Позолота вся сотрётся…

Глава одиннадцатая. Любовь зла...

Терять сознание дело очень и очень скверное. Это я теперь знала точно. Мало того, что в течении нескольких, бесконечных словно сама вселенная минут, твоей безвольной тушкой вольны распоряжаться совершенно чужие люди, так ты еще доставляешь немыслимое удовольствие публике, которая всегда была жадной до всяческих сенсационных и шумных скандалов. Фотографы постарались на славу и на пользу своего кармана, они продали свою добычу во все газеты. И как сговорились запечатлеть меня в самом неудачном ракурсе.

Размышляя так, я с отвращением разглядывала себя на четких от многочисленных вспышек фотографиях. Они крупным планом украшали собой первые развороты всех столичных газет. Публика могла лецезреть Николь Соррель, которая сломанным манекеном застыла на пестром ковре непонятного и тесного помещения. Приподнятый подол неприлично, почти непристойно, до самой кружевной резинки тонких чулок открывал вид на вполне себе стройные и красивые ноги. Белая шея и грудь пикантно выделялись на черном фоне тесного платья, а приоткрытый рот казалось источал стон удовольствия. Не удивлюсь, что ради этого снимка были куплены все тиражи газет. Слишком уж порочной и чувственной получилась на фото Николь Соррель, так некстати упавшая в обморок.

Хуже моих фотографий были лишь заголовки над ними. Крупный, четкий шрифт черными и жирными мухами басовито гудел о грандиозном скандале случившемся на ежегодном мероприятии, которое проводила в своем особняке эта самая Николь Соррель. Выскочка и недоразумение магического мира, умудрилась не только опозориться, застыв на фото сломанной игрушкой, но и убить достопочтенного Двуликого, оставив от него лишь обгорелую шкуру. Правда, газеты путались в последовательности освещаемых событий. Одни утверждали, что я вначале жестоко убила, а затем рухнула в обморок. Другие заявляли, что как только очнулась, так сразу и погубила невинную, беспорочную душу, достойнешего Двуликого.

Но все газеты единодушны были лишь в одном - Николь Соррель, подобна обезьяне размахивающей опасным артефактом. От нее исходит угроза бедным Двуликим. Правдолюбцы всех мастей гневно требовали призвать меня к ответу. А проще говоря, посадить в тюрьму, судить и ликвидировать, как чуждый и очень опасный элемент.

Молодые волки-оборотни требовали моего пожизненного заключения, а еще лучше смертной казни. Наблюдая из окна пикеты буйных молодчиков, я с трудом сдерживала себя. Хотелось выйти за высокие, чугунные ворота и разобраться с этими истошными горлопанам. Мечтательно представляла себе, как сила перстня Правительницы корежит их тела. Жалкий скулеж этих наглых молодчиков наверное звучал бы для меня музыкой. Но вздыхала и отходила подальше. В кого я превратилась! Никогда раньше я не была столь кровожадной!

- Ну, добился своего?! Прицепился как репей! - шептала я себе под нос, глядя на тусклый красный камень.

В ответ Перстень предпочитал молчать. Неясно и таинственно вспыхивал красным огоньком, словно насмехаясь. Мои попытки стащить его с пальца были безуспешны, он сидел будто его приклеили.

Под стражу меня конечно не заключили и в тюрьму не упекли, к большому сожалению леди Глории, но под домашним арестом я оказалась в очередной раз.

Возбужденно-радостный мистер Чандлер возобновил следствие. Он вцепился в меня словно лис в курицу. Такое сравнение приходило мне на ум всякий раз, когда смотрела на мелкие и острые зубы следователя, на фанатичный огонек в его светло-карих глазах. Казалось дай ему волю, и мистер Чандлер вопьется в мое горло, жадно причмокивая и рыча.

Следствие длилось уже три месяца. С нудной, неспешной, почти с садисткой дотошностью, собирались улики против Френка Лобоуса, которого я нечаянно, в порыве страха превратила в жалкую горстку пепла. Мистеру Чандлеру очень хотелось выставить меня безжалостной убийцей, опасной для общества человечкой у которой не все ладно с головой. Но факты вещь упрямая. К тому же я не позволила сломить себя. В этом мне помог Арчибальд Баффа.

Но все имеет свойство заканчиваться. Закончилось и это разбирательство. Бывший любовник Флоренс был признан виновным. Именно он, обуреваемый ревностью послал зимним утром стрелу в спину моей бабушки. Убить ее иначе он не смог бы. При любой попытке расправиться с близкого расстояния, Флоренс дала бы отпор, ведь ее хранил Перстень Правительницы.

- Хранил, да не сохранил! - шептала я тихо, крепко сжимала пальцы ощущая твердый ободок.

Перстень, как всегда предпочитал помалкивать, притворяясь обычной побрякушкой. Лишь красная искорка вспыхивала в глубине камня, словно насмехаясь надо мной.

Если бы Френк Лобоус не погиб, то его ждал бы суд. Я была рада, что убийца бабушки был уничтожен, сгорел ярким факелом. Что-то подсказывало мне, что на справедливый суд над Двуликим, рассчитывать не имеет смысла.

Арчибальд Баффа, в тот злополучный вечер, пострадал незначительно. Подпаленные усы тигра и обгоревшее ухо в счет не шли. Сам мужчина шутил, что за одного паленого тигра , дают двух не паленых. Он один из всех Дуликих был полностью на моей стороне. Боюсь, что без его свидетельских показаний, мне пришлось бы туго. Мистер Чендлер с радостью упек бы меня за решетку. И плевать на то, что оборотень сам напал на меня. На то он и Двуликий, чтобы ставить на место таких дерзких выскочек как Николь Соррель, такое мнение мне не раз приходилось читать в газетах.

Арчибальд Баффа это мнение не поддерживал. Он поругался с друзьями и дедом. Он навещал меня каждый день. Его остроумные шутки о Двуликих были на грани дозволенного, а страстные взгляды и пылкие поцелуи на прощанье, тешили мое самолюбие и грели душу. Я была не одна! У меня появилась стена, за которую я могла спрятаться!

Мне было приятно видеть как злилась Анабель, тщетно пытаясь привлечь к себе внимание моего мужчины. Да, именно так я называла про себя Арчибальда Баффа. Мне все труднее было сдерживать себя, когда он был рядом. Я задыхалась от нежности, от острого желания оказаться в его объятиях, так хотелось плыть по течению чувств, словно по полноводной реке.

Когда Арчибальд повторил свое предложение стать его женой, я согласилась. Пыталась скрыть свою радость, хмурила брови, удерживала его горячее тело, упираясь в каменную грудь руками. А в душе все пело. Он, мой! Мой! И плевать мне было на злобное шипение леди Глории. На истерику которую устроила Анабель. Мне было совершенно безразлично, когда старший Баффа говорил со мной высокомерно-снисходительно. Насмешливо щурился и старался держаться подальше, словно ненароком боялся испачкаться. Свадьбе быть, решила я.

Пышного торжества я не хотела. Для кого было устраивать весь этот спектакль? Лишний раз позлить Анабель и леди Глорию? Опять вызвать шквал обсуждений в газетах? Моя Флоренс, лежит в темном склепе поместья Соррель, а больше некому порадоваться за меня. Именно поэтому я убедила Арчибальда обойтись без пышного торжества и почти тайно оформить наши отношения.

- Как ты мог, Арчибальд! - возмущенно, с яростью прорычал старый Баффа, когда поднял взгляд от документа который прочитал. - Как ты мог! Теперь все будут судачить о том, что твой дед решил сэкономить на свадьбе единственного внука!

Высокий и крепкий старик пошатнулся и трагически схватился за сердце, хотя все мы прекрасно знали, что инфаркта у Двуликих не бывает.

Мой муж не стал спешить старому тигру на помощь, вместо этого он притянул меня к себе и не стесняясь деда, нежно укусил меня за мочку уха.

Я начала было вырываться из его крепких объятий, но поймав насмешливый, острый взгляд Баффа-старшего, передумала. Напротив прильнула поближе, с вызовом посмотрела в черные глаза под седыми, косматыми бровями.

Мой новоиспеченный родственник усмехнулся в густые, холеные усы и неожиданно подмигнул мне.

- Конечно внешностью ты совсем не похожа на покойную Флоренс... Но есть в тебе нечто такое, что заставляет мужчин терять голову! - мужчина задумчиво окинул меня взглядом. - Мне кажется, что ты все же унаследовала ее темперамент. Моего внука ждет жаркая и веселая жизнь! - его хриплый смех скрежетом тупой пилы разнесся по огромной гостинной в фамильном особняке Баффа.