Семейная могила

31. Дезире

Всю осень, особенно под конец беременности, я ужасно уставала. Я и в самом деле была рада снова выйти на работу. Я рассказала Улофу о своих замыслах относительно дома сказок и детского кинофестиваля, и мы стали потихоньку набрасывать план, каждый день новые идеи. Но ежедневный путь в шесть-семь миль по обледенелым дорогам с животом, подпирающим руль, давал о себе знать. Постоянно таскать на себе и ребенка, и сумки с продуктами — дело нелегкое. Как было бы замечательно снова вернуться к размеренной жизни, думалось мне. Проводить все время с детьми. Я даже научилась бы печь рожки с повидлом…

После вторых родов, сильно смахивающих на фарс, я на удивление быстро пришла в себя. Вряд ли Бенни рассчитывал, что я тут же брошусь помогать ему в коровнике, думала я, да у него и самого выдалась довольно спокойная зима — он даже иногда ходил в лес кататься на лыжах, когда появлялось желание. Он усвоил преподанный ему урок и больше не работал в лесу в одиночку, так что после окончания осенней страды большую часть времени проводил в коровнике. Мне оставалось лишь хлопотать по дому и читать Арвиду книжки на диване, прижимая Нильса к груди. Время от времени мне даже удавалось что-нибудь прочесть для собственного удовольствия, а уж такого давненько не случалось!

Но тут у Нильса начались колики. Кто это пережил, знает, что это такое, а остальным все равно не понять, насколько изматывает вечная бессонница, когда ты круглые сутки ходишь из комнаты в комнату с посиневшим от крика ребенком на руках или день и ночь катаешь коляску. От движения Нильс успокаивался, но простого укачивания было недостаточно. В конце концов я обнаружила, что, если катать его на машине, он почему-то затихал. Сколько ночей я возила его по разбитым дорогам, едва различая путь от усталости! Иногда я останавливалась на обочине, роняла голову на руль и засыпала на часик, пока он не просыпался и снова не начинал орать. На Бенни рассчитывать не приходилось, ему, как он говорил, нужно было работать. Ну еще бы! Разъезжать по ночам по проселочным дорогам у нас работой не считалось.

В то же время я пыталась занять Арвида, чтобы хоть немного отвлечь его от мыслей, как бы придушить своего младшего братца. Ведь было бы смешно, если б полная замыслов библиотекарша, мастер своего дела, не смогла придумать подходящих развлечений для собственного ребенка! Но чаще всего все заканчивалось тем, что я засыпала на диване средь бела дня, уронив книжку Арвида на колени. Поначалу он сердито меня теребил, но потом привык и стал находить себе какое-нибудь занятие, пока я пребывала в коме. Конечно, ничего хорошего в этом не было, ему ведь исполнилось всего полтора года — однажды Бенни вошел в дом к завтраку и обнаружил, что Арвид умудрился открутить крышку с бутылки химического растворителя, которую отыскал в шкафу. Рядом стояла его кружка. «Газиловка!» — радостно произнес он. Это означало «газировка», и он бы, несомненно, налил растворитель в кружку и выпил, не войди Бенни вовремя. После этого Бенни поставил детские замки безопасности на все шкафы и ящики, так что теперь они закрывались на защелку. Проблема заключалась лишь в том, что открыть их было непросто не только детям, но и взрослым.

Из-за хронической усталости этой весной я пропустила два знаменательных события в жизни моих друзей. Мэрта с Магнусом и Вайолет с Бенгтом-Йораном одновременно усыновили детей! При этом более разных родителей было сложно себе представить.

Дочка Мэрты и Магнуса, малютка Консуэла, была из Латинской Америки, ей исполнилось три годика, и она страдала «заячьей губой». Все их время уходило на многочисленные операции, но, когда Мэрте все же удавалось ко мне выбраться, мы неплохо проводили время. Она начала учить испанский, чтобы не дать Консуэле забыть родной язык, а Магнус перестал каждый день тягать гантели и теперь все больше гонял на своей коляске, катая дочку. Она сидела у него на коленях и визжала от восторга, когда он мчался на всех парах по улицам города.

И все же мне сильно не хватало Мэрты. Я чувствовала себя гораздо более одинокой — когда живешь за городом, вряд ли кому-нибудь придет в голову просто так заехать в гости, а у самой меня не было ни сил, ни желания тащить с собой двоих детей в гости к кому-нибудь из местных кумушек. Не настолько хорошо я была с ними знакома.

Бенгт-Йоран с Вайолет усыновили мальчика из России («Нам хотелось, чтобы сын был похож на нас!» — объяснили они) и с головой ушли в ребенка, так что мы совсем потеряли связь. Они возвели сына в ранг домашнего божка. Его назвали Курт-Ингвар в честь отца Бенгта-Йорана — на мой взгляд, имечко, сулящее ребенку не меньше проблем, чем «неправильный» цвет кожи. Правда, у меня такое ощущение, что биологическая мать Курта-Ингвара согрешила с каким-то монгольским кочевником и малыш явно пошел в отца… узкие черные глазки и широкое азиатское лицо с кожей желтоватого оттенка. Он отличался экзотической красотой, и то счастливое время, когда я запросто могла оставить Арвида на Вайолет было явно позади. За одну ночь она превратилась в Образцовую Мать. Я ей не завидовала, но иногда мне стоило немалого труда сдержаться, когда она давала понять, что у меня в доме недостаточно чисто, чтобы она могла позволить Курту-Ингвару ползать по полу. К тому же она нередко походя замечала, что я недостаточно забочусь о своей внешности… «Знаешь, а ведь Бенни в свое время был ухажером хоть куда!» Она то и дело, словно по забывчивости, оставляла у меня свои косметические каталоги. Бенни уговаривал меня попробовать помаду с названием «Cool Kisses»,[8] намекая на то, что мне не мешало бы почаще подкатываться к нему под бок. Да только когда, если я ночи напролет мотаюсь с Нильсом?!

32. Бенни

— Черт, Бенни! — вырвалось как-то у Бенгта-Йорана, когда он сидел у нас на кухне. Дезире уже легла, заодно уложив Нильса, хотя на часах было всего девять вечера. — Черт, Бенни! И что, так теперь все и будет? А?

Я сразу понял, о чем он. Мы столько лет знакомы, что, по-моему, уже давно наладили телепатическую связь. Он имел в виду, что наши жены уж как-то слишком поглощены детьми.

— Я тут решил пригласить Вайолет в «Ротонду» в субботу, — продолжал Бенгт-Йоран. — У нас была годовщина свадьбы. А она только глазами эдак зыркнула и прошипела: «И что ж, по-твоему, мы можем оставить Курта-Ингвара с чужими людьми?» — Он немного помолчал. — Я-то надеялся, может, она хоть к ночи раздобрится… А то как Курт-Ингвар появился, совсем у нас с этим делом плохо стало — ну, ты меня понимаешь…

Я сказал, что и у нас все то же самое, хоть, признаться, и слукавил — Дезире-то, по крайней мере, до себя допускала.

У него был такой несчастный вид, что мне в голову пришла идиотская мысль.

— Может, их просто нужно расшевелить? — ответил я. — Что, если нам с тобой сходить в «Ротонду», как в старые добрые времена, а, Бенгт-Йоран? А потом прийти домой за полночь с помадой на воротниках? Может, девки-то тогда поймут, чем рискуют?

Бенгт-Йоран тут же загорелся этой идеей. Я-то предложил это вроде как в шутку, но он в нее вцепился мертвой хваткой — и давай пережевывать. В конце концов он уговорил меня и в самом деле пойти с ним в «Ротонду» в следующую пятницу. И даже обещал поработать за меня в коровнике в субботу утром, так ему приспичило.

Когда я сообщил об этом Дезире, она лишь глянула на меня своими усталыми глазами медвежонка-панды. Я чуть приврал, сказав, что Бенгт-Йоран пребывает на грани самоубийства. Себе я внушил, что жертвую собой ради друга. Правда, ее это не убедило.

— Тогда в субботу я беру выходной! — заявила она. — Оставлю на тебя Арвида с Нильсом, перед уходом его покормлю, так что пять-шесть часов он без меня проживет.

От неожиданности я согласился. Я-то ожидал, что она сразу возмутится и начнет протестовать, — до меня только позже дошло, что именно это она и сделала.

В пятницу мы с Бенгтом-Йораном покатили в город на его стареньком «додже», его приятель обещал отвезти нас обратно. Бенгт-Йоран уже успел махнуть — у него в багажнике валялась целая канистра браги, разбавленной сидром.

— Угостишься шампанским? — ухмыльнулся он, считая, что удачно сострил.

«Ротонда» была единственным заведением, куда люди нашего возраста могли пойти, не чувствуя себя старыми развалинами. Не на дискотеку же идти, честное слово, — дергаешься там, как эпилептик, перед глазами все так и мелькает, и кругом одни сопливые девчонки лет тринадцати, которые тебя в упор не видят. То ли дело «Ротонда» — там и группы посолиднее, из тех, что по нескольку недель возглавляют музыкальные чарты, и девчонкам там от двадцати и до гробовой доски. Какая-то пышная матрона с накладными ресницами тут же прихватила меня и отбуксировала на танцпол. После пары танцев она взяла мою левую руку, отыскивая кольцо.

— Женат? — спросила она. — Ну вот и хорошо!

— Хорошо? В каком это смысле? — удивился я.

— От женатых проще избавиться.

Она объяснила, что сама мать-одиночка с двумя детьми и приходит сюда пару раз в месяц.

— Ну и приводишь какого-нибудь к себе домой поразвлечься, у всех ведь свои потребности, — говорила она, — а там не успеешь оглянуться, как они уже лезут в холодильник и их поганой метлой не выгонишь. Закинут ногу на ногу и ждут, пока им кофе принесут, а потом начинают вести себя, будто ты их личная прислуга. Был у меня один такой, так я с ним развелась и нового заводить не собираюсь! А с женатыми все просто, они того же хотят: переспал — и до свиданья!

Я был несколько шокирован. И все же почувствовал некое шевеление в районе ширинки при словах «переспал — и до свиданья». Красавицей я бы, конечно, ее не назвал, но было в ней нечто свежее, бабское, и я грешным делом подумал, уж не стоит ли мне…

К счастью, час спустя Бенгт-Йоран так надрался, что его выставили за дверь, и мне пришлось последовать за ним. Он облапал всех девок в клубе, весьма красноречиво расписывая свою необыкновенную потенцию. Мы еще немного пошатались по городу, постояли в очередях в какие-то пабы, но так никуда и не попали. Раньше времени приехать домой мы не могли, иначе, по мнению Бенгта-Йорана, пропал бы весь эффект. Мы замерзли как собаки, пока наконец не зашли в «Макдоналдс» и не запихнули в себя по «биг-маку», тупо потягивая кока-колу в ожидании приятеля Бенгта-Йорана, который должен был забрать нас на машине.

Как я ни старался шуметь, поднимаясь по лестнице, когда я пришел, Дезире спала мертвым сном.

33. Дезире

Я все-таки довела это дело до конца, хотя и не хотела. Купила у Вайолет пакет косметики и позволила ей накрасить меня. Надо сказать, постаралась она на славу, — видимо, сильно разозлилась на Бенгта-Йорана и теперь пыталась отыграться с моей помощью.

— Ну никакого чувства ответственности! — кипятилась она. — Заявился домой в полтретьего ночи, пьяный в стельку, духами от него несет! Так грохотал, что Курт-Ингвар проснулся и потом полночи заснуть не мог! Ну я его за это оставила ночевать на диване, у него теперь спина разболелась, и поделом!

Вайолет размалевала мне глаза жирным слоем чудовищных фиолетовых теней и накрасила щеки румянами, так что я стала похожа на клоуна Коко. Все это время она давала мне материнские советы и наставления. Наверное, решила, что я тоже собралась в «Ротонду», а там она себя чувствовала как рыба в воде. К тому же Вайолет знала, что я там никогда не была.

— Значит, так: ты это, смотришь на них и улыбаешься, а потом глаза отводишь — и снова на них! — поучала она меня. — И главное, не стой столбом. Пальцами там пощелкай, подвигайся под музыку — дай им понять, что хочешь танцевать! Можешь и сама для начала кого-нибудь пригласить, чтобы тебя заценили на танцполе. Ну вот, готово! Гляди-ка, а ты у нас, оказывается, ничего!

Бенни только глаза выпучил, когда я пришла домой накрашенная, а потом еще и вырядилась в единственное платье с декольте, которое у меня было. Нильса я покормила, и он уснул. Я знала, что где-то через полчаса он проснется и поднимет ор до небес, так что по-быстрому накинула пальто, кинула Бенни: «Пока!» — и рванула со двора на своем «вольво».

— Ты куда? — прокричал он мне вслед, но я только небрежно махнула рукой. Я даже ногти накрасила, хотя не помню уж, когда последний раз пользовалась лаком.

Естественно, я поехала прямиком к Мэрте. Она чуть со смеха не умерла, когда увидела мой новый макияж, но я не поддалась на ее уговоры смыть косметику, так что ей пришлось подложить полотенце мне под голову, чтобы я могла откинуться на спинку дивана. Она угостила меня успокаивающим мятным чаем, и мы немного поболтали о том о сем.

— Ох, вот бы Бенни порадовался, если б узнал, что я не спала, дожидаясь, пока он придет домой! — рассказывала я. — Так и представляла себе, как он утыкается носом в шею партнерши и выпячивает таз, он любит это делать во время танцев, так что хочешь не хочешь на него натыкаешься. Меня это, бывало, здорово заводило, когда мы иногда танцевали в гостях, — а уж что с ним творилось! Значит, и на дамочек из «Ротонды» это должно было действовать. Вайолет говорит, что в свое время он был ухажером хоть куда!

— Ну, на мнение Вайолет я бы в этом деле не очень полагалась, — ответила Мэрта и прыснула. — Она и Бенгта-Йорана считает героем-любовником! Beauty is in the eye of the beholder![9]

— Слава Богу, я еще удержалась от того, чтобы встретить его со скалкой в руках, когда он завалился домой в полтретьего! — зевнула я. — Притворилась, что сплю, как бревно!

На этих словах я отключилась на Мэртином диване, во всей своей красе.

Проснулась я через пять часов от боли в налитой молоком груди. Было два часа ночи, и Мэрта спала с открытым ртом в кресле возле дивана. Экран телевизора показывал заставку.

Я зашла в ванную, сцедила молоко, чтобы можно было хоть как-то двигаться. Затем выскочила к машине и рванула домой. Господи, Нильс там, наверное, уже концы отдает, да и Бенни тоже!

Да уж. Как только я подъехала к дому, в коридоре зажегся свет. — видимо, Бенни увидел огни фар. Он стоял в дверях с орущим Нильсом на руках, и глаза его были чернее черного.

— Я смотрю, кто-то основательно потерся о твою боевую раскраску! — Это было первое, что выпалил он, стоило мне войти в дом. — Ну и как, тебе понравилось?

Я посмотрела на себя в зеркало. Тушь размазалась по щекам, и местами из-под нее проглядывали пятна румян. Тени каким-то образом вообще переместились на лоб.

Не говоря ни слова, я забрала у него Нильса и прижала его к груди. Он захлебывался слезами, икал и не хотел брать грудь, я, как могла, старалась его утешить, шептала всякие ласковые слова и даже пыталась напевать, пока Бенни стоял рядом и меня допрашивал:

— И где же, спрашивается, ты шлялась? И с кем? Весело было? Очень? Значит, ради такого случая и боевая раскраска пошла в дело? С чего бы это?

Тут я не выдержала и прошипела, чтобы он заткнулся:

— А я тебя о чем-нибудь спрашивала, когда ты вчера заявился домой? Так что иди себе и ложись, тебе рано вставать, мне-то сегодня уже все равно не поспать!

Я чуть было не сказала «больше не поспать», но вовремя спохватилась. Нет уж, такого удовольствия я ему не доставлю.

Он стоял, опустив руки, и на его сердитом лице были написаны все невысказанные вопросы, но я просто повернулась и ушла, а потом легла с Нильсом в комнате Арвида.

Почему-то мне казалось, что с танцульками у нас теперь надолго покончено.

34. Бенни

И вот наступила весна, а за ней лето третьего года нашей совместной жизни. Креветка по большей части сидела дома, да у нас и денег-то не было куда-нибудь ездить без крайней необходимости. У Нильса наконец прошли колики, и он стал самым что ни на есть жизнерадостным младенцем, так что она довольно часто помогала мне по коровнику. Сажала его в кормовую корзину, ставила ее в пустой бокс для телят, и так он там и сидел, гугукал и сосал свои крошечные кулачки, пока она доила коров.

Арвид тоже вроде успокоился, а то он с самого рождения Нильса ревновал, как страстный испанец. Всю зиму мы только и делали, что следили за тем, чтобы не допустить его до детской колыбельки, он так и норовил подобраться к ней с каким-нибудь острым предметом с явным намерением испытать его на младшем братце. Дезире уже привыкла поднимать Нильса на высоту вытянутых рук, когда Арвид подкрадывался с притворной улыбкой, пряча руки за спиной. Стоило на секунду оставить их одних, как тут же из комнаты Нильса доносился пронзительный крик, а вбегая туда, мы обнаруживали разочарованного Арвида с подрагивающей нижней губой. «Тють-тють усипнуть?..» — тоскливо говорил он.

Я почти понимал его. В моей груди тоже шевелились самые примитивные чувства, когда маленький крикун забирал все внимание Дезире. Иногда мы с Арвидом понуро брели на кухню, ища утешение в бутербродах, словно два отверженных любовника, когда она даже головы не могла поднять в то время, как мы стояли в дверях, изо всех сил пытаясь ее рассмешить.

Но с приходом весны Арвид стал ходить за мной по пятам, ему было почти два года, и мужичок из него вышел осторожный. Креветка все время волновалась, что он попадет под какой-нибудь сельскохозяйственный агрегат. Я предложил привязать его на веревочку во дворе, но она на меня бросила такой взгляд, что пришлось построить для него нечто навроде загона с небольшой песочницей. Все было переносное, так что днем он сидел себе тихонечко неподалеку от меня и занимался своими делами, пока я копался с оборудованием, а она доила. С этим загоном я даже мог брать его с собой, когда шел строить ограду. Первыми его словами, которые мне удалось различить, были «остоложно, пловод!», мы все время боялись, что он наступит на электропроводку.

Когда началась весенняя страда, нашей семейной идиллии, конечно, наступил конец. Целыми днями практически не вылезаешь из трактора, приходишь домой поздно вечером и ног под собой не чуешь. Да и Креветка тоже выматывалась дай Боже — еще бы, двое маленьких детей, да еще дойка. К тому же, когда мы стали выгонять коров на пастбище, телята поначалу все время отбивались от стада, особенно по ночам. Мычат, собьются вокруг дома — приходилось будить Креветку, чтобы вернуть их в загоны. Она вставала, полуслепая от усталости, опухшая от сна, со следами подушки на щеке… Помню, как-то раз она сказала: «Такое ощущение, что я замужем за рабом на галерах и сама прикована цепью к веслу…»

Выдавались, правда, и хорошие дни, когда мы с ней гуляли в сумерках, придумывали, как бы усовершенствовать хозяйство и облегчить работу, чтобы завести человеческий график. Какое-то время Дезире даже с энтузиазмом новичка взялась было читать вторую часть «Сельской жизни» и мечтала, как однажды мы установим у себя доильного робота «Лелю» или начнем доить при помощи доильной карусели три раза в день. Когда я объяснял ей, сколько стоят такие новшества, она тут же затихала, но вскоре снова оживлялась, предлагая устроить сафари на дикой природе для руководителей-трудоголиков, ищущих разрядки. А когда она вычитала, сколько платят за килограмм металлолома, то окинула восхищенным взглядом двор: «Господи, Бенни, да у нас же тут золотая жила!..»

И каждый раз мне приходилось возвращать ее с небес на землю. Кто будет открывать заповедник? Она, в перерывах между кормлениями? Какой приемщик вторсырья попрется сюда за этими жалкими остатками лома? А пока цены на молоко нестабильны и только падают, новые инвестиции мы себе вряд ли сможем позволить… В конце концов она сдалась и больше ничего не предлагала. Правда, и вторую часть «Сельской жизни» читать перестала. Я так и не знаю, правильно ли я поступил и не стоило ли мне позволить ей парить в облаках, — может, тогда она бы по-настоящему втянулась в хозяйство? Я заметил, что со временем хозяйственные дела превратились для нее в тяжкое бремя. Она перестала говорить о доильных роботах и лишь выращивала зелень, пока пацаны возились рядом на одеяле. Иногда она водила их на пляж. Мне-то самому все недосуг было, как хорошая погода — то сенокос, то скирдование…

Правда, однажды мы съездили на озеро и искупались под проливным дождем — она настояла. Да и по хозяйству в такой ливень я все равно ничего сделать не мог. Мать бы, конечно, не одобрила, а мне даже понравилось. Она читала стихи про дождь, в воздухе ни ветерка, и только капли дождя барабанят по глади воды. Пацаны соорудили шалаш из полиэтилена, который она прихватила с собой, и смотрели по сторонам круглыми глазами.

Этим, пожалуй, мне больше всего и запомнилось то лето. Хотя если спросить Дезире, она наверняка вспомнила бы про то, как мы ездили на сельскохозяйственную ярмарку, и гуляли там весь день, и даже приобрели новые ручки для электроизгороди. Дезире тайком купила мне в подарок видеофильм про гигантские тракторы домашней сборки в 400 лошадиных сил с восьмицилиндровыми двигателями, ревущими под аккомпанемент индустриальной музыки. У них были названия вроде «Big Dave» или «Giant Swede»,[10] и она только усмехнулась, когда я бросился к телевизору, не успев войти в дом. «Ну вот, и никакой порнухи не надо! Если у тебя когда-нибудь возникнут проблемы с потенцией, просто поставим „Шведа-здоровяка“!» — прыснула она.

В общем и целом лето выдалось утомительное, но спокойное. Мы были здоровы, у Нильса наступил период затишья, безо всяких там колик и воспалений, и он крепко спал по ночам, Дезире не нужно было ездить на работу, а на дворе стояло лето. За все это время припоминаю лишь один раз, когда она по-настоящему рассердилась. Два конезаводчика, приехавшие за сеном, вкатили к нам во двор на своем темно-синем «БМВ», как раз когда она выходила из коровника.

Посмотрев сквозь нее, они спросили:

— Что, никого нет дома?

— Как это, я дома, — удивленно ответила она.

— Ну да-а, ну а кто-нибудь из хозяев?

— Я и есть одна из хозяев.

— Ну да-а, ну а кто-нибудь, кто тут работает?

Тут она начала заводиться:

— Я тут работаю! Я только что после дойки!

— Ну да-а, ну а… кто-нибудь из мужиков! — наконец пробормотали они.

Пусть еще спасибо скажут, что живы остались. У нее ведь, между прочим, были вилы в руках.

35. Дезире

Временами мне казалось, что я с ума сойду, если мне не удастся хотя бы пару часов — всего пару часов — побыть одной!

Местные бабы уверяли, что, рожая двоих подряд, экономишь кучу времени и сил: дети могут вместе играть, придумывать общие развлечения, — конечно, первое время придется нелегко, зато отстрелялся сразу, и все. Многие из них заранее знали, что будет трудно, и все же добровольно на это пошли, хотя, если б я знала, чего это стоит, Нильса бы вообще на свете не было.

Хорошо, что не знала!

Да хотя бы куда-то с ними пойти. Ходить самостоятельно они долго не могли, так что Нильса приходилось усаживать в старую прогулочную коляску, а Арвида — на подножку для второго ребенка. Думаю, проще было управлять четверкой необъезженных лошадей, чем такой коляской. Арвид вертелся и раскачивался, то и дело норовя украдкой ущипнуть Нильса. Нильс все время пытался сесть, выскальзывая из спального мешка. А какое невероятное количество памперсов прошло через наш дом! К концу лета Арвид уже почти перестал пользоваться памперсами, но время от времени у него еще случались рецидивы. Однажды я нарядила его в новехонький комбинезончик, а он забылся, и произошла маленькая неприятность. Когда я это обнаружила, он немного смутился, но имел нахальство утверждать, что это Нильс наделал в его штаны!

Больше всего угнетало то, что невозможно было расслабиться. Приходилось каждую минуту за ними следить. Если они затихали, это значило лишь то, что они что-то затевают. Мне даже приходилось брать их с собой в туалет, если они не спали, пока кровожадные настроения Арвида не поутихли.

Зато Бенни на этот счет особо не напрягался. Как-то раз я пошла в коровник за молоком, а когда вернулась на кухню, он сидел, с головой погрузившись в газету, пока Арвид елозил животом по столу и ел сахарный песок из сахарницы столовой ложкой. Нильс же тем временем лежал под столом и мирно грыз электрический провод своими острыми, как шило, молочными зубками, которыми недавно обзавелся… Когда я стала его отчитывать, Бенни только ухмыльнулся, посоветовав мне расслабиться, и завел очередную историю про соседского фермера, который поехал кататься на велосипеде с одним из своих многочисленных чад в детском сиденье, пристегнутом к корзине для продуктов. Когда какой-то знакомый спросил его, сколько лет ребенку, он задумчиво посмотрел на мальчонку и ответил: «Да вроде три?» Не может быть, удивился знакомый, ему же явно меньше! Фермер снова взглянул на ребенка и сказал: «Неужто это я прошлогоднего прихватил?!» Бенни раскатисто захохотал над собственной шуткой, хотя мне она показалась слишком похожей на правду, чтобы быть смешной.

Я всегда очень неохотно оставляла с ним надолго детей. Однажды я пришла домой, а он сидит и треплется себе по телефону — корм он там заказывал, что ли. А за его спиной Нильс внезапно научился новой штуке — карабкаться по крутой лестнице. Он уже добрался до двенадцатой ступеньки и теперь стоял и пошатывался взад-вперед. Я с криком бросилась к лестнице и еле-еле успела его подхватить, когда он вдруг покачнулся и полетел вниз.

— Тихо вы, я же по телефону говорю! — возмутился Бенни, даже не обернувшись.

Когда я высказала ему все, что думаю, ему хватило наглости заявить, что я просто привыкла все контролировать и никак не научусь полагаться на него.

— Ну конечно, для этого нам нужен по крайней мере десяток детей! — фыркнула я.

— Почему это?

— Если полагаться на тебя, то следует заранее учесть возможные потери.

— Ерунда! — пробурчал Бенни. — Ничего же не случилось!

А когда я в середине осени отдавала детей в садик, то поняла еще одно: если они придут туда чумазыми или в перепачканной одежде, краснеть за них все равно придется мне, пусть даже отводил их Бенни. Иногда подобное случалось, а он за такими вещами не особенно следил, и я сквозь землю была готова провалиться, узнав, что он отвез их в садик в той же одежде, в которой они ползали по коровнику… Когда мы заходили в магазин и кто-то из них начинал верещать, то все косились на меня, а не на Бенни. По всем статьям отвечать за них приходилось мне, и точка.

Со стороны, конечно, все это звучит, как сплошное нытье — дети и правда вытягивали из меня все соки, — но в глубине души я каждую минуту отдавала себе отчет в том, что именно они придают смысл моей жизни, не подумайте чего. А сколько с ними приходилось смеяться! Я была матерью-тигрицей: если б кто-нибудь посмел обидеть моих детей, я бы не задумываясь впилась обидчику в горло и не выпустила бы до последнего.

В середине ноября настала пора снова выходить на работу. Я закинула детей в садик, а сама поехала в город в непривычно пустой машине. Только сейчас я оценила, какая это роскошь — спокойно ходить по коридору, не крутя головой во все стороны, как сова. Посидеть с газетой во время обеденного перерыва… Ходить в туалет одной… Обедать с коллегами за мирной беседой, когда тебе никто не мешает…

Короче говоря, нет ничего труднее, чем воспитывать маленьких детей. Ну разве что управлять воздушным движением большого аэропорта. В условиях тумана в час пик, когда воздушное пространство забито аэробусами со встречными маршрутами. Но даже авиадиспетчер рано или поздно идет домой и отдыхает.

Хорошо, что до появления детей об этом не знаешь.

Но чего еще не знаешь, так это того, что ты способна на такую безумную любовь. И того, что из-за них жизнь вдруг становится трехмерной.

36. Бенни

Вот так, в одно прекрасное утро она уселась в свою машину и рванула со двора.

Мне следовало этого ожидать. Она записала обоих пацанов в детский сад, накупила им новых шмоток и приготовила мешки со сменной одеждой, даже себе чего-то прикупила и в кои-то веки сходила в парикмахерскую.

И все же! Она ведь так долго сидела дома. Два года, не считая нескольких месяцев в прошлом году. Здесь стало невыносимо пусто.

Никаких тебе завтраков по утрам, никаких тебе детей, которые вертятся под ногами и то и дело норовят забраться на колени. В доме холод — Дезире не успевала запустить котельную по утрам, собирая детей в детский сад. Так я и сидел в пустом доме, прихлебывая растворимый кофе, залитый горячей водой из-под крана, как раньше. Как в холостяцкие времена после смерти матери и до появления Дезире — вернее, Аниты. Вот уж не чаял я снова там очутиться.

Зато я мог спокойно почитать газету за завтраком. А вечером все снова вставало на свои места, когда они вваливались в дом и все вокруг оживало. Но дни были одинокими, как никогда.

Раньше я, бывало, каждый день заезжал к Бенгту-Йорану потрепаться часик-другой. Но с тех пор, как появился Курт-Ингвар, я все реже и реже заглядывал к ним на кухню. Вайолет по большей части работала в ночную смену, так что она либо спала, либо сидела, как драконша, и тряслась над своим драгоценным чадом. Ей не нравился запах навоза в доме, а я не собирался переодеваться и принимать душ только ради того, чтобы с ними посидеть. А когда она спала, в доме должна была царить тишина. Как-то раз я все же к ним заехал, и все кончилось тем, что я остался сидеть в тракторе во дворе, а Бенгт-Йоран вышел ко мне на крыльцо и мы перекинулись парой ничего не значащих слов. До тех пор пока из дома не выкатился Курт-Ингвар, лицо Бенгта-Йорана тут же расплылось в улыбке — он даже не заметил, как я уехал.

Черт, и, как назло, ни одного помощника — ни покомандовать тебе, ни пообщаться… Я даже честно предпринял попытку в этом направлении, взял себе парнишку — практиканта по обмену из молодежного Союза работников сельского хозяйства. Он приехал из Латвии и поселился у нас, чтобы помогать мне в коровнике. Хотя вообще-то он был аптекарем и согласился на эту работу только ради того, чтобы на мир посмотреть да валюты подзаработать. Руки у него явно росли не из того места, а английский он выучил по старым пластинкам «АББЫ», так что собеседник из него был не ахти. К тому же мне пришлось готовить ему кашу и подавать завтрак — вот тебе и шведский стол! Мне было как-то странно обслуживать здорового парня, и я даже попытался уговорить Дезире оставлять на столе холодный завтрак перед уходом, но она лишь уставилась на меня, будто я какой инопланетянин. Как бы то ни было, месяц спустя моему латышу предложили работу помощником аптекаря в Гамбурге, и больше я не стал экспериментировать.

Иногда я даже подумывал, не сделать ли Дезире еще одного ребенка, чтобы снова привязать ее к дому. Но после нашей оплошности в рождественскую ночь она так внимательно за этим следила, что и близко меня к себе не подпускала, если считала, что есть хоть малейший риск забеременеть. Ну и правильно — это было бы все равно что надуть в кровать, чтобы согреться, — уж слишком скоро становится холодно. Трое сосунков за четыре года — а если опять колики?!

И потом, я прекрасно понимал, что мы все еще нуждались в ее зарплате. Она сразу вышла на полную ставку, поэтому мы наконец смогли расплатиться с этим чертовым долгом по евросоюзной дотации.

Нет, уж лучше попытаться уговорить ее найти какую-нибудь работу на дому. Я начал осторожно закидывать удочку: мне представлялось что-то вроде косметических дел Вайолет, ну или, скажем, шитья на дому. Пара таких халтур — и можно зарабатывать приличные деньги! Да, в современном сельском хозяйстве приходится проявлять изобретательность! Моя тетка Гун-Бритт, помнится, вышивала для кустарной мастерской — денег, конечно, немного, так ведь и издержек никаких. А иногда она пекла лепешки, делала клецки и продавала их загородным пансионатам.

Правда, когда я пытался внушить ей эти идеи, Дезире опять смотрела на меня, как на инопланетянина.

Где-то пару раз в неделю случалось, что она заканчивала пораньше, до вечерней дойки. В такие дни она обычно ездила на работу на автобусе, так было проще. Иногда я брал «субару» и заезжал за ней в город, хотя потом сам об этом жалел. Я останавливался перед зданием библиотеки и наблюдал через стекло, как Дезире общается со своими коллегами или посетителями. И каждый раз во мне шевелилось какое-то беспокойство — она казалась такой радостной: болтала, смеялась, а движения ее были так легки! Не говоря уже о том, какая она красивая, когда чуть-чуть прихорошится, — дома-то небось ей это невдомек! Иными словами, уж слишком ей там было хорошо. Первое время, придя домой, она часами тарахтела про все затеи, которые они там напридумывали с этим ее Улофом: фестиваль детских фильмов, дом сказок и черт знает что еще. Правда, вскоре перестала. Я никак не мог себя заставить изобразить хоть какой-то энтузиазм, так и представлял себе, как она и этот седовласый франт склоняют головы над очередным прожектом.

А когда она вдобавок начинала ныть, что работа библиотекаря плохо оплачивается, я и вовсе выходил из себя. Да она, перекладывая бумажки с места на место, получала в два раза больше, чем я, вкалывая на ферме!