Глава XVII КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ

Такой ночи почти не помнили дэншельдские старожилы. Ветер был страшный. То он носился по воздуху с порывистым ревом, то потрясал высокие трубы, срывал ставни, то заставлял немногих пешеходов, осмелившихся выйти из дома, шататься или падать. Если бы не ветер, ночь была бы так светла, как день, потому что большая, чистая луна сияла на небе, но тучи, бешено носившиеся мимо нее, постоянно затемняли ее сияние, бросая на землю мрачную тень. Даже причудливые порывы ветра, когда туч не было, как будто скрывали лучи луны и затемняли их.

Группа мужчин собралась в буфете «Отдыха Моряков». Конечно, они были укрыты от бури, но дом одной стороной выходил к морю и точно покачивался и выл вместе с ветром. Ричард Рэвенсберд, ничуть не казавшийся старше, чем в то время, когда вы его видели в последний раз, суровый, спокойный, флегматичный, как и прежде, услуживал своим посетителям и, по обыкновению, говорил весьма мало. Рэвенсберду посчастливилось в «Отдыхе Моряков». Он и его дом были безукоризненны. Он старался приобрести и приобрел уважение всего Дэншельда. Если целью его было уничтожить подозрение, связывавшееся с его именем, то он достиг ее, и даже гнездо сплетен — таможенная караульня — стало бы подозревать кого угодно в городе или в графстве виновным в том великом преступлении, только не хозяина «Отдыха Моряков».

Мистрисс Рэвенсберд стояла за прилавком. Ее обыкновенное место по вечерам было в гостиной, но гостиная выходила к морю, и она убежала оттуда, заткнув себе уши. Софи постарела, несмотря на свои щегольские чепчики. Француженки после тридцатилетнего возраста чрезвычайно скоро стареют, и мистрисс Рэвенсберд не была исключением. Она не изменилась в обращении и была так же словоохотлива и находчива в разговоре, как и прежде. У них был сын, которому они давали прекрасное воспитание в школе и который почти никогда не бывал дома. Он родился через год после их свадьбы и, по-видимому, должен был оставаться единственной оливковой ветвью. По крайней мере, Софи об этом не жалела.

Однажды, когда мальчик был очень болен корью и некоторые услужливые соседки вздумали жалеть мистрисс Рэвенсберд, что у нее нет еще детей, Софи с удивлением вытаращила глаза.

— Неужели думают, что я позволю себе мучиться с двумя детьми? Копить деньги для двух? — спросила она с негодованием. — Не такая дура!

— Как теперь здоровье, Кэтли? — спросил один из посетителей в буфете, набивая свою трубку.

Это был тот самый буфет, где мы видели как Гауторн уронил медную ложку, когда Рэвенсберд высунул голову из-за ширмы. Ширмы еще тут стояли, но были значительно расширены, огораживая только вход вроде передней. Мало комнат были столь уютными, как рэвенсбердов буфет, с хорошей мебелью и с ярким огнем в камине. Рэвенсберд, к которому обращался говоривший, не обратил внимания на его слова. Он только что подал кружку элю другому посетителю и считал полученную им сдачу.

— Я говорю, хозяин, слышали вы, как здоровье Кэтли? — повторил говоривший, владелец рыбачьей лодки и называвшийся Марлз.

— Может быть, Кэтли лучше, а может быть, и хуже, — было коротким и не весьма любезным ответом Рэвенсберда, и человек, искусный в определении тонов, мог бы подозревать, что этот предмет разговора был не весьма приятен для хозяина. — Я не мешаюсь в дела, не касающиеся меня.

— Это все равно, что сказать, зачем мешаюсь я, — добродушно сказал Марлз. — Впрочем, спросить о здоровье чуть не убитого человека, кажется, не значит вмешиваться в чужие дела. Три дня тому назад, когда я вышел в море, думали, что он при смерти.

— Трудно было вашей лодке пристать к берегу, — вмешался береговой страж. — Я был дежурный сегодня и видел, как вы трудились.

— Трудно! — повторил Марлз. — Мне никогда не приходилось быть в море в такую бурю, и ветер гнал нас прямо к берегу. Никто ничего не знает о Кэтли?

— Кэтли лучше, — сказал человек, сидевший ближе к камину. — Он чуть было не умер, когда к нему полиция пристала, заставляя присягать, что Бичер и Том напали на него. Но Кэтли присягнуть не мог, хотя сказал, что он не имеет никакого сомнения, что они оба были в этой шайке. Милорд взбешен. Говорят, что он будет строг насчет своей дичи, хотя прежде думали, что он будет снисходителен. Он сказал старику Бичеру, что его присяга ничего ее значит и что он сожалеет, что улики не весьма убедительны.

— А третий-то кто же? — спросил другой рыбак. — Ведь с ними был третий, кажется?

— Говорят. Кэтли уверяет, будто издали смотрел на них третий. Верно, караулил.

— Это, верно, был Дрэк, — заговорил Марлз. — Он и контрабандист и браконьер, ему все с руки. Я даю крону, что это был Дрэк.

— Вы проиграли бы, Марлз. Третий человек был высокий, худощавый, а Дрэк низенький и толстый. Хозяин, вас зовет хозяйка.

В самом деле послышался голос мистрисс Рэвенсберд, звавший: «Ричард! Ричард!». Рэвенсберд вышел, оставив вместо себя услуживать посетителям проворную горничную. Софи стояла в гостиной со свечой в руке.

— Ричард, я была наверху и боюсь там остаться. Дом шатается, того и гляди, что его снесет.

— Дом надежный, — возразил Рэвенсберд, — он выдержал ветры посильнее этого.

— Я не думаю, чтоб у нас был когда-нибудь такой сильный ветер. Слышишь?

Она задрожала. Рэвенсберд, который был очень добрым мужем, хотя иногда немножко строптив, взял у ней из рук свечу и велел ей сесть, придвинув стул и для себя. Через несколько времени вошла служанка.

— Просят еще элю в буфет, сэр, — сказала она. — Прикажете дать? Без двух минут одиннадцать часов.

— Ради Бога, Ричард, позволь им остаться, сколько они хотят, — вмешалась Софи. — Когда опасно, лучше быть с людьми, а в постель лечь я не осмелюсь.

— Не осмелишься лечь в постель? — с удивлением сказал Рэвенсберд. — Ну, Софи, что с тобою? Люди спят крепче при ветре.

— Я такого ветра не видывала с тех пор, как живу в «Отдыхе Моряков», — возразила Софи, за которой всегда оставалось последнее слово. — Я хотела бы, чтобы в буфете у нас сидели до утра.

Рэвенсберд воротился в буфет и сказал всей компании, что уже одиннадцать часов. Однако никто не хотел уходить и от ветра ли, ревевшего на дворе, что, конечно, увеличивало наслаждение от домашних удобств, или желая угодить жене, Рэвенсберд оказался не так суров, как обыкновенно, и не запер свою гостиницу в одиннадцать часов, а приказал еще нацедить элю. Служанка обносила эль кругом, когда вошел новый посетитель, Мичель, береговой страж. Он снял клеенчатый капюшон, который был на нем, и сел.

— Ну, Мичель, вас ветер занес сюда? — этими словами встретил его Рэвенсберд. — А я думал, что вы дежурный сегодня.

— Ветер не дал мне дежурить, мистер Рэвенсберд, так что можно сказать, он занес меня сюда, — отвечал Мичель. — Я видел, что у вас не закрыто, сквозь щели в ставнях. Ужасная ночь!

— Нечего опасаться, что лодка с контрабандой подкрадется к берегу сегодня, — засмеялась вся компания.

— Не опасайся этого, а опасайся другого, то есть, чтоб нас ветер не снес с утесов в море, — сказал Мичель, — надзиратель избавил нас от дежурства. Как страшно смотреть на волны!

— Таможенные целый день не дежурили внизу?

— Не могли стоять, — отвечал Мичель, — море могло их унести. Совершенно понапрасну ставить туда людей теперь, когда нам разрешено ходить на утесах; я боюсь одного, — прибавил он, понизив голос.

— Чего это?

— Какой-то пароход погибает. Я очень хорошо вижу издали, как некоторым из вас известно, и очень хорошо мог различить. Я указывал на него Бэкеру, но он не мог видеть ничего и думал, что я ошибся. Нет, я не ошибусь!

— И пароход погибает?

— Как же может пароход в такую бурю не погибнуть? — отвечал Мичель. — А ветер дует прямо к берегу! Помяните мое слово, если это пароход, он разобьется о скалы нынешней ночью. Я…

Голос Мичеля вдруг прервался, и вся компания разом вскочила на ноги. Тяжелый, громкий звук раздался в ушах их. Мистрисс Рэвенсберд вбежала в комнату, крича в испуге:

— Это пушка?

Если это была пушка, то она стреляла так часто и с таким звуком, какой никогда никому не приходилось слышать из пушки. Некоторые из этих испуганных посетителей слышали этот звук прежде, а некоторые не слыхали.

— Это большой колокол в замке, — проговорил Мичель. — В последний раз, когда звонили в него в набат, это было во время пожара в конюшнях, перед смертью старого лорда.

— Что такое случилось?

Вся компания выбежала на дорогу, смотря по направлению к замку и думая, что там пожар. Софи вышла вместе со всеми, придерживая обеими руками свой чепчик из настоящего кружева; служанка шла за ней, придерживая свой чепчик. Ничего не было видно страшного; но, разговаривая между собой, они кричали изо всех сил, потому что ветер заглушал их слова.

— Я хотел бы, чтоб вы замолчали хоть на минуту, — сказал Рэвенсберд. — Прислушайтесь, насколько позволяет ветер и этот громкий колокол.

Все перестали кричать и стали прислушиваться. Тут они услыхали то, что шум в буфете мешал им слышать прежде: ружейные выстрелы, каждую минуту раздававшиеся с моря.

— Это погибает пароход, — с жаром заговорил Мичель, — я знал, что это будет так. Пароход зовет на помощь, и колокол в замке для этого бьет в набат, так бывало и прежде.

В это время один из дэнских слуг показался на дороге. Его узнали по белой с красным ливрее, и все бросились к нему.

— Не останавливайте меня! — воскликнул он. — Я бегу отыскивать лорда Дэна. Погибает какой-то большой пароход; он, кажется, идет из Индии и, должно быть, везет пассажиров.

— Я так и говорил! — заметил Мичель. — Как вы могли его разглядеть? — спросил он лакея.

— Некоторым из нас послышались сигналы с моря, мы пошли на башню и рассмотрели оттуда пароход, даже видели блеск ружейных выстрелов, хотя ветер заглушал звук. Мистер Брефф приказал ударить в набат и послал меня к сквайру Лестеру за милордом.

Через некоторое время весь Дэншельд собрался на берегу, созванный набатом. Некоторые завязали себе шляпу носовым платком, другие выбежали с одним носовым платком на голове, другие совсем без всего. Пароход, постепенно гонимый ветром к берегу, был теперь ближе, и ружейные выстрелы сделались громче.

Очень ясно можно было различить при лунном сиянии, что пароход был прекрасный. Один старый моряк, имевший хорошее зрение, даже лучше, чем у Мичеля, уверял, что он его знает по постройке, что это корабль американский. Каков бы он ни был, он быстро стремился к своей погибели.

Он находился с левой стороны от того места, где стоял народ, и, по всей вероятности, должен был удариться о скалы подальше деревни, к Дэнскому замку. Ветер был настоящим ураганом, с ревом валившим с ног зрителей, волны вздымались, как горы, с хриплым ревом, и когда-то крепкий пароход трещал и стонал, поддаваясь их бешенству.

О, какая сцена происходила на пароходе! Если бы зрители с берега могли ее видеть! Страшна была бушующая стихия для зрителя, какова же она должна была быть для тех, кто находился в ее власти! Взволнованным зрителям казалось, будто они слышат крики отчаяния с несчастного парохода, а воображение, столь же живое, сколь и справедливое, изображало, как в зеркале, страшные сцены. Для тех, кто находился на пароходе, это был последний день — приближалось время, начиналась вечность, но не все были готовы встретить ее!

Два человека подошли под руку, и толпа расступилась пропустить их: лорд Дэн и Лестер. Сквайр принес ночную подзорную трубу, но ветер делал ее бесполезной.

— Да ведь он совсем близко к берегу! — воскликнул лорд Дэн с ужасом.

— Еще полчаса, милорд, и он разобьется о скалы, — отвечал один зритель.

— Боже милосердный! Как быстро он несется!

— Ребята, — сказал Лестер, обращаясь особенно к рыбакам и морякам, собравшимся тут, — неужели ничего нельзя сделать?

Единогласный сдержанный звук послышался в ответ:

— Нет!

— Если бы кто-нибудь из них, ловкий пловец, мог броситься с парохода в море и приплыть к берегу с кабельтовом, только разве одно это могло бы их спасти, — заметил один старик. — Хотя я не думаю, чтобы ему удалось: волны поглотят его прежде, чем он доберется до берега.

— А спасательная лодка? — закричал лорд Дэн.

Толпа покачала головой с сострадательной улыбкой.

— Никакая спасательная лодка не удержится в море в такую погоду.

Никогда, может быть, не представлялось более ужасного зрелища продолжительной агонии. Один, два, три раза зажигали на палубе голубоватый огонек, освещавший ярче луны толпу, собравшуюся там. Многие стояли с протянутыми руками, а между тем с берега не могли подать помощи. Люди бегали с берега на утес, с утеса на берег в тревожном, торопливом волнении и не могли сделать ничего.

Пароход приближался к утесам — приближался медленно и неизбежно. Ночь проходила, ураган ревел с бешенством, волны вздымались со страшной силой, а пароход все шел к своей погибели. Странным казалось это растревоженным зрителям: теперь, когда смерть была неизбежна, крики отчаяния прекратились.

Через два часа после того, как из замка раздался набат, пароход ударился об утес, много людей полетело через борт, и они начали бороться с волнами изо всех сил так же безнадежно, как боролся пароход. Крики раздались тогда над водою с пронзительным, жалобным звуком, и зрители повторили их; женщины на берегу упали на колени в нервном волнении и молили Бога смилостивиться над душами утопающих.

— Он разобьется в куски! Он разобьется в куски, и никакая земная помощь не спасет его! — ходили кругом хриплые слова.

В это время еще человек пробился в середину толпы; он еще не был в числе зрителей. Это был Уильфред Лестер. На нем был охотничий костюм, тот самый, в котором Мария встретила его. Пробившись без церемонии вперед, он облокотился на перила небольшой плотины и смотрел на погибавший пароход.

— Господи Боже мой! — произнес он через несколько минут. — Он, должно быть, ударился о скалы!

— Пять минут тому назад.

— Это что такое в воде? — продолжал он после некоторого молчания.

— Это тонут люди.

При этом Уильфред Лестер пришел в волнение.

— Тонут люди! — повторил он голосом, хриплым от волнения. — И вы не стараетесь спасти их! Вы помешались или только злы?

Человек, стоявший возле него, указал на вздымавшееся море.

— Пусть оно ответит вам.

— Это не ответ, — возразил Уильфред Лестер. — Где спасательная лодка?

Он обернулся с негодованием, и Лестер отошел в толпу; он не хотел последнее время встречаться с сыном. Лорд Дэн, напротив, подошел и положил руку на руку молодого человека.

— Вы взволнованы, Лестер, — спокойно заметил он. — И я сознаюсь, что это зрелище может тронуть самое стоическое сердце. Но ничего нельзя сделать. Спасательная лодка так же тут бесполезна, как воздушный шар, и ему, и ей одинаково было бы трудно добраться до парохода.

— Можно было бы попытаться, — сердито отвечал Уильфред, откидывая со лба свои растрепанные волосы, ветер у всех растрепал волосы в эту ночь. — Я говорю, что можно было бы попытаться.

— И пожертвовать жизнью тех, кто решится на эту попытку, — возразил лорд Дэн.

Уильфред Лестер не стал отвечать, а обернулся к толпе собравшихся рыбаков. Он знал всех их с детства.

— Билл Ганд, где спасательная лодка? — спросил он старика, которому на вид было, по крайней мере, лет шестьдесят, судя по морщинам его лица. — Готова она?

Билл Ганд указал пальцем на небольшую бухту, он не был словоохотлив. Спасательная лодка была прикреплена к бухте и могла быть в море через несколько минут.

— Она была готова, когда в замке ударили в набат, мистер Уильфред, — отвечал он.

— А почему вы не спустили ее на воду? — спросил Уильфред повелительным тоном.

— Не мог осмелиться, сэр, а теперь волнение еще сильнее.

— Не мог осмелиться! — с презрением повторил Уильфред, гнев которого увеличивался. — Я не знал до сих пор, что английский моряк может быть трусом; я не знал, что слова «не мог осмелиться» есть в его словаре. Я поеду в спасательной лодке; если среди вас есть такие, которые могут преодолеть страх, то пусть они едут со мною.

Он повернул к бухте, но пятьдесят голосов закричали ему вслед:

— Решиться на это будет просто безумство!

— Разве вы намерены лишиться жизни?

— И вы, и спасательная лодка будете поглощены волнами!

— Ну что ж, будем, — возразил Уильфред. — Вы это видите, — прибавил он, взмахнув рукой в направлении несчастного парохода. — Когда жизнь ваших ближних поглощается водою, когда вы видите, как они борются с безжалостными волнами, неужели вы можете колебаться и не попытаться спасти их — вы, храбрые моряки? Есть ли кто-нибудь из вас, заслуживающий этого имени!

Как заразителен пример, как драгоценно поощрение, как действует колкая насмешка! «Храбрые моряки» объявили готовность поехать в спасательной лодке и чуть ли не вся толпа бросилась за Уильфредом Лестером.

Он был проворен и уже занимался лодкой, когда подоспели к нему. Чей-то голос раздался, что мистер Уильфред не должен ехать в лодке, он не моряк. Уильфред Лестер услышал эти слова и повернул к говорившему свое прекрасное лицо. Очень бледны казались его черты при лунном свете, очень бледны, но решительны.

— Кто это сказал?

Это сказал Билл Ганд, и он признался в этом.

— Вы сегодня как будто сам не свой, Билл Ганд. Разве я стану уговаривать других к опасности, которую сам не разделю?

— Поезжайте-ка в этой лодке, мистер Уильфред, и вы не доедете до корабля живым, — закричал Билл, — да и лодке-то несдобровать.

— Может быть, но мне кажется, мы можем ожидать лучшего результата, — было ответом. — Мы помогаем доброму делу, и Господь будет с нами.

Последние слова произвели действие; из всех людей моряк больше других уповает на милосердие Божие — простодушное, детское, полное упование, которому могут позавидовать люди, считающие себя религиозными. Теперь начался спор, кто будет управлять лодкой, даже спор начал походить на ссору.

— Это моя экспедиция, — сказал Уильфред Лестер, и голос его имел ту повелительность, которая вызывается подобными минутами. — Если бы не я, никто на это не решился бы, не лишайте же меня преимущества выбрать моих спутников. Билл Ганд, вы поедете с нами?

— Поеду, — отвечал старый моряк, — хоть бы только за тем, чтобы поберечь вас. Жена моя на кладбище, два сына на дне морском. Обо мне некому тужить.

Другие скоро были назначены и поместились в спасательной лодке. Уильфред шел за ними, когда кто-то выскользнул из толпы и встал перед ним.

— Принесет ли это пользу, если я попрошу тебя не подвергать опасности твою жизнь?

Это говорил Лестер. Уильфред колебался с минуту, прежде чем отвечал:

— Я не могу ни по каким причинам отказаться от этой экспедиции, но, тем не менее, я вам благодарен, благодарен искренно, если вы говорили из участия ко мне. Батюшка, это, может быть, наша последняя встреча, не пожать ли нам руку друг другу? Если я погибну, не сожалейте обо мне, потому что, я скажу вам по совести, жизнь не имеет для меня цены.

Лестер пожал молча протянутую руку. В сердце его было более горького сожаления, чем присутствующие поверили бы, но этот случай остался неприметен в многолюдной теснившейся толпе. Уильфред прыгнул в лодку, и она направилась в свое бурное путешествие; зрители рвались к тому месту, откуда могли видеть утопающий корабль.

Какую прекрасную картину представляла эта сцена и для глаз, и для ушей! Обреченный на погибель пароход и несчастный его груз человеческой жизни скоро должны были уйти в пучину моря. Спасательная лодка, пустившаяся в опасный путь, двигалась, несмотря на ветер, то поглощаемая огромною волной, то старавшаяся одержать перевес над бешеным морем; тревожные лица зрителей, их сдерживаемое, молчаливое участие, когда они следили за движениями лодки, ясная луна, освещавшая всю сцену, туча за тучей, проносившиеся по ночному небу, и громкий звон набата, еще раздававшийся из замка.

Доедет ли лодка до парохода? — и в лодке, и на берегу задавали этот вопрос. Билл Ганд, который был старше всех, сидевших в лодке, объявил, что он никогда не боролся с таким сильным ветром, с такими бешеными волнами. Для Билля оставалось тайной всю его последующую жизнь, как они могли бороться с ними. Каждую минуту, когда они силились двинуться вперед, а сердитое море отбрасывало их назад, старик думал, что это их последняя минута, и все бывшие с ним это думали, включая Уильфреда Лестера. Как же они спаслись? Это казалось им чудом, и, рассказывая об этом впоследствии, они обыкновенно повторяли слова, произнесенные Уильфредом Лестером на берегу:

— Это было доброе дело, и Господь был с нами.

Но они не доехали до парохода. Нет! Столько бедных страдальцев боролись с волнами близко к ним, они спасали, кого могли — спасали до тех пор, пока в лодке не могло уже поместиться более. Это была очень маленькая лодка и почти вся занята теми, кто управлял ею. Дэншельд давно возмущался против этого, но легче было кричать, чем достать новую. Прокричав погибающему пароходу веселое слово надежды, которое, вероятно, ветер подхватил и скрыл, они опять повернули к берегу.

Возвращение назад было не так трудно, потому что ветер гнал их к земле, но, тем не менее, опасно. Некоторые, хотя сильные и опытные матросы, чувствовали, что они лишаются сил; они думали, что не доедут до берега. Уильфред Лестер ободрял их, развеселял, почти оживлял их физическую силу. Если бы не он, они несколько раз уже отказались бы от усилий с отчаяния даже в то время, когда еще направлялись к пароходу.

— Вооружитесь сильной волею, храбрые молодцы, — уговаривал он, — не поддавайтесь усталости. Мы с Биллем Гандом готовы еще раз съездить, но вас оставим на берегу собраться с силами, а возьмем других. Вы поедете в третий раз. Желал бы я знать, сколько раз понадобится съездить, чтобы спасти их всех?

Один из спасенных, очевидно, единственный, который был способен говорить, дал ответ. Другие все лежали, или раненые, или истощенные, на дне лодки. Это был худощавый, высокий и проворный моряк, по-видимому, не пострадавший от купания в бурном море.

— Понадобилось бы съездить несколько раз, но вам не придется съездить и в третий, да не знаю, успеете ли и во второй. Пароход раскололся надвое.

— Раскололся!

— Капитан так сказал. Должно быть, пароход ударился о скалу, он страшно трещал.

— Откуда он?

— Из Нью-Йорка. Пассажирский пароход. Благополучное путешествие было у нас с самого начала, а вот каков конец! Прекрасный пароход, совершенно новый, называется «Ветер». Мне не понравилось это название, когда я вступил на него.

— Много пассажиров?

— Сорок или пятьдесят, человек шесть первоклассных, а остальные все второклассные.

Этот разговор шел отрывками, в длинных промежутках, которые позволяли воющий ветер и боровшаяся с волнами лодка. Скоро он прекратился совсем, потому что усилия всех устремились на то, как бы направить лодку к берегу.

Тихий, сердечный говор одобрения приветствовал их; он был бы громче, если бы не воспоминание о том, что храбрым смельчакам осталось еще сделать и как мало было возможности на успех; спасенные составляли такую небольшую часть тех, кого надо было спасти. Когда Уильфред Лестер вышел на берег с лицом, бледным от изнеможения, облитый соленой водой, может быть, он ожидал, что рука отца встретит его и отцовский голос поприветствует его. Если так, то он ошибся. Лестер еще был тут, но он не спешил вперед, он как будто совсем не узнавал Уильфреда. Ах, какую разницу составляет в наших чувствах к друзьям их спасение от вероятной смерти в сравнении с тем, когда они подвергаются ей!

Еще зрительница прибавилась к этой сцене — жена Лестера. Леди Аделаида, пренебрегая ветром, вышла, побуждаемая женским любопытством, и стояла на берегу между мужем и лордом Дэном. Не присутствие ли ее помешало Лестеру обратить внимание на сына, или он уже раскаивался в своем поступке? Уильфред увидал мачеху, но он был слишком занят для того, чтобы посвятить ей более мимолетной мысли.

Он помогал спасенным выходить из лодки, ему даже не хотелось, чтобы кто-нибудь другой коснулся их. Вдруг он обратил свое бледное лицо к толпившимся зрителям, и в голосе его слышался тот же повелительный тон, каким он убеждал к экспедиции.

— Подумал ли кто из вас приготовить теплые постели и развести побольше огня, а то этих бедных спасенных существ не стоило вытаскивать из воды?

Ричард Рэвенсберд первый отвечал, выбравшись несколько из толпы:

— Я могу взять к себе двух или трех; моя жена уже приготовляет для них все дома. Я не мог помогать спасти их, но могу дать приют. Вот здесь стоит повозка, а Джэссоп везет свой омнибус.

Лорд Дэн предложил свой замок и все удобства, какие можно было в нем найти, но замок находился слишком далеко и не мог быть полезен чуть не утонувшим людям. Когда подняли со дна лодки одного человека, он слабо заговорил. На нем не было ничего, кроме рубашки и панталон, он казался пожилых лет, потому что его мокрые волосы, нависшие на лицо, светились проседью при лунном сиянии.

— На какой берег бросило нас? Какое это место?

— Дэншельд.

— Голова моя, — было слабым ответом. — Я озяб. Дайте мне шаль накинуть на голову.

Шалей не было на берегу, но один из зрителей снял с себя шинель и надел ее на спасенного; он слабою рукою закрыл капюшоном голову и лицо, чтобы защитить их от холода, а другой из спасенных, молодой человек, совсем одетый, как будто бросился в море без всяких приготовлений, поспешил помочь ему. Он как будто ухаживал за ним как друг или слуга, а может быть, и только как товарищ-пассажир. Оба были пассажиры, не матросы.

— Мне хотелось бы отвезти его в порядочную гостиницу, — сказал молодой человек. — Есть здесь под рукой такая?

— Моя гостиница близко, — сказал Рэвенсберд. — Мы все сделаем, что можно, для него.

Подъехала повозка и пожилого человека посадили в нее. Младший хотел сесть вместе с ним, но вдруг обернулся и пожал руку Уильфреда Лестера.

— Нечего сомневаться, что мы обязаны вам нашей жизнью. Надеюсь отблагодарить вас лучше, чем могу теперь.

По голосу можно было судить о звании этого человека. Это был голос джентльмена, тон замечательно приятный, произношение утонченное. Третьим сел с ними в карету матрос, у которого голова была очень ушиблена, и повозка отправилась к «Отдыху Моряков». Рэвенсберд побежал вперед все приготовить к их приезду.

Уильфред Лестер начал набирать свою вторую команду. Старик Билл Ганд опять ехал.

— Вас, Дик, я не возьму! — вскричал Уильфред, отталкивая одного человека.

— Почему же? — спросил тот. — Я довольно силен. Я стал сильнее после моей болезни летом.

Может быть, это была правда, но Уильфред Лестер думал о другой причине. У этого человека была жена и семеро маленьких детей.

— Говорю вам, я вас не возьму. Ступайте прочь, Дик, нам нельзя терять времени.

Только Уильфред Лестер произнес эти слова, как звук, соединенный крик многих голосов, донесся до берега по ветру. Тот же самый крик слышался и прежде, когда первые были сброшены с парохода; это был не крик отчаяния, даже не страха, а скорее неожиданный, удивленный крик, который вырывается у нас без мысли об опасности, если нас неожиданно погрузить в холодную ванну.

— Это что такое? — спрашивала толпа.

Ах! Что это такое? Спрашивавшие громко вскрикнули от сочувствия, от ужаса, когда узнали, какой это был крик. Слова спасенного матроса быстро оправдались: пароход раскололся надвое и быстро погружался в воду.

О, спасительная лодка! Еще одна поездка, и она может спасти хоть немногих из тех, кто погрузился в море. Прежде, чем она успеет съездить в третий раз, остальные погрузятся в вечность.

И спасательная лодка опять пустилась в свой безумный путь под одобрительный крик толпы. Но она спасла только одного и сама чуть было не погибла. А когда настала минутная тишь и она могла опять приняться за дело спасения, уже некого было спасать. Жадные волны овладели своей добычей.

Какая же внезапная тишина водворилась на пароходе? Сначала, когда надежда еще существовала, раздавались крики испуга, ужаса, отчаяния, но когда надежда совершенно исчезла из сердца самых энергичных существ, настала тишина.

Не странно ли было это? На пароходе было много людей, сознававших, что они вели не весьма хорошую жизнь, некоторые были даже большими грешниками, и не многие были готовы к смерти. Откуда же происходила эта спокойная, детская безропотность? В чем состояла ее тайна?

На пароходе в числе пассажиров находился пастор. Когда надежда исчезла и нечего было применять усилия к спасению ввиду бушующей стихии, тогда этот добрый человек начал свое дело и все собрались вокруг него в большой каюте. Он стал говорить о милосердии Христа даже в этот последний час; сказал, что если у них осталась хоть минута жизни, они могут надеяться на прощение в грехах. Их прошлая жизнь, как бы ни тяжело лежала она на совести их, не помешает Господу выслушать их раскаяние. Он простит и утешит их, даст им вкушать блаженство на небесах вечно и вечно.

При этих словах служителя Божьего, сказанных с той спокойной серьезностью, которая производит неизгладимое впечатление, какое-то странное чувство спокойствия и упования овладело сердцами всех. Этим умирающим мужчинам и женщинам слова эти казались сходящими с небес, где Иисус Христос встретит их с любовью и милосердием, которые будут продолжаться вечно.

Загрузка...