Прежде чем увянут листья

17

Кто посмеет утверждать, будто он знает, что такое любовь, если она приходит к нему впервые? Одним она представляется огромной морской волной, которая подхватывает и несет неизвестно куда, другие сравнивают ее с молнией, которая поражает внезапно, а иные утверждают, что она вызревает в нас исподволь, так же незаметно, как рождается и взрослеет все живущее на земле…

К Ингрид любовь приходит через ревность. В тот вечер, на который была намечена репетиция, Юрген задним числом поздравляет ее с Днем учителя и дарит книгу о музыке. Никакой другой подарок не имел бы такого скрытого смысла, как эта книга. Ингрид наблюдает за Юргеном, излагающим перед певческой группой свои взгляды на хоровое пение…

Когда Ингрид заходит в зал ресторанчика «У липы», хозяйка с любопытством спрашивает:

— Как дела? С вашим хором уже все в порядке? Уверена, лейтенант сумеет наладить дело… Кстати, вы видели его жену? Ах, какая красотка! Как говорится, все на месте…

Ингрид старается скрыть охвативший ее страх. Нет, она никого не видела, ей ничего не известно. Однако какое дело до всего этого хозяйке ресторанчика «У липы»? Это касается только ее, Ингрид.

Да, она ничего не знала. И разве вправе она упрекать Юргена? Конечно нет. Он вовсе не обязан посвящать ее в свою личную жизнь. Кого же еще упрекать? Никто не знает о ее чувствах и не должен знать. Ингрид возвращается в комнату, где продолжается репетиция, незаметно кладет в сумку подаренную книгу, лепечет какие-то извинения и прощается. Она идет к реке…

Накануне она мечтала пригласить Юргена к себе. А что получилось? Почему он ничего ей не сказал? Неужели она настолько безразлична ему? Неужели он не догадывается о ее чувствах?

С сумерками приходит внутреннее успокоение. «Я ему чужая, — думает Ингрид. — И почему он должен поверять мне свои тайны? Что ты только о себе воображаешь, Ингрид Фрайкамп?..»

В эту ночь сон долго не приходит к ней.

Утром она поднимается рано, заросшей тропой идет к школе. Великолепные краски лета ее не трогают. Во время своего «окна» она решается поговорить с директором Шперлингом, но останавливается у дверей кабинета и подсаживается к Лило. Ингрид сама не знает, что ею руководит. Может, стремление к взаимопониманию, которое обычно так необходимо женщинам, а может, просто желание не оставаться одной. Покусывая кончик карандаша, Ингрид как бы между прочим спрашивает:

— Как прошел доклад лейтенанта?

— Прекрасно! Да ты ведь знаешь.

— Ах да… Говорят, приезжала его жена.

— Какая там жена! — смеется Лило. — Знакомая, может, невеста, но только не жена.

Глаза Ингрид округляются. Не отдавая себе отчета, она спрашивает:

— Что ты говоришь? Ты это точно знаешь?

— Конечно. А что, с ним что-нибудь случилось?

Ингрид краснеет до корней волос. Ей хочется броситься Лило на шею. А та, помолчав, говорит:

— Знаешь, милая, скоро и твой час пробьет…

— Ах, спасибо тебе, спасибо…

«Скоро и твой час пробьет…» — повторяет мысленно Ингрид. Урок она проводит на подъеме, и ее настроение невольно передается ученикам. Окрыленная, она звонит Юргену и, набравшись мужества, приглашает его на вечер к себе — в знак благодарности за книгу, за цветы. Лило присутствует при этом телефонном разговоре, но хранит молчание.

— Вы точно придете?

— Конечно, если ничто не помешает.

Ингрид счастлива, счастлива как ребенок. Шагая по знакомой тропе от школы к дому, она все время напевает и скачет на одной ноге. Дома она сразу принимается наводить порядок — застилает стол свежей скатертью, стирает пыль с мебели. Потом отправляется в Бланкенау, заходит в парикмахерскую, делает покупки…

Юрген предстает перед ней совершенно неожиданным — на нем сандалии, светлые брюки и пуловер, в руках огромный букет полевых цветов.

— О! Вы сегодня в гражданском?

— Не нравится? Может, мне вернуться и надеть форму? — отшучивается он.

Ингрид смеется, берет цветы, выкладывает перед ним книги по искусству и просит несколько минут побыть в одиночестве, пока она закончит дела на кухне.

Потом они ужинают, пьют вино. Юрген хвалит угощение. Но вечер проходит не так, как она себе представляла. Лейтенант рассеян, на ее вопросы отвечает невпопад.

— У вас неприятности? — спрашивает Ингрид.

В ответ он невесело улыбается и в свою очередь задает вопрос, который звучит очень искренне:

— Вы поехали бы на край света с любимым человеком?

— Поехала бы, при условии, если бы он любил меня…

— А если бы должен был поехать он и не смог, потому что его удерживает долг?

— Тогда это ненастоящая любовь…

— Разве любовь можно измерить? Но какой мерой?

— Конечно же не мерой длины. — Брови Ингрид ползут вверх, как это бывает, когда она удивлена или взволнована. — Да и зачем ее измерять, если ты готов отдать любимому человеку все?

Юрген опускает голову:

— В моем случае это означает: или я прошу о переводе, или она должна расстаться со своей профессией…

— Я говорила лишь о принципе, — уточняет Ингрид. — Абсолютно одинаковых ситуаций в жизни не бывает…

Ее ответ злит Юргена.

— Что стоят все премудрости, если они не подходят к данному случаю! А мне нужно принять решение. Правильное, разумное…

— Вы что, упрекаете меня? — не сдержавшись, спрашивает Ингрид. — Упрекаете в том, что я не могу предложить вам патентованное средство для решения ваших проблем?

— Конечно нет. Но что же мне делать?

Ингрид встает из-за стола, подходит к окну. За окном еще светло, и все вокруг кажется удивительно легким, прозрачным, но от ближайшего луга к реке уже ползут полосы тумана.

— Я не в курсе ваших проблем, — говорит после долгого молчания Ингрид. — Может, вам трудно найти выход потому, что вы ищете его в конфронтации. А в подобных случаях, как мне кажется, нужно обязательно решать вдвоем, не в ущерб кому-либо.

— Наверное, вы правы, хотя мне это вряд ли поможет… Я пойду, пожалуй. Видимо, я порядком успел вам надоесть своей болтовней.

Ингрид не знает, как поступить. Предложить ему остаться? Перевести разговор на другую тему?

— Почему же надоели? — возражает она. — Мне хочется, чтобы вы нашли такой выход, который устроил бы вас обоих. Я провожу вас.

Вернувшись в комнату, она чувствует, что не может оставаться в одиночестве. Ей кажется, что даже стены давят. Она набрасывает куртку и бежит к реке своей любимой тропинкой, протоптанной рыбаками. «Куда же мне деться с моей любовью? Что предпринять? Что со мной будет?» — как удары крови, стучат в висках неутешные мысли. Но мелькают и другие: они не любят друг друга по-настоящему, если она не желает переезжать сюда, а он не хочет просить о переводе. И если даже им кажется, что любят, то они ошибаются…

Ингрид приходит в себя лишь на окраине Вирдорфа. Отсюда до дома час ходьбы. Ингрид идет к автобусной остановке — неказистому замшелому навесу для ожидания, где над входом тускло мерцает лампочка. Она присаживается на скамью. С безлюдной улицы, из темноты на нее опять наваливается одиночество.