Происхождение тебя. Как детство определяет всю дальнейшую жизнь

5. Почему родители воспитывают детей так, а не иначе

Люди всегда пытались понять, что важнее – врожденное или приобретенное, и потому неизменно обращались к вопросам о том, как воспитывать детей и как воспитание влияет на развитие человека. Станет ли ребенок озлобленным, если его лупить? Усвоит ли ребенок те ценности, которые желает передать ему родитель, и будет ли послушным, если объяснить ему, за что именно его наказали? Будет ли ребенок грамотнее, если постоянно ему читать? Многие считают, что эти вопросы – сугубо воспитательные, однако такое воззрение не раз подвергалось сомнению. Многие бестселлеры пытались разрушить привычные устои, например Limits of Family Influence ныне покойного Дэвида Роу, выпущенная в 1993 году; широко известная и прочитанная многими книга гарвардского психолога Стивена Пинкера The Blank Slate 1998 года; или работа также ныне покойной Джудит Харрис, за которую та получила Пулитцеровскую премию, – The Nurture Assumption.

Возможно, лучше всего о том, как воспитание родителей влияет на ребенка, говорят итоги экспериментальных исследований. Обычно в ходе таких исследований родителей распределяют в одну из двух групп – экспериментальную или контрольную. Экспериментальной группе помогают в воспитании, а контрольной – нет. Помощь бывает самой разной. Например, исследователи могут просто давать родителям книги и объяснять, как именно читать их ребенку, а в конце проверить, насколько грамотными растут дети у представителей экспериментальной и контрольной групп, то есть насколько благотворно чтение определенных книг сказывается на развитии детей. Или, например, специалисты могут советовать родителям быть последовательными в своей строгости, а не действовать по прихоти и делать поблажки. Вероятно, при этом они даже подчеркнут, насколько важно делать перерывы, объяснять ребенку, что он делает не так, или поощрять его за хорошее поведение. Некоторые исследователи даже записывают взаимодействие родителей с детьми на видео, после чего участники экспериментальной группы, просматривая видео вместе со специалистом, получают отзывы о том, что необходимо проявлять больше чуткости к потребностям ребенка. Если такие усилия приводят (а они зачастую приводят) к тому, что родители начинают воспитывать детей грамотнее, а сами дети – развиваться правильнее, исследователи получают свидетельства в поддержку того, насколько важно воспитание.

Подтверждения, полученные в ходе таких исследований, и их связь с развитием человека подталкивают нас к вопросу, который значится в списке задач и располагается в заголовке этой главы: почему родители воспитывают детей так, а не иначе? В конце концов, есть родители чуткие, отзывчивые, заботливые и понимающие, а есть, наоборот, озлобленные и недружелюбные или холодные и отстраненные. Конечно, делить родителей на группы можно и по другим признакам, однако суть в том, что все люди воспитывают детей по-разному.

Позвольте привести пример из жизни участников нашего исследования. Однажды, когда шли еще первые этапы данидинского исследования и участникам было по пять лет, две матери пришли с сыновьями к нам в приемную и стали ждать своей очереди. Чтобы участникам и их родителям не было скучно, в приемной оставили игрушки и газеты. Поначалу оба мальчика, Уильям и Харпер (мы изменили имена этим, а также всем остальным участникам исследований, которых упоминаем в книге), держались матерей, однако уже вскоре обратили внимание друг на друга. И поскольку им обоим понравился один и тот же грузовик, Харпер уже вскоре попытался вырвать его из рук Уильяма. Началась ожесточенная борьба за грузовик, и в итоге Харпер одержал победу, толкнув Уильяма на пол. Мать Харпера ненадолго оторвала глаза от журнала, который перелистывала, и резко произнесла: «Отдай ему», – после чего вновь опустила взгляд на журнал, который для нее явно был важнее, несмотря на то, что мальчик не обратил никакого внимания на слова матери и продолжил играть с грузовиком.

Мать Уильяма, наоборот, решила разобраться в происходящем и вмешалась. «Тебе неприятно, что у тебя отняли грузовик, Уильям?» – спросила она у сына, и тот ответил: «Да, я первый его взял». Тогда мать сказала Уильяму: «А мальчик об этом не знает; скажи ему. Только попробуй при этом предложить играть с грузовиком по очереди: сначала один, потом другой». Уильям так и поступил. Как ни удивительно, Харпер согласился поделиться грузовиком, а его собственная мать тем временем даже не обратила внимания на то, что ее сын оказался сговорчивее, чем думалось поначалу. Прошло несколько минут, и мама сказала Уильяму: «Теперь пришла очередь мальчику поиграть». Услышав это, Уильям отдал грузовик Харперу, и тот широко улыбнулся ему в ответ. После таких случаев невольно спрашиваешь себя: почему две женщины так по-разному отозвались на спор между их сыновьями? Именно на вопрос (почему родители воспитывают детей так, а не иначе?) мы и будем искать ответ в ходе нашего очередного научного приключения. Таким образом, мы обратимся ко второй цели, которую поставили перед собой в этой книге, и выясним, способствует или препятствует развитию ребенка семейное окружение (а именно – воспитание родителей) и если да, то как.

Возможно, чаще всего в попытке понять, почему родители воспитывают детей так, а не иначе, люди обращаются к детскому опыту самих родителей. Когда родители в воспитании детей повторяют за собственными родителями, мы можем говорить о своего рода «преемственности в воспитании». Что, если мать Харпера на самом деле не обратила пристального внимания на плохое поведение сына и сказала ему «вернуть» игрушку лишь для вида, потому что ее саму воспитывали похожим образом? Что, если ее собственные родители, когда она была еще ребенком, вели себя отстраненно, не обращали на нее достаточно внимания и воспитывали ее непоследовательно, не подкрепляя слова действиями? И что, если мать Уильяма вела себя грамотнее потому, что на нее, пусть даже отчасти, повлияло отношение к ней родителей, которые оказались достаточно чуткими, отзывчивыми и понимающими?

Существуют самые различные теории, из-за которых принято считать, что родители обычно воспитывают детей примерно так же, как некогда воспитывали их самих. Некоторые теории (например, теория привязанности, которую разработали британский психиатр Джон Боулби и американские специалисты в области психологии развития Мэри Эйнсворт и Алан Срауф) подчеркивают важность развития психики ребенка, того, как на это развитие влияет родитель, и того, как влияние родителя отражается на отношениях повзрослевшего ребенка с собственными детьми. Другие теории (например, теория социального научения, на основе которой Джерри Паттерсон из Орегонского центра социального научения проводил исследования в области воспитания и разрабатывал способы, призванные помочь родителям в воспитании детей) сосредоточены на поведенческом развитии: согласно им, дети стремятся повторять то поведение, которое окружающие поощряют, и избегать того, которое окружающие порицают. Конечно же, два этих воззрения не взаимоисключающие.

Некоторые из наиболее убедительных свидетельств того, что способы воспитания, судя по всему, повторяются из поколения в поколение, были получены благодаря изучению причин насилия над детьми и нелюбви к ним со стороны родителей. В свою очередь, поиск причин описанного поведения начался благодаря попыткам понять, почему некоторые родители плохо обращаются с собственными детьми.

Однако исследования, в ходе которых специалисты пытаются подтвердить эту закономерность, во многом ограничены, и мы уже обсуждали недостатки подобных исследований, когда говорили о связи между темпераментом человека в детстве и его будущим (2-я глава), а также о влиянии детского СДВГ на дальнейшее развитие (4-я глава). Главный недостаток таких исследований заключается в том, что они в большинстве своем ретроспективные, то есть основаны на воспоминаниях родителей-тиранов о собственном детстве. В ходе таких исследований нередко обнаруживается, что участники относятся к своим детям примерно так же, как к ним, по их словам, относились собственные родители. На самом деле жестокие родители зачастую даже оправдывают свои действия по отношению к детям заявлениями: «Меня воспитывали так же – и ничего, не умер!»

Однако подход, который исследователи используют, когда спрашивают у насильствующих родителей, как к ним самим относились в детстве, уже в своей основе содержит изъян, о котором мы как раз говорили ранее: среди участников нет людей, которые в детстве подвергались насилию со стороны родителей, однако при этом собственных детей воспитывали с должной любовью и вниманием, то есть тех, кто сумел «разорвать порочный круг» насилия и пренебрежения. Если среди участников исследования будут подобные люди, то вполне может оказаться, что плохое отношение к детям не так уж и часто, как полагают многие, передается из поколения в поколение, однако не сказать, что при этом не передаются от родителей к детям здоровые воспитательные привычки.

Даже если включить в выборку родителей, которые обращаются с детьми хорошо, и попросить их также рассказать о своем прошлом, точность заключений, к которым придут специалисты, все равно окажется под сомнением. Все потому, что воспоминания людей крайне ненадежны, особенно воспоминания о событиях, которые оставили неизгладимый след в душе. Поэтому всегда есть возможность, если не вероятность, того, что по меньшей мере у некоторых взрослых, с которыми родители крайне плохо обращались в детстве, воспоминания о прошлом будут вытеснены, из-за чего они не смогут подробно рассказать о том, как их воспитывали – пусть даже некоторым из нас и трудно такое представить. По правде говоря, некоторые взрослые, которых в детстве подвергали насилию, даже «превозносят» собственных родителей и заявляют, будто их воспитывали с должной заботой и вниманием, что, к сожалению, не так. Однако зачастую, стоит попросить такого участника подтвердить свое заявление примерами (допустим: «Опишите случай, когда вы были в беде, а мама вам помогла»), как те просто не могут вспомнить ничего подобного.

Еще один недостаток исследований, в ходе которых специалисты оценивают, как воспитывали участников, по воспоминаниям тех о детстве, заключается в том, что некоторые взрослые заявляют, будто к ним относились плохо, хотя на самом деле это было не так. Мы знаем об этом благодаря исследованиям, в ходе которых спрашивали у взрослых, как их воспитывали родители (то есть просили их вспомнить прошлое), после чего сравнивали их утверждения с действительным положением дел, о котором судили на основе данных, собранных до этого, когда участники еще были детьми. Некоторые из подобных проверок проводились на основе сведений, собранных в ходе данидинского исследования. Мы и другие ученые пришли к выводу, что между воспоминаниями участников о том, как их воспитывали в детстве, и данными исследований на удивление мало общего. В шестнадцатой главе мы рассмотрим этот вопрос подробнее. А пока имейте в виду, что воспоминания взрослых о том, как к ним относились в детстве, не дают почти никакого представления о том, передается ли отношение родителей к детям из поколения в поколение.

Из-за вышеописанных недостатков ретроспективных исследований, посвященных вопросам насилия и пренебрежения со стороны родителей, многие специалисты в области психологии развития больше доверяют данным проспективных исследований, которые позволяют связать отношение участников к детям с действительным опытом прошлого, а не с воспоминаниями о нем. Благодаря такому подходу возможно намного точнее оценить, правда ли дети, к которым родители относились хорошо, будут хорошо относиться к собственным детям, или нет. Конечно, проспективные исследования требуют большого терпения: необходимо дождаться, покуда его участники вырастут и станут родителями, причем над тем, когда именно произойдет последнее, исследователи никак не властны. Вспомните, как в первой главе мы сравнивали авторов лонгитюдных исследований (и себя в том числе) с садовниками, которые вынуждены годами ждать, прежде чем собрать плоды с посаженного дерева.

Один из способов ускорить исследование – выбрать в качестве участников подростков (а не детей) и посмотреть, как их воспитывают родители, после чего дождаться, когда участники подрастут, заведут собственных детей, и пронаблюдать за их поведением уже в роли отцов и матерей. В некоторых случаях между первым и вторым проходит не так уж и много времени: например, участник, за которым начали наблюдать с пятнадцати лет, может завести детей уже в восемнадцать-двадцать лет.

Несмотря на то что такое исследование будет считаться проспективным, поскольку в ходе его за участниками будут наблюдать с течением лет, оно все равно не позволит прийти к точным выводам. Дело в том, что во многих исследованиях, в ходе которых специалисты пытаются определить, передаются ли подходы к воспитанию от родителей к детям, выборка не представляет собой целое поколение жителей одного населенного пункта – в отличие от данидинского исследования, участниками которого стали все дети, родившиеся в определенный год. Наоборот, исследователи обычно ограничивают выборку до подростков «с высокой степенью риска», которые растут в опасных и/или неблагополучных условиях (например, родители учиняют над ними насилие или они живут в местности, где часто происходят преступления) или которые уже излишне озлобленны, склонны к нарушению закона или зависимостям. Все это означает, что заключения, к которым придут специалисты, изучив, как эти подростки будут воспитывать своих детей, когда станут родителями – что у них зачастую происходит раньше, чем у сверстников, – не обязательно будут верны для всех подростков в целом и, как следствие, не объяснят, почему одни родители воспитывают своих детей так, а другие – иначе. Нельзя полагать, что заключения, которые получены в ходе изучения преемственности подходов к воспитанию на примере подростков, проживающих в неблагополучных условиях, применимы к большинству других родителей, которые росли в благоприятных обстоятельствах и не испытывали значительных трудностей в психическом и поведенческом развитии.

Учитывая вышеописанное, мы осознали, что данидинское исследование как нельзя лучше подходит для того, чтобы отправиться в новое приключение, направленное на поиск связи между детским опытом и взрослым поведением – теперь с точки зрения воспитания. Прежде всего стоит напомнить, что мы собирали сведения об участниках буквально с рождения, а значит, знали о том, как родители относились к ним с раннего детства, а не только в подростковом возрасте. Итак, в нашей кладовой данных располагались сведения о том, как родители воспитывали участников, как взаимодействовали с ними, какой эмоциональный настрой преобладал в семье и о других важных обстоятельствах, причем сведения собирались постепенно, с течением лет – когда участникам было по три, пять, семь, девять, одиннадцать, тринадцать и пятнадцать лет. Благодаря этому мы смогли то, чего не смогли никакие другие исследователи – вывести величины, позволяющие оценить опыт общения участников с родителями на трех отдельных этапах развития: в дошкольном возрасте (в три года и пять лет), в начальной школе (в семь, девять и одиннадцать лет), а также в подростковом возрасте (в тринадцать и пятнадцать лет). В итоге у нас появилась недоступная никому другому возможность определить, влияет ли опыт общения ребенка с родителями на определенных этапах развития на то, как он в будущем, когда повзрослеет, будет воспитывать собственных детей. Вспомним, что многие уверены: на личность человека, в том числе и на его родительскую ипостась, раннее детство влияет сильнее позднего.

Кроме того, для нашего исследования также была ценна возможность выйти за рамки большинства исследований благодаря выборке, которая включала в себя не только родителей-тиранов. Благодаря данным, полученным в ходе данидинского исследования, мы сосредоточились не столько на неграмотном или плохом отношении к детям, сколько на здравом подходе к воспитанию. Чтобы изучить поставленный вопрос, мы оценивали родителей не по тому, насколько они небрежны и отстранены или назойливы и властны, а по тому, насколько они чутки, отзывчивы, насколько хорошо понимают ребенка и как сильно способствуют его развитию. Такое смещение позволяло нам сосредоточиться не на том, почему какие-то родители нерадивы и склонны совершать над детьми насилие, а на том, почему какие-то родители умеют воспитывать детей грамотно – так, как сегодня хотелось бы многим. Когда Джей Белски подключился к данидинскому исследованию и поделился собственным исключительным опытом в вопросах воспитания, мы осознали, что нам следует поспешить. У некоторых участников подросткового возраста уже успели родиться малыши.

Изучить и оценить то, как родители воспитывают детей, можно по-разному. Например, можно беседовать с родителями и спрашивать, как они воспитывают детей; можно просить родителей заполнять анкеты о том, какие подходы к воспитанию они предпочитают; кроме того, можно наблюдать за тем, как родители взаимодействуют с детьми. В данидинском исследовании, покуда его участники взрослели, использовались все перечисленные способы, и у каждого есть достоинства и недостатки. Когда участники исследования уже сами стали родителями, мы также собирали данные о том, как они воспитывают детей, по-разному, однако предпочтение в основном отдавали наблюдению. В целом мы больше доверяли собственным наблюдениям за родителями, нежели их рассказам.

Пусть даже благодаря наблюдению проще избегать предвзятости (поскольку родители могут нарочно приукрашивать свое поведение, чтобы угодить исследователям), никто не отменял того, что людям свойственно ошибаться. Когда мы объясняем студентам и другим людям, которые помогают нам в исследовании, что необходимо отправиться к кому-то домой и посмотреть, как те воспитывают детей, или позвать их с детьми в лабораторию и понаблюдать за ними там, многие уверены, что родители наверняка разыграют представление, лишь бы проявить себя с наилучшей стороны – а нам тем временем необходимы данные о том, как они ведут себя с детьми в повседневной жизни. Такие сомнения оправданы, однако истина заключается в том, что при должном подходе можно собрать сведения, наиболее приближенные к действительности.

Лучше всего не заявлять напрямую: «Здравствуйте, мы пришли посмотреть, насколько грамотно вы воспитываете детей, а потому сейчас будем наблюдать, как вы взаимодействуете с ребенком». Вместо этого можно отвлечь внимание на ребенка и сказать нечто в духе: «Мы хотим узнать, как ведет себя ваш ребенок и как проходит его жизнь, а потому решили понаблюдать за ним в вашем присутствии. Можете сделать вид, будто нас здесь нет, а мы тем временем понаблюдаем?» Такой подход не подразумевает «четких указаний» и помогает правильно настроить участника, если за ним намерены наблюдать у него же дома. Другой подход уместен и у участника дома, и в университетской лаборатории, и заключается он в том, чтобы поместить родителя и ребенка в определенные обстоятельства, после чего сообщить первому: наблюдателям любопытно, как ребенок будет вести себя в присутствии родителя.

Например, одна мама настолько сильно хотела показать себя умелым педагогом, что, покуда она вынимала из коробки игрушку за игрушкой и показывала каждую ребенку, стало очевидно: прямо сейчас ей все равно на малыша, поскольку выставить себя в наиболее выгодном свете для нее важнее. Кроме того, многие из (даже большинство) родителей решают не притворяться и просто ведут себя как обычно. Один из авторов помнит, как отец какой-то участницы забежал домой, бросил взгляд на наблюдателей и обратился к жене со словами: «Я тебе сейчас такое расскажу – только никому ни слова!» Джей Белски, который был в числе наблюдателей, почувствовал себя будто евнух, которому приказано охранять наложниц императора. Бывало и так, что родители, не задумываясь, повышали голос, проявляли нетерпение или просто не обращали внимания на ребенка. Другими словами, пусть даже наблюдение за родителями проходит не без промахов, благодаря ему можно на удивление точно оценить, в каких условиях обитает ребенок.

Поэтому, когда пришло время наблюдать за участниками исследования уже в роли родителей, мы решили следующее. Во-первых, мы решили не трогать их, покуда их первенцу не исполнится три года. Трехлетний возраст казался нам особенно важным в жизни ребенка, поскольку в этот период у детей быстро развиваются языковые навыки и умение общаться, которые вместе и по отдельности позволяют тому все отчетливее обозначать свои желания, а значит, ставить родителей перед выбором. Кроме того, за самими участниками исследования мы начали наблюдать также с трех лет, в 1970-е годы.

В 1970–1980-е годы мы непрерывно наблюдали за тем, как участников, которым только еще предстояло завести собственных детей через десятки лет, воспитывают родители.

Поскольку мы учитывали, что родители в различных случаях и обстоятельствах (за семейным столом, в магазине или на игровой площадке) могут вести себя по-разному, мы нарочно и без предупреждения меняли обстановку, в которой родители и дети взаимодействовали друг с другом. Первые пять минут они «просто играли». Для этого родителю и ребенку давали несколько красивых игрушек и говорили не стесняться и поиграть вместе на полу. На следующие пять минут мы пытались поместить родителя в непростые условия, с которыми он наверняка сталкивается каждый день: когда ему необходимо одновременно и заниматься каким-то делом, и следить за ребенком. Итак, мы убирали все красивые игрушки в прозрачный мешок и ставили его возле родителя, которому велели сесть на стул и заполнить «анкету» – та на самом деле нужна была, только чтобы его отвлечь. Ребенку мы тем временем давали только одну скучную игрушку (голубого слоненка, у которого даже ноги не двигались), а после говорили матери заполнить анкету и при этом не дать ребенку забраться в мешок, где на расстоянии вытянутой руки лежали игрушки покрасивее и попривлекательнее. Да, такие вот мы злые.

Итак, поставив родителя и ребенка в непростые условия, мы приступали к следующему пятиминутному «обучающему заданию». В рамках этого задания мы давали родителю все более сложные фигуры, склеенные из цветных кубиков, и набор кубиков, из которого можно сложить такую же фигуру. Родителям было сказано сделать так, чтобы ребенок собирал из вторых кубиков «башенку», похожую на склеенную, причем башенок было несколько. Сначала ребенку предлагались фигуры попроще, затем – посложнее. К примеру, первая композиция, из двух продолговатых кубиков, представляла собой всего лишь перевернутую букву «Т»: поперек пола лежал красный кубик, а на нем стоял синий. Следующая фигура состояла из трех кубиков, еще следующая – из четырех и так далее. Вы наверняка уже поняли: чем больше кубиков содержала фигура, тем сложнее было повторить ее. Мы полагали, что с каждой новой ступенью родитель и ребенок будут напрягаться все сильнее и сильнее, и это напряжение к тому же наложится на то, которое оба испытывали во время предыдущей проверки, с прозрачным мешком и анкетой.

Все пятнадцать минут мы записывали происходящее на видео, чтобы после как следует изучить поведение родителей и детей и выставить им оценки по шкале. Наблюдая за родителями, мы обращали отдельное внимание на то, сколько положительных и отрицательных чувств они выражали, на словах или как-то иначе. Кроме того, мы оценили, насколько поведение родителей способствовало умственной деятельности ребенка. Родитель получал высокую оценку по этому признаку, если объяснял ребенку все настолько доходчиво, что тот с легкостью его понимал, или задавал такие вопросы, благодаря которым ребенок сам приходил к верному решению (например: «А куда мы поставим синий кубик? Давай посмотрим на эту башенку»). Помимо эмоций и умения грамотно влиять на деятельность ребенка мы оценивали, какие способы воспитания предпочитает родитель. В частности, мы решали, ведет себя родитель чутко, навязчиво или отстраненно. Например, чуткие родители поддерживали недостроенную башенку, чтобы ребенок, укладывая новый кубик, не разрушил ее; помогали ребенку, если тот сомневался, что делать дальше, например спрашивали: «Какого цвета кубик нужно положить сюда?» – или говорили: «Давай найдем еще один кубик того же цвета». Во время предыдущей проверки, когда ребенку дали скучную игрушку, чуткий родитель мог отвлечь его игрой, предложив «покормить» слоненка воображаемой едой или пожалеть малыша, поскольку того лишили и родительского внимания, и веселых игрушек. В отличие от чуткого, навязчивый родитель во время первой проверки мог выхватить у ребенка игрушку, например чтобы показать, как следует наливать чай из игрушечного чайника в игрушечную чашечку, поскольку малыш делал это явно неправильно. Еще навязчивый родитель мог брать ребенка за руку и двигать ей в нужном направлении, из-за чего тот не мог выполнить задание самостоятельно. А отстраненный родитель мог не помочь ребенку в трудную минуту – например, если малыш поднимал на него жалобный взгляд, то в ответ ничего не дожидался, а когда не знал, что ему делать дальше или делал что-то неправильно, то родитель ни в чем его не поправлял и ни на что ему не указывал. Вспомните маму Харпера, о которой мы рассказывали в начале главы.

Поведение детей в ходе этой проверки мы оценивали по двум причинам. Во-первых, мы понимали: даже если на родителей и влияет опыт общения с собственными родителями в детстве, на них также влияют и сами дети. Десятки лет назад эта мысль стала ведущим тезисом в издании книги Майкла Льюиса «The Effect of the Infant on its Caregivers» от 1974 года и работе Ричарда Белла и Лоуренса Харпера 1977 года «The Effect of the Child on the Adult». Кроме того, эта мысль пересекается с вопросом, который мы подняли во второй главе, когда обсуждали, какой отклик вызывают дети с различным темпераментом у родителей, преподавателей или сверстников, тем самым подталкивая их к определенному поведению. Мы, основываясь на этой мысли, и вовсе решили, что ребенок может сам влиять на собственное развитие. Итак, чтобы оценить, насколько детский опыт участников повлиял на то, какими они выросли родителями, мы решили, что неплохо будет сначала учесть или, наоборот, исключить влияние ребенка на поведение родителя в ходе проверок и лишь затем смотреть, как связан между собой опыт прошлого участников и их подход к воспитанию собственных детей. Мы не хотели причислять родителей к чутким только потому, что им повезло иметь сговорчивого ребенка, и к навязчивым – только потому, что у них родился слишком бойкий и неусидчивый малыш. Оценив поведение детей участников и воспользовавшись статистическими методами, чтобы сделать на него поправку, мы сумели получить «более чистые» показатели, на которые никак не влияло поведение самих детей в созданных нами обстоятельствах. Итак, для этого мы оценили, насколько положительно или отрицательно дети отзывались на происходящее, а также то, насколько они были усидчивыми и внимательными. Нетрудно догадаться, что в этом смысле дети разительно отличались друг от друга.

Позвольте чуть подробнее рассказать о том, как именно мы оценивали подходы родителей к воспитанию, поскольку наши читатели наверняка уже думают: «Постойте-ка; как вообще можно оценить особенности воспитания всего лишь за три пятиминутных промежутка, пусть и записанных на видео?» В надежде убедить вас в том, что этот подход, пусть он и не совершенен, обладает своими достоинствами (особенно если учесть, что мы не можем устанавливать видеокамеры в домах участников без их ведома и согласия), мы приведем следующее сравнение. Когда кардиолог хочет узнать, насколько у пациента все хорошо с сердцем, он применяет единственный надежный и проверенный способ – предлагает пациенту нагрузку. Обычно пациента отправляют на беговую дорожку, которая постепенно ускоряется, причем пациенту необходимо дышать в трубку до тех пор, покуда он не выдохнется окончательно. Конечно же, в такие обстоятельства человека всегда помещают искусственно (в повседневной жизни таким вряд ли кто-то будет заниматься), однако это не умаляет важности полученных в ходе проверки данных. Такая странная пробежка позволяет понять, насколько хорошо работает сердце пациента. Если полученные показатели позволяют прийти к нужным выводам, то не важно, насколько проверка приближена к действительности.

То же можно сказать и о том, как мы оценивали подход родителей к воспитанию. Пусть даже наши задания не были похожи на настоящую жизнь, они позволяли получить ценные сведения о том, как родители воспитывают детей. Многие исследования предлагают свидетельства в поддержку того, что подобные проверки и вправду позволяют оценить настоящее положение дел. Например, есть доказательства того, что подход, которым пользовались мы, позволяет определить, у каких родителей есть депрессия, насколько они счастливы в браке, успевают ли их дети в школе и ладят ли их дети со сверстниками. Получается, пусть даже наши задания и выглядят искусственными и, выходит, не отражают действительности, это не значит, что благодаря им мы не можем добыть ценные для нас сведения, которые позволят определить, как на подход участников к воспитанию трехлетних детей повлиял опыт общения с их собственными родителями много лет назад.

Чтобы оценить, передается ли подход к воспитанию из поколения в поколение (то есть возможно ли связать данные, которые мы собирали о взрослеющих участниках, с тем, что мы впоследствии записали на видео), мы первым делом должны были определить, удастся ли нам статистически объединить всевозможные оценки, которые мы давали родительской ипостаси участников, и вывести некую общую величину для оценки уровня родительской грамотности. Стоит отметить, что наш подход к оценке участников как родителей похож на тот, который мы описывали в четвертой главе: при оценке уровня проявления у участников СДВГ мы также объединяли несколько показателей в одну общую величину. Напомним, что тогда мы указывали следующее: если объединить (сгруппировать) различные показатели, то можно прийти к более точным, надежным и приближенным к истине выводам, чем если изучать каждый показатель по отдельности (раздробив их). Однако поясним, что подход, при котором показатели (в нашем случае – отношение к детям) объединяют, исследователи зачастую выбирают потому, что им он больше по душе, а не по каким-то более осмысленным причинам.

Мы же прибегли к нему затем, что так было удобнее и разумнее. Дело в том, что родители (и отцы, и матери), которые сильнее способствовали умственной деятельности детей, чаще проявляли чуткость и положительно отзывались на ребенка, а также реже вели себя назойливо, равнодушно и проявляли меньше отрицательных чувств во время взаимодействия с ребенком. Таким образом, у нас получилось вывести величину, которая отражает, насколько сильно или слабо родитель проявляет заботу, чуткость и способствует развитию малыша. Родители, у которых этот показатель был низким, обычно чаще проявляли нетерпение, вели себя отстраненно по отношению к ребенку и/или отзывались на него отрицательно, в то время как те родители, у которых этот показатель был высоким, чаще проявляли чуткость, заботу и поддерживали ребенка. Если уж на то пошло, на этом этапе исследования хотя бы стало очевидно, что родители, даже зная о том, что их записывают, отнюдь не всегда поступают или могут поступать так, чтобы впечатлить наблюдателей.

Когда пришло время ответить на главный вопрос (передается ли грамотный – не насильственный – подход к воспитанию из поколения в поколение), то ответ оказался ясным и убедительным, как мы и ожидали, но лишь в некотором смысле. Говоря в общих чертах, матери (участницы исследования, у которых были трехлетние дети) вели себя в соответствии с нашим предположением почти без отклонений, однако если речь заходила об отцах, то, как ни удивительно, связь между опытом детства и подходом к воспитанию детей значительно ослабевала. Мы не знали наверняка, почему так происходит, но впоследствии мы предположим, как можно объяснить это внезапное наблюдение.

Прежде чем сказать хоть что-то по этому поводу, мы должны признать, что к исследованию, о котором говорится в этой главе, не подключались «генетические данные». Мы не знали ничего о наследственности участников и не могли сравнить, насколько отличается подход к воспитанию у родителей однояйцевых и разнояйцевых близнецов или у родных и приемных родителей. В итоге мы так и не смогли установить прямую причинно-следственную связь между тем, как воспитывали участника, и тем, какой из участника вышел родитель. Вполне могло оказаться и так, что связь между первым и вторым обусловлена наследственностью, потому что гены у детей и родителей отчасти совпадают – и тогда наследственность стала бы «третьей переменной», которая объясняет и первое обстоятельство, и второе. Даже столкнувшись с таким ограничением, мы не стали отчаиваться. Мы заложили основу для исследования вопроса о том, передается ли заботливое, чуткое и грамотное отношение родителей к ребенку от поколения к поколению, а значит, нашим последователям будет от чего отталкиваться.

Незадолго до того, как эта книга отправилась в печать, мы сумели собрать данные о ДНК участников – в пятой части книги (с двенадцатой по пятнадцатую главу), посвященной наследственности, мы говорим об этом подробнее. Мы собрали эти сведения через много лет после того, как начали изучать вопрос преемственности в воспитании, и это позволило нам определить, передается ли склонность к тем или иным воспитательным подходам по наследству, а также как наследственность сказывается на отношении родителей к своим детям. Мы обнаружили, что, даже с поправкой на набор генов, влияющих на то, как к участникам относятся родители (то есть на то, какой отклик у родителей дети вызывают собственным поведением), воспитание тем или иным образом сказывается на развитии ребенка.

Стоит отметить еще кое-что. По нашему – возможно, неправильному – мнению, нет особых причин полагать, что, окажись все дело в наследственности, итоги наших изысканий распространялись бы только на представительниц женского, а не мужского пола. Мы нашли надежные свидетельства того, что подход к воспитанию в той или иной мере передается по наследству, однако нет пока ни одной работы, которая показывала бы, что такое происходит только по женской линии. Не стоит о говорить о том, что мы ни в коем случае не считаем, будто наше толкование полученных данных – единственно верное. Поэтому наша настоящая задача – призвать читателей задуматься над озвученными заключениями, а не представить ему неопровержимые доказательства преемственности в воспитании, причем никак не подкрепленные генетикой. Теперь, когда мы пояснили свою точку зрения, давайте подробнее рассмотрим, что именно мы обнаружили в поисках доказательств существования преемственности в воспитании.

В каком возрасте воспитание родителей влияет на ребенка сильнее всего?

Пытаясь решить, почему родители воспитывают детей так, а не иначе, мы, если вы помните, оценивали, как на будущий подход к воспитанию влияет опыт детства, которое делится на три ступени: раннее детство (о котором мы судили на основе данных об участниках трех– и пятилетнего возраста), младший школьный возраст (опыт которого мы оценивали на основе данных об участниках семи– и девятилетнего возраста) и подростковый возраст (представление о котором мы складывали на основе данных об участниках тринадцати– и пятнадцатилетнего возраста). Участницы исследования в воспитании чаще проявляли чуткость, заботу и положительные, а не отрицательные эмоции, а также реже бывали навязчивыми и/или равнодушными, если их самих в раннем возрасте не призывали быть чрезмерно послушными, не воспитывали в одной строгости и не убеждали в том, что существуют жесткие требования к поведению в их возрасте. Другими словами, у чутких, понимающих и грамотных матерей были родители, которые прислушивались к их детским потребностям и желаниям, подстраивались под их поведение, проявляли к ним понимание и в той или иной мере сопротивлялись расхожему тогда мнению о том, что важнее поступки ребенка, а не его слова, поскольку его обязанность – слушаться взрослых.

Когда мы рассмотрели вопрос преемственности в воспитании с точки зрения опыта, пережитого участниками в младшем школьном и подростковом возрасте, появились новые свидетельства в пользу наших предположений. Если в младшем школьном возрасте дочь обитала в семье, в которой царила сплоченность, преобладали положительные переживания и складывалось мало противоречий, девочка обычно вырастала заботливой, чуткой и грамотной матерью, которая редко проявляла навязчивость, чрезмерную властность и отрицательные чувства по отношению к детям. Та же закономерность наблюдалась у участниц, которые в подростковом возрасте доверяли родителям, открыто с ними общались и не отстранялись от них, то есть испытывали к ним здоровую привязанность. По правде говоря, чем больше благотворного опыта общения с родителями описывали участницы в дошкольном, младшем школьном и подростковом возрасте, тем чаще они вырастали чуткими, отзывчивыми и грамотными матерями. Другими словами, зная об опыте развития ребенка в семье в раннем, младшем школьном и подростковом возрасте, можно точнее предсказать, каким он вырастет родителем, чем если знать об опыте его взросления только в один из трех временных промежутков. Поэтому важно отметить, что не существует возраста, в котором любой пережитый опыт «определяет» дальнейший подход человека к воспитанию; свой вклад в будущую роль родителя вкладывают все первые пятнадцать лет жизни.

Читатель наверняка помнит, что к похожим выводам мы приходили, когда изучали связь между уровнем самообладания человека в детстве и его дальнейшей жизнью (см. 4-ю главу). Если вы помните, то по уровню самообладания дошкольника уже можно довольно точно предсказать, что ждет его в будущем, однако предсказание будет намного точнее, если оценивать уровень его самообладания и позже, вплоть до конца начальной школы. Это наблюдение в очередной раз подчеркивает наше прежнее заявление о том, что развитие непрерывно и никогда не останавливается. Развитие не заканчивается на первом, пятом или десятом году жизни. Пусть даже события раннего детства и сказываются на развитии сильнее последующих, то, что происходит позже, также имеет значение.

Хотя выводы (а точнее, отсутствие выводов) в отношении отцов нас удивили, две мысли подтолкнули нас к тому, чтобы внимательнее присмотреться к полученным данным. Первая мысль была связана с тем, что в науке существует одно важное правило: «Отсутствие доказательства не является доказательством отсутствия». Другими словами, пусть даже мы и не нашли свидетельств преемственности в воспитании у участников мужского пола, это не значит, что на развитие мальчиков никак не влияет то, как к ним относятся родители. Это лишь значит, что мы не обнаружили необходимых свидетельств.

Поэтому, желая разобраться, что влияет на подход отцов к воспитанию, мы первым делом посмотрели, вносят ли свой вклад в преемственность в воспитании отношения мужчин с возлюбленными (то есть с супругами или партнерами). Мы обратились к этому вопросу, поскольку некоторые работы, посвященные грубому обращению с детьми и даже насилию над ними, показывали, что здоровое отношение и поддержка со стороны близких людей способна стать «исправительным эмоциональным опытом», который позволит разорвать порочный круг плохого обращения взрослых с детьми. В ходе некоторых других исследований было обнаружено, что люди, с которыми в детстве обращались плохо, зачастую воздерживаются от похожего обращения с собственным ребенком благодаря здоровым близким отношениям.

Следовательно, мы решили проверить (на основе данных об участниках данидинского исследования), действительно ли качество отношений с любимым человеком способно повлиять на то, сработает ли правило преемственности в воспитании, особенно если речь идет о представителях мужского пола. Пусть даже изначально мы хотели проверить это предположение, потому что не знали, как объяснить тот или иной подход к воспитанию со стороны отцов, нам показалось разумным подключить к проверке и данные о матерях. Мы решили в целом выяснить, распространяется ли закономерность, наблюдаемая у неграмотных родителей, на родителей грамотных. Оказалось, что не распространяется – по крайней мере у участников данидинского исследования. Мы обнаружили, что нет никакой связи между качеством любовных отношений и тем, насколько сильно участник повторяет в воспитании за собственными родителями. Примечательнее всего то, что, вопреки нашим предположениям, если участник во время взросления сталкивался с непреодолимыми трудностями, даже хорошие отношения с любимым человеком никак не снижали влияния отрицательного детского опыта на подход к воспитанию. Это наблюдалось как среди отцов, так и среди матерей.

Поскольку наши первоначальные предположения казались крайне воодушевляющими, полученные итоги нас разочаровали, однако повторим, что сейчас мы можем заявить наверняка лишь одно: нам не удалось найти свидетельств в пользу своих предположений. То, что мы не смогли доказать некое явление, не означает, что этого явления вовсе не существует. Это лишь означает, что мы не смогли доказать его наличие. В то же время мы не собираемся и дальше себя оправдывать. Как исследователи человеческого развития, мы твердо уверены, что спорить с эмпирическими данными бессмысленно. Да, полученный ответ может нам не нравиться, однако он от этого не изменится.

Тем не менее даже такие ответы не мешают нам сменить русло исследования и подобраться к вопросам отцовства с какой-либо иной стороны. Кроме того, мы задумались, могло ли на наши выводы – и отсутствие таковых – повлиять то, что поначалу мы собирали данные только о тех участниках, которые стали родителями довольно рано. Мы упоминаем об этом, поскольку не в нашей власти было повлиять на то, в каком возрасте участники соберутся родить детей. А потому все, что нам оставалось, – это ждать, покуда они сами не решат стать родителями, и лишь после этого наведываться к ним домой. И, конечно же, кто-то становился родителями раньше остальных. Кто-то становится родителем просто потому, что так случилось; кто-то, особенно если он заводит ребенка в более позднем возрасте, нарочно все как следует продумывает. Такие родители не только будут дожидаться подходящего партнера, но и, скорее всего, сначала получат образование и найдут постоянную занятость. Когда мы изучали, существует ли преемственность в воспитании, то первым делом обратились к тем участникам данидинского исследования, которые завели детей раньше, а не позже.

Что, если люди (и, в частности, мужчины), которые становятся родителями позже, в воспитании намного более явно повторяют за теми, кто когда-то растил их, и мы не сумели найти свидетельств преемственности в воспитании, поскольку наша выборка включала участников, ставших родителями в относительно молодом возрасте? Тому, что мы не нашли свидетельств в пользу своих предположений, могло быть еще одно объяснение. Если судить по уже полученным нами данным, это объяснение касается скорее матерей, чем отцов. Что, если у участников, у которых первенец родился позже (и которые, следовательно, хуже помнили детство и юность), наоборот, наблюдается не такая сильная связь между детским опытом общения с родителями и их подходом к воспитанию? Чтобы проверить, насколько эти предположения близки к истине, мы продолжили собирать данные об участниках – на этот раз о тех, которые стали родителями позже других. Благодаря этому мы смогли провести второе исследование, посвященное тому, влияет ли возраст, в котором участник стал родителем (и, как следствие, объектом наблюдения), на то, насколько сильно в воспитании детей он повторяет за родителями. Однако нас вновь ждало разочарование. Участники, которые стали родителями после двадцати, и участники, которые стали родителями после тридцати, повторяли в воспитании трехлетних детей за родителями с одинаковой силой: матери – во многом, а отцы – почти ни в чем.

Из нашего исследования, посвященного тому, почему родители воспитывают детей так, а не иначе, можно уверенно вывести одно: ожидания и надежды людей не всегда оправдываются. Такое бывает, если обитать, как мы, в мире эмпирических данных – и доверять собранным свидетельствам больше, чем своему чутью, своим убеждениям или предположениям. Однако даже это не позволяет нам окончательно отказаться от попыток «вдохнуть жизнь» в отсутствие каких-либо свидетельств. Дело в том, что отсутствию ожидаемых свидетельств могут быть самые разные причины. Позвольте нам предположить, почему мы так и не сумели связать опыт взросления и подход к воспитанию у отцов. Представьте, что мы кладоискатели, которые долгое время копали не там и в итоге так и остались ни с чем.

Быть может, нам не удалось выявить преемственность в воспитании у мужчин потому, что судили об их детском опыте на основе рассказов их матерей, а не отцов. Что, если бы мы собирали данные о том, как проходит детство участника, еще и на основе рассказов отцов? Кроме того, может быть и так, что условия, в которые мы помещали участников, когда оценивали их подход к воспитанию, были уместнее для матерей, чем для отцов. Что, если бы нам удалось узнать отцов получше (и получить явные свидетельства преемственности в воспитании у мужчин), придумай мы для них иные задания, например в которых ребенку необходимо в чем-то их превзойти? Вполне возможно, что итоги оказались бы иными. Именно поэтому, повторяем, «отсутствие доказательства не является доказательством отсутствия».

Возможно, мы не сумели добыть свидетельств в пользу важности отношений с любимым человеком еще и потому, что сосредоточились на грамотном и заботливом воспитании, а не грубом и насильственном. А возраст, в котором участники становились родителями, никак не влиял на силу преемственности, потому что мы пока еще не подключили данные об участниках, которые нарочно оттягивают с отцовством и материнством до сорока лет и дальше. И напоследок может и вовсе случиться так, что мы не нашли свидетельств преемственности в воспитании у отцов, или важности отношений с любимым человеком, или того, что дело в возрасте самих родителей, потому что изучали, как участники обращаются с трехлетними детьми. Возможно, мы всего лишь начали свои поиски, так сказать, не в том месте и не в то время (или в том месте, но не в то время?). Были бы итоги иными, если бы мы посмотрели, как участники воспитывают восьмилетних детей или детей-подростков? Даже сегодня многие отцы полагаются в воспитании на матерей, однако с годами все охотнее сами участвуют в жизни детей.

Полученные данные показывают лишь то, что наше исследование отнюдь не ставит точку в вопросе преемственности в воспитании, полном чуткого и заботливого отношения к ребенку, а также благотворного влияния на его развитие. Научные знания закрепляются лишь со временем, когда удается накопить достаточно свидетельств в пользу тех или иных утверждений. Мы внесли самый разнообразный вклад в то, чтобы заложить необходимые для дальнейших исследований основы: мы проспективно, не ретроспективно, изучили вопрос преемственности в воспитании; сосредоточились на целом поколении детей, а не только на тех, кто наверняка будет плохим родителем; мы наблюдали за участниками с раннего детства, а не с подросткового возраста; мы собирали данные об их воспитании на трех важных этапах взросления; кроме того, мы сосредоточились на тех особенностях воспитания, которые способствуют, а не препятствуют развитию.

Тем самым мы в своем длительном исследовании или, если придерживаться образности, приключении в поисках признаков, по которым возможно предугадать, насколько хорошим человек станет родителем, определили, что опыт, с которым во время взросления (в раннем, младшем школьном и подростковом возрасте) сталкиваются девочки, судя по всему, влияет на то, как они в будущем воспитывают трехлетних детей. Кроме того, мы обнаружили, что девочки, которые во время взросления (на всех трех перечисленных ступенях) получали больше поддержки со стороны, впоследствии чаще проявляли к детям чуткость, способствовали их развитию и вели себя отзывчиво по отношению к ним – а это, как показывают другие исследования, благотворно сказывается на жизни детей.

Однако к каким бы выводам по поставленному вопросу мы ни пришли, важно помнить, что воспитание включает в себя множество составляющих. Его определяет не только детский опыт родителя, но и уровень его здоровья и благополучия, его профессиональный опыт, качество близких отношений, а также поддержка со стороны – от друзей, соседей, родственников и коллег. Кроме того, не забывайте, что дети своим поведением также влияют на то, как к ним относятся родители. Поэтому, несмотря на все усилия, которые мы приложили к тому, чтобы осветить вопрос преемственности в воспитании, нам все равно необходимо помнить, что мы изучили лишь одну сторону непрерывного процесса, от которого зависит, как человек будет относиться к своим детям.

6. Семейная среда и «нарушители порядка»

Многие читатели этой книги, особенно мужского пола, вспомнив юность, наверняка смогут привести пример поступка, который они ни за что не посоветовали бы повторять – и в первую очередь собственным детям. Мы сейчас о поступках наподобие тех, когда человек ворует что-то мелкое в магазине, или садится в нетрезвом виде в автомобиль, за рулем которого находится такой же пьяный друг, или занимается незащищенным сексом с едва знакомым человеком.

Самое любопытное в таком подростковом поведении то, насколько оно распространено, особенно среди юношей. Мы и вовсе помним одного друга, который настолько хотел поступить в американскую Военную академию в Вест-Поинте, что всю юность неустанно развивался в учебе и спорте и при этом был председателем школьного самоуправления, надеясь тем самым заслужить рекомендацию от члена Конгресса США, необходимую для поступления в это именитое заведение. Но как бы велико ни было желание этого «хорошего мальчика», он не мог устоять перед влиянием менее целеустремленных друзей и то участвовал вместе с ними в каком-нибудь мелком воровстве, то напивался.

В этой главе мы рассмотрим еще одно любопытное качество этого подросткового явления, связанного с нарушением порядка в юности, а именно то, что некоторые с годами перерастают как желание идти против правил, так и пристрастие ко всему, что положено взрослым и не положено детям; а некоторые – нет. Здесь мы можем вспомнить еще одного друга, чей старший брат зависал с «плохими ребятами» в старшей школе: те курили, прогуливали занятия и дрались с детьми из соседних районов. Однажды этого старшего брата (ему тогда было пятнадцать) заметили за рулем родительского автомобиля: он колесил по городу. А еще один раз, напившись с друзьями, он взял родительскую лодку и в итоге врезался в корабельный док. Однако даже эта ошибка не заставила его одуматься. Его исключили из небольшого колледжа после того, как он стрелял по стенам общежития – как он признавался годами позднее, чтобы вернуть себе «доброе имя».

Однако любопытно вот что. Некоторые из тех самых друзей, которые помогали этому старшему брату устраивать «розыгрыши», после старшей школы больше не ввязывались в подобные мероприятия. По правде говоря, один из них даже стал директором старшей школы, которому, естественно, было поручено смотреть, чтобы ученики ни в коем случае не нарушали правила, которые сам он некогда совершенно охотно нарушал. Поэтому исследователи человеческого развития, к которым относимся и мы, задаются вопросом: почему одни юноши, склонные нарушать правила, впоследствии это «перерастают», а другие – нет? Когда Терри Моффитт, которая входит в число авторов этой книги, впервые задумалась над данным вопросом, то обнаружила, что склонных к нарушениям порядка подростков можно поделить на две различные группы. В этой главе мы поделимся представлениями Моффитт о том, в каком направлении могут развиваться юные хулиганы, а также приведем свидетельства в пользу этих представлений. Кроме того, мы ненадолго возвратимся и к первому вопросу этой книги (можно ли по состоянию и поведению ребенка предсказать, какой будет его дальнейшая жизнь – см. главы 1-й по 3-ю) и объединим его со вторым (как на развитие человека влияет опыт в кругу и за пределами семьи – см. 5-ю главу).

Когда возникла необходимость описать, чем отличаются друг от друга два вида людей, склонных к нарушению порядка, Моффитт использовала ярлыки, по которым сразу понятно, как долго представители той или иной группы безобразничают. Итак, одних нарушителей порядка (которые начинают идти против правил с детства или продолжают делать это в течение всей жизни) она назвала «вечными», а вторых (которые становятся нарушителями порядка в юности или перерастают склонность к бесчинствам к молодости) – «временными». Моффит предположила, что «вечные» нарушители порядка начинают идти против правил с раннего детства из-за не проявляющихся внешне нейропсихологических трудностей, которые препятствуют развитию языковых способностей, памяти и самообладания (о котором мы подробно рассказывали в 3-й главе). В итоге к дошкольному возрасту умственное развитие у таких детей идет медленнее, а также они обладают трудным, своенравным темпераментом (о котором мы подробно рассказывали во 2-й главе). Моффит предположила, что подобные признаки особенно отчетливо наблюдаются у детей в семьях, которые испытывают трудности с деньгами или в которой преобладает нездоровое общение. И то и другое лишь усугубляет склонность ребенка к враждебности даже в таком раннем возрасте, и в дальнейшем такая склонность закрепляется уже сама собой. Сейчас самое время вспомнить, как мы в пятой главе обсуждали неграмотные подходы к воспитанию, а во второй – то, как ребенок сам влияет на свое развитие, из-за чего в его поведении сохраняются и усиливаются те или иные особенности.

«Вечная» склонность к нарушению порядка губит жизнь не слабее, чем «ловушки» юности, о которых мы говорили в третьей главе. Моффитт предполагала, что «вечные нарушители порядка», которые зачастую растут в не самых благоприятных условиях, а также испытывают трудности в умственном и поведенческом развитии, с большей вероятностью попадают в ловушки юности, которые, в свою очередь, только сильнее усугубляют их положение и едва ли не окончательно лишают их надежды на светлое будущее. Напомним, что в число подобных «ловушек» входит склонность к алкоголю, вождению автомобиля в нетрезвом виде и употреблению запрещенных веществ, а также отчуждение и отстраненность от семьи, нежелание получать школьное образование и беременности в подростковом возрасте. Получается, из-за того, что окружающие отзываются о «вечных нарушителей порядка» определенным образом, в поведении тех возникают и укореняются новые опасные черты: они проводят время с себе подобными хулиганами, их обходят стороной сверстники, а в школе они не поспевают за одноклассниками. В конце концов ребенок превращается в антисоциальную личность, которая с течением лет уже не меняется в лучшую сторону. Моффит была уверена, что «вечными нарушителями порядка» окажется лишь небольшое число детей, и когда мы решили проверить основные положения ее теории на материале данидинского исследования, то обнаружили, возможно ожидаемо, что мальчики оказывались «вечными нарушителями порядка» в десять раз чаще девочек. Именно поэтому в настоящей главе мы в основном говорим о мальчиках.

Моффит предположила, что «временные нарушители порядка», в отличие от «вечных», в основном поступают наперекор правилам и законам в юные годы, а до и после них не проявляют пугающих наклонностей. «Временная» склонность к нарушению порядка просыпается в людях где-то в годы полового созревания, однако живет – поскольку в итоге такой человек перерастает склонность к антисоциальному поведению – лишь в течение юности, по крайней мере по предположениям Моффитт. Возмутительное поведение «временных нарушителей порядка» вызвано не совокупностью психологических нарушений в раннем детстве и тяжелой жизнью в семье, а влиянием подросткового мира. Согласно теории Моффитт, обычно у ребенка к подростковому возрасту возникает естественное желание пойти против правил, поскольку он еще не успел обособиться как личность и оказался на рубеже между детством и взрослой жизнью. В итоге он возмущается, что закон, семья и общество запрещают ему пользоваться преимуществами взрослой жизни (возможностью курить, пить алкоголь, водить автомобиль и заниматься сексом). Однако, приглядевшись к «вечным нарушителям порядка», которые не внемлют мольбам взрослых и тянутся к «запретному плоду» зрелости, «временные нарушители порядка» просто начинают повторять за ними, тем самым обозначая свою независимость. В конце концов «временные нарушители порядка» взрослеют, получают доступ к преимуществам зрелости и становятся законопослушными, применяя те полезные навыки, которыми владели до юных лет, например самообладание и усердие. Если так посудить, у «временных нарушителей порядка» в детстве с психикой и умственным развитием все в порядке, а потому они, в отличие от «вечных нарушителей порядка», намного проще перерастают юношеское безрассудство. Кроме того, «временные нарушители порядка» намного сильнее привязаны к родственникам и друзьям.

Такой строгий подход к разграничению видов юных нарушителей порядка был особенно важен не только потому, что подчеркнул, насколько сильно на жизнь ребенка влияет развитие его психики и поведения, а также опыт, пережитый в кругу родных и за его пределами, но и потому, что догадки Моффитт еще только предстояло подтвердить. Моффит пришла к своему предположению, когда свела вместе данные различных исследований в попытке упорядочить эмпирический хаос, совсем как следователь, у которого в распоряжении множество улик, однако он никак не может связать их друг с другом. Иными словами, бо́льшую часть из того, что мы описали выше (а именно то, что юных нарушителей порядка возможно поделить на два вида), прежде никто не упоминал в своих трудах и, как следствие, не проверял в своих изысканиях, а значит нам с нашими данными, полученными в ходе данидинского исследования, предстояло стать первопроходцами.

В итоге благодаря предположениям Моффитт мы провели два отдельных исследования, которые стали частью нашего нового приключения, направленного на то, чтобы понять, как развиваются подростки со склонностью к нарушению порядка. Первое исследование в основном было сосредоточено на том, почему у тех или иных подростков наблюдается склонность к антисоциальному поведению, а также чем отличаются друг от друга представители двух видов нарушителей порядка в детские и подростковые годы. А второе исследование, которое мы рассмотрим строго после первого, было посвящено тому, как развивалась жизнь юных нарушителей порядка после школы. Если ради первого исследования нам достаточно было потерпеть до восемнадцатилетия участников, то ради второго пришлось ждать значительно дольше. Все потому, что в ходе второго исследования мы пытались понять, как складывается взрослая жизнь участников, которые в юности стремились поступать наперекор правилам. Поскольку развитие требует времени, таким искателям приключений, как мы, необходимо проявлять должное терпение.

Прежде чем рассказать, что мы делали и что обнаружили в ходе своего путешествия по миру подросткового хулиганства, необходимо пояснить вот что: мы проверяли предположение Моффитт не только потому, что это позволило бы нам лучше разобраться в человеческом развитии. Важнее то, что предположение Моффитт, получи оно подтверждение в ходе нашего исследования, могло оказаться очень полезным с точки зрения прикладной науки. Своими выводами мы могли бы подсказать, как предотвращать и исправлять антисоциальное поведение. Тогда можно было бы не только выявлять детей, которые наверняка в юности станут «вечными нарушителями порядка», и помогать им (поскольку склонность к антисоциальному поведению проявляется в их психологии и поведении еще в раннем детстве), но и иначе взглянуть на антисоциальное поведение подростков как таковое. Если бы предположение Моффитт получило распространение, то антисоциальное поведение подростков воспринималось бы как нечто естественное, а потому взрослые относились бы к нему спокойнее, не спеша никого клеймить. Однако в определенных случаях, как можно судить по примерам некоторых детей, есть смысл бить тревогу.

В первом исследовании, связанном с мыслями Моффитт о юных «нарушителях порядка», мы стремились изучить три основных вопроса: во-первых, как себя ведут и как относятся к окружающему миру представители разных видов юных «нарушителей порядка»; во-вторых, попадают ли они в «ловушки» юности, способные погубить их дальнейшую жизнь; а в-третьих, каким бывает детство у «вечных» и «временных нарушителей порядка». Задав первый вопрос, мы предположили, что «вечные» и «временные нарушители порядка» ведут себя одинаково, однако первые при этом проявляют больше жестокости, чем вторые, а значит, представляют бо́льшую угрозу. Кроме того, мы ожидали, что в поведении «вечных нарушителей порядка» должны наблюдаться проявления психопатии, например неумение поддерживать длительные отношения с друзьями или родственниками вкупе с враждебным и настороженным отношеним к окружающим, а также склонностью довлеть над ними. Когда мы поставили перед собой второй вопрос, то подумали, что «временные нарушители порядка» наверняка будут развиваться правильнее «вечных», поскольку реже будут попадать в «ловушки» и, как следствие, губить свою дальнейшую жизнь.

Наконец, мы решили поразмышлять, каким могло бы быть детство у «вечных» и у «временных нарушителей порядка». Моффит подчеркнула, что значительный вклад в подростковое антисоциальное поведение вносят нарушения раннего нейропсихологического развития, а потому мы предположили, что «вечные нарушители порядка» в детстве должны чаще «временных» сталкиваться с трудностями в умственном развитии и, скорее всего, обладать в трехлетнем возрасте трудным темпераментом (о котором мы рассказывали во 2-й главе). Но поскольку Моффитт еще предположила, что «вечные нарушители порядка» должны в основном происходить из неблагополучных семей (и пагубные наклонности в их поведении должны закрепиться как раз под влиянием тяжелого детского опыта), мы высказали еще одну догадку: родители «вечных нарушителей порядка» наверняка бывают не такими заботливыми, как родители «временных», а также чаще страдают от психических заболеваний и наверняка воспитывают сына в одиночку.

Прежде чем отправиться проверять выдвинутые предположения, нам пришлось, как вы понимаете, собрать необходимые припасы. Первым делом мы отправились в кладовую данных за разнообразными сведениями, которые собирали об участниках каждые два года, начиная с трехлетнего возраста и заканчивая пятнадцатилетним, а также еще через три года, когда участникам было по восемнадцать лет. Благодаря этому мы могли посмотреть, как развивалось антисоциальное поведение подростков в течение двенадцати лет. В дальнейшем мы опишем то, как собирали данные, в общих чертах, пускаясь в подробности лишь тогда, когда будем озвучивать выводы, связанные с очередным предположением из вышеописанных.

То, как мы собирали сведения об участниках, в той или иной мере зависело от их возраста, однако в основном происходило следующее: участника приводили в исследовательский отдел в один из шестидесяти дней после дня рождения, и ученые собирали о нем всевозможные данные, что могло длиться вплоть до шести часов. Важно отметить, что данные собирались блоками – за сведения о психическом здоровье, о поведении, о сексуальной жизни, о самовосприятии, об интеллекте и умственной деятельности (например, памяти) отвечали разные люди, которые не знали ничего о других сторонах жизни участников, а потому воспринимали их непредвзято. Представления об участниках как о цельных личностях у этих людей не было, а потому мы могли быть уверены в точности необходимых нам показателей.

В прошлых главах мы уже отмечали, что родителям и учителям участников по электронной почте высылали перечни анкет, причем все те восемь раз, когда самих участников приводили в исследовательские отделы. Благодаря этому данные, полученные напрямую от участников, можно было дополнить мнением со стороны хорошо знакомых с ними взрослых. В итоге мы могли взглянуть на участников с двух сторон и лучше понять их личность, отношение к окружающим и поведение. Стоит отметить, что мы подключили и те оценки, которые наблюдатели выставляли участникам в трех– и пятилетнем возрасте – именно эти оценки мы использовали, когда делили участников по темпераментам (см. 2-ю главу). Кроме того, мы связались с отделами полиции и судами, чтобы выяснить, нарушали ли участники закон.

Помимо данных об умственном, социальном и поведенческом развитии участников в детстве и юности, мы также собрали сведения о том, в какой среде они воспитывались. В частности, у родителей мы узнали, в каких социально-экономических условиях рос ребенок, каким было его психическое здоровье, а также как его предпочитали воспитывать, какие ценности ставили на первое место и как к нему относились (мы затрагивали этот вопрос в 5-й главе).

Набрав полную корзину «ингредиентов», мы отправились «готовить» три различных «блюда», по одному на каждый вопрос, который поставили перед собой в исследовании природы и развития склонности к нарушению порядка у двух видов юношей. Первое блюдо должно было отразить, чем отличается поведение «вечных нарушителей порядка» от поведения «временных нарушителей порядка» с трех и до восемнадцати лет. Второе – как представители двух видов юных нарушителей порядка вели себя в подростковом возрасте. И завершающее – отличалось ли детство у представителей двух групп, и если да, то чем, поскольку именно по отличиям можно понять, как вовремя наставить будущих нарушителей порядка на путь истинный.

«Вечные» и «временные нарушители порядка»

Чтобы разграничить между собой «вечных» и «временных нарушителей порядка», мы обратились к сведениям, которые собирали об участниках с пятилетнего и до восемнадцатилетнего возраста. Для начала мы разделили мальчиков на тех, которые в детстве были и не были склонны к антисоциальному поведению. Воспользовавшись данными, полученными от родителей и учителей, мы выявили тех детей, которые вели себя враждебно, невзирая на возраст (в пяти-, семи-, девяти– и одиннадцатилетнем возрасте) и невзирая на обстоятельства (и дома, и в школе). Мы считали антисоциальными тех детей, которые часто дрались, травили сверстников, лгали, не слушались, воровали, что-то ломали и портили и/или легко раздражались. Далее мы разделили подростков на тех, кто часто и редко прибегал к сомнительным поступкам. Для этого мы обратились к тому, что они сами о себе рассказывали во время сугубо личных бесед в пятнадцать и восемнадцать лет. Мы считали антисоциальными тех подростков, которые в пятнадцатилетнем возрасте совершили девять и более, а в восемнадцатилетнем – двенадцать и более сомнительных поступков. К сомнительным поступкам мы относили вандализм, кражи в магазинах, покупку или продажу украденного, употребление или продажу травки, вождение в нетрезвом состоянии, а также нападение на родственников или других людей. Будет недобросовестным опустить то, что мы почти на сто процентов доверяли ответам участников на наши вопросы о сомнительном поведении, потому что изучали их уже довольно долго. К подростковому возрасту участники уже понимали: что бы они нам ни сказали, об этом не узнают ни дома, ни в школе, ни где-либо еще.

Когда мы свели вместе данные об антисоциальном поведении участников в детстве и подростковом возрасте, то обнаружили, что 7 % участников мужского пола подходили под описание «вечных нарушителей порядка», а 23,6 % – «временных». В этой главе мы в первую очередь будем говорить об этих двух группах юношей. Тем не менее стоит сразу отметить, что почти 6 % участников «переросли» антисоциальное поведение к юности, хотя в детстве относились к окружающим враждебно. Еще 5,5 % участников оказались склонными к воздержанию, поскольку, судя по свидетельствам родителей и учителей, в пяти-, семи-, девяти– и одиннадцатилетнем возрасте совершали не более чем по одному сомнительному поступку, а потом, судя по рассказам самих участников, в пятнадцати– и восемнадцатилетнем возрасте и вовсе ни одного. Оставшихся участников (примерно 58 %) не удалось отнести ни к одному из видов нарушителей порядка, поскольку те вели себя в меру враждебно или и вовсе миролюбиво. На Диаграмме 6.1 отражена оценка антисоциального поведения представителей различных групп (в том числе и небольшой группы юношей, которых никуда не удалось распределить) участников мужского пола в зависимости от их возраста (с пяти до восемнадцати лет).

Как «вечные» и «временные нарушители порядка» ведут себя в юности

Если учесть, как именно мы делили «нарушителей порядка» на две группы, то неудивительно, что «вечные нарушители порядка», судя по свидетельствам родителей, учителей и самих участников, постоянно, с трех до восемнадцати лет, вели себя враждебно по отношению к окружающим. На Диаграмме 6.2 можно увидеть следующее: несмотря на то, что в пятнадцать лет «вечные» и «временные нарушители порядка» совершали примерно одинаковое количество сомнительных поступков (значительно превышающее количество сомнительных поступков на счету у представителей остальных групп юношей), «временным нарушителям порядка» пришлось очень постараться, чтобы нагнать по показателям «вечных». Две группы юных нарушителей порядка различало не только это. Несмотря на то что и у «вечных», и у «временных нарушителей порядка» в поведении наблюдались в основном одни и те же антисоциальные проявления (например, вандализм, магазинные кражи и употребление наркотиков), «вечные нарушители порядка», как и предполагала Моффитт, вели себя более жестоко, чем «временные». Это проще всего доказать тем, что «вечные нарушители порядка» к восемнадцати годам чаще других мальчиков имели судимость за насильственные преступления. Если точнее, то подобную судимость имел почти каждый четвертый из них.

ДИАГРАММА 6.1. Зависимость средних показателей антисоциального поведения у участников мужского пола, выведенных на основе свидетельств матерей в указанном возрасте, от диагностической группы. «Вечные нарушители порядка» – участники, склонные к антисоциальному поведению в течение жизни; «временные нарушители порядка» – участники, склонные к антисоциальному поведению только в юности; «прозревшие участники» – участники, которые проявляли склонность к антисоциальному поведению только в детстве; «воздержанные участники» – участники, которые воздерживаются от антисоциального поведения; остальные участники – участники мужского пола, которые не подходят по описанию к перечисленным группам. По Т. Моффитт, А. Каспи, Н. Диксону, П. Сильве и У. Стэнтону (1996). Childhood-onset versus adolescent-onset antisocial conduct problems in males: Natural history from ages 3–18. Development and Psychopathology, 8, 399–424, figure 1. Воспроизведено с разрешения авторов.

ДИАГРАММА 6.2. Зависимость средних показателей хулиганского поведения у участников мужского пола, выведенных на основе свидетельств самих участников, от диагностической группы. «Вечные нарушители порядка» – участники, склонные к антисоциальному поведению в течение жизни; «временные нарушители порядка» – участники, склонные к антисоциальному поведению только в юности; «прозревшие участники» – участники, которые проявляли склонность к антисоциальному поведению только в детстве; «воздержанные участники» – участники, которые воздерживаются от антисоциального поведения; остальные участники – участники мужского пола, которые не подходят по описанию к перечисленным группам. По Т. Моффитт, А. Каспи, Н. Диксону, П. Сильве и У. Стэнтону (1996). Childhood-onset versus adolescent-onset antisocial conduct problems in males: Natural history from ages 3–18. Development and Psychopathology, 8, 399–424 figure 3. Воспроизведено с разрешения авторов.

Кроме того, о своей склонности к жестокости рассказывали и сами «вечные нарушители порядка». Когда им задавали череду вопросов, то они чаще других юношей отвечали, что предпочитают жить безрассудно и не задумываясь о последствиях (вместо того чтобы учитывать ошибки прошлого и вести себя предусмотрительно), а также называли себя озлобленными, недружелюбными, нелюдимыми, настороженными и бесстыдными по отношению к окружающим; кроме того, они заявляли, что не сопереживают другим людям, что равнодушны к ним. Такое отношение к жизни и такие психологические установки, вне всяких сомнений, подталкивали участников к одной из «ловушек юности» – отчуждению от семьи и, как следствие, ослаблению эмоциональных связей с родственниками.

Обратившись к «временным нарушителям порядка», мы обнаружили, что те начали хулиганить относительно поздно. Некоторые из «временных нарушителей порядка» в детстве порой прибегали к антисоциальному поведению, однако ни у кого из них подобное поведение не закреплялось и не проявлялось на постоянной основе. Тем не менее, судя по их собственным рассказам, рассказам их родителей и даже данным, полученным из документов, к середине подросткового возраста все они становились настолько враждебными по отношению к окружающим, что их можно было отличить от «вечных нарушителей порядка» исключительно по уровню жестокости. Как бы то ни было, судимость за насильственные преступления к восемнадцати годам имели лишь 8 % «временных нарушителей порядка» (напомним, что у «вечных нарушителей порядка» подобная судимость имелась почти в 25 % случаев).

Кроме того, «временные нарушители порядка» отличались от «вечных» еще и личностными чертами и тем, что реже попадали в ловушки юности. «Временные» нарушители порядка», конечно, вели себя враждебно, однако эта враждебность не доходила, как у «вечных нарушителей порядка», до крайности; «временные нарушители порядка» чаще заявляли, что им нравится ощущать власть и запугивать людей только ради выгоды. С этой склонностью сочеталось и то, что «временные нарушители порядка» умели руководить другими, а если учесть, что оценки у них при этом были лучше, чем у «вечных нарушителей порядка», то неудивительно, что они смели надеяться на достойную занятость в будущем. Однако «временных» и «вечных нарушителей порядка» различало еще кое-что важное – в социальном смысле. Вероятно, из-за того, что «временные нарушители порядка» к восемнадцати годам были сильнее привязаны к семье – и тем самым избегали по меньшей мере одну очень пагубную «ловушку юности», – они охотнее «вечных нарушителей порядка» вступали в близкие отношения с людьми. Тем не менее у них наблюдалась склонность к бунтарству. Во-первых, они по-своему трактовали жизнь в мире людей – не понимали, зачем что-то запрещать детям; не хотели принимать то, что у разных людей может быть разное положение в обществе; а также редко придерживались строгих религиозных правил. Во-вторых, они нередко бывали искушены в наркотиках, табаке и алкоголе, а также незащищенном сексе и опасном вождении. Конечно, в «ловушки» юности они попадали реже «вечных нарушителей порядка», однако не были к ним окончательно устойчивы.

Влияние детства

Когда мы описали сходства и различия между двумя видами юных нарушителей порядка, пришло время для третьей части нашего приключения по проверке предположений Моффитт – и теперь мы попытались выяснить, почему у представителей двух групп настолько по-разному складывается жизнь. Как вы помните, помимо уже подтвержденного предположения о том, что у «вечных нарушителей порядка» враждебность по отношению к окружающим проявляется сильнее, чем у «временных», было еще одно: Моффитт в том числе полагала, что у «вечных нарушителей порядка» взросление проходит труднее и что в раннем возрасте они испытывают трудности в психологическом и поведенческом развитии. Наши ожидания в основном оправдались. Давайте для начала поговорим об условиях, в которых росли участники.

В отличие от матерей «временных нарушителей порядка», матери «вечных» часто заводили первенцев раньше, дольше воспитывали сына в одиночку в течение первых одиннадцати лет его жизни, испытывали больше трудностей с деньгами и занимали не такое высокое положение в обществе. Кроме того, матери «вечных нарушителей спокойствия», если судить по данным, которые мы собирали, когда участникам было семь, девять и одиннадцать лет, чаще испытывали трудности с психическим здоровьем. Возможно, как раз из-за вышеперечисленных условий, «вечных нарушителей порядка» матери воспитывали не так грамотно, как «временных». Когда мы подняли данные о том, как матери взаимодействовали с трехлетними участниками, то выяснилось, что к «вечным нарушителям порядка» матери реже, чем к «временным», проявляли заботу и внимание; кроме того, с первыми матери чаще вели себя грубо, а их подход к воспитанию (судя по данным, которые мы собрали, когда участникам было семь и девять лет) реже оказывался последовательным. Наконец, в семьях «вечных нарушителей порядка», в отличие от семей их сверстников – «временных нарушителей порядка», чаще происходили ссоры.

Социальные и экономические обстоятельства, возможно, и вправду приводят к тому, что между «вечными» и «временными нарушителями порядка» наблюдаются такие различия. Однако напомним, что Моффитт также списывала эти различия на трудности в развитии «вечных нарушителей порядка», с которыми те сталкивались еще в раннем возрасте. Желая проверить и эту часть предположений Моффитт, мы изучили, насколько представители двух видов юных «нарушителей порядка» отличались друг от друга по темпераменту, умственной деятельности и поведению еще в двухлетнем возрасте. «Вечных нарушителей порядка» матери чаще описывали как «трудных»; судя по данным, которые мы собирали, когда участникам было по три года, «вечные нарушители порядка» в детстве чаще обладали своенравным темпераментом (см. 2-ю главу); кроме того, данные, которые мы собирали об участниках с пятилетнего возраста и до одиннадцатилетнего, опрашивая родителей и учителей, показывают, что «вечные нарушители порядка» были не такими усидчивыми, как «временные» (см. 4-ю главу).

Помимо этого, в раннем возрасте у «вечных» и «временных нарушителей порядка» были очевидные различия в умственной деятельности. «Вечные нарушители порядка» выполняли обычные тесты на интеллект для пятилетних детей хуже, чем «временные», причем, если судить по тестам, которые участники выполняли в семь, девять и одиннадцать лет, разница в показателях неуклонно росла с годами. Если учесть вышесказанное, то неудивительно, что с семи до одиннадцати лет у «вечных нарушителей порядка» хуже, чем у «временных», развивались навыки чтения, а к тринадцати годам у них не так хорошо работала память.

Получается, все перечисленные трудности, с которыми «вечные нарушители порядка» сталкиваются в психическом развитии, а также непростые условия проживания приводят к тому, что между представителями двух видов «нарушителей порядка» наблюдаются явные различия. Судя по свидетельствам родителей и учителей, в годы средней школы до подросткового возраста «вечные нарушители порядка» чаще ввязывались в драки и их, возможно как раз из-за этого, сильнее, чем «временных нарушителей порядка», недолюбливали сверстники.

Предварительные выводы

Собранные нами данные в основном свидетельствуют в пользу предположений Моффитт о двух видах юных «нарушителей порядка». Во-первых, представителей этих групп довольно просто поделить: у «вечных нарушителей порядка» трудности в поведении начинают проявляться с детства, а у «временных» – с юности. Несмотря на это, очевидное различие, представители двух групп на первый взгляд очень похожи друг на друга в подростковом возрасте. И те и другие часто попадают в «ловушки» юности (например, употребляют наркотики или совершают акты вандализма), а также примерно одинаково проявляют свое враждебное отношение к окружающим. Однако напомним, что «вечные нарушители порядка» не только превосходят «временных» в уровне жестокости, но и в целом по-настоящему озлоблены, нелюдимы, настороженны и бесстыдны по отношению к окружающим, в то время как у «временных нарушителей порядка» наблюдаются в основном внешние проявления антисоциального настроя. Итак, несмотря на то, что хулиганы двух видов во многом похожи друг на друга, они во многом и различаются. Если вы помните, то в ходе второй части нашего приключения по исследованию жизни трудных мальчиков мы собирались определить, почему и как эти сходства и различия проявляют себя во взрослой жизни участников.

Моффитт предполагала, что в семьях «вечных нарушителей порядка» положение окажется труднее и что «вечные нарушители порядка» в раннем детстве сталкиваются с трудностями в развитии. Судя по данным нашего исследования, она была права. «Вечные нарушители порядка» росли в более тяжелых условиях: их родители занимали не такое высокое положение в обществе, в их семьях чаще происходили ссоры, их хуже воспитывали, они испытывали больше трудностей в умственном развитии, чаще обладали трудным темпераментом в раннем детстве и были не такими усидчивыми в начальной школе. По правде говоря, чем старше становились представители двух видов «нарушителей порядка», тем сильнее (судя по данным, которые мы собирали, пока им было от трех до одиннадцати лет) они отличались друг от друга. Если в два года «вечные» и «временные нарушители порядка» были во многом схожи (и с теми, и с другими в большинстве своем было тяжело управляться), то в три года они уже походили друг на друга меньше (среди «вечных нарушителей порядка» чаще встречались участники с трудным темпераментом), а с пяти лет до одиннадцати (по уровню неусидчивости) – еще меньше. Вышеописанное сходится с предположениями Моффитт, поскольку она была уверена, что у «вечных нарушителей порядка» с годами наблюдается все больше антисоциальных проявлений. Эту закономерность, опять же, неплохо было бы рассмотреть в рамках взаимовлияния поведения и среды, то есть с точки зрения правила, согласно которому ребенок сам влияет на собственное развитие.

Прежде чем мы обратимся к вопросу о дальнейшей жизни «вечных» и «временных нарушителей порядка», следует поделиться еще одним, заключительным наблюдением. Это наблюдение касается тех, о ком мы прежде почти не упоминали, – а именно девочек. Мы решили в этой главе в первую очередь сосредоточиться на мальчиках в основном потому, что они намного чаще становятся «вечными нарушителями порядка» – в десять раз чаще девочек. Однако, невзирая на столь огромный разрыв в показателях, мы обнаружили, что почти все различия, которые мы наблюдали у «вечных» и «временных нарушителей порядка», встречаются и у «вечных» и «временных» нарушительниц порядка». Поэтому, получается, предположения Моффитт о том, чем отличаются друг от друга «вечные» и «временные нарушители порядка», применимы не только к представителям мужского пола. Итак, «вечными нарушителями (и нарушительницами) порядка» становятся те, кто унаследовал или приобрел особенности, которые препятствуют развитию (например, ограничения умственной деятельности или трудный темперамент) и при этом проявляются в раннем детстве. Кроме того, такие люди растут в неблагополучных обстоятельствах (например, под присмотром неграмотного родителя, в отчуждении от родственников и в нищете, из-за чего ребенку в будущем трудно общаться с людьми вне семейного круга, в первую очередь со сверстниками и преподавателями). Вероятно, девочки значительно реже становятся «вечными нарушительницами порядка», потому что в раннем детстве у них не так часто наблюдаются трудности в умственном развитии, они реже обладают своенравным темпераментом и чаще проявляют усидчивость. Тем не менее, как мы можем судить, и для мальчиков, и для девочек одинаково важно как здоровое развитие психики и поведения, так и обстоятельства, в которых они растут.

На страницах этой книги мы поясняем: возможно, наиважнейшее преимущество данидинского исследования в том, что благодаря ему мы можем осветить развитие человеческой жизни с течением лет, а значит, выявить, какие обстоятельства влияют на него сильнее всего. Итак, едва мы обнаружили, в чем похожи и чем различаются «вечные» и «временные нарушители порядка», как невольно задумались: что будет с представителями обеих групп после окончания школы, в зрелом возрасте? Выйдет ли так, что в этом смысле «все мы родом из юности»? Благодаря этому вопросу мы перешли к следующей части нашего приключения, посвященного трудным мальчикам, и проверили, как складывается жизнь «вечных» и «временных нарушителей порядка», когда им было по двадцать шесть лет и по тридцать два года. Участников мы оценивали по целому перечню показателей. Напомним одно из ключевых положений теории Моффит: «временные нарушители порядка» к зрелости должны перерасти склонность к антисоциальному поведению, а «вечные» – так и продолжить вести себя вопреки установленным в обществе правилам и законам. Оказалось, что вторая часть положения близка к истине, а вот первая – не совсем. У «вечных нарушителей порядка» дела в будущем оказались совсем плохи, однако среди «временных нарушителей порядка» также находились те, кто так и не возвратился на путь истинный. Давайте для начала посмотрим, что мы обнаружили, когда участникам исполнилось по двадцать шесть лет, а после поглядим, какой была их жизнь к тридцати двум годам.

Как «вечные» и «временные нарушители порядка» ведут себя в двадцать шесть лет

Примерно через восемь лет после выпускного из старшей школы «вечные нарушители порядка», согласно их собственным свидетельствам, намного чаще совершали уголовные правонарушения, чем «временные». «Вечные нарушители порядка» после совершеннолетия в два-три раза чаще «временных нарушителей порядка» получали судимость. «Временные нарушители порядка» в основном совершали несерьезные преступления (мелкие кражи, распитие алкогольных напитков в общественных местах и использование пиратского ПО), а «вечные» – серьезные (тайное ношение оружия, угроза физическим насилием, грабеж и нарушение судебных запретов). Указанные свидетельства соотносились с тем, как «вечных нарушителей порядка» описывали друзья и родственники, а также с итогами психиатрических проверок. У «вечных нарушителей порядка», согласно данным осведомителей, к двадцати шести годам наблюдалось значительно больше признаков антисоциального расстройства личности, чем у «временных», а формальная психиатрическая оценка выявила у них психопатические черты (похожая картина наблюдалась у них и в восемнадцать лет). Особенное внимание стоит обратить на то, что «вечные нарушители порядка» до сих пор проявляли жестокость – они признавались в этом сами, причем данные, полученные от осведомителей, а также от полиции и судов, это лишь подтверждали. Особенно нас встревожило то, что теперь «вечные нарушители порядка» направляли жестокость на детей и партнеров. Причем это происходило несмотря на то, что «вечные нарушители порядка» в основном неохотно помогали партнерам воспитывать многочисленных детей. Последнее, возможно, даже к лучшему.

Жизнь «вечных нарушителей порядка» складывалась хуже не только в отношении семьи и закона. К двадцати шести годам у них были плохи дела с работой, причем они обычно занимали незначительные должности, не требующие особых навыков, поскольку им не хватало простейшего образования, необходимого для мало-мальски достойной работы, а еще они плохо справлялись с собеседованиями, которые мы с ними разыгрывали в рамках исследования. Кроме того, хорошую занятость им мешали найти судимости, о которых мы говорили прежде. Поскольку «вечные нарушители порядка» зачастую зависели от наркотиков и нередко ввязывались в конфликты на работе, о возможности повышения не стоило и говорить.

У «временных нарушителей порядка» все складывалось лучше, чем у «вечных», однако мы нашли отчетливые свидетельства того, что не все из них смогли окончательно сойти со скользкой тропы, как предполагала Моффитт, благодаря относительно благополучному опыту детства. Давайте для начала обратимся к обнадеживающим данным: у «временных нарушителей порядка» лучше обстоят дела с работой; они занимали более престижные должности, чем «вечные нарушители порядка», а 80 % из них окончили старшую школу. «Временные нарушители порядка» хорошо, если не блестяще, справлялись с собеседованиями, которые мы разыгрывали; кроме того, у них реже, чем у «вечных нарушителей порядка», была судимость. Вне всяких сомнений, такие успехи были обусловлены тем, что «временные нарушители порядка», в отличие от бесчувственных «вечных», были сговорчивыми, в меру открытыми, умели поддерживать близкие отношения с возлюбленными; кроме того, их в юности не сторонились сверстники.

Несмотря на все вышеперечисленное, даже «временным нарушителям порядка» в показателях было не сравниться с теми участниками данидинского исследования, которых вовсе не отнесли к «нарушителям порядка». «Временных нарушителей порядка» с восемнадцати до двадцати шести лет в два раза чаще судили за преступления, связанные с имуществом и наркотиками, чем ожидалось с учетом их количества. Беседы с двадцатишестилетними «временными нарушителями порядка» показали, что в течение предыдущего года их судили на удивление часто. Такое поведение наверняка можно объяснить тем, что «временные нарушители порядка» склонны не задумываться о последствиях своих действий. Возможно, таким «временным нарушителям порядка» просто нужно больше времени, чтобы остепениться? Именно поэтому мы решили снова собрать данные об участниках шесть лет спустя, тем самым продолжив свое приключение в поисках природы, предпосылок и последствий юношеского хулиганства.

Как «вечные» и «временные нарушители порядка» ведут себя в тридцать два года

Во-первых, стоит сказать о том, что к четвертому десятку лет «вечные нарушители порядка» никоим образом не исправились. Почти каждый третий представитель этой группы за прошедшие шесть лет совершил насильственное преступление. По правде говоря, почти каждый пятый «вечный нарушитель порядка» в эти годы сидел, в то время как среди «временных нарушителей порядка» такая участь настигла лишь каждого двадцатого. Кроме того, «вечные нарушители порядка» все так же проявляли жестокость в кругу семьи, однако, что примечательно, «временные нарушители порядка» с такой же вероятностью могли ударить ребенка или совершить насилие над партнером.

Оценка психического состояния показала, что у «вечных нарушителей порядка» с этим серьезные проблемы. У них чаще, чем у «временных нарушителей порядка» развивалась тревожность и большое депрессивное расстройство, а также они были сильнее подвержены зависимости от марихуаны и других запрещенных веществ. Кроме того, «вечные нарушители порядка» чаще предпринимали попытки самоубийства. Однако склонность к алкогольной зависимости была одинаковой у представителей обеих групп.

Тем не менее у «вечных нарушителей порядка» наблюдались значительные трудности не только поведенческой и психической природы. Физическое здоровье у них также было хуже. У них с большей вероятностью наблюдались проблемы с сердцем, а также были хуже показатели по воспалениям. Кроме того, у них чаще всех наблюдался герпес второго типа, который передается половым путем, и зависимость от никотина. Конечно же вторым обстоятельством можно объяснить то, что у них чаще наблюдались проявления пародонтита, хронического бронхита и гниение зубов.

Экономические показатели этих участников также не обнадеживали. «Вечные нарушители порядка» обычно занимали наиболее низкооплачиваемые должности (если им вообще везло иметь работу), а за последние шесть лет они больше месяцев, чем остальные, провели без заработка. Судя по оценкам осведомителей, «вечные нарушители порядка» испытывали больше финансовых трудностей, например им не хватало денег, чтобы оплатить счета, или они оказывались в долгах. Возможно, именно из-за этого они чаще остальных оставались без денег на еду и предметы первой необходимости, а порой – и без крыши над головой.

Когда мы обратились к данным о «временных нарушителях порядка», то обнаружили, что у них также наблюдаются трудности различного толка – вновь вопреки предположениям Моффитт. Оказалось, что даже к тридцатидвухлетнему возрасту эти участники не избавились от антисоциальных наклонностей, однако, как и ожидалось, переход во взрослую жизнь у них прошел успешнее, чем у «вечных нарушителей порядка». Тем не менее многие «временные нарушители порядка» продолжали употреблять запрещенные вещества, испытывали трудности с деньгами и здоровьем.

Прежде чем подвести итоги нашим наблюдениям, связанным с тем, как антисоциальные подростки ведут себя в зрелости, нам следует коротко отметить кое-что по поводу «вечных» и «временных нарушителей порядка», пусть даже в главе мы говорим о них немного. Трудности, с которыми «вечные нарушители порядка» сталкивались в детстве, пагубно сказались на их дальнейшем развитии: к тридцати двум годам их жизнь во многих отношениях протекала не лучшим образом. Они так и не перестали вести себя враждебно по отношению к людям, у них наблюдались серьезные проблемы с психикой и физическим здоровьем; кроме того, они испытывали значительные трудности с деньгами. Не стоит и говорить о том, что эти заключения очень походят на те, к которым мы пришли, когда изучили данные «вечных нарушителей порядка», а значит, на этот раз мы также можем заявить, что предположения Моффитт применимы не только к мужчинам, но и к женщинам, пусть даже последние намного реже становятся «вечными нарушительницами порядка».

Несмотря на то что небольшая доля «временных нарушительниц порядка» попали в сети наркотической зависимости (причем не только от марихуаны), иных психических расстройств у них не наблюдалось. По правде говоря, «временные нарушительницы порядка» в зрелости значительно проигрывали другим участницам лишь в денежном вопросе – здесь они не отличались от «вечных нарушительниц порядка». Если вкратце, то «вечных нарушительниц порядка» ждало незавидное будущее. У «временных нарушительниц порядка» все также сложилось не лучшим образом (поскольку трудности с деньгами значительно портят жизнь), однако их положение обнадеживало явно сильнее.

На этом наше приключение не закончилось. Изучив данные об участниках, полученные от полиции, мы выяснили, что «вечные нарушители порядка» и в следующие шесть лет преступали закон. В течение третьего десятка лет каждый из них в среднем набрал по пять судимостей, причем по два из них – за насильственные преступления. У «временных нарушителей порядка» в среднем было только по одной судимости, причем не за насильственные преступления.

У двух авторов этой книги из четырех в аспирантуре был один и тот же преподаватель, Ури Бронфенбреннер (мы упоминали его в 5-й главе), которому нравилось утверждение знаменитого, давно усопшего социолога Курта Левина: «Нет ничего практичнее хорошей теории». Что на самом деле означают эти слова? Теория Моффитт, как вы, надеемся, поняли, стала для нас своего рода картой, которой мы пользовались во время приключения в поисках тайн человеческого развития. Благодаря этой карте мы сначала выявили различные пути развития антисоциального поведения – если точнее, то Моффитт предположила, что таких путей может быть два: путь «вечного нарушителя порядка» и путь «временного нарушителя порядка». Затем предположения Моффитт подтолкнули нас к тому, чтобы определить, правда ли свой вклад в развитие антисоциальных черт (и в том числе в разницу между «вечными» и «временными нарушителями порядка») вносят трудности в умственном развитии, определенный темперамент, непростое финансовое положение семьи и нездоровая среда воспитания, а также «ловушки» юности. Наконец, наша карта подсказала, что стоит исследовать, как сложится взрослая жизнь «нарушителей порядка». В итоге, проверив теорию Моффитт на материале данидинского исследования, мы обнаружили, что ее предположения в основном приближены к истине. Как мы уже отмечали, особенно точными были ее догадки в отношении «вечных нарушителей и нарушительниц порядка»; кроме того, предположения, касающиеся «временных нарушителей порядка», также в той или иной мере подтвердились, а когда речь зашла о «временных нарушительницах порядка», то совпадений оказалось и того больше.

Многим людям тяжело признавать, что они в чем-то промахнулись. Лишь некоторым в радость ошибиться или повернуть не туда. Люди, как известно, подвержены влиянию того, что социальные психологи называют «предвзятостью подтверждения», то есть мы склонны замечать и выбирать только те сведения, которые согласуются с нашими предположениями или убеждениями. Поэтому мы зачастую проще замечаем и запоминаем те наблюдения и свидетельства, которые сходятся с нашими ожиданиями, нежели наоборот.

По нашему разумению, ученого от идеолога отличают старания, даже борьба, направленные на то, чтобы преодолеть подобную предвзятость и прийти к наиболее точным выводам, на которые не повлияли несовершенства человеческого мышления. Именно поэтому всегда важно смотреть на данные, чистые и неоспоримые. Непредвзятый исследователь не должен тасовать свидетельства так, как ему заблагорассудится; он может лишь надеяться, что его догадки подтвердятся, однако в то же время понимать, что может случиться иначе. Нет ничего плохого в том, что ученый в чем-то или во всем не прав. А вот держаться за свою точку зрения вопреки данным, особенно если они получены в ходе качественного исследования, как раз плохо. Не стоит забывать, что даже Эйнштейн в чем-то ошибался! Поэтому то, что теория Моффитт не оправдалась, когда мы изучили данные о взрослой жизни «временных нарушителей порядка», не должно смущать или разочаровывать нас. В конце концов, чем мы лучше Эйнштейна?

Мы пояснили заключения, к которым пришли в ходе исследования, и теперь намерены пояснить, как можно использовать то, что мы добыли. Использовать их можно, так сказать, напрямую, и это лишний раз доказывает, что хорошие теории на удивление практичны. Вероятно, к «вечным» и «временным нарушителям порядка» подход будет разным, однако он в обоих случаях будет направлен на то, чтобы предотвратить – а если не удалось предотвратить, остановить – развитие в них враждебности по отношению к окружающим. Если мы хотим, чтобы меньше людей следовали по пути «вечных нарушителей порядка», работать с ними необходимо с раннего детства. В конце концов, «вечные нарушители порядка» отличались от «временных» и, как следствие, от других своих сверстников еще в двухлетнем возрасте – а может, и того раньше, однако наше исследование уже не позволило возвратиться в прошлое настолько далеко. Поэтому будет ошибочным и дальше полагать, что «мальчики есть мальчики» или что «он это перерастет» – против таких воззрений выступают свидетельства в пользу того, что зачатки антисоциального поведения у людей наблюдаются еще в раннем детстве.

На жизнь детей следует влиять одновременно с разных сторон, причем охватывать не только особенности их развития (например, умственную деятельность и темперамент), но и условия, в которых они обитают (например, в семье, в дошкольных и школьных учреждениях). По меньшей мере часть детей, которые в детстве проявляли враждебность по отношению к окружающим, к юности остепенились – именно их мы назвали «прозревшими», а значит, развитие антисоциального поведения возможно остановить. Мы снова приходим к выводу, что ранний опыт лишь задает вероятность неких исходов в юности, а не определяет их окончательно. Очевидно, нам есть на что надеяться.

При этом необходимо понимать, что пресечь антисоциальное поведение, зачатки которого наблюдаются еще в раннем детстве, будет непросто, особенно если учесть, как быстро растут дети. Врачам придется вести настоящую борьбу против грозного противника. И противник этот – трудное поведение, к которому ребенок уже привык, поскольку годами развивался в антисоциальном направлении. Одна из величайших трудностей будет состоять уже в том, чтобы трудный подросток не бросил лечение, в том, чтобы удержать его на пути исправления.

«Временным нарушителям порядка», вне всяких сомнений, помочь будет легче. В отличие от «вечных нарушителей порядка», они не развивали в себе антисоциальные наклонности годами. Согласно оценкам специалистов, «временным нарушителям порядка» намного проще измениться: например, они деятельнее, намного охотнее идут на взаимодействие и сближение. Именно поэтому родители, врачи, сотрудники школ, полиции и судов должны как следует изучать прошлое юных правонарушителей, а не только их преступления. Относиться к тем, у кого трудности в поведении начались только в юном возрасте, и к тем, у кого трудности начались еще в раннем детстве (даже если они и совершат одно и то же правонарушение), одинаково – непредусмотрительно и несправедливо с точки зрения науки о развитии человека. Именно поэтому важно проводить долгосрочные исследования – такие, как данидинское. Мы полагаем, что если приговорить «временного» нарушителя порядка» к тюрьме, то это не исправит положения, а лишь усугубит его, что само по себе может считаться преступлением, поскольку такие подростки, как нам кажется, при должном подходе способны исправиться. «Нарушители порядка» не безнадежны, особенно «временные»: мы можем сделать так, чтобы баловство спиртным не превратилось в алкогольную зависимость; чтобы сексуальные эксперименты не привели к нежелательной беременности; чтобы итогом забав за рулем не стала инвалидность; а прогулы не закончились отсутствием образования и, как следствие, достойной занятости.

7. Рано созревшие девочки, семейная среда и «плохие мальчики»

Согласно записям, когда Стефани наблюдали в одиннадцатилетнем возрасте, она разительно отличалась от той открытой и дружелюбной веснушчатой девчушки с рыжими кудряшками, которая появлялась в исследовательском отделе данидинского проекта два года назад. Теперь казалось, что она повзрослела прежде времени. Когда сотрудники отдела спросили Стефани о том, как она общается со сверстниками, та уже не рассказывала о настольных играх, которыми некогда наслаждалась. Девочка в основном говорила о том, как ссорится с прежними подругами; жаловалась, что у них больше нет на нее времени. Тем не менее она презрительно называла их «детьми», «вечно занятыми домашкой». Кроме того, оказалось, что Стефани много времени проводит с мальчиками, причем некоторые из них старше ее. Еще Стефани рассказывала, что несколько раз напивалась и даже пробовала марихуану. Сотрудники подозревали, что вскоре девочка начнет половую жизнь, если уже не начала. Она не только развивалась быстрее других одиннадцатилетних участниц данидинского исследования с физической точки зрения, но и напрямую спрашивала у одного из сотрудников о противозачаточных мерах. Сами сотрудники спрашивать участников о половой жизни не могли: запрещал новозеландский закон.

Впоследствии оказалось, что отец Стефани ушел из семьи, когда девочка была довольно маленькой, а ее мать с тех пор сменила много мужчин. Мать у Стефани была строгой, но непоследовательной: она то наказывала дочь за проступки, то будто не замечала ее ошибок. Сведя вместе все составляющие развития участницы и предположив, какие именно причины повлияли на ее жизнь, некоторые наши коллеги заключили, что на том, как Стефани общается со сверстниками, сказалось положение в семье, однако другие сомневались, стоит ли толковать полученные данные именно таким образом. Их подозрения оказались следующими: мать Стефани была грубой, непоследовательной и нерадивой, а сама Стефани вела себя неподобающе, потому что у них совпадает часть генов. Поскольку данидинское исследование началось довольно давно и собрать генетические данные об участниках на этапе, о котором говорится в этой главе, мы не могли, нам, к сожалению, так и не удалось оценить, что здесь сильнее: врожденное или приобретенное.

Вопреки этому ограничению, мы решили, что самое время отправиться в новое приключение в поисках тайн человеческого развития и вновь проверить предположение, которое прежде никто не проверял. Об этом предположении говорилось в предисловии – именно оно в свое время взволновало Джея Белски. Особенно любопытным нам казалось вот что: это предположение позволяло совершенно иначе взглянуть на то, как пережитые в детстве потрясения влияют на развитие человека вопреки устоявшимся воззрениям, распространенным среди ученых. Дело в том, что новое предположение основывалось на ключевом правиле эволюционной биологии (которая находится в самом сердце наук о жизни), что цель всего сущего – передать свои гены детям, чтобы те передали их внукам и так далее. Такой взгляд на жизнь напрямую отражает то, как опыт детства влияет на дальнейшую жизнь человека. Эволюционная биология ставит во главе угла «репродуктивный успех» и «репродуктивную пригодность», а все остальное (здоровье, благополучие и счастье, не говоря уже о «смысле жизни») считает второстепенным, и именно это подтолкнуло Белски к предположению, на котором мы сосредоточимся в этой главе: если девочка растет в семье без отца, или в семье, в которой часто происходят ссоры, или если с ней обращаются грубо, то ее половое созревание будет протекать стремительнее, а значит, она будет быстрее, чем ее сверстницы, развиваться физически и, как следствие, чаще склоняться в сторону рискованного поведения.

Репродуктивный успех – ключевое понятие буквально для любого биолога, не изучающего людей, однако большинство исследователей в области человеческого развития словно забывают об этом понятии. Особенно это заметно, возможно, в среде тех, кто изучает, как опыт взросления в кругу семьи сказывается на дальнейшей жизни человека. Для большинства психологов, социологов, экономистов, педагогов, политиков и родителей жизнь будто только и состоит, что из здоровья, благополучия и счастья. Поэтому многие рассматривают развитие согласно принципу дихотомии «здоровое – нездоровое» или «благополучное – неблагополучное». Итак, если о ребенке заботятся грамотно, то он наверняка вырастет уверенным, любознательным, дружелюбным и усердным, а значит, превратится в трудолюбивого взрослого человека, который, как говорил Фрейд, умеет «любить и работать». Так выглядит жизнь человека, который развивался здоровым путем. А если человек не уверен в себе, не ищет новых знаний, а также с трудом справляется со своими чувствами и поведением, то его развитие наверняка проходило неблагополучно. Такой человек не только будет хуже учиться и работать, но и не сможет выстраивать и поддерживать близкие отношения. В самом сердце принятого социологами взгляда на жизнь находится допущение, что здоровое развитие для человека «естественно» (якобы так и должно быть), а нездоровое подразумевает нарушения, очевидные трудности или даже совершенный беспорядок, то есть неестественный ход вещей.

Это устоявшееся представление о том, как на развитие влияет воспитание, в корне отличается от эволюционно-биологического воззрения, которое заключается в том, что «правильного» пути развития не существует. Кто передал свои гены потомку, тот и победил, а это, что исключительно важно, зависит от того, в каких условиях и обстоятельствах существует тот или иной живой организм. А эти условия и обстоятельства, в свою очередь, могут сказываться на его развитии. Например, если представитель некоего вида улиток еще на стадии личинки чувствует, что в воде – хищник, у него вырастает более плотная и крепкая раковина, чем у тех, кто присутствия хищника не ощущал. В этом явно есть смысл: вырастить раковину покрепче для улитки настолько же «биологично», насколько и вырастить обычную, если нет очевидной угрозы. Оба «подхода» можно считать здоровыми, поскольку каждый уместен в определенных условиях и направлен на то, чтобы повысить репродуктивную пригодность организма, то есть вероятность того, что он передаст свои гены потомству.

Поэтому с эволюционной точки зрения для ребенка, подростка и даже для взрослого лучший путь не обязательно здоровый с точки зрения психологов, преподавателей и даже политиков. Дело в том, что путь, по которому развивается ребенок в одних условиях (например, если семья должным образом заботится о нем, а в доме царит взаимопонимание), может с точки зрения эволюции ни капли не подходить ребенку в других условиях (например, если у него в семье часто происходят ссоры, а детям не уделяется достаточно внимания). Такое эволюционно-биологическое воззрение подразумевает, что дарвинистский естественный отбор заставляет живые организмы так подстраиваться под обстоятельства, в которых они развиваются, чтобы вероятнее выжить, достичь половой зрелости и воспроизвести потомство – совсем как улитки из примера выше.

В итоге развитие, которое сегодня многие считают нездоровым, неправильным или затрудненным, можно спокойно назвать уместным, поскольку проходит оно в непростых обстоятельствах. Например, нетрудно представить, что в мире, где опасность поджидает человека на каждом шагу, с точки зрения репродуктивности выгодно видеть во всех врагов и пользоваться чужими слабостями. В таких условиях неудивительно, что человек сначала бьет, а уже потом думает.

Мы пытаемся донести, что в ходе развития человечества люди, как и многие другие живые организмы, учились развиваться так, как того требуют обстоятельства и опасности, с которыми они сталкиваются в детстве. Важнее всего то, что умение по-разному с точки зрения биологии и психики откликаться на различные условия до сих пор нам свойственно: оно способствует репродуктивному успеху, к которому в целом стремится каждый живой организм. Это значит, что мы унаследовали способность развиваться в соответствии с окружающими нас условиями еще от далеких предков. Однако пусть даже для наших предков это умение было исключительно полезным, сегодня оно отнюдь не всегда приводит людей к репродуктивному успеху. Поскольку современный мир очень отличается от древнего (например, мы умеем предохраняться, делать аборты и заботиться о своем здоровье), а эволюционные изменения происходят слишком медленно, мы до сих пор, спустя миллионы лет, используем способность, которая в большинстве своем устарела.

Эволюционные биологи различают «репродуктивные стратегии» – пути развития организма от рождения и до зрелости, позволяющие ему вписаться в ту среду, которая наверняка будет окружать его во взрослой жизни. Для нас любопытнее всего то, что эти стратегии делят на «быстрые» и «медленные». Если жизнь прекрасна, то есть ребенок развивается в безопасных и уютных условиях, тогда нет смысла спешить в своем развитии. С точки зрения биологии человек отзывается на благоприятные условия тем, что растет медленно и спокойно пользуется всеми доступными ему ресурсами, в том числе питательными, психологическими и экономическими. В таком случае человек вырастает более здоровым, меньше боится трудностей, чаще заводит хороших друзей и готов тратить время и усилия на грамотное воспитание детей, у которых в жизни также будет больше возможностей и которые будут настолько же репродуктивно успешными, то есть передадут свои гены и гены своих предков потомкам.

А вот если ребенок в детстве привыкает к тому, что окружающим нельзя доверять, мир опасен, а прожить долгую и здоровую жизнь везет отнюдь не каждому, с точки зрения репродуктивности ему выгоднее поскорее созреть, чтобы успеть нарожать побольше детей, прежде чем его жизнь прервется или значительно усложнится. Современным представителям среднего класса, возможно, не понять второй стратегии (поскольку ее обычно воспринимают не как естественное развитие, а как неестественное нарушение), однако это не означает, что она не приводит избравших ее людей к репродуктивному успеху – а значит, неуместна в тех обстоятельствах, в которых они развиваются. Если поразмыслить, то, чтобы закрепиться, склонности развиваться «неправильно» в тяжелых обстоятельствах даже не обязательно было в ста процентах случаев приводить людей к репродуктивному успеху; достаточно было работать лучше (в вероятностном смысле), нежели другие, более «правильные» пути развития. Давайте предположим: есть у нас «нездоровое» развитие, при котором человек передает свои гены потомкам в 30 % случаев. А есть «здоровое», однако при нем человек передает свои гены потомкам лишь в 22 % случаев.

Легко догадаться, что ценой быстрой репродуктивной стратегии станут нарушения в развитии, возможные трудности со здоровьем и низкая вероятность найти достойного партнера. Однако, согласно теории эволюции, такие жертвы вполне оправданы, поскольку благодаря им человек с большей вероятностью успеет повзрослеть и оставить потомство до того, как тяжело заболеет или даже погибнет. Поскольку те, кто развивается быстрее, реже умеют или желают воспитывать детей грамотно или поддерживать близкие отношения, они стараются рожать как можно больше, из-за чего им лишь труднее «вкладывать» в каждого ребенка достаточно сил, времени и денег. Те, кто развивается медленнее, чаще стремятся заботиться о потомстве и защищать его; те, кто развивается быстрее, заботятся о потомстве хуже и стараются выиграть за счет количества. Возможно, это проявляется особенно ярко, если склонные к медленной репродуктивной стратегии люди обитают в неблагоприятных условиях (по экономическим, медицинским или социальным причинам), а потому не могут обеспечить потомству безопасное существование. Однако нам, опять же, необходимо учитывать, что сегодня жертвовать качеством воспитания ребенка в угоду количеству детей уже не так выгодно, как раньше. Выходит, культура меняется значительно быстрее биологии развития.

Важно отметить, что мы не утверждаем, будто природа загадала нам этот ребус затем, чтобы мы его решили и потом осознанно выбирали тот или иной путь развития. Например, когда вы выходите из темной комнаты под полуденное солнце, ваши глаза и без осознанных указаний знают, что им делать – а именно сузить зрачок. Зачем же тогда природе давать выбор ребенку, чья психика и тело и без того знают, как им лучше развиваться?

Насколько бы любопытным или даже убедительным ни казался взгляд на человеческое развитие с точки зрения репродуктивной стратегии, у большинства социологов и исследователей человеческого развития есть достаточно поводов в нем сомневаться. В конце концов, многочисленные социологические, психологические и даже экономические исследования долгое время показывают: если человек в детстве сталкивается с трудностями – бедностью, отсутствием одного из родителей, грубым воспитанием или даже насилием, это пагубно сказывается на его развитии. Среди последствий подобных трудностей можно перечислить агрессивное поведение, плохое здоровье, ограниченный выбор партнеров, рискованный секс, склонность к ненадежным отношениям и частые роды, причем о детях такие родители с самого начала заботятся плохо. Зачем тогда вообще пытаться привязать правила эволюции, по которым жили наши предки времен охоты и собирательства, к тому, почему дети, которые растут в неблагополучных обстоятельствах, развиваются определенным образом?

Философский закон экономии, также известный как «бритва Оккама», подразумевает следующее: если какое-то явление можно объяснить и просто, и сложно – как в нашем случае, например, можно объяснить влияние неблагоприятного опыта детства на развитие, то простое объяснение предпочтительнее. Зачем вовсе рассматривать историю эволюции нашего вида, если на нужный вопрос можно ответить просто: дети склонны повторять то, что видят? Давайте рассмотрим частный случай – ребенок растет без отца. Если это дочь, то она, вероятно, начнет половую (возможно, беспорядочную) жизнь раньше других девочек не потому, что так сделали бы ее древние предки в похожих обстоятельствах. Такое поведение всего лишь отражает то, чему ее научила жизнь с матерью: к ней приходят и уходят мужчины, причем им нельзя доверять, а задерживаются они только в том случае, если и когда им может перепасть секс.

Насколько бы убедительным ни казался принцип бережливости, в философии науки бывают обстоятельства, при которых приходится предпочитать объяснение посложнее (в нашем случае – связанное с эволюцией и репродуктивной стратегией) объяснению попроще. Чтобы новое предположение или объяснение победило укоренившееся, оно должно соответствовать трем условиям. Во-первых, оно должно объяснять то, что нам уже известно, – в нашем случае то, что в неблагоприятных обстоятельствах дети развиваются «неправильно». Можно ли это объяснить репродуктивной стратегией? Можно. Во-вторых, новый подход к некому вопросу должен подвести исследователей к гипотезе, то есть к прогнозу, которую возможно проверить, однако которую до этого еще не выдвигали или не проверяли приверженцы устоявшихся взглядов. Наконец, после проверки гипотезы на основе эмпирических данных должно обнаружиться то, что не вышло бы объяснить – и даже спрогнозировать – с помощью устоявшейся теории. Только если все три условия будут соблюдены, новая, возможно более сложная точка зрения окажется сильнее старой, пусть та и выглядит проще.

Джей Белски осознал, что с непростым детством с точки зрения эволюции и репродуктивной стратегии возможно связать по меньше мере один исход развития, к которому до этого не обращались ни социологи, ни исследователи в области психологии – а именно возраст полового созревания. Он полагал, что девочки, которые созревают быстрее – по репродуктивным причинам – в ответ на неблагоприятные условия среды, физически развиваются стремительнее других девочек, живущих в более благоприятных или безопасных условиях. Все потому, что первым девочкам с точки зрения эволюции важно раньше достичь репродуктивного возраста. Конечно, за этим доводом скрывается мысль, что девочки, которые в начале полового созревания сталкиваются с трудностями, раньше начинают половую жизнь, чтобы раньше завести потомство. Пусть даже поначалу мы не были уверены, что наше предположение об ускоренном половом созревании соотносится с действительностью, мы понимали: если нам удастся найти свидетельства в пользу нашей «гипотезы о половом созревании», мы подтвердим закономерность, которую нельзя будет объяснить воззрениями, привычными для социологов и исследователей человеческого развития. Именно поэтому Белски считал наше предположение «поразительным» – и именно оно стало ключевым в нашем следующем приключении и в нашей следующей главе. В этой главе мы рассмотрим, как опыт детства сказывается на дальнейшей жизни, а точнее, как качество жизни в семье влияет на половое созревание. Кроме того, мы посмотрим, как опыт начала полового созревания влияет на его продолжение, и определим, отличается ли первый сексуальный опыт и общее сексуальное поведение у девочек с ускоренным и замедленным половым созреванием.

Благодаря данидинскому исследованию мы могли наиболее точно оценить, удастся ли по условиям, в которых растет ребенок, предугадать, согласно теории Белски, насколько быстро будет проходить его половое созревание. Нам не терпелось начать новое приключение: когда Белски только выдвинул свое предположение и мы начали работу, оказалось, что никто еще не исследовал эту тему. Мы даже не задумывались о ней, когда в свое время собирали данные о быте участников, а потому могли спокойно отправиться в кладовую сведений и посмотреть, сколько участниц воспитывались без отца в течение семи первых лет жизни и влияло ли это как-то на скорость их полового созревания. Кроме того, мы в свое время спрашивали у матерей-участниц, насколько часто в семье происходят ссоры. Эти сведения также можно было попробовать связать с половым созреванием. Наконец, мы как раз собирали сведения о том, когда у девочек начались месячные (наступило менархе), а потому могли проверить свое предположение о том, что отсутствие отца и частые ссоры в семье ускоряют половое созревание у девочек, то есть у них раньше начинаются месячные. Все вышеописанное еще раз подчеркивает одно из главных достоинств исследований, в ходе которых за людьми наблюдают с течением жизни – совсем как то, о котором в основном говорится в этой книге: данные, полученные в ходе таких исследований, можно использовать бесконечно. Другими словами, такие исследования позволяют проверять все новые предположения, причем даже те, о которых при сборе данных никто не задумывался, – совсем как наше предположение о половом созревании. Это как если бы у повара была кладовая, в которой всегда есть ингредиенты для новых рецептов, даже для тех, о которых он не задумывался во время закупки. Как оказалось, наше предположение о половом созревании (то есть о связи между опытом развития в семейном кругу до семи лет и возрастом наступления менархе), основанное на дарвинистском воззрении, подтверждается в двух отношениях. Во-первых, девочки, которые росли без отцов, созревали быстрее, чем девочки, которые росли в крепких семьях, под присмотром обоих родителей. Во-вторых, девочки, в семьях которых часто происходили ссоры, созревали быстрее, чем девочки, в семьях которых ссор почти не бывало. Эти открытия, основанные на собранных нами свидетельствах, вне всяких сомнений были новыми для научного мира, поскольку сторонники устоявшихся воззрений даже не думали о том, что непростой опыт детства способен ускорить половое созревание. С точки зрения философии науки не менее важно то, что заключения, к которым мы пришли, нельзя было объяснить привычными теориями о том, как жизнь в семье сказывается на человеческом развитии.

Мы уже понимали: даже если изыскания оправдывают ожидания, всегда нужно проверять, нет ли иных объяснений явлению. И оказалось, что скорость полового созревания может зависеть от жировой массы тела. Прежде чем у девочки начнется половое созревание, в ее теле должно накопиться достаточно жира. По правде говоря, гипотеза об «исключительной важности жировой массы тела» объясняет, почему у балерин и гимнасток половое созревание зачастую задерживается; напряженные тренировки и репетиции в буквальном смысле уничтожают весь жир в их телах. Такие наблюдения заставили нас задуматься: что, если возраст наступления менархе зависит не от тех обстоятельств, на которых сосредоточились мы (растет ли девочка без отца, насколько часто в семье происходят ссоры), а от жировой массы тела? К счастью, в ходе данидинского исследования мы также изучали физическое развитие участников, а потому, чтобы проверить гипотезу о важности жировой массы тела, нам достаточно было сходить в кладовую за необходимыми ингредиентами. Таким образом, мы обнаружили, что даже с поправкой на массу тела участниц, связь между возрастом наступления менархе – и наличием отца и частотой ссор в семье сохранилась, однако это не означает, что от жировой массы тела вовсе ничего не зависит. Это лишь означает, что возраст наступления менархе у девочки возможно предсказать не только по проценту жировой массы тела, но и по тем обстоятельствам, которые изучали мы.

Нам пришлось проверять не только объяснение, связанное с жировой массой тела. Еще одно предположение, о котором мы упоминали в предыдущих главах, было связано с наследственностью. Поскольку сегодня уже известно, что возраст, в котором наступает менархе, зависит от наследственности, у рано созревших матерей раньше созревают и дочери. Таким образом, существовала вероятность, что связь между непростым детством и ускоренным половым созреванием наблюдается из-за наследственности и в этом смысле дети повторяют судьбу родителей. Что, если матери быстро повзрослевших участниц, сами повзрослев быстрее сверстниц, в свое время слишком рано начали половую жизнь и забеременели, из-за чего у них как раз и не вышло выстроить надежные отношения с партнерами (то есть с теми отцами, которые впоследствии и отсутствовали в жизни участниц)? Что, если гены, которые влияют на подход родителей к воспитанию и, как следствие, на то, уйдет ли отец из семьи и насколько часто в доме будут ссоры, передались дочерям и привели к тому, что те повзрослели раньше? К счастью, мы могли хотя бы частично ответить на эти вопросы в следующей попытке проверить и дополнить наши поразительные предположения по поводу полового созревания девочек.

В самой основе изучения человеческого развития с точки зрения репродуктивной стратегии – мнение о том, что физиологическое и поведенческое развитие, равно как и физическое, отзывчиво по отношению к опыту детства, потому что прежде это способствовало выживанию нашего вида, направленному на то, чтобы оставить после себя потомство. По правде говоря, согласно эволюционным взглядам Белски, которыми мы руководствовались в ходе работы, выходило, будто ускоренное половое созревание подталкивает девушек как можно раньше начать (возможно, и вовсе беспорядочную) половую жизнь. Напомним: с точки зрения биологии половое развитие у девушек ускоряется затем, чтобы они оставили потомство прежде, чем тяжело заболеют или даже умрут. Поэтому, чтобы дополнить свое изучение репродуктивных стратегий, которых обычно придерживаются девушки из неблагополучных семей, мы решили определить, правда ли непростое детство не только ускоряет половое созревание, но и, как следствие, сказывается на половой жизни девушки.

Ради этих целей мы обратились к исследованию дошкольного образования и развития молодежи (о котором упоминали в 1-й главе и о котором в подробностях расскажем в 8-й) – по двум причинам. Во-первых, благодаря этому проекту мы могли понять, насколько воспроизводимо наше первое исследование – о том, правда ли непростое детство ускоряет половое созревание участниц. Однако не менее важно то, что благодаря ему мы могли определить, правда ли ускоренное половое созревание само по себе приводит к тому, что в подростковом возрасте девушки чаще склоняются к рискованному сексуальному поведению. Стоит учитывать следующее: когда этот проект, построенный на совместной работе десяти команд исследователей, только запустили, никто даже не думал, что однажды на основе полученных в его ходе данных кто-то будет изучать половое созревание девочек с точки зрения эволюционного подхода. Однако поскольку предположение о репродуктивных стратегиях казалось нам очень многообещающим, мы решили его проверить, собрав все необходимые сведения о половом созревании девочек.

По правде говоря, мы сосредоточились не только на сексуальном поведении участниц, но и пошли дальше – что позволило нам дополнить свои заключения важными сведениями о генетике. Поскольку мы переживали, что влияние наследственности (совсем как влияние неблагоприятного опыта детства участниц данидинского исследования) на половую жизнь девушек может оказаться слишком неявным, мы заранее собрали данные о том, когда менархе наступило у матерей участниц. Поскольку мы сначала учли возраст наступления менархе у матерей участниц, а уже затем оценили связь между опытом жизни в семье и скоростью полового созревания, нам удалось сделать поправку по меньшей мере на некоторые обстоятельства, которые, возможно, объясняются наследственностью. К сожалению, сведения о половом созревании отцов участниц собрать было невозможно. Женщины вспоминали, в каком возрасте у них наступило менархе, с поразительной точностью (даже если прошло уже сорок лет), однако большинство мужчин не могли сказать наверняка, когда именно у них началось половое созревание. Кто-нибудь из читателей мужского пола вообще помнит, когда у них начали расти лобковые волосы, ломаться голос или когда они впервые эякулировали?

В общем, мы решили, что учесть хотя бы часть возможного влияния наследственности – на основе сведений о наступлении менархе у матерей участниц – лучше, чем не учитывать наследственность вовсе. Как ни удивительно, по меньшей мере одному критику нашей работы показалось, что мы даже слишком осторожничаем, когда любое совпадение в наступлении менархе у матери и дочери списываем на наследственность. В конце концов, у матери половое созревание могло проходить быстрее по тем же причинам, что и у дочери: она тоже могла расти в непростых условиях, что и ускорило ее половое созревание. Таким образом, мы возвращаемся к вопросу преемственности в воспитании, о котором говорили в пятой главе. Мы были благодарны критику за его замечание, однако тем не менее решили, что лучше придерживаться первоначального подхода и допустить, что любое совпадение в наступлении менархе у матери и дочери объясняется общими генами, а не тем, что мать и дочь воспитывались в похожих обстоятельствах. Таким образом мы сделали статистическую поправку на эту связь. Когда мы оценивали связь между обстоятельствами взросления и скоростью полового созревания на основе данных исследования NICHD, обнаружилось, что грубое обращение с детьми вносило значительный вклад в то, насколько рано у ребенка начнется половое созревание. Мы считали отношение родителей грубым, если те лупили детей за проступки и считали, что ребенок должен беспрекословно слушаться родителей, а также молчать в присутствии взрослых и относиться к ним почтительно. Грубые родители думали, что важно научить ребенка уважать тех, кто обладает влиянием. Кроме того, они полагали, что похвала портит детей, а потому редко обнимали и целовали их. Итак, мы обнаружили: чем грубее родители обращались со своими дочерьми (согласно данным, которые мы собирали, когда участницам было по четыре с половиной года), тем раньше у тех наступало менархе. Причем связь сохранялась даже с поправкой на возраст, в котором менархе наступал у матери. Поэтому первым дополнением к нашему первому исследованию о репродуктивных стратегиях стало то, что мы сделали поправку на возраст, в котором менархе наступило у матерей участниц, и лишь после оценили, есть ли связь между тем, насколько грубо обращались с дочерью, и тем, насколько быстро шло ее половое созревание, при этом отмечая, как на скорость полового созревания влияет и семейная среда.

ДИАГРАММА 7.1. Статистическая модель, демонстрирующая, что грубое обращение с дочерью в возрасте четырех с половиной лет ускоряет возраст наступления менархе (с поправкой на возраст наступления менархе у матерей, по их собственным свидетельствам), от которого, в свою очередь, зависит склонность к рискованному сексуальному поведению, но не склонность к иному рискованному поведению. Рискованное поведение иных видов напрямую зависит от грубого отношения со стороны матери, однако по нему нельзя напрямую определить возможную склонность девушки к рискованному сексуальному поведению. Звездочкой обозначены статистически значимые связи (**p,>01, ***p,>001). По Дж. Белски, Л. Стейнбергу, Р. Хаутс, Б. Халперн-Фелшер и специалистам, работающим в рамках исследования NICHD (2010 г.). The Development of Reproductive Strategy in Females: Early Maternal Harshness → Earlier Menarche → Increased Sexual Risk Taking. Developmental Psychology, 46, 120–128, figure 1. Опубликовано с разрешения Американской психологической ассоциации.

Напомним, что вторым дополнением к нашему первому труду стало то, что мы пытались определить, можно ли по скорости полового созревания предугадать, каким будет сексуальное поведение девушки. Оказалось, что можно: к восемнадцати годам те девушки, у которых половое созревание проходило быстрее, чаще других девушек склонялись к рискованному сексуальному поведению. У девушек, у которых половое созревание проходило быстрее и с которыми родители обращались грубо, не только раньше, чем у других сверстниц, начинались месячные, но и была более активная половая жизнь: они чаще занимались оральным сексом и имели половые сношения. Однако при этом не было установлено, что такие девочки чаще склоняются к другому рискованному поведению, например употреблению алкоголя или наркотиков. Наши наблюдения отражены на Диаграмме 7.1.

Наши наблюдения подтолкнули нас к новому вопросу, связанному с изначально вдохновившим нас эволюционным подходом. Сказывается ли ускоренное половое созревание на сексуальной жизни во второй половине подросткового возраста? Напомним, что, согласно дарвинистскому подходу, должно. В частности, этот подход подразумевает, что девочкам, у которых половое созревание проходит быстрее из-за непростого опыта развития, сложнее выстраивать прочные узы с партнерами, то есть близкие отношения с противоположным полом.

Чтобы проверить, правда ли ускоренное половое созревание влияет на сексуальную жизнь девушек во второй половине подросткового возраста, мы вновь обратились к данидинскому исследованию. В ходе этого исследования мы спрашивали двадцатиоднолетних, двадцатишестилетних и тридцатидвухлетних участников о том, сколько у них было половых партнеров противоположного пола за последние три года (в двадцатиоднолетнем возрасте), за последние пять лет (в двадцатишестилетнем возрасте) и за последние шесть лет (в тридцатидвухлетнем возрасте). Мы собирали сведения таким способом, который, судя по посвященным этому вопросу исследованиям, склоняет людей к честности: мы не устраивали бесед с глазу на глаз, а усаживали участников за компьютер. Даже если мужчины, как некоторые считают, могли и преувеличить свою сексуальную привлекательность и свой сексуальный опыт, по поводу женщин таких сомнений не возникало.

Когда на новом этапе приключения в поисках тайн репродуктивных стратегий мы обратили внимание на анонимные данные о сексуальном поведении участников в зрелом возрасте, то обнаружили, что у девушек, у которых половое созревание протекало быстрее, на третьем десятке лет половых партнеров было больше, чем у других сверстниц. В дальнейшем нашлись свидетельства в пользу связи между таким поведением и склонностью к употреблению психоактивных веществ. Второе наблюдение кажется вполне объяснимым: те, кто часто занимается сексом, обычно делают это в состоянии опьянения. Изучая сексуальное поведение участников с точки зрения репродуктивных стратегий, мы вовсе не ожидали, что обнаружится связь с употреблением психоактивных веществ, а вот связь между ранним половым созреванием и количеством половых партнеров казалась нам вполне ожидаемой. Как вы помните, прежде мы наблюдали следующее: быстрая репродуктивная стратегия приводила к тому, что у девушек складывались ненадежные отношения с партнерами. Теперь, благодаря проведенному исследованию, мы обнаружили свидетельства того, что неблагоприятная обстановка в семье – отсутствие отца, ссоры дома и грубое отношение со стороны матери – ускоряют половое созревание дочерей; раннее половое созревание, в свою очередь, приводит к тому, что девушка в подростковом возрасте чаще склоняется к рискованному сексуальному поведению (даже с поправкой на возраст наступления менархе у матерей и, как следствие, на наследственность, которая может определять соматическое развитие девочек); и у девушек, которые повзрослели раньше сверстниц, обычно бывает больше половых партнеров на третьем, четвертом и пятом десятке лет жизни.

Несмотря на заключения, к которым мы пришли в ходе работы, будет откровенно ошибочным полагать, что любая девочка с непростым детством обязана развиваться так, как мы только что описали. Пришло время еще раз напомнить о том, что мы обсуждали в первой главе: ни один исход никогда не предопределен; мы можем судить лишь о вероятности того или иного будущего. Мы описали только общие закономерности, и это не значит, что их уместно применять ко всем и каждому, даже если речь идет о девочках, у которых исключительно быстрое половое созревание, а детство очень непростое. Проведем аналогию: нью-йоркский июль в среднем жарче, чем апрель, однако это не означает, что каждый июльский день в Нью-Йорке обязательно жарче любого апрельского.

На страницах этой книги мы всеми силами стараемся показать, насколько многогранно человеческое развитие. Как мы уже говорили прежде, лишь в самых редких случаях различия в развитии можно объяснить одним-единственным обстоятельством. Осознавая многогранность человеческого развития, мы задумались: возможно ли устранить обстоятельства, которые ускоряют половое созревание девочек, тем самым повлияв на их жизнь? В итоге мы решили изучить, что́ ослабляет или даже вовсе устраняет выявленную нами связь между непростым детством и ускоренным половым созреванием, а также между возрастом наступления менархе и сексуальной активностью. Чтобы изучить особенности первой из двух закономерностей, мы возвратились к данным исследования NICHD. Об особенностях второй нам помогли судить сведения, полученные в ходе данидинского исследования. В обоих случаях мы оценивали такое качество участниц, как устойчивость: у кого из них, несмотря на нелегкое детство, менархе наступило относительно поздно и, соответственно, кто из них, несмотря на раннее менархе, не поддался искушению как можно скорее начать половую жизнь (возможно, беспорядочную).

Как не повзрослеть раньше времени?

Пусть даже мы и не знали наверняка, какие именно физиологические процессы ускоряют половое созревание у девочек с непростым детством, мы могли определить, как ослабить влияние трудностей взросления на девочку и отсрочить ее менархе. Некоторые исследователи в области человеческого развития утверждают, что грубое обращение со стороны родителя в разных обстоятельствах воспринимается по-разному. Приведем в пример двух родителей из исследования NICHD. Мэрилин зачастую обращалась с дочерью Кэти строго и объясняла нам это строчкой из Библии: «Пожалеешь розгу – испортишь ребенка». Когда Кэти вела себя особенно плохо, мать не сдерживала злобы. Она унижала девочку замечаниями в духе «ты совсем как твой папочка», «у тебя нет никакого будущего» и «да кто на такой вообще женится». Другая женщина, Шерон, которая не испытывала таких трудностей с деньгами, как Мэрилин, придерживалась той же библейской истины, однако использовала телесные наказания в отношении своей дочери Кэролайн последовательнее и рассудительнее и никогда не вымещала на ней злость. Привели ли вышеописанные обстоятельства к тому, что две девочки относились к телесным наказаниям по-разному? Судя по всему, да. Кэти считала свою мать злой и была уверена, что та ее не любит, а Кэролайн видела в своей маме заботливую и ответственную женщину.

Это наблюдение заставило нас задуматься: что, если привязанность к матери в раннем возрасте ослабляет связь между грубым обращением и ранним наступлением менархе? Дети, у которых в младенчестве устанавливается крепкая связь с матерью, уверены, что их любят, благодаря чему у них складывается впечатление, что мир – безопасное, если не благодатное место, а обитающие в нем люди милые, добрые и заботливые. Теория и практика показывают, что такое отношение к миру появляется у тех детей, о которых грамотно заботились в первые годы жизни. Если родитель чуткий и отзывчивый, если он распознает чувства малыша и откликается на них (в том числе своевременно помогая ему справиться со страхом и тревогой: дети раннего возраста испытывают эти чувства довольно часто), тот достаточно сильно привязывается к нему. Однако если родитель не такой чуткий, отзывчивый и заботливый, то ребенок уже не чувствует себя в такой же безопасности, а потому у него вырабатывается не такое жизнелюбивое и доверчивое отношение к окружающей действительности.

ДИАГРАММА 7.2. Зависимость среднего возраста наступления менархе у участниц, с которыми в детстве обращались с разной степенью грубости (от низкой к высокой), от уровня привязанности к матери в пятнадцатимесячном возрасте. По Ш. Сун, Дж. Симпсону, В. Грискевициусу, С. Ко, Г. Шломеру, Дж. Белски (2016 г.). Secure infant-mother attachment buffers the effect of early-life stress on age of menarche. Psychological Science, 27, 667–674, figure 1. Воспроизведено с разрешения компании «SAGE Publications, Inc.»

Мы предположили, что благодаря сильной привязанности к матери дочь даже не будет воспринимать телесные наказания как проявления злобы, и в итоге наше предположение подтвердилось. Уже установленная связь между грубым обращением с дочерью в четыре с половиной года и возрастом наступления у нее менархе не наблюдалась в тех случаях, когда дочь в год с четвертью была очень привязана к матери; грубость ускоряла половое созревание только у тех девочек, которые в младенчестве к матери привязаны не были. На Диаграмме 7.2 мы отобразили итоги наших изысканий. Итак, крепкая привязанность к родителю повышает жизнестойкость девочек, из-за чего их половое созревание не ускоряется так, как могло бы. Оценив выявленную закономерность с точки зрения устойчивости, мы пришли к выводу, что грубое отношение родителя отнюдь не всегда ускоряет половое созревание дочери; первое обстоятельство не определяет второе, а лишь указывает на вероятность его возникновения. Ощущение безопасности способствует устойчивости. Какое счастье, что развитие человека так многогранно!

Как повлиять на поведение дочери?

Выявив по меньшей мере одно условие, которое ослабляет связь между грубым обращением с дочерью в возрасте четырех с половиной лет и скоростью ее полового созревания, мы задумались: можно ли как-то уберечь девочку, у которой половое созревание протекало быстрее, от плохого поведения? Напомним, что мы не могли открыто изучать сексуальное поведение юных участников данидинского исследования, поскольку новозеландский закон запрещал задавать подросткам вопросы, связанные с их сексуальным опытом. Однако нас это ограничение не смутило, поскольку уже было выявлено (и записано Ричардом и Шерли Джессор в книге 1997 года «Problem Behavior and Psychosocial Development»), что девушки, которые стремятся нарушать правила (пить алкоголь, употреблять наркотики и никого не слушаться), обычно рано начинают половую жизнь.

Поразмыслив над тем, какие обстоятельства способны оградить рано повзрослевших девочек от искушения начать половую жизнь, мы довольно быстро предположили, что их желание заняться сексом значительно увеличивается, когда рядом с ними находятся мальчики – особенно мальчики постарше, которых называют плохими. Вы знаете таких мальчиков – их привлекают рано сформировавшиеся девочки, чье тело уже способно вызывать влечение, однако разум и психика до сих пор работают на уровне ребенка. Но как проверить такую догадку? Мы не ходили к участницам в школу и не следили за ними на улице – лишь бы выяснить, с кем они проводят время. Кроме того, мы не могли нарочно познакомить их с мальчиками постарше, чтобы взглянуть, привлекут ли их такие девочки сильнее тех сверстниц, чье половое созревание протекает медленнее, пусть даже наш личный опыт взросления и воспитания детей подсказывал, что именно так и будет.

Однако затем мы осознали, что нам в целом не нужно ничего делать – достаточно воспользоваться итогами того, что мы называем естественным экспериментом, который не задумывался и не запускался нарочно – его устроила сама жизнь: так вышло, что некоторые участницы данидинского исследования посещали школы для девочек, а остальные тем временем ходили в школы со смешанным обучением. В Новой Зеландии родители обычно не отправляют детей в школу с раздельным обучением (религиозную или военную) нарочно; обычно ребенок посещает то учебное заведение, которое ближе всего к дому. Мы решили: если наше предположение о том, что поведение девочек портится из-за плохих мальчиков, соотносится с действительностью, тогда связь между ускоренным половым созреванием и трудным поведением будет в основном наблюдаться у участниц, которые посещают школы со смешанным обучением, в то время как ученицы школ для девочек чаще будут избегать подобной участи. И так оно и оказалось.

ДИАГРАММА 7.3. Зависимость склонности к плохому поведению в начале подросткового возраста от возраста наступления менархе и вида школьного учреждения, которое посещает участница. По А. Каспи, Д. Линаму, Т. Моффитт и П. Сильве (1993 г.). Unraveling girls’ delinquency: Biological dispositional, and contextual contributions to adolescent misbehavior. Developmental Psychology, 29, 19–30, figure 1. Опубликовано с разрешения Американской психологической ассоциации.

На Диаграмме 7.3 видно, что тринадцатилетние ученицы школ со смешанным обучением намного чаще нарушали правила (например, воровали деньги, ходили на фильмы 16+ и напивались), чем ученицы школ для девочек, причем тип обучения в школе никак не сказывался на ученицах, у которых половое созревание протекало медленнее, чем у остальных. Что примечательно, мы пришли к похожим итогам, когда попросили уже пятнадцатилетних участниц рассказать о том, как часто они склоняются к хулиганству (например, воруют что-то в магазине, курят травку или употребляют тяжелые наркотики). Другими словами, если девочка с ускоренным половым созреванием (то есть девочка, которая, как мы обнаружили до этого, скорее всего, рано начнет половую жизнь) в школе не пересекалась с мальчиками, у нее было меньше искушений начать половую жизнь. Такое происходило, только если поблизости от нее были мальчики, в том числе плохие мальчики постарше, которые смотрели на рано сформировавшихся девочек совершенно иначе, нежели на их ровесниц с детскими телами.

Выводы, к которым мы пришли, особенно важны в том числе и потому, что благодаря им становится ясно: к плохому поведению (и, соответственно, к раннему началу половой жизни) девочек склоняет не только ускоренное половое созревание. Другими словами, девочки, у которых половое созревание происходит раньше, ведут себя плохо не из-за каких-то внутренних, биологических механизмов, например всплеска гормонов. Огромное значение имеют обстоятельства, в которых девочка растет. Переведите девочку с ускоренным половым созреванием из школы со смешанным обучением в школу для девочек, и угрозы, с которыми она могла столкнуться в прежнем месте обучения, обойдут ее стороной. Другими словами, если девочка не пересекается ежедневно с мальчиками, по меньшей мере в школе, то раннее наступление менархе, скорее всего, не подтолкнет ее к началу половой жизни. Выходит, в целом на основе полученных нами сведений можно вывести следующее: чтобы девочка начала вести себя плохо, должны сойтись по меньшей мере два обстоятельства – половое созревание и мальчики!

Многим родителям знакомо то разочарование, которое испытываешь, когда оказывается, что твоя дочь встречается с мальчиком без будущего. Сандра как раз оказалась в числе таких матерей. Ее дочь Софи была участницей данидинского исследования. Сандра была в меру чуткой и отзывчивой, пусть даже и пережила развод, однако Софи все равно начала встречаться с мальчиком на четыре года старше ее самой. Казалось, Оливер только и может похвастаться тем, что сносно водит автомобиль, по крайней мере по собственным заявлениям, даже после четырех кружек «Гиннесса». Не важно, сколько раз Сандра пыталась (а она пыталась самыми разными способами) отвадить Софи от непутевого Оливера, ничего не выходило. Даже домашние аресты не помогали. По меньшей мере однажды Софи тайком выбралась из дома, а еще один раз, когда мама была на работе, уже Оливер тайком пробрался в дом. Единственным утешением для Сандры были мысли о старшей сестре Софи, которая в юности вела себя похожим образом, однако в итоге все равно вышла замуж за достойного человека.

Мы уверены, что начало полового созревания становится своего рода спусковым крючком, поводом для окружающих ожидать от подростков взрослого поведения, из-за чего девушки ощущают себя под давлением. Отчасти подобное может быть вызвано тем, что подростки в нашем обществе не могут найти себе места, из-за чего выделяются в сравнении с остальными. Напомним, что мы обсуждали эту тему, когда рассказывали о «временных нарушителях порядка» в шестой главе. Раньше половое созревание у людей наступало позднее. По правде говоря, одно из самых значимых отличий современного западного мира от того же мира двумя веками ранее заключается в том, насколько рано теперь созревают подростки. Многие уверены: все дело в том, что теперь мы больше едим и чище живем, а потому здоровье у нас лучше.

Одно из важных последствий ускорения полового созревания у современных девочек и мальчиков заключается в том, что у них рано формируются взрослые тела, в то время как мыслят и действуют они еще не как взрослые. В прошлом взрослые обязанности возлагались на человека ровно тогда, когда у него формировалось взрослое тело, однако в сегодняшнем мире второе происходит явно раньше первого. В итоге образуется промежуток в пять-десять лет, когда подростки развиты физически, однако от них (зачастую) не ждут ответственности уровня взрослых и им не предоставляют доступную взрослым людям свободу (не дают водить автомобиль, пить алкоголь и заниматься сексом).

На то время, когда девочка чувствует себя взрослой в одном смысле и ребенком в другом, обычно приходится начало средней школы – которую, если в ней смешанное обучение, посещают не только ее ровесники, но и ребята постарше, в частности мальчики. Девочка смотрит на хулиганов постарше, и ей кажется, что уж они-то взрослые не только телом, но и умом. У них есть дорогие вещи – автомобили, одежда или наркотики – благодаря тому, что они воруют или грабят: иначе подростку, у которого нет дополнительного дохода, этих предметов не получить. Эти влиятельные хулиганы, которые зачастую не общаются с семьей, кажутся девочке по-настоящему свободными. У них свои правила – можно курить, можно водить автомобиль, можно пить и можно употреблять наркотики. В то же время они кажутся опытными в сексе и уверенно ведут себя с противоположным полом. Если вкратце, то хулиганство позволяет как можно скорее вырасти из детских ползунков, и хулиганы постарше в итоге становятся слишком привлекательной ролевой моделью, особенно для девочек с ускоренным половым созреванием.

Поэтому даже если, как мы определили, непростые обстоятельства взросления способны ускорить половое созревание у девочек, а ускоренное половое созревание склоняет девочек к тому, чтобы раньше начать половую жизнь, к хулиганству и ненадежным отношениям с противоположным полом, нельзя сказать, будто одно неизбежно вызывает другое. Если родители строят отношения с дочерью на чуткости и доверии, дальнейшее грубое обращение с их стороны не ускорит ее полового созревания, а значит, она вырастет более стойкой и менее уязвимой. И даже если половое созревание у девочки все-таки наступит раньше, она не обязательно станет хулиганкой с активной половой жизнью. В отношении второго обстоятельства вообще, судя по всему, работает правило «танго в одиночку не станцуешь». Одного ускоренного полового созревания недостаточно, как недостаточно и одного присутствия мальчиков поблизости, однако сведи два обстоятельства вместе – и будет бинго: угроза станет вдвойне ощутимой.