XXXI глава

Цех по сбору истребителей, или как их ласково называли — Сушки, встал. Непривычная тишина не успокаивала, наоборот, немного волновала и будоражила. Некоторые из работяг видели цех словно впервые. Раньше приходили на рабочее место и приступали к работе, особо не осматриваясь. Где-то рядом сверлили, клепали, точили, винтили. Каждый работал в своем небольшом пространстве. Привычный шум, а тут тишина. Цех стал большим и объемным, было время осмотреться и даже пройтись по нему от безделья.

Рабочим ничего не объяснили, распорядившись временно прекратить работу. И каждый гадал по-своему отчего. То ли ученья какие, то ли нововведенья, то ли еще какая хрень появилась в голове начальства. Суетились и бегали лишь учетчики, записывая, считая, помечая выданные в свое время приборы и материалы. На складах сверяли каждую учетную гаечку.

Главное, что волновало работников — могут приостановить выплату зарплаты. Поэтому временной вопрос простоя становился решающим для всех.

Ходили, курили, обсуждали ситуацию в кулуарах, спрашивали начальника цеха. Но он сам ничего не знал — директор распорядился, ничего не объяснив. Считал, что должность обязывает и напускал на себя важность, объясняя, что завод секретный и так надо. Типа — знаю, но сказать не могу.

Когда начали считать, учитывать, проверять приборы, материалы и оборудование, понял, что идет элементарный учет, ревизия. Но не понимал: зачем надо останавливать производство. Люди в цехе проверенные и воровства нет. А, может, есть, поэтому и кутерьма такая? Если так, то все на кадры не спишешь, и ему отвечать придется. Решил сходить к директору.

— Что тебе, Стебловский? — Недовольно спросил директор.

— Народ волнуется, Эммануил Федорович и я, естественно, тоже. Ревизия началась, производство остановили — кража какая что ли?

— Генеральный позвонил из Москвы и приказал, сказал, что позже чуток объяснит. Так что никакой кражи нет, Виктор Михайлович, не волнуйся. Сам ни черта не понимаю, — развел руками Головянко. — А ты Лугового давно видел, не у тебя он случайно сейчас?

Стебловский успокоился, отлегло немного от сердца. Главное — кражи нет, а остальное все уляжется.

— Лугового? — Начальник цеха задумался. — Давно, на прошлой неделе, наверное. Зачем мне черт с рогами, чем меньше контрики ходят, тем лучше.

Головянко ухмыльнулся.

— Что же ты его так не любишь?

— Баба он что ли? От особистов одни неприятности, чего от них ждать. В прошлом месяце у меня лучшего прибориста уволил, откопал где-то, что тот по малолетству сидел за кражу. Двадцать лет прошло, мало ли что в юности было, а он еще и на меня наехал, типа я всякий сброд собираю. Я не сброд, я специалистов, как воздух ищу. Не хороший он, тридцать седьмого выкормыш. А-а-а, — Стебловский махнул рукой и вышел из кабинета.

Луговой всегда его раздражал своей необоснованной подозрительностью. Кто видит в людях только плохое — сам непорядочный человек, считал он.

После уходя начальника цеха Головянко задумался. Обстановка нервировала, напрягала Главное — неизвестно что делать. Почему генеральный не звонит? Прекрасно же понимает, что мы волнуемся. Волнения — черт с ними, с волнениями. Делать что, что делать? Ждать сидеть? Он набрал номер Лугового — не отвечает, решил позвонить на рабочий телефон.

— Полковник Синицын, — прозвучал ответ.

Что за чертовщина, какой Синицын? Ничего не понял Головянко.

— А вы кто? — прямо спросил он.

— Полковник Синицын, — вновь прозвучал ответ. — Представьтесь, пожалуйста.

— Я директор завода. Вы кто такой, поясните?

— Добрый день, Эммануил Федорович. Я к вам сейчас зайду.

Что еще за Синицын, где Луговой, почему цех встал? Куча вопросов, а ответов нет. Сняли Лугового — нового должны представить — не представляли. Может и Синицын это. Не успели? Вряд ли. Что-то все здесь не так. Головянко нервничал, очень нервничал.

В кабинет вошел мужчина.

— Полковник Синицын, вы со мной разговаривали, Эммануил Федорович.

Головянко указал рукой на кресло.

— Присаживайтесь, кто вы?

Синицын протянул удостоверение.

— Олег Игоревич, ФСБ России, центральный аппарат, г. Москва.

— Из Москвы даже? — Головянко вернул удостоверение, стараясь скрыть волнение. — К нам по какой милости?

— Собственно я не к вам приезжал, но пришлось задержаться и даже посетить. ЧП у вас, Эммануил Федорович, ЧП. Поэтому договоримся так — я задаю вопросы, вы отвечаете. Потом наоборот, если вопросы у вас появятся.

Он видел, как затряслись руки у директора, значит, тактика его верна, что-то скрывает директор, беспокоится.

— Хорошо, Олег Игоревич, какое ЧП?

— Мы же договорились — вопросы задаю я, потом вы, — Синицын вежливо улыбнулся

— Я готов ответить на все ваши вопросы. Только вы мне поясните, что за ЧП? Я все-таки директор завода.

Синицын понимал, что Головянко тянет время, ему крайне важно знать о каком ЧП идет речь. В зависимости от этого сориентироваться — что отвечать и как. Директор побледнел, руки тряслись, но говорил четко, не смотря на жалкий вид.

— Не хотите отвечать здесь, Эммануил Федорович, поедемте в управление, допрошу вас там.

— Это что допрос, на каком основании? — Еще более разнервничался Головянко, достал из пиджака и положил под язык таблетку.

— Здесь беседа, в управлении был бы допрос, раз вы не хотите говорить.

— Да поймите вы, — директор подбирал слова, — я руководитель завода, секретного, между прочим, завода, а вы ничего не объясняете. А-а, — махнул он рукой, — спрашивайте.

Синицын понял — Головянко справился с охватившим волнением, сейчас уже по неосторожности словечко не выкинет.

— Зачем вы сейчас звонили Луговому?

— Хотел узнать: почему в одном из цехов приостановили производство, рабочий процесс встал. Может он, по своей линии, что-то знает?

— А почему остановилась работа?

— Да откуда я знаю. Вот и хотел у него узнать, может он что знает.

— Но вы же директор, я полагал, что это вы отдали такой приказ и тоже был удивлены

— Приказ я отдал, устный, а мне генеральный позвонил и тоже устно приказал остановить производство, ничего не объяснил. Тут вы приходите со своим ЧП, а я ни черта не понимаю.

Синицын понял — инициативу потерял. Теперь уже директор перешел в наступление и пытается выяснить, что к чему.

— А когда вы видели в последний раз Лугового, Эммануил Федорович?

Головянко хмыкнул.

— Слова-то какие — в последний раз, как в последний путь… Он-то здесь причем? Не помню, точно не помню — два или три дня назад. Два дня, — все-таки уточнил он.

Синицын внимательно смотрел на Головянко. Его фраза "Он-то здесь причем?" заинтересовала. Действительно не знает или?..

— Зачем он к вам приходил?

— Зачем приходил? Собственно незачем.

Так, поговорили, уточнили время вылета самолета Антей в Индию. У нас контракт — запчасти некоторые поставляем. Вот и все, больше не видел его.

Странно, зачем Луговому уточнять время вылета с директором? Странно.

— А с кем он здесь дружил, общался, может любовница была, подруга, друг?

— Это не ко мне вопросы, Олег Игоревич, я с ним на короткой ноге не стоял, не знаю.

— Хорошо, спасибо, Эммануил Федорович, теперь ваша очередь, — Синицын улыбнулся

— Очередь… Вопрос один — что за ЧП?

— Луговой пропал, исчез, нет нигде. Сами понимаете — начальник особого отдела, имел допуск практически ко всему, ко всей секретной информации.

— Как пропал?

— Не знаем как, ищем. Будем опрашивать всех — кто видел, что делал и т. д. По поводу остановки производства — позвоните генеральному, я пока не знаю. Естественно, буду выяснять, может с этим связано. Не люблю совпадений — производство останавливается, и начальник особого отдела исчезает. Всего доброго, Эммануил Федорович, спасибо.

Синицын попрощался.

"Как это все не во время, где этого Лугового носит, когда он так нужен? — Рассуждал Головянко про себя. — Не пьяница, не бабник — просто так исчезнуть не мог. Какие варианты возможны? Арест? Вполне. А появление Синицына — обычная игра спецслужб. Сбежал, почуяв опасность? Нет, деньги еще не получены. Банальное убийство? Маловероятно, но возможно. И что мы имеем? 90 % — арест, 9 % банальное убийство, 1 % что-то еще".

Головянко вздохнул, набрал номер. Он звонил своему старому приятелю, с которым дружил с детства, в школе вместе учились. Который не раз выручал его информацией, работая в региональной ФСБ.

— Пашенька, приветствую тебя, дорогой.

— О-о, сколько лет, сколько зим, рад слышать.

— Паша, я сразу к делу, помоги пожалуйста, Луговой у меня пропал, начальник особого отдела. Ваши уже ищут, ты ничего не слышал?

— Ничего, даже что пропал: не слышал. Наверно свеженькое что-то, а я как раз на рапорте, на планерке по-вашему, не был. Выясню — позвоню.

— Спасибо, дорогой, жду. Пока.

Через полчаса он перезвонил.

— Эмма, ты помнишь, где последний раз были?

— Конечно, помню.

— Приезжай прямо сейчас.

Головянко заволновался. Паша не стал говорить по телефону, значит дело серьезное, значит арестован. Сколько он продержится? Нет, его надо убирать немедленно. Но сначала Паша — выяснить, где Луговой содержится, за что взяли? Паше он верил, друг детства, да и денежки чего-то стоили, придется заплатить за информацию.

К кафе он подъехал быстро, но Паша встретил на улице.

— Пойдем, Эмма, лучше пройдемся, так надежнее.

— Пашенька, ты меня пугаешь…

Они пошли по улице тихим шагом.

— Эмма, ты понимаешь, что это секретная информация, что…

— Пашенька, не надо словоблудий, — Головянко вынул из кармана конверт. — Это немного скрасит твою застенчивость.

Павел сунул конверт в карман.

— Луговой не пропал, его убили. Ищут не его, Эмма, его убийц или убийцу.

— Как убили?

— Как убили? Самолет у вас пытались захватить на аэродроме. Положили двенадцать солдат и прапорщика. Ну и Луговой под раздачу попал.

— А самолет?

— А самолет отбили, в Индии уже пасется. Как и положено, по графику улетел.

— Кто же это?

— Кто, кто, если бы знали кто?

— То-то я смотрю, Синицын мне сегодня очки втирал. Что за гусь то?

— Из Москвы прилетел, специально по этому поводу.

— Ну, блин, дела…А производство зачем остановили? Что это поможет убийство раскрыть?

— Откуда мне знать, Эмма, я человек маленький, скромный…

— Хорошо, Паша, хорошо. С собой только нет, не вопрос.

— Генеральный конструктор скоро к вам приедет и еще кто-то, не знаю. Короче, эти самолеты по-другому делать надо. Какие-то изменения в конструкцию внесут. Только после этого производство запустят. С Луговым это никак не связано.

— Спасибо, Пашенька, спасибо. А то молчат все, я волнуюсь — что там случилось? Не только я — завод весь переживает. Должок за мной, не вопрос.

Головянко уехал на завод, успокоился, но не совсем. Понятно, почему учет начался, считают остатки. Но, если сведут их, состыкуют с отделом сбыта — все, хана. Эх, раньше бы знать — повременили бы с отправкой самолета в Индию. Материалов на два отпущено, документы в порядке, один истребитель готов. А второй, как отчитываться по второму?

Головянко вызвал к себе начальника отдела сбыта. Объяснил ситуацию.

— А что вас беспокоит, Эммануил Федорович? Сделаем, как всегда, только в этот раз внепланово. Отправим несколько машин, взорвем — вот и спишутся материалы. Пусть Луговой все готовит и действует. Самолет не собирали, это любой подтвердит, а материалы… ну, что поделаешь — взорваться все может. Все чисто-гладко.

— Чисто — гладко, — Головянко вздохнул. — Дурак ты, Дворкович, в этот раз не прокатит Лугового нет, готовить некому. Расследование не он проводить станет, поэтому выявят все. Что-то другое надо придумать.

— А куда Луговой девался, — удивился Дворкович.

— Убили его, Борислав Вадимович, убили. Только об этом никому, ни-ни. Фэйсы убийц ищут, всех раком поставят. Про убийство не говорят, якобы его самого ищут. Тоже мне, комбинаторы хреновы. Как, куда материалы спишем?

Дворкович только охнул и плюхнулся на стул. Осунулся как-то сразу и посерел.

— А кто, как убили? — Почему-то враз севшим голосом спросил он.

— Не важно кто и как, с нами это не связано. Думай лучше.

— Думай… не связано… Что-то я в эти совпадения не верю — убийство и учет сразу же. Эти еще два московских гуся считают все дотошно.

— Каких гуся, о чем ты? — Удивился Головянко.

— Обыкновенных, из Москвы. Генеральный отправил учет провести.

— Ты ничего не путаешь, Дворкович, почему Анна ничего не доложила?

— Я думал вы в курсе. А Анна — ей в туалет сходить некогда, не то, что к вам бегать. Пишут, считают, торопятся: хотят за два дня все успеть и обратно в Москву. Генеральный отчет ждет. За два дня не успеют, вечеровать собираются.

— Но, блин, дисциплина, распустил я вас всех. Ладно, иди, думай, а я сам к Анне зайду.

Дворкович ушел, а Головянко выматерился, оставшись один. "Какой учет, какие учетчики сейчас. Он что не соображает совсем или я чего-то не понимаю, не знаю"? Директор набрал номер генерального.

— Александр Викторович, добрый день, Головянко беспокоит.

— Я же сказал тебе — позвоню. Что за спешка?

— Все нормально, но учетчиков то зачем отправили?

— Каких учетчиков?

— От вас прибыли два сотрудника с заданием провести учет. Как-то не укладывается у меня в голове такое мероприятие.

— Какие еще учетчики, я никого не отправлял. — Разумнов помедлил немного, сам факт звонка ему не нравился. — Может зам мой отправил, я выясню. Дело в том, что в связи с новыми обстоятельствами самолеты будут модернизированы, и делать вы их начнете уже в новом варианте, этот устарел. Наверно завтра уже у вас генеральный конструктор появится, он мне звонил, просил остановить производство. Им, видите ли, новая идея пришла в голову. Впрочем, он сам все расскажет. А с учетчиками я разберусь, не переживай. Учет и контроль еще никому не мешал. Через несколько дней и сам буду. Все, работай.

Разумнов, генеральный директор авиакорпорации, понял, что производство встало и на заводе начался учет. Этот учет сильно беспокоил директора. Но ничего, если заместитель перебдел и организовал свой учет, то материалы все равно здесь на столе окажутся, это не страшно. Чего так испугался директор? По телефону ничего не сказал.

А Головянко долго размышлял после этого разговора, взвешивал за и против, рассматривал варианты. Решил — через три дня вернется Муравьев, заберет у него деньги, в том числе и Лугового, и за границу. Место и документы он заранее подготовил — не найдут. Хватит трястись здесь по каждому поводу. На душе отлегло, повеселел даже. За три дня ничего выяснить не успеют, а на четвертый его уже в России не будет.

Загрузка...