Порождая бурю

48. Шаг в неизвестность

Выздоровление проходило гораздо медленнее, чем Рози предполагала, хотя врачи в один голос заявляли обратное. Однако сама она была недовольна — лежать в постели было унизительно, особенно потому, что Бенджамин почти всегда был с ней.

Той ночью, когда она, наконец, пришла в сознание, Бенджамин рассказал ей все, что случилось после того, как она отключилась в Грасси. Тот факт, что ее реанимировали дважды поразил Розалию и заставил по-другому посмотреть на роль Бенджамина в ее жизни. У нее не осталось сомнений, что всему она была обязана ему. Если бы не его способность мыслить здраво и быстро решать проблемы, то, наверное, ее сейчас здесь бы больше не было.

Мысль о смерти казалась странной. Несколько раз Розалия пыталась представить, что бы тогда произошло, но в голову приходили только страдания Бенджамина. Смотря на его заросшее лицо, помятую одежду и взъерошенные волосы, совсем не оставалось сомнений в том, что он буквально жил в больнице. И потом он так на нее смотрел, словно видел перед собой что-то невероятное.

Розалия долго не могла заснуть той ночью, когда пришла в себя. Сначала вокруг кружили врачи, потом она разговаривала с Бенжамином о том, как развивались события. А потом он заснул на кресле. Просто в какой-то момент отключился. Розалия не стала его будить, а повернула голову на бок и любовалась его усталым лицом, пока сама под утро не задремала.

Весь первый день она много спала, сама не понимая, как можно было так плохо себя чувствовать и не иметь сил. Когда бы ни открыла глаза Рози, она всегда видела Бенджамина. Наверное, он успевал выходить, чтобы поесть и переодеться, побриться и принять душ, пока она спала. Иначе и быть не могло. Его присутствие успокаивало девушку, она просила его оставаться в палате, если заходил дежурный врач или медсестра должна была в очередной раз взять кровь на анализ.

Бенджамин также присутствовал, и когда несколько дней спустя Розалию ставили на ноги. После вывиха бедра она боялась подниматься и даже пыталась отказаться, протестуя и придумывая отговорки. Когда же она поднялась с помощью медиков, то почувствовала резкую боль и на пару минут потеряла созсознание.

— Я же говорила, что еще рано! — возмущалась Розалия, но глаза ее при этом выражали скорее испуг, чем негодование.

— Хм… Ты не компетентна в этом вопросе. Врачи знают, что делают, — спокойно отвечал ей Бенджамин.

— И ты — тоже!

— Да, и я тоже знаю, что надо делать. Это то, чем я занимаюсь ежедневно.

— Уже нет, потому что ты постоянно торчишь здесь! Кто занимается твоими пациентами? Когда бы я не открыла глаза, ты уже здесь! Разве для тебя не существуют часы для посещений, как и для всех остальных?

Бенджамин молчал и только серьезно смотрел на возбужденную девушку. И ее это страшно раздражало, и пугало. Она очень устала от своей беспомощности, от боязни боли, от анализов и мониторов. Ей хотелось спрятаться, остаться одной.

— Зачем ты звонил Микуччи?

— Хм… Надо было ее предупредить о том, что случилось.

— Она говорила обо мне?

— Нет. Ваши встречи — это врачебная тайна. Я рад, что ты нашла человека, способного тебе помочь…

Розалия дернула головой, найдя, за что зацепиться.

— Значит, ты считаешь, что мне нужна помощь!

— Хм… Я думаю, ты и сама так считаешь…

— Уйди!

— Розалия, послушай…

— Уйди! Я так не могу…

Ей захотелось расплакаться. Она долго терпела и теперь не видела ни одной причины, почему бы этого не следовало делать. Ее раздирали противоречивые чувства. С одной стороны ей хотелось, чтобы Бенджамин прикоснулся к ней, обнял и пожалел. С другой — вряд ли бы она допустила хотя бы что-то из этого списка, если бы он надумал приблизиться к ней.

Бенджамин ушел, Розалия прогнала его, разрыдавшись так самозабвенно, что вынудила медсестру прибежать к ней и добавить к капельнице успокоительное. В тот вечер Бенджамин не приходил. Не вернулся он и на следующий день в утренние часы посещения. Розалия с тоской смотрела на дверь и продолжала злиться. Она догадывалась, что и вечером его тоже не будет. И, действительно, Бенджамин не пришел, но вместо него Розалии позвонила дотторесса Микуччи. После вопросов о здоровье та спросила ее про Бенджамина.

— Я его прогнала!

— Что? — несдержанно воскликнула дотторесса Микуччи, а затем добавила уже спокойнее. — И можно узнать, почему?

— Потому что я не понимаю, чего он от меня хочет. Я открываю глаза, и он уже здесь. Меня привозят с очередной процедуры, а он опять в палате!

— И чем ты не довольна?

— Я очень устала от всего этого. От беспомощности, от того, что никому не нужна…

— Так, не поняла! — раздалось в трубке, и голос предвещал не что иное, как разгром. — Ты выгнала единственного человека, который заботился о тебе все это время, который перевез тебя в другую больницу, не отходил от тебя ни на шаг, а теперь говоришь, что никому не нужна?! Я бы на твоем месте задумалась, почему же ты после этого никому не нужна…

— Он от меня устал… — заметно убавила свое возмущение Розалия.

— Ну, да, — хохотнула Микуччи, — молчаливой ты ему, безусловно, нравилась гораздо больше.

— Вам не угодишь! — рассердилась девушка. — В день аварии я сказала ему, что не хочу больше работать с ним. Я все решила, как вы и говорили. Я решила, что хочу на самом деле. Если бы не этот кабан…

— Какой кабан? — заинтересовалась врач. — С тобой всегда так интересно!

— Я попала в аварию из-за кабана, который выбежал на дорогу. Огромная туша! Я не успела затормозить! Он сбил мою машину с дороги на обочину, и я врезалась в сосну.

— Невероятно! — с непонятным благоговением выдохнула дотторесса Микуччи. — Такое ощущение, что у всех жизнь гораздо интереснее моей…

— Напоминаю вам, что я пережила две остановки сердца! Мне это не кажется захватывающим и достойным восхищения.

— Да, наверное, ты права! Я правда сказала это?

— Да, — подтвердила Розалия и закрыла глаза. — Бенджамин больше ко мне не приходит…

— И как ты теперь себя чувствуешь?

— Плохо. Но мне гораздо больше интересно, как себя чувствует он…

— А это уже прогресс!

— Опять вы иронизируете. Что мне теперь делать?

— Ну ты как маленькая, ей Богу! Попроси его вернуться. О, только если ты на самом деле этого хочешь… — оговорилась дотторесса. — В противном случае ничего не делай. Но извиниться было бы не плохо в любом случае…

— Вы, как всегда, оказали неоценимую помощь…

Розалия повернула голову с сторону двери и проследила за тележкой с ужином. Она не может есть эту больничную еду. И оставаться тут дольше она не собирается. За окном во всю старались птицы, приближались сумерки, хотелось вдохнуть свежий воздух, выйти на улицу и почувствовать любовь легкой и взаимной.

— Розалия, если нужно будеть поговорить, звони. А пока у тебя есть возможность обдумать дальнейшие действия.

Думать особо было не о чем. Чтобы увидеть Бенджамина, нужно было написать ему и извиниться. Если Розалия сделает это, то в дальнейшем будет странно снова отдалиться от него. А видеть его каждый день и притворяться, что ничего к нему не чувствуешь, тоже не просто. Было глупо не принимать во внимание и тот факт, что Розалия испытывала безграничную благодарность по отношению к Бенджамину за все то, что он сделал для нее. Она как будто понимала неизбежность их соединения, если, конечно, сама ничего не сделает, чтобы предотвратить это. Ведь не просто же так Бенджамин лез из кожи вон, помогая ей. Впрочем, он мог делать это и из жалости. Он говорил об этом — что чувство долга не позволяло ему бросить ее раньше.

Какая несвоевременная и разочаровывающая мысль. Розалия застыла с телефоном в руках. Стоит ли звонить, чтобы просить его прийти к ней или же ограничиться лишь извинениями. Что делать?!

Она набрала номер. Пусть все решит случай. Решение она примет во время разговора, в зависимости от того, что скажет Бенджамин.

Он ответил почти сразу — фоном слышался шум поворотника.

— Чао, Бенджамин, — как хорошо, что он в тот момент не видел ее, с виноватым лицом, словно нашкодивший ребенок, — я хотела извиниться перед тобой за то, что сорвалась.

Розалия сделала паузу, надеясь, что Бенджамин опередит ее и теперь заговорит, но он молчал. Надо было выкручиваться самой.

— Я была очень раздражена из-за собственной беспомощности и выплеснула все на тебя. Прости меня.

— Я принимаю твои извинения, Розалия, — по-деловому ответил Бенджамин.

— Если ты хочешь, то можешь снова приходить ко мне…

Она сама понимала, как это должно было звучать со стороны, но ничего не могла с этим поделать. И мысленно поблагодарила спокойный и ровный голос Бенджамина, сама она вряд ли бы оставила подобную фразу без внимания.

— Я приду, если этого захочешь ты…

Вот тебе и «решит случай».

— Я буду рада тебя видеть, — проговорила Розалия, боясь, что стук сердца будет слышен и ее собеседнику.

— Вот и прекрасно, — голос Бенджамина теперь звучал довольно. — Я возобновил прием пациентов по твоему совету, поэтому завтра буду вечером.

— Хорошо… Я могу попросить тебя кое о чем?

— Да, пожалуйста, — с готовностью отозвался он.

— Мне очень хочется большой кусок белой пиццы, начиненный вяленой ветчиной, буйволиной моццареллой и цикорием.

— Хм… меня не пропустят с такой контрабандой, — рассмеялся Бенджамин. — Я посмотрю, что можно сделать.

— И еще шоколад…

Бенджамин ответил после короткой паузы, голос его был совсем нежный — Розалии не составило труда представить выражение мягкости на его лице.

— Спокойной ночи, Розалия. Увидимся завтра.

Бенджамин появился в палате поздно, когда обычных посетителей попросили уйти. Но он совсем недавно закончил с пациентами. К тому времени Розалия уже была уставшая, измученная физиотерапией и голодом, потому что в очередной раз отказалась есть размазанное по тарелке картофельное пюре и кусок бледной отварной курицы. Она знала, что Бенджамин не может не прийти, но волновалась, что его так долго не было. Теперь, когда вероятность различного рода неприятностей не казалось такой уж маловероятной, Розалия придумывала себе то, что могло так сильно задержать Бенджамина. Поэтому, когда он вошел улыбающийся и с букетом нежно-розовых и белых садовых лютиков, Розалия первым делом рассердилась. Он же поздоровался с ней, отдал цветы и прикоснулся к одной щеке поцелуем.

— Как прошел твой день? — спросил он.

— Точно так же, как и вчерашний. Расскажи мне лучше про твой.

— Я вернулся к своим пациентам и в спортзал. Все передают тебе привет, а некоторые хотели бы навестить тебя.

— Лучше не стоит… — буркнула Розалия.

— Я им так и сказал, что пока лучше этого не делать, потому что у тебя еще не так много сил для посетителей, — с едва заметной улыбкой продолжал Бенджамин. — Думаю, Марию Луизу удерживать долго я не смогу. Кстати, это, — он протянул ей бумажеый пакет, — она приготовила для тебя.

Розалия недоверчиво, словно внутри лежало что-то подозрительное, взяла пакет у Бенджамина и стала вынимать содержимое.

— О, Боже мой! — с благоговением почти прошептала она, разворачивая фольгу, — это же… Все, как я и мечтала… Возьми, здесь два.

Розалия протянула второй сверток Бенджамину. Они ели молча, иногда сталкивались взглядом. Он, без сомнения, наблюдал за ней.

— Ты поверишь мне, если я скажу тебе, что я в раю? — промурлыкала Розалия.

Бенджамин кивнул, продолжая внимательно смотреть на нее. Она могла лишь догадываться, о чем он думал. Но его лицо казалось ей очень спокойным и располагало к тому, чтобы сказать те слова благодарности, которые Розалия еще не успела сказать ему.

— Ты знаешь, Бенджамин, я очень благодарна тебе за то, что ты сделал для меня.

— Я бы сделал это снова и снова и даже больше… — Бенджамин сжал губы в улыбке, значение которой было трудно уловить.

Рози глубоко, но очень осторожно вздохнула, чтобы не было слишком заметно. По телу разлилась приятное тепло. Удовольствие от присутствия Бенджамина рядом, его взгляда, вкусной еды, цветов — все приводило ее в робкий восторг. И в то же время на душе было немного тоскливо от мысли, что он скоро уйдет и как минимум до завтрашнего вечера Розалия его не увидит.

Она поерзала на кровати и разгладила одной рукой одеяло, закрывающие ноги. Потом откусила очередной кусок белой пиццы, о которой мечтала уже несколько дней, и даже не прожевав ее до конца, подняла глаза на Бенджамина и спросила:

— Ты все еще любишь меня?