Предания об услышанных мольбах

Предисловие

Все, что наделено дыханием и жизнью, обладает сознанием-виджняна. От сознания-виджняна происходит поведение, и в зависимости от того, доброе оно или злое, наступает воздаяние. Это подобно тому, как сеет земледелец: что посеешь, то и пожнешь. Это неизменный принцип всего сущего, не подлежит сомнению. Высший из мудрецов постигает его в самих истоках; он познает его без ложного воззрения-дришти. Низший из глупцов неспособен видеть его следы; он сбивается с пути и не возвращается. Это две крайности. Обычный человек все же неспособен к самостоятельному постижению: окружающие влияния-пратьяя побуждают к ложным воззрениям-дришти, а ложные взгляды рождают сомнения-вичикитса. Поскольку сомнения и ложные взгляды имеют много проявлений, каждый придерживается собственных убеждений. Буддийский канон истолковывает эти расхождения: всего существует шестьдесят два ложных воззрения[207]. От них и происходит весь вред!

Я, Линь — последний из обычных людей — по счастью, уразумел ничтожную долю истины. Я сподобился узреть, что все, кто не верит в причину и следствие[208] — буде они во множестве толкуют о ложных взглядах, — сходятся в том, что добро и зло не воздаются.

Вообще говоря, существуют три теории «невоздаяния». Первая — «стихийная» (природная): поскольку нет причин и следствий, то поступать должно в соответствии со своими желаниями, и только. Вторая — «полное уничтожение» — утверждает, что тело со смертью уничтожается, не оставляя вместилища для сознания. Если «тело и сознание конечны», то кто же воспримет страдания или радость? А если не воспримет, то убедится, что нет причин и следствий! Третья теория — «отсутствие воздаяния» — утверждает, что мы видим среди современников, совершенствующихся на пути добродетели, и тех, кто беден, или занимает низкое положение, или умирает молодым. Напротив, те, кто поступают преступно, богаты и знатны, живут долго. В силу такого положения вещей существует убеждение, что нет причин и следствий.

Я, Линь, осмелюсь от себя заметить, что в сочинениях ученых-конфуцианцев немало толкуется о воздаянии за добро и зло. Близкое воздаяние совершается тотчас; среднее — через несколько лет; далекое — при потомках.

Примеры воздаяния, совершаемого тотчас, таковы: Чуский ван проглотил пиявку — и его застарелые недуги прошли[209]; Сунский гун не вознес молитву — и упали зловещие звезды (кометы)[210]; Нао Чи совершил злостное предательство — и незамедлительно подвергся казни[211]; Чжао Гао посеял смуту — и вскоре весь его род был уничтожен[212].

Примеры воздаяния через несколько лет следующие: Вэй Кэ выдал замуж наложницу — и в конце концов спас армию[213]; Суньшу Ао закопал змею — и в итоге жил счастливо[214]; императрица Люй династии Хань тайно отравила вином Жу-и — и встретила беду в образе седого пса[215]; Циский гун убил Пэн-шэна, но тот явился кабаном, усугубив его вину[216].

Примеры воздаяния во времена потомков таковы: Фуфу Хэ (и его сын) трижды благоговейно следовали приказу — и путь Конфуция широко распространился[217]; Дэн Сюнь в один год сберег тысячу человек — и императрица Хэ-си была облагодетельствована[218]; Чэнь Пин участвовал в тайном заговоре — и сам знал, что у него не будет потомков[219]; Луань Янь был невоздержан — и его сын Ин ощутил пагубные последствия[220].

Подобно тому Юй Шунь наследовал трон благодаря истинной сыновней почтительности[221], а Вэнь-ван династии Чжоу получил мандат благодаря человеколюбию и мудрости[222]; Цзе и Чжоу из-за жестокости потеряли свои царства[223], а Ю и Ли из-за своего распутства закончили худо[224]. Заслуги и добродетели правителей Трех эпох[225] долго передавались во благо подданным, однако Циньский император (Цинь Ши-хуан-ди) был спесив и жесток, и империя закончила существование при его сыне.

Воистину великое множество таких примеров! Они чем-то отличаются один от другого, но все являются свидетельствами того, что добро и зло отплачиваются.

В простой беседе, однако, неуместно говорить о делах, которые касаются Пути Правителя и принципов, связанных с Мандатом Неба. То, что я ныне излагаю — это по большей части подробные свидетельства непосредственных очевидцев. Я надеюсь преподать такие примеры, которые будут переданы нашим потомкам и станут им известными. Все они о том, что скрывается между людьми и духами-гуй, и не более того.

Как буддисты объясняют свое учение, это не что иное, как причины и следствия. Поскольку совершается действие, постольку есть и воздаяние. Не существует дхарма без причины, и не существует причина без воздаяния. Однако в их объяснениях воздаяние различается трех родов. Первого рода — воздаяние в настоящей жизни. Когда в этой жизни совершаются добрые или дурные поступки-карма[226] и воздаются при этой же жизни — это и называется воздаяние в настоящей жизни. Второго рода есть воздаяние при рождении. При этом разумеется, что воздаяние за поступки-карма не следует при этой жизни, однако в соответствии с содеянным — было ли оно благим или дурным — каждый рождается на одной из стезей-гати[227]. Это и называется воздаяние при рождении. Третьего рода есть воздаяние в будущем. При этом разумеется, что добрые или дурные поступки-карма обретают последствия-воздаяния во многих последующих жизнях. Вместо того чтобы немедля получить воздаяние за поступки-карма, совершенные в настоящем, его получают либо в последующем, либо в будущих — пятом или десятом — рождениях. Все это и будет воздаяние в будущем. Внутри этих трех родов воздаяния заключены все дхармы: нет ничего, что бы они не объяли. Они способны привести все ложные взгляды к Великому просветлению, однако все еще есть мужи в миру, которые в них сомневаются.

Многие изучают причины, но забывают следствия: не доверяют своим ушам и верят своим глазам. Так, если они слышат толкование о воздаянии в будущем, то думают, что оно либо существует, либо нет. Но если они видят ему подтверждение в действительности, то вздыхают от удивления и обращаются в веру.

В прошлом были Се Фу, муж высоких нравственных достоинств династии Цзинь (265—420), Фу Лян, глава ведомства государственных дел при династии Сун (420— 479), Чжан Янь, главный секретарь на службе законного престолонаследника, и Лу Гао, помощник распорядителя по делам культа и просвещения династии Ци (479—502). Каждый из этих мужей был знаменит и почитаем современниками, и все они создали «Записи свидетельств о Гуаньшиине-Авалокитешваре»[228]. Еще был Цзинлинский ван Сяо Цзы-лян династии Ци, который написал «Подлинные события»[229], а также Ван Янь, написавший «Вести из потустороннего мира». Все эти записи подтверждают и поясняют, что добро и зло воздаются, предупреждают людей о будущем. Воистину, они побуждают слушателей всем сердцем обратиться в веру.

Я восхищаюсь манерой изложения и содержанием этих сочинений и также думаю предостеречь людей. Я отважился записать услышанные мною истории и собрать их воедино. Подробно и по порядку изложив полученные мною сведения, я указываю, как и кем они были услышаны и увидены; не приукрашивая эти доподлинные свидетельства, в точности передаю истинно происшедшие события. Пусть обратят на них внимание будущие читатели!

Шрамана Ши Синь-син

Шрамана великой добродетели Ши Синь-син[230], проживавший в столице (Чанъань) династии Суй[231], был прежде монахом монастыря Хранилище дхарм в Сянчжоу. Его мать была поначалу бездетна и долгое время горевала. Некий шрамана посоветовал ей помолиться бодхисаттве Гуаньшииню-Авалокитешваре. Она молилась днями и ночами и потом забеременела, родив Синь-сина.

Синь-син был с малолетства умен и сообразителен, изучил сутры и шастры, превзойдя других в их понимании. Он полагал, что сутры, провозглашенные Буддой и посвященные спасению, указуют людям истинный путь согласно их основной природе, но при этом приспосабливаясь к обстоятельствам и требованиям времени. Мы так далеки от Мудрейшего-Будды: и основа человеческой природы, и времена уже не те. Заурядные люди пытаются следовать Высшему Закону, но Закон не соответствует их основной природе, что допускает возможность ошибок и утрат. Переписав и собрав сутры и шастры, тщательно рассмотрев Закон на предмет пригодности для изучения людьми, Синь-син составил сочинение в тридцать шесть цзюаней (свитков), озаглавленное «Собранные для людей записи»[232].

В начале правления династии Суй под девизом Основание царствования (581—600) первый помощник главного министра и Циский гун[233] проведал о славе Синь-сина и подал на высочайшее имя императора Вэнь-ди (581—604) доклад с предложением призвать его на жительство в столичный монастырь Воистинное упокоение, самим же Циским Гуном построенный. Также основываясь на сутрах и шастрах, Синь-син написал сочинение «Закон-Дхарма трех стадий»[234] в четыре свитка. Его основной смысл заключается в том, чтобы побудить к всеобщему поклонению Закону и распознать истоки зла. Природа Будды видна повсюду, и когда случаются болезни, для их излечения имеются лекарства. Это было учение о немедленном прозрении — Единая колесница-Экаяна[235]. С этого времени бесстрашные духом и совершенные в познаниях ученые мужи всей Поднебесной признали его патриархом.

Синь-син исполнял обет странствующего монаха, просящего подаяние, совершал обряд поклонения шесть раз на дню. Он направлял свои усилия на погружение в самосозерцание, освобождаясь от плоти и наполняя разум, и только. Когда он сидел в позе самосозерцания или рассуждал о Законе-Дхарме, то часто видел отроков, которые стояли с цветами близ него.

Однажды Синь-син вместе со своими учениками сидел в зале дхьяны-медитации. Каждый вдруг ощутил удивительное благоухание, и луч света осветил залу. Посчитали сие странным и обратились с расспросами к Синь-сину. Тот велел обратиться к своим ученикам Сэн-юну и Хуэй-жу. Сэн-юн сказал так:

— Я только что видел воплощенного Будду, явившего себя из пустоты. Он встал перед нашим учителем в дхьяне досточтимым Синь-синем, возложил руки ему на голову и предсказал обретение-вьякарана буддства[236]!

Хуэй-жу тоже сказал, что Будда возложил руки на голову Сэн-юну и предсказал ему обретение буддства. И в остальном он говорил то же, что и Сэн-юн.

Впоследствии Сэн-юн и его ученики жили в уединении в горах Тайбошань. Однажды утром Сэн-юн сказал другим монахам:

— Вы должны вместе со мной вернуться в столицу!

Все почитали Сэн-юна и согласились с ним. Они спустились с гор и провели ночь в Угуне.

— Мы должны спешить изо всех сил, — сказал Сэн-юн своим попутчикам, когда они еще до наступления рассвета отправились в путь. — Мы должны войти в город до наступления ночи!

Когда солнце садилось, они подошли к реке Вэй и услышали звуки барабана[237]. Сэн-юн изрек:

— Ворота города уже закрыты.

Они остановились на ночь на постоялом дворе, и когда совсем стемнело, Сэн-юн принялся плакать и причитать вне себя от горя:

— Мы опоздали!

Спросили, отчего он горюет, но Сэн-юн ничего не ответил.

Рано утром они вошли в город и отправились в монастырь Воистинное упокоение. Синь-син испустил последний вздох прошлым вечером, когда стемнело. Монастырская братия была удивлена и спросила, почему пришел Сэн-юн. Тот ответил:

— Когда я был на горе Тайбошань, то увидел много людей с благовониями и цветами, хоругвями и балдахинами. Они пришли с запада и входили в Ворота, открывающие дали, ведущие к монастырю Воистинное упокоение. Я пришел потому, что засомневался, не желает ли наставник в дхьяне уйти от нас. Ночью, когда стало темно, я увидел, как в сопровождении свиты он уходит на запад. Он повернулся ко мне и попрощался. Так я понял, что мы опоздали.

Прежде среди наставников столицы были те, кто сомневался в учении Синь-сина. Теперь они собрались вместе и начали диспут. Согласно «Сутре причинной связи» передачи Хранилища Закона-Дхарма[238], если уши у человека прямо напротив друг друга, это значит, что он услышал Истинный закон. Они вместе осмотрели череп Синь-сина и обнаружили, что его уши прямо напротив друг друга. Наставники униженно каялись и приняли веру.

Последователи Синь-сина состояли при пяти столичных монастырях. Позже они проникли повсюду, но сегодня их все еще именуют Мастера дхьяны пяти монастырей.

Старый монах и мой дядя по материнской линии рассказали мне эту историю.

Шрамана Ши Хуэй-жу

Шрамана Ши Хуэй-жу столичного монастыря Воистинное упокоение был усерден и благочестив смолоду. Он был учеником Ши Синь-сина, и после смерти учителя со смирением принял и соблюдал его учение.

В годы правления династии Суй под девизом Великие деяния (605—616) Хуэй-жу сидел в неподвижной позе полного самосозерцания в продолжение семи лет. На него смотрели с изумлением, полагая, что он погрузился в состояние полного сосредоточения-самадхи. Когда Хуэй-жу наконец открыл глаза, из них полились слезы. Монахи были обескуражены и спросили, что произошло. Хуэй-жу ответил:

— Меня жег огонь и мои ноги болят! Подождите, пока понемногу не уймется боль, и я все расскажу.

Все были удивлены больше прежнего и продолжали допытываться. Хуэй-жу им поведал следующее:

— Я был призван Владыкой Ямараджей-Яньлованом[239]. Когда я исполнил семидневное ритуальное хожение[240], владыка спросил:

— Хотели бы Вы увидеться с Вашими прежде умершими знакомыми?

— Я ответил, что хотел бы увидеть только двоих. Владыка призвал одного из них, но я увидел перед собой только черепаху. Она лизала мои стопы, а из ее глаз капали слезы. Потом черепаха ушла. Что до второго знакомого, то было объявлено, что он повинен в таких тяжких грехах, что не может быть призван. Мне было приказано пойти и самому посмотреть на него. Посланники привели меня к наглухо закрытым воротам тюрьмы и вызвали охранника. Я услышал, как кто-то ответил, и посланник предупредил меня:

— Наставник, быстро отойдите! Не стойте перед воротами!

— Я начал было отходить назад, когда ворота открылись. Великое пламя выплеснулось из ворот, как из железной кузницы, и одна искра попала на мою ногу. Я смахнул ее своей накидкой и только тогда поднял глаза, чтобы посмотреть, что там в воротах. Но ворота были уже закрыты, и мне так и не удалось увидеться со вторым знакомым. Владыка пожаловал мне тридцать пи (штук) шелка. Когда же я стал упорно отказываться, он не принял отказа, говоря, что они уже переправлены в заднюю залу монастыря.

Монахи поспешили в заднюю залу и нашли там шелк, покоящийся на ложе.

Ожог на ноге Хуэй-жу был размером с медную монету и зажил только через сто дней.

Хуэй-жу умер в начале правления династии Тан (618— 907) под девизом Воинственная добродетель (618—626). Монастырь Воистинное упокоение в настоящее время известен как Обитель обращения в веру и спасения.

Этот монастырь был возведен дедом по материнской линии Циским гуном, и я часто посещал его. Я много раз слышал от дяди по материнской линии[241] об этих событиях.

Монах Ши Сэн-чэ

С молодых лет монах великой добродетели Ши Сэн-чэ из Цзянчжоу был чист и непорочен. Он соорудил залу на западном склоне гор Гушань (горы в излучине р. Хуанхэ; совр. пров. Шаньси), где было множество деревьев и благоприятный для проживания рельеф горной местности.

Однажды, прогуливаясь в горах, Ши Сэн-чэ в земле, в пещере, увидел прокаженного: его гниющие язвы были отвратительны и издавали ужасный запах. Когда прокаженный стал просить пищу, Сэн-чэ пожалел его, предложил выбраться из ямы и пойти с ним. Близ своей обители чистоты-вихара он выкопал пещеру для больного, дал ему пищу и одежду. Сэн-чэ стал учить прокаженного читать нараспев «Лотосовую сутру».

Прокаженный не умел читать и был от природы упрям и неотесан. Сэн-чэ втолковывал ему фразу за фразой. Затрачивая огромные усилия, он никогда не ссылался на усталость. Когда прокаженный был в состоянии зачитывать около половины сутры, ему приснился сон: явился человек научить его. Разумения после этого у прокаженного прибыло. Заучив пять-шесть свитков, он заметил, что его язвы проходят. Сразу после того как прокаженный научился читать сутру полностью, снова стали расти брови и борода, а тело стало упитанным, как у обычного человека. Он к тому же приобрел умение лечить болезни у других людей.

Однажды я страдал от опухоли. Сэн-чэ прислал этого человека, и его заклинания возымели действие. Человек рассказал мне свою историю.

Фан Жэнь-юй вступил в должность правителя Тайчжоу и дал обители чистоты-вихара, построенной Сэн-чэ, официальное название Монастырь с родником во впадине. На том месте не было воды, и Сэн-чэ должен был ходить далеко под гору за водой для своих нужд. Но однажды утром в земле образовалась впадина и из нее забил родник.

Сэн-чэ посвятил себя благим трудам и совершенствованию на поприще дхьяны-медитации. Люди из дальних и ближних земель чтили его и поклонялись ему, как отцу.

Во втором месяце второго года правления династии Тан под девизом Вечное великолепие (651) Сэн-чэ неожиданно созвал всех своих последователей и объявил о своей кончине. Тотчас он сел в прямую позу на веревочное ложе, закрыл глаза и стал неподвижен. Сразу же с чистого безоблачного неба стали подобно снегу падать цветы, благоухающие неистощимым ароматом. На более чем ли окрест листья на деревьях стали белыми, как каломель[242]. Через три дня листья стали обычного цвета, и тогда наступила кончина Сэн-чэ. Прошло три года после его смерти, но он все еще сидит, как и прежде[243]. Его тело не смердит и не разлагается. Говорят только, что слезы капают из его глаз.

Об этом рассказали мне Ши-цинь и другие ученики Сэн-чэ, а также люди из Тайчжоу.

Бхикшуни из Хэдуна

В Хэдуне (часть совр. пров. Шаньси) жила бхикшуни (монахиня) безупречного поведения, которая читала «Лотосовую сутру». Она пригласила переписчика сделать список этой сутры. При этом она заплатила ему во много раз больше обычного и предоставила отдельную чистую келью. Когда бы переписчик ни брался за кисть, его одежды пропитывались ароматом воскуренных благовоний. Затем в келье, где изготовлялась сутра, было проделано отверстие в стене, в которое вставили бамбуковую трубку. Переписчику было велено каждый раз, когда он делает выдох, брать бамбуковую трубку в рот и через нее выдыхать из себя воздух наружу. Когда через восемь лет переписка семи свитков сутры была закончена, бхикшуни отметила сие свершение щедрыми подношениями и почтила с глубоким благоговением.

Монах Фа-дуань из Лунмэня в большом собрании читал проповеди по «Лотосовой сутре». Поскольку сутра бхикшуни была столь совершенна, он послал гонца попросить о ней. Однако бхикшуни ответила решительным отказом передать сутру. Фа-дуань порицал ее и настаивал на своем. Бхикшуни ничего не оставалось, как лично вручить ему сутру. Когда Фа-дуань и его присные открыли сутру с тем, чтобы зачитать, то увидели желтую бумагу и никаких письмен на ней. Они раскрыли остальные свитки, но обнаружили то же самое. Фа-дуань и его присные были унижены, напуганы и немедленно послали вернуть сутру бхикшуни. Бхикшуни приняла сутру, обливаясь скорбными слезами. Она вымыла футляр ароматной водой и, сама омывшись, совершила ритуальное хожение вокруг статуи Будды, благоговейно поддерживая сутру. Семь дней и семь ночей бхикшуни совершала ритуал, не останавливаясь передохнуть, и только затем раскрыла сутру. Иероглифы были такими же, как и прежде.

Во втором году правления династии Тан под девизом Надежное призрение (628) Фа-дуань лично сообщил обо всем происшедшем. Я хотел было записать имя бхикшуни, но запамятовал и запомнил лишь сами события.

Проповедник Ши Лао-сунь

Ши Дао-сунь, монах монастыря Гуманность и долголетие в Пучжоу (часть совр. пров. Шаньси), был смолоду умен и полон учености. Он был чтим народом и, прочитав более восьмидесяти проповедей по «Нирвана-сутре», стал весьма искусным ее знатоком. Во втором году правления династии Тан под девизом Надежное призрение (628) Цуй И-чжэнь вступил в должность начальника уезда Юйсянсянь. Уездные жители пригласили Дао-суня прочитать проповедь по сутре. Но только Дао-сунь огласил заглавие, как стал лить горестные слезы:

— Мы далеки от Священного (Будды), — сказал он всем собравшимся. — Его сокровенные слова сокрыты от нас и утрачены. Достойно ли звания наставника то, что я, ничтожный глупец, передаю вам?! Только если вы вверитесь всем сердцем Будде, то обретете прозрение внутри себя. Эта моя проповедь закончится главой «Лев»[244]. И с этого момента я настоятельно прошу вас внимать сердцем сказанному мной.

Дао-сунь зачитал проповедь до главы «Лев», а на следующее утро умер, хотя и не был болен. И монахи и миряне были потрясены и опечалены. Цуй И-чжэнь лично босым сопроводил тело к северному склону гор на юге уезда Юйсянсянь.

Был одиннадцатый месяц, и земля была мерзлая. Когда же тело Дао-суня предали земле, то на ней появились цветы. Цветы походили на лотос, но были меньше. Они росли на том месте, где покоились голова, руки и ноги Дао-суня. Цуй И-чжэнь подивился на это чудо и приставил на ночь охрану. Однако охранники утомились и заснули. Пришел кто-то и украдкой сорвал цветы. На следующее утро, когда люди пришли посмотреть на цветы, те уже вновь взошли вкруг тела Дао-суня. И было их более пятисот. Они не вяли семь дней.

Об этом рассказали мне сам И-чжэнь и другие миряне и монахи.

Странный монах Ши Лао-ин

С юных лет шрамана Дао-ин из Хэдуна посвятил себя дхьяне-медитации, полагая ее основой духовного совершенствования. Он не придавал значения строгому соблюдению правил монашеского поведения, однако не было таких темных мест в сутрах и виная, которые он не мог, раз услыхав, тотчас растолковать. Монахи и монахини из далеких и близких мест наперебой обращались к нему с расспросами. Дао-ин говорил им в ответ так:

— У вас нет и никогда не было сомнений. Вам бы подумать о своих сомнениях! Только когда окажется, что они действительно существуют, приходите и спрашивайте у меня.

Вопрошавшие уединялись и принимались тщательно рассуждать о возникших у них затруднениях. Посредством таких рассуждений многие находили собственное решение и уходили прочь. Те же, кто посредством рассуждений так и не достигли понимания, вновь приходили с расспросами. Дао-ин объяснял самую суть вопроса, и каждый уходил, восхищаясь собственной способностью к пониманию.

Однажды Дао-ин вместе с попутчиками ехал на лодке по реке Хуанхэ. На середине реки лодка стала тонуть, и все готовились к погибели. Монахи и миряне издали с берега увидели, что Дао-ин тонет. Они горько оплакивали его. Был конец зимы: лед на реке как раз начал таять, но близ берега все еще оставался прочным. Дао-ин пошел по воде, разломал лед и вышел на берег. Люди были удивлены и обрадованы. Они наперебой предлагали Дао-ину свою одежду, но тот отказывался:

— Внутри я еще теплый. Нет нужды менять одежду.

Он неспеша пошел домой, по-видимому, совсем не ощущая холода. Если же внимательно всмотреться, то на его теле были видны ожоги. Сведущие люди поняли, что эти ожоги от погружения в дхьяну-медитацию.

Иногда Дао-ин пас рогатый скот, ему не принадлежащий, управлял повозкой, в еде и питье не соблюдал предписанных ограничений. Иногда он носил мирскую одежду, и его волосы были несколько цуней длиной.

Однажды Дао-ин пришел в монастырь Гуманность и долголетие, где его с почестями принял Дао-сунь[245] и дал ему приют. Дао-ин просил пищу каждое утро и вечер[246]. Дао-сунь сказал ему:

— Хотя Высшая добродетель и не сводится к тому, как мы едим, но почему бы Вам не отдохнуть от насмешек и подозрений?!

Дао-ин засмеялся и отметил:

— Ваши мысли, досточтимый, мчатся стремглав, не останавливаясь на отдых ни на мгновение. Вы же попусту морите себя голодом. Зачем так мучить себя?!

Дао-сунь вздохнул и подчинился доводам Дао-ина.

Дао-ин скончался в период правления под девизом Надежное призрение (627—649).

Рассказали мне о нем Фа-дуань[247] и другие монахи и миряне.

Подвиг шрамана Ши Чжи-ваня

Шрамана Ши Чжи-вань из Ючжоу (совр. Пекин и окрестности) был безупречного поведения и обладал ученостью. В годы правления династии Суй под девизом Великие деяния (605—616) он дал обет посвятить себя изготовлению и хранению каменных сутр, дабы воспрепятствовать уничтожению Закона[248]. Чжи-вань прорубил пещеры в отвесной скале гор на юге Ючжоу и вырезал сутры по четырем сторонам. Также он переписал сутры на квадратных каменных глыбах и поместил на хранение в те же пещеры. Когда все пещеры были заполнены каменными сутрами, он завалил двери камнями и залил железом.

В это время династии Суй император Ян-ди (605—616) совершил поездку в Чжоцзюнь. Помощник главы имперской канцелярии Сяо Юй[249], младший брат императрицы, искренне веровал в закон Будды. Он поведал сестре о подвиге Чжи-ваня, и та пожертвовала для его свершения одну тысячу пи (штук) шелка и другие дары, а также деньги. Сяо Юй также пожертвовал пять сотен пи шелка. Когда придворные и люди с мест прослышали об этом, то принялись наперебой подносить дары. Поэтому Чжи-вань был в состоянии благополучно продолжить свой труд.

Много мастеров участвовало в работах, а праведники и миряне все прибывали толпами. Чжи-вань намеревался построить из дерева зал Будды, а также столовую и спальное помещение. Но из-за трудностей с черепицей и древесиной и дополнительных расходов по их приобретению он не мог начать строительство. Однажды ночью разразился ливень с громом и молнией, сотрясающими горы. Когда на следующее утро прояснилось, несколько тысяч стволов сосен и кипарисов лежали под горой рядом с дорогой, принесенные рекой. На востоке гор был редкий лес, а сосны и кипарисы были там совсем малочисленны. Монахи и миряне были удивлены и не могли взять в толк, откуда появились деревья. Проследив их путь, они обнаружили, что эти деревья из далеких мест к западу от гор. Поваленные деревья скатились по берегу и спустились вниз по течению на то место, где теперь находятся. Люди из далеких и ближних мест восхитились, полагая в этом божественное содействие. Чжи-вань велел мастерам отобрать нужный им лес, а оставшийся поделить между жителями ближайшего селения. Жители были обрадованы и сообща помогли в строительстве залы. Вскоре постройка была завершена в том виде, в каком задумывал Чжи-вань.

Каменные сутры наполнили уже семь пещер, когда Чжи-вань умер. Это было в тринадцатом году правления под девизом Надежное призрение (639). Ученики продолжили его труды.

Помощник министра двора Сянли Сюань-цзян и помощник главы высшей судебной палаты Цай Сюань-мин рассказали мне о подвиге Чжи-ваня. В девятнадцатом году я сопровождал императора в Юнчжоу и осведомился у местных жителей о том же. Они поведали мне ту же историю, однако из-за военной ситуации я не смог пойти удостовериться на месте.

Заживо похороненный

В конце династии Восточная Вэй (534—549) несколько человек из ближних к столице Е земель (совр. пров. Хэбэй) пришли в западные горы добывать серебро. Они выходили из шахты, но перед тем как все выбрались наружу, она обвалилась. Шедший последним был отрезан от входа каменными глыбами. Он не мог выбраться наружу, но остался невредимым. В месте обвала имелось небольшое отверстие, через которое едва проникал солнечный свет. Не чая когда-нибудь выбраться наружу, несчастный всем сердцем взывал к Будде.

Отец узнал, что сын завален в шахте и откопать его тело невозможно. Семья была очень бедная, у нее не было средств для пожертвований в пользу усопшего. Отец взял глиняную чашку грубого риса и пошел в монастырь просить монаха вкусить его в качестве постной пищи. Монахи в большинстве своем привыкли к богатым подношениям и не соглашались есть грубый рис. Отец держал чашку в руках и громко рыдал. Один монах сжалился и согласился на его просьбу. Закончив есть рис, он прочел молитву, и тогда отец ушел.

В тот же день сын вдруг увидел шрамана (монаха) в луче мерцающего света, проникающего через отверстие. Он вошел внутрь шахты через узкую щель и подал несчастному глиняную чашку с рисом, принесенную с собой. Поев риса, тот более не испытывал голода и, сев прямо, сосредоточился на молитве.

Прошло более десяти лет. По восшествии династии Северная Ци[250] императора Вэнь-сюань-ди (550—559) на западных горах был построен летний дворец. Когда работники расчищали каменные завалы, то обнаружили в шахте все еще живого человека. Его вытащили наружу, и он вернулся домой. Его родители были изумлены и обрадованы. Вся семья уверовала.

Лу Чэн-е, главный военачальник области Юнчжоу, рассказал мне эту историю. Она была поведана потомкам главой составительского бюро (придворный историограф) Дэн Луном.

Просяная каша

В правление династии Северная Ци (550—577) некий человек из Цзичжоу служил в армии, отправившейся в поход против династии Лян (502—556). Армия была разбита, человек попал в плен и стал рабом. Отец и мать не получили от него никаких известий и думали, что он убит. Совершая благие деяния в пользу умершего сына, родители принялись строить ступу. По завершении строительства ступы они приготовили трапезу, пригласив несколько сотен монахов и мирян. Когда гости расселись и принялись есть, раздался стук в дверь. Хозяин дома пошел посмотреть, кто пришел, и увидел монаха весьма изысканной внешности. Монах сказал хозяину:

— Я приму от Вас немного просяной каши, которую Вы вкушаете. Не могли бы Вы положить ее в платок из хлопка? И еще попрошу от Вас пару туфель.

Хозяин пригласил монаха остаться и вкусить пищи, но тот отказался:

— Я спешу. У меня нет времени на еду.

Хозяин сделал, как и просил монах: положил просяной каши в платок из хлопка и дал ему пару туфель. Монах взял то и другое и удалился.

В тот же день, когда совершалась трапеза, к югу от Янцзы сын пас хозяйских быков на заливном лугу. Вдруг к нему подошел монах со свертком каши и парой туфель.

— Есть ли у Вас желание пойти домой и увидеть своих родителей? — спросил монах.

Раб расплакался и ответил:

— Я не смею даже помышлять об этом.

Монах дал ему кашу и велел съесть. Когда раб закончил есть, монах дал ему туфли и велел их надеть. Потом монах расстелил свою накидку-кашая на земле и велел рабу сесть на нее. Монах ухватился за четыре угла накидки, собрал их вместе, поднял накидку вместе с рабом и бросил ее. Пролетев этак два чжана, раб очутился на земле. Когда он открыл глаза и осмотрелся, то не увидел ни монаха, ни его накидку-кашая. Вместо этого он обнаружил прямо перед собой ворота отцовского дома.

Он вошел в ворота и увидел, что приглашенные все еще заняты трапезой. Родители были удивлены и обрадованы. Когда они расспросили, что же случилось, тот рассказал во всех подробностях. Они обнаружили в платке остатки каши, а еще увидели туфли. Это были те самые вещи, которые поднесли монаху. Селяне были изумлены и принялись наперебой выказывать рвение в вере. Поскольку этот день был шестым днем месяца, ступу назвали Ступой шестого дня.

Эта ступа все еще существует, и люди, живущие поблизости, рассказывают эту историю.

Бедный ученый муж

Когда династии Лян (будущий) император У-ди[251] был юн, он познакомился с бедным ученым мужем. Впоследствии, когда он взошел на престол, то, наслаждаясь прогулкой по парку императорского дворца, увидел знакомого ученого мужа, тянувшего на бечеве лодку. Император расспросил его и выяснил, что тот беден, как и прежде. Император повелел:

— Завтра Вы придете на аудиенцию, и Мы предоставим Вам должность начальника округа.

Бедный муж во исполнение приказа императора отправился на аудиенцию. Но что-то случилось, и ему не удалось лицезреть императора. Он много раз возвращался, но происходили какие-нибудь события, и муж так и не удостоился аудиенции. Полагая сие странным, бедный муж пришел осведомиться об этом у шрамана Бао-чжи[252]. Бао-чжи в это время читал проповедь по сутре в большом собрании. Там было несколько тысяч слушателей, и бедный ученый муж не мог проникнуть внутрь залы. Бао-чжи обратился к слушателям:

— Там кто-то желает войти и задать мне вопрос. Пожалуйста, расступитесь и пропустите его!

Толпа расступилась, и бедный ученый прошел вперед. До того как он подошел к Бао-чжи, тот сам двинулся ему навстречу и молвил:

— Не затем ли пришли Вы сюда, чтобы задать вопрос об упущенной возможности занять должность начальника округа? Вы никогда не получите должность! Это только пустые мечтания! Когда-то император был устроителем трапезы, и Вы присутствовали на ней. Тогда Вы дали подписку на пожертвование пяти сотен монет, но так и не отдали деньги. Теперь Вам обещана должность, но Вы ее никогда не получите!

После таких слов бедный муж перестал ходить во дворец. Император же никогда о нем более не спрашивал.

Эта история до сих пор ходит среди монахов и мирян в Цзяндуне.

Лотосовый Янь

Янь Гун, уроженец Цюаньчжоу, проживал в Янчжоу (совр. пров. Цзянсу). Его семья была очень богатой. У него не было ни братьев, ни сестер; и отец и мать очень его любили, ни в чем не отказывали.

В первые годы правления династии Чэнь[253] под девизом Великое установление (569—582) Гун вступил в совершеннолетие. Он попросил от родителей пятьдесят тысяч монет, которые намеревался взять с собой в Янчжоу и вложить в торговое предприятие. Родители согласились с его планами.

Гун погрузил деньги на лодку и отправился вниз по течению Янцзы в Янчжоу. Когда он прошел несколько десятков ли, то встретил лодку, груженную морскими черепахами, предназначенными на продажу. Расспросив торговцев, Гун обеспокоился, что черепахи умрут. Он просил продать их.

— Мои черепахи большие, — ответил хозяин, — и Вы можете получить их по тысяче монет за штуку.

Гун спросил, сколько у него черепах, и тот ответил, что пятьдесят. Гун ответил:

— У меня с собой как раз пятьдесят тысяч монет, и я покупаю всех.

Владелец черепах обрадовался, взял деньги, передал Гуну черепах и уплыл. Гун выпустил черепах в реку и продолжил путь в Янчжоу в пустой лодке.

Прежний владелец черепах, расставшись с Гуном, проплыл всего лишь более десяти ли, когда лодка пошла на дно, и он утонул.

В тот день родители Гуна были дома. На закате солнца пятьдесят облаченных в черные одежды путников вошли в ворота дома и попросились на ночлег. Они поднесли отцу Гуна пятьдесят тысяч монет.

— На рынке в Янчжоу Ваш сын поручил нам вернуть эти деньги, — сказали они. — Просим Вас принять эту сумму.

Отец был удивлен и заволновался, жив ли его сын. Когда он осведомился об этом, путники ответили:

— С Вашим сыном ничего не случилось. Ему эти деньги лишние, и он поручил передать их.

Отец взял деньги, заметив, что это те же самые, которые он дал сыну, но при этом смоченные водой. Путники были приглашены остаться, и им была предоставлена пища. Они провели в доме ночь, а наутро попрощались и ушли.

По прошествии более месяца Гун вернулся домой. Родители очень обрадовались. Когда же они стали спрашивать о деньгах, которые он передал, Гун ничего не смог ответить. Родители описали появление путников и назвали день, когда они передали деньги. Это был тот самый день, когда Гун купил черепах. Тогда все они поняли, что пятьдесят путников были теми выкупленными Гуном черепахами. Отец и сын вздохнули от изумления.

Они вместе отправились в Янчжоу, где построили обитель чистоты-вихара и всецело посвятили себя переписке «Лотосовой сутры». Впоследствии семья переехала в Янчжоу и приумножила богатство. Они возвели большое строение, в котором отвели помещения для переписывания сутр. Это было великолепного строгого вида строение, приспособленное для одновременного проживания с полным обеспечением нескольких десятков ученых-книжников. Янь Гун широко снискал славу среди монахов и мирян Янчжоу и удостоился прозвания Лотосовый Янь.

Однажды близкий знакомый Гуна попросил взаймы десять тысяч монет из тех денег, что предназначались на переписывание сутр. Тому ничего не оставалось, как дать ему взаймы. Знакомый взял деньги в лодку и поплыл домой. На полпути лодка опрокинулась. Деньги упали в воду, хотя никто из тех, кто был в лодке, не потонул. В тот же день Гун вошел в свое денежное хранилище и обнаружил десять тысяч монет. Они были такие мокрые, как будто только из воды. Гун посчитал сие странным. Позже он увидел своего знакомого-должника и понял, что мокрые деньги были теми, что дал взаймы.

Однажды некий торговец прибыл на место поклонения божеству озера Гунтинху (оз. Поянху), сделал пожертвования пищей и вином, поднес дары. Ночью торговцу приснилось, что божество возвращает ему дары со словами:

— Не затруднит ли Вас, господин, вручить эти дары Лотосовому Яню, чтобы он употребил их на сутры?

Утром торговец обнаружил все поднесенные божеству дары прямо перед собой. Он вздохнул от удивления и доставил их Гуну, присовокупив от себя щедрые подношения.

Позднее Гун пришел на рынок купить бумагу для сутр и обнаружил, что ему не хватает денег. Вдруг появился человек с тремя тысячами монет и вручил их ему со словами:

— Теперь Вы, господин, сможете купить бумагу.

С этими словами человек исчез, но деньги остались с Гуном.

Такие чудеса случались с Гуном много раз.

Гун умер в последние годы правления династии Суй под девизом Основание царствования (581—600). Его сыновья и внуки продолжили его благие труды.

На закате правления династии Суй (581—618) разбойники вошли в Цзянду[254]. Они заключили договор друг с другом не вступать в квартал города, где жил Лотосовый Янь. Благодаря Лотосовому Яню жителям квартала удалось спастись. Его семья не прекращает переписывать сутры по настоящее время.

Все люди окрестных земель были свидетелями этих событий, и многие столичные мужи также знали эту историю. Муж дочери императора и Сунский гун Сяо Жуй[255] рассказал мне об этом во всех подробностях.

Цуй Янь-у вернулся к мужу

В годы правления династии Суй под девизом Основание царствования (581—600) Цуй Янь-у из Болина был правителем области Вэйчжоу (часть совр. пров. Хэбэй). Он совершал ежегодный инспекционный объезд вверенных ему земель, и его путь пролегал через один город. Вдруг он вскрикнул от изумления и обратился к своим сопровождающим с такими словами:

— В прошлом рождении я жил в этом городе и был женой одного господина. И теперь я знаю, где находится мой дом.

Повернув коня, он последовал поворотам и изгибам узкой улочки, пока не прибыл к дому. Янь-у постучал в дверь, и хозяин, господин в почтенных годах, вышел и склонился перед высоким гостем. Войдя в дом, Янь-у сразу прошел в главный зал и взглянул на восточную стену. На высоте шести-семи чи над полом была выпуклость в стене. Янь-у обратился к хозяину:

— «Лотосовая сутра», которую я часто читал, спрятана здесь вместе с пятью золотыми шпильками для волос. Последний лист седьмого (склеенного) свитка сгорел, и часть сутры была утеряна. Даже сегодня, когда я читаю наизусть сутру, то, доходя до конца седьмого свитка сбиваюсь и не могу вспомнить, что будет дальше.

Янь-у приказал своим подчиненным взломать стену, и они действительно нашли футляр. Раскрыли футляр и обнаружили сутру с обгоревшим седьмым свитком и золотые шпильки для волос, о которых говорил Янь-у. Хозяин принялся лить слезы и причитать:

— Когда моя покойная супруга была еще жива, — сказал он, — то часто зачитывала эту сутру. Шпильки для волос тоже принадлежали моей супруге. Однако моя жена умерла при родах, и я не знал, что случилось с этими вещами. Кто бы мог подумать, что Вы, господин, укажете, где они находятся?!

Тогда Янь-у указал на акацию во дворе и сказал:

— Перед родами я обрезал мои волосы и положил их в дупло этого дерева.

Он приказал посмотреть, что там находится, и на самом деле нашли волосы.

Хозяин был и рад и опечален. На прощание Янь-у оставил ему щедрые дары из одежды и другие вещи.

Эта история была мне рассказана главой военного ведомства Цуй Дунь-ли, а несколько лет спустя ее же поведал мне Лу Вэнь-ли с той разницей, что человек был правителем области Цзичжоу, а его имя неизвестно. Последняя версия не столь подробна, и я воспользовался для этих записей тем, что рассказал Цуй.

Монах-странник

В годы правления династии Суй под девизом Великие деяния (605—616) жил странствующий монах. Странствия привели его к храму на горе Тайшань (совр. пров. Шаньдун). Когда он попросился на ночлег, хранитель храма сказал:

— Здесь нет свободных помещений. Единственное место, где Вы можете остановиться на ночлег, — крытая галерея храма. Однако все, кто в последнее время там заночевали, неожиданно скончались.

— Меня это не волнует, — ответил монах-странник.

Хранитель храма не мог запретить монаху поступать по-своему и приготовил ему постель в галерее. Когда наступила ночь, монах сел в прямую позу и принялся нараспев читать сутру. По прошествии этак двух часов он услышал изнутри строения звук яшмовых колец на парадном поясе. Вскоре божество вышло наружу и почтительно склонилось перед монахом.

— Я слышал, — молвил монах, — что те, кто недавно останавливались здесь, уже мертвы. Не Вы ли, благодетель-данапати, погубили их? Я прошу Вашего покровительства.

— Они достигли той поры, когда их смерть приспела сама собой, — ответило божество. — Когда они услышали мой голос, учитель, они поумирали от страха. Я не убивал их и прошу Вас, учитель, не беспокоиться!

Монах пригласил божество сесть и долго говорил с ним, как разговаривают человек с человеком. В заключение монах спросил:

— Люди в миру говорят, что горами Тай повелевают духи-гуй. Так ли это?

— К несчастью, повелеваю ими я, Ваш ученик, — ответило божество. — Хотели бы Вы увидеть кого-нибудь из тех, кто уже ушел из жизни?

— Были два монаха — оба мои соученики, — и они уже мертвы, — сказал монах. — Я бы хотел увидеться с ними.

— Как их зовут? — спросило божество.

Монах полностью назвал их имена, и тогда божество сказало:

— Один уже родился вновь в мире людей, а другой — в земном узилище. Его грехи были велики, и он не может прийти увидеться с Вами. Однако мы можем пойти и посмотреть его сами.

Монах был очень благодарен за такое предложение. Они встали и вышли за ворота. Неподалеку они увидели несколько монастырей и тюрем в ярком свете широко раскинувшегося пламени. Божество привело монаха во двор, и они издалека в языках пламени увидели человека. Мученик лил слезы и вопил так, что был не в состоянии вымолвить ни слова. Его облик так изменился, что невозможно узнать: кровь и плоть обгорели и смердели. Зрелище было душераздирающее.

— Это он и есть, — сказало божество. — Вы, мой учитель, вероятно, не захотите еще что-нибудь здесь смотреть?

Монах был опечален и удручен. Он попросил божество разрешить ему покинуть узилище.

Вскоре они прибыли в храм горы Тайшань и вновь сели вместе.

— Я бы хотел спасти моего соученика, — сказал монах. — Есть ли какой-нибудь способ сделать это?

— Это можно сделать, — сказало божество. — Если Вы сможете переписать «Лотосовую сутру», то он будет свободен.

Перед самым рассветом божество попрощалось с монахом и вошло в залу.

Утром хранитель храма увидел живого монаха и был весьма удивлен. Монах рассказал о происшедшем, а потом незамедлительно отправился переписывать «Лотосовую сутру». Когда сутра была переписана, он взял ее и пошел в храм вновь провести там ночь.

В эту ночь божество явилось, как и прежде, радостно склонясь в приветствии и любезно осведомясь о цели визита. Монах стал говорить, но божество его прервало:

— Я, Ваш ученик, уже знаю об этом. Когда Вы, учитель, только приступили к переписке сутры и начертали название, Ваш соученик уже был свободен. Он давно уже пребывает в новом рождении и его здесь нет. Этот храм горы Тайшань — место нечистое и не может служить для хранения сутры. Прошу Вас, учитель, вернуться и взять с собой сутру в монастырь.

Они долго беседовали о том о сем. Перед тем как рассвело, божество попрощалось и вошло внутрь храма. Монах же с сутрой пошел в монастырь.

Помощник ревизора в Ханчжоу, ранее занимавший должность в Яньчжоу Чжан Дэ-янь знал об этом событии и лично поведал мне о нем.

Чудеса в Благородном семействе Сяо

Глава высшего училища знатных отпрысков государства Сяо Цзин, уроженец Ланьлина, был правнуком династии Лян императора У-ди и пятым сыном Лянского вана Гуя. Когда династия (Поздняя) Лян[256] была присоединена династией Суй, его старшая сестра стала августейшей супругой императора Ян-ди (605—617). Цзин родился и вырос в благороднейшей и богатейшей семье, поклонявшейся закону Будды.

Цзин постоянно зачитывал «Лотосовую сутру». Основываясь на ней, он в годы правления династии Суй под девизом Великие деяния (605—616) соорудил ступу Прабхутаратны[257]. Она была высотой более трех чи, изготовлена из сандалового дерева. С квадратной вершиной, она расширялась у основания. Цзин также изготовил из дерева образ Прабхутаратны.

Несколько лет спустя старший сын Цюань еще жил в родительском доме. Однажды утром, пробудившись от сна, он во дворе на траве увидел сандаловый балдахин, а под ним — латунную статуэтку Будды. Статуэтка была изготовлена не в Срединном государстве (Китае): Будда был похож ликом на варвара-ху. Его глаза из серебра с темными зрачками искрились чистым светом, как живые. Цюань бросился рассказать об этом отцу, и когда Цзин увидел эти чудесные дары, то был изумлен и обрадован. Он принес балдахин в дом и стал пытаться приладить его на ступу Прабхутаратны. Балдахин встал, как если бы был для этого предназначен. Хотя цвет дерева слегка отличался, но вид ступы стал прекраснее прежнего. Латунную статуэтку Будды поместили в ступу, и она как будто для этого была изготовлена. Цзин возрадовался, полагая, что ему явился отклик на его чистую и искреннюю веру.

Внутри статуэтки был ящичек, в котором находилось более сотни мощей-шарира. Младшая дочь Цзина была монахиней. Она втайне сомневалась в том, правду ли говорят монахи о том, что останки Будды не рассыпаются под ударами молота. Дабы самой убедиться в этом, она взяла тридцать останков-шарира, положила на камень и ударила по ним топором. Мощи-шарира исчезли. Девушка бросилась на землю, стала их разыскивать, но смогла отыскать только три-четыре. Остальные пропали — нигде не видать. Испугавшись, она рассказала обо всем отцу. Когда он пошел посмотреть внутрь ступы, то обнаружил, что останки на прежнем месте. С этого события и всю оставшуюся жизнь Цзин зачитывал «Лотосовую сутру» ежедневно.

В одиннадцатом году правления под девизом Надежное призрение (637) Цзин тяжело заболел. Императрица Сяо, младшие братья и племянники пришли его проведать. Цзин принял всех, велел каждому воскурить благовония и попрощался. Он попросил остаться только младшего брата Юя[258] и дочь-монахиню. Он велел им воскурить благовония и читать нараспев сутру. Затем он обратился к дочери-монахине:

— Я расстаюсь с жизнью, и бодхисаттва Самантабхадра-Всеблагой[259] прибыл встретить меня в восточной части сада. Пойди и встреть бодхисаттву.

Монахиня, как ей и было велено, пошла встретить Самантабхадру, но прежде чем она вернулась, Цзин молвил:

— Наш двор — нечистое место, и Самантабхадра не пожелал прийти. Я должен сам пойти к нему. Прощайте!

Цзин попрощался с Юем и всеми другими родственниками, поднялся со своего ложа, встал на колени, сложив ладони в приветствии-вандана, и обратился лицом к западу. После этого он повалился на пол и умер.

Цзин оставил посмертное повеление использовать только одну повозку для перевозки его тела, которое должно быть облачено в те же обычные одежды, что и при жизни. Женщинам не следовало участвовать в похоронах; жертвы вином и пищей не допускались. Как только будет вырыта могила, следует тотчас опустить в нее гроб. Придворные и простой люд восхитились его предсмертным озарением, а семья почтительно исполнила его наказ.

Чжун-гуй[260] — младший брат Сяо-се — был главным делопроизводителем в высшей судебной палате, и он рассказал мне эту историю. Я слышал ее также от жителей той области.

Сыновняя почтительность мирянина Чжун-гуя

Вэй Чжун-гую из Линьцюна были дарованы от природы сыновняя почтительность и уважение к старшим. Он был в чести у соседей, а когда ему было семнадцать лет, правитель области отметил его выдающиеся качества, произведя в должность начальника уезда Мэнъян.

Отец Чжун-гуя был бескорыстен и честен, ушел со службы по старости с должности помощника округа Цзыян. В годы под девизом правления Воинственная добродетель (618—626) отец заболел. Чжун-гуй взял на себя заботы об отце с великим тщанием, трудился, ни на миг не снимая шапку и пояс. После продолжительной болезни отец скончался. Чжун-гуй оставил жену и наложниц, поселился в хижине у могилы отца. Он был почитателем учения Будды и зачитывал нараспев «Лотосовую сутру». Днем Чжун-гуй копал землю для могильного холма, а ночи напролет читал нараспев сутру. Исполненный искренности и неустанный, он не возвращался домой, пока не истекли три года[261].

Тигры однажды пришли к его хижине и приникли к земле, внимая сутре. Они долго оставались там, пока Чжун-гуй не подумал про себя:

— Я не желаю, чтобы эти дикие звери мне досаждали.

Тогда тигры встали и ушли. На следующее утро Чжун-гуй увидел: семьдесят два древесных гриба (символ счастья и долголетия) взошли вкруг могилы. Они располагались рядами перед могилой, как если бы были кем-то посажены. У них были красные ножки и пурпурные шляпки, этак пять цуней шириной, излучающие дивное сияние. Местные жители доложили об этом в уезд и округ.

В это время Синь Цзюнь-чан был начальником округа, а Шэнь Юй — его помощником. Когда они вместе пришли на могилу, перед ними неожиданно появилась птица, похожая на утку. У нее в клюве была пара карпов[262] длиной каждый этак с чи. Она подлетела к Цзюнь-чану, положила перед ним рыб и улетела. Цзюнь-чан и все остальные охнули от удивления. Сорвали древесные грибы и послали трону с докладом. Императорским приказом подвиг Чжун-гуя был увековечен в мемориальном столбе у ворот деревни.

В седьмом году под девизом правления Надежное призрение (633) я был по официальным делам в Цзяндуне, и мне рассказал эту историю мастер по иглоукалыванию Чэнь То из Янчжоу.

Сунь Бао, побывавший в раю

Сунь Бао был родом с Севера, но в конце правления династии Суй (581—618) он переселился в Цзянду. Он умер молодым, но его тело после смерти долго оставалось теплым. Спустя более сорока дней он жил и рассказал следующее.

Он был сразу же взят под стражу и доставлен в казенное учреждение. Здесь он вдруг увидел мать, которую держали под стражей. Увидев ее, он был и опечален, и обрадован. Мать рассказала, что ее по смерти надолго взяли под охрану, да так и не отпускают. У нее не было никаких оснований подать прошение.

На следующее утро главный делопроизводитель повел Бао на прием к главному чиновнику.

— Вы не совершили преступлений, — сказал сановник Бао, — и будете освобождены.

Бао спросил сановника:

— Я так и не уяснил себе, обязательно ли воздаются добро и зло, совершенные при жизни?

— Обязательно воздаются, — ответил сановник.

— Если кто-то совершал и добро и зло, — продолжил расспросы Бао, — то устраняет ли одно другое?

Чиновник ответил утвердительно.

Бао продолжил:

— У меня был сосед такой-то и такой-то. У него за всю жизнь набралось добрых поступков совсем ничего, а злых — не счесть! А теперь я здесь вижу его на свободе. А вот у моей матери грехов было мало, а добродеяний — множество. И вот ее долго держат под стражей! Если существует непременное воздаяние, то почему так происходит?!

Сановник призвал главного писца и расспросил. Тот ответил:

— У меня нет ничего по этому делу.

Тогда вызвали мать Бао и учинили допрос, установив, что у нее добродеяний много, а грехов мало. Сановник вынес порицание главному писцу. Тот оправдывался тем, что записи утеряны и не была известна тяжесть совершенных грехов. Сановник проверил другие документы и удостоверил подлинность всего сказанного матерью Бао. Тогда он дал распоряжение освободить ее и признал достойной рождения в Палатах радости.

Мать и сын вышли от сановника, и Бао сопроводил мать к месту ее нового рождения. Палаты Радости были похожи на великолепный дворец с просторными залами и помещениями, в которых мужчины и женщины жили, предаваясь удовольствиям. У Бао не было намерения возвращаться в мир людей. Он прогуливался по палатам и только развлекался.

По прошествии месяца или около того ему случилось встретить дядю — старшего брата отца. Тот стал его укорять:

— Ты еще не соединился со смертью! Почему же ты не спешишь возвратиться к жизни?!

— Я не хочу возвращаться, — ответил Бао.

— Когда люди умирают, — разгневался дядя, — каждый получает воздаяние в соответствии со своими поступками-кармой! Твоя карма дурна, и ты недостоин родиться в Палатах радости! Если бы ты по-настоящему умер, чиновник взял бы тебя под стражу и поместил куда следует! Вольно ли тебе здесь разгуливать только потому, что ты еще не соединился со смертью?! Разве тогда было бы дозволено тебе встретиться с матерью?!

Дядя облил Бао водой из кувшина. Все тело стало мокрым, и только одно место на руке осталось сухим, когда вода совсем кончилась. Дядя указал пустое помещение и приказал Бао войти внутрь. Тот вошел и сразу ожил.

Место на руке, не смоченное водою, стало гнить и отваливаться кусками. Даже теперь видна голая кость.

В седьмом году под девизом правления Надежное призрение (633) я был по делам службы в Цзяндуне, и Чэнь То рассказал эту историю. Бао еще жив.

Две отметины

Чжан Лян был управляющим делами командующего войском в Ючжоу (близ совр. Пекина), высоко чтил закон Будды. Однажды, войдя в монастырь, Лян увидел статую Будды одного с ним роста и совершил ей особые подношения.

По прошествии какого-то времени Лян сидел в главной зале своего дома. Рядом стояли две служанки. Вдруг он услышал раскаты грома. Лян боялся грома и всем сердцем стал уповать на статую Будды одного с ним роста. Через мгновение вновь загремел гром, потрясший колонны залы. Одна из служанок бросилась бежать и на лестнице была сражена наповал. Колонна рухнула и ударила Ляну по лбу, не причинив при этом особой боли. На лбу был только красный шрам, а деревянная колонна разломилась надвое и лежала на земле, как если бы ее разрубили топором.

Вскоре Лян вновь отправился в монастырь и увидел, что на той самой статуе на лбу имеется большая отметина, как-будто от удара чем-то тяжелым. На том же самом месте, где был шрам и у Ляна! Лян и все монахи монастыря охали от удивления.

Лян рассказал об этом чуде Гао Юю. Люди из Ючжоу также о нем знают.

Авалокитешвара в облике шрамана

Государственный цензор с высочайшими полномочиями Лу Вэнь-ли из Фаньяна прежде служил в Юньяне (совр. пров. Хэбэй). Его послали по служебным делам в Цзинчжоу, и на обратном пути к югу от Янцзы он тяжело заболел. Его живот надулся и стал как камень. Он не мог ни есть, ни пить. Врачи и лекарства не помогли, и Вэнь-ли готовился к смерти. Не надеясь остаться в живых, он все же принялся всем сердцем взывать к бодхисаттве Гуаньшииню-Авалокитешваре. Через несколько дней он впал в забытье, как будто заснул глубоким сном. Вдруг он увидел шрамана, который подошел к нему и сказал, что он бодхисаттва Авалокитешвара.

— Вы что было мочи взывали ко мне, — сказал бодхисаттва Вэнь-ли, — и я пришел спасти Вас. Я изгоню болезнь из вашей утробы.

Он обломил с дерева ветку и прикоснулся к животу Вэнь-ли. Из живота вышло наружу более трех шэнов отвратительной жижи, испускавшей гнусную вонь.

— Вы излечены, — сказал бодхисаттва.

Вэнь-ли тотчас пробудился, и живот совершенно перестал его беспокоить. Он поел и смог подняться. Все другие донимавшие его недуги тоже прошли. Вэнь-ли и поныне крепок здоровьем.

Мы вместе с Вэнь-ли служили цензорами, и он лично рассказал мне о случившемся.

Высокий покровитель Суй Жэнь-цяня

Суй Жэнь-цянь был уроженцем Ханьданя, что в округе Чжаоцзюнь. В юные годы он посвятил себя изучению классических книг и не верил в духов-гуй и божества-шэнь. Он стремился удостовериться, существуют ли они в действительности, и надеялся, что кто-нибудь его научит. Однако по прошествии более десяти лет он так и не смог такого человека встретить.

Вместе с семьей он направлялся в уезд и по дороге встретил господина. По виду тот был сановник высокого ранга. Производили впечатление его шапка и халат, а также его великолепный конь; при нем состояла свита из более чем пятидесяти всадников. Господин посмотрел на Жэнь-цяня, но ничего не сказал. Потом Жэнь-цянь встречал того господина несколько раз, и вид того был неизменен. В продолжение десяти следующих лет они встречались несколько десятков раз. При последней встрече господин вдруг остановил коня и обратился к Жэнь-цяню:

— В последнее время мы часто встречались с Вами. Я стал испытывать к Вам родственные чувства. Предлагаю Вам свою дружбу.

Жэнь-цянь поклонился и спросил, кто этот достойный господин.

— Я — дух-гуй, — был ответ. — Мое родовое имя — Чэн, а собственное — Цзин. Я родом из Хуннуна, и в годы правления династии Западная Цзинь (265—316) был помощником начальника округа. Теперь я служу помощником начальника приказа в государстве Линьху[263].

Жэнь-цянь спросил о том, где находится это государство, и имя его правителя.

— Государство Линьху — все земли к северу от Желтой реки, — ответил Цзин. — Столица — к северо-западу от Лоуфань[264] в пустыне. Правителем ее был Улинский ван династии Чжао[265]. Он и теперь правит государством, но во всем подчиняется преисподней горы Тайшань. И каждый месяц высшие сановники отправляются на прием ко двору в горы Тайшань. Вот почему я много раз проезжаю по этой дороге и встречаюсь с Вами.

— Однако пути людей и божеств различны, — возразил Жэнь-цянь. — Почему Вы так дорожите дружбой со мной?

— Вы, господин, опасаетесь, что я принесу Вам несчастье, — сказал Цзин. — Напротив, я могу быть полезен, предвидя любые несчастья и беды, ожидающие Вас. Таким образом Вы сможете их избежать. Вы будете избавлены и от неожиданных напастей. Предопределение жизни и смерти, великая радость и беда, обретаемые посредством воздаяния — только они не могут быть преодолены!

Жэнь-цянь согласился с доводами Цзина, и тот приказал управляющему делами Чану из своей конной свиты выйти вперед и предоставил его в распоряжение Жэнь-цяня. Если по ходу дел у того возникнут затруднения, он должен немедленно докладывать Чану. Если же Чан не знает, как поступить, то пусть приходит с докладом к Цзину. Затем они распрощались. Управляющий Чан сопровождал Жэнь-цяня повсюду, как если бы был его слугой. Когда появлялась необходимость спросить его о чем-либо, он всегда и все знал заранее.

В первые годы под девизом правления Великие деяния (605—616) Цэнь Чжи-сян из Цзянлина был начальником уезда Ханьдань (часть совр. пров. Хэбэй). Его сын Вэнь-бэнь еще не вступил в совершеннолетие, и Жэнь-цянь был приглашен домашним учителем. Жэнь-цянь поведал Вэнь-бэню о своих делах, связанных с духами, довершив сказанное следующими словами:

— Помощник начальника приказа Чэн сказал мне так: «У меня есть к Вам одно дело. Я стыдился к Вам с этим обратиться, но теперь мы друзья, и я могу Вас попросить о следующем. В мире духов-гуй и божеств-шэнь тоже есть пища, но такая, что невозможно наесться досыта. Мы всегда ужасно голодны! Если же нам удается добыть человеческой пищи, то мы бываем сыты целый год. Многие духи крадут у людей пищу. Мое высокое положение не позволяет мне заниматься подобным. Я бы попросил от Вас одну-единственную трапезу!»

Как только Жэнь-цянь рассказал об этом, Вэнь-бэнь тотчас приготовил обильное угощение из редких лакомств.

— Духи-гуй не любят входить в человеческое жилище! — предостерег Жэнь-цянь. — Нужно повесить тент и постелить циновки у дома. Там же следует подать вино и пищу.

Вэнь-бэнь сделал все так, как ему сказали. В условленное время Жэнь-цянь увидел Цзина и с ним двух других гостей. Они пришли и сели. Их сопровождала свита из более чем ста всадников. Как только они уселись, Вэнь-бэнь оборотился в сторону их циновок, дважды поклонился и принес извинения за грубую пищу. Жэнь-цянь передал Вэнь-бэню похвалу Цзина, но юноша ее вежливо отклонил. Еще когда Вэнь-бэнь готовил яства, Жэнь-цянь попросил его подготовить немного золота и шелка в подарок Цзину. Вэнь-бэнь осведомился, какими они должны быть, и Жэнь-цянь ответил:

— Вещи, которыми пользуются духи, отличаются от тех, что есть у людей. Только золото и тонкий шелк являются общими для них и для нас. Однако и эти вещи они предпочитают поддельными. Золото из олова, покрытого желтой краской, и шелк из бумаги у них наиболее ценятся.

Вэнь-бэнь сделал, как ему было сказано. По окончании трапезы Цзин велел своей конной свите занять его место за столом. Вэнь-бэнь поднес ему то золото и шелк, которые он изготовил. Цзин был весьма обрадован и благодарил его.

— Поскольку господин Суй причинил Вам хлопоты с этими дарами, — добавил он, — то если есть у Вас большое желание узнать отмеренный Вам срок жизни, извольте.

Вэнь-бэнь ответил, что у него нет такого желания. Цзин попрощался и ушел.

Через несколько лет Жэнь-цянь заболел. Болезнь была не очень тяжелая, но подняться он не мог. По прошествии месяца Жэнь-цянь сообщил об этом управляющему Чану. Тот ответил, что ему про болезнь неизвестно, и тотчас уведомил помощника начальника приказа, господина Чэна. Помощник начальника приказа доложил Жэнь-цяню:

— О Вашей болезни никто в моем государстве не знает. Однако в следующем месяце я отправляюсь ко двору преисподней гор Тай и расспрошу о Вас. Вернусь и сообщу Вам.

В начале следующего месяца помощник начальника приказа лично прибыл с докладом:

— Ваш земляк Чжао У стал главой канцелярии гор Тай. В штате служащих канцелярии появилась свободная должность, и он представил на нее Вас, господин. Документы, требуемые для вступления в должность, проходят официальное утверждение. Когда они будут готовы, Вы умрете.

Жэнь-цянь спросил, есть ли какой-нибудь выход.

— Продолжительность Вашей жизни более шестидесяти лет, — ответил Цзин, — а Вам теперь только сорок лет. Как некстати этот вызов главы канцелярии Чжао! Пойду и буду просить за Вас!

По возвращении Цзин доложил:

— Глава канцелярии Чжао просит Вас о следующем. «Глубокоуважаемый Суй, в прошлом мы учились вместе, и моя привязанность к Вам очень глубока! Теперь мне выпала великая удача вступить в должность главы канцелярии преисподней гор Тай. Случилось так, что в моем штате появилась свободная должность. Вышестоящее учреждение приказало занять ее, и я уже сообщил досточтимому владыке о своем решении. Он согласился принять Вас на службу. Ведь Вы, глубокоуважаемый, не сможете обрести вечную жизнь и непременно умрете. Когда Вы умрете своей смертью, вряд ли Вам представится счастливый случай получить высокую должность. Зачем Вам ждать десять-двадцать лет, цепляясь за жизнь. Документы отправлены и не могут быть отозваны. Я надеюсь, Вы примете окончательное решение вступить в должность! Какие могут быть в том сомнения?!»

Жэнь-цянь был опечален и испуган. Болезнь стала тяжелой. Цзин сказал ему:

— Глава канцелярии Чжао непременно потребует Вас к себе. Но Вы можете пойти в горы Тай и изложить свое дело в управе. Так Вы избежите смерти.

— Как я могу встретиться с начальником управы? — спросил Жэнь-цянь.

— Как обычно встречаются с духами, — ответил Цзин. — Идите к храму гор Тай, повернитесь лицом на восток и перейдите через небольшую гору. Там как раз находится столица. Вы пойдете туда и встретите начальника управы.

Жэнь-цянь все рассказал Вэнь-бэню, и тот приготовил ему вещи в дорогу. Через несколько дней Цзин явился снова.

— Документы полностью готовы, — сообщил он Жэнь-цяню. — Я боюсь, что Вы не сможете спастись, даже если изложите свою просьбу. Немедля изготовьте образ Будды, и документы сами собой уничтожатся!

Жэнь-цянь сказал Вэнь-бэню, и тот взял три тысячи монет и заказал мастеру-живописцу начертать образ Будды на западной стене монастыря. Когда заказ был исполнен, Цзин пришел и сказал:

— Вы спасены!

Хэнь-цянь никогда не верил в Будду. У него все еще были сомнения, и он спросил Цзина:

— Буддийское учение утверждает всеобщую обусловленность причин и следствий в Трех периодах (прошлое, настоящее и будущее рождения). Это ложь или правда?

— Это правда, — подтвердил Цзин.

— Пусть так, — продолжил Жэнь-цянь. — Но когда люди умирают, то каждый в отдельности вступает на одну из шести стезей-гати[266]. Как же все они становятся духами-гуй? Отчего и Вы, и Улинский ван династии Чжао — все являетесь духами?

— Сколько семей в вашем уезде? — в ответ спросил Цзин.

— Более десяти тысяч, — ответил Жэнь-цянь.

— Сколько заключенных в уездной тюрьме? — продолжил расспросы Цзин.

— Обычно менее двадцати, — ответил Жэнь-цянь.

— Среди десяти тысяч семейств в вашем уезде, — продолжил Цзин, — сколько чиновников пятого ранга?

Жэнь-цянь ответил:

— Ни одного.

— Сколько чиновников выше девятого ранга? — осведомился Цзин.

— Несколько десятков, — ответил Жэнь-цянь.

— То же самое и на Шести стезях, — объяснил Цзин. — Из десяти тысяч человек нет никого, кто бы удостоился небесной стези, подобно тому как в вашем уезде нет ни одного чиновника пятого ранга. Обретают человеческую стезю только немногие, подобно тому как у вас чиновников девятого ранга несколько десятков. Тех, кто попадает в земное узилище, также несколько десятков, как у вас заключенных. Духов и животных более всего. Их столько же, как и обычных людей в вашем уезде, которые обязаны платить налоги и исполнять повинности. Но даже на одной только стезе духов есть несколько ступеней, — Цзин указал на своих слуг и продолжил. — Эти мне не ровня, а еще больше тех, кто ниже их по положению.

— Духи-гуй умирают? — спросил Жэнь-цянь.

— Да, — ответил Цзин.

— Когда они умирают, то какую стезю обретают? — продолжил расспросы Жэнь-цянь.

Цзин ответил неопределенно:

— Я не знаю. Точно так же люди знают, что непременно умрут, но не знают, что будет после смерти.

Жэнь-цянь вновь спросил:

— Молитвы и жертвоприношения, совершаемые даосами, приносят ли какую-нибудь пользу?

Цзин ответил так:

— Что касается даосов, то их Небесный император управляет Шестью стезями, которые и называются Небесными ведомствами. Ямараджа-Яньлован соответствует вашему императору, Сыну Неба, а начальник приказа гор Тай — главному министру. Божества-главы канцелярии Пяти стезей равны вашим главам министерств, а государственные служащие моего ранга — вашим правителям округа или области. Когда что-либо происходит в мире людей, даосы направляют наверх прошения о ниспослании благ. Небесные ведомства получают эти прошения и посылают вниз владыке Ямарадже с припиской: в такой-то день такого-то месяца мы получили прошение от такого-то и т. д. и т. п. Вам необходимо провести тщательное расследование и не допускать извращений закона и злоупотреблений. Ямараджа с почтением внемлет приказу и исполняет его, как исполняют подданные императорские приказы. Если прошение не соответствует истине, то проситель не обретет спасения. Когда же несправедливость допущена, прошение непременно бывает удовлетворено. В том и состоит польза от веры даосов.

Жэнь-цянь также спросил: — А какие блага у буддистов от религиозных заслуг?

— Будда — Великий святой и не рассылает никаких документов, — был ответ. — Те, кто приобретает религиозные заслуги, почитаются небесными божествами и часто получают прощение. Если же кто-то приобрел множество заслуг, то его никак нельзя взять под стражу, пусть даже он проходит по спискам скверных стезей[267]. Однако я не знаток по этой части и не совсем разбираюсь, что и как там происходит.

Завершив на том свой ответ, Цзин удалился.

Уже через день или два Жэнь-цянь мог встать и был снова здоров.

После смерти отца Вэнь-бэнь вернулся в родной город. Жэнь-цянь послал ему письмо, в котором говорится:

— Духи-гуй и божества-шэнь, конечно же, любят, чтобы им угождали. Прежде Цзин желал от Вас пищи и питья и потому был так усерден и внимателен. Но теперь он понял, что от визитов ко мне не будет большого проку. Однако управляющий Чан все еще при мне. Наш уезд был захвачен разбойниками, и почти всех жителей перебили. Управляющий Чан увел меня от разбойников, и при этом мне казалось, что мы для них невидимы. В конце концов я остался невредим.

В девятый день девятого месяца[268] шестнадцатого года под девизом правления Надежное призрение (642) гражданские чиновники удостоились императорского приема у Северных ворот столицы (Чанъань). Вэнь-бэнь был к тому времени помощником главы императорской канцелярии. Он занимал место рядом с моим старшим братом — главным императорским казначеем, помощником главы цензората Ма Чжоу, главным императорским секретарем Вэй Кунем и мною. Вэнь-бэнь поведал эту историю всем нам.

Придворный врачеватель Сунь Хуэй-пу

Главный врач императорского двора Сунь Хуэй-пу был из Цзииня. В тринадцатом году под девизом правления Надежное призрение (639) он сопровождал императора в поездке в Девятиярусный дворец[269] и проживал в отдельном строении в долине Саньшаньгу по соседству с великим наставником Вэем[270].

Однажды ночью во вторую стражу (9—11 ч.) Хуэй-пу услышал, как кто-то зовет его по имени и должности у ворот дома. Хуэй-пу пошел посмотреть, полагая, что за ним послал великий наставник. Выйдя на улицу, он увидел двух человек.

— Вас требуют, — сказали они Хуэй-пу.

— Я не могу пойти пешим, — возразил Хуэй-пу, но нарочные подвели его коня. Хуэй-пу верхом последовал за ними.

Хуэй-пу увидел, что небо и земля ярко осветились как будто полуденным солнцем. У него появились сомнения, но он не посмел сказать о них вслух. Гонцы вывели его из долины мимо залы для императорских приемов прямо на восток. Затем, пройдя шесть-семь ли на северо-восток, они достигли Люцерновой долины. Хуэй-пу вдалеке увидел Хань Фэн-фана в сопровождении двух других нарочных. Они крикнули сопровождающим Хуэй-пу:

— Это не тот! Мы взяли кого нужно! Отпустите его восвояси!

Хуэй-пу отпустили, и он отправился домой. Все, что встречалось ему на обратном пути, было как в обычной жизни. Хуэй-пу прибыл домой и привязал коня. Он увидел спящую служанку у дверей. Он позвал ее, но она не ответила. Хуэй-пу переступил через нее и вошел в дом. Там он увидел самого себя, спящего на ложе со своей женой. Он попытался подойти поближе, но не смог: так и остался стоять у южной стены. Хуэй-пу громко позвал жену, но та не ответила. В помещении было очень светло. Он отчетливо видел в углу паучью паутину с двумя попавшими в нее мухами: одна большая, другая поменьше. Еще он увидел какие-то пилюли, отложенные на верхней балке. Было так светло, а ему никак не подойти к постели. Хуэй-пу понял, что мертв. Он был безутешен и сожалел только о том, что не смог попрощаться с женой. Он долго стоял у южной стены, а потом задремал. Вдруг кто-то толкнул его, и он пробудился. Хуэй-пу лежал в постели. Помещение было погружено во тьму: ничего не видно. Хуэй-пу позвал жену и попросил зажечь огонь. Он был весь в поту. Хуэй-пу поднялся посмотреть на паучью паутину, и та была на месте. Он проведал коня, и тот был весь покрыт потом.

Хань Фэн-фан скоропостижно скончался этой ночью.

В семнадцатом году под девизом правления Надежное призрение Хуэй-пу получил высочайший приказ на всем скаку мчать в Цичжоу и излечить Циского вана Ю. На обратном пути из Цзичжоу он достиг станции Сыновняя почтительность и долг, где неожиданно встретил человека. Тот подошел и спросилл:

— Вы Сунь Хуэй-пу?

— Да, — ответил он. — Но почему Вы спрашиваете?

— Я дух-гуй, — ответил тот. — У меня есть приказ великого наставника Вэя, предписывающий Вам вступить в дожность его личного секретаря.

Гонец подал документ Хуэй-пу, и тот увидел на нем подпись Чжэнского гуна Вэй Чжэна. Хуэй-пу был удивлен:

— Чжэнский гун жив. Как же он мог отправить Вас с этим поручением? — спросил он.

— Он уже мертв, — ответил дух. — И теперь он главный надзиратель-регистратор Солнечной столицы. Потому он и приказал мне призвать Вас.

Хуэй-пу пригласил духа сесть и разделить с ним трапезу. Тот был очень обрадован и благодарил Хуэй-пу. Хуэй-пу обратился к духу:

— Я исполнял императорский указ и должен представить отчет. Чжэнский гун не вправе призывать меня. Я вернусь в столицу, завершу свои дела и тогда исполню волю Вэй Чжэна. Вам это подходит? — спросил он.

Дух согласился, и они продолжили путь вдвоем: днем шли, а ночью останавливались на ночлег. Когда они прибыли в уезд Вэньсянь, дух попрощался и сказал:

— Я пойду искать место, где перейти заставу, и буду ждать на той стороне.

Хуэй-пу прошел заставу и на выходе из западных ворот увидел духа-посланника. Они пошли вместе. По прибытии на станцию на реке Цзышуй дух вновь попрощался с Хуэй-пу.

— Я подожду, когда Вы исполните императорское поручение, — сказал он. — И мы снова встретимся. Однако Вам не следует ни в коем случае есть чеснок[271].

Хуэй-пу не стал перечить духу-посланнику. Он доложил об исполнении поручения и отправился с визитом к Чжэнскому гуну Вэй Чжэну. Но тот был уже мертв. Расспросив о дне его смерти, он обнаружил, что это было за день до того, что случилось на станции Сыновняя почтительность и долг. В преддверии своей неизбежной кончины Хуэй-пу навеки попрощался с семьей и попросил монахов совершить ритуальное хожение. Он изготовил статую Будды и список сутры. Через шесть-семь дней ему ночью приснился все тот же дух-посланник. Дух повел его на высокую гору, на вершине которой был большой дворец. Хуэй-пу вошел и увидел благородных мужей, встретивших его со словами:

— Этот человек обладает многими религиозными заслугами. Его нельзя здесь оставить! Нужно его отпустить!

Они столкнули Хуэй-пу с горы, и в тот же миг он пробудился от удара.

До настоящего времени Хуэй-пу совсем не болеет.

Хуэй-пу лично рассказал мне о случившемся.

Должность пятого ранга

Глава министерства финансов Дай Чжоу, носивший титул Учанского гуна, был дружен с Шэнь Юем, помощником наместника в Шучжоу. Чжоу умер в седьмом году под девизом правления Надежное призрение (633). В восьмом месяце восьмого года Юю в Шучжоу приснилось, что он прогуливается по Южной улице квартала Инин столицы (Чанъань). Вдруг он увидел Чжоу, одетого в старую поношенную одежду и очень изможденного.

— В продолжение всей жизни Вы, досточтимый, совершали благие дела. Что с Вами случилось?! — спросил его Юй.

Чжоу ответил:

— При жизни я вопреки приказу убил человека. Когда же я умер сам, то некто убил барана, принеся ради меня жертву. Из-за этих двух преступлений я был подвергнут таким мучениям, которые нельзя выразить словами! Но теперь пагубное влияние моих грехов исчерпалось. — Чжоу лично Юю сообщил следующее. — Еще при моей жизни мы были близкими друзьями, и я воистину сожалел о том, что не в состоянии посодействовать Вашему продвижению по службе. Но теперь Вы будете удостоены должности пятого ранга[272]. Документы уже поступили в Небесные ведомства. Я весьма рад, что смог помочь Вам, и пришел доложить Вам об этом.

Когда Чжоу закончил говорить, Юй проснулся. Он рассказал людям о своем сне и надеялся, что он сбудется.

Зимой того же года Юй прибыл в столицу для представления на новую должность, однако из-за мелких недочетов ее не получил. И тогда он стал говорить, что сон не сбылся.

Весной девятого года Юй отправился в обратный путь на юг от Янцзы. Он добрался до Сюйчжоу, где его неожиданно ожидало назначение на должность правителя Учжоу, как раз соответствующую пятому рангу.

Мой старший брат был тогда помощником главы министерства чинов. Прослышав об этой истории, он призвал Юя и расспросил его. Таким был его рассказ.

Удар кинжалом

Ли Да-ань из Лунси был старшим братом главы ведомства общественных работ Ли Да-ляна. В годы правления под девизом Воинственная добродетель (618—626) Да-лян был главным военачальником области Юэчжоу, и Да-ань побывал у него. На обратном пути в столицу Да-лян послал нескольких рабов сопровождать его.

Прибыв в Луцяо, что в Гучжоу (на территории совр. пров. Хэнань), они остановились переночевать на постоялом дворе. Среди рабов был один, замысливший убить Да-аня. Раб подождал, когда Да-ань крепко заснул, и насквозь пронзил его шею кинжалом. Клинок вонзился в изголовье, и раб убежал, не вытащив его. Да-ань пробудился от страшного удара и позвал рабов. Рабы, не изменившие хозяину, прибежали и хотели вытащить кинжал. Однако Да-ань запретил:

— Если вы вытащите кинжал, я умру. Прежде принесите бумагу и кисть, чтобы я мог написать письмо.

Рабы сообщили о случившемся хозяину постоялого двора, чтобы тот доложил уездному начальству. К тому времени как Да-ань заканчивал писать письмо, уездный чиновник уже прибыл. Вытащили кинжал, прочистили рану, приложили к ней целебные снадобья, но Да-ань скончался.

Вдруг как будто во сне он увидел нечто, напоминающее кусок свинины более чи длиной и четыре-пять цуней толщиной. Этот кусок висел на два чи от пола, затем прошел в дверь и приблизился к ложу Да-аня. Изнутри куска раздался голос:

— Побыстрей отдай мне мое мясо!

— Я никогда не ел свинину, — возразил Да-ань. — Чем я перед Вами провинился?!

Тогда раздался голос из-за двери:

— Вы ошиблись. Это не он.

Это нечто отодвинулось от ложа, вышло за дверь и удалилось. Теперь Да-ань видел пруд в саду. Пруд был чистым, неглубоким и красивым, а на его заднем берегу — золотая статуя Будды этак в пять цуней высотой. Мгновением позже статуя постепенно стала увеличиваться, превратившись в монаха. Монах был одет в совсем новую и очень чистую зеленую накидку-кашая.

— Ты ранен, — сказал он Да-аню. — И я тебя вылечу. Ты должен возродиться к жизни, вернуться домой, чтить Будду и творить благие дела.

Монах прикоснулся рукой к ране на шее Да-аня, а затем удалился. Да-ань отметил в наружности монаха одну примечательную деталь: на спине его накидки-кашая была отчетливо видна заплата из красного шелка размером этак с цунь.

Да-ань пробудился и вернулся к жизни. Его рана совсем не болела, и он мог сидеть и есть. Через десять дней младшие из родичей приехали из столицы отвезти его домой.

По приезде Да-аня родственники пришли навестить его. Он стал подробно рассказывать, что с ним произошло. Когда он подошел к рассказу о том, как ему ниспослано было видение монаха и статуи, служанка, слушавшая его поодаль, вдруг подала голос. Она сказала, что как только хозяин отправился в поездку, госпожа послала ее к мастеру с поручением во благо мужу изготовить статую Будды. Одежды изготовленной статуи были окрашены в зеленый цвет, но на спине имелось красное пятно. Служанка отнесла статую мастеру, чтобы удалить пятно. Но так ничего и не вышло: пятно осталось на том же месте и выглядело таким, как описал его хозяин. Да-ань, жена и все семейство поднялись и пошли взглянуть на статую Будды. И было то, что Да-ань уже видел — красное пятно на спине статуи было таким же, как и заплатка на накидке монаха. Все семейство вздохнуло от изумления и с почтением уверовало в закон Будды.

Жена Да-аня была младшей сестрой начальника области Ланчжоу Сяхоу Сюня, который первым и рассказал мне эту историю. Позже Ли Дао-юй — сын старшего брата Да-аня — занял пост главы верховной судебной палаты. И он рассказал мне то же самое.

Служанка, читавшая «Лотосовую сутру»

В годы под девизом правления Воинственная добродетель (618—626) уполномоченный водного ведомства Су Чан получил назначение на должность правителя области Бачжоу. Чан повез свое семейство на новое место службы. Они переправлялись через реку Цзялинцзян, когда на середине реки налетел ветер и лодка стала тонуть. Более шестидесяти мужчин и женщин разом пошли на дно и утонули. Только одна служанка читала «Сутру цветка Закона». Когда лодка стала тонуть, она прижала к голове футляр с сутрой и дала обет, что потонет с ним вместе. Только одна служанка и не потонула: ее подхватила волна и вынесла на берег вместе с футляром. Она открыла футляр и проверила сутру: та была совершенно сухой.

Женщина все еще живет в Янчжоу. Она вышла замуж и верует более прежнего.

Цэнь[273] рассказал мне эту историю, утверждая, что слышал ее от самой женщины. Когда я плыл по реке, совершая служебную поездку, лодочник рассказал мне то же самое.

Узники под охраной Авалокитешвары

Дун Сюн из Хэдуна с малолетства был верным почитателем учения Будды и питался растительной пищей по нескольку десятков дней. В годы под девизом правления Надежное призрение (627—649) он служил помощником главы высшей судебной палаты.

Весной четырнадцатого года правления под девизом Надежное призрение Сюн был замешан в деле Ли Сянь-туна, взят под стражу и содержался в цензорате. Император посчитал сие дело заговором и был очень рассержен. Он велел помощнику главы цензората Вэй Цзуну провести строгое дознание.

Более десяти человек были взяты под стражу и охранялись неусыпно. Помощник главы высшей судебной палаты Ли Цзин-сюань и судебный инспектор Ван Синь тоже были замешаны в этом деле и содержались под стражей в одном помещении с Сюном. На всех были самые тяжкие оковы.

Сюн сосредоточился на чтении главы «Всеобщие врата» «Лотосовой сутры»[274] и по прошествии нескольких дней успел зачитать ее три тысячи раз. Сидел он один ночью, зачитывая сутру, и вдруг оковы сами собой открылись и упали на землю. Сюн удивился и позвал Синя и Цзин-сюаня. Те осмотрели оковы и обнаружили, что они лежат на земле, но все еще наглухо закрыты. Замок был нетронутым, но лежал в нескольких чи в стороне. Цзин-сюань и все остальные изумились, но Сюн испугался наказания. Он вызвал тюремщика, сказав ему, что оковы раскрылись сами собой.

В ту ночь цензор палаты внешних расследований Чжан Цзин-и был при исполнении обязанностей. Он приказал тюремщику раскрыть оковы. Тюремщик при свете свечи увидел, что и оковы и кольцо плотно закрыты, однако отделены друг от друга. Тюремщик посчитал все это весьма странным. Он открыл и снова закрыл замок, скрепив его бумажной печатью и поставив свою подпись. Тюремщик ушел, и Сюн снова сел и стал читать сутру. В пятую стражу (3—5 ч.) оковы вновь распались, издав при этом звук открываемого замка. Сюн был испуган и вновь позвал Синя и Цзин-сюаня. Поскольку уже светало, они посчитали, что лучше не звать тюремщика. Как только стало совсем светло, они проверили оковы. Те лежали на земле отдельно от кольца, но были при этом закрыты. Печать с подписью была на месте и нетронутой, а прочное кольцо — неповрежденным. Замок никоим образом не мог быть открыт.

Цзин-сюань никогда прежде не веровал в закон Будды. Когда бы он ни увидел жену, читающую сутру, всегда говорил:

— Отчего ты так очарована варварским божеством, о котором ты здесь читаешь?!

Но когда он увидел, что случилось с Сюном, то глубоко прозрел и молвил с полным пониманием:

— Теперь я уразумел, что святому Будде никто не ровня. Он воистину непостижим!

Тогда и Синь и Цзин-сюань стали читать имена Восьми бодхисаттв[275], повторив их тридцать тысяч раз. В середине дня их оковы открылись сами собой. Узники осмотрели их, и оказалось, что все было так же, как у Сюна. Цзин-сюань клятвенно признал буддийскую веру и раскаялся в грехах.

Все трое были оправданы. Цзин-сюань изготовил список «Лотосовой сутры» и изобразил лики Восьми бодхисаттв, совершив подношения и вверив себя Будде.

Как-то я был болен, и Ли Цзин-сюань пришел ко мне домой выразить свое почтение и рассказать об этом событии во всех подробностях. Когда я выздоровел и возобновил исполнение своих обязанностей, то расспросил должностных лиц и служащих цензората о случившемся. Их рассказы ничем не отличались от того, что поведал мне Цзин-сюань. Дун Сюн также рассказал мне свою историю; он был очень почтителен и пылок в вере. Сюн еще жив и служит начальником в Чжоучжи.

Высокий покровитель мирянина Цэнь Вэнь-бэня

Глава императорской канцелярии Цэнь Вэнь-бэнь, уроженец Цзянлина, с молодых лет веровал в Будду, зачитывал главу «Всеобщие врата» «Лотосовой сутры».

Однажды он плыл в лодке по реке Уцзян (впадает в Восточно-китайское море). Лодку отнесло на середину реки. Все погибли кроме Вэнь-бэня. И тот уже был в воде, когда услышал голос:

— Взывай к Будде и будешь спасен!

Трижды назвав Будду по имени, Вэнь-бэнь был вынесен волной на северный берег. Так он избежал смерти.

Вэнь-бэнь пригласил нескольких монахов на растительную трапезу в свой дом в Цзянлине (город с тем же названием в совр. пров. Хубэй). Странствующий монах-бхикшу, пришедший последним, сказал Вэнь-бэню:

— Ныне Поднебесная в состоянии смуты. Но, к счастью, Вам не грозят беды. Вы будете наслаждаться покоем до конца Ваших дней и займете должность, приносящую богатство и славу[276].

Сказав так, монах поспешно удалился. Тотчас Вэнь-бэнь обнаружил две мощи-шарира в чаше, из которой он ел.

Впоследствии произошло все, что предсказывал монах. Вэнь-бэнь лично рассказал мне эту историю.

Дружеский наказ

В годы под девизом правления Надежное призрение Юань Да-бао из Хэнани был помощником главы высшей судебной палаты. Он никогда не верил в учение о причинах и следствиях. Однако близкому другу и сослуживцу Чжан Жуй-цэ он часто говорил:

— Пусть тот из нас, кто умрет первым, вернется и сообщит, действительно ли существуют причины и следствия.

В одиннадцатом году (637), сопровождая императора в поездке в Лоян, Юань заболел и умер. Жуй-цэ находился в столице (Чанъань) и не знал о смерти друга. Однажды ночью Юань явился ему во сне и сказал:

— Я уже мертв. Пока я был жив, то не верил в доброе и дурное воздаяние. Но оно существует, и это не ложь! Я пришел сообщить Вам об этом и подвигнуть к благим деяниям.

Чжан попросил Юаня рассказать поподробнее, но тот ответил:

— Загробное воздаяние никоим образом не может быть выражено словами. Я не могу говорить о нем. Я лишь желал уведомить Вас, что оно воистину существует.

Чжан пробудился и рассказал свой сон сослуживцам. Через два дня прибыло известие о смерти Юаня. Чжан сопоставил даты и убедился, что сон был днем позже смерти Юаня.

Чжан лично рассказал мне об этом.

Встреча с монахом на том свете

Чжэн Ши-бянь, военный советник на службе в правофланговой гвардии Его Величества, умер от неожиданной болезни еще до вступления в совершеннолетие. Через три дня он вернулся к жизни и рассказал следующее.

Появились несколько стражников и провели Ши-бяня через главные ворота казенного учреждения. Он увидел более ста пленников, стоящих рядами, обратясь к северу. Там было всего шесть рядов пленников. Пленники в ближнем ряду были по виду упитанные и опрятные — все одеты в прекрасные одежды, приличествующие знати. Однако в следующих рядах стояли менее упитанные и знатные. Одни были в шейных колодках-канга и кандалах, другие — без шапок и пояса, но все они были связаны друг с другом за запястья и находились под строгой охраной. Ши-бяню было отведено третье место от восточного конца третьего ряда. С него сняли шапку и пояс, связали по рукам. Он перепугался и принялся всем сердцем взывать к Будде.

Вдруг Ши-бянь увидел монаха, которого знал, когда еще был жив. Тот вошел, окруженный шеренгой воинов. Воины не остановили его, и он подошел к Ши-бяню.

— Ни единожды за всю жизнь Вы не совершили благого деяния, — сказал монах. — Что Вы теперь будете делать, попав сюда?!

Ши-бянь жалобно взывал к монаху, молил о прощении.

— Если я спасу Вас и Вы возвратитесь к жизни, то будете ли соблюдать обеты? — спросил монах.

Ши-бянь согласился.

Вскоре служка провел пленников в присутствие. Они предстали перед чиновником и были по очереди допрошены. Когда дошла очередь до Ши-бяня, тот самый монах рассказал о его (своих?) благих поступках-карма. Чиновник велел отпустить его.

Монах тотчас вывел Ши-бяня за ворота и наставлял в пяти обетах. Он окропил лоб Ши-бяня водой из бутыли[277] и сказал:

— Когда солнце опустится на западе, Вы вернетесь к жизни.

Еще монах дал Ши-бяню желтую накидку с такими наставлениями:

— Наденьте ее и не снимайте, пока не придете домой, а потом положите на чистое место.

Монах указал Ши-бяню обратный путь. Тот надел накидку и пошел домой. Придя в дом, он снял накидку и положил на угол ложа.

Как только он открыл глаза и пошевелился, семья разбежалась, испугавшись покойника, восставшего из гроба. Только мать не убежала.

— Ты жив?! — воскликнула она.

— Когда солнце будет на западе, я оживу, — ответил Ши-бянь.

Предположив, что теперь около полудня, он спросил об этом матушку, и та ответила, что сейчас полночь. Ши-бянь понял, что в мирах живых и мертвых день и ночь поменялись местами. Ши-бянь поел, и ему полегчало. Он все еще видел накидку в изголовье ложа, но когда смог подняться, накидка сама собой постепенно исчезла. Но при этом она в продолжение семи дней все еще испускала сияние.

Ши-бянь соблюдал пять обетов, однако через несколько лет согрешил: его угостили свининой, и он не смог устоять от соблазна съесть кусочек. Той ночью ему приснился сон, что он превратился в демона-ракшаса. У него были клыки и когти по нескольку чи. Ракшас ловил свиней и пожирал живыми. Ши-бянь пробудился и почувствовал противный привкус сырого мяса и крови во рту. Домашние увидели его губы в запекшейся крови. Ужаснувшись, Ши-бянь больше не хотел есть мясо.

Еще через несколько лет Ши-бянь женился, и жена тайком подложила ему в еду немного мяса. Сразу после этого ничего не случилось, но в последние пять-шесть лет у него появилась на носу гноящаяся и незаживающая язва. Ши-бянь испугался, что это произошло из-за нарушения обетов.

Однажды я был по служебным делам во дворце Его Величества вместе с Ши-бянем, и он рассказал мне свою историю.

«Алмазная сутра» госпожи Доу-лу

Госпожа Доу-лу была женой Чэньского гуна, старшей сестрой Жуйского гуна Куаня. Она верила в воздаяние за благие дела, читала нараспев «Сутру об алмазной праджня-парамите», но не весь свиток до конца. Один (склеенный) лист с небольшим так и оставался непрочитанным.

Однажды вечером перед заходом солнца она почувствовала головную боль, а в руках и ногах — ломоту. Она легла в постель, и ночью ей стало еще хуже. Она подумала, что умрет, так и не дочитав «Алмазную сутру». Госпожа хотела подняться и приняться за чтение, но свеча в спальне была уже погашена. Госпожа встала и приказала служанке зажечь свечу. Вскоре служанка вернулась ни с чем: огонь в кухне также погас. Госпожа велела служанке открыть ворота и сходить в соседний дом, но и там огня не было. Госпожа Доу-лу была крайне огорчена, но вдруг увидела во дворе горящую свечу. Свеча взошла по ступенькам в ее спальню, придвинувшись прямо к ее постели. Она была более чем в трех чи от пола, никем не удерживаемая в руке. Стало светло как днем, и госпожа несказанно обрадовалась. Ее головная боль прошла; она взяла сутру и стала читать. Тем временем кто-то из прислуги добыл огонь трением при помощи палочек. Когда в спальню внесли горящую свечу, то свеча, которая уже была там, исчезла. Той ночью госпожа прочла сутру до конца. Отныне она читала ее каждый день по пять раз.

Когда Жуйский гун был при смерти, госпожа Доу-лу пришла к нему с последним поклоном. Жуйский гун сказал ей:

— Сестра! Посредством чтения сутры Вы приумножили свои заслуги. Вы будете жить до ста лет, а затем обретете благое рождение.

Ныне в свои восемьдесят лет госпожа Доу-лу все еще здорова. Она лично рассказала о происшедшем жене моего старшего брата.

Подвиги мирянина Ли Шань-луна в загробном мире

В годы под девизом правления Воинственная добродетель (618—626) начальник левой гвардии дворцовых ворот Ли Шань-лун из Фаньи внезапно заболел и умер. Однако над сердцем оставалась еще не остывшая плоть размером с ладонь, и семья не спешила приступить к возложению покойного во гроб. Через семь дней Шань-лун ожил и поведал следующее.

По смерти Шань-лун был закован в кандалы, а имя его занесено в списки. Его доставили в казенный дом со служебными помещениями внушительных размеров. Перед ним был большой двор с несколькими тысячами пленников: одни были в нашейных колодках-канга, другие — в кандалах, но все стояли лицом к северу. Делопроизводитель призвал Шань-луна в помещение для приемов, где на высоком седалище восседал важный господин. У него была свита и охрана, какие приличествуют правителю-вану.

— Кто этот сановник? — спросил Шань-лун.

— Правитель-ван, — ответил служка.

Шань-лун подошел к ступеням, и правитель вопросил его:

— Какие благие поступки совершили Вы в продолжение жизни?

— Если по соседству устраивали монашеские трапезы или проповеди, я осуществлял пожертвование вместе с устроителями, — был ответ.

— Какие благие деяния Вы совершили лично? — допрашивал правитель Шань-луна.

— Я могу читать наизусть два свитка «Лотосовой сутры», — ответствовал Шань-лун.

— Прекрасно! — воскликнул правитель. — Вы можете подняться на возвышение.

Шань-лун поднялся по ступенькам. В северо-восточной части помещения было высокое седалище, подобное тому, на котором обычно восседают проповедники. Правитель указал на это седалище и произнес:

— Займите свое место и приступайте к чтению сутры.

Во исполнение приказания Шань-лун подошел к седалищу, и тогда правитель поднялся и молвил:

— Пожалуйста, садитесь, закононаставник!

Шань-лун занял место на возвышении; сел и правитель, обратясь к нему лицом. Шань-лун приступил к чтению:

— «Сутра цветка лотоса сокровенного Закона». Часть первая. Введение...

— Прошу Вас, закононаставник, не продолжайте, — прервал его правитель.

Шань-лун поднялся с седалища и спустился со ступенек. Он обернулся и посмотрел во двор, но никого там не увидел.

— Блага от чтения сутры распространяются не только на Вас, но и на тех пленников, которые были во дворе, — пояснил правитель. — Прослушав сутру, все они удостоились спасения! Не прекрасно ли?! Теперь Вы свободны и можете вернуться домой.

Шань-лун поклонился на прощание. Но только он прошел несколько сотен шагов, как правитель приказал ему вернуться.

— Возьмите этого человека, — сказал он служке, — и покажите ему все ады один за другим.

Служка повел Шань-луна на восток. Они прошли сотню шагов и увидели железный город-крепость. Он был очень большой, а сверху накрыт крышей. Там было много маленьких оконных отверстий по сторонам: одни размером с чашу для жертвоприношений, другие — всего лишь с чашку. Несколько мужчин и женщин влетели в окна и не возвратились. Шань-лун удивился и вопросил служку, что сие означает.

— Это главное адское узилище, — был ответ. — Здесь много различных отделов по степени совершенных преступлений. Все эти люди помещаются в тюрьму для наложения наказаний согласно их прежним деяниям-карма.

Услышав об этом, Шань-лун был весьма опечален и напуган.

— Намо Будда[278]! — воскликнул он и попросил служку увести его отсюда подальше.

Они пришли к вратам какого-то заведения и увидели котел, наполненный жидкостью, кипящей на сильном огне. Двое пленников дремали, сидя около него. Шань-лун окликнул их и расспросил. Пленники ответили:

— В воздаяние за грехи нам уготован этот котел с кипятком. Благодаря тому, что Вы, облеченный мудростью, воскликнули: «Намо Будда!» — все пленники адского узилища получили один день передышки. Измучившись, мы и задремали.

Шань-лун еще раз воскликнул:

— Намо Будда!

Служка сказал Шань-луну:

— Чиновников здесь часто меняют или переводят на другую должность. Сегодня правитель освободил Вас, однако не будет лишним обратиться к нему и попросить поручительства. Если это не сделать, то, боюсь, как бы какой-нибудь чиновник, не посвященный в Ваши дела, вновь не взял бы Вас под стражу.

Шань-лун тотчас отправился на прием к правителю с просьбой о поручительстве. Правитель потребовал лист бумаги, написал на нем ряд иероглифов и передал служке со словами:

— Получите подпись сановников пяти стезей.

Во исполнение приказа служка отвел Шань-луна в два других ведомства. В каждом из них имелась приемная со столькими же служителями и охраной, как и в первом. Служка, исполняющий поручение правителя, получил все необходимые подписи чиновников, значительно дополнив ряд иероглифов. После этого документ вручили Шань-луну. Взяв с собой документ, Шань-лун пошел к воротам. У ворот были трое стражников, которые потребовали от Шань-луна:

— Правитель освободил Вас. Теперь Вам следует хоть что-нибудь дать нам!

Прежде чем Шань-лун успел ответить, служка ему посоветовал:

— В том, что правитель освободил Вас, эти трое ни при чем. Эти посланники брали Вас под стражу, когда Вы умерли. Хозяин веревки связал Вас темно-красной веревкой; хозяин колотушки ударил Вас по голове; хозяин мешка упрятал Вашу жизненную силу-ци в мешок. Теперь они видят, что Вы возвращаетесь к жизни, и пришли попрошайничать.

Шань-лун перепугался и стал извиняться перед этими тремя:

— По своему невежеству я не узнал вас, господа! С вашего позволения я приготовлю кое-какие вещи по приходе домой. Однако я не знаю, как переправить их вам.

— Сожгите их под деревом на берегу реки, — был ответ.

Шань-лун заверил в том, что все исполнит, попрощался со служкой и вернулся домой.

В доме он увидел плачущих родственников, готовящих похоронные принадлежности. Шань-лун вошел в дом, сбоку протиснулся в свой труп и ожил.

Потом Шань-лун нарезал бумагу, сделал из нее «деньги» и «шелк», которые и сжег у реки, немного присовокупив пожертвования пищей и вином. Вдруг он увидел тех троих, пришедших изъявить свою признательность:

— Благодарим Вас, господин, за то, что Вы держите свое слово, — сказали они. — Мы уже получили Ваши ценные дары. Мы их не стоим.

Сказав так, они удалились.

Шань-лун лично поведал эту историю настоятелю Обители дхарани[279], который, в свою очередь, рассказал ее мне.

Загробное хожение Ли Сы-и

Ли Сы-и из округа Чжаоцзюнь был служителем в императорском родовом храме. В восьмой день первого месяца двадцатого года под девизом правления Надежное призрение (646) он вдруг потерял голос: совсем не мог говорить. В тринадцатый день он умер, но через день вернулся к жизни и рассказал следующее.

По смерти Сы-и был взят под стражу посланниками из иного мира. Они направились на юг и прошли через ворота. За воротами была большая дорога, идущая с севера на юг, а вдоль нее слева и справа — ворота казенных учреждений. Они прошли этак с десять ли, когда прибыли к проспекту, идущему с запада на восток. Он был пятидесяти шагов в ширину, и по нему шли мужчины и женщины, подгоняемые охранниками.

— Это недавно умершие, — сказали Сы-и. — Они направляются к чиновникам на расследование.

Сы-и прошел прямо на юг на другую сторону проспекта и прибыл в казенное учреждение. Чиновник спросил его:

— Когда Вам было девятнадцать лет, не погубили ли Вы живое существо?

Поскольку Сы-и не мог ничего вспомнить, невинно убиенный был доставлен в учреждение. Он был допрошен о том, какого месяца и дня он был убит, и об обстоятельствах, связанных с его смертью. Сы-и вдруг вспомнил и воскликнул:

— Позвольте! В тот день, когда его погубили, я был с закононаставником Хуэй-минем в Хуанчжоу. Там я принял участие в слушаниях проповеди по «Нирвана-сутре». Как же я мог причинить ему зло?!

Чиновник осведомился о местопребывании закононаставника Хуэй-миня, и ему ответили:

— Закононаставник давно уже умер и был вновь рожден в мире Так Пришедшего Золотое Зерно[280].

Чиновник заключил:

— Если бы закононаставник был призван сюда удостоверить сказанное, то ему предстояла бы слишком дальняя дорога. Поэтому освободите Сы-и, чтобы он вернулся домой и прожил еще одну жизнь.

Семья Сы-и жила неподалеку от монастыря Чистая дхьяна. Монах этого монастыря Сюань-тун был и прежде знаком с ними. Когда же Сы-и умер, семья просила Сюань-туна зачитать сутры и совершить благодеяния в пользу усопшего. И вдруг семья видит Сы-и, вернувшегося к жизни, и он рассказывает о том, что происходило в ином мире. Тогда Сюань-тун принял от Сы-и покаяние и обеты. К тому же он велел семье пять тысяч раз вращать «Сутру об алмазной праджня-парамите».

Вечером Сы-и снова умер, но на следующий день еще раз вернулся к жизни. Он рассказал, что был снова взят под стражу и препровожден туда, где был в прошлый раз. Чиновник издалека приветствовал его взглядом и весьма учтиво спросил:

— По возвращении домой совершили ли Вы какие-нибудь достойные похвалы деяния?

Сы-и подробно изложил обстоятельства принятия обетов и чтения сутры. Чиновник выразил полное удовлетворение. Появился служка со свитком сутры и показал ее Сы-и, возгласив при этом:

— «Сутра об алмазной праджня-парамите!»

Сы-и попросил раскрыть свиток. Взглянув на заглавие, он обнаружил, что иероглифы не отличаются от человеческих. Он закрыл глаза и поклялся познать смысл сутры и истолковать его всем сущим. Вдруг раздался возглас:

— Ваше решение превосходно!

Между тем тот, кого якобы погубил Сы-и, обратился к чиновнику с такими словами:

— Моя жизнь своим чередом подошла к концу, и я должен был вновь родиться на стезе людей. Однако моя семья все еще совершала благодеяния в мою пользу. Мне никак нельзя было уйти! Тогда я ложно обвинил Сы-и в надежде отодвинуть свой срок. На самом деле я не был несправедливо погублен. Прошу Вас принять во внимание смягчающие обстоятельства!

Лжеубиенный только закончил говорить, как появились два монаха и объявили, что их послал наставник Хуэй-минь. Чиновник был напуган их появлением, встал и приветствовал их. Монахи выговаривали чиновнику:

— Сы-и слушал проповеди Закона. К тому же он никого не убивал. Почему же Вы по ложному навету схватили его?!

Чиновник не от мира сего освободил Сы-и, и тот в сопровождении двух монахов отправился домой. По пути монахи увещевали его очиститься разумом и творить благие дела. Затем они удалились.

Сы-и вернулся к жизни и жив по сей день.

Я первым услышал эту историю. Глава высшей судебной палаты Ли Дао-юй отправил посланника с визитом к преподобному Сюань-туну с тем, чтобы записать ее с его слов.

Воздаяние за алчность

Чжоу Шань-тун из Чанъани был совсем беден. Он и его жена служили благими людьми[281] в нескольких столичных монастырях. Монахи и монахини побудили их к покаянию, почитанию Будды и принятию обетов. После этого они всегда торговали на рынке только с выгодой. Они понемногу богатели, пока не накопили более ста тысяч монет, купили дом в квартале Хуайюаньли и стали в нем жить. У них была одна дочь и не было сыновей.

Муж и жена закопали четыре глиняных сосуда с монетами в главной зале, замазав их сверху и скрепив печатями. Они также купили много одежды и другое имущество и припрятали в сундук. Супруги богатели, а доброта в их сердцах мало-помалу убывала. Они стали пренебрегать обетами.

Однажды утром они вдруг заметили, что пояс от халата висит снаружи сундука. Они открыли сундук посмотреть, что внутри, но там ничего не было. Шань-тун охнул от изумления, а потом стал сердит. Дочь недавно вышла замуж, и отец подозревал, что это она украла. Дочь только рыдала и клялась в том, что не виновата. Но родители ей не поверили. Жена сказала Шань-туну:

— Откройте и проверьте сосуды с монетами!

Шань-тун выкопал сосуды и открыл печати, которые были нетронутыми. Однако он посмотрел внутрь сосудов, и там ничего не было — даже единой монеты. Муж и жена охнули от изумления и уразумели, что это было воздаяние за грех алчности. Они стали опять бедны; не имели ни одежды, ни пищи. Они продали свой дом, дабы поддержать свое существование, и переселились в квартал Гуанфуфан. Они оба живы по сей день.

Об этом рассказал мне Лунсийский ван Бо-ча[282], который лично знал мужа.

Военачальник Ван, любивший поохотиться

В конце годов под девизом правления Основание царствования (581—600) династии Суй генерал кавалерии из Дайчжоу (совр. пров. Шаньси) служил в Цзинчжоу (совр. пров. Хубэй). Он был по природе своей страстный охотник и убил бесчисленное множество животных. У него было пять сыновей и не было дочери. Однако затем родилась дочка, прелестная, как картинка. Всяк, кто виделся с ней, очаровывался ее красотой. Отец и мать нежно любили ее. Когда семья вернулась в родное селение, соседи и родственники наперебой несли ей красивые наряды, всем миром нянчились с ней.

Однажды, когда девочке уже было семь лет, она пропала. Никто не знал, куда она девалась. Вначале подумали, что кто-то из соседей, желая пошутить, спрятал ее у себя. Однако, расспросив соседей, выяснили, что никто ее не видел. Старшие братья сели на коней и поскакали цепью на ее поиски. В тридцати ли от дома они увидели ее в колючих зарослях. Братья попытались ее поймать, но она испугалась и отбежала. Они погнались за ней верхом, но не могли догнать, пока с десятком других всадников не окружили ее. Из ее уст вылетали крики то ли зайца, то ли кролика. Когда ее привезли домой, она так и не могла говорить. Ее тело было все в колючках, и мать выдернула их, набрав полную пригоршню. Девочка не могла есть и через месяц с небольшим умерла. Отец и мать были вне себя от горя. Отныне вся семья в строгости исполняла обет есть только постную пищу.

Об этом рассказал мне помощник главы высшей судебной палаты Цай Сюань-мин[283], который часто проводил судебные расследования в областной управе Дайчжоу.

Отмщение гонителям веры

Глава императорского совета династии Поздняя Вэй[284] Цуй Хао[285] был широко образован и талантлив. Он служил императору Тай-у-ди (424—452), который прислушивался к нему и следовал его предначертаниям. Соотечественники брали его за образец. Хао признавал своим учителем только даоса Коу Цянь-чжи[286], совсем не верил Будде и часто говаривал, что ради этой лжи и нелепости тратит последнее трудовой люд. Когда бы он ни увидел свою жену за чтением сутры, он выхватывал у нее свиток и бросал в колодец.

Хао сопровождал императора Тай-у-ди в поездке в Чанъань. Когда они вошли в монастырь и обнаружили луки, стрелы, мечи и щиты, император разгневался и казнил монахов монастыря. Хао немедля представил доклад о том, чтобы казнить всех шрамана (монахов), сжечь все буддийские сутры и лики. Был разослан императорский указ, предписывающий осуществить повсюду то, что было совершено в Чанъани[287]. Коу Цянь-чжи был против, однако Хао его не послушался. Цянь-чжи говорил так:

— Вы будете убиты, а вся семья уничтожена!

Через четыре года так и произошло. За это время Хао не совершал преступлений, но вся его семья была предана смерти. Хао был брошен в открытую повозку и отправлен на место казни. Десять гвардейцев стояли в повозке и по очереди мочились ему в рот. Проехав так несколько ли, Хао не мог более выносить мучений и позора. Весь в слезах и стеная, он молил о пощаде. Напоследок он был подвергнут наказанию пяти степеней (клеймение лба, отрезание носа, отрубание ушей, рук и ног, кастрация и умерщвление). Никогда до него не подвергались таким пыткам и унижениям. Император также безвинно казнил наследника. Вскоре он был сам убит евнухом Цзун Аем[288]. Люди в то время считали, что это воздаяние за гонения на закон Будды.

Смотри: «История династии Поздняя Вэй»[289] и «Весны и осени Шестнадцати государств»[290].

Семейная хроника императора Юань-ди

Когда династии Лян (будущему) императору Юань-ди[291] было шесть лет, он увидел большие жемчужины в шкатулке с драгоценностями у своей матери. Он взял одну, положил в рот и случайно проглотил. Мать заметила пропажу жемчужины и предположила, что украл ее кто-то из приближенных. Она всех расспросила, но никто не признался в краже. Тогда она взяла глаз живой рыбы и сожгла его на огне, превратив в пепел, с тем чтобы навести порчу на вора. На следующее утро, когда (будущий) император Юань-ди испражнялся, жемчужина вышла наружу. Император Юань-ди ослеп на один глаз.

Смотри: «Краткие выписки из анналов династии Лян»[292].

Покойный император взывает к Сыну Неба

Император У-ди династии Чжоу[293] ел много куриных яиц, потребляя несколько штук за один присест. Был смотритель императорской кухни по имени Ба-бяо, носивший титул Равный по ритуалу[294]. Он часто обслуживал трапезы императора и пользовался расположением Его Величества. Когда династии Суй император Вэнь-ди ступил на трон, Ба-бяо оставался смотрителем императорской кухни. В годы под девизом правления Основание царствования (581—600) он внезапно умер. Однако сердце было все еще теплым, и семья откладывала похороны. Через три дня он вернулся к жизни, и, когда смог говорить, первое, что он сказал, было следующим:

— Отнесите меня к Его Величеству! У меня есть что передать ему от императора У-ди династии Чжоу!

Аудиенция была немедленно предоставлена: Ба-бяо предстал перед императором и был допрошен. Он доложил следующее:

— Вначале меня окликнули какие-то люди и приказали следовать за ними до места, где будет большая пещера в земле. Дорога, по которой мы шли, вела в эту пещеру. Как только мы оказались у входа, я увидел более ста всадников, прибывших с запада. По всему они походили на парадную свиту правителя. Вскоре высокая особа прибыла: то оказался император У-ди династии Чжоу. Равный по ритуалу поклонился Его Величеству, император молвил:

— Правитель призвал Вас сюда, чтобы быть свидетелем по моему делу. Вы лично не виновны ни в каких преступлениях.

Затем Его Величество вошли в пещеру. Туда же посланники ввели и Равного по ритуалу. Там были дворцовые ворота, ведущие во двор. Он увидел императора У-ди сидевшим с другим господином и оказывавшим ему высшие знаки почтения. Провожатые Ба-бяо поклонились господину, и тот вопрошал Равного по ритуалу:

— За все время, что Вы готовили пищу для императора, сколько белых кружков подали ему?

Ба-бяо не понимал, что значит белые кружки, и оглянулся на своих провожатых. Те подсказали, что белые кружки — это яйца, и Ба-бяо ответил:

— Император часто ел белые кружки, но никак не могу вспомнить, сколько!

— Этот человек не помнит, — обратился владыка к императору. — Тогда будем изгонять!

Император поднялся с места и выглядел очень жалким и неприкаянным. Вдруг в передней части двора появилось железное ложе и при нем несколько десятков тюремщиков-эпанов с бычьими головами и человеческими телами. Императора возложили на этот одр, и тюремщики принялись тыкать его железными жезлами. На его боку образовалось отверстие, из которого высыпались все яйца. Они были уже на уровне одра, и было их этак с несколько ху. Владыка приказал их посчитать, и, когда подсчеты были закончены, одр и тюремщики разом исчезли. Император снова сел рядом с владыкой. Владыка приказал Равному по ритуалу возвращаться и велел вывести его наружу. Когда Ба-бяо подошел к выходу из пещеры, то увидел императора У-ди, подоспевшего к нему с такой просьбой:

— Известите Сына Неба династии Великая Суй. Мы вместе служили. Мои кладовые ломились от шелков и драгоценностей. При жизни я и сам был императором, но уничтожал закон Будды. Теперь я подвергаюсь таким страшным мучениям! Прошу Вас, Ваше Величество, ради меня приобретите религиозные заслуги!

Император Вэнь-ди издал указ: каждому жителю Поднебесной пожертвовать одну монетку, радея об усопшем.

Мой дед по материнской линии Циский гун был этому свидетелем и по возвращении домой все подробно рассказал.

Раб, порадевший о своем хозяине

При династии Северная Ци жил чиновник, носивший родовое имя Лян; был он влиятелен и богат. Перед смертью он так сказал жене и детям:

— Всю свою жизнь я любил моего раба и коня. Они долго мне служили и заботились обо мне. Они знают все мои желания. Когда я умру, принесите их мне в жертву. Иначе у меня не будет никого, кто бы мне прислуживал и на ком бы я ездил.

Когда чиновник умер, родные наполнили мешок землей и задавили им раба. Через четыре дня, когда еще не был убит конь, раб вернулся с того света и рассказал следующее.

Он не пришел в сознание, когда уходил из этого мира. Вдруг он оказался у ворот казенного учреждения. Стража в воротах остановила и не пустила его внутрь. Раб провел ночь за воротами. Наутро он увидел хозяина, закованного в кандалы и в окружении охранников. Тот как раз входил в казенное учреждение. Увидев раба, он сказал:

— Я думал, что умершие могут иметь рабов. Потому я завещал доставить тебя сюда. Но теперь каждый мучается сам по себе, и мы не имеем никакого отношения друг к другу. Я сегодня же доложу о твоем приходе чиновникам, и они должны тебя освободить.

Пообещав, он ушел. Раб стал подсматривать из-за защитной стенки (экран перед дверью или воротами) и увидел чиновника и охранников.

— Сколько жира выдавили из него вчера? — спросил чиновник.

— Восемь шэнов, — был ответ.

— Возьмите его еще раз с собой, — приказал чиновник. — И выдавите из него еще один ху и пять доу.

Хозяина утащили прочь до того, как он успел что-нибудь вымолвить. На следующее утро хозяин пришел вновь и с извиняющимся видом обратился к рабу:

— Сегодня я все Вам расскажу.

Хозяин вошел в присутствие и спросил охранников, будут ли они добывать жир, и те ответили, что не будут. Когда чиновник спросил об этом у главы канцелярии, тот ответил:

— Три дня после смерти этого человека его семья приглашала монахов на постную трапезу. И когда раздались голоса чтецов сутры, наши железные жезлы вдруг рассыпались. Так мы потерпели неудачу.

Чиновник приказал:

— Выведите его вон!

Тогда хозяин обратился к чиновнику с просьбой освободить раба. Чиновник приказал отпустить и раба. Они оба вышли за ворота, и хозяин попросил передать на словах жене и детям следующее:

— Благодарю вас за совершенные ради меня благодеяния. Я избежал великих мучений, но свободен не совсем. Если вы сможете впридачу изготовить копию «Лотосовой сутры» и образ Будды, то я надеюсь спастись. Отныне никогда не приносите для меня жертв. Я не получу никакой пищи, а мои грехи только умножатся!

Завершив на этом разговор, они расстались.

Раб вернулся к жизни и рассказал обо всем во всех подробностях. В тот же день семья устроила монашеское собрание и совершила испрошенные благодеяния. Всей семьей они искренне уверовали.

Мой дядя по материнской линии Гао Цзин-чжоу рассказал мне эту историю. Он слышал ее от человека из Ци.

Младенец с соколиным клювом

Династии Суй Высшая опора государства (наиболее почетный титул сановника) Хуэйский гун из Пушани по имени Ли Куань любил поохотиться и держал несколько десятков соколов. У него родился сын, у которого вместо рта был соколиный клюв. Куань не смог его вырастить.

Хуэйский гун был отцом Ли Ми, и наше семейство состояло в родстве с ними. Я все это наблюдал в подробностях.

Мастер соколиной охоты Цзян Люэ

Династии Суй военачальник Цзян Люэ из Тяньшуй носил титул Высоко парящий орел. Он пристрастился к охоте с младых лет, был мастером соколиной охоты.

Потом он заболел и увидел стаю с тысячу птиц и все без голов. Они кружили над ложем Люэ, пронзительно взывая:

— Побыстрее отдай наши головы!

Вдруг Люэ почувствовал боль в голове; его дыхание прервалось. По прошествии долгого времени он вернулся к жизни и попросил птиц порадеть за него. Они согласились и улетели. Тогда он почувствовал себя лучше. До конца жизни он не ел мяса, не пил вина и не убивал живых существ.

Летом, когда я был в Лунъю, то повстречал там Цзян Люэ. Ему было за шестьдесят, и он рассказал мне эту историю.

Отрок с обгоревшими ногами

В начале годов правления династии Суй под девизом Основание царствования (581—600) в одной деревне области Цзичжоу (совр. пров. Хэбэй) жил отрок тринадцати лет. Он часто крал куриные яйца у соседей, пек в золе и ел.

Рано утром, когда жители деревни еще спали, отец отрока услышал, что стучат в ворота и зовут мальчика. Отец приказал ему открыть ворота, и мальчик увидел человека.

— Тебя требует начальство, — сказал тот.

— Если меня вызывают на работу (трудовая повинность), — сказал в ответ отрок, — то я должен пойти в дом, взять одежду и пищу.

— Обойдешься и так, — посыльный больше не стал с ним говорить и повел за деревенские ворота.

К югу от деревни была тунговая плантация, а за ней — вспаханное, но еще не засаженное поле. В это утро отрок вдруг увидел справа от дороги небольшую крепость. По всем четырем сторонам в ней были очень красивые ворота и башни красного и белого цвета.

— Ведь здесь ничего не было! — воскликнул изумленный отрок. Посыльный прикрикнул на него и приказал идти молча. Он повел отрока к северным воротам города-крепости и приказал войти. Как только отрок переступил порог, ворота внезапно закрылись. Отрок не увидел ни единого человека: все пространство внутри крепости было пусто. Земля была по самую лодыжку покрыта слоем раскаленных углей, смешанных с прахом убиенных. Отрок завопил, застонал от боли и бросился к южным воротам. Но ворота тотчас закрылись, когда он к ним приблизился. Отрок помчался к восточным, затем к западным и, наконец, к северным воротам, но каждый раз было то же самое. Ворота были открыты, но тотчас закрывались при его приближении.

Когда весь деревенский люд — мужчины и женщины, стар и млад вышли на работу, то посредине вспаханного поля увидели отрока. Его уста издавали звуки, подобные крикам птицы; он носился из стороны в сторону. Люди говорили между собой:

— Этот отрок, видно, сошел с ума. С утра пораньше носится здесь без передыху.

Когда пришло время полдника, сборщики тутовых листьев вернулись домой. Отец спросил, не видели ли они его сына.

— Он к югу от деревни носится туда-обратно, — отвечали сборщики. — Мы позвали, а он не идет.

Отец вышел за околицу и издали увидел бегающего сына. Он громко позвал его по имени, и отрок тотчас остановился. Крепость с ее человеческим прахом вмиг исчезла. Все, что предстало взору отца — это сын, рухнувший на землю. Обливаясь слезами, он рассказал о том, что случилось.

Когда осмотрели ноги отрока, то выяснилось, что в верхней части они слегка опалены, а ниже колен — изжарены до самого мяса. Отрока отнесли домой и принялись лечить от раны. Бедра удалось вылечить полностью, но ниже осталась только сухая кость. Соседи, узнавшие о случившемся, пошли посмотреть то место, где носился отрок. Следы его ног были отчетливо видны, но не было следов ни пепла, ни пламени. Тогда деревенский люд — и мужчины и женщины, и стар и млад — все как один принесли обеты и в строгости их соблюдали.

Был досточтимый монах из Цзичжоу по имени Дао-хуэй. Он и рассказал мне эту историю. То была его соседняя деревня.

Жестокий тюремщик

В годы правления династии Суй под девизом Великие деяния (605—616) жил в столице (Чанъань) тюремщик, имя которого утеряно. Был он жесток, и заключенные не выносили его пыток. Тюремщик же полагал сие приятной забавой.

Потом у него родился сын. На его плечах и под подбородком был кусок мяса в форме нашейной колодки-канга. У ребенка совсем не было шеи; он не мог ходить и через несколько лет умер.

Жена, упавшая с неба

В годы правления династии Суй под девизом Великие деяния жил человек из Хэнани. Его жена ухаживала за свекровью без должной почтительности. Свекровь была слепа на оба глаза, и жена нарезала земляных червей, подав ей в качестве тушеного мяса. Свекрови показался вкус мяса несколько странным, и она припрятала маленький кусочек, чтобы потом показать сыну. Когда сын вернулся и увидел, что это за мясо, он потащил жену в уездную управу. Но по дороге туда ударил гром, и жена улетучилась.

Вдруг она упала с неба. Ее тело и одежда остались прежними, но на месте головы была голова белой собаки. При этом она могла говорить, и когда спросили, что с ней случилось, она ответила:

— Я не была почтительна к родителям и вот так наказана небесным божеством.

Муж послал ее в управу. Одно время она клянчила еду на рынке. Что с ней стало потом, неизвестно.

Расплата за скаредность

Отец Бянь Ши-юя из Янчжоу в награду за усмирение династии Чэнь удостоился от династии Суй титула Равный по ритуалу. Он был от природы очень скуп. Однажды он нанял мастеров на постройку дома, но ничего не заплатил. Когда работники стали требовать денег, старший Бянь высек их. Работники обозлились.

— Раз уж Вы мне задолжали, — пригрозил один из них, — то после смерти непременно станете моим быком.

Прошло какое-то время: старший Бянь умер, а корова работника отелилась желтым бычком. У бычка была черная метка, которая полностью опоясывала его поперек туловища. Она выглядела, как пояс у чиновника. На левой ноге у него была белая метка, скашивающаяся внизу. Она была в точности в форме жезла, полагающегося сановнику при аудиенции. Хозяин так покрикивал на бычка:

— Досточтимый Бянь! Зачем Вы нарушили данное мне слово?!

Теленок подгибал две передние ноги и стучал по земле головой. Ши-юй попытался было купить теленка за сто тысяч монет, но хозяин не согласился его продать. Когда бык сдох, его сожгли.

Чэнь То рассказал мне эту историю.

Ослиная шкура ценою в жизнь

Жил в столице (Чанъань) Инь Ань-жэнь. Его семья была из самых богатых и давно попечительствовала монахам монастыря Врата милосердия. В первом году под девизом правления Всеобщее спокойствие (617) в их доме остановился гость. Этот человек увел и убил чужого осла, оставив Ань-жэню его шкуру.

В третьем году под девизом правления Надежное призрение (629) Ань-жэнь встретил на дороге одного господина, который сказал ему так:

— Меня послал мой начальник предупредить Вас. Завтра прибудут посланники с того света и Вы умрете.

Ань-жэнь перепугался и кинулся прямиком в монастырь Врата милосердия. Там он сидел в зале Будды неотлучно. На следующее утро ближе к завтраку появились три всадника и несколько десятков пеших при оружии. Они вошли в монастырь и, издалека увидев Ань-жэня, стали звать его выйти. Не откликаясь на их призывы, тот еще усерднее сосредоточился на мольбах Будде и чтении сутр.

— Мы должны были прийти за ним вчера, — говорили духи между собой. — А теперь он совершил все эти благие деяния! Как же можно его забрать?!

Они все ушли, оставив одного стоять на страже. Стражник объяснил Ань-жэню:

— Вы как-то убили осла, и теперь он подал на Вас жалобу. Вот почему мы и пришли Вас арестовать. В конце концов Вам устроят с ним очную ставку. Так не лучше ли Вам сразу пойти с нами?!

Стоя на почтительном отдалении от стражника, Ань-жэнь отвечал:

— Был когда-то вор, который и убил осла, а затем отдал мне его шкуру. Не я убил осла! Так почему пришли за мной?! Будьте любезны вернуться и от моего имени сказать ослу так: «Я не убивал Вас, но буду радеть за Вас. Вам же будет польза, если отпустите меня!»

Охранник согласился выполнить его просьбу.

— Если осел откажется, я приду завтра, — сказал он, — но если согласится, не приду.

Охранник ушел и не вернулся на следующий день. Ань-жэнь принялся совершать благие деяния, радея за осла. Вся семья приняла обет есть только растительную пищу.

Все это рассказал мне Лу Вэнь-ли[295]. Ань-жэнь теперь еще жив.

Овца с белой головой

Есть обычай на рынках Чанъани: после Нового года чередой идут пиршества, на которые по очереди приглашают друг друга. Это называется «передать место».

На Восточном рынке была очередь дать пир ученому мужу Чжао, мастеру каллиграфии. Одному гостю раньше всех понадобилось в отхожее место, и он неподалеку увидел на крупорушке юную девушку. Было ей тринадцать-четырнадцать лет. Она была одета в темную юбку и белую курточку, а на ее шее была веревка, привязанная к опоре крупорушки. Всхлипывая, она обратилась к гостю со словами:

— Я дочь хозяина. Когда я была жива, то украла сто монет у родителей, желая купить румяна и пудру. Прежде чем умереть, я спрятала деньги в северном углу кухонной стены. Так и не воспользовавшись этими деньгами, я была осуждена за то, что их украла. Должна я теперь искупить вину перед родителями ценой моей жизни.

Девушка умолкла и превратилась в серого барана с белой головой.

Гость был в полной растерянности и сообщил о виденном хозяину. Хозяин спросил, как девушка выглядела. Выяснилось, что это и на самом деле его младшая дочь, которая умерла два года назад. Отправившись домой, каллиграф Чжао обнаружил деньги в стене кухни. И по всему они находились там долгое время. Овцу отдали монахам в монастырь. Никто в семье более никогда не ел мяса.

Об этом происшествии рассказал мне Лу Вэнь-ли.

Язык за язык

В годы под девизом правления Воинственная добродетель (618—626) Пань Го из столицы, еще не вступивший в совершеннолетие, был мелким служащим в водном ведомстве. Однажды, вернувшись домой после службы, он и еще несколько его приятелей пошли погулять в поле. В зарослях травы юнцы натолкнулись на заплутавшего барашка; тот стоял и ел траву. Го и его юные приятели поймали и потащили его домой. Однако на полпути барашек стал блеять. Го стал опасаться, что хозяин барашка окажется рядом, и вырвал ему язык. После этого барашек не издавал ни звука. Той же ночью его зажарили и съели.

Год спустя язык Го постепенно начал уменьшаться до тех пор, пока не исчез полностью. Он подал прошение об отставке. Однако Чжэн Юй-цин, начальник по найму уезда Фупин (на территории совр. пров. Шэнси), засомневался, не вводят ли его в заблуждение, и приказал юнцу открыть рот, чтобы удостовериться. Языка совсем не стало, но если пристальнее вглядеться, то там еще оставался пупырышек этак с горошину. Когда же Юй-цин стал расспрашивать Го о случившемся, то тот удивительным образом смог доложить все без утайки. В уездной управе ему дали наставления по совершению благодеяний в пользу барана. Тогда Го принял Пять обетов и во множестве совершал добрые дела.

Год спустя язык начал постепенно расти и через какое-то время стал обычных размеров. Го пошел к уездному начальнику, и тот произвел его в деревенские старосты.

В девятнадцатом году правления под девизом Надежное призрение (644) Чжэн Юй-цин был цензором судебной палаты внешних расследований и лично сообщил мне об этом.

Матушка в обличии осла

В годы правления династии Суй под девизом Великие деяния (605—616) жил человек из Лояна. Он был из рода Ван и соблюдал пять обетов. Он время от времени рассказывал о событиях, которые еще не произошли. Вся деревня почитала Вана-Пять обетов и верила его предсказаниям. Однажды утром он ни с того ни с сего сказал:

— Сегодня появится человек и даст мне осла.

В полдень пришел человек и привел осла. Проливая слезы, он рассказал следующее.

Отец умер, когда он был мальчиком. У матери-вдовы остались сын и дочь. Мать умерла после того, как выдала дочь замуж. Это было больше десяти лет назад. В День холодной пищи[296] младшая сестра вернулась в дом. В доме несколько лет держали осла. По обычаям Лояна полагается в День холодной пищи доставлять на могилы предков вино и пищу для совершения жертвоприношений. Юноша сел на осла и отправился к могилам к востоку от реки Ишуй (близ Лояна впадает в реку Ло). Когда они пришли к реке, осел заупрямился: ни в какую не хотел переправляться. Юноша плетью исхлестал его голову и морду до крови. Когда они прибыли к могилам, человек отпустил осла и совершил жертвоприношения. Осел вдруг пропал, но потом вновь появился на прежнем месте.

Тем временем сестра оставалась одна в доме старшего брата. Вдруг она увидела, как входит в дом матушка. Голова и лицо были у нее в крови, а вид измученный. Обливаясь горькими слезами, матушка причитала:

— При жизни я скрыла пять шэнов зерна от брата и отдала их тебе. В воздаяние за этот грех я на пять лет получила обличье осла, дабы вернуть долг твоему брату. Сегодня он хотел перейти реку Ишуй. Было глубоко, и я испугалась. Но твой старший брат принялся бить меня плетью, поранив голову и лицо. Когда мы собрались в обратный путь, он вознамерился хлестать меня плетью еще больнее. Потому я и прибежала к тебе. Срок моего воздаяния заканчивается. За что же он меня мучает?!

Матушка умолкла и сразу исчезла. Дочь долго искала матушку, но так и не нашла; только в памяти дочери остались матушкины раны.

Старший брат вернулся домой, и сестра пошла проведать осла: ссадины и раны на его морде были такими же, как и на лице у матушки. Обливаясь слезами, дочь обняла осла. Полагая сие странным, брат спросил, что случилось. Сестра рассказала обо всем: о том, как сначала осел не желал переходить через реку, и о том, как он исчезал и вновь появлялся. Все подтвердилось. Брат и сестра обнялись, стали плакать и рыдать, а осел кричал, роняя слезы.

Осел перестал пить воду и есть траву. Брат и сестра, преклонив колени, умоляли его поесть травы, если он действительно их матушка. Осел немного поел ради них, но совсем немного. Ни брат, ни сестра не ведали, как дальше быть. Тогда-то брат взял зерно и бобы и отвел осла к Вану-Пять обетов.

После этого осел начал есть и пить. Когда он умер, сестра забрала труп и захоронила.

Лицо на спине

При династии Суй жил уроженец Цзяннани (земли к югу от Янцзы) ученый муж из чиновного сословия Кан Бао. Он был смолоду образован и воспитан. В девятом году под девизом правления Великие деяния (613) Ян Сюань-гань[297] поднял мятеж. Бао через старшего брата был замешан в заговоре и приговорен к смерти, однако бежал и скрывался в столице.

В десятом году Бао отправился в ведомство императорских архивов на поиски старого друга. В это время император Ян-ди[298] не был в резиденции, и все ворота Императорского города были закрыты кроме одних — Аньшанмэнь. Войти или выйти из города можно было только через них. Проходя через ворота, Бао встретился со старым знакомым Цэном. Цэн был также из Цзяннани и в отсутствие императора исполнял обязанности главного в столице. Увидев Бао, он заговорил с ним и расспросил, как тот поживает. Поскольку Бао был с ним близко знаком, то рассказал все без утайки. Затем они распрощались, и Бао вошел в императорский город. Цэн послал нескольких сыщиков догнать его и арестовать. Как только Бао вошел в ведомство императорского архива, преследователи настигли его и арестовали, дабы передать властям.

В это время помощником главы ведомства императорского архива был Ван Шао — старый знакомый Бао. Он не хотел его казни и остановил сыщиков.

— Я давно знаю Кан Бао. Этот господин не Кан Бао, — утверждал он. Бао понял его намерения и подтвердил:

— Так и есть! Я южанин, бежавший от повинностей.

Шао освободил Бао и велел скрыться. А сыщики, посланные арестовать Бао, вернулись ни с чем и доложили обо всем Цэну. Цэн остановил Бао у тех же ворот Аньшанмэнь и арестовал. Зная, что ему не удастся спастись, Бао так сказал Цэну:

— Я участвовал в заговоре против правительства, и смерть — мой удел! Но ведь я ни в чем не виновен перед Вами! Мы с Вами старые друзья. Но Вы не только не помогли мне, но поступаете таким вот образом! Если умерших не лишают памяти, я непременно отплачу Вам!

Скоро Бао был казнен. Несколькими днями позже Цэн вышел из дома в квартале Великое спокойствие и направился к месту службы. Проходя через квартал Доброе согласие, он увидел в западных воротах Бао. Тот восседал на коне; на нем была великолепная шапка и одежды; его сопровождали двое в темных одеяниях.

— Моя жизнь завершена, — сказал он Цэну. — А ведь у меня оставалось около трех лет, когда Вы так со мной поступили. Теперь я главный регистратор в преисподней гор Тайшань и уже подал прошение в Небесное ведомство, дабы убить Вас в воздаяние за мою смерть.

Цэн пал ниц перед Бао и умолял простить свой грех. Он просил позволить совершить благие деяния в пользу Бао. Бао согласился и внезапно исчез. Через несколько дней на том же месте он вновь встретился с Шао.

— Итак, я пришел убить Вас, — промолвил он. — Однако я отпускаю Вам еще семь дней на совершение благих деяний. Когда настанет Ваш смертный час, я приду и возьму Вашу голову. Чтобы никто в этом не усомнился, да будет ваше лицо после смерти на спине!

Цзэн испугался, вернулся домой и принялся совершать благодеяния. В назначенный срок он умер, а его лицо оборотилось на спину, как и обещал Бао.

Об этих событиях рассказал близкий друг Кан Бао.

Смерть супругов Вэй

В годы под девизом правления Воинственная добродетель (618—626) жил муж из Линьцюна, носивший родовое имя Вэй. Он и его жена поклялись никогда не расставаться. Через несколько лет жена утратила расположение мужа. Женщина пылала гневом и стала грозить мужу. Вэй убоялся угроз жены и удушил ее. Через несколько дней тело Вэя стало зудеть, вскоре покрылось ранами и язвами, а затем он умер.

Эту историю рассказал мне Вэй Сяо-се, который был двоюродным братом покойного.

Визит к Дунхайскому гуну

В первом месяце шестого года под девизом правления Надежное призрение (632) Ма Цзя-юнь из Вэйцзюня (на территории совр. пров. Хэбэй) был у себя дома. Однажды вечером он вышел из главных ворот и вдруг увидел двух всадников. Они спешились под деревом за воротами. Цзя-юнь спросил, кто они такие, и те ответили, что посланы Дунхайским гуном[299] пригласить господина Ма. Цзя-юнь был учен и очень знаменит в своей округе. В доме бывали государевы посланники и знатные гости, приглашавшие к себе с визитом. Когда он услышал об этом приглашении, то не посчитал его обычным.

— У меня нет коня, — сказал он, однако, посланникам.

Посланник подвел к нему коня.

— Этот конь для Вас, господин Ма, — сказал он.

Тогда Цзя-юнь сел на коня, стоявшего под деревом, и тронулся в путь. На самом же деле он упал и лежал ничком под деревом. Тотчас он оказался у казенного учреждения. Перед Цзя-юнем были большие ворота, за которыми находились несколько сотен мужчин и женщин, судя по всему, просители. Среди них была женщина — давняя знакомая Цзя-юня. Она была женой господина Чжан Гун-цзиня из того же округа, что и Цзя-юнь; ее девичье имя — Цуй. В руках она держала документы.

— Вы узнаете меня, господин Ма?! — спросила она. — Мы часто виделись. Ведь Вы бывали у моего супруга, главнокомандующего Чжана. Главнокомандующий вероломно убил меня, не имея на то никаких оснований. Я подавала на него жалобу в Небесное ведомство. Уже прошло три года, однако Владыка Небес и Правитель-Ван покровительствуют Гун-цзиню. Мою жалобу постоянно отклоняли. Сегодня, однако, мне удалось довести свое дело до сведения чиновников, и они должны были уже послать за ним. Ему здесь самое место! Я думала, что только одну меня невинно погубили. Почему Вы здесь, господин Ма?!

Цзя-юнь знал, что госпожа Цуй была убита. Повстречавшись с ней, он уразумел, что и сам мертв. Посланник повел Цзя-юня к воротам, однако привратник не пропустил их.

— Владыка почивает, — сказал он. — Пока вы не сможете его видеть. Будет лучше отвести этого господина в апартаменты сановника Хо, ведающего наложением наказаний.

Увидев сановника Хо, Цзя-юнь признал в нем Хо Чжана, главного секретаря временной администрации области Ичжоу. Тот пригласил Цзя-юня сесть и пояснил суть дела:

— В нашем ведомстве отсутствует секретарь. Прослышав о Ваших талантах, Дунхайский гун пожелал Вас на эту должность.

— Моя семья бедна, — отвечал Цзя-юнь. — Моя жена и дети не смогут сами себя содержать. Буду признателен, если Вы замолвите словечко, чтобы освободить меня от этой должности.

— В таком случае Вы можете сослаться на то, что не обладаете необходимыми познаниями, — посоветовал Чжан. — А потом по ходу дела я помогу Вам.

Тем временем явился гонец и известил, что владыка пробудился от сна, и Цзя-юня отвели к нему. Цзя-юнь увидел господина, восседающего в присутственном месте. Был он небольшого роста, плотного телосложения и черен лицом. Он приказал Цзя-юню подойти и сказал:

— Мы наслышаны о Ваших талантах и учености и хотели бы предложить Вам место секретаря. Готовы ли Вы занять эту должность?

Цзя-юнь стал кланяться и отказываться:

— Это великая честь для меня! Однако я только сельский житель с глухой окраины, который талдычит классические книги юным неучам. У меня нет надлежащих способностей, чтобы исполнять должность секретаря.

— Вы знаете Хо Чжана? — спросил владыка.

— Да, знаю, — отвечал Цзя-юнь.

Хо Чжан был призван и расспрошен о талантах Цзя-юня.

— Когда я был жив, — отвечал Хо Чжан, — мне было известно о его познаниях в классических книгах. Однако я никогда не видел, чтобы он занимался сочинительством.

— Кто преуспел в сочинительстве? — осведомился владыка.

— Чэнь Цзы-лян[300] — превосходный сочинитель, — ответил Цзя-юнь.

— Отпустить господина Ма, — велел владыка и приказал привести Чэнь Цзы-ляна.

Цзя-юнь откланялся и вышел. Когда он прощался с Хо Чжаном, тот попросил передать одному из своих домашних — Сань-гоу на словах следующее:

— Когда я был при смерти, то велел тебе продать мою лошадь и построить ступу. Почему ты продал лошадь и забрал деньги себе?! Побыстрее построй ступу, как я и учил тебя!

Сань-гоу, которому предназначались слова Хо Чжана, был его сыном.

Цзя-юнь поинтересовался:

— Я только что видел жену главнокомандующего Чжан Гун-цзиня. Кто этот Владыка Небес, о котором она упомянула?

— Он деревенский приятель Гун-цзиня и звали его Ван-Пять обетов. После смерти он стал Небесным Владыкой. Он часто спасал Гун-цзиня, и только потому тот так зажился. Однако на этот раз ему, кажется, не спастись.

Затем они распрощались. С Цзя-юнем послали провожатого. Когда они достигли едва приметной узкой тропинки, проводник рассказал, как дойти до дому. Цзя-юнь ступил на тропу и вернулся к жизни.

По прошествии долгого времени он очнулся. Была середина ночи. Жена и дети сидели вкруг него и лили слезы. Цзя-юнь рассказал им обо всем, что с ним случилось.

В седьмом месяце того же года Чэнь Цзы-лян из Мяньчжоу внезапно умер. По прошествии ночи он вернулся к жизни и поведал о том, как виделся с Дунхайским гуном, пожелавшим взять его на службу секретарем. Чэнь Цзы-лян отклонил предложение, сославшись на свою безграмотность. В округе У был другой Чэнь Цзы-лян, который был хорош в сочинительстве. Было приказано одного освободить, а другого доставить. В следующем году Чэнь Цзы-лян из У внезапно скончался. Умер также Чжан Гун-цзинь.

Однажды, уже после того, как эти двое умерли, Цзя-юнь прогуливался в компании нескольких приятелей. Вдруг Цзя-юнь увидел одного из служащих загробного ведомства. Цзя-юнь перепугался и поспешил ему навстречу, всем своим видом выражая подобострастие и преданность. Спустя какое-то время он пришел в себя, и попутчики спросили, кто это был.

— Я только что виделся с посланником Дунхайского гуна, — пояснил Цзя-юнь. — Он сказал, что направляется в Ичжоу за одним человеком, а потом сообщил следующее: «Цзы-лян подал на Вас совсем не пустяковую жалобу. Хотя глава ведомства уложения наказаний Хо и поручился за Вас, но Вам все равно не удалось бы просто так отделаться. Спаслись Вы только тем, что за выкуп освободили живых существ».

Цзя-юнь недавно побывал в Шу (совр. пров. Сычуань). Тамошние рыбаки осушили озеро, чтобы поймать рыб. Цзя-юнь только что получил от своих учеников несколько десятков пи (штук) шелка. На этот шелк он купил рыбу в озере и выпустил ее. Это и было то самое «освобождение за выкуп живых существ».

В годы под девизом правления Надежное призрение (627—647) император пребывал в Девятиярусном дворце и был извещен об этих событиях. Его Величество поручил помощнику главы собственной канцелярии Цэн Вэнь-бэню их расследовать. Вэнь-бэнь записал все происшедшее во всех подробностях и подал доклад на высочайшее имя.

Цзя-юнь стал наставником-боши (всеученейший муж; ученая степень) в Высшем училище знатных отпрысков государства. Он скончался на службе.

Приговор загробного суда по делу Кун Кэ

В первые годы под девизом правления Воинственная добродетель (618—626) при управлении военного наместника в Суйчжоу (на территории совр. пров. Сычуань) жил начальник канцелярии по имени Кун Кэ. Он умер от внезапной болезни. Через день Кэ вернулся к жизни и рассказал следующее.

Кэ был взят под стражу и доставлен в казенное учреждение, где был допрошен по поводу убиения двух водяных буйволов.

— Я не убивал, — ответствовал Кэ.

— Ваш младший брат утверждает, что Вы убили их! — возразил чиновник. Вызвали младшего брата, который был мертв уже несколько лет. Он вошел в кандалах и нашейной колодке-канга.

— Верно ли то, что старший брат убил буйволов? — обратился к нему чиновник с вопросом.

— Моего старшего брата послали усмирить злодеев-лао[301], — приступил к ответу младший брат. — На их потребу он велел мне убить буйволов. Я только исполнял приказ брата и не убивал буйволов по своей воле.

— Это правда, — подтвердил Кэ. — Это я приказал убить буйволов на потребу лао. Однако это дело государственной важности! Как же можно вменять его в вину мне одному?!

Чиновник торжественно изрек:

— Вы убили буйволов на потребу лао, но при этом желая поставить себе в заслугу умиротворение варваров. Вы домогались должностей и наград, искали личную выгоду! Как же можно считать это государственным делом?!

Младшему брату чиновник сказал:

— Мы долго держали Вас у себя, чтобы Вы дали показания по делу Вашего брата. Теперь он признался в том, что велел убить буйволов. Вы не совершили преступления, будете освобождены и допущены к новому рождению.

Только чиновник закончил говорить, как младший брат исчез, не успев вымолвить ни единого слова благодарности.

Чиновник вновь сосредоточил свое внимание на Кэ.

— Почему Вы в другой раз убили двух уток? — грозно спросил он.

— Я был тогда начальником уезда, — оправдывался Кэ. — Я убил тех двух уток в подарок официальным гостям. Разве это мое преступление?!

— У официальных гостей имелась собственная провизия и без Ваших уток, — возразил чиновник. — Убив уток с тем, чтобы поднести их в подарок, Вы хотели заполучить известность в высоких кругах! Если не Вы совершили преступление, так кто же?! — заключил по этому делу чиновник и продолжил свои расспросы. — А почему Вы убили шесть куриных яиц?!

— Обычно я не ел куриные яйца, — вновь оправдывался Кэ. — Но я помню единственный случай: мне было девять лет, и это был День холодной пищи. Матушка дала мне шесть яиц, и я сам сварил их и съел[302].

— Пусть так, — согласился чиновник. — Но не пытаетесь ли Вы обвинить в этом Вашу матушку?!

— Разве же я посмел бы, — воскликнул Кэ. — Я же объяснил, как все происходило. Это я убил.

— Вы взяли жизнь у других, — заключил чиновник, — и должны получить по заслугам!

Тут же появились несколько десятков стражников в темных одеждах, схватили Кэ и потащили прочь. Кэ громко завопил:

— Здесь творится неправый суд!

Чиновник услышал вопли Кэ и приказал его вернуть.

— Почему же мы неправы?! — спросил он.

— Все мои преступления отмечены без каких-либо упущений. Однако не записано ни одно благое деяние. Разве это справедливо?! — вопрошал Кэ.

Чиновник обратился к главному секретарю:

— Какие же благие деяния совершал Кэ? И почему они не были отмечены?!

Главный секретарь приступил к ответу:

— Его благие деяния также есть в протоколе. Мы ведем подсчет благих деяний и прегрешений. Если благих дел больше, чем прегрешений, мы прежде выносим на рассмотрение первые. Если преступлений больше, чем благих дел, то наоборот. У Кэ благих деяний мало по отношению к преступлениям, и потому мы не предлагали их на рассмотрение.

Чиновник был вне себя от ярости:

— Почему Вы не объявили его благие деяния и не поставили его в известность, если даже он будет вначале наказан?!

Он приказал дать главному секретарю сто ударов хлыста. По окончании экзекуции с последней каплей крови, упавшей из ран на землю, главный секретарь зачитал благодеяния, совершенные Кэ в продолжение всей жизни, при этом не упустив ни одного. Чиновник сказал в заключение Кэ:

— Сначала Вы должны быть наказаны. Однако на семь дней я освобождаю Вас. Вы вернетесь домой и посвятите себя благодеяниям.

Чиновник послал с Кэ проводника, и он вернулся домой.

Кэ созвал большое собрание монахов и мирянок для совершения ритуального хожения и покаяния в грехах. Он участвовал в шествии и по порядку изложил происшедшие с ним события. Через семь дней Кэ окончательно попрощался с семьей и через мгновение умер.

Мой старший брат состоял на службе в управе Суйчжоу и был прекрасно осведомлен обо всем случившемся.

Дыни на блюде

Цзаньский гун и военный наместник в Лочжоу (на территории совр. пров. Сычуань) Доу Гуй от природы любил убивать. Когда он был помощником главы временной администрации Ичжоу (г. Чэнду в совр. пров. Сычуань), то без числа казнил начальников и рядовых воинов, а также погубил самого главу временной администрации Вэй Юнь-ци.

Зимой второго года под девизом правления Надежное призрение (628) Гуй заболел в Лочжоу очень тяжелой болезнью. Вдруг он воскликнул:

— Кто-то принес мне дыни!

Приближенные сказали, что теперь зима и никаких дынь нет и в помине. Однако Гуй вновь воскликнул:

— Блюдо прекрасных дынь! Как вы можете ничего не видеть?!

Потом он поднял взор, полный ужаса, и возопил:

— Это не дыни! Это — человеческие головы! И все они требуют мою жизнь в уплату за свои!

И еще он сказал:

— Помогите мне подняться навстречу главе Вэю (Вэй Юнь-ци)!

Замолкнув, он умер.

Слушание по делу Ван Шоу в загробном суде

Помощник начальника отдела по наложению наказаний в ведомстве государственных дел Сун Син-чжи был из Болина. Он не верил в Будду и говорил о нем с пренебрежением. В пятом месяце второго года под девизом правления Вечное великолепие (651) заболел и умер Ван Шоу — советник первого класса по судебным делам ведомства государственных дел. Через два дня Шоу вернулся к жизни и рассказал следующее.

Сразу после смерти ему явились четыре стражника и объявили:

— Мы пришли за Вами!

Шоу в сопровождении стражников вошел в большие ворота и увидел внушительных размеров приемное помещение, обращенное к северу. В западной части помещения на возвышении сидел толстый чиновник черен лицом (Ямараджа). В восточной части, также обратясь лицом на север, сидел монах, похожий на чиновника. У каждого было ложе с подушкой и длинный стол. При них была свита числом более двух сотен, юные или постарше, но все красивой наружности. У помоста восседал секретарь, отвечающий за документы. Рядом, обратясь лицом к западу, стоял господин, связанный и в шейной колодке-канга. Шоу вошел в присутствие и был тотчас связан. Секретарь взял бумагу, кисть и спросил Шоу:

— В восемнадцатом году под девизом правления Надежное призрение (644) Вы служили судебным делопроизводителем в Чанъани. Почему Вы подменили протокол по делу Ли Сюй-да?!

— Я действительно занимал место судебного делопроизводителя в Чанъани, — отвечал Шоу. — На этой должности я был в шестнадцатом году под девизом правления Надежное призрение. Однако в семнадцатом году мне посчастливилось стать хранителем при управлении земледелия. Если записи были подменены в восемнадцатом году, то я здесь ни при чем.

Толстый сановник, занимающий самое высокое положение в казенном учреждении, прочитал показания Шоу. Он обратил взор на пожилого пленника, стоящего в восточной части у помоста.

— Почему Вы наводите напраслину на невинного? — грозно спросил он.

— Я, Сюй-да, так и не смог воспользоваться отмеренным мне сроком жизни, — отвечал пленник. — И все из-за этого Шоу, подменившего протокол! Дайте мне еще пожить! Я бы не посмел вводить Вас в заблуждение!

В ответ на обвинения пленника Шоу возразил:

— Верительная бирка, подтверждающая вступление в должность в семнадцатом году, находится у меня дома. Прошу Вас, пошлите кого-нибудь за ней!

Сановник приказал трем людям из охраны Шоу освободить его от пут и послал за верительной биркой. Когда вещественное доказательство было доставлено, сановник лично с ним ознакомился.

— Обстоятельства перевода Шоу на другую должность очевидны. Ваши обвинения несостоятельны! — сказал он старому пленнику и приказал вывести его в северные ворота.

Шоу смог увидеть, что за воротами было темно и мрачно. Там было несколько крепостей с зубцами по верху стен. Это место казалось зловещим. Сановник сделал запись в документах и обратился к Шоу со словами:

— Вы невиновны и будете отпущены на волю!

Шоу поклонился и попрощался с сановником. Служка отвел его вниз к востоку от помоста. Шоу поклонился монаху, и тот с помощью особой печати поставил метку на руке Шоу.

— Вы можете идти, — отпустил монах.

Служка вывел Шоу из восточных ворот, а потом они пошли на юг, миновав еще трое строго охраняемых ворот. Через каждые из них Шоу пропускали только после тщательной проверки метки на руке. Они прибыли к четвертым воротам с двумя башнями красного цвета. Все три двери были открыты и по виду напоминали ворота большого города. Стража была очень строгой, но после проверки метки позволила Шоу пройти внутрь. Он прошел через ворота и был всего лишь в нескольких десятках шагов к юго-востоку от них, когда кто-то несколько раз окликнул его по имени. Шоу обернулся и увидел помощника начальника отдела по наложению наказаний Сун Син-чжи. Его лицо было черным-черно; голова — не покрыта; одежды — распахнуты. На нем был темно-красный (чиновничий) совсем изношенный халат; волосы — коротко острижены и не прибраны: торчали во все стороны, как у варвара. Син-чжи стоял в присутствии у возвышения под охраной воинов. К западу от возвышения находилась большая деревянная табличка с надписью: «Этот человек прошел расследование и будет доставлен к правителю для вынесения приговора». Иероглифы были большие — более чи размером и очень отчетливы. На возвышении стояли пустующая скамейка и стол, судя по всему, предназначенные для чиновника. Син-чжи смотрел на Шоу, и во взгляде его были и радость и печаль.

— Как Вы попали сюда? — спросил он Шоу.

— Сановник вызвал меня на расследование по обвинению в подлоге протокола. Обвинение не подтвердилось, и меня отпустили домой, — ответил Шоу.

Син-чжи простер руки к Шоу и молвил:

— Я был допрошен о благодеяниях, достойных награды, а я вот этими руками не мог совершить ни единого. Если не совершил деяния, достойные награды, то попадешь на суде в положение обвиняемого. К голоду, жажде и холоду добавляются страдания, которые не выразить словами. Прошу Вас, навестите мою семью! Уговорите их совершить благие деяния ради меня!

Син-чжи униженно повторил эту просьбу много раз. Шоу попрощался с ним и тронулся в обратный путь. Не успел он пройти и нескольких сотен десятков шагов, как его вновь окликнул Син-чжи. Не успели они перемолвиться, как на Шоу обрушился сановник, поднявшийся на возвышение и занявший свое место:

— Я только что расследовал Ваше дело! Кто Вы такой, что позволяете себе без спросу являться в помещение, где содержатся пленники?!

Сановник приказал охранникам заткнуть Шоу уши. Те исполнили его приказание, вытолкнули Шоу вон и велели идти прочь. Шоу поспешил уйти и вновь пришел к воротам. Страж ворот сказал:

— Ваши уши заткнуты, и Вы ничего не слышите. Позвольте, я вытащу из Ваших ушей затычки.

Охранник вытащил затычки, и Шоу мог снова слышать. Охранник еще раз проверил метку и пропустил Шоу. За воротами стояла черно-лаковая темень. Шоу не знал, куда идти. Он протянул руки на запад и на юг, но наткнулся на стену. Только путь на восток был свободен. Однако было так темно, что Шоу не решался стронуться с места. Он какое-то время стоял, не зная, что предпринять. Вдруг он рядом с собой увидел секретаря, который записывал его показания.

— Вы все еще ждете меня?! Это замечательно! — обрадовался тот. — Не могли бы Вы дать мне тысячу монет?

Шоу ничего не ответил, но про себя подумал:

— Я был по суду признан невиновным. Сановник меня отпустил домой. Почему я должен дать взятку этому секретарю?

— Вам не пристало жадничать, — меж тем продолжил секретарь. — Если бы я пораньше не передал дело на рассмотрение сановнику, оставаться бы Вам связанным еще два дня. Или не я избавил Вас от некоторого неудобства?!

После недолгой паузы секретарь уточнил:

— Мне не нужны ваши медные монеты. Я мечтаю только о бумажных. Подайте их к пятнадцатому дню сего месяца, и я приду и заберу их.

Шоу согласился и спросил, как пройти домой.

— Двести шагов на восток будет старая стена, — ответил секретарь. — Она старая, и в ней есть отверстия. Там, где увидите свет, пробейте проход и будете почти дома.

Следуя указанным путем, Шоу добрался до стены и принялся колотить по ней до тех пор, пока она не обвалилась. Пройдя через образовавшийся проход, он очутился на другой стороне.

Шоу оказался как раз у южных ворот квартала Милостивое правление, где он жил. Наконец Шоу вернулся домой. Семья оплакивала его и причитала. Шоу вошел в дверь и ожил.

В пятнадцатый день Шоу забыл отдать монеты тому секретарю. На следующий день он опять заболел и умер. Ему явился секретарь и с гневом в голосе сказал:

— Вам никак нельзя доверять! Мы договорились о дне, когда Вы дадите мне монеты. Вы же мне не дали ничего! Идемте за мной!

И он потащил Шоу за собой. Они вышли за Ворота золотого блеска. Секретарь приказал Шоу спуститься в глубокую яму. Шоу кланялся и приносил извинения. Более ста раз поклонившись, он умолил секретаря позволить изготовить монеты. Секретарь отпустил Шоу, и он вновь вернулся к жизни.

Шоу велел родственникам купить сто листов бумаги, из которых изготовил монеты в подарок секретарю. На следующий день Шоу снова заболел и умер. Снова он увидел секретаря, и тот сказал:

— К счастью для Вас, Вы смогли мне дать хоть какие-то монеты. Однако они не годятся.

Шоу вновь извинялся и просил позволить изготовить другие. Секретарь согласился, и Шоу еще раз вернулся к жизни.

В двадцать первый день месяца Шоу велел купить сто листов белой бумаги ценою в шестьдесят монет. Он изготовил монеты и вместе с вином и едой отнес на берег ручья у западных ворот квартала Милостивое правление и сжег. Он сразу же почувствовал в теле легкость и силу. К нему вернулось крепкое здоровье.

Я слышал эту историю вместе с помощником начальника отдела по наложению наказаний Лю Янь-кэ и помощником главы высшей судебной палаты Синь Мао-цзяном. Я провел на этот предмет официальное расследование в верховном суде. Мы попросили Лю призвать своего подчиненного, и когда Шоу прибыл, помощник главы Синь и другие подробно его допросили. Это и есть то, что он поведал нам.

Плата ценою в жизнь

Уроженец столицы (Чанъань) Вэй Цин-чжи был главным управляющим в ведомстве Вэйского вана[303]. У него была дочь, которая умерла еще в юном возрасте в годы правления Надежное призрение (627—649). Цин-чжи и его жена глубоко скорбели о ней.

Спустя два года Цин-чжи созвал родственников и гостей и велел забить животное для приготовления еды. Слуги купили овцу, но до того, как ее зарезали, жена Цин-чжи увидела ночью во сне покойную дочь. Та была одета, как обычно, в темную юбку и белую курточку; в волосах — две яшмовые булавки. Она подошла к матушке и, рыдая и роняя слезы, сказала:

— Я часто брала вещи для себя, не сказав ни Вам, ни батюшке. Ныне в воздаяние за эти поступки-карма я явлюсь вам овцой, чтобы отдать долг Вам и батюшке ценою своей жизни. Завтра меня зарежут. Серая овца с белой шеей — это я и есть! Уповая на Ваше материнское милосердие, я пришла полностью вверить Вам свою жизнь!

Мать тотчас пробудилась. С рассветом она вышла посмотреть на овцу. Овца на самом деле была серая, а ее шея и передние ноги сверху белыми. На голове напротив друг друга два белых пятна наподобие яшмовых булавок. Обратившись к овце, мать стонала от горя. Она велела слугам не резать овцу, мол, придет Цин-чжи и освободит ее. Вскоре пришел Цин-чжи поторопить с приготовлением пищи. Повар объяснил, что госпожа не велела резать серую овцу. Супруг пришел в ярость и приказал тотчас убить животное. Мясник подвесил овцу и собирался зарезать ее, когда прибыли первые гости. Вместо овцы они увидели девушку очень приятной наружности, взывающую к ним:

— Я дочь главного управляющего Вэя. Молю вас спасти меня!

Гости всполошились и пытались остановить мясника. Однако тот убоялся гнева Цин-чжи. Перед ним была блеющая овца и только. Он ее и зарезал.

Гости наконец расселись; была подана еда, но никто к ней не притронулся. Цин-чжи было невдомек, что происходит, и он спросил, почему они не едят. Гости рассказали все, что видели. Цин-чжи был сражен горем, заболел и долго не мог подняться.

Эта история широко известна среди мужей столицы. Глава военного приказа Цуй Дунь-ли рассказал ее мне; о том же поведал и глава приказа общественных работ Янь Ли-дэ.

Метка на ладони

Чжан Фа-и из уезда Чжэсянь, что в Хуачжоу (на территории совр. пров. Шэнси), был беден и груб: с юности не получил должного воспитания.

В десятом году правления под девизом Надежное призрение (636) он пришел в горы Хуашань нарубить дров. Там он случайно встретил монаха, сидящего в пещере в отвесной скале. Фа-и подошел и проговорил с ним допоздна. Он не мог вернуться домой и остался с монахом на ночь. Тот приготовил для Фа-и еду из веточек сосны и кипариса.

— Я, бедный праведник, живу здесь долгое время и никого не хочу знать, — сказал монах. — Когда Вы, данапати, оставите меня, не смейте никому говорить, что виделись со мною!

Монах объяснил Фа-и, что обычные люди отягощены грехами. По смерти все они рождаются на скверных стезях. Если же от чистого сердца принести покаяния, то грехи уничтожатся. Он заставил Фа-и омыть тело до безупречной чистоты, облачиться в монашеские одежды и принял от него покаяние в грехах. Утром они расстались.

В девятнадцатом году под девизом правления Надежное призрение Фа-и заболел и умер. Он был захоронен в открытом поле: семья была бедной и не имела денег на гроб. Тело Фа-и обложили хворостом, не предавая земле. Через семь дней он очнулся, разбросал хворост, встал из могилы и вернулся домой. Поначалу семья была испугана, но, убедившись в том, что он жив, обрадовалась. Фа-и рассказал о том, что с ним произошло.

После смерти за ним пришли двое. Они поднялись по воздуху в направлении на юг и прибыли к правительственным зданиям, затем вошли в большие ворота и проследовали по узкой улочке. По обеим ее сторонам были казенные учреждения с воротами напротив друг друга. Фа-и прибыл в одно из учреждений и увидел чиновника, который еще издали стал ругать конвоиров:

— Этого Чжан Фа-и из Хуачжоу должны были доставить в течение трех дней! Почему Вам понадобилось семь дней!

— В доме была злая собака, — оправдывались конвоиры. — К тому же колдун читал заклинания против духов. Нас изрядно побили!

Они обнажили свои спины, покрытые синими рубцами.

— Они должны быть наказаны за слишком долгое отсутствие, — заключил чиновник. — Дайте им двадцать ударов!

Удары были отпущены в полном количестве: кровь лилась и брызгала на землю.

— Отправьте Фа-и к регистратору! — распорядился чиновник.

Регистратор подписал и отправил надлежащие документы. Он приказал передать дело Фа-и в суд. Судья велел главному хранителю принести записи по делу Фа-и, которые составили огромную кипу и заполнили всю скамью. Главный хранитель прямо перед глазами Фа-и раскрыл и просмотрел документы. Все записи были отмечены (вычеркнуты) красной пометой. Только одна была без пометы. Хранитель переписал эту запись и прочел вслух:

— В одиннадцатом году под девизом правления Надежное призрение отец послал Фа-и на уборку хлеба. Когда Фа-и обернулся на отца, в его взгляде был гнев, и он про себя выругался. Это не есть сыновняя почтительность и заслуживает восьмидесяти ударов.

Хранитель стал заносить это решение в протокол заседания суда, но тут появился монах, с которым Фа-и прежде встречался в пещере на утесе. Монах вышел вперед, и судья поднялся ему навстречу, поинтересовавшись целью его прихода.

— Чжан Фа-и — мой ученик, — ответил монах. — Он покаялся во всех своих грехах. Все они вычеркнуты и прошли проверку в Небесной управе. Было несправедливо доставлять его сюда, лишив жизни!

— Грехи, в которых он покаялся, все помечены в этих записях, — возразил главный хранитель. — Что же касается гневного взора и ругани на отца, то это проступок, имевший место после покаяния.

— Пусть так! — настаивал на своем монах. — Но изымите эту запись и подвергните вторичной проверке! У него найдутся благие деяния, которые уравновесят этот грех.

Судья велел главному хранителю отвести Фа-и к владыке.

Дворец владыки был к востоку. Его залы были необъятных размеров, а охрана и свита насчитывала более тысячи человек. Монах, неотступно следовавший за Фа-и, подошел к владыке. Тот поднялся ему навстречу и осведомился:

— Вы, наставник, пришли на службу?

— Я по срочному делу, — ответил монах. — Мой ученик, Чжан Фа-и, был арестован и доставлен сюда. Поскольку я устранил из записей все его предыдущие грехи, он никак не заслуживал смерти.

Главный хранитель со своей стороны также сообщил владыке о прегрешении недобрым взглядом.

— Этот гневный взгляд имел место после покаяния, и не может быть прощен! — заключил владыка. — Но поскольку Вы, наставник, лично просите о нем, я могу сделать особое одолжение и освободить его на семь дней.

— Семь дней — это небольшой срок, — встревожился Фа-и. — Я боюсь не застать Вас, наставник, по возвращении сюда. Позвольте, наставник, остаться с Вами?!

— Семь дней — это семь лет, — шепнул ему монах. — Побыстрее уходите!

И все же Фа-и настоятельно просил остаться с монахом. Тогда монах попросил у владыки кисть и написал один иероглиф на ладони Фа-и. Еще он попросил у владыки печать и приложил к тому же месту, при этом повторив:

— Побыстрее уходите! Возвращайтесь домой и совершайте благие деяния! Если не застанете меня, когда прибудете сюда в последний раз, то покажите печать владыке. Он будет благосклонен к Вам.

Фа-и раскланялся и ушел. Монах послал слугу проводить его до дому. В доме (могиле) было темным-темно. Фа-и не решался войти внутрь. Проводник подтолкнул его сзади, и Фа-и вернулся к жизни. Фа-и очнулся, а вокруг земля, но при этом было как-то светло и свободно. Он растолкал лежащую на нем груду и смог подняться из могилы.

Фа-и пошел в горы, чтобы жить там с монахом, предаваясь религиозному совершенствованию. Метка от прикосновения печати к ладони была неразличима: ее скрывает незаживающая рана. Фа-и жив по настоящее время.

Лунсийский ван Бо-ча жил неподалеку от Фа-и и знал эту историю во всех подробностях. Он и рассказал ее мне.

Лю Чжи-гань, ходивший на службу в загробный суд

В начале годов под девизом правления Надежное призрение (627—649) Лю Чжи-гань из Хэдуна был начальником уезда Чанцзюйсянь, что в Синчжоу. Однажды ночью он скоропостижно скончался, однако на день вернулся к жизни и поведал следующее.

Чжи-гань был препровожден посыльными из иного мира в большое казенное учреждение и представлен правителю. Правитель сказал:

— В моем штате появилась свободная должность. Мы сочли возможным предложить ее Вам.

Чжи-гань отклонил предложение по причине преклонных лет родителей. Он также утверждал, что его благие поступки-карма не позволяют ему тотчас умереть. Правитель провел расследование и установил, что это соответствует действительности.

— Вы пока не умрете, — согласился он. — Но не могли бы Вы временно исполнять должность судебного регистратора?

Чжи-гань согласился и поклонился с выражением признательности. Писец указал ему на вход, и они прошли в присутствие. В присутствии были пять судей-регистраторов-паньгуаней[304]: Чжи-гань стал шестым. Приемное помещение было длинным. Служащие помещались в каждом из трех его отделов; каждому служащему полагались скамья и стол. Помещение было заполнено, но в западном конце имелось свободное место, предназначавшееся для судебного регистратора-паньгуаня. Писец подвел Чжи-гань к свободному месту.

Толпа писцов принесла на подпись множество документов. Положив их на стол, они отступили по ступенькам и стали поодаль. Чжи-гань спросил, почему бы им не встать поближе, но они возразили:

— Мы издаем злой дух-ци. Нам запрещено вплотную приближаться к Вам, господин. Мы ответим на Ваши вопросы по тому или иному делу, находясь на отдалении.

Чжи-гань просмотрел документы и обнаружил, что они точно такие же, как в мире людей. Он принялся за работу, проставляя визу о вынесении приговора.

Вскоре принесли еду. Все судьи ели вместе, и Чжи-гань было к ним присоединился. Однако судьи ему посоветовали:

— Поскольку Вы здесь временно, лучше бы Вам не есть эту пищу.

Чжи-гань внял их совету и не стал притрагиваться к пище.

На закате дня писец отвел Чжи-ганя домой, а там был восход солнца. На закате за ним в дом являлся служка. Когда же они приходили в иной мир, то было утро. Чжи-гань понял, что день и ночь в двух мирах поменялись местами. Ночью он был занят в загробном суде, а днем исполнял обязанности в уездной управе. Это считалось в порядке вещей.

Однажды по прошествии года Чжи-гань находился в своем учреждении в ином мире. Он поднялся со своего места, чтобы пойти в отхожее место. В западном конце залы он увидел женщину. Она была около тридцати лет, приятной наружности, в опрятной и нарядной одежде. Она безуспешно пыталась унять слезы. Чжи-гань спросил, кто она и откуда.

— Я жена управляющего ведомством закромов Синчжоу. Меня арестовали и доставили сюда. Я разлучена с мужем и детьми, и оттого несчастна.

Чжи-гань осведомился у служащего относительно женщины, и тот сообщил:

— Чиновники доставили ее сюда, чтобы задать несколько вопросов и снять показания по делу ее мужа.

Тогда Чжи-гань сказал женщине:

— Я начальник уезда Чанцзюсянь того же округа Синчжоу. Когда Вас буду допрашивать, лучше ничего не утаивайте. Иначе призовут сюда для дополнительного дознания еще и Вашего мужа. Какой прок в том, что вы умрете оба?

— Я вовсе не желаю привлекать его к участию в даче показаний, — уверяла женщина. — Но я боюсь, что чиновники принудят меня к этому.

— Вы сумеете совладать с собой, — ободрил ее Чжи-гань. — Вам не следует ничего опасаться!

На том они и расстались.

По возвращении домой Чжи-гань отправился в главный город области к управляющему ведомством зернохранилищ. Он спросил, не больна ли его жена.

— Моя жена еще молода! — изумился управляющий. — Она никогда не болела.

Тогда Чжи-гань рассказал о том, что видел ее в потустороннем мире, описал внешность и как она была одета. Он также советовал управляющему совершить благодеяния ради нее.

Управляющий поспешил домой и там обнаружил жену, как ни в чем не бывало сидящую за ткацким станком. Поэтому он совсем не придал значения тому, что ему рассказали. Но через десять дней жена управляющего вдруг заболела и умерла. Управляющий испугался и принялся творить благие дела.

Были также два чиновника в Синчжоу, срок службы которых истек. Им предстояло вернуться в столицу за новым назначением. Они попросили Чжи-ганя:

— Вы вершите дела на потусторонней стезе. Не могли бы Вы ответить, когда и какую должность мы получим?

Когда Чжи-гань добрался до места службы в ином мире, он расспросил регистратора и сообщил имена этих двух чиновников. Регистратор ответил:

— Именной реестр опечатан в каменных архивах. Я проведу проверку, но пройдет два дня, прежде чем я смогу доложить Вам результат.

Минуло два дня, и регистратор пришел с докладом. Он полностью привел наименования должностей, которые эти двое займут уже в этом году. Чжи-гань передал содержание доклада двум соискателям. Те прибыли в столицу и получили новые назначения. Глава ведомства гражданских чинов предоставил им совсем иные должности, нежели сообщил Чжи-гань. Областные чины узнали об этом и выразили Чжи-ганю свое недоумение. Чжи-гань вновь обратился к регистратору, и тот еще раз проверил реестр.

— Все так и есть, как я говорил, — подтвердил он. — Нет никакой ошибки.

В конце концов назначения были пересмотрены в императорской канцелярии и отменены. Ведомство гражданских чинов предоставило должности, которые в точности соответствовали реестру иного мира.

Отныне всяк уверовал в Будду.

Всякий раз, когда Чжи-гань в ином мире попадались записи, касающиеся предстоящей смерти друзей, родственников и детей, он непременно сообщал им. Он побуждал их к совершению благодеяний, и многие благодаря ему спаслись.

Чжи-гань служил в должности судебного регистратора-паньгуаня уже три года, когда пришел служка и сообщил:

— Вот-вот прибудет управляющий Ли из финансового ведомства Лунчжоу. Он будет постоянно служить на Вашей должности. Вы, досточтимый, более здесь не служите!

На следующее утро Чжи-гань отправился в областной город и сообщил о случившемся правителю Ли Дэ-фэну, который послал в Лунчжоу установить обстоятельства дела на месте. Управляющий финансового ведомства был уже мертв. Справились о дате его смерти, и она приходилась на тот же день, когда служка приходил к Чжи-ганю с сообщением об отставке. Более Чжи-гань не ходил в иной мир.

Однажды Чжи-гань получил в областной управе приказ во главе охраны доставить в столицу узников. Когда они прибыли на границу с областью Фэнчжоу (на территории совр. пров. Шэнси), все четверо узников бежали. Чжи-гань был встревожен и напуган. Он четверо суток искал беглецов, чтобы снова взять их под стражу, но безуспешно. На ночь Чжи-гань остановился на постоялом дворе. Вдруг он увидел писца, которого знал по службе в ином мире. Тот подошел и сообщил Чжи-ганю:

— Вы получите всех до единого беглецов. Одного мертвого, а трое других будут схвачены в западном ущелье гор к югу отсюда и крепко связаны. Вам, досточтимый, не о чем беспокоиться!

Сказав так, писец раскланялся и удалился. Чжи-гань взял с собой воинов и отправился в западное ущелье южных гор. Там они и обнаружили четырех беглецов. Те поняли, что им не скрыться, и оказали сопротивление. Чжи-гань схватил их: одного убил, а трех других связал. Случилось так, как ему и говорили.

Чжи-гань все еще жив и служит военным помощником областного начальника в Цычжоу (на территории совр. пров. Хэбэй).

Глава ведомства императорских трапез Лю Хэн поведал мне об этом. Хэн был прежде правителем Цюнчжоу (на территории совр. пров. Сычуань), встречался с Чжи-ганем и лично его расспрашивал. Впоследствии об этом же рассказали мне цензор Пэй Тун-цзе и другие.

Ли Шоу, радеющий за собак

Военный наместник в Цзяочжоу (северная часть совр. Вьетнама) и Суйаньский гун Ли Шоу был от рождения пожалован титулом вана (наследный принц), поскольку принадлежал к императорской фамилии.

В годы под девизом правления Надежное призрение (627— 649) он оставил службу и вернулся в свой дом в столице. По природе Ли Шоу был страстный охотник. Он постоянно держал в клетке соколов и убивал чужих собак на корм этим птицам.

Потом Суйаньский гун заболел, и ему явились пятеро собак, требующих его жизнь.

— Убивал вас мой необузданный раб Тун-да! — оправдывался Суйаньский гун перед собаками. — Это не мой грех!

— Как мог Тун-да делать что-либо без Вашего соизволения?! — возражали собаки. — Ведь мы даже не крали Вашу пищу! Мы только проходили перед воротами, когда Вы вероломно убивали нас! Мы настаиваем на воздаянии и не уступим!

Суйаньский гун приносил извинения собакам за свои прегрешения и просил позволить ему совершить ради них благие деяния. Четыре собаки согласились, но одна белая собака была непреклонна.

— Я ничего плохого не сделала, — говорила она. — И все же Вы убили меня! Еще до того, как я умерла, меня разрезали на куски! Боль была ужасная! Испытав на себе Ваши злодеяния, могу ли я отпустить Вас подобру-поздорову?!

Вдруг появился человек и обратился к собакам с такими словами:

— Если он будет убит, то вам от этого не будет никакого проку! Если же его отпустить и разрешить творить благодеяния ради вас, не будет ли это превосходно?!

Тогда собаки согласились.

Через некоторое время Суйаньский гун вернулся к жизни, хотя все еще страдал от частичного паралича — был не в состоянии владеть своим телом и конечностями. Он совершал благие деяния в пользу собак, однако полностью так и не избавился от своего недуга.

Поведал об этом Яньанский гун Доу Юнь, который был мужем старшей сестры Ли Шоу.

Главный астролог, не веровавший в Будду

Главный астролог Фу И был из Тайюани, но в конце правления династии Суй переселился в Фуфэн (совр. город с тем же названием в пров. Шэнси). Он был всесторонне образован с юных лет, превзошел астрономию и календарные исчисления. Был он и ловкий спорщик, и любитель поддержать беседу.

Более двадцати лет в продолжение годов под девизом правления Воинственная добродетель (618—626) и Надежное призрение (627—649) Фу И служил управляющим астрономическим ведомством. Он не веровал в Будду; делая подношения монахам и монахиням, неизменно выказывал пренебрежение. Фу И опустился до того, что обращался с каменными изваяниями Будды, как с кирпичом или черепицей.

Летом четырнадцатого года под девизом правления Надежное призрение Фу И внезапно заболел и умер.

До Фу И управляющими астрономическим ведомством служили Фу Жэнь-цзюнь и Сюэ И. Сюэ И одолжил у Фу Жэнь-цзюня пять тысяч монет. Фу Жэнь-цзюнь умер, а Сюэ И так и не успел отдать ему долг. Сюэ И увидел Фу Жэнь-цзюня во сне, и они, как обычно, разговорились. Сюэ И осведомился, кому бы он мог вернуть долг.

— Ты можешь отдать их нарака-обитателю ада, — ответил Жэнь-цзюнь.

— Кто это нарака-обитатель ада? — спросил Сюэ И.

— Это теперешний управляющий астрономическим ведомством, — был ответ.

Тогда Сюэ И пробудился.

В ту же самую ночь у управляющего императорскими мастерскими Фэн Чан-мина тоже был сон. Во сне он попал туда, где находятся умершие. Фэн Чан-мин осведомился:

— Сутры толкуют о воздаянии за грехи и добрые дела. Однако мне неведомо, действительно ли оно существует?!

— Оно существует во всех случаях! — был ответ.

Фэн Чан-мин продолжил расспросы:

— Какого сорта воздаяние полагается таким, как Фу И, который был неверующим всю жизнь?

— Грехи и благие дела непременно воздаются! Фу И уже отослан в Юэчжоу (на территории совр. пров. Чжэцзян) и будет нарака-обитателем ада.

На следующее утро Фэн Чан-мин пришел во дворец и встретился с Сюэ И. Он поведал о том, что ему приснилось, а Сюэ И также рассказал свой сон о нарака-обитателе ада. Оба подивились на то, что в одну и ту же ночь им приснились сны о том же самом.

Сюэ И отдал деньги Фу И и рассказал свой сон. Через несколько дней тот скончался.

Я лично встречался с этими двумя в тронном зале, и они рассказали мне свои вещие сны.