалистическое государство при таком повороте событий обязано было выступить в защиту своих ученых, защищая тем самым и себя. Такова, на мой взгляд, была возможная позиция властей в деле открытия Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина.

Отсюда задача, которая встала перед советской властью в связи с делом Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина – как уберечь наших ученых, простодушных в своем большинстве, искренне верящих в добропорядочность людей с запада от возможного мошенничества. Ведь как бы мы не объясняли нашим ученым, что запад видит в нас людей второго сорта и поэтому не имеет в отношении нас никаких нравственных запретов, не поверят этому. Будут в своем кругу говорить, что это пропаганда, попытка очернить американцев, что среди них, конечно, есть и плохие люди, но не все же.

История профессоров Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина, которую партийные идеологи решили использовать в деле воспитания патриотических чувств, для этих целей не только не годилась, но дала обратный эффект. И причина этого понятна. В самой истории не было главного – реального успеха в деле лечения рака. Поэтому серьезных оснований осуждать ученых не было. Здесь я полностью стою на стороне ученых. Годы непростой жизни они отдали научному поиску и потерпели горькую неудачу. И по существу за эту личную трагедию ученых их еще и осудили.

Ученики и последователи Г. И. Роскина и Н. Г. Клюевой утверждают, что препарат «КР» имел хорошие перспективы в качестве противоракового средства, но что неспокойная обстановка вокруг ученых, вмешательство политиков, которые то закрывали работы по биотерапии рака, то снова их открывали, не способствовали исследованиям и не позволили доработать препарат до того уровня, чтобы он мог конкурировать на равных с цитостатиками (веществами, блокирующими клеточное деление).

Здесь мы приведем недавнее взвешенное мнение заведующего лабораторией клеточной биологии ПИЯФ М. В. Филатова – мнение, с которым можно согласиться: «В имеющейся околонаучной литературе… имеется множество намеков на то, что не доработали, не до-исследовали. А вот если бы… По-моему такая постановка вопроса мало приемлема. Раз не удалось получить реально воспроизводимые результаты, значит, уровень понимания проблемы недостаточен, а возможно и неверен…».

Но ведь воспроизводимые результаты не получались не только у нас, но и у американцев. Зачем же тогда нужно было разворачивать в пропагандистских целях дело профессоров Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина, если в их работе не было реального успеха в лечении рака. Если суд чести над профессорами был затеян в качестве некой профилактической меры, то нужно было найти иные решения, понятные для большинства. Ведь если действия профессоров объективно не могли нанести вреда интересам государства, то получается, что их осудили за их научную неудачу, как не оправдавших ожиданий власти получить чудо-лекарство. С течением времени, когда постепенно приходило понимание, что возлагавшиеся на ученых надежды не оправдались, необходимость в суде чести над Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскиным становилась все более сомнительной.

Да и второй суд чести над генетиком А. Р. Жебраком оказался также сомнительным мероприятием. В нем рассматривался конфликт между двумя учеными, тогда как интересы государства, требующие защиты, если и рассматривались, то не в самую первую очередь. А учитывая, что агитпроповский накат на Т. Д. Лысенко продолжался и после суда чести над А. Р. Жебраком, то у меня нет уверенности, что это осуждение Жебрака было направлено на защиту Лысенко. Для зашиты чести и достоинства существует гражданский суд, в который Т. Д. Лысенко мог бы подать заявление. Я думаю, что такое заявление он никогда бы не написал. Поэтому защиту его чести и достоинства Т. Д. Лысенко навязал партаппарат и надо выяснить, с какими целями это было сделано.

В целом я считаю, что в судах чести судили советского человека с его особым миросозерцанием, с его философией делания добрых дел, с его открытостью и искренним желанием помочь нуждающимся. Все это, составляющее, хочу надеяться, суть большинства людей, стало частью «жизненного устава» советского человека. Советский человек, столкнувшись с суровой реальностью, оказался беззащитным против обмана и мошенничества. Я не думаю, что это серьезное основание для изменения (которое, на мой взгляд, будет лишь ухудшением) сути советского человека. Власти, как мне кажется, быстро это поняли и через год свернули суды чести.

Партийные руководители проведением слабо мотивированных судов чести провалили послевоенную политику патриотического воспитания в среде советской интеллигенции. Меня не оставляет ощущение, что в этом провале не обошлось без «руки помощи» со стороны американского посла У. Смита, что в конечном результате наши политики в этом деле проиграли американским.

Предпринятые меры по устранению недостатков в работе по патриотическому воспитанию в нынешних публикациях получили неоднозначную, во многом отрицательную оценку. С чем вполне можно согласиться, если говорить о конкретных послевоенных мероприятиях. Я однако не думаю, что эти негативные оценки ставят под сомнение саму необходимость и важность воспитания патриотического чувства. Давайте рассмотрим с этих общих принципиальных позиций тему советского патриотизма.