Глава шестая


«Ну вот и все, — подумал Джонни, поставив сумку с апельсинами на стул. — Хватит возиться! Теперь еда у нее в доме есть. Пора».

— Сейчас дам тебе чашечку чаю, — сказала Софи уютным голосом женщины, ублажающей беспомощного мужчину.

— Да нет. Не надо. Я уже ухожу, — ответил Джонни, рассеянно раздвигая шторы на окнах гостиной, выходящих на задний двор.

Осеннее солнце наполнило комнату, высветив бесчисленные пылинки в воздухе. Прямо перед собой Джонни увидел задний двор с оградой из рифленого железа, когда-то крашенной зеленой краской. Меж сорняков мирно ржавели водостоки, а среди зеленых, покрытых черными ягодами кустов паслена, в зарослях высокой травы, пробившейся в трещинах асфальта, валялась старая раковина и разная фаянсовая и металлическая арматура. Справа возвышалось какое-то допотопное сооружение — это была цистерна, поднятая на тонкие высокие подпорки. Зачем она тут стояла — непонятно, ведь в эту часть города давно уже провели водопровод. Надо всем этим запустением витал призрак былого порядка. Когда-то здесь был сад, и прежнее расположение клумб и бордюров все еще угадывалось кое-где; впрочем, как только Джонни попытался его разглядеть, призрачный сад растворился в зарослях сорняков. Он распахнул окна, открыв в комнату доступ сравнительно свежему воздуху, и кошки, уютно устроившиеся по всем уголкам, гневно вскочили. Позади цистерны была стена, а за ней виднелся еще один сад, весь в зарослях и окруженный стеной повыше — это на нее он смотрел ночью, прежде чем задернуть шторы. При свете солнца никаких теней на стене не было.

Отвернувшись от окна, он увидел недоумение на лице Софи. Открытое окно ей было не по душе, хотя она и промолчала.

— Свежий воздух! — сказал Джонни и подчеркнуто глубоко вздохнул. — Тебе, Софи, он очень полезен!

— Ну да, возможно, — недовольно ответила она.

Джонни ногой пододвинул к ней кресло, и она послушно уселась, а он устроился напротив. Ему хотелось, чтобы она внимательно выслушала все, что он собирался ей сказать, и потому он взял ее за руки. Ногти, длинные, как у ведьмы, царапнули ему ладонь. Его передернуло.

«Что это я? — подумал Джонни с беспокойством. — Она просто стара и немного...» Он остановился. В свои девятнадцать лет он считал, что ему все нипочем, что он умеет принимать и наносить удары, и вот те на — с трудом заставил себя дотронуться до Софи. И все же она его интриговала. Медленно умирая в своем погибающем доме, она все равно не сдавалась. К тому же она так необычно смотрела на жизнь. Не пифия, но все равно своего рода прорицательница. И вот что замечательно, она его спросила: «Это ты?» Догадайся он ответить ей уверенно, она, возможно, заговорила бы стихами, как когда-то Бонни.

Бонни тоже одевалась необычно, разрисовывала свои наряды картинками, украшала лентами, рождественской мишурой или звездами из серебряной бумаги. У нее была шкатулка с кольцами, цепями из блесток и бутылочных крышек и позвякивающими браслетами. Нацепив все это на себя, она надевала перстень со змеей на средний палец левой руки (венчалась с магией, по ее словам) и начинала предсказывать будущее или давать мудрые советы в рифму.


Но когда они бежали из заповедника за помощью (уже зная, что никакая помощь вовремя не подоспеет), Джонни заметил, что она стянула с пальца перстень со змеей и швырнула его прочь. Луговые травы золотились в вечернем свете, и перстень мелькнул над ними, словно золотистое насекомое... не бабочка, а что-то поменьше и покомпактнее... пчела или муравьиная матка в свадебном наряде, которую почти никогда и не увидишь.


Вот он сидит в доме Софи и чувствует, что ее длинные ногти уперлись в его ладони.

— Софи! — произнес он громко и четко, словно говорил с глухой. — Послушай меня.

Пустота ее взгляда его уничтожала. Там, за этими милыми выцветшими голубыми глазами, не было никого, решительно никого.

— Ты меня слушаешь, Софи? — повторил он и слегка тряхнул за руки, чтобы завладеть ее вниманием.

— Конечно слушаю, — бодро ответила она и сжала его руки, хотя взгляд по-прежнему ничего не выражал. Он был погружен в себя, сосредоточен на том, что хранилось в памяти, за широким выпуклым лбом. Она и его-то замечала лишь потому, что он чему-то соответствовал в ее внутреннем мире.

— Софи! У тебя есть кто-то из родных? Дети? Кто-нибудь... как говорится... присматривает за тобой?

Он представил, что сказала бы мать, если бы, навещая в очередной раз бабушку, вдруг обнаружила, что в доме поселился какой-то незнакомый парень с подбитым глазом. Софи смотрела на него. Ее глаза, почти напрочь лишенные бровей и ресниц, были трогательно беззащитны. В них не читалось решительно ничего. Она хмурилась — не потому, что пыталась что-то сообразить — скорее потому, что хотела ему потрафить.

— Дети? — повторила она медленно, словно пытаясь понять едва знакомый язык. — Нет. Нет, по-моему, нет.

— А родные или друзья? — не сдавался он. — Теперь, после смерти Эррола... может, какие-то племянницы или племянники забегают тебя повидать?

Глаза просветлели. Что-то сработало в ее голове.

— Знаешь, у меня всегда есть в запасе печенье, — сказала она. — В доме всегда нужно что-то иметь — а вдруг кто-то возьмет и забежит.

Джонни вздохнул. Запасы печенья в доме уже становились одной из тех великих идей, вроде Истины или Справедливости, которые вечно занимают умы человечества. Впрочем, в одном он не сомневался: друзья и родные уже давным-давно не навещали Софи. Ее состояние явно было результатом одиночества и долгого, медленного развития болезни, в которую никто не вмешивался.

Софи, и не подозревавшая о своем состоянии, откинулась в кресле и вздохнула.

— Я немного устала, — призналась она. — Это место довольно далеко... как его там... куда мы ходили за этими штуками...

Но тут же вскочила с кресла и захлопнула окна, постучав по каждой раме ребром ладони, чтобы закрылись поплотнее, а потом снова села. Джонни поднял сумки с продуктами и отнес на кухню.

— Сейчас дам тебе чайку, — вяло сказала она ему вслед.

Прислушиваясь то к нарастающему, то к затихающему гулу транспорта на улице, Джонни поставил сумки возле раковины. Подергал ручку двери, ведущей на балкон, — но она оказалась запертой. Возле двери висело на крючке несколько подернутых легкой паутиной ключей. Сверху — ключ от английского замка, скорее всего от входной двери. Джонни снял его и, положив на стол, взял следующий, который выглядел подходящим. Ключ, хотя и не сразу, вошел в замочную скважину, но поворачивать его пришлось с помощью чайной ложки, ручку от которой Джонни вставил в головку ключа. Наконец дверь заскрипела и отворилась. Джонни вышел на балкон, чуть не перерезав себе при этом шею веревкой для белья, протянутой по диагонали. Он скинул веревку с крюка и кивнул манекену на балконе соседнего дома.

Внизу неслись стаи машин. Над головой, словно хищный клюв, изгибался огромный кран. «Вот стукнет тебя по макушке — и конец!» — подумал он. Подняв голову, Джонни увидел, что отверстия на кране нет. Из него никогда не польется вода, грозящая затопить весь город. По левую руку от него портновский манекен безглазо таращился на ту сторону улицы, вытянув руки, словно хитроумный фокусник, который вот-вот объявит зрителям об удивительном открытии, или человек, возмечтавший о рукавицах для промышленных работ; по правую руку раскинулся город. Неподалеку виднелась зеленая излучина реки, берега которой были засажены тополями и ивами. К западу от нее простирался городской парк с пыльными купами привезенных из Англии деревьев, а за ними на горизонте возвышались острые пики гор. Мир все еще прочно стоял на своем месте.

Немного успокоившись, Джонни вернулся на кухню и принялся вынимать покупки. Пыльный и загазованный уличный воздух лился в окна, но это все же было лучше, чем атмосфера, царившая в доме Софи. Джонни надвинул наушники на голову и, плотно прижав их к ушам, включил кассету.

ГОРОД, ЧТО ГРЕЗИЛСЯ МНЕ, УЛИЦА ГРЕЗЫ... — пели голоса. — РЯДОМ СО МНОЙ, СОВСЕМ РЯДОМ...

Джонни, посвистывая в такт, нашел вазу для апельсинов и поставил так, чтобы Софи сразу увидела. Однако когда он открыл холодильник, чтобы сунуть туда масло и яйца, то снова наткнулся на дрозда. Пока он с сомнением рассматривал его, на звук открываемого холодильника примчались кошки. Увидев в кухне Джонни, одни застыли на месте, а другие сгрудились у его ног. Секунда — и он был взят в кольцо.

— Берите! Он ваш! — сказал Джонни и осторожно вывалил дрозда на пол.

Кошки с интересом обнюхали дрозда, а потом опять заглянули в холодильник в уверенности, что оттуда может появиться кое-что поинтереснее. В конце концов Джонни открыл пакет сухого корма и насыпал его на пол, обходя миски с прокисшим молоком и нарезанным дольками бананом.

— Сейчас выгребу самую грязь, — сообщил Джонни кошкам.

Однако, принявшись за дело, Джонни никак не мог остановиться — уборка затягивала, как гипноз. Приятно было создавать из хаоса какое-то подобие порядка, пусть и по мелочам; он разбирал, оттирал грязь, раскладывал ложки в одно место, ножи — в другое, а печенье — в специально для него предназначенную жестяную коробку. С радостью обнаружил синие полиэтиленовые мешки для мусора и для начала сунул туда злосчастного дрозда.

Много-много птичек

Запекли в пирог…[8]

пропел Джонни кошкам, размышляя про себя, не намеревалась ли Софи хранить дрозда до тех пор, пока не соберет всех остальных птиц. Он продолжал уборку, зачарованный внешними проявлениями жизни, еще более беспорядочной и бессвязной, чем его собственная. В сахарнице лежал кусок мыла, как раз подошедший туда по форме; использованные пакетики с чаем были завернуты, каждый отдельно, в газету и аккуратно заклеены. Джонни сосредоточенно, словно охотник, идущий по следу, рассматривал свои находки.

Постоял, изучая оранжевый блокнот с множеством имен, адресов, телефонов и списков. Когда-то, скорее всего в самом начале, почувствовав, что память ее стала сдавать, Софи пыталась бороться, составляя разные списки — дней рождений, сроков платежей налогов или арендной платы (последнюю, судя по всему, надлежало платить раз в месяц). Был там даже список купленных ею лотерейных билетов, а через несколько страниц — найденных на улице монет.

Из-под кипы аккуратно расправленных и сложенных бумажных пакетов Джонни извлек маленький светлый транзистор с золотыми кнопками и делениями на шкале. Он лениво нажал на кнопки и, к своему удивлению, услышал сиплый мужской голос, искаженный, но все же понятный, сообщивший точное время и затем перешедший к новостям. Джонни выключил плеер и стал жадно слушать. Где-то на острове Северном[9] схлестнулись во время футбольной тренировки хулиганы-мотоциклисты, при этом один человек получил ножевые ранения. Количество смертей от дорожных происшествий несколько выросло, а экспорт масла сократился. Рабочие, бастовавшие на нефтеперегонном заводе, согласились выйти на работу, а Хинеранги Хотейни, красавица активистка, бросившая бомбу в министра по делам маори, все еще скрывается. Отряды горных спасателей ищут двух пропавших альпинистов, состояние которых внушает беспокойство, ибо они, как полагают, недостаточно тепло одеты для данных метеоусловий. Джонни удивился, услышав эти сообщения по транзистору Софи, который казался ему просто старой пластмассовой игрушкой. Поставив транзистор на холодильник, Джонни открыл дверцу шкафчика под раковиной. То, что он увидел, его ужаснуло. Он снял блейзер, повесил его на крючок на стене, а потом осторожно вынул из шкафчика оранжевое ведро, до краев наполненное какой-то бледной разлагающейся массой, поставил его рядом с кошачьими блюдцами и бросил туда же три заскорузлых от грязи кухонных полотенца. Сняв с полок под раковиной замызганные газеты, Джонни остолбенел: под газетами полки были выложены пятидолларовыми банкнотами. При ближайшем рассмотрении оказалось, что банкноты не в пять долларов, а в пятьдесят. На деревянных полках под раковиной у Софи лежало шестьсот долларов; некоторые из банкнот отсырели и подгнили.

Джонни даже смутился... Столько денег среди такого запустения.

«Возьми нас!» — шептали они, томно раскинувшись перед ним. Даже подгнившие, они источали соблазн. «Ты заслужил!» — убеждали они. Джонни дважды пересчитал их. А потом со вздохом положил обратно, накрыв свежей газетой. Он чувствовал себя богатым и свободным, пока держал их в руках, ведь он был уверен, что Софи о них забыла. «Она их и не хватится, — размышлял он. — Могу оставить расписку...» И тут вдруг увидел собственный глаз, взиравший на него из маленького зеркальца, стоявшего на полке. Повертел головой, разглядывая свое лицо в лиловых синяках. «Ловкач», — подумал он и, отвернувшись, включил плеер, чтобы громкой музыкой отогнать искушение.

Возможно, потому он с такой подозрительностью и отнесся к кипе розовых расписок, которые обнаружил в ящике для ножей, под пакетом с имбирным орехом. Все они были на небольшие суммы — пять долларов, девять, три, — и подо всеми стояло «Спайк». Он вспомнил, что видел в доме и другие расписки. Они валялись повсюду, написанные четким, чуть ли не детским почерком, и все выглядели недавними, свежими, а не выцветшими и захватанными, как другие счета и квитанции. «Спайк, — усмехнулся Джонни. — Держи карман!»

СКОРЕЕ НАЛЕТАЙ! ХВАТАЙ И ПРОЧЬ БЕГИ! — пели голоса в наушниках.

(«Улыбайся!» — крикнула Джонни мать, как всегда в самый неподходящий момент. Степ, переборочка, разворот — и улыбка!)

Джонни автоматически отбил несколько тактов и широко улыбнулся. «Ты волк в овечьей шкуре, а не степист. Чтобы кого-то разгадать, надо самому быть из того же теста», — думал он, рассматривая одну из расписок на свет. В общем, у Софи на кухне работы было невпроворот, и все разная! Сама же она меж тем спала в гостиной в кресле — тело обмякло, голова упала на грудь, так что под тонкими седыми, давно не мытыми волосами просвечивала розовая кожа. На коленях устроился настырный кот, а две молоденькие кошечки, почти котята, гонялись друг за другом перед креслом, то плотно прижимаясь к полу, то стремительно вскакивая.

ПУСТЬ МИР ВЗЛЕТИТ, МЫ ПОТАНЦУЕМ В ПЕПЛЕ, — пел ансамбль.

Джонни огляделся и решил, что теперь кухня выглядит более или менее сносно. Полки, столы, раковина и створки шкафов протерты, чашки висят на крючках, тарелки сложены по размеру, кастрюли поставлены одна в другую. Бечевка, резинки, счета, квитанции и оранжевый блокнот сложены в одном ящике. Кошачьи миски вымыты. Пол, правда, все еще грязный, а холодильник неплохо бы разморозить, но надо же где-то и точку поставить.

— Что ж, неплохо поработал, — сказал Джонни вслух и глянул на шкафчик, где под газетами лежали деньги.

Оставалось только сообразить, куда бы сунуть грязные полотенца, если, конечно, он решит, что их стоит сохранить.

ВНИЗ, ВНИЗ, ВНИЗ! — пели голоса. — К ЭТОЙ МАШИНЕ ВНИЗ!

Джонни кивнул. Конечно, Эррол, мастер водопроводных работ и прирожденный джентльмен, ни за что бы не допустил, чтобы жена стирала вручную. Подхватив оранжевое ведро и грязные полотенца, он сбежал вниз, протиснулся мимо тележки с обувью и обнаружил под лестницей серый, безрадостный чулан со стиральной машиной, тазами и покосившейся, будто охромевший кузнечик, гладильной доской. Дверь из чулана вела в призрачный сад.

Джонни широко открыл глаза, губы у него сжались. Гладильная доска была покрыта одеялом, а поверх — простыней, и по всей простыне чернели выжженные утюгом треугольники, кое-где проходящие насквозь до металлической основы. Выпущенное на свободу электричество оставило здесь свой опасный след. Тут же, на самом краешке доски, стоял и утюг. Он был включен в сеть, но, судя по черной корке нагара, не работал. Там, где обтрепанный провод соединялся с вилкой, проблескивала тонкая проволока.

— Господи! — прошептал Джонни. — Вот старая дуреха!

В эту минуту на лестнице послышались медленные шаги. Это проснулась Софи. Джонни не вышел ей навстречу на лестницу, а остался внизу и попытался выяснить, нет ли тут чего-то взрывоопасного: того и гляди, шарахнет фонтаном голубых искр — и конец! Он слышал, как Софи отворила и захлопнула дверь, как в замке повернулся ключ. Запертый с кошками в доме, он уставился на запыленные полки, плотно уставленные коробками с желтым хозяйственным мылом (Софи их до конца жизни не использовать!), банками с мастикой для полов, пачками порошков для стирки, чистки плиты и дезинфекции. В углу вытянулась щетка для чистки ковров. При виде всех этих средств для поддержания чистоты в доме, находившемся в таком запустении, Джонни снова стало не по себе.

«Как только она вернется, — подумал он, — я незаметно выскользну и побегу домой. Надо только блейзер не забыть». Он услышал, что дверь задребезжала. Это вернулась Софи и пыталась войти в дом.

Джонни протиснулся мимо тележки с обувью и крикнул:

— Софи, ты меня слышишь?

— Да-а, — недовольно протянула она. — Я не могу войти. Кто-то забрал мой ключ, и мне приходится стоять здесь с этим большим и тяжелым... как его там.

— А на шее? — крикнул Джонни.

— На шее? — повторила она. — Я никогда ничего не вешаю себе на шею.

Но все-таки, видно, ключ обнаружила. Джонни открыл было рот для дальнейших объяснений, но в ту же минуту она с облегчением сказала:

— Я всегда так ключи ношу, а то ведь потеряешь ненароком, а их кто угодно найдет и спокойно войдет в дом.

Джонни услышал, как ключ повернулся в замке. Дверь отворилась — Софи застыла на пороге, держа в одной руке ключ, а в другой — тяжеленную книгу. Она с сомнением уставилась на Джонни.

— Помнишь меня? — спросил Джонни. — Помнишь доброе старое время?

Но Софи ничего не помнила.

— Я тебе дом прибираю.

— Ну что ж, ладно, — ответила Софи все еще с сомнением и протянула ему книгу. — Что ты об этом скажешь? — спросила она. — Что это такое?

— Это книга, — отвечал Джонни и, взяв ее в руки, прочитал заглавие: — «История ангелов».

— Зачем ты мне ее дал? — настаивала Софи.

— Кто? — в свою очередь спросил Джонни.

Как странно — Софи вышла из дома и тут же вернулась с такой вещью в руках.

— Что ты об этом скажешь? — повторила Софи.

— Я и не знал, что их так много, — ответил Джонни, с уважением глядя на «Историю ангелов». — Я думал, там были только Матфей, Марк, Лука и этот, как его, четвертый...

— Они, знаешь, размножаются, — проговорила Софи многозначительно, — а потом заменяют добрых людей.

Джонни раскрыл книгу и увидел подпись на титульном листе.

— Бонни Бенедикта, — прочитал он вслух.

Он подумал, что ему все это пригрезилось, но нет, слова не исчезали. Джонни изо всех сил ударил себя по голове, чтобы привести мысли в порядок, однако ни книга, ни подпись не изменились.

— Ты говоришь, тебе ее дал какой-то мужчина? — спросил он Софи.

— В розовой... как ее там... нет, в желтой! Что ты на это скажешь? — повторила Софи.

Джонни опустил книгу.

— Прости, — сказал он. — Мне надо с ним поговорить.

Он рванулся к двери и выскочил на улицу Маррибел. Дверь захлопнулась.


Загрузка...