Поют жаворонки

АКТ ТРЕТИЙ

Картина третья

Кабинет второго секретаря обкома партии. Совещание. Слушается доклад Пытлеваного.

Паланевич. Мы хотели бы, товарищ Пытлеваный, более детально познакомиться с достижениями вашего колхоза… А то хвалят вас, а мы даже хорошенько не знаем, за что именно. Может, вас не хвалить, а ругать надо.

Пытлеваный. Ругать, Тимофей Петрович, кажется, не за что.

Паланевич. Если не за что, то и не будем… Прошу вас.

Пытлеваный. Что ж еще добавить-то? Скажу, как мы высокого урожая добивались. Начну с земли… Пустая осталась она после немца. Почва, сами знаете, песчаная. Ей нужно каждый год чего-нибудь подбросить, а тут она четыре года в глаза ничего не видала. Первым долгом надо было землю поправить. А как ты ее поправишь, если скота нет, навоза нет… Ну, я твердый курс взял: что бы там ни было, а землю поправить. Получили мы восемь лошадок из воинской части, сделали бочки и, простите за выражение, как те золотари, целую зиму и весну каждый день возили из города то, что ему без надобности. Но оно для нас настоящим золотом стало. Сразу дало результаты в поле. Вот так и начали мы на ноги становиться. Увидел народ, что труд его на пользу пошел, и еще дружней работать стал. Ну, тут уж пошло одно за другое цепляться: лучше работаешь — больше получаешь, больше получаешь — еще лучше работать хочется. Теперь у нас полный порядок: и свой навоз есть и из города привезти есть на чем. Так что земля у нас теперь подходящая. Урожай в прошлом году был, как раньше говорили, — дай боже каждому доброму. Убрали во-время, обмолотили также, с государством рассчитались полностью. И колхозники наши не обижаются: по четыре килограмма зерна, по полпуда картошки да по восемь рублей деньгами получили…

Вера Павловна. Это мы слышали… А вот как у вас с травопольным севооборотом?

Пытлеваный. Заводим.

Паланевич. А я был уверен, что в передовом колхозе его уже давно завели.

Пытлеваный. Мы, признаться, с этим не очень спешили. Думали: что ж, трава, так она трава и есть. Доходу с нее не очень… Лучше на этом участке пшеничку посеять или огурчики посадить.

У Паланевича поднялись брови, он внимательно посмотрел на Пытлеваного. Вера Павловна резко повернулась в кресле.

(Спохватившись.) Это мы раньше так думали. Ну, а если уж такой порядок, что всем нужно траву сеять, так теперь посеем и мы.

Паланевич. Только потому, что такой порядок? А сами вы считаете это пустой забавой? Известно вам, что после травы и пшеничка лучше растет?

Пытлеваный. Она у нас и так растет, Тимофей Петрович.

Паланевич. Собрал по сто пудов с гектара и зазнался. Думает: всего уже достиг, больше и расти некуда!

Пытлеваный. Я так не думаю, товарищ секретарь обкома.

Паланевич. У кого будут вопросы?

Вера Павловна. У меня вопрос к бригадиру. Вы, товарищ Верас, кажется, были на курсах?

Микола. Был.

Вера Павловна. Почему же вы не растолковали вашему председателю, что такое агротехника, травопольный севооборот, структурная почва?

Микола. Я говорил Макару Пилипповичу.

Пытлеваный. Бригадир не виноват. Тут моя вина, и ничья больше. Мне жаль было хорошую землю травой засевать.

Паланевич (Миколе). Вы, товарищ Верас, член партии?

Микола. Кандидат.

Паланевич. Член правления?

Микола. Да.

Паланевич. Так почему же вы позволяете вашему председателю своевольничать? Что это — его единоличное хозяйство? А где правление? Где общее собрание? Где ваша партийная организация? Говорить — это мало. Коммунист должен активно бороться за внедрение передовой сельскохозяйственной науки. Если ваш председатель не хочет учиться, пригласите его на партийное собрание да как следует объясните ему, чего требуют партия и советская власть… Слово имеет товарищ Морозова.

Вера Павловна. Товарищ Пытлеваный очень красноречиво говорил о достижениях своего колхоза. Но как только речь зашла о недостатках, тут из него каждое слово приходится клещами вытаскивать. Небось, не похвастал, что у него телята стоят в холодных хлевах у колхозников. Бедненький колхоз! Никак телятник не может построить. Постановление о животноводстве товарищ Пытлеваный выполняет, я бы сказала, формально. Лишь бы хвостов было столько, сколько в плане записано, а какая польза от этих хвостов, — это его мало беспокоит. Скажите, товарищ Пытлеваный, сколько литров молока дала за год ваша корова?

Пытлеваный (немного удивлен). Моя собственная?

Вера Павловна. Да, да, ваша собственная.

Пытлеваный. Тысячи три с половиной.

Вера Павловна. А ваша, товарищ Верас?

Микола. Да тоже тысяч около трех.

Вера Павловна. А на ферме?

Пытлеваный. На ферме?.. Это вот товарищ Здоровеня может обстоятельно доложить.

Здоровеня (раскрывая папку). На каждую фуражную корову приходится в среднем тысяча пятьсот двадцать литров.

Вера Павловна. Почему же такая разница? Три с половиной и полторы тысячи.

Пытлеваный. Не знаю.

Вера Павловна. И вы не знаете, товарищ Верас?

Микола. Не знаю. Наверно, коровы не такие…

Вера Павловна. Наивные люди! Они не знают… Может быть, вы знаете, товарищ Здоровеня?

Здоровеня. Знаю. Коровы, конечно, одинаковые. Только председателева питается брагой да картошкой, а те, что на ферме, ничего, кроме сена, не видят. Да и сено какое: лучшее на трудодни распределили, а для фермы одну осоку оставили.

Вера Павловна. Так… Теперь понятно. Еще вопрос: скажите, товарищ Пытлеваный, какой доход имел колхоз за прошлый год?

Пытлеваный. Тысяч шестьсот.

Здоровеня (разворачивая папку). Шестьсот тридцать две тысячи сто восемьдесят пять рублей сорок шесть копеек.

Вера Павловна. А на строительство сколько ассигновали?

Пытлеваный. Тридцать тысяч.

Вера Павловна. Ну, и как это, по-вашему, — много или мало?

Пытлеваный. Достаточно.

Здоровеня (с насмешливой улыбкой). Это как раз столько, сколько дали нам два наших бычка.

Паланевич. Слышали мы и о бычках. Народ грабите!

Здоровеня. Наш председатель — человек хозяйственный. Где можно взять, — возьмет, не постесняется.

Вера Павловна. Не только возьмет, а и рванет.

Паланевич. А побольше на строительство не могли выделить?

Здоровеня. Могли, конечно, если б захотели. По рублику с трудодня снять — вот еще шестьдесят две тысячи. На эти деньги много можно построить. А на трудодень и семи рублей хватило бы. Это тоже не бедно. Мы говорили об этом председателю, но он не очень-то любит слушать наши советы. «Вы, говорит, меня не учите. Мою работу в районе хвалят, в области знают».

Паланевич. Плохо знали, Теперь лучше будем знать.

Вера Павловна. Все эти факты говорят о том, что товарищ Пытлеваный не заботится об укреплении общественного хозяйства колхоза, неправильно понимает личные интересы колхозников. У него живы еще собственнические настроения. Он еще не избавился от психологии единоличника.

Пытлеваный. Я уже двадцать лет в колхозе.

Вера Павловна. И тем не менее факт остается фактом.

Паланевич. Товарищ Тумилович, а что вы скажете о «Новой ниве»?

Тумилович. Скажу так: ехал я туда поучиться, как хозяйство вести, а приехал и…

Паланевич, И разочаровались?

Тумилович. Не то, что разочаровался, а, признаться, даже испугался. Если такой колхоз хвалят, подумал я, значит, одобряют его порядки. А что же мне делать, когда у меня порядки совсем другие? Это ж мои колхозники посмотрят, посмотрят, а потом скажут: «Дели нам все на трудодни, как делает лучший колхоз «Новая нива».

Паланевич. Ваши колхозники этого не скажут.

Тумилович. Все-то не скажут, а вот отсталые могут. Поверите, Тимофей Петрович, от этой мысли меня даже в пот бросило. Не может быть, думаю… Что ж это будет, если все колхозы вступят на такой путь? И сразу поехал сюда просить, чтоб мне растолковали, что же это такое делается? Ну, здесь все для меня начинает понемногу проясняться.

Паланевич (Вере Павловне). Меня интересует вот что, товарищ Морозова. Колхоз представляли к награде. А кто-нибудь из областного управления выезжал на место?

Вера Павловна. Мы Буяка туда посылали.

Паланевич. Так в чем же дело?

Вера Павловна. Дело, видно, в том, что Буяк отнесся к своим обязанностям несерьезно.

Паланевич. Я слышал, что он не прочь выпить.

Вера Павловна. Да, если поднесут, не откажется.

Паланевич. Зачем же вы его посылали на такое ответственное дело?

Вера Павловна. Сколько раз мы уже указывали ему. Клялся, что и смотреть больше не будет на водку.

Паланевич (Пытлеваному). Угощали Буяка?

Пытлеваный. Поставил чарку.

Паланевич. Тогда все понятно. После этих чарок в глазах начинает двоиться. Ваши достижения и показались ему вдвое больше.

Пытлеваный. У меня уж так заведено, товарищ Паланевич… Без угощенья не могу отпустить гостя.

Паланевич. Ведь он не в гости приезжал к вам, а по делу.

Пытлеваный пожимает плечами.

(Тумиловичу) вы, наверно, не поднесли?

Пытлеваный. Предлагал, да ему некогда было: спешил в город, донос на меня везти.

Паланевич. Вот как! По-вашему, это донос?

Пытлеваный. А как же иначе назвать?

Паланевич. Очень печально, что вы не знаете разницы между доносом и критикой…

Пытлеваный. Я не понимаю, как это получается, товарищ Паланевич. Был лучший колхоз, чуть ли не на всю область, переходящее знамя в прошлом году получил, а теперь выходит, что уже и не лучший, и линия его неправильная. А чем я эту линию искривил? Тем, что у меня колхозники много на трудодень получили? Так ведь сам же товарищ Сталин сказал, что колхозники должны быть зажиточными.

Паланевич. «А колхозы — большевистскими». Вот что сказал товарищ Сталин. Не забывайте об этом.

Пытлеваный. А чем же мой колхоз не большевистский?

Паланевич. Вот мы вам и объясняем это.

Пытлеваный. Тут не искривление линии, а искривление совести у товарища Тумиловича получилось. С чего все началось? С глупости. Поехали мы с бригадиром сватать колхозницу Тумиловича.

Паланевич. Не такая уж это глупость — все добрые люди ездят свататься.

Пытлеваный. С моей стороны это была глупость. Не надо было связываться с такими людьми. Там у нас и зашел спор, чей колхоз лучше? Ну, Тумилович не мог доказать, что его лучше, так он решил мой унизить. (Тумиловичу.) Напрасно надеешься, Иван Михайлович, что таким манером тебе удастся моего бригадира переманить. Теперь он твой колхоз километров за десять будет объезжать.

Микола. Это уж, Макар Пилиппович, мое дело, как я его буду объезжать.

Пытлеваный (вполголоса). Молчал бы уж… жених никудышный!

Паланевич. Больше вы ничего не скажете?

Пытлеваный. Тут, видать, надо ошибки признавать… Ну, насчет бычков — это, я признаю, дороговато. Насчет телятника — тоже. Построим. Травы этой всякой, какая там указана, насеем. Семена достану.

Тумилович. Могу одолжить.

Пытлеваный (неприязненно посмотрев на Тумиловича). А вот насчет линии, — извините, Тимофей Петрович. Тяжелое очень обвинение. Не могу сразу согласиться, дайте подумать.

Паланевич. Подумать вам есть о чем, товарищ Пытлеваный. Крепко подумать. (Остальным.) В самом деле, товарищи, как же это случилось? Хвалили колхоз три года подряд, другим ставили в пример, представляли к наградам, а теперь вдруг увидели, что у него неправильная линия…. А случилось это вот почему… Мы сами, областные руководители колхозного дела, иной раз отстаем от жизни… не знаем, что делается на местах, и по инерции продолжаем считать лучшим то, что уже перестало быть лучшим и начинает тормозить дело. Особенно это относится к вам, товарищ Морозова. Тем более, что колхоз этот здесь, под носом.

Вера Павловна. Я все внимание уделяла отстающим колхозам… сама ездила…

Паланевич. Я знаю, что вы часто бываете в колхозах, но вы занимались мелкими хозяйственными вопросами, а политику проглядели. Все мы помним, как товарищ Пытлеваный работал в первые годы после войны. Неплохо работал. Его колхоз первым освоил довоенную посевную площадь, первым добился высокого урожая. С навозом вы хорошо тогда обернулись. Но теперь всего этого уже мало. Надо двигаться вперед, а вы не можете. У вас нет для этого крепкой базы. Вы ее не создали, товарищ Пытлеваный. Хорошую жизнь колхознику вы создаете не на базе общественного хозяйства, а за счет его. Личные интересы колхозника вы противопоставляете интересам общественным. Вы хвастали здесь богатым трудоднем. Богатый трудодень и мы приветствуем. Но у вас ведь он богатый потому, что вы много урываете из общественного хозяйства. Это никуда негодная практика, и мы должны ее осудить… Есть у нас колхозы, которым становиться на ноги было гораздо труднее. Они начали восстанавливать свое хозяйство на пепелище. И они уже обогнали вас, товарищ Пытлеваный… Что вы качаете головой? Возьмите хотя бы тот же «Светлый путь», с которым у вас спор. Сравните их общественное хозяйство со своим. У них общественные постройки в полном порядке. Животноводство — опять же: коровы не полторы тысячи литров дают в год, а немного побольше.

Тумилович. Надеюсь в этом году получить две тысячи семьсот от каждой коровы.

Паланевич. Вот видите. Правда, это тоже еще недостаточно, но вам-то далеко до этого. Правильный травопольный севооборот обеспечит им высокие урожаи. Тумилович и о промышленности не забывает. У него кирпичный завод, мельница, пилорама. Он и электричество в работу запрягает. Я уже не говорю о планах на будущее, которых у вас совсем нет. Как видите, «Светлый путь» строит колхозную зажиточную жизнь правильно: на базе крепкого общественного хозяйства. Далеко отстали вы и по культуре. Ну, а если коснуться личных дел, то я должен сказать, что неудача с этим сватовством для вас тоже урок. Приехали вы очень важно, а уехали с большим конфузом. Девушка-то наша — советская. Сама активный строитель колхозной жизни. Она сразу поняла, что не с той стороны к ней сваты подъезжают. И в самом деле, зачем ей, передовой колхознице, идти в ваш отсталый, некультурный колхоз? Вот пусть теперь жених вместе со сватом подумают, как им к такой невесте подступиться… Теперь вам понятно, товарищ Пытлеваный, в чем ваша основная ошибка?

Пытлеваный. Понятно, товарищ Паланевич.

Паланевич. Или еще собираетесь думать?

Пытлеваный. Нет. Все ясно.

Паланевич. Так что же будем делать?

Пытлеваный. Будем выправлять.

Паланевич. Честно?

Пытлеваный. Честно, товарищ Паланевич.

Микола. А коли честно, так давайте, Макар Пилиппович, начнем тут же, в обкоме партии.

Пытлеваный смотрит на него вопросительно и недоверчиво.

Паланевич. Мы вас слушаем, товарищ Верас.

Микола. Мне стыдно и тяжело признаваться, но я… я виноват перед партией. (Пауза. Ему тяжело говорить.)

Паланевич. Так. В чем же ваше вина?

Микола. Меня неправильно представили к награде. А я промолчал… скрыл…

Пытлеваный. С ума сошел!

Вера Павловна. Разве вы не собрали двадцати трех центнеров с гектара?

Микола. Ржи-то я собрал, но вот плана по травосеянию не выполнил.

Паланевич. Недосеял «травы этой разной», как говорит товарищ Пытлеваный.

Микола. Да. И мне было бы стыдно носить орден, которого я не заслужил.

Паланевич. Хорошо, что вы, как коммунист, сказали нам об этом. Но не беспокойтесь: мы уже все выяснили и пересмотрели списки. С орденом придется подождать, пока колхоз станет действительно передовым и будет выполнять все планы, все взятые на себя обязательства… Какие будут предложения по отчету товарища Пытлеваного?

Вера Павловна. Указать товарищу Пытлеваному на его вредную практику и предложить выправить ошибки.

Паланевич. Дело тут не в одном Пытлеваном. Мы сами допустили грубую ошибку, подымая на щит колхоз, в котором имеется такая вредная практика. Прежде всего надо выправить положение в самом колхозе… Вам, товарищ Морозова, придется выехать туда и разъяснить колхозникам сущность грубых ошибок Пытлеваного. Второе — мы должны развенчать Пытлеваного в глазах общественности, рассеять миф о лучшем колхозе «Новая нива», чтобы другие не брали с него пример. Нужно противопоставить ему такой колхоз, как «Светлый путь». Мы выступим в областной газете с развернутой статьей по этому вопросу. А вы, товарищ Пытлеваный, надеемся, сделаете правильный вывод из того, что здесь говорилось. У вас есть способности, есть вкус к хозяйственной работе. Если вы до конца поймете свои ошибки и научитесь на практике проводить политику партии, из вас еще может выйти настоящий председатель колхоза. На этом совещание объявляю закрытым.

Все расходятся Вера Павловна остается у телефона. Крутит ручку, вызывает: «Боровичский район! Боровичский район!»

Пытлеваный (Тумиловичу, при выходе). Ну, что, ябеда! Теперь твоя душа успокоилась?

Тумилович. Успокоилась, Макар Пилиппович. Теперь все на свое место стало. А насчет ябеды — это ты напрасно… Сам благодарить будешь.

Пытлеваный. Оно вроде и следовало бы поблагодарить. (Предлагает папиросу.) Только язык что-то не поворачивается… Ты уж потерпи, не требуй сегодня. Тумилович. Да мне не к спеху, я могу и потерпеть… (Закуривает.) Год-два, пока ты в себя придешь.

Пытлеваный. Ладно уж, подковыривай! (Закуривает.) Знаешь, когда я тебя поблагодарю?

Тумилович. Ну, когда?

Пытлеваный. Когда ты снова будешь в хвосте у меня плестись.

Тумилович. Значит, так я и умру, не дождавшись твоей благодарности?

Пытлеваный (хлопает Тумиловича по плечу), Не горюй, дождешься!

Уходят.

Занавес