Прежде чем увянут листья

28

Ханна Ритмюллер отправляется в гости к Ингрид и несет с собой гостинец — провесную копченую колбасу.

Дамы угощаются сладким ликером, обсуждают деревенские новости. И Ханна вдруг спрашивает:

— А когда ваша свадьба? Вы уже решили?

— Какая свадьба?

Ханна хохочет так, что колышутся все складки ее не отличающегося худобой тела.

— Ханна, поверь, ни о каком замужестве и речи не было. Не буду скрывать, мне нравится один человек, но о свадьбе мы с ним никогда не говорили.

Ханна Ритмюллер прячет глаза:

— Ходят слухи, что ты выходишь замуж. Карл принес эту новость с поля. «Наконец-то она нашла себе голубка с серебряными крылышками, — сказал он. — Одного из тех, кто не только воркует, но и поет».

— Так считают в деревне? — спрашивает Ингрид. — А ведь он всего-навсего посидел у меня два или три раза. Ах, милая Ханна, если бы это было на самом деле так…

— Говорят еще, что у него и другая есть.

— Что значит — другая? Разве ты была единственной девушкой, на которой мог жениться Карл Ритмюллер? И разве на одного Карла ты смотрела, когда была свободна и могла выбирать? Разве один человек предназначен судьбой другому прямо с колыбели? Во что же превратился бы тогда мир!

Ханна Ритмюллер бросает на Ингрид испуганный взгляд — не обиделась ли та? — и начинает прощаться:

— Желаю тебе счастья! Не забывай нас, заходи почаще.

Ингрид улыбается, хотя на душе у нее совсем невесело:

— Обязательно зайду, Ханна. Кланяйся Карлу…

Она провожает гостью вниз по лестнице до самой двери. Поднимаясь обратно, Ингрид встречает Юппа Холлера, и он приглашает ее зайти к нему на минуту.

— Есть для тебя новости, — говорит он.

— Знаю я твои новости, дядюшка Юпп, — отвечает Ингрид, в то время как Холлер достает из угла бутылку сливовицы и оплетенную соломкой бутыль черносмородинового ликера.

Хозяин наливает рюмки до краев, садится с тяжелым вздохом:

— За твое здоровье! Ты знаешь, моя невестка собирается идти работать…

— Ирена?

— Ну а кто же еще? Это большое событие: впервые одна из дочерей Шайблеров станет не только домашней хозяйкой. А все благодаря тебе!

— При чем тут я, дядюшка Юпп?

Старик отпивает глоток вина.

— И все-таки на нее повлияла ты, сама о том не догадываясь. Ведь у Шайблеров как заведено? Место женщины дома — у плиты и в постели, в крайнем случае в хлеву, если таковой имеется. Думаешь, я сочиняю… Знаешь, что Лотар обещал старой Шайблерше, когда собрался жениться на Ирене? Что всегда будет приносить домой достаточно денег для того, чтобы Ирена жила без забот и могла купить себе все, что пожелает, чтобы она имела возможность пролеживать дома бока, а не пошла бы, избави бог, на фабрику, хотя у нее имеется диплом инженера, к вящему огорчению всего шайблеровского клана. Не думай, что старый Юпп рассказывает тебе сказки… Иреночка действительно собралась работать, ты понимаешь? Я столько времени убеждал ее — и все впустую, а вот ты…

— Да что я-то сделала? Чем помогла?

— А тем, что ты у нее перед глазами каждый день, что каждый день она слышит твои разговоры, видит, чем ты занимаешься, как одеваешься, что читаешь… Поняла? Вот и нашло на нее просветление. Шайблеровские шоры наконец-то спали с ее глаз.

— Что же думает по этому поводу ваш сын?

— У него пока нет определенного мнения. А у меня будет настоящий праздник, когда я смогу пойти к старой Шайблерше и доложить: так, мол, и так, ваша дочка устроилась на работу, причем сделала это по собственной инициативе, потому что среди Холлеров никогда не водилось лентяев, а если таковой и завелся, то сумел от лени своей избавиться… — Старый Юпп снова наполняет рюмки до краев и интересуется с улыбкой: — Ну а ты? Когда я спляшу на твоей свадьбе? Первый танец уступаю жениху, а второй уж обязательно мой.

— За кого же прикажешь выходить замуж? У тебя есть для меня жених на примете?

Улыбающееся лицо Юппа Холлера покрывается тысячью веселых морщинок.

— Чем, например, моя персона для тебя не подходит? Если бы сбросить три десятка лет… А вообще-то, чего мы ходим вокруг да около? Я говорю о твоем лейтенанте.

— Что значит — о моем лейтенанте? Он вовсе не мой. У него есть другая, наверное, она ему больше подходит, чем я. Впрочем, я ее не знаю.

— Но в деревне ведь говорят, что он с ней завязал.

— В деревне много чего говорят, и тебе это известно лучше, чем мне. Все все знают, все видят, все слышат и строят предположения… Твое здоровье, дядюшка Юпп!

Они чокаются, и Юпп Холлер опять задает вопрос:

— А почему ты скрываешь от него свою любовь? Или не можешь избавиться от предрассудков? Или ты из тех, кто готов мучить себя только потому, что, мол, не пристало девушке делать первый шаг, что, мол, это обязан делать мужчина? Мне казалось, ты не из их числа. За твое здоровье!

— Ах, дядюшка Юпп! Как умно я иной раз рассуждала о любви, да и вообще сколько умных вещей о ней сказано-пересказано. О предрассудках и непреодолимой силе, о свободе выбора и о том, что любовь намертво берет в плен… А когда дело коснется тебя самой, все благие намерения рушатся, словно карточный домик. Ты жаждешь получить на него права, хочешь быть верной ему и требуешь такой же верности от него, хочешь доверять ему и ждешь доверия с его стороны. И семья уже представляется тебе не древнейшим институтом, изобретенным человечеством, не ячейкой общества, а добровольным союзом двух любящих сердец… Твое здоровье, дядюшка Юпп… Если он меня любит, сам придет. И решение он должен принять сам. Сделать это за него я не могу, да и не хочу.

— А если не придет?

— Тогда это останется моей неразрешимой проблемой.

— Ого! Рассуждая таким образом, ты вряд ли сумеешь надеть фату и отправиться в загс в ближайшее время. Иногда мне кажется, что вы, молодежь, намеренно предпочитаете сумасбродство естественности.

Она смотрит на него долгим серьезным взглядом:

— Так же, как люди вашего поколения, дядюшка Юпп. Будь здоров! Спасибо за угощение. Заходи ко мне почаще, ладно?