Шепот крови (СИ)

По пояс раздетый тощий паренек, услышав ее крик, опустил тяжелый тюк на землю. Он был загорелый и лохматый, с выгоревшими под солнцем волосами. Едва ли он чем-то был похож на Мириам, но, где бы они не появлялись, их считали братом и сестрой. Он был таким тонким, что под потемневшей кожей можно было разглядеть все ребра. Рабочее место в порту досталось ему с большим трудом.

— Я принесла тебе еды, Реми, — протараторила Мириам, слегка подпрыгивая от нетерпения. Ей нравилось приходить к нему в полдень. Обычно они уходили в сторону от порта и садились на траву в тени деревьев. В это время он еще не был смертельно уставшим, спина его не тревожила, и он мог поговорить с ней. А она очень любила слушать. Так любила, что даже готова была проходить изо дня в день через мерзкий портовый квартал.

Он выпрямился и стер со лба пот широкой ладонью, немного прогнулся вперед до хруста костей и крикнул что-то своему приятелю, бритоголовому тиронцу. Мириам не понимала этого наречия, но это ее совсем не заботило — она знала, что тиронец поднимет тюк на галеон, а Реми пойдет с ней. Так было всегда.

— Мне не нравится, что ты ходишь сюда, Мириам. Ты растешь и становишься… — он нахмурился, подбирая нужное слово, — слишком заметной.

Он ворчал. Так тоже было всегда. Как расцветающей девушке, ей очень нравились его слова. Она была бродяжкой всю жизнь, до тех пор, пока не нанялась собирать сливы в надел его матери. Когда-то у Реми был дом и земля, в то время, когда еще не началась война. Его мать убили северяне, все что ему принадлежало было предано огню. Он часто повторял, что от его прежней жизни остались одни угли. Они с Мириам были двумя беженцами, каких в Мецце было больше тысячи.

Реми был слишком задумчив, его что-то тревожило, но она не стала приставать к нему с лишними расспросами, и молча развернула сверток.

— Сыр? — удивился он, присаживаясь рядом с ней.

— Я вычистила амбар Эльетт, и она отдала мне его как плату за труд, — врала Мириам. Она действительно помогла старухе Эльетт, но та дала ей серебряник, такой нужный, чтобы сделать подарок Реми. Его башмакитак прохудились, что их приходилось заматывать холщовой веревкой. Каждый вечер Мириам представляла, как Реми обрадуется, когда у него появятся новые башмаки. У нее уже было три серебряника, но она хотела подарить ему те, какие он носил, пока у него был дом. Она видела такие в лавке сапожника. Целых двадцать серебряных монет!

Сыр же она украла в торговом переулке.

Реми разломил зачерствевшую краюшку хлеба на две неравные половины и, как всегда, протянул большую Мириам.

— Я сыта. Эльетт даже накормила меня, — снова врала она, отказываясь. — Ты же знаешь, какая она добрая.

Старуха действительно была доброй, но ни за что не стала бы кормить у себя оборванцев, даже если бы пребывала в самом благостном расположении духа, даже если бы ей вздумалось накрыть стол для них прямо в амбаре. Реми знал это и помрачнел еще больше, но спорить не стал. Мириам было невозможно переспорить.

— Сегодня ночью в порт прибудет лодка, груженная тиронским табаком, — сухо проговорил он, делая глоток из старой фляги.

Эту отраву можно было найти только на юге. За ее продажу повсеместно сулила смертная казнь, но весь портовый квартал пах полынью. Это и был навязчивый смрад тиронского табака.

Мириам замерла. Реми сделал вид, что не заметил ее испуга.

— За контрабанду тебя могут вздернуть на виселице, — прошипела она, оглядываясь по сторонам. Их никто не должен был услышать.

— Об этом никто не узнает, — ответил Реми. — За воровство могут отсечь руку, Мириам. А вот за колдовство…

— Замолчи! — потребовала она и тотчас вторила ему: — Об этом никто не узнает.

С того места, где в тени прохлаждалась эта странная парочка, вся портовая площадь простиралась перед ними как на ладони. Реми поморщился, когда у галеонов появились вульгарно разодетые девицы. Он боялся, что Мириам рано или поздно поймет, что надеть на себя подобное платье, может быть проще, чем стянуть сыр из лавки. В портовом городе никто не отрубит за это руку. Заработать побольше монет и убраться подальше из этой клоаки — вот что было пределом его мечтаний.

— Я хочу, чтобы ты забыла дорогу сюда.

— Не связывайся с контрабандистами, Реми, — Мириам тихонько положила руку на его плечо. Ее просьба была робкой и неуверенной, ведь он все равно сделает по-своему.

— Сегодня ночью я буду в порту, — ответил он, откинув мешающую прядь волос со лба. — Покрепче запри двери.

Мириам больше не проронила ни слова. Когда они вернулись к галеонам, Реми усадил ее на одну из груженых повозок, направляющихся на торговую площадь. Он хорошо знал погонщика, тот готов был проследить за девчонкой. Так ему было спокойнее. Он видел тех вояк, что последними сошли на берег, и не хотел, чтобы Мириам ненароком повстречалась с ними.

— Прошу тебя! — услышал он ее голос, но даже не обернулся. Ему не хотелось встретить ее осуждающий взгляд.

Мириам тяжело вздохнула, и прислонилась спиной к одному из тюков, заброшенных в повозку, понимая, что она еще слишком мала, и, быть может, глупа для того, чтобы Реми услышал ее. Он решительный, умный и выносливый, а она всего лишь та, кто доставляет ему неприятности. Что она могла дать ему? Ее гнали отовсюду. Ее опасались, как животное, всегда готовое напасть. Даже мать, родив ее, не прижила к груди, а бросила в канаву. Мириам нахмурилась еще больше, когда увидела, как старый погонщик то и дело косится на нее из-под густых темных бровей. Как только повозка подъехала к торговым рядам, она незаметно соскользнула с нее, не желая больше пугать старика.

У лавок, как всегда, было шумно. В этой части города можно было найти дорогие ткани, южные специи, сочные плоды, но больше всего Мириам любила шатер оружейника — там водились самые толстые кошельки, но она никогда не решалась красть у воинов, оттого что день за днем становилась все заметнее, а руки теряли былое проворство. Ей нравилось, устроившись чуть поодаль, наблюдать за тем, как мужчины выбирают для себя клинки, смертоносные и опасные. Случалось, что кто-то из них находил верное оружие и тогда даже самый, казалось бы, слабый мужчина вмиг преображался и становился сам опасным и смертоносным. Так было всякий раз, когда оружие было верным.

В этот раз Мириам не хотела останавливаться, не хотела, но стала неподвижнее камня. Лишь на миг. Она разглядела сквозь толпу мужчину. Он был облачен в светлую тунику, расшитую золотыми нитями, подхваченную широким кожаным поясом. На поясе висел тугой кошелек, до отказа забитый монетами. Там было многим больше двадцати серебряников. Он рассматривал кованые мечи. Сталь играла на солнце. Торговец говорил что-то ему и тот хохотал, запрокидывая голову, а его мягкие черные кудри трепал ветер.

Как завороженная Мириам двинулась вперед. С молодым богачом у лавки стояли двое невысоких и крепких спутников. Она никогда не видела их раньше. В городе, чьи берега подпирали море, так было всегда. Эта земля не запоминала лиц вновь прибывших, быстро забывала ушедших. Глядя на мужчин, Мириам улыбнулась прочувствовав, как заколотилось ее сердце. Эти трое были беспечны. Толпа наказывает за подобную неосмотрительность.

Она подкрадывалась ближе. Где-то играла музыка. Богач взялся за резную рукоять тяжелого боевого меча.

— Я — тень, — с губ Мириам снова слетели эти слова, как древнее словно мир заклятие, способное взаправду сделать ее невидимой.

В ее ладони был зажат клинок, крохотный и послушный. Чутье уличной воровки повело ее чуть дальше между торговыми рядами, туда, где можно было заполучить свою добычу, оставшись незамеченной. Она шла к единственному выходу с площади, краем глаза наблюдая за молодым богачом.

Остановившись у лавки с сочными ароматными персиками, Мириам ощутила, как сжался ее пустой желудок.

— Чего уставилась, оборванка? Пойди прочь! — зашипел на нее торговец фруктами. — Пока ты здесь околачиваешься, у меня никто ничего не купит! Пошла прочь!

Она попятилась и тут же получила тяжелый толчок в спину. Ей не удалось бы удержаться на ногах, если бы чьи-то руки не обхватили ее.

Мириам не сразу взглянула в лицо своему спасителю — сначала она разглядела светлую ткань, расшитую золотыми нитями, и охнув от удивления, отступила на шаг. Если у воров и существовали боги, то это было определенно дело их рук.

— Простите, милорд, — пролепетала Мириам, как можно более жеманнее, и бросила на богача кроткий взгляд из-под густых ресниц.

Мгновения хватило, чтобы подтведить догадку — от незнакомца пахло морем. Его соленый запах был едва различим в этом месте, где смешались ароматы специй и гниющих потрохов, но Мириам почуяла его. Так пахло от Реми, и она уже не сомневалась, что перед ней чужеземец.

По его узкому скуластому лицу скользнула пренебрежительная усмешка. Он смотрел на нее глазами человека всезнающего и властного. Мириам поспешила склонить голову, и уйти с его дороги. По спине пробежал холодок, ею овладело нехорошее предчувствие. Она вдруг ощутила себя маленькой настолько, что самым лучшим решением для такой букашки было сбросить этот проклятый кошелек прямо здесь, в толпе, и бежать прочь со всех ног.

Но внутри было многих больше двадцати серебряников.

Кошелек был тугой и тяжелый, а это значило, что богач скоро обнаружит пропажу. Он помещался в широкий рукав платья Мириам, чтобы не потерять добычу, она прижала руку с кошельком к животу и согнулась. Так посторонний, увидев ее, сказал бы, что она больна, но никак не воровка.

Ей удалось легко миновать торговые ворота, и она, ускорив шаг, скрылась в первом же закоулке города, знакомый ей, как собственные пять пальцев. Теперь ей нужно было затаиться. Залезть в какую-нибудь нору и выжидать. Крепче сжав кошелек, она подумала, что его содержимое может стать ее самой крупной добычей. Кинжал, как и всегда, превосходно отслуживший свою службу, снова вернулся в ножны. К удивлению, Мириам не ощущала радости. Всякий раз ее наполняло ликование, заставляющее возносить сумбурные молитвы богу воров. Стоя посреди тихого пустынного переулка, она вдруг остановилась и прислушалась к себе. Ее снедала тревога. Оглянувшись по сторонам, убедившись, что за ней наблюдают только стены города, она высвободила кошелек из рукава и вытащила из него горсть монет. Это было золото. Изучая профиль короля Леонара Освободителя, выбитый на монетах, она уже предвкушала как они вместе с Реми, а он непременно с радостью оставит порт, двинутся вглубь страны, а там они наймутся к какому-нибудь земледельцу, и смогут начать новую жизнь, спокойную и тихую. Вдвоем. И больше им не придется голодать.

— Не сквозь землю же она провалилась в самом деле!

Вдруг стало тихо. Так тихо, что Мириам услышала, как птица сорвалась с края черепичной крыши, расправила крылья и взмыла вверх, в ясное лазурное небо. Едва ощутимо подул ветер, подняв за собой небольшое облачко пыли. Оно, покружив немного, снова улеглось на землю. Резко захлопнулись ставни в одном из домов переулка, где Мириам рассматривала добычу. Кто-то наблюдал за ней, но она не почувствовала этого. Кровь ударила ей в голову и подступила тошнота. Монеты в ее руках вдруг стали такими тяжелыми, что она не удержала их. Звон, с каким те упали на землю, оказался слишком громким в сковавшей улицу тишине. Слишком громкими оказались и ее шаги — она побежала, жалея о том, что не может быть такой же свободной как птица.

— Туда!

Мириам не поняла откуда раздался этот крик, но ее преследователь был близко и ей не хотелось представлять насколько. Она неслась по улицам, не разбирая дороги. Ее поглотило отчаяние, но кости были брошены. Теперь оставалось только бежать.

— Воровка! — этот вопль, раздавшийся за ее спиной, был настолько громким, что ей вдруг представилось, что сам Создатель, развернув небеса, решил обратить на нее кару, явив всем ее низкий позорный промысел.

Она сбросила кошелек, словно самую мерзкую вещь, что ей приходилось держать в руках. Монеты громко запрыгали по мощеной улице, и в их звоне она слышала только «Воровка! Воровка! Воровка! Вороооовка!».

Мириам побежала что было сил, вдыхая со свистом отяжелевший воздух. Ее преследователям не было дело до монет — они почуяли добычу и уже ничто не могло их остановить. Они жаждали мести.

Какой-то прохожий попытался остановить ее, но она снесла его с ног — так сильно ей хотелось жить. Немного замешкавшись, она оглянулась и вдруг поняла, что не так далеко, всего через пару улиц городская стена, а за ней, через поле и лес, где она сможет укрыться, если ей удастся выжить, проскочив мимо стражников. И она вновь сорвалась с места, у нее давно не осталось иного выбора. Каждый шаг гулко отдавался в голове, отчего она словно наливалась свинцом. Мириам повернула за угол, зная, что там ее встретит пустующая улица. Здесь жили трудяги литейного квартала и в послеполуденное время их дома пустовали, ожидая хозяев только к ночи. Она проложила путь именно здесь, зная, что никто не бросится к ней наперерез. Ей едва хватало сил, чтобы продолжать бежать, и она судорожно цеплялась за мысль о том, что и ее преследователи скоро растратят последние крупицы выносливости.

И вдруг с губ Мириам сорвался пронзительный крик — она не успела увернуться от мужчины, набросившегося на нее из-за угла. Должно быть, он знал этот квартал куда лучше, чем весь этот город, поэтому и вспомнил про узкую улицу, ведущую сюда из внутренних дворов. Это был один из тех, кто сопровождал богача. Он рывком повалил Мириам на землю всей тяжестью своего тела. Тоненькая и слабая, она была не в силах противостоять крепкому мужчине, но будучи слишком напуганной, ей ничего не оставалось, кроме как биться яростно и не зная жалости. Никто не будет снисходителен к ней — вот что она знала наперед. Падая, она больно ударилась лицом, и теперь весь мир вертелся перед ее глазами, смешиваясь в какофонию звуков и картин, не предвещающих никакого спасения. Теперь, лежа ничком на земле, она низко зарычала. Мужчина крепко держал ее руки, заломленные за спиной, и тяжело дышал.

— Отпусти меня или умрешь, — проговорила Мириам, чувствуя, как внутри закипает что-то темное и опасное, то, чего боялась она сама. Ее голос прозвучал спокойно и ровно, будто бы она и не бежала сквозь добрую половину города.

В ответ она услышала лишь смех. И в самом деле, что может сделать уличная бродяжка сильному, пускай и уставшему от погони мужчине. Но ему пришлось смеяться совсем недолго. Грубо выругавшись, он вдруг выпустил ее, потому что ощутил жар, зарождающийся в ее теле.

Мириам не заставила долго ждать — она поднялась на ноги, и вот уже было попятилась к стене, ища новую возможность унести ноги подальше, но что-то заставило ее остановиться.

— Больше ни шагу, — предупредила она, вдруг явственно ощутив собственную разрушительную силу.

На одно короткое мгновение сомнения отразились на лице мужчины, но нежелание принимать в расчет угрозы девчонки снова взяло вверх, и он двинулся к ней.

— У меня больше нет выбора, — прошептала она, крепко зажмурившись. Ее ладони обратились к небу.

Когда Мириам снова распахнула глаза, он несся вдоль по улице дико вопя от ужаса. Он бежал со всех ног туда, где в изготовке стояли городские стражники, облаченные в стальные кольчуги. В руках одного из них был лук и его стрела настигла свою жертву быстрее, чем она успела сделать вдох — тяжелый наконечник глубоко вонзился в ее плечо.

Мириам поняла, что они видели всё, видели, как огненный шар бесшумно кружился в ее руках.

«Пусть он выпустит еще одну стрелу», — взмолилась она, желая одной только достойной смерти — больше ей было не о чем просить. Ей довелось уже видеть, как умирают ведьмы. Теперь и ее участь была предрешена.

Мириам сделала несколько шагов навстречу стражникам и все вокруг вдруг померкло. Кровь с рассеченного лба, застывая на ресницах, окрашивала мир в незнакомые цвета. Она шумно вдохнула горячий воздух, медленно окунаясь в пучину боли.

Сколько монет было в том кошельке? Слишком дешево стоила ее жизнь.

— Не сметь! — чей-то голос прогремел совсем рядом, остановив лучника, снова натянувшего тетиву. Это был мужчина в светлой тунике. Не спеша, он приближался к той, что посмела позариться на его золото.

— Она ведьма, милорд! — крикнул лучник, желая остановить опрометчивого господина.

Но он не желал слышать какого-то трусливого стражника — его рука медленно скользнула за пояс, к отделанному драгоценными камнями кинжалу. Богач смотрел на Мириам с равнодушием и даже некоторым сожалением, словно она была надоедливой мухой.

Она все еще твердо стояла на ногах и даже набралась сил, чтобы гордо вскинуть подбородок и растянуть пересохшие губы в надменной насмешке.

— Чего же вы ждете… милорд? — проговорила Мириам, как только он подошел так близко, что можно было различить запах его тела, разогретого погоней.

Она ждала. Самоуверенно и беззастенчиво. Его черты, его манеры с первого взгляда выдавали гордеца, не способного на прощение. В его руке был сжат клинок, но он тоже ждал. Он желал, чтобы она просила пощады, но Мириам была умнее, чем он предполагал. Она знала, что умрет от его руки или смертью ведьмы. Всё было решено и ей хватало дерзости смотреть ему прямо в глаза. Ни у одной девушки он еще не видел такой нахальной улыбки.

— Прелестное создание, но безнадежно обреченное, — отстраненно проговорил он и замахнулся.

Тадде Руаль, незаконнорожденный сын короля Леонара, ударил Мириам тяжелой ладонью по щеке, отчего она рухнула на землю и больше не поднималась.

Башня Стонов. Мецца, Руаль

Во всем королевстве было невозможно сыскать места более мрачного и пугающего, чем Башня Стонов. Она принимала в своих стенах узников, доживающих последние дни, и толстая кирпичная кладка не могла заглушить их стенания. Мириам, девчонка с волосами цвета осенней листвы, стала едва ли не самой юной пленницей с тех самых пор, как был заложен последний камень, и в стенах тюрьмы пролилась первая слеза. Лишенная окон, она разрезала на две части широкую улицу, и в вечерний час, когда звуки городской суматохи уступали место тягучей тишине, каждый путник старался обойти ее стороной. Никто не желал слушать мольбы о спасении от тех, кто его не заслуживал.

Будь эта темная башня живым существом, ее бы немало удивила стойкость молодой узницы — она все хранила скорбное молчание с того самого времени как пришла в себя, вырванная из небытия мерзким смрадом пота, испражнений и болезни. Очнувшись, Мириам было подумала, что уже мертва, и Создатель уготовил подобную участь для всех воров и ведьм, но отвратительный писк крыс, снующих по едва освещенному коридору, был излишне настоящим. Более всего ее тревожило израненное тело. На удивление, из ее плеча кто-то вынул наконечник стрелы. Она не позволила себе обмануться тем, что кому-то оказалась небезразлична ее участь. Она поняла, что это было сделано из желания не дать ей умереть раньше дня казни.

День сменялся ночью, но в этих стенах время замерло — Мириам не видела дневного света. Сторожевой караул, расположившийся внизу башни, менялся непрерывно и лишь изредка кто-нибудь из стражников приносил ей миску с чем-то отдаленно напоминавшим похлебку.

Под самой крышей тюрьмы, не умолкая, стонал какой-то старик, и оттого тишина не наступала ни на мгновение. Мириам приходилось закрывать уши ладонями и порой ей удавалось провалиться в хрупкий, тревожный сон. Ей грезился чудный дом Реми, затерявшийся между холмов, аромат согретой солнцем земли, его добрая матушка и он сам, еще не загубленный тяжелым трудом, улыбчивый и беззаботный. Но потом она просыпалась и, лежа на грязном ворохе сена, забитом в угол, дрожала всем телом, но не издавала ни звука.

Она часто думала о своем друге, ведь для нее среди людей не было никого дороже, чем он. Ей не хотелось, чтобы он узнал о том, что совсем скоро ее не станет. Реми был прав во всем. Сколько предупреждений и уговоров она пропустила мимо себя. Все они теперь разом рухнули на ее плечи, их было столько, что ей было страшно встать на ноги и прогнуться под этим грузом, упасть на устланный нечистотами пол и разрыдаться в голос, завыть, подобно старику на вершине башни. Но Реми учил ее стойкости, оттого она молча кусала губы и крепче сжимала кулаки, так, словно бы ей еще представится случай сразиться за свободу и жизнь.

В час, когда заскрипела ржавая дверь, выходящая на узкую лестницу,

Мириам лежала на полу, бездумно уставившись в потолок. Она услышала, как по коридору ступали двое, — грузные шаркающие шаги тюремщика она сразу же признала, и осталась равнодушна к ним, но вот другие, легкие и стремительные, заставили ее навострить уши.

— Вот, эта камера, — злобно пробурчал толстяк. — А куча мусора в углу — твоя девчонка.

Мириам едва не вскрикнула от удивления — слегка пригнувшись, чтобы поместить под нависающим низким потолком костлявые плечи, перед решеткой стоял ее Реми. Она сорвалась с настила и вцепилась в его протянутые сквозь прутья холодные руки.

— Создатель… Что они с тобой сделали? — запинаясь проговорил он, блуждая растерянным взглядом по ее разбитому лицу, грязным, изодранным одеждам, застарелой повязке, темной от крови и пыли.

— Эй, стражник! — небрежно бросил Реми, так, как можно было обратиться только к прислуге. — Поди сюда!

Мириам безотрывно смотрела на друга и не понимала, как он мог себе это позволить. Тут в его руке, словно по волшебству, возникла золотая монета — он лихо подбросил ее и снова поймал. Увидев это, толстый караульный и правда подошел к нему.

— У коменданта для тебя есть новое задание. Советую поспешить узнать какое. Он очень не любит ждать.

Так они остались одни, и напускная дерзость и беспечность покинули юношу — он опустился на колени, Мириам присела напротив — им обоим было сложно устоять на ногах.

— Я уже сотни раз проклят за то, что не смог уберечь тебя.

Реми запустил обе пятерни в свои растрепанные волосы. Он не знал о чем стоит говорить, Мириам молчала в страхе произнести хотя бы слово — все, что она копила здесь, в заточении, готово было выплеснуться бескрайним океаном боли. Переборов робость, она коснулась его щеки, а он не отстранился. Внутри него бушевал другой океан.

— Чего они ждут? — наконец-то спросила она, непринадлежавшим ей голосом.

— Завершения ярмарочной недели, дня, когда в город стянется полкоролевства. Что ты знаешь о том, кого обокрала? — выдохнул Реми, стараясь не смотреть на Мириам. — Тадде… Он встал на якорь в порту специально чтобы посмотреть на казнь, хотя должен был уже уйти на восток. Большего ублюдка, чем он, сложно было отыскать, особенно — среди ублюдков королевских кровей.

Для Мириам это едва ли что-то значило.

— И он убьет меня, — безразлично прошептала она.

Неожиданно Реми протянул руки сквозь решетку, пальцы сплелись на ее затылке. Он притянул ее к себе резко, так, что с ее губ сорвался крик.

— Пускай он думает так! Но едва ли с тобой случится что-то подобное. Ты будешь жива. Я клянусь!

Мириам дернулась. Оказавшись так близко к нему, она не почувствовала ни запаха дурмана, ни чего бы то ни было другого, что могло затуманить его рассудок. Но она видела, как блеснули его глаза, с каким жаром говорил он эти слова. Но для чего? Вселить в нее пустую надежду? Реми, так хорошо знакомый ей, не стал бы так поступать.

— Ты тронулся умом, если считаешь, что можешь тягаться с церковью и королевским бастардом.

Дверь, ведущая в камеры, снова протяжно заскрипела. Ленивые шаги стражника раздавались все ближе.

— Да, должно быть, ты права. Я спятил, — громко отозвался Реми, медленно отстраняясь от нее.

Еще никогда в жизни ей не было столь страшно.

— Прости, — Мириам вцепилась в прутья, отрезавшие ее от той жизни, что ей предстояло бы пройти.

— Я поклялся перед тобой, и теперь хочу, чтобы ты тоже пообещала мне кое-что.

— Все, что угодно. Ты знаешь. Все, что угодно, пока я жива.

— Пообещай, мне, что не станешь держать на меня зла, — и снова этот взгляд, что так напугал ее.

— Что ты задумал? — сердце Мириам затрепетало испуганной птицей, предчувствуя недоброе.

Реми поднес палец к губам, призывая ее замолчать.

— Северянин, Тьма раздери его душу, повелел передать, что твое время вышло, — проворчал караульный, появившийся в дверном проеме. Одной монеты оказалось недостаточно, чтобы смерить его сварливость.

— Я клянусь, — выпалила Мириам, бездумно и порывисто, пока Реми не успел покинуть ее навсегда. Она не могла отказать ему в последней просьбе, оставить его в одиночестве с сожалениями и разъедающим чувством вины. Они были рядом, шли плечом к плечу с того самого времени, как пустились в бега, преодолевая голод и отчаяние, не впуская никого в свой обвенчанный несчастьями союз. Теперь он оставался один и Мириам от этого было даже горше, чем от предстоящей казни, от того наказания, заслуженного одним лишь тем, что в ночь ее рождения с неба наверняка падали звезды, оставляя за собой пылающие хвосты.

— Проваливай! Я не хочу быть вздернутым на виселице из-за вас!

— А теперь уходи, — Мириам отвернулась от Реми, застывшего с грустной улыбкой на губах. — Уходи и проживи такую жизнь, чтобы я, наблюдая за тобой с небес, осталась довольна.

Он покинул ее, и она не стала смотреть ему вслед.

— Зачем ты пришел? — бросила Мириам куда-то в пустоту, но тут же осеклась. Отныне и навсегда ее больше никто не услышит. Тот, кому это удавалось, исчез, напоследок оставив ей ворох неразрешимых вопросов.

Что у тебя на душе, мой друг?

Кто этот северянин, мой брат?

Как ты отыскал меня, мальчик с печальным лицом?

Глава 8. Волчья шкура и ведьма

Улицы Меццы, Руаль

Ее привезли на мост в клетке для скота, запряженной старой клячей. Впереди шел пастор, вещающий о великой Тьме и черных душах, ищущих избавления. За повозкой двигалась целая процессия праздных зевак. Это был конец торговой недели, и город кишел пришлыми со всего Руаля. Весть о казни юной ведьмы разлетелась по округе задолго до этого дня, и каждый благочестивый горожанин считал чуть ли не своим долгом присоединиться к шумной ликующей толпе. Кто-то бил в барабан, обтянутый кожей, тем самым безнадежно заглушая проповедь.

Если бы хоть кто-то присмотрелся к ведьме, то ему бы открылось, что та возносит молитвы к Создателю, крепко зажмурив глаза. А в нее летели гнилые фрукты, плевки и проклятия.

«Я не такой большой грешник, как она», — так думал каждый, бросая в ведьму очередной камень.

Бом! Бом! Бом!

Грязная, измученная и связанная по рукам, она стояла в тесной клетке на коленях. От воровки, попавшейся городским стражникам, осталась разве что только неприкрытая стойкость. Толпа, сплоченная жаждой кровавого зрелища, разъярялась сильнее, ведь жертва не просила о пощаде и не лила жалостливых слез.

Мириам только крепче сжимала зубы. Проснувшись утром перед казнью, она вдруг поняла, что останется несломленной. Ей хватит сил и мужества, если смерть не заставит себя ждать. Не так давно на городской площади пылала женщина, как и она нареченная ведьмой. Какая участь ждет ее саму, Мириам не знала, пока не поняла, что ее везут на широкий мост, переброшенный через бурную реку, разделяющую город. О казни, проводимой там, она знала только по слухам, и видела пытки страшнее, чем уготованная ей.

Бом! Бом!

Кто-то очень меткий бросил тяжелый камень прямо в ее пронзенное плечо. Мириам охнула и пригнулась к полу клетки, сдерживая стон боли. В ярости она впервые окинула взглядом зевак, эти обезображенные злобой лица. Стоило ей только призвать свою Силу, и они бы все до одного обратились в пепел. Но со верным ей огнем или без него, она все равно остается лишь приговоренной пленницей в клетке для скота.

— … да будут дети Тьмы возвращены во Тьму, да сотрет длань Создателя всякую память об их злодеяниях, да будут праведники спасены от их темных помыслов…

— Скоро всему придет конец, — проговорила Мириам, заслышав отголоски проповеди. Впереди виднелась крепостная стена, а прямо за ней раскинулась широкая река.

Она снова вернулась к молитве. Даже когда ее выволокли на мостовую, — не остановилась. Она не желала слышать ни ругани толпы, ни скрипучего голоса пастора, ни приговора городского старосты.

Палач набросил на шею Мириам петлю, и веревка была для нее тяжелее камня. Она посмотрела на небо, такое ясное и безоблачное, что у нее вдруг перехватило дух от восторга. Не так много прекрасного ей удалось познать за всю жизнь, и теперь она жалела, что ей не посчастливилось хотя бы раз снова увидеть яркие звезды над Меццей и желтую луну.

Реми любил рассказывать о них небылицы, а она слушала его, открыв рот. Когда-то ей мечталось, что они вместе уйдут в море, и там он научит ее идти верным путем из города в город и никогда не ошибаться.

Мириам вновь устремила взгляд прямо в толпу, опасаясь встретится глазами с другом. Но вместо этого она разглядела темные кудри и точеное лицо Тадде, возвышающегося над сбродом на пегом жеребце. Он, как и в первую их встречу, был окружен гвардейцами, и с его лица не сходила высокомерная улыбка.

«Прелестное создание, но безнадежно обреченное», — Мириам вдруг вспомнились его снисходительные слова. Тем временем толпа бушевала в нетерпении. Старый пастор слишком долго возился с проповедью.

— И прольется свет всевышнего… — вдруг замялся он. — И прольется свет всевышнего…

— …на почитающих его, да охранит он слуг своих от напасти, — продолжила за него Мириам.

Она не сразу сообразила, что действительно произнесла это вслух, но, никто не удостоил эту ее дерзость и малейшего внимания. Проклятия стихли, а крики сменились едва различимым шепотом.

Мириам подняла глаза на замолкшего старика. Его лицо выражало испуг и удивление.

Городской староста, обросший реденькой рыжей бородой, и вся его свита, попятились прочь, но люди, стоявшие позади них, не двигались с места в сковавшем их оцепенении.

Даже палач незамедлительно сбросил петлю с шеи Мириам и поспешил отойти от нее.

Толпа расступалась перед человеком на боевом коне. Он направлялся прямо к приговоренной, игнорируя испуганные возгласы горожан. Мириам никогда не видела этого мужчину прежде. Может быть потому, что от него отчетливо веяло холодом.

«Северянин! Здесь, у крепостных стен города и до сих пор жив!» — удивилась она.

Он спешился, когда это стало удобно, и стремительно подошел к ней. Мужчина со страшным шрамом на лице. Вытащив кинжал из-за пояса, он одним уверенным движением разрезал путы на ее руках, и никто даже не посмел ему перечить.

— Темному магу — темная смерть, — его шепот едва был услышан. — Прости.

Он с силой полоснул лезвием прямо по раскрытой ладони Мириам. Она взвыла от боли. Ей никогда еще не было настолько больно. Все вокруг почернело, по щекам полились слезы. Она поняла, что упадет, но незнакомец быстро схватил ее за руку и потянул ее куда-то вверх. Ей пришлось встать на цыпочки, а он обратил к толпе ее раскрытую рану. Кровь, алая и яркая, заливала его одежду, струясь по рукаву.

— Кровь темного мага черна как ночь, которую вы все так боитесь! — в голосе мужчины звенел сам металл. — Вам было мало войны? Молитесь за своих мертвецов! Довольно приносить невинных в жертву! Я — Морган Бранд, лорд вольного города Дагмера. Я — Смотритель Изведанных земель. Наши правители прекратили свои распри, умерили гордыню, остановили голод и мор. Кто вы такие, чтобы перечить им?

Отголоски войны коснулись каждого горожанина. Любой житель Меццы знал, какой ценой был заключён мир. Их король сражался за свою веру, и готов был идти до самого конца в этой безумной битве. Но его люди, измученные смертью, потерями и лишениями, хотели только покоя. Оттого ни один лучник с крепостной стены не осмеливался пустить в ход стрелы. Ни одна из них не была предназначена для северянина, пришедшего к ним без меча.

— Мое имя Тадде Руаль, — только один мужчина оставался не окован страхом. Он приблизился, но не покинул седла, за что Мириам тотчас про себя нарекла его отъявленным трусом.

— Я знаю кто ты, бастард, — недобро ухмыльнулся Смотритель. — Скажи, бастард, стоит ли твоя обида новой войны?

Лицо принца потемнело, улыбка исчезла без следа. Десятки людей взволнованно глядели на него. Те, кто был наслышан о нем, ожидали, когда же его причудливо изогнутый меч освободится из ножен и снесет голову пришлому лорду. Но тот, хоть и был настроен пустить Бранду кровь, прислушался к голосу разума и развернул коня прочь. Посрамленный и озлобленный, он вынужденно сохранил мир своим молчанием.

Ведьму ждал суд, но Тадде никогда не отличался терпеливостью. Его манил быстрый корабль, стоящий на якоре в порту, и Договор, скрепленный Собранием Земель, показался ему сущей безделицей. Пара десятков золотых монет растопили все сомнения местного пастора.

— Ты нарушил Договор, — громко бросил ему вслед северянин, осведомленный кем-то о прихоти принца, о его приказе городскому старосте. — Ничего не ответишь на это, бастард?

— Я отвечу за это перед королем, волчья ты шкура, — свирепо прорычал ему принц.

По лицу Мириам катились слезы, но сквозь их пелену она успела заметить, как ее спаситель скривил бледные губы в очередной усмешке. Он вышел победителем, но уже предчувствовал новые битвы. Его рука, обтянутая кожаной перчаткой, все еще сжимала ее тонкое запястье. Казалось, что он и вовсе позабыл о ней.

Толпа стремительно редела, не вкусив обещанного зрелища. Пастор в окружении сопровождающих, с прытью мало свойственной подобным ему старикам, поспешил оказаться под защитой городских стен. Только городской староста не стал отрицать своей причастности и направился прямо к спасителю девушки.

— Вот золото, что вручил мне Тадде, — он протянул вперед кошелек вдвое больше того, на который позарилась Мириам. — Забери его и будем квиты. Мне ни к чему порочить свое доброе имя перед тобой, лорд Бранд. Он какой-никакой, но сын нашего короля. Я же простой человек, но чту твой проклятый договор.

— Раздай это золото нищим, староста, и я забуду тот день, когда ты его нарушил. А если вздумаешь обмануть меня еще раз, отыщу тебя и вспорю твое сытое брюхо — сделаю то, что собирался сделать твой принц-выродок, если бы ты посмел его ослушаться.

Смятение рыжебородого сменилось страхом, и лишь затем пониманием.

— Убирайтесь из города как можно скорее. У нашего принца злая память и тяжелая рука, — проговорил староста, склоняя голову и удаляясь вслед за редеющей толпой.

Морган снял с плеч тяжелый плащ и молча завернул в него Мириам. Ей было зябко, но она попробовала увернуться — от нее разило как от сточной канавы, а из пореза на руке лилась кровь. Этот плащ был слишком хорош для нее.

— Как же тебе досталось, милая, — Бранд принялся бесцеремонно и в то же время ласково утирать ее слезы. — Знавал я одного косматого паренька. Он готов был мстить мерзавцам за каждую твою царапину.

Вот о ком говорил тот караульный. Северянин, волчья шкура. Осанистый и белолицый лорд. Мысль о том, что он захватчик, вселяла в Мириам отвращение, и с ним ей было непросто справиться. Его речь была непривычна ее уху и казалась грубой, но, в то же время, была слаще меда. Только что его голос гремел громче раскатов летней грозы, и вот уже журчал подобно ручью.

— Идем же. Нам и в правду ни к чему оставаться здесь надолго. Тебе следует быть готовой к длинной дороге.

— Я благодарна вам за спасение, милорд, но я не желаю никуда отправляться с вами. Скажите мне только, где я могу найти Реми, и больше я не причиню вам неудобств.

Он лишь разочаровано покачал головой и отвернулся от нее, словно от ребенка, совершившего непростительную шалость.

— Твой друг говорил мне, что ты умна. Сам не знаю, кого я хотел здесь увидеть… Ты и в самом деле думаешь, что сможешь ступить по этому городу хотя бы один шаг, не заручившись моей защитой? — Морган впервые пристально заглянул в ее глаза, и ее снова обдало холодом. — Ты можешь поехать со мной, подобно маленькой леди, или же я свяжу тебя и переброшу через это седло как пленницу. Я не слеп и вижу, как ты страдала в заточении. Мне бы не хотелось обращаться с тобой недостойно, девочка. Отныне ты свободна, и я не смею принуждать тебя. Если же посчитаешь нужным отвергнуть мою помощь, я приму твое решение, но тогда советую немедля спрыгнуть с этого самого моста. — Он, будто желая убедиться, что она точно так не поступит, коснулся ее плеча. — Смотри, милая, я проявил щедрость и предложил тебе три пути. О чем же ты думаешь теперь?

— Я поеду с вами хотя бы для того, чтобы оставить это место, — произнося эти слова, Мириам могла думать лишь о том, сколько же руалийской крови на руках ее спасителя.

Пригород Меццы, Руаль

Их путь был недолгим. Морган усадил Мириам поперек седла, и ей, вопреки желанию, пришлось опереться здоровым плечом о его широкую грудь. Всю дорогу она старательно прятала попытки исподлобья разглядеть его и заключила, что, по всей видимости, он находится в самом благостном расположении духа. Тихо напевая неизвестную ей мелодию, он вовсе не утруждал себя вести с ней беседу, к очевидно обоюдному их удовольствию. Мириам же в тайне обрадовалась тому, что от нее дурно пахнет.

Они легко выехали из города — казалось никому не было до них никакого дела. По правде говоря, никто просто даже не решался смотреть в их сторону.

— Что же, милая, рада ли ты своей свободе? — Морган на один короткий миг склонился над ее ухом и, не дождавшись ответа, вернулся к незамысловатой песенке, уже довольно приевшейся Мириам.

Они остановились к северу от города в придорожной таверне. Сама хозяйка — небезызвестная молодая вдова Изет — вышла встретить их. Эта высокая женщина с серьезным лицом и холодными глазами совсем не походила на гостеприимную особу, но Моргана встретила с вежливой улыбкой. Слишком вежливой для вдовы, оставшейся без мужа по вине северян.

— Вы словно расцвели с нашей последней встречи, право слово, — почти пропел Морган, аккуратно опуская Мириам на землю. — Без вашей помощи мне довелось бы погибнуть в этих краях.

Услышав эти слова, Изет рассмеялась, чем безмерно удивила Мириам — та и не думала даже, что эта женщина способна вообще чему-то радоваться, а она, расхохотавшись, и вправду похорошела. И стало вдруг очевидно, что она моложе, чем можно было предположить.

— Чем же я могу спасти вас в этот раз, милорд? — спросила она.

— Своей заботой, вниманием и кровом, — ответил он, поглядывая на нее с мягкой улыбкой. — Мы не сможем остаться и на ночь — нас отчаянно зовет дорога, но попрошу вас помочь юной леди с подготовкой к нашему долгому пути, пока я пополню наши запасы.

Мириам, не сообразив о ком говорит Морган, оглянулась по сторонам в поисках той самой леди, но, разумеется, никого кроме себя и Изет во дворе таверны не обнаружила. Она не думала, что когда-нибудь кто-то назовет ее подобным образом, особенно в тот момент, когда от нее отчаянно разило Башней Стонов.

— Все, что заблагорассудится, милорд, — ответила женщина, наконец-то обратив взор на Мириам.

Морган вежливо поклонился вдове и снова натянул поводья, направляясь прочь со двора.

— Мне кажется, что я видела тебя много раз на городском рынке, — заговорила Изет, но Мириам не могла отвести взгляда от северного лорда. Он оставил ее. Вот так просто на поруки трактирщице. И он был уверен, что город они покинут вместе, не позднее заката.

— Вы думаете, что можете все решить? — закричала она.

Морган в изумлении заставил коня остановиться и посмотрел на нее, слово на глупого ребенка.

— Да, могу, — равнодушно ответил он. Мириам его ледяное благородное спокойствие все больше выводило из себя. Она не умела говорить с теми, кого предпочитала грабить.

— Я никуда не отправлюсь с вами! — яростно заявила она, делая несколько шагов ему навстречу. — Почему вы так уверены в обратном?

— Твой друг уверен. Он уверен, что ты разумное дитя, и выберешь жизнь. Но я не стал бы утверждать.

— Я хочу, чтобы он сказал мне об этом! Я не обязана верить вам!

— Я могу утверждать, что тебе была предначертана иная судьба. Твой труп уже должен был висеть на городской стене. Не заставляй меня жалеть о том, что этого не случилось.

Изет вдруг стиснула неперевязанную руку Мириам, нагнав ее, и силой потянула за собой. Она провела ее по пустому двору, по такой же пустой таверне и завела в безлюдную комнату.

— Милочка, лорд Бранд хороший человек, — заявила трактирщица, обжигая ее презрительным взглядом. — А ты просто глупая и неблагодарная уличная оборванка!

— Ты так говоришь, потому что он платит тебе золотом за постой? — Мириам понимала, что должна умерить свой нрав. Ее тело жаждало покоя и исцеления, но разум не переставал бороться за выживание любой ценой. Слова сыпались из нее, слово стрелы с небес на поле боя.

Изет собиралась было ударить ее по лицу, но вовремя остановила себя.

— Ты очень устала, милочка, — проговорила она. — Я подготовлю ванну и помогу смыть всю грязь и кровь. Может быть, ты даже сможешь уснуть, ожидая лорда. Постели в моей таверне такие мягкие, лучше, чем гниющая солома в башне.

Изет уходя заперла за собой двери, но Мириам уже было все равно. Она словно привыкла быть взаперти. Только оказавшись в одиночестве, она оглядела комнату, и тут же пожалела, что ей не остаться в этом месте ночью. Так уютно ей было только в доме Реми, лучшего она никогда не знала. Кровать, сундук в углу, массивный стол и свечи. Ей не хотелось выходить за порог. Она мечтала прикоснуться к простыням, но не посмела. Вместо этого она, словно уличный пес, устроилась на пороге, где, возвратившись и застала ее вдова.

Тогда Мириам сражалась со сном на ходу. Ее терзали ноющие раны, и все, чего она хотела — это поскорее забыться. Изет поддерживала ее под руку, и вела за собой по коридорам. Таверна пустовала. На кухне они застали за стряпней двух девушек, высоких и черноволосых, как и сама хозяйка. Увидев гостью, те замолчали и быстро отвели взгляд.

У кадки с водой, укутанной мягким паром, Мириам немного пришла в себя, ей даже хватило сил смутиться, когда Изет стянула с нее грязные лохмотья и повязки.

— Я сожгу их на заднем дворе, — предупредила она, — Думаю, что ты достаточно рослая. В дорогу отправишься в одежде моего сына.

— У тебя есть сын? — удивилась Мириам, погружаясь в воду по самые плечи. Она не помнила детей трактирщицы. А мальчишку, будь он хоть чуть так красив, как мать, запомнила бы наверняка.

— Был, — ответила Изет, — Он сражался с северянами и вряд ли когда-нибудь вернется домой.

Мириам, пораженная ее словами, не смогла промолчать. Страх говорил внутри нее, пускай она боялась скорее по привычке.

— Ты впустила одного из них под крышу, где он жил, поишь и кормишь его, знаешь, когда он оправляется ко сну…

— К чему ты говоришь мне об этом, милочка? — трактирщица растирала ее руки, избавляя от грязи, пота и крови ее светлую кожу, то и дело выливала на нее кувшин теплой воды. Она быстро окрашивалась в красный.

— Тебе ни разу не хотелось его убить?

— Не он вонзал меч в сердце моего сына. Если каждый из нас будет преисполнен мести, то войне не будет конца. Он потомок дома Бранд. Если бы ты была менее невежественна, то это сказало бы тебе о многом. Меньше всего он желает войны. Как и я. Как и ты.

Изет вдруг дотронулась до волос Мириам. Она погладила ее по голове нежно, как мать утешает ребенка. Девчонка отстранилась, когда к ее горлу снова подступили слезы. Чужая жалость сделала ее слабой и маленькой. Она совсем не знала ласки, и случайное прикосновение едва знакомой женщины уничтожило всю ее спесь. Больше они не перекинулись ни словом.

Хозяйка таверны отдала Мириам старую льняную одежду сына и стоптанные башмаки, собрала ее волосы в тугую косу и усадила за стол, и оставила ее одну. Мириам набросилась на еду, ела так жадно, как только ей позволяла раненая ладонь.

Пресная каша, остатки сыра и молоко вернули ей силы. Там, сидя в таверне, она вдруг поняла, что жива, и в то же время мертва. Прежняя жизнь для нее оборвалась на мосту, где она ожидала казни. Ей нестерпимо хотелось сбежать и найти Реми. Они бы исчезли из города вместе, и никто никогда не нашел бы их. Но Морган вернулся слишком быстро, раньше, чем Мириам успела расправиться с голодом, и придумать как ей выжить одной в городе, где каждый желал ее смерти.

Заслышав издали незнакомые стремительные шаги, она схватила тупой нож для сыра, но даже не успела выскочить из-за стола — Морган ворвался в комнату как вихрь, увидел перед собой девчонку, готовую наброситься на любого чужака, и засмеялся.

— Воистину гневное создание! — проговорил он, — Ты верно вздумала защекотать им кого-то до смерти! Уж не меня ли?

Мириам думала рассердиться, но заметила, что смеется северянин на удивление замечательно, что никак не вязалось с его холодной внешностью. Он присел за стол напротив нее, и, не спрашивая дозволения, притянул ее израненную руку к себе, чтобы как следует рассмотреть. Глядя на то, как он склонился над раной, Мириам подумала, что может огреть беспечного лорда по голове крынкой с остатками молока, а затем улизнуть, но что-то ее остановило. А тот и не думал опасаться, а только цокнул неодобрительно языком, и полез в сумку, висевшую на поясе. Маленький темный бутылек мелькнул в его руках.

— Что ты знаешь о Дагмере, Мириам? — он в первый раз назвал ее по имени. От его пристального взгляда ей снова стало не по себе — его глаза были темными и колючими — в них отражалась буря, способная уничтожить весь мир. Но теперь ее это не испугало, а скорее наоборот. Если бы он не держал ее руку, она бы убежала подальше от этой комнаты, чтобы не выказать свое смущение.

— Будет больно, — предупредил Морган, так и не дождавшись ответа в то время, как краска заливала ее лицо.

— Больнее уже не будет, — выдохнула Мириам.

Северный лорд открыл бутылек и плеснул что-то едкое прямо на ее раскрытую рану. Если бы он не держал ее за руку, она лишилась бы чувств, и осталась бы лежать на полу в этой чужой комнате.

— О, небеса! — закричала Мириам, как только вновь смогла говорить, — Создатель послал тебя, чтобы ты пытал меня!

Морган невозмутимо достал из сумки чистые повязки, и принялся накладывать их на ее ладонь.

— Я затяну потуже, чтобы ты никогда не забывала об этом, — ответил он, — Так что ты знаешь о Дагмере, Мириам?

— Что это было?! — сквозь всхлипы проговорила она, чувствуя, как миллионы игл вонзаются в ее руку. Дернувшись, она не дала Моргану закончить перевязку, думая, что его снадобье разъело ее кости. И не поверила глазам — от глубокой раны, нанесенной его клинком, почти не осталось и следа, словно ее и не было. От удивления она затихла. Собственный дар ей показался более реальным, чем это исцеление.

— Я знаю о Дагмере только что его невозможно покорить, — проговорила она шепотом, — Какую войну можно вести с тем, кто не помнит ран?

За городом. Мецца, Руаль

Больное плечо больше не тревожило Мириам. Ее совсем покинула боль. Морган позаботился даже об ее рассеченном лбе. В чужой одежде и исцеленная она почувствовала себя другой, незнакомой прежде. Было стыдно в этом признаться, но северянин больше не представлялся ей кровожадным убийцей. Впрочем, до конца она ему не верила, как и он ей — он признался, что умышленно не раздобыл для нее кобылу, чтобы не соблазнять на побег. Мириам была даже рада этому — сама бы она ни за что не справилась с поводьями — животные очень часто боялись ее.

Пока они ехали по пыльной дороге, Морган расспрашивал ее о жизни в Мецце и Реми. Он рассказал, что юноша отыскал его у контрабандистов в ту же ночь, когда она была схвачена стражей. И одному только Создателю известно, как ему это удалось — Морган переправлялся из-за моря после Призыва, закончившегося смертью ведьмы — он изобличил женщину, призвавшую его, в запретной магии, и та была сожжена. С рассветом он бы снова отправился в путь, но этого не случилось — он не мог не поверить Реми, и допустить новую расправу.

— Славный парень этот твой друг. Жаль, что не маг, — заключил он, и отчего-то стал пристальнее вглядываться вдаль.

Дорога была окружена деревьями, усыпанными белыми цветами, дарящими приятный пьяняще сладкий аромат. Они росли так близко друг к другу, что Мириам не могла угадать во что именно вглядывается Морган, впервые за весь путь бросивший свои расспросы. Наконец, он показал куда-то рукой, и, приглядевшись, Мириам выскользнула из седла, а затем рухнула на землю как тюк с товаром в порту.

У развилки, стоял человек пропахший морем, с волосами, выгоревшими на солнце. И сердце ее заколотилось от неудержимой радости. Она вскочила, со всех сих побежала к нему, и чуть не сбила с ног. Реми смеялся, заключив ее в объятия.

— Я знала! Знала, что ты придешь за мной! — повторяла Мириам все громче и громче.

Он обнял ее еще крепче.

— Ты говорила, что не станешь держать зла. Я обещал, что ты будешь жить. И я сдержал слово, верно, цветочек?..

Он никогда раньше не называл ее так ласково. Мириам рассмеялась, не дослушав, но уже не понимая, отчего Реми вдруг так помрачнел.

— Но я давал еще одно обещание. Тому северянину, что спас тебя. Он был добр и дал нам попрощаться. Когда-нибудь бы поблагодаришь его за это.

Мириам смотрела на Реми в недоумении широко распахнутыми глазами. Он все еще держал ее за руку, склонил голову, и не смел взглянуть на нее. Каждое слово было тяжелее, чем самый неподъемный груз. На его плече висела дорожная сумка, только в этот раз она понимала, что он готовился отправиться в путь без нее.

Она обернулась. Морган не спешился, зная, что это прощание не станет долгим, как и все, что он видел ранее.

— Ты поедешь с ним, — тихо говорил Реми, — Будешь жить среди себе подобных. Перестанешь бояться и прятаться. У тебя всегда будет тепло и кров, и мне от этого радостно. А я ухожу. Если останусь, меня убьют. Вот как все сложилось, цветочек…

Он был обут в те самые стоптанные башмаки, что так не давали покоя Мириам. Но теперь она видела их, словно дымку тумана. Как и его опечаленное лицо, опущенные плечи, загрубевшие от тяжелой работы руки. Даже волосы, так полюбившиеся солнцу, перестали быть для нее такими яркими. Он стоял перед ней как видение. И она не была уверена, что это не неведомое ей колдовство Моргана.

— Что ты будешь делать теперь? Совсем один. Куда отправишься? — также тихо спросила Мириам, все же цепляясь за призрака, напоминающего ее друга.

В ответ он только растеряно помотал головой.

— Мы должны уйти вместе, Реми! Я хочу уйти с тобой! — затараторила она, понимая к чему привела эта встреча. — О, Создатель! Это все случилось из-за меня! Я просто хотела украсть это проклятое золото, и уйти из Меццы! Ты мне веришь? О, посмотри же на меня наконец, Реми!

Мириам схватила юношу за плечи, отчаянно пытаясь зацепиться за его взгляд. Но она отступила на шаг назад, разглядев в них злость и отчаяние. И страх.

— Я не знаю, что страшнее в тебе: твой проклятый дар, или твоя слепая верность себе, — процедил он холодно, — Ты маг. И должна жить среди магов.

Слова Реми были грубо резали остатки ее надежды, но он все еще держал ее за руку.

— Мне там не место, — едва дыша заупрямилась Мириам.

— Довольно, — он прервал ее, выпустив из своей ладони ее пальцы, — Я обещал, лорду Бранду, что ты отправишься с ним. Я простой болван, а вот ты… Думаю, что ты очень пригодишься там, в этом вольном городе магов. Так что проваливай!

Он говорил холодно, небрежно, стараясь казаться безразличным, чтобы только она не ластилась к нему как кошка. Чем дольше они стояли напротив друг друга в этом саду деревьев, усыпанных белыми цветами, тем горше была разлука. Крепкие узлы всегда проще разрубить топором — так он рассудил.

— Я продал тебя, — наконец произнес он.

— Да, ты болван, — бросила ему в ответ Мириам, не в силах сдерживать накатившие слезы, и горько рассмеялась.

Так у нее получилось отвернуться. Она успела сделать несколько шагов к Моргану, прежде чем безумие цепкими и тяжелыми лапами схватило ее за горло. Она увидела, что тот ринулся к ней, словно почувствовав неладное. Он только пришпорил коня, а в ее ладонях уже заплясали красные огоньки.

— Ты еще не знаешь, что страшнее? — Мириам снова обернулась к Реми.

Теперь он безотрывно глядел на нее, увязшую в слепой ярости, но не смел двинуться с места. Раскаленный до бела пламенный шар сорвался с ее рук, и угодил чуть выше головы Реми. Оглушенный, он упал на землю. Ветви дерева, принявшего на себя гнев мага огня, затрещали и раскололись как пронзенные молнией.

Беды было бы не избежать, но Мириам тряхнуло, словно куклу. Что-то ударило ее, и она с недоумением уставилась на Моргана. Этот толчок, чем бы он ни был, в миг отрезвил ее. Она бросилась было на помощь Реми, но северный лорд подхватил ее, и рывком на ходу усадил в седло.

— Я же не убила его? Я не убила его?! — запричитала она, но Морган, пришпорил коня, желая быстрее покинуть этот сад.

— Непременно убила бы, глупая ты девчонка, — ответил ей Бранд, — И знай: я не покупал тебя! Это ложь. Я дал этому дураку денег, чтобы он начал другую жизнь. Не возомни, что ты для меня представляешь особую ценность!

— Так отпусти меня!

— Нет! — злобно гаркнул он, — Твой друг обещал тебе жизнь, но ты недостаточно умна, чтобы сохранить ее. Ты даже несообразительна настолько, чтобы понять, что он сделал для тебя! Была бы мальчишкой, оттаскал бы тебя за уши! Но этого было бы мало! Подумать только! Ты его чуть не прикончила! Чуть не поджарила! О, проклятье! Как жаль, что он не маг!

— Я чудовище, — тихо призналась Мириам, думая, что чуть не убила юношу, с которым так отчаянно хотела остаться рядом до конца жизни.

— Как и я, — раздраженно ответил ей Морган, — Знаю, что ты думаешь. Я Бранд. Мучитель с Севера. Волчья шкура. Так здесь еще называют северян? Вот только пока наша с тобой кровь красна, мы не такие уж и разные.

Едва только стемнело, когда они поднялись достаточно высоко над городом, когда Мириам, наконец, решилась обернуться назад. Вдали были видны порт и бесконечное море. Сама Мецца на мгновение показалась ей такой маленькой, похожей на расписную игрушку. Мириам хотелось подольше посмотреть на нее, чтобы запомнить такой, запечатлеть в памяти навсегда, но она не осмелилась просить.

До конца их долгого пути Морган предпочел сохранять суровое молчание.

Привет! Спасибо, что остаешься с моей историей. Я врываюсь в финал главы, чтобы пригласить тебя на мой тг-канал, где я размещаю иллюстрации, спойлеры и мемы: https://t.me/mira_dragovich. Буду рада каждому путнику!

Глава 9. Дух войны

Ранее. Королевский дворец, Дагмер

Перед королем Дагмера в зале Совета стоял его сын более гневный, чем обычно. Кулаки юноши были сжаты, глаза горели ненавистью еще большей, чем Аарон привык наблюдать. Рядом с ним — Морган, завязавший руки узлом на груди. Раскачиваясь с пятки на носок, он всем видом выказывал пренебрежение, но Аарон слишком хорошо его знал и чувствовал, как тот взволнован. Они пришли к нему вместе, и это уже предвещало грядущую бурю.

Оба ворвались в залу всего лишь через мгновение после того, как Стейн уселся перед Аароном с ворохом бумаг — его беспокоил возможный недостаток продовольствия для солдат, ведь их становилось все больше. Король готов был выслушать старосту, но их разговору уже было не суждено состояться. Кивком головы он пригласил Локхарта остаться за столом, потому что догадывался о сути неразрешимых противоречий, разделивших его брата и сына. В своем решении Аарон опасался предстать несправедливым. Он не мог судить беспристрастно. Не в этом споре. Сам Стейн на дух не переносил мальчишку, но на его честность король полагался не единожды.

— Я требую исключения, — громко провозгласил молодой Бранд, сверкая темными глазами.

Аарон тяжело вздохнул. Так было всегда. Гален никогда не просил — всегда требовал, словно родился с короной на голове, всегда говорил тоном, не предполагающим возможность неповиновения. Свет от факелов, развешанных по зале, освещал его молодое скуластое лицо, чертами явно напоминающее мать, но не имеющее ничего общего с отцом.

Стейн зашелестел бумагами, скручивая их в свертки. Хотя до этого момента он предпочитал хранить их иначе.

— Исключения? — Аарон встал и медленно подошел к сыну. Приглашать его присесть он не счел нужным — знал, что тот откажется. Когда-то давно он сам научил его усаживать просителей, особенно тех, что пребывали в недобром расположении духа, за стол. Многие из них, усевшись поудобнее, становились куда более мягче и податливее.

— Отец, — голос мальчишки стал тише, но был все таким же твердым. — Ты знаешь, что я говорю о семье Таррен.

Семья Таррен. Тиронский купец Рейнард с тугими от золота кошельками и его дочь, юная прелестница Эйра, звонкая как колокольчик девочка с детским личиком. Ее черные кудряшки со временем могла украсить изящная серебряная корона Дагмера. Она жила вместе с отцом во дворце всего лишь месяц, но этого было достаточно, чтобы Аарон принял достаточно интересное, неожиданное для себя решение — Эйра должна было стать принцессой, супругой Галена. Король, наученный собственным непростым опытом, зарекался в том, чтобы выбирать сыну невесту, но все же рискнул обратить его внимание на девочку Таррен.

Гален воспринял слова отца с неожиданным воодушевлением, и оно стало понятно далеко не сразу. Он оказался настроен не по годам решительно, но совсем не из-за того, что Эйра приглянулась его сердцу. Будучи расчетливым и хладнокровным, он легко разглядел выгоду. Семья Таррен — древний тиронский род своим благосостоянием способный потягаться с некоторыми королями, но приятнее всего были не деньги, а крепкие, незыблемые торговые связи. Для Дагмера выгода такого брака была очевидна. Дела в городе магов благодаря торговле легкими клинками, эликсирами, лечебными мазями и отварами шли неплохо, но не блестяще: местным купцам не хватало сноровки и фамилий, достаточно громких, чтобы одно лишь их упоминание заставляло монеты выпрыгивать из кошельков.

Впрочем, какие бы богатства не сулил городу этот брак, о нем уже стоило бы забыть. Морган с рассветом на первом же корабле отправится прямиком в Тирон. Ведь там, в одной из темниц томятся в ожидании Эйра и Рейнард, обвиненные в применении магии крови. Старший из Брандов заподозрил неладное, как только увидел купца, но эти подозрения были столь неочевидны, что ему пришлось их отбросить. Теперь же, когда ему пришло письмо с мольбой о помощи, он был окончательно уверен в чернокнижничестве семьи Таррен.

Эйре было всего двенадцать и Морган, сообщая королю весть об отъезде в Тирон, весьма скверно выражался в адрес Рейнарда, и иначе как отменным паскудством причастность девочки к темным делам отца не называл. Он понимал, что маг станет сулить ему златые горы в обмен на свободу, отчего бранился еще более неподобающе. Король не мог остановить поток бранных слов, распирающих брата, льющихся из него, подобно весеннему ручью со снежных гор. Он был вынужден их перетерпеть. Эти слова должны были высыпаться из Моргана, чтобы он принял наконец, что волен делать то, что должен. Аарон мог представить себе каких трудов ему стоила внешняя холодность.

— Если предположения Моргана будут верны, то он волен поступить так, как гласит Договор, — проговорил Аарон, поглядывая на брата.

— Я должен буду поступить так, как он гласит, — подчеркнул тот.

На мгновение в зале повисла гнетущая тишина. Стейн наконец-то закончил с бумагами и с интересом наблюдал за происходящим. Лицо Галена скривилось. Аарону было известно, что после разлуки сын не передал Эйре ни одной весточки — не так уж и беспокоила его судьба самой девушки. Его интересовало нечто иное.

— Ваш Договор — это малодушное лицемерие, — наконец отозвался Гален, процеживая каждое слово сквозь зубы.

Локхарт не сдержался и подошел ближе, встав рядом с Морганом. Король мысленно поблагодарил его, надеясь, что близость Стейна несколько охладит Галена, и заставит тщательнее выбирать слова.

— Сколько отступников сейчас под стенами города? Но разве не гуманнее было бы рубить им головы? Выставляя их из Дагмера, вы отказываете им в защите, отправляете на смерть, но большинство из них выживает…

— Довольно, — прервал его Аарон, не желая слушать обвинения юноши. — Просто скажи, чего ты хочешь, сын.

— Морган должен привезти семью Таррен в Дагмер, — выпалил он в ответ и стал еще бледнее, чем был.

— Ты не в себе, мальчик, — возмущенно хмыкнул Стейн, до этого момента сохранявший молчание.

— Никто из нас не знает, почему старому Таррену и Эйре понадобилась помощь Смотрителя. И если там, в Тироне, есть люди, которым эта семья причинила смерть, то они будут желать отмщения. Сделав исключение всего раз, Морган даст повод поставить под сомнение Договор и мир, заключеный твоим дедом, — медленно и вкрадчиво проговорил Аарон, чувствуя, разговор не кончится добром.

— Я не желаю объяснять тебе ничего, отец, раз ты сам ничего не видишь, — Гален говорил все тем же страшным тихим голосом. — Уселся здесь, в тепле, на большом дубовом стуле, довольствуясь гнилым миром и жалким клочком земли. Вы все, — он злобно взглянул на Стейна, вставшего рядом с Морганом, — довольствуетесь этим жалким клочком земли, пустив корни в принципах, напускном благородстве, и не видите дальше своего носа.

Все четверо, твое взрослых мужчин и один юный, теперь стояли очень близко и прекрасно видели каменные лица друг друга, не предполагающие никаких уступок или сочувствия.

Морган внимательно следил за каждым словом и движением племянника, и только в этот момент осознал, как быстро тот вырос. Быстрее, чем другие дети. Все во дворце прощали ему скверный характер. И Морган старался быть к нему особенно снисходительным, ведь их судьбы были чем-то похожи. Однако старший Бранд вырос в любви, пускай и данной не кровными родителями, младший — любовь отца отверг сознательно и жестоко.

— Великую битву при Ангерране выиграли не вы, а Кейрон! — кричал теперь этот озлобленный мальчик в лицо родному отцу. — Первым королем Дагмера должен был стать не ты, а Кейрон! Ты, Аарон Освободитель, променял величие на трон в самом маленьком и жалком королевстве, в то время как мог завоевать весь мир!

— Ты не знаешь войны, мальчишка, — Стейн бесцеремонно и резко прервал распаленного Галена. — И кровь ты видел только на собственных сбитых коленках. И даже в страшном сне тебе не виделась цена твоего спокойствия и благоденствия. Понятия ты не имеешь и о том, что Морган считает себя убийцей, помня лица тех, кто погиб в битве за Ангерран. Они сражались за то, чтобы ты, сопляк, мог называть себя магом и не бояться смерти на костре!

Гален даже не поморщился, не отвел взгляда — не сделал того, чего так ждал от него Аарон. Да, он словно родился на троне, собранном из боли, голода, страха и войны.

— Каким бы ни было решение Моргана, оно не обсуждается, — сухо проговорил король. — Если Рейнард и Эйра виновны, они будут преданы церковному суду.

Мальчик вдруг плюнул под ноги Аарону.

— Мне не нужен такой король. И такой отец мне не нужен, — в его тихом голосе звенело презрение.

Он собирался было развернуться и покинуть залу, но тяжелый кулак Моргана остановил его. Удар был резок, и Гален не удержался на ногах — отлетел к каменной резной колонне и крепко ударился затылком. Не понимая, что произошло, он тряхнул головой и приложил дрожащие пальцы к разбитым губам. На серый дублет упали несколько капель крови.

— Мне не нужен такой король, — повторил он с трудом вставая на ноги.

Губы плохо слушались его. Рот заливало кровью, глаза — слезами. Не от обиды, конечно, нет — от боли. Но сквозь пелену он видел бесстрастное лицо Аарона. Морган потирал костяшки пальцев и наблюдал за ним исподлобья.

— Я отказываюсь от тебя, Аарон Освободитель, загнавший великих магов в заточение за каменные стены! Отрекаюсь от тебя, отец, пока могу вырваться на свободу! Но, клянусь, я заберу принадлежащее мне по праву и то, что по праву ваше.

— Не о чем говорить! Хочет идти — пусть проваливает, — сухо проговорил Стейн.

Впрочем, это было лишним — Гален направился прочь, вовсе не дожидаясь королевского дозволения.

Аарон шумно выдохнул, как только захлопнулась дверь. Он медленно вернулся за стол, сел, откинулся на спинку дубового стула и растер ладонями уставшие глаза.

— Всем хорош наш король, только не дитями своими и бабами, — горько усмехнулся Стейн, когда молчание стало невыносимым. Он произнес слова, которые сам часто слышал на улицах города.

— Я воспитал себе врага, — тихо проговорил Аарон. — Этот мальчишка — сама смерть. Все, кто клял меня и желал мне зла, преуспели в своих чаяниях. Должно быть, я слишком много убивал, и Создатель наказал меня, послав это воплощение войны в мой род.

— Мы его воспитали, брат. Не ты один, — вкрадчиво проговорил Морган, усаживаясь рядом.

— Прикажите запереть все двери и ворота замка. И глаз с него не спускать.

Стейн хотел было передать слова короля стражникам, но вдруг почувствовать ярость. Он, как и любой маг, владеющий огнем, был страшно вспыльчив, и если уж гневался, то особенно разрушительно. Это было на руку в бою, но при дворе доставляло одни лишь неприятности. Если бы он не вырос вместе с Брандами, то давно оказался бы выставлен из города, сохранив жизнь только потому, что в Дагмере не было никогда ни виселицы, ни плахи.

— Ты даже не видишь, что замышлял твой сын, мечтая о прелестной Эйре, — гнев вырывался из него, словно из кипящего котла. — Уступками и мягкостью ты пытался купить его любовь. Ты, именно ты, Аарон, не объяснил, что его королевская кровь — не обещает ему жизни без отказа. Ты дозволял ему все, словно этими дозволениями мог вернуть ему мать!

Локхарт оперся широкими ладонями на стол, ожидая, что король жестом остановит его, попросит замолчать, но он не делал этого. Его лицо теперь казалось изможденным. Он то и дело растирал лоб, мучаясь от невыносимой головной боли, но не требовал тишины. Аарон знал, Стейн не станет его жалеть — будет груб, но честен, что отрезвит и позволит собрать разметавшиеся мысли. Он, воспитывающий целую ораву ребятни, как никто другой мог говорить и мог судить его как отца.

— Ты не видишь не оттого, что глуп, как он, безусловно, считает, а потому что не ждешь от него самого плохого. Веришь, что в глубине своей темной души твой сын сохранил в себе нечто хорошее. Надеешься, что он еще мал, и перерастет жажду смерти. Но, гром меня разрази, это не так! Что выросло, то выросло — оборотень в вашей волчьей стае. Ты слышал, что за речи он говорит? Величие, земля, весь мир… Твой паскудствующий отпрыск мечтал о тирронском табаке. Вот и вся любовь к прелестнице Эйре!

Рейнард в самом деле был исключением — под строжайшим контролем он вывозил табак из Тирона. В Дагмере его использовали целители для мазей и микстур, способных притупить боль и заживить раны. Попав не в те руки, он превращался в дурман, особенно опасный для магов. Под его действием было легко потерять контроль, отчего дар становился разрушительнее, а сам маг мог выйти за пределы собственных сил.

— Гален, по правде сказать, не самый способный, — продолжал Стейн. — Даже моя дочь справится с ним без труда, не говоря уж о малышке Мириам — та прихлопнет его и не заметит, что случилось. Но он жаждет величия. Единственное, чем одарил его Создатель — это изворотливый ум. Заполучив Эйру, он хотел добраться до товаров Рейнарда. Вот, что она значила для него. И прости меня, мой король, сердечно, но я не верю, что этот паскуда — твой сын.

Закончив, Локхарт задыхался от вплеснувшихся слов. Он склонил голову перед королем, не желая смотреть в его пытливые глаза. Он ждал бури, но голос Аарона оказался неожиданно мягким, даже сочувствующим.

— Стейн, твой ум не менее живой, чем тот, которым Создатель наделил моего сына, — вкрадчиво проговорил король. — Ты бы не стал напрасно клеветать на него, но что заставило тебя говорить о табаке? Это не единственный товар семьи Таррен.

— Он, — Стейн неожиданно указал на Моргана и криво усмехнулся, — все правильно сделал, но этого слишком мало, чтобы вытрясти из мальчишки всю дурь.

Старший из Брандов все рассматривал сбитые костяшки пальцев и молчал. Аарон многозначительно взглянул на брата, догадавшись, что тот тоже мог знать о планах Галена.

— Откуда вы оба знали о порошке? — теперь уже король заговорил иначе, голосом правителя Дагмера, звучащим очень редко, пока они оставались втроем.

— Давайте пригласим сюда Мири, — Стейн всплеснул руками и грубо выругался. — Морган достаточно хорошо научил девчонку выносить подобных ублюдков. Они платят ей за это своими секретами. Я ведь могу спокойно говорить, что он ублюдок? Ведь он отказался от тебя, Аарон!

— Не припомню, чтобы раньше тебе требовалось мое дозволение, — нарочито равнодушно отозвался король.

— Не нужно беспокоить девушку, — Морган нехотя ввязался в разговор. — Гален расспрашивал ее про порошок. А она… Она южанка. И долго жила в порту. И видела магов, не мысляших себя без этой дряни. Он об этом знал, и именно поэтому расспрашивал.

— И она единственная девушка, способная с ним говорить, — продолжил за него Аарон. — Вы оба знали об этом и молчали.

— Не один ты не заметил, как вырос твой сын, как стал плевать тебе под ноги и проклинать дом, где вырос, — буркнул Локхарт.

— Только Мириам восприняла его слова серьезно, Аарон, — попытался оправдаться Морган. — Оттого и рассказала мне, а когда я ее не услышал, рассказала Стейну.

— Достаточно! Я принял решение, — король нахмурился, сжал пальцами гудящие виски. — Не нужно никакой охраны. Пусть Гален будет волен в своих решениях. Вы говорите, что он вырос. Слова его опасны, но для меня он мальчик, заигравшийся и обделенный мудростью. Я не желаю, чтобы трон достался ему после моей смерти. И вы оба должны поклясться, что моя воля будет исполнена.

— Я клянусь, — не раздумывая бросил Стейн.

— Хочешь, чтобы я служил тебе и после того, как ты умрешь? — хмыкнул Морган, искривив губы в подобии улыбки. — Никогда мне не будет от тебя покоя!

Аарон не усмехнулся в ответ, только выжидающе смотрел на брата.

— Клянусь, — сдался Морган. — У короля Аарона есть только один наследник. И другого отныне не существует.

Королевский дворец, Дагмер

Мириам закончила собирать дорожный мешок. Там было не так много одежды, а забитым до отказа он выглядел из-за эликсиров и кое-какой еды, врученной ей чрезмерно заботливой кухаркой. Надоедливой квочкой та тряслась над девушкой и всякий раз, когда она собиралась в дорогу — вручала ей вонючие сыры из козьего молока и хлеб, а он успел высыхать еще до того, как она покидала Дагмер.

Забив сумку, Мириам привела в порядок себя. Белая льняная блуза была застегнута до самой крайней пуговицы, как и накинутый сверху жилет. Маленький кинжал с янтарем, рассыпанным по рукояти, выкованный для нее самим Стейном Локхартом, привычно спрятался за голенище зашнурованного сапожка, а короткий кнут — за широкий кожаный пояс. Свою гордость — густые рыжие волосы, ниспадающие до самой талии — она тщательно, прядка к прядке собрала на затылке. Впрочем, тщетно — они были своенравны, как и их обладательница.

Она была взволнована — ее ждал долгий путь, и преодолеть его предстояло по морю на торговом корабле, что еще не вошло для нее в привычку. Приятнее было путешествовать в седле, верхом на черной лошадке с пятнышком в виде белой звездочки на лбу — Мириам ее любила, а та отвечала ей взаимностью. Вместе они преодолели уже много лесов, гор и равнин, но в Тиррон добираться было не так просто. С тех пор как девушка на одном из занятий в присутствии наставницы опалила брови наглому мальчишке, ее обычное обучение закончилось, как завершилось и ее безвылазное пребывание в Дагмере. Неизвестно, чем обернулась бы выходка Мириам, если бы Морган не вызвался спасти ее от Священного караула — она стала жить во дворце рядом с ним быстрее, чем у опаленного наглеца отрасли новые брови.

Только появившись в городе руалийка боялась, что ее происхождение испортит ей жизнь, но южан в Дагмере было предостаточно. Неприятности, как и прежде, девушке доставлял только собственный характер. Все говорили, что она совсем задрала нос, как только на ее шее появился медальон с заговоренными травами, почти как тот, что носил и Морган Бранд. Его ничем необъяснимое расположение вызывало особую зависть, в частности, юных и не очень девушек, а те, кто не завидовал, одаривали Мириам многозначительными взглядами и хихикали, как только он оказывался рядом. Сама же Мириам игнорировала все смешки и намеки будучи уверенной, что заслужила внимание лорда Бранда исключительными способностями. Он, вручив ей медальон, Звездочку и защиту от Священного Караула, начал делиться своим ремеслом.

Впервые услышав скверну, она доставила Моргану хлопот — лишилась чувств, и пришла в себя только со следующим рассветом. Затем ходила бледная как смерть, пока они не вернулись домой. Тогда ее заметил и Стейн Локхарт. До близкого знакомства ним она и не подозревала об истинной силе своего дара. Морган был скуп на похвалу, но у Стейна, владеющего магией Огня, ее способности вызывали восхищение такое, что однажды он выковал для нее клинок удивительной красоты и смертоносности. Тот был создан воистину филигранно, был легким как перышко, а резная рукоять лежала в руке безупречно, становясь ее продолжением. Стейн вспоминал юность, проведенную в кузнице редко, но если брался за дело, то только впечатленный чьей-то силой. Мириам носила кинжал, подаренный им, как и положено — с гордостью, его присутствие в ножнах с тех пор дарило ей спокойствие и уверенность. Но не в этот раз.

Она чуть помедлила, присев на край широкой застеленной льняным покрывалом кровати, окинула взглядом выбеленные стены своей простой комнаты, зажмурилась. Побороть волнение перед дорогой было непросто. Ноги стали тяжелыми, словно налились свинцом.

— Он ждет, — сказала она громко, но обращалась только к себе. Затем шумно выдохнула, схватив дорожный мешок, в два шага оказалась у двери и больше не оборачивалась.

Ее комната располагалась в галерее, нависшей над внутренним садиком дворца. Покои Моргана находились по соседству, но его там давно не было. Мириам немного перегнулась через балюстраду — он часто ждал ее внизу у скромного фонтана, окруженного кустами роз, но не сегодня. Там не было никого кроме пары певчих птичек, щебечущих в клетке.

Укорив себя в нерасторопности, девушка быстрым шагом направилась к лестнице. Ступени были очень широкими и завивались резким винтом. По обыкновению она предпочитала быстро перепрыгивать с одной ступени на другую, и потому неслась вниз как комета. Рано или поздно такое бы случилось — она не услышала чужих шагов, и чуть было не снесла с ног поднимающегося по ступеням мужчину. Оба должны были кубарем слететь вниз, но тот схватил ее за локти и удержался на ногах. Мириам едва не вскрикнула от неожиданности, но сдержалась. Первым, что она увидела из-за разницы в росте стал заляпанный кровью дублет.

— Попалась, — тихо хмыкнул мужчина.

Этот голос девушка была способна узнать из множества других. Он принадлежал еще не мужчине, но юноше, которого она предпочитала не бояться, однако всегда сохраняла бдительность.

Мириам вскинула голову, собралась было отругать его, но не посмела.

— Гален, — выдохнула она его имя. — Тебя лошадь лягнула?

Ей, конечно же, было известно, что произошло накануне в зале Совета, но она не смогла подавить в себе сочувствие — принц выглядел пугающе. Его губы были разбиты, и все лицо отливало болезненной синевой.

Она быстро высвободилась из его рук, скинула с плеча дорожный мешок и уселась на ступеньки. Гален опустился рядом.

Он был преисполнен злости. С первого дня их знакомства, она понимала это. Однако, Морган рассказывал ей, что так было не всегда, что когда-то он был совершенно обычным мальчиком.

«Ну и что? — говорила Мириам сама себе всякий раз, вспоминая историю Галена. — Моя мать бросила меня в канаве, где я должна была умереть. Но я не такая, как он. И никогда не буду.»

Она развязала узел. Из мешка тут же выпал гребень, которым она по вечерам расчесывала волосы. Гален поднял его и принялся рассматривать вырезанный в дереве замысловатый узор. Девушка не отвлекалась. Перерыв мешок, она вытащила из него небольшой бутылек.

— Ты не убежала от меня, — снова хмыкнул он. — Думаешь, я не знаю, к кому ты так спешишь? Не боишься?

— Держи! — грозно приказала она, протягивая ему эликсир. — Приведи себя в порядок. На тебя страшно смотреть. За длинный язык проучен ты, а больно мне!

Гален оперся о коленку девушки и бережно уложил выроненный гребень в раскрытый мешок.

— Держи! — повторила она и сдула прядку волос, упавшую ей на лицо.

Он внимательно посмотрел на нее и, словно убедившись, что она совсем не боится, уставился в пол.

— Я думал, что он попытается меня остановить, — вдруг заговорил он про отца, и голос его дрожал. — Думал, что он выставит стражу. А потому я всю ночь шатался по замку. Всю ночь, Мириам, но меня будто бы больше и нет здесь.

Девушка все еще держала бутылек на раскрытой ладони. Гален дотронулся до ее руки и заставил сжать пальцы, словно не понимая, что стекло вот-вот треснет, и поранит ее.

— Дурак, — буркнула она.

— Значит, ты отправишься с ним? — спросил он все еще держа ее.

— Что ты хочешь услышать в ответ? — спросила она спокойно, даже с вызовом.

— Мне здесь не место, как и тебе, — Гален наконец отпустил ее. — Я хочу, чтобы ты ушла со мной.

Мириам расхохоталась от дерзкой самоуверенности юноши, но почувствовала себя польщенной.

На самом деле, он не был ее близким другом. Все его разговоры только и были, что о войне. А она видела в этом лишь мальчишество — знала, что Гален рос во дворце, словно роза в саду, и его мир был еще меньше ее собственного. Она принимала, что жестокость свойственна и ей, но не желала упиваться этим.

На мгновение она отругала себя за смех, приготовившись к тому, что вот-вот стекло захрустит в ее ладони, но Гален отпустил ее руку.

— Когда ты вернешься, меня здесь не будет, — пообещал он, пытаясь разглядеть на ее лице хоть тень сомнения. — Но я вернусь, когда тому придет время, и попрошу тебя вновь встать на мою сторону. Только тогда, ручаюсь, ты крепко задумаешься.

— Приведи себя в порядок. Дождись утра. Иди к отцу. Падай на колени и целуй его сапоги. Ползай в ногах как пес и проси прощения. И оставайся, Гален. Мир снаружи тебя не ждет, — Мириам протараторила эти слова, и оставила эликсир на ступеньках. — Что ж, прощай.

Отряхнувшись, она вновь закинула мешок за плечо и успела сделать пару шагов, прежде чем принц окликнул ее, и ему сложно было не повиноваться. Она остановилась, стукнув каблучками, но не обернулась.

— Я пообещал Моргану, что со временем отберу у него все самое дорогое, — почти прошептал Гален. — Я хочу, чтобы ты это знала, Мириам. И всегда помнила об этом. Всегда.

И бутылек с эликсиром глухо затрещал под подошвой его сапог.

Побережье, Дагмер

Галька шумно трещала под их ногами. Наконец они были вдвоем. Мириам отыскала Моргана уже за городским стенами. Она не решалась предположить сколько времени он провел у сигнальных башен, но выглядел он таким помятым, будто и не спал вовсе. Он не упрекнул ее за промедление, но блуждал мыслями где-то глубоко в себе, да поеживался на холодном ветру, стискивая на шее ворот плаща.

Весеннее солнце только выползло из-за горизонта, но Мириам уже улыбалась, подставляя лицо его робким лучам. Она присела, подняла с земли замысловатую раковину, отливающую перламутром, и решив оставить ее себе, бросила в карман жилета.

— Что ты думаешь о семье Таррен? — спросил вдруг Морган, выбирая из черных волос сосновые иголки. К причалу они шли через лес, думая сократить путь.

— Когда они гостили в Дагмере, я еще не могла расслышать в них скверны, — ответила девушка, обернувшись. — Я помню, что оба были очень милы. Но сейчас я не хочу думать ни о каких Тарренах. Ты любишь меня обвинять в излишней беззаботности. Так вот, сегодня утро, когда я хочу себе это позволить.

О встрече с Галеном Мириам не рассказала ничего. Утаила по неведомой причине, решив так, едва увидев Моргана. Он казался крайне задумчивым, и она предпочитала не выискивать тому причины, не влезать в его мысли, чтобы не наткнуться на неприятности.

Морган ухмыльнулся, глядя на нее. Даже эта неловкая натянутая улыбка преобразило его лицо. На шрам, исказивший его черты, Мириам давно не обращала никакого внимания.

— Там! Еще одна. Смотри, — он указал девушке на створку раковины, а когда та растерялась, сам поднял ее и оттряхнул от мелкой гальки.

Морган выпрямился, поправил двуручный с большой изогнутой гардой меч, устроившийся в ножнах за спиной, и протянул спутнице найденную ракушку.

— Кто надоумил тебя, что я обвиняю? Ты можешь позволить себе беззаботность, а я лишь восхищен ею. Мне были только интересны твои мысли. Зная тебя, я уверен, что ты задумывалась над судьбой Эйры.

Мириам поморщилась с воистину детской непосредственностью, отправила очередную ракушку в карман жилета и ничего не ответила.

Море было спокойным, как горное озеро, чему радовались оба. На берегу их ждала весельная лодка, а на выходе из гавани — небольшое торговое судно, следующее в Тирон.

— Повремени, — приказал Морган, неожиданно прибавивший шаг. Галька под его ногами зашелестела еще громче.

Мириам удивленно уставилась ему вслед, но вскоре разглядела недалеко от лодки женщину в карминовой накидке. И разозлилась.

— Снова она, — пробубнила девушка под нос и направилась к берегу кидать камушки в море. Это занятие она сочла более достойным, чем подглядывание за Морганом.

Мысленно она называла ее только эта женщина, и никогда по имени, зная, что ее зовут Гаудана. Девушку возмущало то упорство, с которым эта северянка осаждала приглянувшегося ей мужчину. Это было вовсе неподобающе.

— Вот дрянь! — злобно ругнулась Мириам, искоса наблюдая за ней.

Гаудана не отличалась выдающейся красотой. Было что-то необъяснимо дикое в ее лице, выдающее лесную ведьму, пусть и укутанную в дорогие одежды. Ее черные волосы всегда были слегка растрепаны, губы тонки, а глаза, огромные и серые, казались холодными и колючими как вьюга — такой видела ее Мириам, предпочитая не замечать достоинств. Она знала о Гаудане не очень много. Слышала, что та в свое время была фрейлиной при первой королеве Дагмера, вторая же, не взлюбила ее, и стремительно отправила замуж за богача. Он впрочем, в скором времени скончался. И вряд ли вдова сожалела, ведь увивалась за Морганом как назойливая муха с завидной и неприличной настойчивостью. Он же не разделял симпатии, но Мириам никогда не видела, чтобы он обошелся с ней грубо или же высказался недостойно.

— Танцуй, Мири! Танцуй!

Девушка укрылась от подступающего гнева за воспоминанием, за голосом Моргана, за ночью, пропитанной запахом костра, леса и неизвестных ей цветов. Именно тогда она приняла то, что до последнего отрицала — ее сердце поддалось слабости, стало мягким и послушным, но только для мужчины, которого она не была достойна. Она влюбилась в него в одной из южных деревенек, где пришлось остановиться на постой. Тогда языки костров разрезали мглу, от смеха и музыки весь мир ходил ходуном. Там, среди хмельных людей в венках из белых цветов, их не знал никто и они сами забыли о том, кто они есть.

— Танцуй, Мири! — кричал ей Бранд, сквозь звуки лютни, флейты и барабана. — Танцуй!

Мириам услышала бы его слова, даже облаченными в шепот. Она кружилась в танце и искрах от костра как обезумевшая, закрывала глаза, отдаваясь ритму и жару.

— Эхэй! — вскрикнули девушки, подбросившие в огонь ветви сухого можжевельника.

— Эхэй! — вторил весь танцующий мир, когда музыка вдруг затихла.

Огонь разгорелся с новой силой. Пронзительно громко заверещал сотрясаемый бубен. Мириам на мгновение остановилась и вгляделась в Моргана сквозь пламя. Он сидел совсем рядом с музыкантами, на земле, прислонившись к колесу тяжелой телеги, и изредка прикладывался к фляге. Мириам в своей пыльной, сшитой на мужской лад одежде, не виделась себе прекрасной лесной нимфой, но он смотрел на нее безотрывно, отчего сердце колотилось громче, чем стучали барабаны.

«Да кто я такая? — все еще думала Мириам, удерживая белый венок на голове. — Кто я такая, чтобы посметь даже просто думать о нем?».

— Как бы ты поступила, помня, что можешь потерять свою жизнь в любой момент? — любил спрашивать Морган, угадывая ее сомнения. В ответ она только задирала нос, ведь представить себе не могла зло, способное одолеть их. Он смог научить ее многому, но только не страху.

«Если завтра я умру, то позволю себе в эту ночь забыть о том, кто я».

Мириам закружилась вновь и уставилась в темное небо, где вопреки огненному зареву, сверкали россыпи звезд. Все вокруг плыло и пело. И только один взгляд пьянил ее больше, чем эта ночь.

Кто-то снова подбросил в костер хворост и тот выбросил на поляну множество огненных искр. Девушки с визгом рассыпались по сторонам. Громкий, но очень приятный мужской голос присоединился к вороху звуков, завязавшись в песню. Мириам заметила, что ее затягивает в хоровод, и чья-то чужая рука чуть было не поймала ее, но она увернулась, и быстро побежала к Моргану, хохоча набегу. Она ловко выхватила из его пальцев флягу и сделала большой глоток крепкой, обжигающей нутро настойки. Он засмеялся.

«Да, пожалуй, да, — подумала Мириам, потянув его за собой. — Для меня нет ничего чудеснее этого смеха».

Их пальцы крепко сцепились, но заглянуть ему в лицо она не смела. Толпа захватила их — какая-то девушка ухватилась за край куртки Моргана. Вокруг костра стягивались круги, новые и новые. К мужскому голосу присоединился звон женских. В музыкальный хор ворвалась пронзительная лютня. Кто-то споткнулся, упал и разорвал цепь. Девушки, куда более похожие на нимф, потянулись следом и захохотали. Морган же ухватил Мириам за плечи и уберег от падения. Теперь у нее не вышло спрятать от него взгялд.

— Танцуй, Мири, — повторил он, а в его темных глазах отражался огонь. — Танцуй, пока играет музыка!

Он был счастлив — живой, настоящий, не спрятанный за громким именем и важным титулом. Мириам улыбнулась, желая пригладить ладонью его буйные волосы, но переплетенных пальцев ей было достаточно. Она и не хотела большего, опасаясь испортить ночь избытками неосторожных прикосновений.

Теперь же, сидя на берегу, девушка перебирала эти яркие воспоминания по крупицам. Думала, отчего убежала, оказавшись недостаточно смелой.

Гаудана то и дело закрывала лицо руками. Ее плечи были опущены, и вся она сжималась как побитая. Морган говорил с ней тихо. Мириам не слышала ни слова. Схватив очередной камушек, она швырнула его в море со всей злостью, на которую была способна. Ей надоело ждать. Ей надоело коситься на женщину, которую она искренне опасалась.

Когда Морган наконец подошел к ней, Мириам презрительно хмыкнула. Что, впрочем, рассмешило его. Пришлось хмыкнуть еще раз, но уже от возмущения. Она оглянулась, только теперь позволив себе сделать это открыто. Черноволосая женщина в карминовой накидке все еще стояла чуть поодаль и смотрела на них.

— У меня от нее мурашки по коже, — прошипела девушка, поспевая вслед за Морганом.

Они вместе перевернули лодку, он бросил в нее сумки, и вытолкнул в море так, чтобы она не цепляла дно. Зайдя в воду по колено, он обернулся — Мириам все топталась на берегу. Мочить в море новые высокие сапожки ей было жаль, но она не хотела в этом признаваться. Теперь хмыкнул Морган, вернулся за ней и молча подхватил на руки. Девушка вскрикнула, потеряв опору под ногами, и прижалась к нему возможно больше, чем следовало, обхватив за шею. В тот же миг по ее спине побежали самые настоящие, не выдуманные из-за присутствия Гауданы, мурашки.

Если взгляд имел силу удара, то из Мириам непременно бы выбило дух — взгляд ведьмы, стоящей на берегу, оказался таким тяжелым, что девушка едва не запаниковала.

«Ох, нет. Нет, нет. Тебе лорд Бранд не достанется, лесная ведьма», — мысленно решила она.

Морган усадил Мириам в лодку, и сам перебрался через бортик.

— Порой чьи-то ожидания бывают бесчеловечнее поступков, — вдруг обронил он.

Мириам не поняла о ком идет речь — о женщине, оставшейся на берегу, или же о юноше, которому накануне он разбил лицо.

— И что следует делать с такими ожиданиями? Презирать их? Отвергать? Но отчего в таком случае появляется чувство вины?

Морган освободил собственные сапоги от закравшейся морской воды, и принялся устраивать весла в уключины, но все поглядывал на берег. Девушку удивляла его способность пускаться в глубокие размышления в самый неподходящий момент. Но именно так он приводил мысли в порядок.

— Они мешают идти по собственному пути, затуманивают разум, и не дают отделить истинное от ложного.

— Ты спрашивал, что я думаю о семье Таррен? — напомнила Мириам, решив приладить второе весло. — А я спрошу тебя, почему мы должны проминаться под бесчеловечные ожидания и измерять себя ими? Ты ведь все решил, и спрашиваешь только оттого, что тебе интересны мои мысли. Давай уберемся поскорее! Боюсь, что та женщина прожжет дыру в моей спине. Вот, что для меня сейчас истина.

— Я люблю твою проницательность, Мириам. Но Гаудана не причинит тебя вреда, — пообещал Морган, выпрямив плечи, и тут же навалился на весла. — Пока она довольствуется лишь мной.

«Сбереги себя, — мысленно откликнулась девушка, опознав в порыве этих слов самую настоящую молитву. — Пусть это будет моим бесчеловечным ожиданием».

Он улыбнулся, будто невзначай подслушал ее мысли, а она снова подумала, что не видела ничего прекраснее его редкой и такой теплой улыбки.

Глава 10. Заженное пламя

Королевский дворец, Дагмер

Ивен дышал тяжело и тревожно. Он едва затушил лампу, сел на мягкую постель с нелепым балдахином, как дыхание, восстановленное с таким трудом, снова сбилось. Это были не его покои. Не келья в монастыре, но и не чертог короля. В кромешной, незнакомой ему темноте всё, окружавшее его теперь, только внушало изнуряющее беспокойство.

Лорд Морган поселил Ивэна в полупустом крыле огромного замка, находившемся в его полном распоряжении. Наказав отправляться ко сну, дядя покинул его, как и Мириам, к щебетанию которой он, неожиданно для себя, успел привязаться.

Молоденькая служанка, присланная наполнить ванну, разбила кувшин едва взглянув на Ивэна, охнула и вдруг заплакала. Он бросился помогать ей собирать глиняные черепки, но она отшатнулась.

— Полно! Разве это последний кувшин в замке? Почему ты плачешь, милая девушка? — почти прошептал Ивэн, стараясь не смутить служанку еще больше.

— Я не плачу над кувшином, Ваше Высочество, — робко ответила она. — Мне вдруг представилось, что передо мной призрак. Но плачу я от радости… Храни Создатель вас и душу вашего покойного отца!

То, как она обратилась к нему, непривычно резало слух. Но он увидел ее улыбку, даже глаза, полные слез, блестели яркими огоньками. Она глядела на него смело, не выказывая страха. Ивэн не знал какими бывают слуги добрых господ, но эта девушка выглядела именно такой. Она, то и дело поглядывая на него, наполнила ванну и принесла ему новую одежду — простую белую рубаху, легкую куртку, плащ и штаны из легкой серой шерсти — почти все пришлось по размеру.

Оставшись в одиночестве, смывая дорожную пыль, он размышлял как быть с теми, для кого он будет не собой, а неясным призраком. Ему вдруг нестерпимо захотелось узнать, как выглядел отец. Аарона не существовало для его матери, а монахи монастыря Всех Пророков и аббат Карел умышленно утаили от него целое королевство.

Ивэн долго сидел на краю кровати, не решаясь затушить лампу — все глядел на щит, висящий над пустым камином. Он был украшен серебристым гербом Брандов, на котором алый когтистый волк стоял на задних лапах. Ивэн не мог привыкнуть к мысли, что это был его герб.

«Серебро — это избранность и высокое происхождение. Алый — цвет храбрости и непоколебимости, — рассуждал он, выуживая из разума знания о геральдике, вбитые в его голову в монастре. — Волк чтит семейные ценности, но не лишен алчности и злости».

Он знал наизусть гербы всех королевств и десятков знатных семей, но собственный видел впервые.

«Айриндор, Руаль, Тиронская империя и Корсия, — перечислял он, задумчиво разглядывая алого волка. — Четыре королевства. Если не считать мертвого королевства Ангерран и нового, о котором я ничего не знал».

Юношу одолевала усталость, но лечь в мягкую кровать под балдахином, он не смел. Разозлившись на себя, он погасил лампу и коснулся было простыней, выглядевших, по его мнению, непомерно роскошно, как понял, что не вынесет темноты. Ринулся к ставням, надеясь на глоток свежего воздуха, способный охладить его. Но, выглянув в окно, Ивэн сжал пальцы в кулаки, сдерживая злость и страх. Он увидел, что внизу, у подножия замка, устроился внушительных размеров город, каких он даже не представлял себе ранее. Крыши множества домов были устелены серой черепицей, напоминающей чешую неведомого чудовища — дракона или огромной змеи. Луна, взирающая на юношу пустотой глазниц, висела прямо над городом, заключенным в кольцо крепостных стен, и освещала каждый его уголок. Один из краев дагмерской крепости заползал прямо на подпирающий город горный хребет. Ивэн перестал дышать, словно чья-то огромная рука сдавила его грудь, но не отвернулся. Он увидел, как внизу, под окнами, мокрая булыжная мостовая отражает свет луны и факелов, освещающих внутренний двор замка. Было удивительно тихо, и можно было услышать шум моря, еще незнакомого ему.

«Я еще слишком мал и глуп, и не справлюсь с этим чудовищем», — заключил Ивэн, облизнув пересохшие губы.

К беспокойству примешалась жажда. Воду он мог бы добыть и при помощи чар, но ему этого вовсе не хотелось. Стены покоев давили на него, как и вид из окна, и он поспешно принялся надевать оставленную служанкой одежду. Помня о фонтанчике внизу галереи, он решил спуститься вниз.

— Все было бы иначе, не растеряй Аарон своих волчат.

Стоило Ивэну только покинуть покои, беззвучно отворив дверь, как незнакомый грубый голос прорезал тишину. Он огляделся по сторонам, прежде чем понял — говорящий устроился в саду. Ему захотелось было вернуться назад, чтобы не подслушивать разговоры, предназначенные не для его ушей, но вдруг опомнился, ведь один из волчат — это он сам.

— Но есть как есть, — продолжил голос, не дождавшись ответа. — И пока в городе правит один лишь Совет, маги не чувствуют защиты. Они хотят видеть на троне тебя, а не безвестного юнца. Говорят, Галену наскучило изгнание и в скором времени он заявит о правах на Дагмер. Кругом сумятица.

— Эти слова ничего не значат, — возразил другой голос, принадлежавший, несомненно, лорду Бранду. — Он не сможет прямиком из леса забраться на трон. Кто его поддержит? Отступники и сброд со всех королевств? Я бы назвал их сомнительным войском, Стейн.

— Слова ничего не значат, но кровь решает многое, — отрезал неизвестный голос порывисто.

Ивэн прокрался к ближайшей колонне и неловко выглянул из-за нее. В саду под галереей, где неведомо почему в это время года все еще цвели белые розы, Бранд, облаченный теперь в светлый камзол с поблескивающими серебряными пуговицами, сидел на краю фонтана. Его волосы были зачесаны назад, что выдавало не только правильные черты его лица, но и страшный шрам, исказивший их.

Мужчина с грубым голосом укрылся в тени у стены и его никак нельзя было разглядеть.

— Окажись Гален единственным наследником, у тебя не осталось бы выбора. Помни, что мы обещали Аарону. У твоего рода есть обязательства, которыми ты пренебрег однажды, отказавшись от короны, — продолжил он.

— Совет согласился на мое регентство, напомню тебе, — ответил Бранд огрызнувшись.

— Плевать на Совет! Я говорю от лица магов и согласен с ними. Дотянется ли твой племянник ногами до пола, когда ты посадишь его на трон?

— Стейн, ты поймешь меня, как только взглянешь на него, — пообещал Морган. — Я отказался от короны, чем и горжусь — лучшего короля, чем Аарон не могу себе представить. Ивэн похож на него как две капли воды. И за время, что мы были в пути, я достаточно присмотрелся к нему.

— Коронацию следует провести как можно скорее… Молись Создателю, Бранд, чтобы твой племянник был хорош как старый северный бог, иначе я снова соберу Совет и буду требовать, чтобы ты надел на свою упертую соломенную голову эту треклятую корону!

— Тьма тебя подери, Локхарт! — неожиданно расхохотался Морган.

Смеялся он так заразительно, что Ивэн невольно улыбнулся и сам. Он смотрел на Бранда, освещенного лишь светом луны и вдруг признал, что тот ему нравится, и не потому, что подслушанные им слова были приятны. Мужчина с грубым голосом вызывал любопытство. Ивэн тихо прокралсяназад к покоям и в этот раз громким хлопком двери известил о своем присутствии, казалось, весь замок.

— Племянник, — послышалось из сада, как только он появился на освещенном углу галереи.

Юноша обрадовался, что задуманная хитрость сработала. Он потер глаза, пытаясь напустить на себя заспанный вид.

— Ивэн! — снова окликнул его Морган. — Спускайся, прошу тебя! Должно быть, сон не идет?

— Замучила жажда, дядя, — тихо отозвался он, выдав чистую правду.

Как только он спустился в сад, из тени вышел мужчина, облаченный в кожаный дублет, затянутый до самого подбородка. На поясе в ножнах висел небольшой топорик, за спиной — два коротких меча. Его темные каштановые волосы едва заметно вились, а лицо украшала аккуратная тонкая бородка. Во взгляде его карих глаз даже в полумраке можно было разглядеть насмешку. К чему этому мужчине столько оружия во дворце Ивэн знать не хотел.

— Ваше Высочество, — желал он этого или нет, но склонил голову перед юношей.

Ивэн в растерянности взглянул на Моргана, еще не представляя, как ему следует себя вести.

— Позвольте назвать свое имя, — продолжил мужчина. — Я — Стейн Локхарт, милостью вашего покойного отца, староста города Дагмер.

— Считай, что все равно твой дядя. Не по крови, но по чести, — лениво улыбнулся Бранд. — Отбрось этот напыщенный тон, сир Стейн. Сейчас он только пугает твоего будущего короля.

Староста выпрямился и испытующе посмотрел на юношу.

— Я, должно быть, помешал вашей беседе, — неуверенно проговорил тот.

— О, нет, что ты! Мы только лишь любовались розами и звездами. Никаких бесед, — ирония в голосе Моргана говорила, что разговоров о короне этой ночью больше не прозвучит. Он рискнул сгладить неловкость, но лишь почувствовал себя глупо — Стейн и Ивэн же остались невозмутимы.

— Хорошо, что ты вернулся в замок, — обратился Локхарт к юноше. — И жаль, что этого не случилось раньше. Пожалуй, и правда следует отложить все беседы до утра. Я оставлю вас.

Он снова поклонился и скрылся стремительно, бросив напоследок на старшего из Брандов испепеляющий взгляд. Ивэн под звук удаляющихся шагов, наконец, склонился над фонтанчиком и промочил пересохшие губы. Вода была ледяной, совсем как в горном источнике.

— Теперь признавайся, как много ты слышал, — попросил Морган довольно безразлично.

— Отчего ты не хочешь стать королем? — без смущения выпалил Ивэн. Дядя смог заметить его за колонной, и он не счел удивительным. Его особый слух он приметил еще в лесу.

— Сколько же раз я был проклят, уступив власть Аарону, — в ответ он услышал тяжелый вздох. — Но я не приму ее снова. Я недостоин короны, как и твой брат.

— Но в праве нарекать достойных и отверженных? — юноше не хотелось дерзить, но ему не нравилось, что Морган отвечает излишне многозначительно. Состязаться в витиеватости речи Ивэн не привык.

Лорд пропустил колкость племенника мимо ушей и только бросил короткий взгляд на его босые ноги. Отчего тот ощутил себя последним простолюдином так явственно, что провалился бы от стыда под землю, если бы только мог.

Переулки Дагмера

Сапоги, украшенные десятками ремней с серебряными пряжками, оказались излишне велики. Ивэну пришлось делать каждый шаг с большой осторожностью — идти по мощенным булыжником улицам Дагмера в них было непросто, но он не смел сказать об этом Моргану, опасаясь возвращения в замок. Дядя шел чуть впереди, и Ивэн следил за краем его плаща из-под спадающего на глаза капюшона.

Небо разразилось дождем, льющим беспросветной стеной, но Ивэну он не показался неудобством в сравнении с излишне мягкой кроватью, все еще ожидающей его в замке. Они молчали, ведь падающая с неба вода заглушала все, кроме крика. Юноша старался рассмотреть город поближе, но неприятный дождь заливал капюшон и забирался за воротник, едва стоило поднять глаза от мостовой. Когда пришлось подниматься на гору, стало только хуже — в темноте было сложно разобрать дорогу. Пару раз Ивэн, поскользнувшись на камнях, рисковал свалиться кубарем вниз, но Морган вовремя подхватывал его.

— Все еще хочешь посмотреть на отца, а? — прокричал он, предотвратив очередное падение племянника.

— Сильнее, чем когда-либо! — отозвался Ивэн, цепляясь за ветку дерева, выросшего у тропы.

— Лучше бы, однако, я показал тебе картину в замке!

Ивэн, продрогший от дождя, уставший от подъема на гору и темноты, так не считал. Его неприязнь к одиночеству была непомерно велика, и все же, он обрадовался, когда Морган наконец подвел его к небольшой двери в крепостной стене. Тогда он не знал, что впереди их ждет добрая сотня ступеней, ведущих в недра горы. Ход был освещен факелами, но гнетущая тишина и посторонние шорохи делали путь не самым приятным.

— Весь Дагмер пронизан множеством ходов, — рассказывал Морган, стремительно сбегая вниз. — Этот — один из них. В случае опасности маги покинут город. Этот путь ведет на ту сторону горного хребта.

В огромной зале с множеством горящих свечей они оказались так неожиданно, что Ивэн, стремящийся угнаться за дядей в полумраке, чуть было не налетел на него. Комната была полна светом до боли в глазах, и пахла так знакомо, что бывший монах мысленно вернулся в привычную ему часовню, где ему приходилось читать молитвы. Воздух был наполнен запахом расплавленного воска и ароматом цветущих лилий. Сотни белых свечей стояли вдоль стен утопая в выбоинах скалы, залитых водой, но ярче всего в зале сияли не свечи, а странный диск на огромных дверях, расположенных в самом ее конце.

— Это магическая печать, — пояснил Морган, увидев, что глаза племянника загорелись любопытством.

Он оставил плащ на выступе у входа, и теперь растирал озябшие руки. Ивэн не последовал его примеру — вместо этого он нерешительно подошел ближе, желая разглядеть поближе замысловатую магию, с которой был незнаком.

— Эту дверь не отпереть и не выломать без заклинания, — продолжал Бранд, в то время как юноша восторженно изучал резную дверь.

Печать, зависшая в воздухе, тем временем переливалась синими и зелеными цветами, то затухая, то загораясь с новой силой.

— Зачем она здесь? Что спрятано по ту сторону холма, раз нужно защищать город такими чарами? — Ивэн хотел было дотронуться до диска, но дядя, неожиданно оказавшийся за спиной, больно ударил его по руке.

— Не стоит этого делать. Хочешь прожить дольше — не прикасайся к тому, что излишне красиво, — почти шепотом предостерег его Морган. — Это верно для чар, чужих вещей и женщин. По ту сторону холма могут быть отступники, а против них железный засов что щепка. Но я привел тебя сюда сквозь ледяной дождь не ради блестящей печати.

Только теперь Ивэн как следует оглядел залу. Он увидел, что свежесрезанные лилии и свечи стоят у стен не просто так — на него отовсюду взирали лики каменных людей. Он осторожно взял в руки почти догоревшую свечу и принялся изучать барельефы, вырезанные в скале один за одним. По его спине от холода или же от трепета побежали мурашки. Каждый каменный человек, будь то женщина или мужчина, был вырезан столь искусно, что выглядел живым. Юноша, вглядываясь в суровые лица, помнил, что большинство северян все еще придают воинов огню, и понимал, что теперь все они обратились в пепел. Они стояли плечом к плечу. В их руках были мечи, копья, луки и булавы, словно при жизни они сражались за место в камне.

— Стражи Аарона, — пока Ивэн вглядывался в них, Морган вглядывался в него, внимательно и безотрывно изучал его взволнованное лицо. — Эти люди отдали свои жизни, служа ему. Они верили в короля и свободу.

Ивэн остановился у каменной женщины почти у самого входа в залу. Он замер оттого, что голова ее была увенчана короной. Оружия, кроме удивительной красоты, она при себе не имела.

— Ульвхильда. Наша королева. Твой отец ее безмерно любил, — пояснил Морган.

— Любил? — удивился Ивэн, разглядывая ее пухлые губы, которые, вне всякого сомнения, очень нравились Аарону. — Я думал, что королям это неведомо.

— Так и есть. Но когда они поженились, Дагмер был очень молод, так что немногие знатные семьи стали бы бороться за право усадить девицу на трон в городе, кишащем магами. И только глупцы могли спорить с королем, если он чего-то желал. Она умерла совсем молодой и ему вскоре пришлось жениться на твоей матери.

— И тогда ему было не до любви, — догадался Ивэн.

— Он женился, открывая королевству торговые пути в Корсию. Но Ингритт не смогла жить среди магов, а Аарон не смог вынести рядом с собой женщину, теряющую рассудок от страха. Он отпустил ее, а ты стал гарантией ее покоя. Но он до последнего не желал отдавать тебя.

Ивэн знал, что был не единственным ребенком, выросшим вдалеке от семьи. Знатные господа то и дело обменивались воспитанниками, скрепляя таким образом мир, оттого он совсем не испытывал злобы к отцу, скорее его чувства можно было назвать сожалением.

— И что изменилось? — спросил он дрогнувшим голосом. — Я оказался в монастыре по его воле, ведь так?

— Ты стал единственным наследником, но рос как сорняк в замке Ингритт. Когда она покидала Дагмер, то поклялась, что воспитает из тебя короля, но что ты получил от нее, кроме ненависти? Аарон боялся, что ты вырастишь таким же испорченным, как Гален, который предпочел отказаться от собственного имени. Именно поэтому хотел отсрочить твое появление здесь, но тебя нужно было надежно спрятать и обучить. Спрятать, в том числе и от матери. Так ты и оказался в том монастыре.

— Я жалею, что не узнал отца. Что не успел его узнать, — признался Ивэн направившись к противоположной стене залы. Он догадался, что Аарон заключен в камень именно там.

Король был на голову выше юноши и шире в плечах. Его руки лежали на эфесе большого двуручного меча. Когда Ивэн осветил свечой его лицо, ему представилось, что он видит собственное отражение — от Ингритт ему не досталось ни единой черты, словно кому-то пришло на ум сыграть с его матерью злую шутку и явить на свет точную копию отвергшего ее короля Аарона.

— Он словно живой, — растерянно улыбнулся Ивэн, когда его руки легли на каменные пальцы отца.

— Твой отец не собирался умирать, — отозвался Морган, коснувшись плеча юноши. — Но однажды он, еще молодой и полный сил, просто не вернулся в этот мир. Я верю, Ивэн, что есть еще миры, кроме этого.

Юноше вдруг сделалось дурно. Он дотронулся до горла и с раздражением растер его. Ему хотелось развязать шейный платок, едва ли не сросшийся с его шеей, но он не решился сделать это при Моргане. У него были собственные уродливые шрамы, и он решил их скрывать. Та ночь, из объятий которой он окончательно вырвался только в лачуге чародейки Гудрун промелькнула в его воспоминаниях так явственно, что на глазах выступили слезы.

— Почему… — он не смог совладать с голосом и потерялся на мгновение. — Почему рядом с отцом нет никого?

Он заметил, что каменные люди касались друг друга плечами, но место рядом с Аароном зияло пустотой. Морган, дотянулся до нее кончиками пальцев.

— Эта скала ждет меня и Стейна Локхарта, — губы его чуть заметно дрогнули в притворной улыбке. — Мы последние из Стражей короля Аарона.

Королевский дворец, Дагмер

Морган ликовал, увидев, что дверь в его маленькую библиотеку приоткрыта. Дагмер еще не был освещен первыми лучами солнца, поэтому он понадеялся не застать там Ивэна — мальчишка жаловался на собственную мягкую кровать, и, наверняка, до сих пор не вырвался из объятий снов.

Однажды Морган заглянул в его покои и увидел, что тот соорудил себе подобие постели прямо на каменном полу, но через пару ночей, он прекратил скучать по привычным ему жестким монастырским койкам. И теперь отсыпался, словно это можно было сделать впрок — тревожить его никто не смел. Было еще слишком рано для его пробуждения, оттого Морган понадеялся, что Мириам в библиотеке одна. Он хорошо знал, она никогда не запирает дверей, находясь там, говорит, что иначе ей становится тесно. В замке было несколько библиотек и та, что принадлежала Моргану, была маленькой, но, по словам Мириам, самой уютной и ей нравилось проводить там время.

Морган вернулся в свои покои, и достал из запертого на ключ ящика резной серебряный медальон, украшенный россыпью темных тиронских гранатов. Внутри него были спрятаны соцветия лаванды. Когда пришлось заговорить для Мириам травы впервые, Морган выбрал именно ее — она безошибочно напоминали девушке о Руале. В его собственном амулете были спрятаны полынь и вербена. Он не мнил себя хорошим чародеем, но верил, что новый заговор защитит Мириам куда лучше.

Морган хотел отблагодарить ее за сделанное в хижине Гудрун, хотя все еще не мог понять, как она решилась на это, хотел поговорить с ней, узнать, что у нее на душе, но Ивэн неизменно оказывался рядом. Они ходили друг за другом как нить за иглой. Их единение должно было радовать Моргана, но вместо этого легло тревогой в его сердце.

Крепко зажав в ладони медальон, он вернулся к библиотеке, торопливо заглянул в приоткрытую дверь, и улыбнулся.

Девушка сидела за дубовым столом у окна, низко склонившись над распахнутой книгой. Она всегда склонялась слишком низко, когда думала, что ее никто не видит. Увлеченная, она была неподвижна и только ветер, врывавшийся в комнату из распахнутого настежь окна, играл с непокорными прядками ее волос, убежавшими из хитро заплетенной косы. Этим утром она выбрала изумрудного цвета платье с вышивкой на поясе, наспех сшитое портными в каком-то уже забытом Морганом городе. От бродяжки из руалийского порта давным-давно не осталось и следа.