Прозрачные Драконы

ГЛАВА 9 ДЕВУШКА-ДРАКОН

Был вечер, когда группа беглецов во главе с Лароном спустилась с последнего холма, отделяющего их от Альберина. Они остановились у разрушенной башни, между городом и горами Риджбэк. Альберин раскинулся на темной равнине на берегу океана и напоминал ковер, усеянный маленькими яркими пятнышками, которые постепенно разгорались и выпускали дым.

— Трудно поверить, что это Альберин, — сказал Эндри Эссену, когда все повернулись к городу. — Я такого прежде никогда не видел.

— Но разве ты не родился здесь?

— Да, но я видел город только из порта и с дороги в Ахраг. Я издалека рассматривал башню, но думал, что там живет какой-то сиятельный герцог. Я не знал о том, что она разрушена. Теперь любуюсь Альберином, стоя возле нее, словно важный господин, вернувшийся домой после войны. И мы Дома! На самом деле — дома!

— Это ты дома, — пробормотал Уоллес. — Это не мой Дом, и, кажется, до него идти еще далеко. Но спазмы в икрах уже отдаются в бедрах.

— Но ты можешь вдыхать аромат мускусных кустарников и сосен! — воскликнул Эндри, делая глубокий вдох. — Мне становится так хорошо, когда я ощущаю этот запах.

— Вот почему у нас, поэтов, есть место для души, — произнес Уоллес. — Вот почему я…

Пятеро рекконов подняли топоры и направили лезвия на голову Уоллеса.

— Даже не думай об этом, — сказал Эндри.

Ларон продолжал рассматривать город.

— Я тоже здесь был и знаю, что до Альберина еще три часа пешком, — произнес он. — Пора.

Дорога теперь все время спускалась вниз, но Уоллес быстро понял, это оказалось не лучше. Идешь вверх — болят мышцы в ногах, идешь вниз — начинаются судороги в ступнях.

— Так что мы сейчас делаем? — спросил Уоллес. — Что с деньгами, едой, ночлегом, водой, мягкими бинтами и смягчающей мазью для моих ступней?

— Возле шлюза есть монетный двор, — ответил Эндри. — Они никогда не закрывается, поскольку баржи с материка могут прийти в любое время. Мы продадим там нашу кору медикаров, сядем на паром и отправимся в Варфсайд, где много таверн и постоялых дворов.

— Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, — заметил Уоллес.

— А какие там девушки, Эндри? — вмешался Костигер. — Прошло девять лет с тех пор, как я…

— Решил посвятить себя военной службе в чужих странах? — засмеялся Дэнол.

— В Альберине много девушек, — сказал Эндри.

— Девушки, — вздохнул Уоллес, и Уилли тотчас зашипел из-под туники. Уоллес ударил себя рукой по лбу: — Вот! Я знал, это слишком хорошо, чтобы быть правдой!

— Почему он не спрятан? — спросил Эндри.

— Потому что он натирает мне ноги, когда я иду.

Альберин протянулся на шесть миль в длину и семь в ширину. Он располагался на берегу залива, отмели и подводные камни которого надежно защищали город от волн, ураганов, вражеского флота и нежданных гостей. Единственный пригодный для судоходства канал отлично просматривался с башни Требуч — хорошо оснащенной крепости, построенной на одном из островков. Башня также служила и маяком. Юго-восточная часть города раскинулась на возвышенности; кроме дворца, больших храмов и особняков знати, там расположились и дома состоятельных людей. Кварталы на южной окраине населяли ремесленники. Границей города служила река Альбер. К северу он нее находился процветающий производственный центр города; оттуда на юг вел один-единственный мост. Зато лодок было множество. Это было решение правительства — иметь лишь один мост в городе, и никого не волновало, что это может повлечь за собой какие-то проблемы.

У шлюза беглецы обменяли деньги, которые у них были, на серебряные нобли Скалтикара, и обнаружили, что за кору медикаров предлагают очень хорошую цену. После того, как вопрос с деньгами и документами был улажен, они стали подниматься на паром. Уоллес залез первым, и прежде, чем сесть, нагнулся и поцеловал деревянную скамейку.

— Это зачем? — спросил Эндри, садясь рядом с ним.

— Она отвезет меня туда, куда я хочу, и мне не придется идти, — объяснил Уоллес, закрывая глаза в блаженной истоме и кладя ноги на скамейку.

Долвьенн и Гилврэй расположились слева от Эндри. Он обращал их внимание на городские достопримечательности, пока перевозчик неторопливо отталкивался багром.

— Это самый известный в мире багор, к нему нельзя прикасаться, — заявил Уоллес, открывая глаза.

— Вообще-то это обычный багор, используемый на пароме, — ответил Эндри. — Они все одинаковой длины, но этот легче.

— Говоришь, существует всего лишь один мост? — сказала Долвьенн.

— О да, госпожа. Смотрите, прямо за излучиной. Он называется просто «Мост», поскольку он один.

— И все им пользуются?

— О нет, ведь здесь плавает множество лодок. Большинство из них — крохотные суденышки, с веслами или баграми. Перевозчики спят там под парусами. Разбуди их в любое время, дай монету — и они привезут тебя сюда. Вон некоторые причаливают. Зажиточные люди живут на юге, бедняки вроде меня — на севере. Сейчас мы проезжаем Баржардс — мой дом.

— Ох. Куда мы сейчас направляемся?

— Туда, где река впадает в бухту. Варфсайд — трущобы респектабельного юга, куда ходят богатенькие, чтобы…

— Петь, пить и развлекаться?

— Ну да… да. Но там безопасно. Относительно. На другой стороне реки находится Неверсайд — трущобы из трущоб. Думаю, он называется так потому, что туда лучше не ходить никогда, особенно в темноте.

— Неприятное место, да? — спросил Гилврэй.

— Скорее, опасное. Метрологи построили свои храмы в Варфсайде, но я там не был. Куда думаешь отправиться, Уоллес?

— О, Варфсайд мне как-то больше по душе. Вероятно, устроюсь работать поваром, специализирующимся на сарголанской кухне.

— О да, мудрое решение. Зайди в «Светильник», что в конце Корабельной улицы. Они часто играют сарголанскую музыку, и там дешевые комнаты. Я со своими друзьями возьму как-нибудь лодку после работы, купим по пирогу и пинте и станем играть до тех пор, пока не прозвенит в полночь колокольчик, затем снимем комнату и заснем на полу. Как-то раз нас было пятнадцать человек в одной комнате.

— Звучит отвратительно, — заявил Уоллес. — Моя кухня будет привлекать более достойных посетителей.

— Все одинаковы, когда выпьют, — сказал Эндри.

Никто не заметил небольшой перемены в поведении Уоллеса, когда они вошли в Альберин, и причиной этой перемены стала уверенность в себе. Уоллес наконец оказался в большом городе, где его не разыскивал закон, здесь его даже не знали.

Кроме денег, на которые можно было безбедно жить в течение нескольких недель, появилась возможность получить работу. Все это означало независимость от Эндри и остальных. Уоллес снова вспомнил обиду, боль и пережитые страдания, виной которых являлся Эндри.

— Предполагаю, тебя здесь ждет некая девушка, — зловеще произнес он, понимая, что до сих пор не может примириться с появлением Уилли.

— Не некая, Веландер — одна и единственная, — с тоской в голове ответил Эндри.

— А что с Терикель? — спросил Уоллес.

— Терикель? — воскликнули хором Ларон, Гилврэй и Долвьенн.

— Она всего лишь учила меня, как обезопасить себя от драконов, — застенчиво произнес Эндри, закрыв рукой глаза.

— Я слышала, есть много причин, почему люди делают это, — заявила Долвьенн. — Но о такой я прежде не слышала.

— Она не предлагала научить меня, как обезопасить себя от драконов, — пробормотал Уоллес.

— Почему я не удивлен? — сказал Ларон.

— А ты не был верен Веландер! — крикнул Уоллес, презрительно взглянув на Эндри.

— Если я и поддался искушению, то только оттого, что провожу слишком много времени в твоей компании, — огрызнулся Эндри. — Но ведь Вел мертва и никогда об этом не узнает. Дух моей возлюбленной сейчас где-то высоко в небе.

— Возлюбленной? Да она же пахла как ковер, забытый в грязи на аллее, так воняет что-то сгнившее, промокшее и покрытое плесенью. А ее дыхание! Словно отходы на скотобойне, словно испортившееся мясо, смешанное с застоявшейся кровью.

— Эндри, сир, там причаливает судно. Оно из Варфсайда? — вмешалась Долвьенн, заметившая, что разговор превращается из саркастически-добродушного подшучивания в опасную перебранку, задевающую чувства друг друга.

— Единственная причина, почему она не разорвала твое горло и не выпила кровь, состоит в том, что у Веландер слишком хороший вкус! — воскликнул Эндри, не обращая внимания на Долвьенн.

— Единственная причина, почему ты ей понравился, состоит в том, что ты такой же грязный и вонючий, как она сама! — закричал в ответ Уоллес.

— Возьми свои слова обратно! У меня дома, в Баржардсе, все моются каждое утро холодной водой и дегтярным мылом. Мы меняем одежду раз в неделю, иногда два раза.

— Вот что получается, когда низший класс слепо копирует привычки высшего. Ваши девушки учатся хорошим манерам и поведению, а люди, похожие на меня, пользуются ими в публичных домах, затем возвращаются домой и рассказывают своим друзьям, как…

Эндри со всей силы ударил Уоллеса кулаком в пах. Из туники тут же вылез объятый пламенем Уилли и вцепился своими зубками в запястье Эндри. Пытаясь освободиться от Уилли, тот ударил Уоллеса в лицо свободной рукой.

— Хватит! — закричала Долвьенн, хватаясь за Эндри и оттаскивая его в сторону. — Прекратите, вы двое!

— Послушай, ты, Уилли, я буду бить его до тех пор, пока ты не уберешься! — заорал Эндри, ударяя Уоллеса еще раз.

К тому времени все уже наблюдали за дракой на пароме — и пассажиры, и перевозчик. Паром врезался в камень — так, что обшивка едва не отлетела. Он начал медленно тонуть. Пассажиры выбрались наружу и вскоре уже стояли в конце Корабельной улицы.

— Теперь я знаю, почему моя мама никогда не позволяла мне играть с невоспитанными детьми простолюдинов! — сказал Уоллес, одной рукой закрываясь сумкой, а другой утирая кровь с разбитого носа.

— Надеюсь, он не ядовит, — ответил Эндри, обматывая правое запястье, откуда тоже шла кровь.

— Ядовит? Вот дурак! — фыркнул Уоллес, затем пожелал всем спокойной ночи и зашагал в сторону «Светильника».

— Храм Метрологов в другом конце улицы, — сказал Эндри. — Кто идет туда? Вероятно, сможем остаться там на ночь, если заплатим.

Ларон поднял руку, за ним Гилврэй и Долвьенн.

— Думаю, я с вами, — кивнула Риеллен, последней медленно поднимая руку. — Но мне нужно знать, где находится городская магическая академия.

— Тогда увидимся там, — ответил Эндри. — Наверно, на лечение моего запястья потребуется время.

— Возможно, я с рекконами зайду в «Светильник» выпить по пинте, — отозвался Эссен.

— Мы будем изображать из себя простых посетителей, пока не поймем, разыскивают ли нас, — объяснил Костигер.

— А я думаю, причина, по которой я бежал, уже родилась, получила образование, научилась торговому делу и вышла замуж, — произнес Сандер.

— Наверно, я присоединюсь к вам там, — сказал Эндри. — Я еще не вытаскивал свой ребек из провощенной кожи, в которую завернул его во время последнего путешествия, я все-таки надеюсь это сделать.

Храм Метрологов находился в трети мили от реки. На двери висела горящая зеленая лампа, обозначавшая, что здесь исцеляют больных. Жрица, чье имя было Жустива, пригласила Ларона войти. Ларон позвал за собой и остальных. Вскоре беглецов отвели в комнату для гостей, а Эндри задержался в холле с Жустивой. Осмотрев укус на запястье и выслушав его объяснение, как это произошло, жрица заверила, что эфирные создания, подобные Уилли, не ядовиты.

— Послушайте, прежде чем я уйду, я хочу дать вам одну вещь, — сказал Эндри, вынимая пакет. — Это кора медика-ров, мы принесли ее из Акремы.

— Кора медикаров? — воскликнула Жустива. — Но она стоит много денег, даже такое малое количество.

— Около шестидесяти ноблей, думаю.

— Эндри, я не в силах тебя отблагодарить, — произнесла потрясенная Жустива. — Это очень щедрый подарок.

— Я был знаком с парой Метрологов, ваша светлость. Замечательные женщины, и я думал, если вы все такие, то, наверно, потратите всю кору медикаров на помощь бедным и обездоленным.

— Ты был знаком со жрицами Метрологов? — спросила Жустива, и ее лицо внезапно помрачнело. — А не звали одну из них высокоученая Терикель?

— О, да. Но моей возлюбленной была Веландер.

— Ты — и Веландер? — от удивления Жустива широко открыла глаза и едва могла говорить. — Но мне говорили, она мертва.

— Да, это так.

— Эндри, ты сказал, она была твоей возлюбленной?

— Да.

— Возлюбленная… держать ее в руках, целовать, сидеть рядом, глядя друг другу в глаза?

— Да. Госпожа, я знаю, многие считают Веландер немного странной, но я вижу в ней больше хорошего, чем плохого. Теперь мне пора идти.

— Эндри, подожди. Можешь остаться здесь на ночь, если тебе нужна крыша над головой. У меня есть вопросы. Много вопросов.

— Спасибо большое, госпожа. Но я, наверно, пойду в «Светильник» и сыграю с друзьями несколько мелодий, а потом засну на скамейке до рассвета. Сейчас некоторые уже лежат в постели… Вероятно, я смогу ответить на ваши вопросы в другой раз.

— Есть кто-нибудь здесь сегодня, кроме воинов и Скептиков? — спросила мадам Джилли, когда ее лодка снова коснулась прибрежных камней.

— Погиб без боя, — пробормотал дух одного на вид крепкого воина.

— Не верится в то, что случилось, — сказал Скептик, садясь за ним.

Конечно, Уоллес знал, каково быть фаворитом императора, но уже успел подзабыть это состояние и даже мечтать не смел о чем-то таком снова. Лишь в глубине его души оставалась надежда. Он вошел в таверну и заметил, что повар был болен, а вокруг собралось много голодных завсегдатаев. Уоллес предложил свои услуги в качестве повара, и хозяин «Светильника» принял его с распростертыми объятиями. Надев фартук, закрывающий дыру, которую Уилли прожег в тунике, Уоллес встал к железной печи через пять минут после того, как зашел в таверну.

Вскоре появились Эндри и Эссен и начали играть самые популярные мелодии сарголанской империи. «Светильник» слыл весьма приятным ночным заведением, и потому прибывали все новые посетители. В тот момент, когда в воздухе распространился аромат пикантных сарголанских блюд, мимо таверны проходил придворный менестрель принца, направлявшийся домой после ночной церемонии. Он решил зайти и перекусить. Поев, певец захотел увидеть местного повара, и как только хозяин таверны сообразил, кто с ним разговаривает, тут же познакомил Уоллеса с придворным, по счастливой случайности знавшим магистра трапезы наследного принца Альберина. Уоллес получил приглашение посетить дворцовую кухню на следующий день.

На следующее утро в 10 часов, за час до того, как Уоллес должен был отправиться во дворец, Эндри привела на кухню жена трактирщика.

— Бедный парень, его, похоже, выгнали из дома, — говорила она Уоллесу. — А он так замечательно играл вчера ночью. Ты можешь задержаться и дать ему немного хлеба и сыра, и еще чего-нибудь горячего, а, Уоллес?

Уоллес был слишком заинтригован, чтобы вспоминать о пережитой неприятной поездке на пароме, и он предложил Эндри стул возле печи. Эндри же просто хотелось кому-нибудь, все равно кому, пожаловаться на свои злоключения.

— Меня не было шестьдесят дней! — сказал он, стараясь говорить без раздражения, но в его голосе звучала обида. — Моя мама собирала… ну… обед всей семье на работу, и когда я зашел… ну… ты о таком и знать не можешь.

— Я и не узнаю, если не скажешь, — ответил Уоллес, согревая для него хлеб на печи.

— Она бросила в меня разделочную доску, а все, что я сделал, это сказал «привет».

Он показал Уоллесу синяк на предплечье, в которое попала доска.

— Затем она начала кричать, кем я вообще себя считаю, если так долго отсутствовал и неожиданно так просто заявился. Когда я попытался объяснить ей, она пошла на меня с кухонным ножом. Немного вспыльчивая она, моя мама. Не любит моряков, уходящих надолго в плавание, и моя сестра Флорри считает, что однажды один ограбил ее и сбежал, когда…

— А ты сбежал? — прервал его Уоллес.

— Ну нет, я был не дома тогда. Я скрутил ей руку с ножом и потянул ее вниз. Она вывернулась и упала на стол, и… ну… тот сломался.

— Ты применил силу против своей матери? — еле выдавил из себя Уоллес.

— Да.

— Она пострадала?

— Да нет. Она схватилась за ножку от стола и снова пошла на меня, и я побежал к двери. К тому времени появился отец, желающий узнать, что тут за шум, и принес с собой топор. Я уклонился от удара, ударил его в лицо и кинулся к двери.

— Ударил его в лицо? — спросил Уоллес, и его глаза сузились.

— Ну, я сильно ударил его. Веришь? А у меня после путешествия остались шестнадцать сарголанских серебряных монет и пять скалтикарских серебряных ноблей. Это больше, чем я бы мог заработать за сто двадцать дней дома.

— Ты говорил, у тебя было мало денег, когда мы приехали в Фальгат, — вспомнил Уоллес.

— У меня не было денег только на покупку лошади для тебя.

— А я терпел этот двухдневный ад, чтобы добраться сюда! — закричал вне себя от возмущения Уоллес.

— Но зато ты похудел, Уоллес, и хорошо выглядишь. Будешь нравиться девушкам.

— Одна замечательная штука с именем Уилли уж сумеет позаботиться о моей непорочности. Однако мне нужно хорошо выглядеть для наследного принца. У меня встреча с ним через час, и есть надежда, что я стану его поваром. Нужно хорошо выглядеть.

— Ему нравится сарголанская кухня, да?

— Очевидно. Интересно, нужен ли ему магистр музыки?

— Даже не пытайся узнать, а то ему и есть не захочется.

— Ничего другого, кроме сарказма, я от тебя и не ожидал. Так каковы твои планы?

— Я не думаю о том, что будет после сегодняшнего вечера, а сейчас я собираюсь напиться до головокружительного беспамятства. Веландер должна мне одну ночь в городе. Хочешь пойти со мной?

— Извини, вероятно, к тому времени я уже получу должность повара в самом дворце. Позови с собой рекконов.

Храм Метрологов находился у основания Дворцового Холма, недалеко от главного городского храма Универсале. Храм Метрологов был виден из каждого уголка Варфсайда, а Универсале стоял на прямой длинной улице, протянувшейся по всему городу. Она заканчивалась у реки возле Моста и стены у шлюза. Судя по Храму Метрологов, ему было несколько веков. Под слоем побелки едва читались слова «Охрана гавани». Очевидно, храм долгое время не использовался по назначению.

Последняя посетительница в седьмой день Шестого месяца появилась, когда колокол на башне Универсале начал бить полночь. Диакониса, служительница ордена, присоединившаяся к Метрологам лишь пару месяцев назад, впустила ее. Это была женщина приблизительно двадцати лет, среднего роста, с каштановыми волосами, убранными назад. Но выглядела она не как проститутка, которые чаще всего приходили в храм в этот час — обычно после нападения или перенесенных побоев. Из-под плаща виднелись черное одеяние воина, черная юбка до икр и черные сапоги для верховой езды. На одной руке висел плащ, в другой женщина держала шляпу с пером. Казалось, ее одежда больше подходит для местности более теплой и сухой, чем Альберин.

— Надо увидеть старейшину, — сказала она по-диомедански.

— Сейчас полночь, достойная Жустива спит, — ответила диакониса. — Вам нужно убежище?

— Нет.

— Тогда вам следует договориться о встрече на завтра. Как вас зовут?

— Веландер Салварас, последняя из храмов Зантриас и Гелиона.

Менее чем через минуту Веландер провели в спальню с высоким потолком, где Жустива в спешке смахивала пыль с того, что в действительности являлось троном старейшины. Это было деревянное кресло с накинутым на него куском ткани. Веландер вежливо кашлянула. Жустива вздрогнула, повернулась, уронила тряпку на трон и медленно опустилась на него.

— Достойная Веландер, вы застали нас врасплох, — сказала она на зантрианском языке.

— Говори по-диомедански, если желаешь, старейшина, — ответила Веландер, поклонившись. — Я пытаюсь углубить свои познания в этом языке.

— Но я знаю мало диомеданских слов, достойная Веландер. Лучше говорить на зантрианском.

Решив, на каком языке они будут общаться, Веландер и Жустива замолчали. Достойная Жустива скрестила на груди руки, затем снова опустила их и положила на подлокотники кресла. Веландер стояла, сжав руки перед собой. Она не могла заставить себя разжать их и спрятать за спину. Одновременно она надеялась выглядеть расслабленной, поэтому старалась не выдать волнения. Правая рука Жустивы вздрогнула. Она сжала руки, затем снова положила их на подлокотники и вцепилась в них. «Сейчас начнется», — подумала Веландер.

— Достойная высокоученая Терикель Эример назначила меня старейшиной! — выпалила Жустива на одном дыхании.

— Я склоняюсь перед тобой, — сказала Веландер и поклонилась.

Этот жест вывел Жустиву из равновесия. Она внутренне приготовилась к борьбе. Однако борьба не начиналась. Что оставалось делать?

— Ох. Ах… ну, очень мило с вашей стороны, — ответила она слегка раздраженно. — Что я могу для вас сделать?

— Я жрица Метрологов. Это храм Метрологов. Ты моя старейшина.

— Ох. Очень хорошо — я имею в виду… хорошо, что вы решили вернуться к нам, Метрологам. В смысле, вы сами из Ордена Метрологов.

Понимая всю нелепость своей речи, Жустива заставила себя замолчать и обдумала слова гостьи. Веландер почтительно стояла перед ней. Жрица высшего уровня признала ее власть над собой, хоть и непонятно, полностью или нет.

— Естественно, мы позаботимся о вас, — заявила Жустива.

— Благодарю, — ответила Веландер, снова кланяясь.

— Высокоученая Терикель часто о вас говорила, пока не уехала в Акрему, — продолжала Жустива. — Она рассказывала, что вы изменились. Посылали ей несколько писем. Вы говорили, что… ну… изменились. В смысле, сильно изменились.

— Изменилась. Да, я изменилась. Я снова жива. По большей части.

Жустива сглотнула:

— Ох. Ну тогда… хорошо… думаю, вы знаете о смерти высокоученой Терикель?

— Да.

— Мне говорили, вы тоже мертвы! — воскликнула Жустива, но, смирившись с очевидным фактом, взяла себя в руки.

— Только временами, — тихо ответила Веландер.

Жустива схватилась за лицо руками и стала массировать виски — точно так же вела себя Терикель, когда испытывала волнение. Веландер не двигалась.

— Мы должны провести переизбрание и назначить новую старейшину.

— Да.

— Значит, вы вернулись, чтобы занять место, принадлежащее вам по праву.

— Нет.

Жустива не могла представить такого ответа. Терпение жрицы лопнуло.

— Достойная Веландер, чего вы хотите? — закричала она. — Я имею в виду, чего вы хотите на самом деле? У нас нет богатства, и почти нет денег даже на еду. Высокоученая Терикель практически разорила орден, когда наняла «Буйную пташку» и отправилась в Саргол.

— Я могу передать двадцать сарголанских золотых крон в дар ордену, — сказала Веландер, вынимая кошелек и протягивая его Жустиве.

— О, спасибо, — поблагодарила Жустива, беря кошелек, и заглянула внутрь. Там было двадцать монет. Все золотые.

— Я не буду спать здесь, это не станет нарушением ваших правил? — спросила Веландер, снова низко кланяясь и складывая перед собой руки.

— О, пожалуйста, — Жустива почувствовала непреодолимое желание скрыться и лечь где-нибудь в тихом месте, положив на глаза влажную тряпку. — Вы можете идти. Встреча подошла к концу.

— Нет, старейшина, нет.

— Нет?

— Вы должны спросить меня, хочу ли я еще что-нибудь сказать.

— О, Да. Конечно. Хорошо, хотите ли вы еще что-нибудь сказать?

Жустива сделала ошибку, позволив себе так быстро сдаться, но отступать было уже невозможно.

— Откуда вы узнали, что Терикель мертва? — спросила Веландер.

— Ларон сказал мне.

— Ларон! Он в Альберине?

— Да, и находится здесь. Он приехал час назад.

— Старейшина, можно я задам личный вопрос?

— Личный? Но мы едва знаем друг друга — в смысле, вы почти ничего обо мне не знаете.

— Личный, касающийся Ларона.

— Ларона? О нет, между нами ничего не было — я имею в виду, вообще ничего.

— Я думаю, вы говорите о делах.

— Да — ну, нет, я не вела с ним дел, за исключением нынешнего момента. Он спит с нами — с моими жрицами — здесь, один. Стена Драконов! Из-за нее Ларон должен встретиться с важными людьми. Завтра.

— И я тоже. С Лароном еще кто-нибудь пришел?

— О да, несколько довольно милых людей. Медикар по имени Гилврэй и его помощница Долвьенн здесь, и еще Риеллен, студентка. Приятная девушка, она умнее, чем многие из нас, вместе взятые, но некоторые из ее идей…

— Заслуживают того, чтобы повесить ее за измену? — Да.

Веландер обдумывала слова Жустивы. Люди Ларона пришли в Альберин и остановились в храме. Эндри с ними не было. Это смущало. Эндри же не погиб. Наверно. Он много говорил о таверне под названием «Светильник». Веландер решила попозже заглянуть туда.

— Старейшина, когда состоится переизбрание?

— Переизбрание? Завтра, скорее всего. Все, кто обладает правом голоса, находятся в настоящее время в Альберине.

— Назовите мне час, я приду. Конечно, я буду голосовать за вас, мне очень нравится, как вы управляете орденом.

Это было последней каплей в чашу терпения Жустивы. Она упала на кресло-трон, закрыла лицо руками и всхлипнула. Веландер ждала, когда ей сообщат о часе проведения переизбрания, вежливо сцепив руки перед собой.

— Как я управляю? — наконец прошептала Жустива между рыданиями. — Три года назад я была проституткой на острове Гелион и брала с моряков десять монет, и пятнадцать — в праздничные дни. Или когда в порт приходили торговые суда. А что изменилось сейчас? Да у подушки высокоученой Терикель в десять раз больше мудрости. Я просто наблюдаю за Метрологами, но не указываю им путь. Веландер, в глубине души я знаю, вы должны занять этот трон и управлять Метрологами.

Веландер покачала головой. Жустива задрожала. Сейчас она выглядела особенно несчастной.

— Они любят вас, они боятся меня, — произнесла Веландер, подбирая слова. — Они умрут ради вас, но не ради меня, — она помогла Жустиве подняться. — Это все, что я хотела сказать, Достойная старейшина, и теперь мне пора отпустить вас, чтобы вы могли вернуться в постель. У меня есть комната в таверне неподалеку, в «Капризе парня с баржи». Пожалуйста, не говорите никому, что я в Альберине.

— Да. Не скажу ничего. Но, послушайте… я останусь старейшиной, если вы будете помогать мне в некоторых делах… важных делах. Пожалуйста. Станьте старейшиной для старейшины, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Отлично понимаю, — сказала Веландер, сжимая ее руку и потом отпуская ее, и проходя вместе с Жустивой к двери. — Вот мой первый совет. Спрячьте все самое ценное, архивы, записи в надежное место. Организуйте небольшую больницу для бедных в другом месте, а здесь пусть не будет никого.

— О, я уже велела сделать все это, — ответила Жустива. — Самое важное уберут к завтрашнему дню, а некоторые из Метрологов остановятся в другом месте.

В первый раз за ночь Веландер удивилась.

— О, почему? — поинтересовалась она.

— Я слышала, что храмы Скептиков разрушены. По словам многих людей, это боги наказывают Скептиков за их атеизм. Может, они и правы. Но Скептики занимались научными исследованиями, как и мы. Я решила, что мы тоже можем быть в списке тех, кто подлежит уничтожению, из-за приверженности науке. Поэтому и начала рассредоточивать орден по всему Альберину.

Жустива отворила дверь на улицу для Веландер, которая поклонилась ей, сделала шаг вперед, затем остановилась и повернулась.

— Если что-то будет не удаваться, старейшина, никогда, никогда не позволяйте себя жалеть и говорить себе, что вы глупая и неспособная! — твердым голосом заявила Веландер и скрылась в непроглядной пелене дождя.

У академика Гарриса, ректора Альберинской Академии Эфирной Философии, была своя кровать, но проводил ли он там время, никто точно не мог сказать. Каждую ночь после ужина он засиживался перед камином с записями, книгами и свитками и читал. В конце концов Гаррис засыпал, обычно приблизительно в полночь. Около часа ночи приходила горничная, укрывала его одеялом, подкладывала в камин дров, затем поднималась в спальню академика и проводила остаток ночи в его роскошной большой кровати.

— Гаррис.

Это было похоже, скорее, на угрожающее шипение. Гаррис проснулся, снял очки для чтения и осмотрелся. Иногда, когда пламя касалось их, шипели поленья. Гаррис не боялся огня. Порой раздавался громкий треск, и повсюду разлетались искры. Или в воздух поднимались облака дыма и заволакивали всю комнату. Однажды выступ на бревне оказался железным наконечником стрелы, который попал в дерево три десятка лет назад, и врос в него. Гаррис даже увидел как-то маленькую фею-хранительницу леса в огне, освобожденную из тела мертвого дерева. Она помахала ему и исчезла в дымоходе. Посмеявшись над собой, Гаррис снова сел.

— Гаррис, ты в опасности.

Гаррис оглянулся, и пожалел об этом. Из мрака на него смотрело бледное лицо. В воздухе витал запах соли для ванны и аромат мускуса. Лицо подплыло ближе, и стало возможным различить женское тело. Под плащом женщины виднелся черный камзол с двойным рядом серебряных пуговиц. На ней была юбка до икр и сапоги для верховой езды. Она выглядела необычно для Альберина в застегнутом плаще и со своей шляпой в форме полумесяца с черным пером, и казалась совсем молодой. Сейчас Гаррис ощутил другой запах. Едва уловимый, это был запах ателье, средства от моли и абсолютно новой одежды. Женщина говорила на диомеданском языке с акцентом.

— Э-э… кто вы? — спросил Гаррис.

— Зовут Вынуждающей, — ответила Веландер.

— О. Ну, замечательное… сильное имя. Что я могу сделать для вас, госпожа Вынуждающая?

— Вчера я проходила мимо земель Коллегии Воинов. Все сожжено дотла. Круг. Храмы Скептиков. Выжженный круг. Академия Тайного Эфирного Познания. Все сожжено. Храм Матери в горах Риджбэк. Выжженный круг. Понимаешь?

— Держу пари, вы проделали долгий путь.

— Я думаю, изучаю. Все обуглилось. Здесь чему-то научусь. Словно змея кусает за палец. Не делай ничего, можешь умереть. Отдерни руку — резко. А вдруг змея не ядовитая. Что скажешь?

— А, да, в такой ситуации я бы, наверно, узнал ответ на вопрос «А что такое змея?». Другое существо, существо как альтернатива человеку. Альтернатива мне, то есть. Ха-ха.

— Понимаешь, что это значит для академий?

— Ну, не совсем. Но подождите-ка. В смысле, что делать? — спросил Гаррис, цепляясь за кресло. — То, о чем вы говорите, отдергивание рук и все остальное, звучит очень серьезно. Я имею в виду, я мог бы опробовать старый план «Случайная катастрофа», да? Ну, знаете, отослать преподавателей, студентов, коллекцию марочных вин, книги, записи, магические амулеты, устройства и так далее.

— Нет. Только людей и книги. Нет времени на остальное.

— Нет, нет, погодите-ка, госпожа. Вы забираетесь сюда без предупреждения, рассказываете о страшных теориях, пытаетесь заставить меня разрушить целую академию и забыть про моих гостей, и на каком основании?

— Метрологи уехали. Вчера. Старейшина Жустива. Поможет спрятать твои книги.

— Метрологи уехали? Ну такого еще не было. Тогда да, наверно… но это важное решение, касающееся плана «Случайная катастрофа».

— Сгорит. Важное решение?

— Ох! Да. Так. Но ведь нужно спрятать семь тысяч книг!

— Вероятно, только библиотеку в Скалтикаре.

— Но почему? Откуда идет угроза?

— Не могу сказать, но доказательства очевидны! Существовавшие прежде академии сожжены дотла.

— Моя дорогая госпожа, если бы вы пришли и заявили: «Прячься, в коридоре бродит голодный волк!», я воспринял бы вас более серьезно, чем когда вы просто говорите: «Прячься, а то может случиться нечто ужасное». Спасибо за беспокойство, но боюсь, академия останется там, где была. У меня свыше девяноста гостей, и все высшие маги.

— Что? Кто?

— О, отступники, маги, не захотевшие присоединяться к Стене Драконов. Собрались здесь на конференцию. Некоторые из них живы только потому, что пришли сюда, их храмы и академии разрушены.

— Конференция? — спросила Веландер, не смея поверить своим ушам.

— Да, по поводу этой бессмысленной Стены Драконов. Отступники и Противники Стены Драконов — вот как они себя называют. Пять Скептиков, двое из Академии Тайного Эфирного Познания, почтенная жрица из храма Матери Мира…

— Под одной крышей? — воскликнула Веландер.

— Ну, в трех зданиях, и, следовательно, там три крыши.

— Кто собрал конференцию? Ты?

— О нет, я просто сидел, думал о высоком. И внезапно появились люди. Они рассказали мне все об этой конференции, которую я организовал, и… ну… мне не хотелось говорить им, что ничего нет. Провел целый день за составлением программы и ее согласованием, пока декан факультета практических заклинаний ездил с ними на лодке по реке Альберин.

Веландер было о чем подумать, когда она уходила из академии. Кто-то собрал конференцию, конференцию всех несогласных магов, которые формально или неформально не участвовали в Стене Драконов. Они находились в одном месте, и это место оказалось меньше, чем общая площадь Коллегии Воинов.

Не то чтобы Варфсайд был безопасной частью города, просто преступники, заправляющие там, вели себя более разумно, чем в Неверсайде. Сквозь пелену дождя Веландер заметила, как за ней следуют трое, затем она обратила внимание, что трое превратились в двоих. Улица извивалась, повторяя изгибы тропинки, около тысячи лет назад проложенной стадом овец в глухой чаще. Вдалеке Веландер увидела одинокую фигуру. Когда они поравнялись, человек вынул топор и протянул его перед собой, заграждая путь.

— Эй, я из стражи Варфсайда, — сказал он. — А ты бежишь с места преступления?

— Да нет, — ответила Веландер, останавливаясь.

— Ну тогда я уверен, тебя не затруднит задержаться, пока я проверю, что за тобой нет слежки.

— Нет слежки.

Никого не было видно. Мужчина бросил взгляд в сторону. Судя по выражению лица, его, видимо, что-то злило. Затем он повернулся.

— Ты девушка! — внезапно воскликнул он.

— Одетая как парень — новая сарголанская мода, — ответила Веландер, осторожно оглядываясь. При тусклом свете уличного фонаря стали видны две группы людей.

— Эй, кто это? — закричал стражник. — Тут четверо и там приближаются еще четверо, вероятно, они гонятся за вором.

Мужчина схватил Веландер за плечо, но она взмахнула рукой и вырвалась. Две группы подступали к ней со всех сторон, и Веландер побежала по переулку, который уперся в ничем не примечательную кирпичную стену.

— Еще несколько минут, еще несколько этих чертовых минут, — пробормотала про себя жрица, оборачиваясь и вынимая топор. Веландер пару раз взмахнула им, но ей было непривычно использовать оружие без своих сверхъестественных способностей. На другом конце переулка выстроились девять мужчин и заградили собой проход. Они почти полностью закрыли собой свет от уличного фонаря.

— Пару минут, черт, всего пару минут, — прошептала Веландер, поднимая топор и принимая боевую стойку. Раздался тихий смех. Мужчины подошли ближе, но соблюдали осторожность. Им не хотелось проблем, им нужна была жертва, а то, что ею оказалась девушка, являлось лишь плюсом.

Расстояние между силуэтами уменьшилось. Веландер замешкалась и со всей силы взмахнула топором, для верности держа его двумя руками. Она поняла, что достигла своей цели: раздались проклятия.

— Удача, Удача, будь со мной, — произнесла громко Веландер на зантрианском языке.

— Чужестранка, — сказал кто-то по-альберински.

— Наступает.

— Ну же, ударь меня!

— Окружай ее.

В следующий раз Веландер попала в дубинку одного из мужчин. Затем кто-то подобрался к ней и сбил с ног. Топор вырвали из рук жрицы; она услышала, как его с грохотом отшвырнули прочь. Чьи-то руки вцепились ей в ноги и ухватились за юбку. Веландер закричала и в темноте обо что-то ударилась головой. Раздался треск, и из-за боли перед глазами поплыли разноцветные круги. Жрица снова закричала. Чья-то рука сжала ее шею и засунула в рот кляп. Веландер чувствовала под ногами мокрые булыжники и что-то липкое. Кто-то навалился на нее и не давал пошевелиться.

Где-то рядом разбилась бутылка.

— Ужасно. Что-то нужно делать со всеми вами.

Никто не двигался с места. Веландер тоже притихла.

В конце улицы стояла одинокая фигура, выделявшаяся при тусклом свете уличного фонаря. Минуту все смотрели на говорящего. Кажется, он еле держался на ногах.

— Дюжина на одного. Точнее, на одну женщину. Думаете, это нормально? Эй, давайте сюда!

Веландер не понимала альберинского. Пьяный наклонился и поднял топор жрицы. В его руке тускло поблескивала разбитая бутылка. Двое из группы быстро спустились вниз по переулку к незнакомцу, но, когда они приблизились, тот покачнулся, взмахнув топором. Раздался глухой стук: рукоять топора свалилась ему на голову. Затем его схватили за руку и толкнули лицом в стену.

— Убирайтесь, уроды! — заорал пьяный. — Кстати, девочка, спасибо за ночь!

Еще трое навалились на пьяного, которого Веландер внезапно узнала. Она услышала звук оружия и глухие удары. Вновь в переулке появилась одинокая раскачивающаяся фигура.

— Черт, освободите ее! — рявкнул мужчина. Трое, державшие Веландер, отпустили ее и кинулись прочь, но жрица изогнулась и устремилась за ними, вцепившись в две ноги. Ноги принадлежали двум разным мужчинам — они потеряли равновесие и рухнули на мостовую. Послышался громкий шум и треск: это спаситель Веландер всадил топор в живот третьего из преследователей и ударил его по голове. Последние двое уже освободились от хватки жрицы, и один из них хромал, поскольку ее спаситель помял ему бока, пока он вставал. Второй сцепился с Эндри, и слышались только глухие удары, когда тела шлепались о стену. Веландер увидела, как один схватил другого за голову и бьет его о стену. Потом она увидела, что в переулке стоит лишь одинокая фигура. Жрица наконец-то смогла вынуть изо рта кляп.

— Я немного говорю по-диомедански, — сказала она.

— О да, и я тоже, — ответил по-диомедански очень, очень знакомый голос. — Эй, госпожа, с вами все в порядке?

«Эндри, — подумала Веландер. — Эндри жив». Она как-то не могла себе представить, что, когда она появится перед ним, Эндри будет мокрым, взъерошенным и грязным. Кроме того, жрица все еще находилась под впечатлением от пережитого.

— Гордость исчезла, честь осталась, — ответила она, надеясь, что он не узнает ее голос.

— Ох, хорошо. Дайте руку. Пойдем прочь отсюда.

На дороге при тусклом свете фонаря Веландер увидела, что ее спасителем действительно был Эндри. Неподалеку появились проститутки, ищущие спасения от дождя под навесом.

— Девушки, я нашел преступников, которые пытались напасть на госпожу, — заявил Эндри и упал на колени. Его вырвало темной, пахнущей алкоголем жидкостью.

Одна из женщин подняла топор Эндри и направилась к другому концу дороги. Эндри, в промокшей от дождя одежде, скорчился на земле и оглядывался по сторонам в поисках ночлега. Веландер погладила его по голове, затем посмотрела на одну из проституток.

— Говоришь по-диомедански? — спросила она. Девушки пожали плечами. — Присмотрите за ним, — произнесла снова Веландер, хлопая Эндри по руке. — Хороший человек, храбрый. Я пошла. За помощью.

Через пару минут подошли двое патрульных из ночной стражи Варфсайда, один держал на шесте фонарь. Проститутка схватила Эндри за ногу и пыталась утащить его прочь, но поняла, что ее подруги исчезли, и решила последовать их примеру. Эндри в одиночестве остался лежать под дождем на улице, скорчившийся и спящий. Топор Веландер был рядом с ним.

— О, у него оружие! — сказал мужчина с фонарем.

— В Альберине оно есть у каждого, — ответил его спутник, толкая Эндри сапогом. — Давай-ка проверим его. Диомеданские погоны, отметины трех лезвий, изображение части герба на рукояти — о, у него под одеждой кровь!

Мужчина с фонарем склонился над Эндри:

— О да, кровь там, где ее еще не смыло дождем. Убийство где-то поблизости.

Двое караульных подошли к началу улицы и заглянули за угол, подняв фонарь. Придя в себя от ужасного зрелища, представшего их глазам, один присвистнул, а второй направился с фонарем дальше.

— «Полуночники», — сказал тот, у которого был фонарь. — Джаррин по прозвищу «Ястреб», глава братства Ждущих и Радушных.

— Союз Полночных Проституток прислал на них больше жалоб, чем обычно.

— А что это за парень, который располосовал их?

— На нем одежда чужеземца. Какой-то воин.

Над ними появилась огромная тень, и на крышу почти бесшумно, если не обращать внимания на скрип дерева и хруст черепицы, приземлилось некое существо. Оно сложило крылья, сделавшись похожим на темную башню с двумя поблескивающими глазами. Никто его не заметил. Крадучись, прибыли другие патрульные и вскоре заполнили собой всю улицу. Два поблескивающих глаза следили, как девять тел загружали в телегу. На самый верх этой кучи положили Эндри.

Селфорд не удивился и не обеспокоился, когда во время завтрака с Парченом, королевским счетоводом, ему принесли приветственное письмо от чужеземной графини.

— Жрица из Тореи и, кстати, из Ордена Метрологов, — заметил Парчен, разглядывая письмо.

— «Срочно… при любом удобном случае… прибуду в 10», — прочитал Селфорд. — Метрологи многое делают, чтобы сохранить здоровье черни, и занимаются бесплатным обучением. Лучше встретиться с этой графиней.

— Она может быть настоящей графиней?

— Да, думаю, да. Вероятно, внебрачная дочь, которую заставили стать жрицей и послали к нам, чтобы избавиться от нее. И эта неконтролируемая эфирная конструкция…

— Серебряная Смерть.

— Да, она расплавила Торею до самого основания, и все наследники превратились в коричневый дым, а она стала графиней. Думаю, нужно устроить официальное мероприятие. Собрать пять-шесть здравомыслящих придворных и велеть Флез подать к десяти чай и ячменные лепешки на западную галерею.

Жустива посоветовала Веландер отправить письмо наследному принцу, но совсем не удивилась, когда по прибытии во дворец им сообщили, что тот нездоров, и их встретит королевский певец, Селфорд, и поприветствует Веландер в Альберине. Толпа скучные придворных источала скучные комплименты за чаем с ячменными лепешками в течение полутора часов, затем прибыл Селфорд и произнес короткую речь от имени наследного принца. Придворные тут же исчезли, оставив его наедине с двумя жрицами.

— У меня есть просьба, — начала Веландер.

— Да, это срочно? — спросил Селфорд, поднимая бровь. — Я понимаю, что Метрологи на грани разорения, поэтому представляю, какой будет ваша просьба.

— Прошу, арестуйте всех магов в Альберине и заприте их в тайной башне, — серьезно произнесла Веландер.

— Что? — воскликнул удивленный Селфорд и потом предположил, что она, вероятно, шутит. — Графиня… я… я полагаю, я должен тогда обыскать их дома и академию?

— Возьмите только книги и спрячьте их, — ответила Веландер с прежним выражением лица.

— Но почему?

— Опасность.

— Графиня, графиня, — засмеялся певец. — Вам стоит найти другой способ убедить принца пойти на это. Разозленные маги могут быть очень опасны, не нужно без повода их беспокоить.

— Ах. Тогда, возможно, маленький скандал, — начала Веландер.

— Нет лучше места для скандалов, чем королевский двор Альберина, графиня, — ответил Селфорд, подмигнув. — У нас случаются такие скандалы, о которых другие королевства не смели и мечтать.

— Старейшина Жустива? — произнесла Веландер, посмотрев на старейшину Метрологов.

— Несколько месяцев назад у бывшей старейшины Терикель была любовная связь с принцем, — сказала Жустива странно уверенным голосом. — По крайней мере, именно об этом она мне сама говорила.

— Тайны возбуждают так же, как самая бесстыдная оргия, — ответил Селфорд.

— Может, да, а может, и нет. В свою очередь, в обмен на право Метрологов воспользоваться последним в альберинском торговом флоте большим кораблем и отправиться на нем в очень опасное путешествие, она предложила развлекать принца в постели в течение нескольких часов.

— Ах, обычное средство расчета в любовных делах… используется чаще, чем золото или серебро.

— Меня попросили охранять их покой.

— Какая благодарная задача — стоять на страже, пока другие заняты любовью. Я часто делаю это для принца.

— Когда он ушел, я пошла за ним.

Рот Селфорда открылся, и его челюсть осталась в том же положении. Взгляд перебегал с Жустивы на Веландер, потом остановился на Жустиве. Он вспомнил, что надо закрыть рот.

— Когда-то я была проституткой, господин, шлюхой. Я очень хорошо знаю, как остаться незамеченной на темных улицах. Принц вошел в Ночной Салон Особого Массажа и Лекарственных Трав мадам Фивирингли по черной лестнице, и приблизительно через семнадцать ударов сердца вы вышли через парадный вход. Мне едва хватило времени измерить шагами длину здания.

— Кому вы рассказали? — прошептал Селфорд, внезапно превращаясь в совсем другого человека.

— До прошлой ночи — никому. Затем графиня Веландер сообщила мне, что маги и академики, находящиеся в Альберине, в большой опасности, и ей не удается привлечь их внимание к своим предупреждениям. Я рассказала ей о вашем приключении со старейшиной Терикель.

— Знаете, наследный принц не может быть повсюду в одно время, — начал Селфорд. — Иногда людям нравлюсь я, и они выбирают меня…

— Прошлой ночью во дворце, в башне «Цитадель», собрался совет по благоустройству дворца, — сказала Веландер.

— Там часто проходят встречи, — ответил Селфорд, будучи полностью уверенным, что сложившаяся ситуация как-нибудь разрешится сама собой.

— Я слушала возле окна.

— У самого высокого окна самой высокой во дворце башни?

— У меня есть крылья длиной в двести футов и шея длиннее этой комнаты. Проверьте стены башни, увидите отметины от когтей. Я была там. Слушала, о чем говорили на совете. Хотите, расскажу?

— Нет! Нет, нет, нет. Знаете, лучше мы созовем другой совет. Сейчас. Сюда, через несколько минут все будут здесь.

На то, чтобы созвать совет, потребовалось почти столько же времени, сколько было нужно для того, чтобы залезть на вершину башни «Цитадель». Вскоре все устроились в маленькой и скромно обставленной, но очень уютной комнате. Селфорд выглянул из окна, заметил несколько глубоких царапин на камнях стены и закрыл ставни. Раздался стук в дверь, и певец поприветствовал невысокого мужчину с хитрым взглядом, заостренной бородкой и лысой головой. Он нес большую книгу в кожаной обложке. С мужчиной пришла женщина приятной наружности с седыми волосами. На руках она держала поднос с ячменными лепешками, чайником и тремя чашками. Кажется, вошедшие удивились, увидев Веландер и Жустиву.

— Графиня, старейшина, познакомьтесь: это Парчен, — сказал Селфорд, похожий на генерала, объявляющего об унизительном поражении своим соратникам. — Парчен — королевский счетовод. С подносом — Флез. Она служанка. Парчен, Флез, познакомьтесь со старейшиной Жустивой, главой Ордена Метрологов. Графиня Веландер тоже является жрицей Метрологов. Она также и прозрачный дракон.

Парчен и Флез некоторое время обдумывали то, что сообщил им Селфорд, и решали, шутит он или нет. Наконец они поверили в серьезность происходящего.

— Принести еще две чашки? — спросила Флез.

— Не притрагивайся к ним, — сказала Жустива.

— Попытаешься — пострадаешь, — добавила Веландер.

— Позвольте представить вам еще кое-кого, — произнес Селфорд и потянул за драпировку, которую Жустива и Веландер посчитали частью интерьера комнаты.

Их взору предстало мумифицированное тело наследного принца со стеклянными глазами. Селфорд пододвинул кресло принца к круглому столу в центре комнаты. Веландер и Жустиве оказалось не на чем сидеть, поэтому Селфорду пришлось уйти и поискать им стулья. Когда он вернулся, Флез разливала чай членам совета по благоустройству дворца. Селфорд запер дверь и присоединился к остальным, сидящим за столом, и стал неспешно пить свой чай. Веландер взяла миндальное печенье у Флез. Жустива сцепила руки и посмотрела на Селфорда.

— Ну? — сказала она.

— Наследный принц умер пять лет назад, подавившись клубникой в шоколаде, — начал Селфорд.

— Моей, — добавила Флез.

— Это произошло во время первой встречи с принцем после смерти его отца, — сказал Парчен. — Он посчитал мои объяснения финансового положения дворца слишком скучными и решил позвать нового певца и жонглера.

— Я же принес только свою лютню, я не знал, что мне придется еще и жонглировать, — продолжил Селфорд. — Я взял несколько ягод клубники в шоколаде у Флез и стал ими жонглировать. И время от времени ягода попадала мне в рот, и я съедал ее.

— Не говорите мне, что принц велел вам попасть ему в рот, — сказала Жустива.

— Ну, в общем, да, — ответили хором Селфорд, Парчен и Флез.

— И он поперхнулся.

— Да, — ответил Селфорд.

— Но это был несчастный случай. Почему вы никому не сказали?

— Во время встречи со мной, — произнес Парчен.

— И моего жонглирования, — добавил Селфорд.

— И моя клубника в шоколаде, — заметила Флез.

— Понимаете, начальник дворцовой стражи не очень приятный человек, — объяснял Селфорд. — Прежний король умер после того, как напился до белой горячки, и упал, пытаясь забраться по спиральной лестнице во время Посольского бала. Начальник велел казнить королевского глашатая, шеф-повара, хранителя винного погреба и дегустатора за причастность к его смерти.

— Если ему наливали столько вина, неудивительно, что он так напился, — заявила Жустива.

— Именно. Принц был жив в течение нескольких дней — в этом мы хотели всех убедить и потому стали искать для начальника причину смерти. Но все оказалось не так просто, как мы думали. Только через пять месяцев мы смогли положить его, согнув ноги в коленях, в этот шкаф. Тем временем Парчен отправился на курсы таксидермистов, поскольку принц умер.

— А я много лет подкармливала бездомных котов на аллеях Варфсайда, — произнесла Флез. — Но никому не показалось странным, что я выходила из дворца с ведрами мяса с немного резким запахом.

— Однажды начальник сменился, и у нас появилась проблема: как быть с принцем, находящемся в столь необычном состоянии, — сказал Парчен. — Я сделал этот занавес, чтобы приходящие люди могли видеть его лежащим в постели, дремлющим в кресле, сидящим на собраниях комитета по благоустройству дворца, а сзади даже можно было повернуть рычаг, и принц стал бы махать рукой народу со стены во время больших праздников.

— Не верится, что такого не заметил никто из придворных или послов, — сказала Жустива, качая головой.

— Ну, я устраиваю неплохие пирушки, — ответил Селфорд. — При пяти или шести балах в неделю придворные и остальная знать редко находятся в трезвом состоянии и что-либо соображают. Парчен так хорошо вел королевские счета, что в течение года все долги были выплачены, и император Северного Скалтикара даровал принцу медаль за эффективную экономическую политику. Флез внимательно следила за тем, чтобы никто ничего не узнал, и нам удавалось отправлять в изгнание, казнить или подкупать всех подозрительных. Месяцы превратились в годы, и…

— Так… золотой век процветания Альберина… благодаря певцу, счетоводу и служанке? — спросила Веландер, закрыв глаза и массируя виски кончиками пальцев. Как Терикель.

— По сути, да, — ответил Селфорд. — Я одного роста с принцем, наши фигуры похожи. Я отрастил себе такую же бороду и добился того, чтобы все любовные похождения принца скрывались под завесой тайны.

— Я ел то, что ел он, — признался Парчен. — Но я не пью, и Флез пришлось позаботиться о вине.

— А я люблю время от времени пропустить глоток-другой, — сказала Флез.

Жустива закрыла глаза рукой:

— Хватит! Дайте мне изложить ситуацию так, как я ее понимаю. Наследный принц Альберина умер пять лет назад, и все это время вы управляли королевством, устраивали оргии, опустошали его запасы, спали с его любовницами, наслаждались его тонкими винами и иногда смахивали пыль с его тела.

— Ну, можно и так сказать, — ответил Парчен.

— Замечательно. Совету по благоустройству, также известному как наследный принц Альберина, подчиняется каждый маг и студент Альберина. Вы организуете вывоз книг из их библиотек туда, куда я напишу: перед своим уходом я оставлю список. В свою очередь, я никому не выдам ваш секрет.

— И это все? — спросил Парчен. — Вам не нужно золото, почести, титулы, земли?

— Нет, — ответила Жустива. — А вам?

— Пожалуйста! — сказала Веландер, поднимая руку. — У меня есть одна просьба.

Эндри медленно просыпался, а вместе с ним просыпалась и боль. Его ребра словно изогнулись дугой, несколько зубов, казалось, выпали, голова была готова расколоться, и появилось такое ощущение, что во рту довольно долго жило какое-то неприятное существо. Когда Эндри попытался открыть глаза, то обнаружил, как один глаз не открывается и распух.

— О-о-о, — тихо застонал он. — Все болит… О да, драка, наверно. Избили до полусмерти.

Эндри сел и осмотрелся по сторонам. Оказалось, он находится в маленьком пустом подвале. Наверху была узкая дубовая дверь, и через оконную решетку проникал свет.

«О нет. Я заперт. Опять».

Эндри подергал дверь:

— Эй, есть там кто? — Да?

— Эй, я проснулся.

— И?

— А что я сделал?

— Убил девять человек.

— Вот черт! — воскликнул Эндри, медленно сползая по стене на пол.

Через несколько минут снаружи раздался шум, и дверь открылась. Эндри вывели двое охранников в доспехах и в необычных ярко-красных плащах. Они прошли с ним вниз по улице, где возле коляски ждало около полудюжины охранников на лошадях.

— Сир, можно мне взять расческу и умыться перед встречей с судьей? — спросил Эндри начальника охраны, который залез в коляску вместе с ним.

— У меня нет расчески, а ты не встретишься с судьей.

«Не встречусь с судьей», — подумал Эндри. Он заметил, что коляска катится по направлению к Дворцовому Холму. Там жил наследный принц, и значит, приговор был вынесен монаршим указом. Обычно так поступали с опасными преступниками, но если он убил девятерых, то, вероятно, являлся очень опасным.

Коляска с грохотом въехала через главные ворота и очутилась возле бокового входа во дворец. Эндри провели внутрь по трем лестничным пролетам. Наконец он оказался в одной из дворцовых башен. Начальник охраны представил его двум большим, крепким парням с надетыми на голову капюшонами, которые оказались королевским палачом по имени Игоньер и его учеником. Следом за ними возник маленький худой человек с лысой головой и острой бородкой. Он размотал свиток:

— Эндри Теннонер из Баржардса, внимание наследного принца привлекло убийство девяти граждан, совершенное вами прошлой ночью в переулке Варфсайда.

— Господин, я…

— Сохраняйте молчание! Вы приговорены к смерти и будете повешены на рынке Варфсайда, когда кончится дождь.

— Вот черт.

— Однако Его Королевское Высочество может пересмотреть дело при условии, что вы присоединитесь к дворцовой охране. Вы согласны?

— Это шутка? — воскликнул Эндри.

— Буду считать, что вы не против. Гвардеец Теннонер, вот серебряный нобль принца, подпишите свиток. Поздравляю, принц объявляет вас национальным героем, избавившим город от девяти опасных преступников без лишних затрат на судебное разбирательство. Игоньер, Торфен, вымойте его, приведите в порядок и выдайте форму гвардейца и одежду в течение десяти минут. Состоится короткая церемония в честь вашего посвящения, Теннонер, и мы не можем заставлять наследного принца ждать.

Лишенные возможности казнить Эндри, Игоньер и его ученик сделали процесс приведения новоиспеченного гвардейца в порядок как можно более неприятным. Эндри раздели, засунули в корыто, в котором обычно пытали водой, и стали тереть жесткой мочалкой до тех пор, пока кожа не заблестела в темноте, затем заставили вытираться и натягивать форму гвардейца во время прохода через девять пролетов лестницы в восточную приемную дворца. Эндри пришел мокрым, но одетым и выглядел вполне прилично.

Когда Эндри оказался внутри, там уже его ждало около трех дюжин придворных, по лицам которых казалось, что они недавно перенесли тяжелые испытания. Начальник стражи толкнул Эндри к мужчине с острой бородкой. На вид ему было около тридцати лет. В отличие от остальных, мужчина не выглядел больным. Он тоже обладал какой-то странной, едва заметной самоуверенностью членов королевской семьи — подобное Эндри уже заметил во время своих путешествий по Сарголанской империи. Также он обратил внимание, что мужчина был одет в красное одеяние поверх черной шелковой рубашки, его волосы оказались черными и волнистыми, а борода — аккуратно подстриженной. Он напоминал наследного принца, чьи портреты висели повсюду в большинстве альберинских таверн. Те, кто пришел вместе с мужчиной, выражали ему свое уважение, но что-то казалось странным. «Он не может быть наследным принцем, — подумал Эндри. — Судя по балладам Уоллеса, принц не прочь выпить, а этот выглядит нормальным».

Появился герольд. В руках он держал жезл — непременный атрибут любых церемоний, но этот видимо в течение последних трех тысяч лет использовали как оружие.

— Объявляется: гвардеец Эндриан Теннонер из дворцовой стражи, прежде реккон Эндри Теннонер, в Сарголе повелением Сентерри награжденный гербом с изображением черного топора на зеленом поле, позже ставший воином Сарголанского Императорского Войска, службы разведки, в личном распоряжении императорской семьи.

Раздались негромкие вежливые аплодисменты. Герольд ударил об пол жезлом. Услышав удар, многие вздрогнули.

— Да будет известно, что в восьмой час пополудни в двенадцатый день Шестого месяца сего года реккон Теннонер в одиночку спас леди знатного происхождения, оказавшуюся в руках уличной банды под названием «Полуночники», и убил всех девятерых членов банды, тем самым положив конец ее существованию.

Снова раздались аплодисменты. Эндри показалось, что вместо хлопков в ладоши он слышит звуки джиги, исполняемой на ребеке. «Вот черт, это та девушка из аллеи, — подумал он, когда в его голове стали всплывать воспоминания о прошедшей ночи. — Вот почему я убил тех детин, они окружили ее». Герольд стукнул жезлом в третий раз:

— Да будет известно во всем королевстве, что реккону Теннонеру наследный принц выражает благодарность и с сего момента велит называть его «Национальный герой».

К Эндри приблизился мужчина в ярко-красном одеянии. — Наследный принц не может присутствовать, о чем очень сожалеет, слишком хорошо погулял прошлой ночью, ха-ха. Я Селфорд, его певец, он попросил меня поблагодарить вас за избавление Альберина от «Полуночников» и за спасение графини.

Эндри знал, что о принце следовало говорить «Его Высочество», но поскольку другой королевский музыкант был его другом, он не удивился, что певец не соблюдает формальности. Титул «графиня» не отпечатался в и без того переполненной впечатлениями голове Эндри.

— Это честь для меня, сир, — пробормотал Эндри, решив, что эти слова подойдут.

— Плохие времена настали, Теннонер. Чернь нападает на знать, они начинают думать. Принцу не нравятся люди, которые думают. Эта Стена Драконов была очень плохой идеей.

Маги управляют миром! В следующий раз инженеры попробуют завладеть миром, а потом, вероятно, даже законники.

— Вовсе нет, сир.

— А теперь, если кто спросит, говори, что ты стал гвардейцем альберинской дворцовой стражи вчера, — произнес Селфорд почти шепотом. — Я поставил на документе вчерашнее число, и ты, конечно, получишь оплату за дополнительный день.

— Господин?

— Неплохо для принца — заполучить в дворцовую стражу парня, спасшего графиню-чужестранку.

— Графиню?

— Да ладно, я же придворный певец — я просто пошутил. Твоей первой обязанностью будет охранять графиню, которую ты спас вчера ночью — только не нужно убивать столько народу, если она снова окажется в опасности.

— Графиню, сир? — переспросил удивленный Эндри, наконец-то поняв, что он спас очень важную леди.

— Да, и она говорит только по-диомедански — ты говоришь по-диомедански?

— Да, — ответил Эндри, по-диомедански.

— Замечательно, это значит, мне также не понадобится переводчик. Графиня Веландер Салварас из Зантриаса, вы уже встречались с гвардейцем Эндри Теннонером.

Эндри показалось, что Веландер возникла из небытия рядом с Селфордом, хотя она всего-навсего вышла из-за его спины. Она была одета так же, как прошлой ночью, но сейчас все на ней казалось чистым и сухим. На куртке виднелся двойной ряд серебряных пуговиц, придававший Веландер довольно лихой вид, а серебряные заколки не позволяли волнистым русым волосам упасть на лицо. Она пришла вместе с Жустивой, жрицей Метрологов.

— Гвардеец Теннонер, галантный и благородный, — произнесла Веландер, склоняясь перед ним в реверансе. — Я буду счастлива оказаться в твоих руках.

Терикель была первой, кто увидел руины Ларменталя с высоты в две мили. Свет утренней зари на горизонте выхватывал из полумрака огромные концентрические волны стекла. После прыжка Терикель несколько ночей спала в обледеневшей пещере, просыпалась поесть и засыпала снова. Солнце было уже достаточно высоко, и лучи, играя, касались стеклянных волн. То тут, то там уродливые наросты портили совершенство пейзажа, выступая, подобно пням деревьев. Это были колонны храмов и дворцов, когда-то являвшихся гордостью Ларменталя.

— Бедный Ларменталь, что с тобой стало? — тихо сказала Терикель. — Где прекрасные башни университета, где твои дворцы, такие белые, что, казалось, их построили из блоков замороженного молока?

Терикель жила в Ларментале два года и закончила здесь университет с самыми высокими отметками за целое десятилетие истории учебного заведения, а потом присоединилась к Метрологам. Она недолго могла наслаждаться красотой окружавшего ее города, но сейчас увидела его в иной, первозданной чистоте. Ларменталь был похож на красивую морскую раковину в стеклянном футляре: изящный, но мертвый.

Сидя в одиночестве в своем неуютном убежище, Терикель сделала много выводов относительно того, что раньше не хватало времени обдумать. Очевидно, с помощью заклинания она сконцентрировала в себе огромное количество энергии, которую собиралась использовать против определенной каменной кладки на другом краю света. Насколько Терикель знала, Учитель мог дать ей свою энергию, накопленную за тысячи лет; ему было пять тысяч лет, за это время он мог создать большие запасы. Благодаря этому Терикель могла создать очень большие остроконечные крылья. Она к тому же знала анатомическое строение птиц — это помогало.

Когда буря наконец утихла и Терикель снова стала готовиться в путь, она произнесла заклинание перевоплощения, создававшего специальный защищающий от холода костюм. Попробовав несколько раз, она смогла частично извлечь из своей груди энергию Учителя и создала из нее дюжину энергетических лучей. Терикель прикрепила лучи к крыльям, и медленно взмахнула ими.

Эфирные лучи, наполненные энергией, данной Учителем, подбросили ее на десять футов над землей, и, в пятый раз взмахнув крыльями, Терикель уже оказалась высоко в небе и быстро летела над горами. Она повернула на север, осмотрела горы и неторопливо, величественно направилась в Ларменталь.

«Наверно, я не очень похожа на прозрачного дракона, но я и не прозрачный дракон», — говорила Терикель сама себе, рассматривая свою тень, передвигающуюся по блестящей поверхности Тореи.

Именно Ларменталь был тем местом, где Серебряная Смерть вышла из-под контроля. Сейчас самый красивый город Тореи лежал застывший, углубления между стеклянными волнами постепенно заполнялись дождевой водой. Теперь между концентрическими волнами стекла находились озера, повторявшие их форму. Некогда здесь находились Ларон и Веландер, и Терикель тогда хотелось присоединиться к их маленькому элитному сообществу. И вот сейчас она снова была на земле Тореи, хотя и покрытой снегом. Терикель достигла своей цели. Мертвый Ларменталь был как-то по-особенному красив, и это ее очень расстраивало. Результату столь могущественного зла и воплощению смерти не следует так пленять взор.

Затем она повернула снова на восток, но на этот раз не пыталась набрать высоту. Терикель двигалась вперед благодаря взмахам мощных, сильных крыльев, используя энергию Учителя для сжатия лучей. Неподалеку ярко заблестела река Бакс — иная стихия серебряного цвета, переливающаяся на безжизненной поверхности. Терикель пролетела над слиянием рек Бакс и Диоран, затем увидела расплавленный город на берегу реки Диоран. Здесь когда-то пришвартовалась «Лунная тень». Об этом рассказывал Ларон. Небо было достаточно ясным, и в голову Терикель пришла грустная мысль: на континенте, гибель которого породила торейские бури, погода стояла лучше, чем в Альберине.

Облака не появлялись вплоть до Залива Островов. Сами острова напоминали бледные, отшлифованные опалы, выложенные на темно-синем бархате моря. Западные ветра были здесь гораздо слабее, и Терикель продвигалась медленно. Миновав побережье, она заметила, что на полуострове Клолан наступила ночь, хотя там, где летела она, по-прежнему светило солнце. Терикель начала отсчет.

— Терикель.

Магическое заклинание, созданное ей самой, раздражающе-упрямо повторяло ее имя, не давая заснуть.

Миновав полуостров, Терикель оказалась перед безграничной поверхностью Среднего Океана Бесконечности. До Дакостианского побережья оставалось шесть тысяч миль. Терикель никогда не была в Клолане до гибели Тореи. Здесь жили в основном крестьяне. Они не строили университетов. Даже маги казались какими-то непохожими на магов с других материков. Терикель почувствовала, что ей следует снова обдумать некоторые детали своего путешествия, но видимость была слабая из-за полумрака, и приходилось концентрироваться.

— Терикель.

Заклинание произнесло ее имя, но Терикель было не до сна. Она была не только одной из немногих жителей Тореи, кто выжил после пламени Серебряной смерти. Она стала одной их еще более немногих, кому довелось вернуться домой. Дом. Терикель на самом деле считала это место домом. Сюрреалистичный, замерзший дом из расплавленного стекла, но все-таки дом.

Наследный принц Далзори был известен своими непредсказуемыми поступками, и когда он превратился в декадентствующего тирана, это повергло в ужас летописцев настоящего и историков будущего. Рассказывали, что он поднимался вместе с первыми лучами солнца, изменял внешность и отправлялся во дворец, чтобы проверить, надлежащим ли образом ведут себя его придворные.

Селфорд обычно начинал день в подземельях под дворцом, где сидели политические противники Далзори. Селфорд выводил их на часовую гимнастику в зал, который когда-то был огромной камерой пыток. По мнению заключенных, он по-прежнему ею и оставался. По окончании гимнастики узники спешили обратно к себе на короткий отдых. Говорили, Далзори нравилось, чтобы пленники были здоровыми.

Поговаривали, принц Далзори принимал ванну в мраморном бассейне в центре королевской обеденной галереи, но никто ни разу не застал его за подобным занятием. Те придворные, что уже проснулись или еще не добрались до своей постели, завтракали и обсуждали дорогие яства, редкие вина, интересные сплетни и иногда даже государственные дела.

Далзори завтракал один. Обычно он съедал омлет и тост с кольцами лука. Когда у него было особенно плохое настроение, принц намазывал тост маслом. Ему нравилось назначать наказания с утра пораньше, поэтому он зачитывал список провинившихся и посылал вердикты со своим счетоводом, Парченом. Придворные, исключавшиеся из ночной оргии, подлежали наказанию сразу после завтрака. Иногда, в особо важных случаях, обидчика изгоняли на месяц, но к таким крайним мерам принц прибегал редко. Хотя Далзори и считал себя настоящим борцом за дисциплину, он не был садистом.

Наследный принц обладал некими отличительными чертами, которые делали его эффективным правителем, несмотря на его необычное поведение. Он читал в два раза быстрее, чем большинство других людей, складывал и вычитал числа в уме подобно опытному клерку, помнил названия, причины, политические связи и скандалы лучше придворного историка и спал два-три часа в течение ночи. Кроме того, у принца была цель, которой его более заурядные соперники и враги никогда не смогли бы добиться.

Как известно, в тот день Далзори, переодевшись, бродил где-то, пока Селфорд пробовал пищу, приготовленную сарголанским поваром, прибывшим из таверны «Светильник» пару ночей назад. Хотя Селфорд съел немного, все оказалось невероятно вкусно. Когда он закончил, он велел вызвать к себе этого повара. Герольд вновь ударил жезлом о пол.

— Представляю бывшего наемника Уоллеса Бейкера из империи Саргол, — объявил герольд, и лакей вывел смущенного Уоллеса в центр площадки. Тот в страхе посмотрел на еду, в большом количестве стоявшую перед Селфордом. Певец поднялся и стал медленно ходить вокруг Уоллеса.

— Так, Уоллес Бейкер, вы высокий, сильный, здоровый и стройный мужчина, — начал певец принца, и приглашенные придворные перестали есть и разговаривать, обратив на них внимание. — Никогда не полагайся на худого повара — хорошее выражение, как я считаю.

— Разрешите сказать, сир?

— Да?

— Это очень глупое выражение.

— Правда? Я навел о тебе справки, мне нравится знать все о подданных принца. У меня довольно длинный и довольно интересный доклад о тебе. Во-первых, я знаю, что твой пенис превратился в дракона с именем Уилли, и, во-вторых, у Уилли очень высокие моральные принципы. Он защищает твою непорочность и следит за общим самочувствием. Герольд, ударьте его в пах.

Герольд вышел на площадку и сделал то, что ему велели. Послышалось сильное шипение, и из-под туники Уоллеса полетел сноп пламени, искр и дыма. Герольд закричал, попытался отпрыгнуть и упал с площадки, оставив в зубах Уилли позолоченную лайковую туфлю. Уилли отбросил ее в сторону и исчез под складками туники. Придворные вежливо захлопали в ладоши. На горящую туфлю наступил стражник, потом выкинул ее и увел прочь герольда, который находился в состоянии между приступом истерики и нервным срывом.

— Замечательно, принцу понравятся доказательства тех необычных и фантастических фактов, что указаны в докладе, — сказал Селфорд. — Так, читаем дальше… Вы когда-то были Мильвариосом из Турлоссена, мастером музыки при сарголанском императорском дворе. Скучно. О, тут написано, Вы — худший бард на всем континенте Акрема и, вполне вероятно, во всем мире. Вот это уже интересно.

— Да? — воскликнул Уоллес.

— В-четвертых, вы, очевидно, умертвили императора Саргола.

— «Умертвил» — сильно сказано, сир.

— Он был скучным человеком без пороков. Он мог начать войну, в которой погибли бы целые города и миллионы людей, просто потому, что их правители вели себя… ну… как наш принц. Вы наемный убийца? Или по личным мотивам?

— Сир, вы не понимаете.

— Это же не идеализм, да? — спросил Селфорд, внезапно став подозрительным.

— Это была группировка злоумышленников, — медленно произнес Уоллес, неожиданно поняв, что, вероятно, принц и император находились не в лучших отношениях.

— Наемник, отлично! Принц так ненавидит идеалистов, у них появляются идеи. Приятно видеть простых наемных убийц, не обремененных идеализмом. Дальше… известный прелюбодей, лгун, трус и зануда.

— Это слишком сильно сказано, сир.

— А в десятом пункте говорится, что храбро сражался в битве… м-м-м… в битве у моста через Рейсвотер. О дорогой, это неважно.

— Но я дезертир, сир. Я сбежал из личной стражи самой принцессы Сентерри.

— Да? Интересно. Принцу, конечно, потребуются доказательства. Так, вы спасли нескольких людей от прозрачного дракона в Кловессере.

— Только потому, что к моему уху был приставлен арбалет, сир.

— А как насчет путешествия на маленькой шхуне через пролив Страха?

— Меня затолкали на борт, сир, тумаками и криками. Пяти сильным мужчинам потребовалось…

— Замечательно, я знал, что найдется объяснение. Однако пункт тринадцатый будет трудно понять. Вы проехали много сотен миль со старейшиной Терикель из Метрологов и не соблазнили ее.

— Я пытался, сир, но она обиделась, и из-за ее заклинания я чуть было не лишился руки. Видите обожженную…

— Ха, это может быть от горячего подсолнечного масла. Вам придется придумать объяснение получше, Уоллес Бейкер.

— Сир, на балу в честь принцессы Сентерри в Глэсберри я соблазнил горничную и графиню Белльсарион за три минуты.

— О да, я читал ее отчет о том бале, но она не называла имен. Это вы «с хорошо подвешенным, но безвкусным языком»?

— Вероятно, такое впечатление я произвел на нее, сир.

— Замечательно, замечательно, вы отлично подходите. Мне нужно каждый час делать доклад о… О, я почти забыл. У вас есть опыт руководства группой кухонных работников? Вам придется время от времени готовить приемы, скажем, раз в два-три дня.

— У меня есть опыт руководства струнными квартетами и оркестрами, сир.

— Не важно, музыканты, повара — одно и то же. Ладно, пойдемте на кухню, Уоллес. Слуга принесет вам свитки на подпись, а также меню для довольно необычного приема сегодня вечером.

На повестке дня у наследного принца была не столько ночь с наемными убийцами, сколько вечерний чай с похитителями. Всех высших магов, жрецов и академиков, оставшихся в городе, немедленно арестовали и заключили под стражу в дворцовых покоях и темницах, где они обнаружили охлажденное красное вино и паштет из гусиной печени с пикантными рисовыми лепешками. Тем, кто попытался произнести опасные заклинания, заткнули рот, затем отправили в камеру пыток для вечерней гимнастики. Через час заключенные бросились наутек в свои комнаты, а Селфорд стал разговаривать с мастером утонченных пыток, Игоньером.

— Я не совсем понимаю, почему нам нужно было арестовывать всех этих высокоученых людей, но раз уж они здесь, можно применить к ним что-нибудь особенно ужасное, — заявил Селфорд.

— Для Гарриса, вероятно, соберем группу женщин, которые будут расспрашивать его о плотских утехах? — предложил Игоньер.

— Я не знал, что он интересуется плотскими утехами, — ответил Селфорд. — Во всяком случае, неизвестно, с кем.

— Именно, господин. Просто примените к нему заклинание истины на глазах у всех.

— Ах да, правильно, так и сделаем.

— А теперь эта конфетка — высокоученая Уэнсомер Каллиентор. Она единственная во всем мире посвященная тринадцатого уровня, которая отказывается от признания своего тринадцатого уровня. С ней не очень-то просто.

— Принц ненавидит ее, — твердым голосом сказал Селфорд. — Полгорода думает, что у нее веселее, чем у него.

— Ну, Уэнсомер — необычная женщина: толстая, ленивая, лишенная амбиций; любит высоких, стройных, крепких воинов, неутомимых в постели, и еще любит кремовые пирожные, разные изысканные яства и крепленые вина. Большую часть времени проводит за едой, танцем живота, занятиями любовью. Обожает дорогое шелковое нижнее белье, которое едва прикрывает ее огромное тело, и лежит на подушках в форме определенных человеческих органов, читая ученые трактаты о неприличных магических заклинаниях.

— Не беспокойся, я уже решил ее судьбу, — ответил Селфорд.

— Лорд Селфорд, из всех арестованных людей она — самая загадочная. Остальные — маги-недоучки, творческие гении, убежденные противники чего-нибудь, жрецы-неудачники и академики, увиливающие от своей работы. Уэнсомер — могущественная одаренная волшебница, даже говорят, что она лично уничтожила Серебряную смерть, древнее эфирное оружие, расплавившее Торею. Уэнсомер — не такая, как другие.

— Она так же обладает самым высоким уровнем посвящения из всех магов в Скалтикаре и может собрать этот идиотский Совет Высших Магов. Так уже было в той ситуации с магами, поддерживающими Стену Драконов. Думаю, в тот раз заклинание-послание Уэнсомер приняло форму двух разговаривающих ягодиц, и теперь ей мстят за обиду.

— Глупо с их стороны, ведь они обладают силой богов.

— Нет, они боятся ее. Помни, она разрушила Серебряную смерть — невероятно могущественное эфирное оружие.

Приготовив еду, попробовав ее и вдоволь покричав на кухонную прислугу, Уоллес весь день испытывал приступы раздражения и был близок к нервному срыву, когда начался вечерний прием. Слуги унесли тяжело нагруженные подносы и тарелки и, вернувшись назад, рассказали, что гости в восторге от кушаний. Уоллес взял кувшин дорогого вина, шлепнулся на скамейку, вытащил пробку и стал лить вино прямо себе в рот. Почти ничего не попало мимо. Затем Уоллес отбросил кувшин в сторону, он разбился о край камина.

На самом деле он не собирался шпионить, но ему нравилось смотреть на людей, наслаждающихся едой, приготовленной его руками. Уоллес медленно встал, пошатываясь, дошел до дворцовой прачечной, попросил наполнить бак теплой водой и, не раздеваясь, залез туда. Целый час он снимал одежду прямо в воде, потом позвал лакея и послал его за пакетом с чистой туникой и полотенцем. Вернувшись, чересчур усердный лакей по ошибке попытался вытащить мокрую одежду Уоллеса из бака. На поверхности появилась голова Уилли и стала изрыгать огонь. Лакей с криками кинулся прочь. Уоллес рассердился, поскольку полотенце оказалось вне пределов его досягаемости.

Закончив одеваться, он почувствовал во всем теле необыкновенную легкость и свежесть. Внезапно Уоллес вспомнил об одной важной детали и полез в пакет. Он не носил защиты со своего приезда в Альберин, но, убедившись в разрушительных способностях Уилли, решил снова ей воспользоваться. Защита представляла собой металлический шар с веревочками, немного напоминающий сердце, с мягкими прокладками по краям и внутри. Уоллес снял брюки и показал его Уилли. Тот подозрительно осмотрел приспособление: ему уже когда-то уже приходилось там сидеть.

— Это чтобы твоя жизнь стала проще, Уилли, — уверял Уоллес маленького дракона. — Помни, все ужасные люди не смогут добраться до самых нежных и интимных частей моего тела. Он остановит их прежде, чем ты обожжешь или укусишь их.

Уилли не умел улыбаться, но, казалось, смирился с перспективой вновь оказаться в заключении.

— Штанам и тунике тоже будет проще, — пробормотал Уоллес, связывая веревочки.

Поднявшись по ступенькам в пиршественный зал, он услышал среди музыки, смеха и разговоров крики. Кричала женщина — словно бы в агонии в камере пыток. Уоллесу показалось, что ей пытаются заткнуть рот. Он пошел туда, где распорядитель приема, ожидая приказов принести следующее блюдо или устроить новое развлечение, наблюдал за пирушками, оргиями и балами, стоя на балконе. Рядом с распорядителем на случай появления незваных гостей находилось четверо вооруженных стражников.

Уоллес постучал в дверь, и через несколько минут она открылась.

— Ах, мой дорогой повар, добро пожаловать, — поприветствовал его распорядитель. — Невероятно, невероятно вкусно. Особенно еда для пыток.

— Еда для пыток? — спросил удивленный Уоллес.

— Да, да, настоящий шедевр. Проходите, присаживайтесь.

К стулу на круглой площадке была привязана женщина, и все придворные со своих мест могли ее видеть. На ней оказался костюм исполнительницы танца живота, и перед ней стояла очень большая свинья, которую герольд держал на красном поводке. Свинья вот-вот готовилась схватить с тарелки ореховые пирожные — предмет особой гордости Уоллеса. Герольд ударил жезлом об пол.

— Охлажденный медовый крем и кокосово-миндальное печенье с кусочками шоколада, — объявил он, и придворные захлопали в ладоши.

На каждый стол несколько лакеев одновременно поставили подносы. Также принесли отдельный поднос без крышки для свиньи и положили его на пол. Свинья начала пожирать печенье, а женщина закричала от возмущения сквозь кляп во рту. Некоторые из придворных засмеялись и захлопали в ладоши.

— Ах, наш принц Далзори, он иногда превосходит сам себя, — гордо сказал распорядитель.

Оцепенев от потрясения, Уоллес посмотрел на столы и заметил, что все странно одетые, а чаще вовсе раздетые гости уже еле двигались от переедания. Селфорд в неброском черном шелковом одеянии, улыбаясь, сидел на троне и медленно попивал из стакана воду. Уоллес оглянулся на женщину, которая показалась ему знакомой. Когда-то она обладала хорошей фигурой — но сейчас располнела. От сострадания к несчастной, словно от острой боли, Уоллес почти согнулся вдвое.

— Кто это? — тихо спросил он.

— О, великая волшебница Уэнсомер, — ответил распорядитель.

— Но что она сделала?

— Устраивала слишком много пирушек и оргий, которые считались лучшими, чем у принца. Не беспокойся, приблизительно через месяц ей скажут, что произошла большая ошибка, свинью посадят на вертел, а высокоученую Уэнсомер пригласят на праздник.

Когда Уоллес ушел с балкона, его голова кружилась. Певец упустил в своем досье то, что, хотя Уоллес Бейкер и был трусом и уличным невежей, он оказался способен на храбрые, не эгоистические поступки. Снова вспомнив о Уэнсомер, он исчез за углом.

Уже давно стемнело, когда Эндри и Веландер наконец решили вылезти из постели, помыться и одеться. Эндри заметил, что от Веландер пахло розами и мускусом, и она надевала чистое, выглаженное белье.

— Ларон спас меня от смерти. Показал мне, как выжить. Ты спас меня от бессмысленного существования. Заставил меня захотеть жить. Снова. Сегодня ночью будет нечто особенное.

— Еще более особенное, чем было у нас весь день? — засмеялся Эндри. — Это невозможно.

— Нет. В предыдущие дни Мираль чаще всего был внизу. Я жива.

— Не уверен, что понимаю тебя.

— Ты видишь, что я живая. Мираль поднимается — я дракон. Тело мертво, но я двигаюсь, говорю, кровь теплая. Все благодаря эфирной энергии. Сделай из меня что-нибудь. Без тела. Дракон в виде Веландер. Или, может быть, дракон в виде дракона.

— Эй, он убьет меня? — спросил Эндри, из всех сил стараясь понять.

— Драконы-наставники говорят «нет». А сейчас пойдем вниз по улице в таверну, взявшись за руки. Люблю, когда ты играешь на ребеке. Я послушаю.

— Мой ребек! Вчера ночью Эссен сказал, что возьмет его, ведь я едва стоял на ногах.

— Тогда пошли искать Эссена. Время есть.