Шаги навстречу

Глава 28

Летнее солнце еще высоко стоит над горизонтом, когда я веду Тэннера через заднюю террасу, по небольшой зеленой лужайке к пляжу. Мы доходим до песка, я отпускаю его руку, потому что от того, что я собираюсь ему сказать, у меня обязательно вспотеют ладони, а держаться потными руками — только отвлекаться.

Моя нервозность не остается незамеченной.

— Что происходит? — спрашивает он. — Ты вдруг стала вести себя по-другому.

Серьезно?

— Я не та, что ты думаешь, — без предисловий признаюсь я. — Именно об этом я и хотела с тобой поговорить. — Меня ничуть не удивляет его смятение. — Давай прогуляемся.

Не дожидаясь ответа, я скидываю шлепанцы и бросаю их назад, на траву.

Он кивает и тоже разувается.

Бок о бок мы неспешно шагаем по сухому рыхлому песку. Когда мы доходим до более прохладного мокрого песка у самой воды, я направляюсь к озерцам, образовавшимся после отлива, к югу от Хейстек Рок. На полпути он наконец-то спрашивает меня, о чем, собственно, речь.

— Мой отец сумасшедший, — произношу я, не совсем отвечая на его вопрос. А может быть, это и самый лучший на него ответ. — Наверное, многие адвокаты такие, но временами его заносит. Ты был прав, когда говорил, что он слишком меня опекает. Он боится, что мне будет больно. Но в его случае — в моем случае — дело не только в гиперопеке, о которой ты говорил. Мой отец проявляет гипер-гиперопеку, именно поэтому я должна кое в чем тебе признаться, чтобы ты знал, во что ввязываешься, когда отправляешься со мной на прогулку.

Тэннер останавливается, и у меня в голове мелькает мысль, что я уже слишком много сказала — или сказала не то, или… кто знает. По его глазам видно, что он нервничает. И в них появилось сомнение.

Возможно, он только что понял, что ему стоило пригласить на свидание младшую из сестер Беннетт.

Мы продолжаем стоять, утопая в мокром песке и молча глядя друг на друга. Наконец он откашливается:

— Мама говорит, что плохие вести со временем лучше не становятся.

По крайней мере, он понимает, что новости плохие.

— А моя мама всегда говорит: не ходи вокруг да около, но это слишком неожиданная новость, поэтому единственный способ сообщить ее — немного походить вокруг.

Он хмурится:

— Говори уже, не томи.

— Хорошо. На всякий случай — если передумаешь приглашать меня на свидание, я пойму.

— А с чего бы я передумал?

Ничего другого, кроме как ответить, не остается. Наконец слова слетают с губ:

— Потому что я обманула тебя. — Я умолкаю, ожидая его реакцию, но у Тэннера непроницаемое лицо. — Дала тебе понять, что я беззаботная девушка, которая поступает так, как пожелает, но я совершенно другая. На самом деле… я не могу быть такой девушкой. Можно сказать, что у меня есть ограничения. Какие-то я сама себе поставила, остальные — просто необходимые меры предосторожности. Помнишь, ты говорил, что хочешь научить меня виндсерфингу? Я тогда подумала: как было бы здорово. И сказала тебе, что всегда мечтала попробовать покататься на волнах.

— Да. И ты обманула?

— Нет, это правда. Виндсерфинг — звучит круто, и когда-нибудь я обязательно попробовала бы. Но дело в том… я не могу. Не прямо сейчас.

— Почему?

— Потому что я не могу плавать.

— Но ты сказала…

— Нет, плавать я умею. Я отлично плаваю. Просто именно сейчас плавать не могу. Пару лет назад я участвовала в соревнованиях по плаванию, но потом… все изменилось.

— Что произошло?

Я собираюсь с духом. В глазах уже стоят слезы, но я не хочу плакать, потому что расплакаться сейчас — значит лишний раз доказать, что я до сих пор себя жалею. А я не хочу, чтобы он это увидел.

— У меня ноги замерзли, — шепчу я и предлагаю вернуться на теплый песок.

Не дожидаясь ответа Тэннера, я возвращаюсь повыше на пляж, надеясь, что он идет за мной. Как только нахожу отличное место, аккуратно разравниваю ногой песок и сажусь лицом к океану.

Тэннер молча присаживается рядом.

Мне нужно еще раз глубоко вздохнуть, иначе я потеряю сознание. Набираю полную грудь океанского воздуха, не отрываясь смотрю на горизонт. Я прислушиваюсь: звуки окружающего мира становятся громче — именно это мне сейчас и нужно. Я ищу утешение в хоре волн, ветра и чаек — все поют и плачут только для меня.

— Красиво, правда?

— Лучше не бывает.

— Не могу представить себе ничего более вдохновляющего. В последнее время я смотрю на волны и гадаю, как далеко могу увидеть. Отсюда кажется, что волнам нет конца и края, но я-то знаю: где-то есть другой берег. Где-то вдали. — Я умокаю, потом шепчу: — Все имеет свой конец. — Меня захлестывают эмоции, как будто накатывает волна, но я продолжаю: — И я знаю, что на том берегу есть огромный прекрасный мир, полный звуков и красок, о которых я только могу мечтать. Возможно, в нем живет такая же, как я, смотрит сейчас в нашу сторону и гадает о том, что же у нас происходит, и страстно желает увидеть, каково здесь. Но наши миры слишком далеки друг от друга. — Я вновь пристально вглядываюсь вдаль с севера на юг, вбирая в себя все величие картины.

Я понимаю, что топчусь на месте, но это несоизмеримо лучше, чем сразу же переходить к той части разговора, когда я должна ему все рассказать, после чего, побоявшись находиться рядом с бомбой замедленного действия, он отменит наше свидание и уйдет.

Тэннер сохраняет молчание. Но когда я уже начинаю опасаться, что он утратил интерес, он произносит:

— Энн, что бы ты ни хотела мне сказать… просто скажи это. Все не может быть настолько плохо.

Я попросту смеюсь над его словами! Это не просто плохо — хуже придумать невозможно. Пальцем я рисую на песке между нами сердце. Медленно проводя пальцем по рисунку, я наконец подхожу к самому главному:

— Последний раз я плавала, когда участвовала в соревнованиях. Я побеждала. У меня случился приступ, прямо там, в воде. — Я опять очерчиваю пальцем сердце. — Тонуть, скажу тебе, — дерьмово.

— Ничего себе!

Как трудно говорить… Приходится замолчать, чтобы проглотить ком.

— Все было как в тумане, но я помню, что была не в силах себе помочь, потому что не могла контролировать свое тело. Я пошла на дно бассейна. Была на сто процентов уверена, что умерла. На самом деле я все-таки умерла, формально говоря, но меня реанимировали и отвезли в больницу.

— Бог мой! Все обошлось?

Продолжая водить пальцем по нарисованному сердцу, делая его все больше и больше, я качаю головой:

— Меня обследовали и… обнаружили кое-что неприятное. Дыру, если говорить прямо. Не очень большую, но приличную. Как мне кажется, дырка в сердце не обязательно должна быть большой, чтобы стать огромной проблемой. — Я не в силах на него смотреть. Не хочу. Вместо этого я прислушиваюсь к предательским сигналам, которые ожидаю услышать, — онемение от ужаса, резкий вздох или патетическое «мне так жаль», — или к чему-то еще, что продемонстрирует его сочувствие моему немощному состоянию. Несколько секунд я сижу не шелохнувшись, но Тэннер продолжает молчать. Я тыкаю в песок прямо посередине, делая в своем рисунке дыру. — Его попытались починить, — наконец произношу я. — Но не вышло.

— Что это значит?

Теперь я перечеркиваю сердце крест-накрест.

— Это означает, что мне нужно новое сердце. Я стою в очереди на пересадку. Родители привезли меня на лето сюда, чтобы отвлечь, пока мы ждем донора. Врачи говорят, что мне необходимо сделать пересадку в ближайшие пару месяцев или случится ужасное.

— Ты хочешь сказать…

Я понимаю, о чем он спрашивает, и именно этого вопроса мое самообладание выдержать не в силах. По щекам начинают бежать слезы — как будто я оплакиваю все то, чего у меня может и не быть, и просто от стыда, что мне так себя жалко. Я киваю, но все равно не поднимаю на него глаз. Наступает момент, когда я уверена, что он найдет вежливый предлог откланяться, несмотря на испытываемую ко мне симпатию. Кто знает, может быть, он даже остановится у дома на обратном пути и пригласит на свидание Бри. В конце концов, моя сестра цела и невредима, а у меня дырка в сердце.

Через секунду Тэннер берет меня за руку.

— Будь оптимисткой, — мягко говорит он, — ты же в очереди на пересадку.

Что-то в его тоне заставляет меня смеяться даже сквозь слезы.

— Да уж. Повезло.

— Нет. Я серьезно. — Он машет в сторону горизонта. — Только взгляни туда, Энн. Сейчас между тобой и тем берегом бескрайний океан, но это не означает, что ты в итоге не сможешь встретить девушку, которая на том берегу смотрит на нас. Как только станешь в списке первой — ты на вершине мира.

Меня смешит его серьезность, но смех сквозь слезы превращается в фырканье.

— И каковы ее размеры?

Тэннер прищуривается, серьезно машет рукой в сторону океана.

— Как у самой глубокой впадины в этом синем океане, — произносит он смешным низким голосом.

Теперь я смеюсь искренне. Что-то в его шутке помогает мне успокоить слезы.

— Скорее, это похоже на глубокие зыбучие пески: кажется, будто тебя затягивает с головой. С каких пор ты стал таким поэтом?

Он продолжает низким голосом:

— Только когда пытаюсь произвести впечатление на по-настоящему клёвую девчонку. — На секунду он умолкает, а потом на пол-октавы ниже: — Работает?

Мой смех резко обрывается. Он сказал это смешно, но я вижу, что это совсем не шутка.

— Ты слышал, что я тебе рассказала, Тэннер? Мне нужно новое сердце. Очень скоро. И ты все еще хочешь произвести на меня впечатление?

Он отвечает своим обычным голосом:

— Не произвел?

Я пожимаю плечами.

— Я просто… Произвел. Я поражена, что ты еще не ушел.

— Ушел? С чего это?

— Господи, не знаю. Больное сердце — достаточно весомая причина. Неужели не понятно? Прямо сейчас, в эту самую минуту, у меня может случиться сердечный приступ, я могу умереть. Неужели тебя это не пугает?

— А тебя пугает?

— Да!

Он смотрит на часы, потом отворачивается, опять смотрит на часы.

— Что ж, минута прошла, а ты все еще здесь.

— И?..

— Ты же не умерла.

— Но могла бы. Если не в эту минуту, то в следующую или через одну, может быть, завтра или послезавтра.

— А может быть, и не умрешь, потому что стоишь в очереди.

Я не нахожу, что на это ответить.

— Значит, после того как ты узнал обо мне правду, ты все еще хочешь пригласить меня на свидание?

— А с чего бы я передумал?

Я улыбаюсь ему, любуясь его вьющимися волосами и теплой улыбкой. По телу пробегает дрожь. Неожиданно я чувствую волнение, замешательство и глубокое-глубокое потрясение. Я вытираю перечеркнутое сердце на песке и быстро рисую новое, побольше первого, без дыры посередине. Встаю.

— Не знаю, — шепчу я. — Но я рада.

Рада? Неужели я только что сказала «рада»? Боже мой, «рада» — даже отчасти не может описать то, что я сейчас чувствую. Я настолько счастлива, что готова его расцеловать — если честно, и поцеловала бы, но боюсь, что могут увидеть родители. Вместо поцелуя с широченной улыбкой на лице я беру его за руку — влажную ладонь, и мы шагаем назад к дому, где Тэннер подтверждает родителям, что я рассказала ему правду, всю правду и ничего, кроме правды. Да храни нас Господь.

Перед уходом Тэннера папа отводит гостя в сторону для «мужского» разговора. Они собирались общаться с глазу на глаз, но я слышу каждое слово даже с противоположного угла комнаты.

— Я просто хочу удостовериться, что мы поняли друг друга, — говорит папа. — Я не в восторге от того, что ты увиваешься вокруг Энн, но видеть ее такой счастливой… приятно.

— Да. Приятно.

— Да… пока.

— Пока?

Папа кивает.

— Я хочу сказать: не разрушай это. Не обижай ее. Если думаешь, что можно немного с ней поразвлечься, а потом разбить ей сердце, — уходи прямо сейчас.

— Папа! — кричу я из противоположного конца комнаты.

Он поднимает руку:

— Секундочку. Я почти закончил.

— Не волнуйтесь, — успокаивает Тэннер. — Подобного не случится.

— Обещаешь?

— Да.

— В таком случае хорошо. Я настаиваю на выполнении обещания. Я адвокат, не забывай, а мы с тобой только что заключили устный договор. Не подведи меня.

Больше я не выдерживаю. Быстро пересекаю комнату и бросаюсь на выручку Тэннера.

— Хватит юридических бесед, папа. Ты в отпуске, забыл? — Поворачиваюсь к Тэннеру: — Прости… за все. — Киваю в сторону отца, который в очередной раз нацепил на лицо дурацкое сердитое выражение. Мне кажется, что он намеренно пытается вызвать неприятие, но не получается. — В любом случае спасибо за сегодняшний вечер. Знаю, тебе уже пора, но я с нетерпением буду ждать среды.

— Я тоже, — отвечает он. — Тогда до встречи.

Знаю, что это немного похоже на слежку, но я смотрю ему вслед через окно, пока он не скрывается из виду. Потом несусь наверх и все в мельчайших подробностях записываю в дневнике. Многие дни за прошедшие пару лет я забывала очень быстро, но это день я запомню на всю жизнь!

«Дорогой дневник!

Знаешь, какое чувство испытываешь, когда падаешь, когда желудок подкатывается к горлу, когда начинаешь паниковать и думаешь, что вот-вот умрешь? Я всегда ненавидела это ощущение. Тем не менее прямо сейчас я лечу вниз — быстро-быстро — и совершенно не имею ничего против. Не знаю, когда ударюсь оземь, но сейчас я просто наслаждаюсь полетом. Множество раз я сомневалась, что когда-нибудь это скажу, но теперь мне хочется кричать об этом с крыши: МНЕ КАЖЕТСЯ, Я ВЛЮБИЛАСЬ!»