Шепот крови (СИ)

— Дол блатхэн а’люмэс! — выпалила она, подражая Роллэну, убежденному, что чем древнее язык, тем вернее чары. Она много раз слышала, как он говорит на каком-то древнетировском языке, немыслимой тарабарщине, неведомым образом прирученной им.

Роллэн высыпал в миску, поставленную у ног, горсть мелких белых цветов, когда Анна заметила его смущенную улыбку. Через мгновение он тихо смеялся.

— Аа’люмэс, — поправил он, а она была готова сделать множество новых ошибок, если бы знала, что это вновь его развеселит.

Анна с удивлением наблюдала, как брат терял былую отчужденность, будто выбирался из сковавшей его скорлупы. День за днем он оживал и становился похожим на обычного юношу, и было видно, что он сам тому рад. В его жизни появились первые друзья, не посчитавшие его задумчивость и отстраненность чем-то нестерпимым и зазорным. Объединение лекарей в единую гильдию открыло ему глаза на ценность собственного дара, и казалось, что именно теперь он по-настоящему понял и принял себя.

— Должно быть, я сказала что-то очень неприличное? — заговорщицки спросила Анна. — Мне следовало давно смириться с тем, что я не чародейка.

— Что ты такое говоришь, сестра? — Роллэн ошарашено уставился на нее, прекратив обрывать цветки.

Помогая брату, Анна выучила множество растирок и настоев, научилась сшивать раны, но в своих знаниях не могла превзойти обычную деревенскую знахарку. Все женщины рода ее матери были чародейками, но дар, припасенный для нее, очевидно достался Роллэну.

— Неужели ты никогда не хотел быть кем-то другим? — очередной вопрос еще больше удивил юношу, и Анне показалось, что он так и не ответит на него, спрятавшись в мыслях от неудобного разговора.

— Я всегда мечтал быть магом, — все-таки заговорил он. — Думаешь, отец был бы счастливее, стань я таким, как он? Если бы кто-то из его сыновей, захотел бы продолжить его путь, так было бы вернее?

Анна грустно улыбнулась. Они оба терзались похожими сомнениями, и оставались бессильны перед ними.

— Хорошо, что у нас есть младший брат, готовый оправдать его надежды, — коротко выдохнула она, вспоминая сколько его ссадин и синяков ей пришлось залечить. Маленький Эйб больше всего на свете любил махать мечом, и с этим было сложно поспорить.

— Пока мы даже не знаем, маг ли он, — Роллэн попытался прогнать со лба прядь волос, упавшую на глаза, но лишь оставил на лице очередную темную полосу сока вой-травы.

Он был прав, но Анне хотелось верить, что мальчик вырастет магом огня, как он и мечтал. В день, когда она поняла, что ей не стать чародейкой, она заперлась на конюшне и рыдала, пока за ней не пришла мать, перепуганная пропажей дочери. Анна не желала младшему брату ужаса, пережитого тогда. Роллэн же принял свой дар со смирением. Быть может оттого, что тогда не мог выразить иного.

Их младший брат был легок на помине. В доме Локхартов всегда было много детей, но шаги Эйба можно было различить из тысячи других — он всегда был слишком громким. И теперь, когда он несся вверх по лестнице, они узнали о его приближении. Дверь распахнулась и ударилась о стену с невыносимым грохотом. Мальчик пронесся прямо к Анне, чуть было не сбив расставленные на полу миски. Он споткнулся у самых ног сестры, но успел ухватиться за ее колени.

— За тобой идет сам король! — задыхаясь от быстрого бега, выпалил он.

— Скорее, — первым от новости, принесенной Эйбом, очнулся Роллэн. — Беги. Скажи матери и другим девочкам.

Из рук Анны выпали собранные стебельки, на глаза навернулись слезы. Она знала, что ждет ее теперь. Даже Роллэн так привык к веренице женихов перед их домом, что быстро понял, чем помочь сестре. Но теперь все было иначе. Анна чувствовала, что больше не поедет с братом в горы — ее детство и в самом деле ушло. Будущее пугало неизвестностью, но и влекло — Ивэн был первым юношей на ее пороге, вызвавшим ее радость. Она вскочила и судорожно обняла Роллэна, когда по дому разнеслись восторженные возгласы девчонок.

— Лучше уж наш король, чем какой-нибудь принц из-за Великого моря, — сдавлено проговорил тот.

Высвободившись из объятий сестры, он распахнул окна. Дагмер собрал на своих землях обычаи со всех стран Договора, однако оба поняли, что Ивэн пожелал прийти за Анной так, как сделал бы это в Эстелросе — Бранды и Локхарты были северянами, и им было не избежать шумного сватовства.

— Кто станет просить за тебя? — задумчиво спросил Роллэн. — Морган или же Эрло? Я посмеялся бы и над тем, и над другим.

Семьи в Дагмере не часто были полными и несколько поколений одной семьи редко жили под одной крышей, оттого прежде строгие обряды стали гибкими и податливыми. Просить о свадьбе к дому невесты приходил старший родственник или же старший товарищ — оба, и Морган, и Эрлоис, могли оказаться на пороге дома Локхартов, но то, что было интересно Роллэну, Анну вовсе не заботило. Она стояла посреди комнаты брата мертвенно бледная и растерянная.

— Бесстыдница! — леди Лив вошла к ним грозная и раскрасневшаяся. Вместе с ней — стайка девчонок. Те, что поменьше, хихикая, бросились к окнам, другие — обступили Анну.

Лив стремительно высвободила края длинного платка на поясе Анны и дернула — девушке пришлось закружиться по комнате.

— И не говори, что Ивэн идет к нам не по твоей воле!

Роллэн, привычно оставшийся незамеченным, отвернулся, не желая смущать сестру — ловкие руки девчонок стянули с нее рубаху. Все они знали, что следует делать, пока Анна обратилась в куклу, которую им вздумалось нарядить.

Лив держала в руках синее платье, появившееся в их доме после первого сватовства. Анна надевала его снова и снова, но ни один мужчина прежде не видел ее в этом наряде. Это было платье северянки с вышивкой на груди и замысловатым поясом с кистями. Только оказавшись в нем очередной раз, Анна подумала, как была права мать, пошив его именно таким.

— Скорее, воды! — потребовала Лив, надевая на шею дочери серебряное ожерелье с множеством лепестков, напоминающих новенькие монеты.

Кто-то из девочек уже расчесывал спутанные волосы Анны, и девушке пришлось опуститься на колени, когда они заплясали вокруг нее на цыпочках. Приняв таз с водой, Лив тоже опустилась на пол, и принялась оттирать руки дочери, быстро и уверенно избавляясь от темных следов.

— Отец ведь не погонит его прочь, мамочка? — спросила Анна, чувствуя, как по ее лицу катятся слезы. Она не могла понять их причину, но и остановиться была не в силах. Знала лишь, что в них не было боли.

— Значит, любишь его? — Лив больше не казалась возмущенной, скорее взволнованной и сосредоточенной.

— Больше жизни люблю! — выпалила Анна, но тут же смутилась, подумав, как смешны могут быть эти слова — девчонки, сгрудившиеся у окна, захихикали.

Лив вдруг охнула, протянула к дочери руки и поцеловала ее в лоб.

— Замок Дагмера — скверное место, душа моя. Он не терпит женщин.

— Но я не королева Ульвхильда из Эстелроса и не королева Ингритт из дальних предгорий Корсии. Я Анна из гордого рода Локхарт, окрепшего у его стен. Разве он не признает меня? — девушка сжала пальцы матери, словно она могла решить ее судьбу.

— Идут! Идут! — внизу раздался возглас Эйба, а весь дом ходил ходуном в нетерпении.

Роллэн, наблюдавший за происходящим из окна, видел, что по холму взбиралась длинная процессия под флагами Брандов, а следом — добрая половина города. Музыка, ликующие возгласы, вспышки огня, извергаемые уличными артистами — он вообразил, что при такой шумихе даже торговцы побросали свои лавки незапертыми.

— Что ты скажешь про Ивэна, милый мой? Вы ведь дружны, — голос матери донесся до него сквозь девчачью кутерьму. — Доверил бы ты ему сестру?

Роллэн кивнул, но потом понял, что мать не могла приметить этого жеста, увлеченная косами Анны. Ему не хотелось говорить, но он был должен. Обернувшись и окинув взглядом свои покои, он увидел отца, замершего у двери. Очевидно, Стейн заглянул в это самое мгновение оттого, что никто не заметил, как он наблюдает за приготовлениями.

— Да, матушка. Лишь ему бы и доверил, — ответил он, глядя прямо на отца. Эти слова, впрочем, сказанные от чистого сердца, были всем, что он мог сделать для друга и сестры.

Он удивлялся, почему все вокруг так слепы и не могут приметить, что эти двое разделят одну судьбу на двоих и это ясно, как день. Ничья воля не в силах их остановить, и он готов был поклясться в этом всем Пророкам, если бы в нем жила вера.

Отец сдержано улыбнулся. Роллэн приметил, что на нем была простая рубаха с рукавами, засученными до локтей, и в ней было в пору идти в кузню, но не встречать сватов королевской крови. Он готов был спорить, что отец намерено не надел парадного дублета или вышитых северных одежд. Как только он отвернулся, Роллэн знал, что ринется за ним и сделает немыслимое прежде — будет просить.

— Да, сын? — Стейн немало удивился, когда он поймал его за рукав прямо на лестнице.

Роллэн понял это лишь по голосу. Взглянуть в прямо в лицо отцу он не решился. Его просьба была и без того невообразимо смелой.

— Не прогоняй Брандов прочь, — едва слышно проговорил он. — Желаешь ты того или нет, Анна будет с Ивэном.

— Не перечь, отец, пока он спрашивает твоего дозволения. Это ты хотел сказать? — неожиданно продолжил Стейн, когда Роллэн запнулся, почувствовав, как слова сдавливают горло.

Он кивнул. Отказ отца мог сломать в этот раз не только две судьбы, дружбу, взрощенную между семьями, но и нечто большее — судьбу множества магов и чародеев, так и не дождавшихся достойной королевы. Роллэн дивился всеобщей слепоте и, в этот раз, не мог молчать. Ему было страшно. Одно слово отца могло уничтожить слишком многое. Он думал, что тот разозлится, услышав непрошенный совет.

— Сегодня ты встанешь рядом со мной? — рука отца легла на плечо Роллэна, и он вновь кивнул, не раздумывая.

Райс непременно пошел бы за Стейном, но его не было рядом. Прежде Роллэн никогда не выходил к сватам, опасаясь множества любопытствующих взглядов. Но теперь он подумал, что станет смотреть лишь на друга и пересилит себя.

Спохватившись, Роллэн бросился в кухню, смекнув, что негоже появляться перед толпой, пока лицо его вымазано соком дикой травы. Он привел себя в порядок как смог, наспех сбив пыль с темного жилета и штанов. Сапоги, доходящие до колен, остались грязны, но он успел оттереть щеки и лоб, высматривая свое отражение в медном тазу. Он выбежал на улицу, едва не споткнувшись на пороге, когда отец уже был перед Морганом и Эрло. За ними стоял Ивэн и все остальные горожане. В северных обрядах жениху не дозволялось открывать рта — за него говорили прежние заслуги.

Роллэн, убрав с пути младшего брата и пару других мальчишек, встал чуть поодаль за спиной отца. Ему было неуютно под взорами сотен пар глаз, однако, он заставил себя расправить плечи, едва взглянув на Ивэна — тот не ждал увидеть друга, но теперь не скрывал своей улыбки. Морган только явился в город, преодолев долгий путь, и можно было лишь догадываться, каким изнурительным он был. Эрло ухмылялся, выпячивая грудь, как умел лишь он — с вызовом всему миру, готову лечь у его ног. Роллэн вздохнул с облегчением, когда вперед вышел старый друг отца, ведь ему было меньше свойственно безрассудство. Он сделал шаг навстречу, щурясь в лучах солнца, восходящего из-за гор.

— Я, Морган из рода Бранд, пришел с миром к твоему дому, Стейн Локхарт, — сватовство началось и Морган громогласно заявил об этом.

— А я, Стейн из рода Локхарт, вышел к тебе и всем добрым людям, так говори зачем пришел.

Роллэн наблюдал, как отец заложил руки за спину, а Морган чуть заметно улыбался ему виноватой улыбкой. Оба не привыкли веселить толпу и никак не ждали застать друг друга по разные стороны свадебного обряда.

— Я здесь просить о дочери твоей, Анне.

Едва наступившая тишина была разрушена ликующими возгласами горожан.

— Все знают мою дочь, — отозвался Стейн, обводя их широким жестом. — А жених-то кто?

Жители Дагмера ответили смехом. Этот вопрос был данью традиции, дающей свату расхваливать жениха перед отцом невесты. Но нельзя было придумать что-то несуразнее, когда речь шла о короле. Морган дал собравшимся насладиться моментом, а затем утихнуть в нетерпении.

— Я прошу за своего племянника и правителя всех магов и чародеев Изведанных земель! — выкрикнул он, ожидая возгласов одобрения. — За властителя этих гор, суровых земель и рек! За потомка славного короля Аарона Освободителя. Я прошу от имени всего своего рода.

Роллэн окинул взглядом ликующих горожан и стяги Брандов над ними. Они хотели такую королеву, как Анна Локхарт — выросшую в Дагмере, знающую его судьбу и небезразличную к его будущему. Им была бы чужда иноземная принцесса, пусть почти каждый из них был когда-то чужаком в этом королевстве. Стейн угодил в ловушку их признательности и ожиданий, и тем страшнее было представлять, что случится, если упрямство одолеет его.

— Ты же знаешь, что я не давал согласия? — Роллэн не различил бы шепот отца, не окажись так близко к нему. — Что твой мальчишка возомнил о себе?

— Быть может, что он король, — беззаботно пожал плечами Морган.

— И с чем же он пришел к моему дому, кроме мира? — Стейн вернулся к обряду, как только толпа вновь затихла.

— Со всеми владениями, — стремительно ответил Бранд. — С серебром и самоцветами, с хвойными лесами и дарами северного моря, с верностью своих людей и их свободой…

— И с крепким медом! — выкрикнул кто-то из магов.

— …и с крепким медом, — не раздумывая добавил он, ухмыльнувшись, и услышал за своей спиной одобрительный хохот. — Отдашь ли ты свою дочь в мой род? Примет ли она этот браслет?

Морган протянул венчальное серебро на раскрытой ладони — широкий браслет с замысловатыми узорами и искусно выгравированными волками. Анна должна была носить его до самой свадьбы, но прежде чем принять его, Стейн не должен был принять его по первому зову. Моргану полагалось еще долго говорить о доблести жениха и будущем невесты, но ее отец не стал слушать этих слов. Он обернулся. Роллэн, встретив его взгляд, похолодел. Испуганно он глядел на отца, вдруг направившегося к дому. Но тут староста махнул рукой, приглашая пройти следом за ним.

Горожане загудели, словно потревоженный улей — забава прервалась и оставила всех в замешательстве, но никто не спешил уходить прочь.

Роллэн коротко кивнул Моргану. Он хотел, чтобы тот проследовал за отцом, даже если небрежное приглашение отца не касалось его. Все трое остановились на пороге, едва попав в дом.

— Проси обо всем мою Анну, раз вы пожелали видеть ее нашей королевой, — проговорил Стейн, сложив руки на груди. — Под песий хвост пусть отправятся все ваши обряды! Все будет по ее воле. Я не стану перечить. Вот тебе мое слово.

Анна сбежала вниз по лестнице, все еще бледная, и Роллэн вздрогнул — сестра вот-вот могла лишиться чувств.

— Отец! Дозволено ли… Ох! — она не слышала слов Стейна, но поспешно прикрыла рот дрожащей рукой, встретив его взгляд.

— Анна из рода Локхарт, примешь ли ты это серебро? — выдохнул Морган внешне спокойный, словно гладь озера.

— Говори, дочка, — попросил Стейн, поглядывая на жену, стоящую позади среди высыпавших на лестницу девчонок.

Но Анна не послушала отца. Она схватила браслет с ладони Моргана, и стремглав выскочила на порог дома. Девушка подняла его высоко над головой, и тот блеснул в лучах прорывающегося сквозь тучи солнца. На короткий миг воцарилась абсолютная тишина, но вскоре она оборвалась ликующими возгласами.

— Слава грядущей королеве! — послышался голос Эрло, и его слова были подхвачены, будто их разнес сам ветер. Птицелов улыбался.

Девушка искала взглядом суженного и, отыскав, рассмеялась, ощущая, что любит каждую черточку его светлого лица. Ивэн шел к ней через весь двор, наплевав на северные традиции. Она шагнула ему навстречу и остановилась лишь тогда, когда он взял обе ее руки и поднес к губам. Его глаза светились ярче солнца — так ей казалось.

— Я буду любить тебя всегда, — горячо прошептал он, когда она уткнулась в его плечо.

Улицы Дагмера

Анна прислонилась щекой к расчесанной гриве своей лошадки. Девушка тяжело дышала — грудь сдавливал жесткий корсет платья, сшитого по последней моде высоких дворов. Оно было светлым, почти белым, но оттеняло синевой — гербовым цветом ее семьи. Совладать с длинными в пол расшитыми рукавами девушке было непросто, но полупрозрачное белое покрывало, прятавшее лицо, испытывало ее терпение, как и венок из дагмерских роз, то и дело норовивший покинуть свое место.

— Подожди, папа, — прошептала девушка. — Я не могу дышать.

Даже утренний воздух замер в ожидании. Все кругом было пронизано переливчатым колокольным звоном. Едва наступит тишина, Ивэн начнет молитву на благо Дагмеру и все, кто разделил его веру, присоединятся к нему.

Анна обернулась, чтобы поглядеть на свой дом, к горлу подступил комок слез и закружилась голова. Она не покидала город, где выросла, не оставляла семью, но этот дом она любила всеми своими воспоминаниями и ей было непросто начать путь вне его стен.

— Давай же, дочка, — тихо попросил Стейн. — Не подобает опаздывать к королю.

Анна выдохнула, оперлась на плечи отца, и он легко усадил ее поперек седла. Ему предстояло провезти дочь через весь город до Храмового холма, схватившись за поводья. Считалось, что отец в этой дороге должен дать последние наставления невесте, готовой покинуть свой род. Но тот лишь едва приметно улыбался, разглядывая украшенные к празднеству городские улицы, усыпанные лентами и цветами. Кругом было пустынно, все горожане ждали свою королеву рядом с королем. Тишину мог нарушить лишь кот, выскочивший из-за угла, или птица, взметнувшаяся в небо.

— Ты навсегда останешься моей Анной, — наконец заговорил Стейн, пока девушка придумывала десятки поводов для разговора с отцом — все они виделись недостойными, ведь они делили этот путь на двоих в первый и последний раз. — Навсегда останешься моей дочкой с двумя длинными косами и мечтой сделать всё и всех лучше, чем есть. Я хотел, чтобы ты встала на свой путь сама, оттого и дал тебе свободу выбирать. Мы будем любить тебя всегда — с короной или без, — Стейн откашлялся, голос его предательски надломился, а затем добавил: — И этого наглеца, нашего короля, я тоже люблю.

Анна просияла, услышав, как искренне говорит отец. Он шел впереди и не оборачивался. Она была готова сорваться с седла и обнять отца, но боялась разрыдаться, подобно маленькой девочке, какой он ее и запомнил.

— Только пусть знает, что я был не прочь его задушить, когда он заговорил о тебе, — нарочито грозно проговорил Стейн. — Посмотри, как его любит удача! Бывает, что это важнее любой иной любви.

Вся площадь у Храмового холма была забита людьми, но и здесь царила тишина. Цоканье копыт лошади, ведомой Стейном оставалось самым громким звуком.

— Королева!

— Королева!

— Идут!

Суетливый восторженный шепот расчищал путь и собравшиеся расступались, почтительно склоняя головы. Анна еще не надела короны оттого ей показалось, что все они говорили не о ней. Почувствовав, как кто-то дотронулся до края платья, она улыбнулась, позабыв о покрывале, скрывшем лицо. Прикоснуться к наряду невесты считалось хорошей приметой — девушка, провернувшая это, пискнула и радостно засияла. Только взглянув на нее, Анна разглядела лица магов. Все они улыбались, глядя на будущую королеву.

Оказавшись у лестницы к храму, Стейн помог ей покинуть седло, не потеряв венчальный венок. Коснувшись ступеней, она вспомнила, как Ивэн впервые дотронулся до ее руки в то морозное утро, а отец наблюдал за ними, грозно хмуря брови.

— Какой была бы моя судьба, окажись король Аарон был жив? Что было бы со мной, останься Ивэн в монастыре? — Анна говорила очень тихо, но горячо, впиваясь тонкими пальчиками в предплечье отца. — Как мне вообразить иной путь? Что случилось бы с нами, не будь ты так мудр?

— Теперь поздно поворачивать назад, дочка, — прошептал Стейн, глядя на храм на вершине холма.

— Ох, нет! — девушка смущенно засмеялась. — Я лишь хочу сказать, что благодарна своей судьбе и тебе, отец!

Оказавшись у распахнутых дверей храма, Анна почтительно склонилась. Стейн снял с ее головы венок невесты — теперь он должен был вернуться в родительский дом. Он крепко стиснул ее руку, прежде чем отпустить. Он улыбался и светился гордостью, а это был самый ценный подарок, какой ожидала от него Анна.

Наконец она шагнула по каменному полу храма. Грузный, темный и серый в этот раз он предстал воздушным и светлым. Множество легких тканей изменили его, а цветы пропитали воздух самой беспечностью. Таким красивым этот храм Анна еще не помнила. Гости пестрили нарядами и оглушили ее единым молчанием прежде, чем заиграла музыка.

Ивэн ждал невесту у алтаря в светло-сером, почти белом дублете и багровом плаще отца. Его голову украшала корона, так похожая на тонкую диадему, предназначенную для Анны — серебро и сверкающие рубины венчали головы всех правителей Дагмера.

Девушка ступала по лепесткам роз, вновь позабыв, что ее лицо сокрыто от всех. Она сияла, с каждым шагом приближаясь в Ивэну, глядящему на нее с неприкрытым восхищением. Пастор Эйлев снисходительно поглядывал на него, очевидно думая, что тому следовало бы умерить свой пыл. Анна даже не слышала молитвы, начатой им. Весь мир растворился в призрачной дымке — остался лишь Ивэн, с которым они оказались лицом к лицу. Впервые они могли смотреть друг на друга открыто, не прячась от любопытствующих взглядов.

— Можете взять друг друга за руки, — дозволил пастор, и Ивэн бережно приподнял края венчального покрывала. Оно упало на пол и по храму волной разнеслись возгласы восхищения. Анна спрятала девичье смущение — невесте короля оно было не к лицу. Оба встали на колени и крепко сцепили пальцы. Ивэн едва сдерживал улыбку — яркие огоньки плясали в его глазах. Взглянув на них однажды, Анна пожелала увидеть их вновь.

Они приняли чашу, протянутую Эйлевом — ее дно было присыпано землей, удерживающей горящую свечу. Пастор говорил над ними о любви, верности, добродетели, а Анна дрожала от волнения и была рада тому, что стоит на коленях — ноги едва бы удержали ее. Когда он окропил их обоих водой из горного озера, она поняла, что настало время клятвы.

— Ни воздух, ни вода, ни огонь, ни земля не встанут между нами, но будут вместе с нами…

Анна вторила голосу Ивэна, замечая, что совсем не умеет говорить так, как он — как настоящий правитель, знающий как быть услышанным, но не кричать. Ее голос был совсем тих, но она поклялась себе научиться говорить, как подобает королеве.

— …Ни мир, ни война, ни железо, ни кровь не разделят нас. Клянемся быть вместе. Отныне и вовеки.

— Можете скрепить ваши узы, — проговорил Эйлейв.

Анна не успела ничего ощутить, когда их губы сомкнулись над горящей свечой. Это был осторожный и робкий поцелуй. Вслед за ним воздух кругом задрожал от переливчатого колокольного звона и ликования гостей. Ивэн помог ей подняться и, продолжая держать ее пальцы, вскинул руку в приветственном жесте короля. Подумав, она последовала его примеру.

— Слава королю и королеве! — слышалось со всех сторон, вихрь лепестков дагмерских роз закружился в воздухе.

Корона все еще лежала на алтаре, клятва королевы Дагмера не успела прозвучать, но Анна была рада отстрочить момент, пока не перестанут бить колокола.

— Видишь, они любят тебя и без нее, — прошептал ей супруг, едва заметно покосившись на алтарь. — Другой королевы я не посмел бы желать!

Анна крепче сжала его пальцы, мысленно посетовав, что им нескоро доведется остаться вдвоем. Она желала расслушать стук его сердца и распробовать поцелуи, но эти двое более не принадлежали лишь себе.

Глава 23. Место под солнцем

Побережье, Дагмер

Зима подступала к Дагмеру и было ясно, что его больше не согреет ни один погожий денек. Осеннее солнце в последний раз ласкало каменистый берег. Еще немного, и он покроется изморозью, а потом вовсе льдом и снегом. Но возвращаться домой было приятно, даже кутаясь в меховую накидку.

Мириам глядела то на подступающий берег, то на Моргана. В его черных волосах путался холодный морской ветер. Он налегал на весла лодки, спущенной с корабля, но все равно приметил ее взгляд и едва заметно улыбнулся. Она готова была поклясться, что на его суровом лице северного лорда проступили веснушки. Солнце Корсии оказалось безжалостно к его бледной коже.

Так долго в Фелисе они не задерживались еще никогда. Мириам была уверена, что навсегда запомнит эти дни. Если бы каждый Призыв заканчивался именно так, она осталась бы Смотрителем до глубокой старости. Воспоминания о днях ожидания галеона, идущего в Дагмер, она решила оставить себе на всю жизнь, и перебирала их мгновение за мгновением.

Им удалость спасти от расправы молодую корсианку. Ее бросили в темницу, заявляя, что та готовит приворотные зелья — обычная история красивой чародейки. Перешла ли она кому-то дорогу, или не одарила кого-то улыбкой в ответ на ухаживания — это было не столь неважно. Ее кровь, как и помыслы, были чисты. Так изредка случалось, но Беттине, так звали девушку, несказанно повезло. Она выбрала мужчину, готового следовать за ней хоть в само королевство магов. Косимо желал только одного — быть рядом с ней и с дочерью, маленькой и звонкой Дженной.

Ожидая корабля, они впятером поселились в пустующем доме с красной крышей в одной из деревенек под Фелисом. Вокруг рос заброшенный сад, увитый плющом, и он спасал их от посторонних. Этот дом оказался местом, наполненным нечаянным счастьем. Беттина и ее семья жили в полную силу, будто и не помнили вовсе, от какой беды они были спасены. Или, быть может, именно поэтому смогли заразить неуемным жизнелюбием даже по обыкновению сдержанного Моргана.

По утрам Смотрители добирались до гавани, пуская коней в галоп, бродили там, переговариваясь с моряками. И Мириам втайне радовалась, когда ни один галеон не собирался уходить на восток. Тогда они могли отдохнуть в тени деревьев, подставляя лица прохладному морскому бризу, а затем пуститься обратно, поддразнивая друг друга в пути.

У Беттины был удивительный талант — устроить пир из ничего. К закату мужчины выставляли хлипкий стол на террасе перед домом, и такой ужин мог оказаться прекраснее приема в королевском дворце. Впрочем, на пиру в Дагмере Мириам бы не сидела плечом к плечу с Морганом, не позволила бы себе беззаботно и заливисто хохотать над цветастыми россказнями Косимо, тайком поглядывая вовсе не на него.

Закат с горы, где спряталось их временное пристанище, каждый раз был особенным. Солнце ныряло в море, оставляя за собой оранжевые и розовые всполохи. Все разговоры затихали, пока на небе не появлялась первая звезда. И только неугомонная Дженна без конца бегала по саду, находя для матери с отцом новые и новые диковинки.

Она умела вовлечь в игру и Моргана. Однажды они отправились в заросли, и вернулись с полной корзиной медового инжира. Мириам хорошо запомнила его вкус и как сок стекал по рукам. В тот день Косимо добыл в деревне терпкое белое вино, прогнавшее из разума все до одной исчезли дурные мысли. На губах все еще чувствовалась соль — не так давно Мириам позволила себе зайти в море. Уходящее солнце ласкало кожу, а каждый миг в этом заброшенном доме — душу. Но для девушки не было ничего приятнее смеха Моргана.

Она не верила глазам, но ее извечный спутник выглядел беззаботным, и даже не рисковал облачаться в черное — этот цвет не украсил бы его в этом месте. В заброшенном доме, полном радости, все носили простой лен. Так, от Косимо Моргану досталась светлая рубаха. Ему пришлось небрежно засучить рукава до локтей, обнажив старые шрамы. Он мог избавиться от них, когда пожелает, но не хотел этого. Мириам знала историю каждого из них, но не могла глядеть без содрагания на оставшийся от огня. От локтя и до самой кисти — это была страшная отметина, которую Мириам стерла бы с тела Моргана, будь на то ее воля.

Пока не наступал поздний вечер, в Фелисе не было и намека на подступающую зиму. Когда луна дарила явственную прохладу, Косимо разводил костер. Беттина любила петь, пока Дженна засыпала у нее на руках. Мужчины травили байки, а чародейка все расспрашивала о Дагмере.

— Мы найдем там себе место, любовь моя, — успокаивал ее муж. — Башмачники вроде меня нужны во всех Изведанных землях. Сапог может прохудиться даже у мага. А такая травница как ты — вовсе подарок Создателя. Так ведь, Морган? Я все не могу поверить, что вы спасли мою прекрасную Беттину! Без нее я бы растерял разум, и стал бы говорить с птицами, клянусь!

Самому Косимо нравились рассказы о странствиях Смотрителей, о Призыве, магии крови, о спасенных магах и их судьбе. И каждый раз, отвечая на его расспросы, Морган говорил:

— Я не променял бы такую жизнь ни на что другое.

В тот самый вечер, наполненный ароматами спелого инжира, Мириам, поддавшись очарованию корсианского вина, вдруг сжала его ладонь после этих слов.

— Всегда в пути, всегда герои. Звучит, как старая северная баллада, — лукаво заулыбался Косимо, приметивший жест девушки. — Но все изменится, когда у вас появится вот такой же медноволосый, как ты, Мириам, сын. Это заставит вас выбраться из седла.

— Что? Мы не… Я… Ох…

Обрывки оправданий сыпались из Мириам, но она не смогла вымолвить и слова, краснея до кончиков ушей. Она понадеялась, что в свете огня это останется незамеченным. Морган промолчал, и девушка не разобрала, злится ли на него за это.

— Вы шутите? — вскинул руки корсианец. — Думаете, что Косимо простофиля и поверит вам? Или на Смотрителях обет безбрачия?

— Любовь моя, стоит ли… — попыталась остановить его супруга, но яркий темперамент не позволял ее мужу замолчать.

— Сколько раз ты видела восход солнца, моя драгоценная Беттина, с тех пор как я увидел тебя впервые и до дня, когда я пришел к твоему отцу?

— Три раза, — ответила женщина и улыбнулась, очевидно окунувшись в воспоминания.

— Три. Три дня я не мог ни есть, ни пить. Все думал о Беттине, а потом бежал по улице, чтобы просить ее руки — так боялся, что какой-нибудь наглец меня опередит. А вы? Сколько лет вы остаетесь слепыми, глядя друг на друга глазами, полными света? Вы, выходцы с восточных гор, все как один ледяные истуканы!

Разгоряченный Косимо от злости пнул еще недогоревшее полено, ответа он не услышал — супруга поспешно увела его в дом. А Мириам с Морганом остались сидеть у костра, рассматривая отражение луны на морской глади.

Девушка понимала, что так распалило корсианца. Он едва не потерял все, что имел, но она и Морган даже не успели ничего обрести. Он ошибся? Или же нет? Она нечаянно встретила взгляд, брошенный через пламя костра, и ей почудилось, что в темных глазах и правда был свет. Показалось, что Морган тайком любовался ею.

Молчание становилось неловким. Но отчего-то он не уходил, не тушил костер, не звал ее в дом, а все потягивал обманчиво легкое вино.

— Когда-то у меня был друг. Он знал все созвездия над нашими головами, — почти бездумно выпалила Мириам. — Или же просто выдумывал их для меня. Хочешь, я покажу их тебе? Там, на берегу, сейчас даже виднеется как кто-то в небе разлил молоко.

С ее губ сорвался глупый смешок. Быстро, как только могла, она схватила цветастое покрывало — им она накрывала плечи, если становилось совсем зябко, и штоф, отставленный Морганом. И побежала. Она знала, что он последует за ней, если не смотреть на звезды, то образумить и вернуть обратно в дом.

Она бежала по уже очень знакомой тропинке к морю, смеясь над собственной дерзостью или глупостью. Она оставила добычу недалеко от воды, и отважившись быть легкомысленной, сбросила одежду, и шагнула в море. Ей нравилось заплывать далеко, по ночам это еще и будоражило разум. Мир вокруг был огромным, а она — всего лишь крупинка в нем, охваченная непомерным восторгом.

— Отвернись! — хохоча потребовала она, хотя вовсе не этого хотела от Моргана, ждущего на ее песке.

Когда тот прикрыл глаза ладонью, девушка выбралась на берег, и не торопясь надела юбку, не спеша накинула блузу, не намереваясь застегивать все пуговицы до одной. Она села рядом с Морганом на песке, схватила штоф и сделала глоток.

— Смотри! — она ткнула пальцем в черное небо. — Вот эта россыпь, идущая от яркой синей звезды… Это Персты! — она передала вино Моргану, и дождалась, пока он поднимет штоф в торжественном жесте. — Чуть южнее — Слезы Пророка, а на севере от Перстов, — рассмеялась она, — Огненная дева!

Мириам чувствовала, как ее тело от эйфории или холода бьет мелкая дрожь. Ее рассказ о небосводе оборвался, когда Морган неожиданно накинул на ее плечи покрывало.

— О чем ты задумалась, Огненная дева? — наконец заговорил он, и на его лице играла едва заметная в лунном свете улыбка.

— О том, что нам нужны новые Смотрители, — соврала она, глядя на его губы. Это не было ложью до самого конца.

— Мало кто будет рад такой жизни, милая, — тихо проговорил он, делая глоток.

— Если выживет после Посвящения, ты хотел сказать? — она отобрала у него штоф. — Но мы то выжили!

Они замолчали на мгновение, вслушиваясь в шепот волн. Эта ночь была прекрасна, хоть мир и начинал качаться из стороны в сторону.

— Скажи, я была первая, кого ты обратил в Смотрители? А что, если я, наплевав на долг, захочу остаться здесь, Морган? Свяжешь меня, перекинешь через седло и бросишь в трюм? — засмеялась девушка.

— Ты была первая, Мири. Но это опасно. И я не хотел бы оставить на своих руках кровь соратника, если скверна окажется слишком темна для него. — и он снова приложился губами к штофу.

— Но нам с тобой она в самую пору, — не без горечи усмехнулась девушка.

— Но я бы тоже остался здесь! — слишком поспешно выпалил Морган. — Я бы отрекся даже от дороги…

— И мы бы остались в этом доме вдвоем. И твоя кожа перестала бы быть такой белой, как снег.

— И ты бы никогда больше не надевала мужскую одежду в пути, — рассмеялся Морган, подхватывая начатую игру.

— Еще бы научилась печь хлеб, совсем как Беттина!

— А я бы… — рассмеялся он. — Восторгался своей молодой женой на каждом шагу, совсем как Косимо!

— И, как он говорил, у нас бы родился медноволосый сын. Или двое?

Оба делали вид, что смеялись над слишком темпераментными корсианцами, но не сводили глаз друг с друга.

— А что, если бы я не пережила Посвящение, Морган? — вдруг обронила Мириам. — Я бы никогда не увидела тебя таким. Без севера, без серого дублета, без славы героя.

Оба затихли. Мириам, жалея о сказанном, спрятала взгляд, и крепче укуталась в цветастое покрывало. И совсем забыла, как дышать, когда Морган сорвал поцелуй с ее губ. И еще один. А она все смеялась, совсем не веря, что это было правдой, чистейшей как лед в устье северной реки.

— Это все вино? — выдохнула она, когда он выцепил шпильку из ее собранных локонов. Те мягко опустились на плечи податливой волной.

— Вино, да, — Морган отпрянул также быстро, как воровал ее поцелуи. — Но, Создатель, будь я проклят, если когда-либо видел женщину, совершеннее тебя. Я и так проклят. Ты — мой грех? Или же мой свет?

Он вскочил на ноги и уставился прямо на луну, что глядела на него с немым укором.

— Сколько зим я пережил под этими Перстами, Слезами Пророка и Огненной девой? Ты видишь кто я яснее чем другие, и не бежишь от меня, Мири?

Девушка встала напротив, коснулась шрама, пробежавшего по его лицу.

— Я вижу кто ты. Оттого и не бегу. Даже когда молодой влюбленный капитан раз за разом зовет меня за море жить в беспечности и с честным именем.

Морган прижал Мириам к своей груди. Сквозь шум волн она расслышала биение его сердца.

— Это летнее вино коварнее старого отступника, — шумно выдохнул он. — Я бы сказал, что нас будет ждать иная жизнь в Дагмере. Но кто это говорит? Я? Или оно?

— Вернемся в дом? И доживем до утра, — тихо промурлыкала девушка. — Тогда оно будет больше невластно.

В старом доме они делили одну комнату на двоих. Кровать, стоявшая там, была так широка, что можно разбрестись по разным сторонам и даже не задеть друг друга. В ту ночь девушка не смогла уснуть, и все смотрела на его лицо. Сон Моргана был беспокойным: он тяжело дышал, метался по подушке из стороны в сторону. В ярком лунном свете, проникавшем в комнату через окна, было видно, как дрожат его губы.

— Мири, я… — вдруг тихо проговорил он, и тут же замолк. Остатки его слов забрал сон.

Сердце девушки необъяснимо сжалось от нежности. Ей захотелось знать, что же он видел тогда, и это желание не стихло ни на следующий день, ни теперь, когда он протянул ей ладонь, помогая сойти на берег Дагмера. Косимо, едва не подпрыгивая от нетерпения, вынес Дженну из лодки, подал руку Беттине и подарил ей крепкий поцелуй, едва носок ее сапожка коснулся гальки.

— Придется привыкнуть к снегу, моя маргаритка! Мы найдем себе место в этом мире, пока оба живы. Думала ли ты, что судьба занесет тебя на север?

Беттина, бросив взгляд за плечо мужа, громко взвизгнула. Косимо тут же схватил на руки дочь, и спрятал за собой супругу. Чуть поодаль, у камней, за ними наблюдал внушительных размеров волк, сверкая темными угольками глаз. Он сидел, словно дожидаясь, что его заметят.

— Это друг, — поспешно выпалила Мириам, решив отогнать прочь испуг корсианцев.

Морган молча шагнул навстречу волку, тот подставил под его руку массивный лоб, заскулил и дружественно облизал его пальцы.

— Вы не пробовали дружить с псом? — почти взвизгнул пораженный Косимо.

Морган опустился на колени, потрепал зверя за ухом, лишь улыбнувшись новым жителям Дагмера. Волк снова заскулил и вдруг зарычал, и попятился прочь, не отрывая взгляда от друга.

Моргану только и осталось, что вернуться к лодке, и взвалить на плечо дорожные мешки. Мириам видела, как изменилось его лицо — от беспечности не осталось и следа.

— Считаешь, что-то случилось? — проговорила Мириам, пропуская семью вперед по горной тропинке.

— Я так глуп, Мири, — ответил Морган сквозь зубы. — Это время в Фелисе было так залито солнцем, и казалось, что тьма не наступит никогда. Я дурак. Я был счастлив, позабыв обо всем.

Мириам остановилась. Ему пришлось обернуться и посмотреть ей прямо в глаза. На миг девушке захотелось вернуться в лодку и оставить Дагмер. Он был их домом, но где-то там, за каменными стенами, уже таилась беда. Только она знала страшную тайну северного лорда — он ненавидел холод, и зима вгоняла его в тоску. Быть может, их судьба — жить под красной крышей в заросшем саду? Но они оба были Смотрителями, и в этом было не только геройство, но и долг.

Дом под красной крышей. Окраины Фелиса, Корсия

Под солнцем Корсии время текло медленно, плавилось, как застывший мед. Морган никогда и не думал, что, застряв в деревеньке к югу от Фелиса, он заприметит жизнь, запавшую в его душу. Она просто бросалась в глаза, как и счастье вокруг.

Семья Коста, спасенная во время Призыва, заражала неуемной радостью. Косимо и Беттина были шумными — смеялись, игриво ссорились, снова смеялись, а их дочь с копной черных вьющихся волос и самым звонким голосом на свете, казалось, знала детские песенки со всей Корсии. Так бывало редко, но иногда Смотрители спасали нечто большее, чем жизнь мага. И дни в доме под красной крышей с громкой семьей корсианцев становились наградой за это ремесло.

Каждое утро в порту Морган надеялся не найти галеон, идущий в Дагмер. Ему хотелось еще хоть раз увидеть Мириам в том заброшенном саду на окраине маленькой деревни. Ему нравилось смотреть, как она, босая и разгоряченная, бегает с Дженной, хохочет, запрокидывая голову, визжит, совсем как девчонка. Падая в траву, они рассказывали друг другу детские небылицы: Дженна — корсианские, Мириам вспоминала руалийские. Ближе к вечеру она бралась помогать Беттине в кухне, а Морган никогда не мог и подумать, что Мириам так легко возьмется за стряпню. Он думал, что такие хлопоты совсем не про девиц, живущих в замке, пусть и так часто скитающихся по всем Изведанным землям.

Девушка проросла в Север, как зерно, брошенное в поле. Морган и забыл, что она росла под солнцем, и оно удивительно было ей к лицу. Беттина отдала Мириам бесцветную льняную блузу и алую юбку, и такая простая одежда украсила девушку ярче, чем платье, сшитое у самого лучшего портного в Дагмере. Впрочем, Морган признавал, что дело было вовсе не в одежде, а в открытых тонких щиколотках, белых, усыпанных веснушками плечах и шее, обычно спрятанной за непослушными кудрями. Здесь же, вдали от чужих глаз, Мириам собирала их на затылке тонкой серебряной шпилькой.

Им доводилось и прежде делить одну кровать, если она не была слишком тесна. Для каждого неизменно был свой край, и в этом неудобстве оба не видели ничего предосудительного. Жизнь в дороге диктовала свои правила, с которыми оставалось лишь примириться.

И все было хорошо до тех пор, пока однажды Морган не проснулся на рассвете, явственно ощущая аромат руалийской лаванды. Он медленно осознавал, что спал, уткнувшись лицом в волосы Мириам, а его рука лежала на ее плече. Он обнимал ее.

Не дыша, он приподнялся и увидел, как девушка мирно спит, удивился ее неприкрытой беззащитности. Не удержавшись, он аккуратно поправил локон, сбившийся на ее лицо. Он смотрел на нее и не мог отвести взгляд. Смотрел до тех пор, пока явственно не ощутил, как сильно хочет разбудить ее поцелуем. Ночная рубашка сбилась, и оголила веснушчатое плечо Мириам. Морган поддался чувству стыда — так сильно тем утром его взволновала девушка, чью манящую и опасную красоту ему прежде удавалось прятать за общим ремеслом.

Он заставил себя вспомнить другую. Ту, чьи локоны были темнее безлунной ночи.

И только это заставило его оторваться, спрыгнуть с кровати и начать поспешно натягивать одежду. Морган был неловок, а тело пылало огнем из-за охватившего его желания. Он не смог припомнить, когда прежде ему доводилось быть настолько же неуклюжим. Надевая рубаху, он зацепил рукавом медную вазу, где красовались красные цветы из сада, принесенные в комнату Мириам. Та со звоном ударилось о каменный пол.

— Морган? — удивленный сонный голос девушки загнал его в угол. — Что ты?..

— Я в гавань, — с раздражением бросил он.

Он злился сам на себя. Еще один взгляд на Мириам — и он пропал. Поэтому Морган прятал глаза, быстро собирая упавшие цветы.

— Ох, ведь еще толком не рассвело. Дай мне одеться, и мы…

— Я поеду один, — оборвал он ее. — Ты не выспалась.

Бам! Медная ваза излишне громко водрузилась на свое место.

— Я прекрасно…

— Я сказал, ты не выспалась, — объявил Морган и, немедля, выскочил из комнаты, хлопнув дверью.

Выбежав из дома, он уставился на розоватую линию горизонта, услышал щебет птиц, выдохнул, и оперся рукой на стену. Ему перестало хватать воздуха, а перед глазами, словно туман, маячил образ Гауданы, ее зовущая улыбка. Горло саднило, будто сдавленное цепью.

Он бы не смог оставить Мириам, позволив себе снова увидеть ее такой растерянной, не до конца оставившей мир грез. Его тянуло назад к ней, как в глубокий омут.

Желая прийти в себя, он умылся из кадки с пресной водой, оставленной у порога. Ему показалось этого мало, и он до последней капли вылил ту на голову, сдерживая крик — вода в ней за всю холодную ночь едва не покрылась коркой льда.

Только потом он заметил, что Косимо безмолвно наблюдал за ним все это время, и ему огромных трудов стоило сдержать свои колкости и смех.

— Заткнись, Коста, — выдохнул Морган на опережение, и отправился в конюшню.

Он гнал во весь опор до гавани и многим дальше, и вернулся назад только ближе к ночи. Ее он провел, впервые расстелив себе место на полу.

В последующие дни он все также боролся с собой, но ловил себя на том, что глядит на Мириам с глуповатой улыбкой, и ее не всегда удавалось поспешно спрятать от пытливого взгляда девушки. А она только все сильнее пленяла его легкостью, юностью и тем, что всегда была рядом — стоит только протянуть руку, и весь мир полетит во Тьму. И не Мириам отправит его туда, а та, что осталась далеко на Севере. Ее образ, ее голос неотступно изводили его, сдавливая невидимой цепью.

Но однажды, хмельной и беспечный, он поцеловал Мириам, пока не успел опомниться и передумать. Он видел, как она, смеясь, выходила из моря, бесстыдно подсмотрел ее точеные очертания в свете луны. И, если бы не проклятая цепь, он не остановился бы на одном лишь поцелуе, ведь она отвечала, неприкрыто соблазняла и звала его. Стоит только протянуть руку, и он сгорит.

А поутру они дождались корабля. Собрав вещи в дорожные мешки, пятеро нечаянных соседей оставили старый дом. Мириам улыбалась ему, храня их случайную тайну. Она ждала, что Север все изменит, но чем ближе были берега Дагмера, тем острее другая женщина впивалась в его разум.

Покои Моргана. Королевский дворец, Дагмер

Морган сбросил дорожный мешок и плащ у порога. Он спешил в свои покои, едва оказавшись в замке, но Совет задержал его до позднего вечера. Еще не отперев дверь, Морган уже знал, кто его ждет. Гаудана сидела на кровати в темноте, не решаясь зажигать свечи или огонь в камине. Он был не в силах отругать ее за беспечность. Не явись она сама, он бы отправился на место их встречи в лесу, надеясь, что она услышала о корабле, прибывшем днем из Корсии.

Он подошел к очагу и принялся разжигать огонь.

— Ты как чужой мне, — взволнованно прошептала лесная ведьма, наблюдая за ним. — Скажи, что все еще любишь меня.

— Я люблю тебя, беда моя, — ответил Морган, глядя как в камине зарождается пламя. — Сам не знаю отчего.

Он взглянул на любимую женщину. По спине пробежала дрожь. Это чувство было разрушительно и мучительно, лишало его воздуха, дурманило разум. Прикасаясь к ней, он не чувствовал счастья, но не мог не желать этого. Не мог не вожделеть ее.

Словно лишенный всякой воли, он устало подошел к кровати, уложил гудящую голову на ее колени. Песнь ее темной крови захватила его. Ее потемневшие от магии пальцы коснулись его волос.

— Я больше ни за что не вернусь в лагерь. Гален сошел с ума. Ты должен меня спасти. Тот Морган Бранд, которого я полюбила, сделал бы это.

Рука Моргана легла ниже острого колена женщины, настойчиво заскользила вверх.

— Человеческая жизнь для него теперь просто пыль. Послушай! Ты еще пожалеешь, что не убил его младенцем!

Гаудана вывернулась, юркнула выше на кровать.

— В нем сама Великая Тьма. И он доберется до меня, если ты не поможешь мне. И ты… Ты умрешь следом за мной!

Морган снова приблизился к ней, а она схватила его за горло, заставляя глядеть прямо в свои бездонные холодные глаза.

— Заклятие не пало! Но скажи, что тебе это было не по нраву.

— Ты лжешь. Не было никакого заклятия. Я — Смотритель Дагмера. И я люблю тебя, моя глупая ведьма.

— Ты никогда не был неуязвим, Волчья шкура, — прошипела Гаудана.

В следующий миг Морган опрокинул ее на кровать, накрывая своим телом, и поцеловал. Она все также пахла лесом и отчего-то — миндалем. Она, как и всегда, пьянила его, лишая всякой свободы. Больше он не желал слушать ее, даже когда она впервые грубо оттолкнула его.

— Спаси меня, или мы умрем!

В ответ он только грубо сорвал с ее губ новый поцелуй, и еще один. Страсть отняла у него рассудок. Он быстро справился с собственной одеждой, пропитанной морской солью, и с ее платьем, окутанным дымом костра.

— Во что же я превратила тебя? Кем ты стал рядом со мной? Прости меня. Молю, прости! — слышал он, целуя ее белые плечи, и уже не мог остановиться.

Он, как одержимый, хотел обладать этим телом, упорно веря, что не оставил бы незамеченным след кровавых чар, коснись они его самого. Гаудана ошиблась — так он думал, пока ее руки смыкались на его шее. Он никогда не был во власти заклятия — вот во что он хотел верить. Неточное слово, нарушенный ритуал, и темная магия не получила над ним власти.

Жаркий стон сорвался с губ ведьмы, как он вдруг подумал о другой. Каково было бы ласкать ту, другую, в том месте под солнцем? Но тьма всегда влекла его сильнее, чем свет, и в этом он боялся признаться даже себе. Он вел извечную борьбу с ней, но, когда Гаудана оказывалась рядом, проигрывал это сражение раз за разом.

По обыкновению, они оставляли друг друга с первыми лучами рассвета. Оттого проснувшись в кромешной тьме, Морган знал, что Гаудана все еще рядом. Он потянулся, чтобы обнять ее, но наткнулся лишь на мрачный холод. Да, это все еще было тело любимой им женщины, но оно больше не дарило тепло.

Морган отбросил одеяло. Осознание медленно настигало его, отчего он будто наблюдал за собой со стороны. Видел, как неспешно оделся, как провел рукой по черным волосам Гауданы, как поднял ее на руки. Воздуха не хватало. Его грудь стискивали стальные тиски.

«Ты умрешь следом за мной!» — набатом гудело в его ушах.

Королевский дворец, Дагмер

Анна была встревожена. Глубокой ночью она проснулась и не обнаружила Ивэна рядом. Ей и раньше доводилось просыпаться в одиночестве, но теперь необъяснимое чувство тревоги поглотило ее, впиваясь в нее острыми коготками.

Девушка отправилась искать супруга в зал Совета, беспокоя стражников. Те не могли сказать, чем был занят их король в столь поздний час. Она открыла тяжелую дверь. Там, где решались судьбы Дагмера, было пусто и темно, и гуляли лишь сквозняки.

Схватив свечу с большого круглого стола, Анна отправилась дальше. Она вспомнила, что днем вернулись Смотрители, и она пошла в полупустое крыло замка, где они жили, надеясь, что отыщет Ивэна в покоях Моргана. Он любил рассуждать с дядей у фонтанчика в маленьком внутреннем саду. Она подумала, что в этот раз их беседа могла затянуться. Ей не нравилось пробираться туда в одиночестве по пустующим коридорам — на пути ей не встретилось ни одного стражника. Ивэну же, напротив, именно оттого было приятно бывать у Смотрителей. Там он, хоть и на время, забывал про корону.

Прикрывая пламя свечи ладонью, она шла быстро, почти бежала из коридора в коридор до тех пор, пока не оказалась на галерее, ведущей в покои Смотрителей. Сад был пуст. Она постучала в покои Моргана. Снова. Не дождавшись ответа, толкнула дверь. Смятые простыни, не так давно догоревший очаг — это все, что она смогла разглядеть. Сама того не желая, королева направилась в покои Мириам. Тревога заставила ее откинуть прочь неприязнь, рожденную из легкомыслия старой подруги — Анна никак не могла простить ей надежду, в которой Мириам не могла отказать ее старшему брату. Но девушки не оказалось в ее покоях, а кровать была вовсе нетронута. Анна заглянула и туда, где жил Ивэн, едва только попав в замок. Комната зияла одной лишь пустотой.

Анна решила выбежать во внутренний двор, откуда она могла попасть в другую часть замка или же вовсе покинуть его, как ее обдало холодом и темнотой. Когда глаза привыкли к ней, она разглядела вдалеке медленно бредущую фигуру. В легкой поступи она узнала Моргана. Он что-то нес на руках, и чем ближе Анна приближалась к нему, тем яснее понимала, что это было тело девушки. В полумраке она испугалась, подумав, что с Мириам случилось дурное. Она тотчас подумала о брате. Райс мог этого не пережить.

Почти настигнув Моргана, она разглядела черные волосы Гауданы.

— Морган! — она выкрикнула его имя, поддавшись разгоравшейся в ней злости. Было бы мудрее сделать вид, что это не ее дело, но сейчас слова были быстрее разума.

Он медленно обернулся и, увидев Анну, замер. Она подняла одинокую свечу, желая заглянуть в его лицо, и успела увидеть лихорадочно сияющие черные глаза. Они как будто не принадлежали ему и видели в ней врага.

— Прочь с дороги, королева, — чужим голосом заговорил он.

Анна снова, едва слышно, назвала его по имени, понимая, что он не откликнется. Вместо ответа Морган неожиданно задул пламя ее свечи.

— Никогда не стой у меня на пути.

Девушку настиг страх. Она знала Моргана другим. От него никогда так отчетливо не веяло тьмой и смертью. Он, один из сильнейших магов Дагмера, первый Смотритель, друг ее отца, никогда прежде не угрожал ей.

Отвернувшись, Морган продолжил путь, желая покинуть пределы замка.

Сама не своя, Анна только ощутила, как к ее пальцам потянулись капли, прибившие жухлую листву к земле. Она, почувствовав угрозу, неосознанно пожелала напасть первой. Магия руководила ею.

— Ты слышала меня, девочка, — бросил ей Морган, своим звериным слухом различив шепот воды.

Он так явно не принадлежал самому себе, что сложно было не поддаться страху. Но Анна уже не могла остановить свою силу. Вода меж ее пальцев зажурчала весенним ручьем, наполняясь все яснее нарастающим гулом. Девушка с криком выбросила ее в небо.

Магия возвратилась к земле роем ледяных игл.

Морган лишь обернулся. Мгновение они молча смотрели друг на друга, и Анна отступила, переводя дыхание.

Во дворец прокралась беда, и она чувствовала, что та не отступит быстро.

Глава 24. Разлом

Леса Дагмерской гряды

Ни у кого не было сомнений в близости первой снежной бури. Дагмер был невообразимо ясен в своих предупреждениях. Все, кто жил в этих местах дольше пары лун, знали, что можно не ждать внезапного ливня, ветер здесь не настигнет врасплох, не подарив внезапного предчувствия, даже летний ледяной град никогда не решится коснуться этих земель. Вот и теперь Дагмер подавал знак. Ивэн и Мириам различили его и спешили пробраться сквозь чащу обратно в замок. Воздух был хрустким и колким, а сам лес замер в мрачной тишине. Буря приближалась неотступно, и никто не знал, что она принесет с собой. Стояла ночь, небо сковали облака. Было так темно, что юноша время от времени озарял путь, обращая вперед ладони, заставляя вспыхивать на них синеватые яркие огни.

В этот день Смотрители вернулись из Корсии. Это была долгая разлука, оттого стало особенно приятно вернуться на прогалину, где девушка помогала укротить подаренный ею огонь. Было опасно заходить так глубоко в лес, но никто не хотел раскрывать общую тайну.

— Ты только посмотри на себя! — заговорила Мириам, уклоняясь от лап ельника, нависших над зарастающей тропой. — Ты похож на мага, рожденного с этим даром.

Ивэн невольно расправил плечи — можно было позволить себе гордость. Огонь и правда подчинялся ему все охотнее, но каждая вспышка, сотворенная Мириам, показывала ее собственную силу, будто бы не было никакой жертвы для изгнания скверны, отчего он ликовал еще больше. Она не была болезненно уязвима. Ивэн мысленно окунулся в те первые дни в Дагмере, когда он уже не был послушником, но еще не стал королем. Вспомнил, как непросто ему было не видеть Мириам рядом, ведь тогда приходилось отделять ее чувства от своих собственных. Со временем, он узнал, каковы на вкус ее радость, злость, опустошение, любовь, и даже научился жить с этим.

— Должно быть, впору оставить наши прогулки, — осторожно заключила Мириам, и тут же споткнулась на ходу.

— Признай, что эти встречи нужны не только мне, — отозвался Ивэн. — Когда мы рядом, все просто и объяснимо.

— Что будет, если о них узнает твоя королева? Если хоть кто-то узнает, что вместе мы ходим за городские стены? Она Локхарт — все они помешаны на семье. Ох! Мне и правда стоит говорить вслух, что я для нее вечная вертихвостка, и виной тому ее брат?

— Только не вспоминай об этом пирате, Мири! Иначе мне снова подумается, что ты стала бы счастливее, чем теперь, — юноша заговорил шутливо, но не смог утаить даже сам от себя долю правды в этих словах.

— Мне бы пришлось оставить Дагмер. Я Смотритель, Ивэн. Мое место здесь, и именно здесь мое счастье.

— Однажды мне довелось покинуть Каменный бор. И только после этого я обрел дом. Дело ведь не только в твоем долге перед Создателем, так?

— Замолчи! — раздраженно буркнула Мириам.

Но Ивэн был не в силах остановиться и не поддеть ее:

— Если ты только пожелаешь, я присмотрю место для Райса при дворе. Как тебе…

Он не успел договорить, ведь ему пришлось отбить очередную огненную вспышку. Это вышло легко — от заклинания Мириам остались лишь искры.

— Великолепно, — сухо признала она, и ринулась вперед сквозь чащу. — Ты ведь знаешь, что я бы не задела тебя?

— Мы не сможем никогда обмануть друг друга, верно? — немного нервно хохотнул Ивэн. — Оттого ты мне так важна.

— Ш-ш-ш!

Ивэн услышал раздраженное предостерегающее шипение, но понял, что девушка улыбнулась его словам. Об был уверен бесповоротно — в Корсии случилось нечто особое, отчего девушка светилась изнутри. Теплое море Фелиса пошло Мириам на пользу, и Ивэн готов был поклясться, — дело было не только в нем.

Лес оборвался как всегда внезапно. Городская стена возникла из ниоткуда, бросая плотную тень на редеющие деревья даже в темноте. Пришлось дождаться, пока часовой наверху исчезнет из виду и перестанет бряцать доспехом, и только после этого метнутся вперед, к незаметному застенку.

— Кноорэн аалор! — прошептала Мириам, и каменная дверь едва слышно заскрежетала.

В тот же миг она схватила Ивэна за руку — он все еще плохо знал путь, а она проделывала его наощупь.

— Отчего же и здесь не поставить магическую печать! — ругнулась она на строителей крепости, когда они уткнулись в самую обычную дубовую дверь. Ее приходилось открывать самым заурядным немагическим ключом.

Оказавшись на тихой улочке, Мириам и Ивэн двигались по одному, то и дело ныряя в закоулки, прячась под навесами и выступами в тени домов. Город спал, но это не давало повода быть беспечными. Они почти добрались до замка, когда оба встретились за пустыми деревянными бочками. Мириам замерла. Вокруг не было никого, и Ивэн, оказавшись в укрытии рядом, вопросительно уставился на нее.

— Я видела Моргана, — тихо проговорила девушка. — Мы пойдем за ним.

Она решила больше не прятаться. Ивэн хотел было одернуть ее, расспросить, отчего им следует свернуть с пути, но не стал этого делать, увидев дядю впереди. Он нес на руках женщину. Ивэна бросило в озноб, когда он разглядел ее голые руки и ступни. Что-то было не так в этой жуткой картине, и в том, что Морган ни разу не обернулся, имея поистине звериный слух, слыша чужие шаги за спиной. И было ясно, несокрушимо очевидно, — женщина не была живой.

Так они следовали за ним до самого дома Локхартов в абсолютном молчании, едва дыша. Оба знали, что Морган непременно их слышит, но даже Мириам не ускоряла шаг, неотступно скользя по теням ночных улиц города. Ивэн видел и слышал, как дядя колотил в их дверь — остервенело и уперто, не смотря на глубокую ночь, пока старший из Стейнов не распахнул ее, держа в руке лампу.

— Роллэн! — прогремел староста тут же, своим тяжелым голосом как топором разрубая тишину спящего дома.

Стейн отступил и в два шага оказался в комнате с большим дубовым столом, где собиралась вся его семья, рывком сдернул скатерть. По полу рассыпались яркие поздние яблоки. По воле Стейна ярко впыхнул камин. Он крепко выругался, едва ему удалось разглядеть девушку, бережно уложенную Морганом на стол.

Она была в одной ночной рубахе. Черные волосы, черные венки, проступившие на висках, шее и запястьях. Встретив Моргана ночью на пороге, он решил было, что на его руках Мириам, но увиденное было куда страшнее.

— Я знал! О, проклятая Тьма! Я знал! — он схватил Моргана за плечи, в ярости силясь отвести его опустошенный взгляд от Гауданы.

Растрепанный Роллэн сбежал вниз по лестнице, прогоняя прочь от себя остатки сна. Он бросил рядом с телом лекарский футляр, уже не слыша отца, не заметив вошедших Ивэна и Мириам. Почти сразу он понял, что сердце женщины больше не бьется. Потребовалось немного времени, всего несколько движений, прежде чем он выпалил, склонившись низко над ее лицом:

— Медленный яд, — тонкий, едва уловимый запах, не оставлял ему никаких сомнений.

— Можно ли ей помочь, Роллэн?

Лекарь уставился на Моргана в полном недоумении. Но по одному его взгляду Роллэн понял — это был вовсе не тот человек, которого он знал. Голос лучшего друга отца был отчужденно отстраненным, без капли эмоций. Роллэн заподозрил, что Смотритель поражен магией крови, и только теперь встретился перепуганно-сонным взглядом с лучшим другом и Мириам, стоящими в глубине комнаты. Девушка едва сдерживала слезы, неотрывно глядя на Моргана.

— Она м-мертва, — заикаясь, но со всей возможной твердостью ответил он, сам не понимая к кому обращается.

— Я знаю, что ты можешь, — снова эта надломанная речь мага, чье лицо теперь отчего-то походило на мертвенно-бледную маску. — Сколько тайных знаний в твоей голове? Я умоляю. Никто не будет знать. Я обещаю.

Роллэн судорожно отпрянул от стола, резко, будто вляпавшись во что-то мерзкое и липкое.

В комнате повисла звенящая тишина, нарушаемая только колючим треском огня в камине. Его свет искажал лица присутствующих, наполняя картину происходящего особым ужасом.

Мириам резко прикрыла рот рукой, сдерживая рвущийся наружу крик. По ее лицу побежали слезы отчаяния.

— Ты не в себе, Морган, — тихо и зло заговорил Ивэн, будто очнувшись от оцепенения. — Оставь его в покое.

В следующее мгновение Мириам ринулась к дверям и выбежала в темноту.

— Ступай прочь, Бранд. И не смей появляться здесь. Ты осквернил наш дом. И себя, — твердо потребовал Стейн.

Морган было потянулся к телу умершей Гауданы, но старший из Локхартов твердо преградил ему путь.

— Прочь. Я позабочусь о ведьме.

У крепостных стен, Дагмер

Мириам все бежала, летела, словно комета, а весь мир несся прочь, в пропасть. Горло беспощадно раздирало огнем. Ивэн мчался следом, изредка цепляясь за ее пальцы, локти, но никак не мог остановить этот безумный бег — она вырывалась снова и снова, подобно растекающейся кипящей лаве. Ненависть и страх, ее страх, ослепляли его яркими всполохами. Он бессмысленно выкрикивал ее имя, умоляя остановиться, в надежде, что она его услышит.

«Я умру, — вдруг подумал Ивэн, — если она не прекратит, я просто сгорю изнутри».

И тут же проклял себя за эти мысли. Его страх усиливался. Ведь то, что обжигало его, было лишь шепотом, легким ветерком, малой частью огненного вихря, уносящего за собой девушку.

— Ми-риам! — задыхаясь прокричал он и снова бросился вслед за ней.

Они неслись сквозь сады, где яблони выбросили к небу свои голые уродливые ветви. Каждый шаг давался через боль, ноги скользили по мокрой жухлой листве, но Ивэн не готов был оставить Мириам в одиночестве, ведь именно ей он был обязан всей своей новой жизнью. Когда-то давно она не струсила рискнуть частью себя, полагаясь лишь на одно его имя. И вот теперь, в полной мере обретя его, свой настоящий дом и семью, честь и долг не позволяли ему отвернуться от нее в час нужды.

Девушка вдруг обернулась, готовая выплюнуть легкие, истерзанные криком, холодным ночным воздухом и бесконечным бегом, держа наготове кнут.

— Стой! — сдавленно прорычала она. — Или я убью тебя.

Юноша остановился, примирительно вскинув руки. Ему не приходилось видеть кнут Мириам в действии, но он был наслышан о том, каким смертоносным тот может быть в ее руках.

— Ни шагу!

Она все плакала — еще немного и разрыдается, словно ребенок, но пылая кристально чистой яростью. Ивэн мог бы поклясться, что огонь ее гнева, вперемешку с отчаянием и безысходностью, пробивался сквозь пелену слез, застилавших ее зеленые глаза.

— Мири, я…

— Не смей… произносить так мое имя.

До Ивэна столь ласково называл ее только лишь Морган. И величайшей ошибкой было вторить ему теперь.

— Я — не Морган, — посмешил бросить юноша. — Позволь мне…

Ивэн машинально сделал суетливый шаг вперед и в то же мгновение услышал свист, а затем ощутил, как по щеке заструилась кровь. Кнут рассек воздух и ужалил его прежде, чем он едва успел опомниться. Ноги легко подкосились, и он упал перед Мириам на колени.

— Но ты — Бранд, — сухо проговорила она.

Вновь настала тишина. Ивэн, задыхаясь, исступленно разглядывал окровавленные пальцы, прижимал их к щеке, стягивая края раны. Ему было дурно от погони и от крови во рту, боли он почти не чувствовал.

Ненависть Мириам выплеснулась через край и, наконец, отступала. Пускай для этого и стоило пожертвовать кровью, но она начинала приходить в себя. Медленно, вдох за вдохом. Она тоже опустилась на землю и, наконец, заплакала по-настоящему, как обыкновенная девчонка, а не Огненная дева способная сжечь все на своем пути.

— Создатель! Какой проклятой Тьмы ты даже не злишься на меня? — простонала она через вслип.

У Ивэна не было ответа. Ему досталась счастливая любовь, его мир не рассыпался от обмана человека, такого близкого, что впору было отдать за него душу. Что такое царапина на лице, когда все вокруг для нее разлетелось в один миг на миллионы осколков?

— Я чудовище. Что я наделала?

Она неуверенно поднялась на ноги, опираясь на старую яблоню, свернула кнут за пояс.

— Пойдем. Скорее, — Мириам заставила Ивэна встать. — Я должна все исправить. Твоя королева меня не простит. Если только ты не выберешь носить этот шрам как украшение, как все эти безумные северяне, — она взяла его под руку и горько засмеялась. — Мне ли говорить о безумии!

Они брели опираясь друг на друга, обессиленные и опустошенные, пока не добрались до старой голубятни. Небольшая, из белого камня, она походила на дом сказочного существа, и принадлежала только Смотрителям.

Ивэн тяжело опустился на скамью у двери, пока Мириам снимала магическую печать. Он огляделся вокруг. Небо все еще было черным, но колючий снег уже начал впиваться в кожу. Спрятаться под крышей в тепле — все, что только можно было пожелать теперь.

— Был ли он здесь вместе с ней? Я думала, это место лишь наше. Какая чушь… — выдохнула девушка.

Карта на стене, тяжелый стол, заваленный посланиями из разных земель, шкафчик со склянками и большой сундук под лестницей, ведущей наверх к птицам — вот и все незамысловатое убранство. Пахло сыростью и голубиным пометом. Мириам заклинанием зажгла свечи, скинула меховую накидку и взялась искать нужный эликсир.

— Подумать только! Он предал все и всех нас! Столько лжи… Ради этой проклятой ведьмы! Он готов был загубить Роллэна! И это ради нее? Отчего мы малодушно выгоняем таких, как она, за стены вместо того, чтобы казнить их? — Мириам все говорила и говорила, не могла замолкнуть, боясь тишины, ведь в ней только и оставалось, что выть израненной волчицей.

Когда-то давно она рассказала Ивэну про ведьму, опоившую Моргана, про то, как выдала ее Багровым плащам, про ритуал, который должен был освободить его от чар. Но запретная магия крови оказалась сильнее простой лесной колдуньи. Или же дело было вовсе не в этом?

— Что если он по-настоящему любил ее? — осторожно спросил юноша, присаживаясь на свой плащ, расстеленный поверх сундука.

Он увидел, как выпрямилась спина девушки, как она судорожно поправила волосы, задумалась, словно удивилась, что она не одна и что Ивэн прервал ее монолог.

— Тогда, быть может, он выживет без нее, — выпалила она, хватаясь за нужную склянку. — Я слышала, что жертва ведьмы, уходит вслед за ней. Короткий век — вот цена этих грязных чар. Морган об этом знал. Значит, он сам выбрал этот путь?

Ивэн вздрогнул. Он впервые по-настоящему представил жизнь, что ждет их теперь. Мириам подошла к нему и крепко схватила за подбородок. Она вдруг пристально заглянула ему в глаза, словно пытаясь отыскать в нем родовое сходство.

— Не думай, что у меня выйдет быть такой же ласковой, как Анна, — прошептала она и подставила под эликсир рассеченную рану Ивэна.

Ему пришлось крепко стиснуть зубы и согнуться пополам, — рана стягивалась мучительно, и этого было достаточно, чтобы заглушить гудящий рой мыслей в его голове.

Мириам опустилась на сундук рядом с ним, обхватила лицо руками и заговорила тяжело, выдавливая из себя слова:

— Почему я не могу пожел*ать ему смерти? Каждый мой день был наполнен ложью, красивой выдуманной целью, и теперь о ней можно забыть. Он готов был закрыть глаза на магию крови, чтобы только одна паршивая ведьма осталась жива, а я все еще хочу, чтобы он жил! Он поцеловал меня там, в Корсии!

Ивэн аккуратно положил ладонь на плечо девушки, и она порывисто обняла его.

— Я пойму тебя даже в молчании. Не зря мы связаны одним даром, — тихо проговорил он.

Побережье, Дагмер

Ночь на берегу походила на конец всех времен, предсказанный в Писании. Волны с оглушительным ревом бились о берег, ветер ревел, пронизывая тело Моргана до костей, впиваясь в лицо и руки колким снегом. Он сидел прямо на камнях, наблюдая за бушующей тьмой, и собирая последние силы.

Он шел бесцельно, падал, снова поднимался. Голова была пуста и тяжела. Тело терзала непроходящая дрожь. Без конца, даже сквозь этот дикий, пугающий холод, выступал липкий пот. Он все силился понять, что происходит с тех пор, как проснулся среди ночи, и понял, что Гаудана мертва.

«Помнишь ли ты, как полюбил ее?»

Спросила его как-то та девушка с вихрем медных волос. Он не помнил. И понял это только теперь. Гаудана будто всегда была в его жизни, и он всегда принадлежал ей.

Но эта девушка с яркими зелеными глазами… Морган тщетно силился вспомнить ее имя, но точно знал, как полюбил ее. В какой-то деревне на юге у летних костров. Она танцевала и смеялась, а он, хмельной и свободный, поклялся сам себе, что никогда не оставит ее. От нее пахло лесом и дорожной пылью, и в ту ночь она была такой яркой, что нельзя было оторвать взгляд.

Плоть от плоти огня.

Мириам. Да, Мириам. Так ее зовут.

Одного имени Моргану хватило, чтобы заставить себя пошевелиться. Но уже через несколько неуверенных, шатких шагов его снова вывернуло чем-то черным.

«Скверна», — обреченно подумал он, рухнув спиной на камни и подставляя лицо леденящему ветру.

Гаудана.

Он всегда принадлежал только ей, но не мог вспомнить об этом ничего. Словно кто-то изрезал острым клинком его память.

Озябшими пальцами, он сжал собственную руку, где залег самый уродливый шрам на его израненном теле. Мириам ненавидела его. Память услужливо подбрасывала Моргану воспоминания о каждом нечаянном взгляде девушки, брошенном на изуродованную огнем кожу. А он не мог избавиться от этого шрама — немого напоминания о том, как легко он мог потерять единственно любимую им душу. В начавшейся борьбе со скверной, Морган видел все ясно, в истинном свете.

Погрузившись в воспоминания Морган воскресил в памяти те дни в Айриндоре, когда ему с Мириам довелось выслеживать мага крови по просьбе принца Бервина. Мерзавец воспользовался правом Призыва, однако явившись в Эгон, Смотрители обнаружили, что маг сбежал из казематов, устроив бойню. Они не могли покинуть столицу, не убедившись, что отступник больше никого не тронет.

Выследить его было непросто. Он скрывался на окраине, куда опасались забредать даже вооруженные до зубов стражники короля. Морган был восхищен, признавая, что даже ему на этих улицах было не по себе — Мириам ничем не выдавала волнения.

— Должно быть, ты видела места и похуже? — спросил он, пока они брели в темноте к дому, где скрывался беглец. Пара звонких монет могла решить в этом месте любую загадку и развязать любые языки. Им пришлось вдоволь посорить дукатами, прежде чем отыскать нужное место.

— Что же необычного вы здесь видите, милорд? — девушка не упустила случая подразнить его за знатное происхождение. — Все трущобы похожи друг на друга. Разве что в Мецце никогда не было снега.

Они забрели под мост, когда Морган расслышал голоса незнакомцев, бредущих навстречу. Чужаков, не облаченных в обноски, было легко запомнить, оттого он схватил девушку за руку и быстро увел подальше в тень, чтобы не попасться прохожим на глаза. Они стояли так близко, что он чувствовал дыхание Мириам, ставшее обжигающим в эту холодную ночь.

— Идем? — неуверенно спросила девушка, а Морган поймал себя на том, что не может пошевелиться, хотя незнакомцы давно ушли. Словно очнувшись, он позволил их пальцам разомкнуться.

Мириам двинулась вперед, и Морган был благодарен ей за это, перебарывая внезапное смущение. Но вскоре он позабыл обо всем, расслышав чужую темную кровь.

— Ты слышишь? — спросил он, нагнав девушку.

Она лишь покачала головой, и поправила тяжелый капюшон плаща.

— Я рада, что нас не обманули здесь, как каких-нибудь богатеньких простофиль, — сказала она, стараясь поспевать за его быстрым шагом на улице, где над ними нависали хлипкие хибары.

Подходя к названному дому, Морган, множество раз уверившись, что нельзя полагаться лишь на магию, вытащил меч из ножен.

— Будь осторожна, Мири, — шепнул он девушке, беспечно занятой сдуванием снежинок с буйных волос, сбежавших из-под капюшона.

— И что? Мы просто войдем в дом через дверь? — фыркнула она, не заметив его предостережения.

— Можешь попробовать попасть туда через окно. Все, что пожелаешь, моя госпожа, — в этот раз уже Морган дразнил ее за руалийские корни.

Но стучать не пришлось. Отступник сидел на пороге хижины и курил трубку с тиронским табаком.

— Вы двое пришли по мою душу? — почти прокричал он, завидев Смотрителей в темном переулке. — Но я не сдамся живым!

— Это и не обязательно, — холодно ответил Морган, крепче сжимая меч.

Маг вскочил на ноги, и Мириам тут же увернулась от пылающей сферы, сорвавшейся с его рук. Морган ударил в ответ вихрем ветра, но отступник успел укрыться за крыльцом хлипкого дома — оно тут же разлетелось в щепки. Отступник и Мириам ударили почти одновременно, а Морган успел отбросить девушку в сторону. Он не сразу понял, что запылал, но услышал ее крик.

Упав в снег, он видел, как отступник вспыхнул факелом. Видел, как Мириам, которая могла быть на месте мага крови, сбила его с ног кнутом.

Все кончилось быстро, за несколько вдохов. На третий девушка подбежала к Моргану.

— Зачем? — разгоряченная, она почти кричала ему в лицо. — Этот огонь должен был достаться мне!

Морган, пока его не поглотила боль, глядел, как она осторожно и быстро вспарывает ножом остатки его кожаного дублета до самого локтя.

Он смотрел на нее и думал, что не простил бы себя даже за искру, коснись хоть одна ее тела. Он бы снова и снова защищал ее, пусть и такой ценой.

— Зачем?! — не унималась девушка, и ее руки были скользкими от крови, отчего она не сразу смогла справиться с пробкой эликсира, способного быстро стянуть рану.

«Потому, что я полюбил тебя, Мири», — впервые захотел сказать он, но не смог. Горло сжалось под чьей-то невидимой железной хваткой.

Только теперь он понял, отчего не сказал тогда Мириам ни слова, почему кто-то вырывал у него дыхание всякий раз, когда он желал быть свободным.

— Это был лишь вечный шторм, — прошептал он, облизывая пересохшие губы, и закрыл глаза.

Глава 25. По ту сторону

Дом ловцов, леса Дагмерской гряды

Прибежище ловцов не походило на безопасное укрепление. Когда-то в присвоенном ими доме жил старый маг, выгнанный из Тирона. Он был богат и нелюдим, и обрастал слухами, как дерево листвой по весне. Под Дагмером он построил себе добротный деревянный сруб, где жил в одиночестве, но вот незадача — быстро умер от болезни сердца, которую даже местные чародеи и лекари так и не смогли одолеть.

Дом пустовал, пока ловцы не поставили вокруг стену из кольев, и не наложили пару магических печатей. Многие горожане считали их падальщиками и охотниками за звонкой монетой, но, когда ловцам удавалось отловить разбойника, пугающего добрых людей на тракте, всюду слышались иные разговоры. Эрлоис презирал чужие пересуды, оттого и решил расположиться в лесу. Впрочем, некоторые из ловцов, все же жили в городе, как и сам Эрло теперь — он и вовсе вернулся в свои старые замковые покои. Нельзя было не признать, что спать на мягкой кровати было слаще, чем на лавке в лесном доме.

Иногда он оправдывал этот поступок. Живя в замке, он одним из первых узнавал о беглых преступниках, чьи головы стоили немало. Случалось, Эрло уговаривал себя поприсутствовать в Совете, если только знал наперед, что это не станет для него излишне утомительно. Впрочем, признаться, по-настоящему его интересовали лишь доклады городской стражи.

Вот и теперь он нес ловцам письма из других королевств, обрывки отчетов стражников — все, что сулило хоть какую-нибудь наживу его бесчестной братии — десятку магов и еще одному десятку отчаянных головорезов. Ловцы рано отправлялись на покой, но даже тех, кто со временем растерял свои силу и ловкость или получил тяжелое увечье, Эрлоис не бросал. Для всех них эти письма были буквально на вес золота.

— Кноорэн аалор, — прошептал Эрло над одной из печатей, защищавшей их укрытие. Говоря на старотиронском наречии, он ухмылялся. Это было единственно доступное прикосновение к магии, ставшее его рутиной.

«Вот чем должен довольствоваться последний из рода Толдманн — печатками да эликсирами», — часто говаривал он себе, раздумывая, как сложилось бы все, будь он магом с рождения. Всякий раз он убеждал себя, что в таком случае не дожил бы до своих лет.

Ступив на подворье, он поприветствовал пару старых товарищей, как раз из тех, что больше не выходили на охоту в чащу, но охраняли дом, желая хоть как-то отработать свою долю.

— Лотар изловил Седого Менно, — объявил один из них, набивая трубку табаком. — Скрутил того прямо на перепутье у излучины. Говорит, что остались недобитки из его шайки.

— Одним ублюдком меньше, — небрежно усмехаясь ответил ему Эрлоис. — Корсианцы будут рады такому дару.

Первым, кого он увидел, войдя в дом, был Лотар, сидящий на бочке, и ее содержимое было предсказуемым донельзя. Остальная братия расположилась за грубыми столами, по углам на кушетках. Кто-то начищал оружие до блеска, кто-то пил медовуху, заедая кашей из общего котла. Сам Лотар, очевидно, травил байку о том, как в компании еще пары ловцов сразил самого Менно — одного из самых жутких злодеев, засевших в этих местах. Свои истории он любил приправлять немалой долей вымысла, и делал это так, что даже самый суровый воин заходился в хохоте. Так сложилось, что все ловцы обривались наголо, но Лотар носил светлые волосы до плеч как знак отличия. Он многое делал не так, как его собратья, но Эрло подумывал передать свое дело именно ему, когда придет время. Он слишком любил жизнь, чтобы геройствовать до самой смерти. А Лотар, хоть запальчивый и самовлюбленный, но умелый и быстрый, вполне мог бы заменить его на этом поприще. Они были многим похожи. Эрло считал, что многие могли и не заметить разницы.

— А, Ваше Высочество! Достопочтимый принц мертвой земли! Господин Птицелов! — слова Лотара потонули в гуле всеобщего приветствия, но никак не могли задеть, отчасти потому, что были правдой. Разве что, южное обращение «господин» Эрлоис никак не мог примерить на себя. Он уловил когда-то давно, что задеть можно лишь того, кто может позволить себе оскорбиться.

Ловец спрыгнул с бочки, прихватил Эрло за плечо и повел к пустующему месту за столом. Возле него тут же оказалась кружка с медовухой и пара свечей, чтобы подальше прогнать полумрак из его привычных владений.

— Пока ты нежился на королевских подушках с прелестными красавицами, нам удалось отловить одного каторжника, — продолжал хвастаться Лотар. — Завтра же отправится путешествовать в Корсию.

— Эй, Эрло! От тебя за версту несет розами! — шутливо выкрикнул кто-то, пока все собирались у стола.

— И псиной! — поддержал его худой маг из Руаля, слишком бесцеременно намекая на дружбу с королем Дагмера.

Все, как один, ловцы были остры на язык также, как и своим оружием. Эрлоис не раз удивлялся, что ему удалось собрать вместе таких ядовитых болтунов, и что те до сих пор не попереубивали друг друга.

— Как приятно возвращаться домой, горстка вы мерзких клопов, — без тени притворства расхохотался он, бросая сумку с письмами на лавку.

Едва он собрался достать одно из них, как через порог перевалился старый ловец. Из его живота торчала стрела, но он был еще жив.

В тот миг, пока была открыта дверь, Эрло успел заметить, что двор оставался по-прежнему пуст. И только чуть дальше, ближе к воротам, лежал один из его товарищей. Кто-то обстреливал подворье из леса.

— Пришла Черная Петра, — рычал Лотар, склонившись над раненым, пока остальные ловцы хватались за свое оружие. — Мы не добили ее у реки. И теперь она с подмогой станет вытравливать нас.

Как в подтверждение его слов, снаружи послышался неразборчивый требовательный женский крик.

— Не смей высовывать нос, — приказал ему Эрлоис, выхватывая из арсенала на стене короткий меч. При нем не оказалось никакого оружия, кроме клинка, выкованного Стейном — с кроваво-красной яшмой на рукояти. Готовясь к серьезному бою, нельзя было обойтись лишь им.

Подойдя к двери, Эрло поднял ладонь вверх, прося тишины. Ловцы, все как один, замерли, ожидая его приказов. Только Лотар боролся со стрелой, не оставляя раненого, способного выжить, имея хороший запас удачи. Однако, если стрелы были стравлены ядом, не оставалось ни единого захудалого шанса.

— Отдайте нам Менно, и мы отступим! И никто больше не умрет!

Эрло не сводил взгляда с проклятой бочки. Да, ловцы расположились прямо в чаще, но никто из отступников или сброда, прятавшегося под их защитой, никогда раньше не решался подпирать их ворота. Никто не знал, сколько людей привела Петра, и было очевидно, что ее визит не закончится миром. Эрло нужно было выбить у нее преимущество.

— Петра? Черная Петра? — крикнул он через приоткрытую дверь, не задумываясь, приложив руку к фамильному перстню, висящему на кожанном шнурке на его шее со времен падения Ангеррана. Эрло верил, что он приносит удачу, но не смел носить его так, как это делал отец, и кто знает, сколько Толдманнов до него.

В ответ раздалась выжидающая тишина, да такая, что слышно было, как ветер путается в кронах голых деревьев. Эрлоис шепотом приказал двоим ловцам ступать на чердак и высматривать лучников, засевших на ветвях вокруг.

— Я Птицелов. И я хочу говорить с тобой. Я выйду на порог, но пусть твои парни не тратят стрелы. Со мной будет маг.

— Согласна.

Он выдернул тощего южанина жестом из толпы, еще часть ловцов отправил в подвал дома, откуда можно было попасть в тайный ход, ведущий за пределы подворья.

— Что, если их вдвое больше? — прошипел маг.

— Просто сделай то, что получается у тебя лучше всего, а я сделаю то, что получается у меня.

— Будешь болтать?

Пара жестов руки, и над Эрло и южанином вырос купол. Его не способна была пробить ни одна стрела, пока у мага хватит сил удерживать его. Скрипнула дверь, и оба вышли во двор. Закатное солнце било прямо в глаза.

— Ты нас подловила, Петра, — Эрло вскинул руки в примирительном жесте. — Только поэтому я отдам тебе Седого. Я не могу знать сколько вас, я не знаю, что ты могла слышать о нас, но лишних трупов я никогда не хотел. Поэтому будет, как я скажу.

В ответ послышался поток отменной брани. Ловец дождался, пока тот иссякнет, и продолжил:

— Если не согласишься, мы дадим знак — и дагмерская стража будет здесь. Тогда вы все подохните, сколько бы вас там не было. Видишь, Петра, я иду на уступки!

Эрло почувствовал, как по его лицу сбежала капелька пота, как губы предательски пересохли и голос вот-вот должен был надломиться, но он все продолжал говорить в никуда:

— Я клянусь, что Менно жив. Но мои братья огрели его по седому затылку, и нам потребуется четверо твоих крепких ребят. Они встретятся с моими… Здесь, где я стою. На этом самом месте. Вы забираете Менно и катитесь в проклятую Тьму. Иначе мы дадим знак.

— Мы согласны! — в этот раз Петра ответила без брани.

— Мы должны снять печать. Если ты не желаешь, чтобы твои люди рассыпались в пепел. Пусть у ворот останутся только четверо.

— Вас никто не тронет! Отдайте Менно!

— Будет, как я сказал!

Эрло услышал недовольное ворчание, затем — шаги. У него получалось рассеивать разбойников, но он ничего не знал об их числе. И только надеялся, что ловцы, засланные в обход, смогут напасть вовремя. А время было вязким как смола.

Всего один жест и двое ловцов бросились к воротам.

Петра носила на лице клеймо, как и все каторжники с Юга. Длинные черные волосы растрепал ветер. Она стояла по ту сторону печатей. И при одном взгляде на нее, было ясно, что знакомство с ней не может быть приятным.

Вдруг снова скрипнула дверь и на крыльце появился Лотар, перепачканный кровью.

— Вот твой Менно, сука! — прокричал он, пинком спустив с порога ту самую бочку.

Каторжница завопила и бросилась вперед. А Эрлоис, выругавшись про себя, стал думать о новом преемнике.

Леса Дагмерской гряды

В лязг оружия врывался звон колокола с городской дозорной башни — стражники заметили дым и снарядили подмогу, но она могла не потребоваться.

У разбойников не было достойного оружия, и лишь несколько магов могли создать проблемы ловцам.

Когда Петра накинулась на Эрло, он быстро понял, что в два счета расправится с ней. Ее рукам не доставало силы, а ярость заглушала разум. Ловец отбил мечом с десяток невнятных ударов длинного кинжала, потом каторжница вдруг побежала. Он мог отпустить ее, но подчинился иступленному охотничьему азарту. Бой начал затихать, наполняя сумерки воплями раненых.

Петра неслась глубоко в лес, петляя, как испуганный зверь, падала, поднималась, снова бежала. Кровь стучала в висках Эрло, заглушая все вокруг. Девушка снова поскользнулась на вымокшей листве, упала в землю лицом, силилась подняться, но не успела. Ловец схватил ее за волосы, подставляя горло под удар ножа.

— Стой! — заверещала она, захлебываясь страхом. — Я сделаю все, что хочешь!

Эрло замер. Убивать женщину ему было непросто, даже если она сама всего несколько вздохов назад хотела разорвать его на куски. Иногда ты просто должен сделать свое дело, и, если твое дело избавлять мир от зла — делай это не задумываясь, иначе ты его недостоин. Так он говорил ловцам, никогда не признаваясь, что его самого сбивает с пути облик, который это зло может принять. Петра не получила свое клеймо просто так, и он знал, что один из ловцов мертв по ее воле. Мир стал бы чище без нее. Но его рука все же дрогнула.

— Я расскажу все, что знаю! — выплевывала она, в надежде выжить. — Гален скоро нападет на вас! Я расскажу!.. Не убивай!..

Эрло отпустил ее, поднялся и вдруг услышал, как Лотар выкрикнул его имя.

Многие бойцы считают, в сражении нет никого опаснее, чем маг огня. Эрлоис же не раз убеждался, что в бою страшна любая стихия. Умелый маг воздуха сможет сломать человека, как соломинку. Ему приходилось видеть подобное.

Когда его ноги оторвались от земли, Эрло не успел даже испытать ужас. Тяжелый удар выбил из него воздух и наступила темнота.

Побережье, Дагмер

— У-у, паскуда растреклятая! Не вздумай помирать, пока не сделаешь то, что должен!

Это были первые слова, прорвавшиеся к Моргану сквозь вязкий и липкий бред. Он весь состоял из образов и вспышек памяти, но эти слова отличались от них и голос ему был смутно знаком. Он хотел бы остаться на тех камнях, ощущая, что сам стал камнем, но эта женщина упрямо тащила его за собой, дико бранясь и задыхаясь. У него не было сил открыть глаза и взглянуть на нее. Лихорадка вцепилась в него мертвой хваткой, стараясь вырвать из этого мира.

— Что ты натворил, Морган Бранд, чтобы подыхать, как шелудивый пес? У-ух, проклятье!

Он чувствовал, как женщина била его по щекам, пыталась трясти за плечи, затем снова тащила по мокрой земле, упираясь сапогами.

В очередное пробуждение от тягучей лихорадки он ощутил тепло огня, мягкость шкуры животного, сырость и дым. Женщина постоянно говорила, но он не мог разобрать слов, падая в сон и болезнь. Его тело было тяжело отравлено.

Он отчаянно боролся за все свои полустертые воспоминания. Ему мерещилась Мириам. Чудилось, что она стоит рядом, глядит на него с укором. Безмолвная, несчастная и такая ненастоящая.

Морган очнулся от этого терзающего видения, только когда женщина попыталась влить что-то в его пересохшее горло. Не понимая, где оказался, он было рванулся от ее рук, но тут же рухнул назад на звериную шкуру.

Он распахнул было глаза, но все вокруг понеслось кувырком. Костер недалеко от сооруженной лежанки был ярче солнца Корсии. Жадно хватая воздух сырой пещеры, Морган скорчился от пронзившей его боли. Еще вдох, и скверна снова сдавила горло. Женщина помогла справиться с ней, подставив кадку, и утерла лицо, когда приступ закончился.

— Знаешь, северный лорд, я видала всякое, пока живу среди тех, кто тебе так не по душе. Так вот. Раз твоя Гаудана померла, изволь придумать для чего тебе жить, иначе она утащит тебя за собой, — заговорила она, держа руку на его груди.

— Селма…

Морган узнал этот певучий и звонкий голос, который удивительно не шел самой девушке — грубой северной горянке. Она частенько нашептывала ему вести о том, как поживает старший из его племянников.

— Ну неужто я услышала от тебя хоть что-то, кроме имени твоей рыжей подружки? Пей! — приказала она, подставляя к его губам чашу с водой.

Каждый глоток давался ему с трудом, но Селма, твердой рукой поддерживая Моргана за затылок, заставила испить все до дна.

Яркое воспоминание захватило его в мрачный круговорот, подбросив ему последний образ Мириам, вобравший в себя отчаяние и страх. Темные покои, камин и стол, остывающее тело ведьмы, молодой лекарь и его отец, Ивэн и она. И слова самого Моргана.

«Я умоляю. Никто не будет знать. Я обещаю».

— Что я наделал… — едва слышно прошептал он.

— Заткнись, — остановила его горянка. — Спи, борись и пей. Не дай ведьме иссушить себя. Нет никакого лекарства, северный лорд. А мне бы очень не хотелось, чтобы ты помер.

Как мог он не услышать Мириам, когда та поняла, что он стал жертвой ведьмы? Как он мог принять за любовь сотворенное Гауданой? Почему нашел ее в лесу, не признавшись сам себе, что стал ее рабом? Непомерная гордыня мешала ему распахнуть глаза и понять собственную уязвимость.

— Почему вы их не убиваете? — сухо проговорила Селма, вытирая пот с лица Моргана и вероятно думая, что не будет услышана. — Всех, кто делает такое с людьми, следует казнить. Уж поверь мне. Я многое видела. Гаудана не была чудовищем, но была опасна. Это да. Что ты сделаешь, если ядовитая змея бросится на твою Мириам? Но змея лишь защищает себя, а они, все эти маги крови, непомерно жестоки. Оставлять их в живых — это ли не малодушие?

Лихорадка терзала Моргана, не выпуская из своих объятий, северянка без конца бормотала что-то, всякий раз жутко сквернословя в борьбе с судорогами, пронзающими его тело или же скверной. Болезнь была мучительна, но Морган уже решил для себя, что останется жить.

Лагерь отступников

Эрлоис никогда раньше не попадал в лагерь отступников. Возможно, именно поэтому Гален не отдавал приказа уничтожить прибежище ловцов, или не сделал этого из-за его близости к городским стенам. Это выглядело как негласное соглашение. И вот оно было нарушено. Будь воля Эрлоиса, он бы отдал многое, чтобы этого не произошло. Теперь же он разглядывал халупы, сколоченные вокруг стихийной площади. Стоя в колодках на коленях.

Кто-то стянул с него кунтуш и сапоги, отчего было невозможно остановить дрожь, отдающую в зубы. Ветер разбушевался и улицы пустовали. Хоть в чем-то ему повезло — если бы отступники видели, кто появился в их лагере, холод и гудящая голова показались бы ему меньшими из зол.

Но кто-то все-таки пришел.

— Что? Не похоже на Дагмер? — голос Петры больше не дрожал.

Услышав ее, Птицелов почти физически ощутил желание убить. Если бы теперь в его руках оказался нож, он бы не позволил себе сомнений. Но оставалось только стиснуть зубы и молчать.

Она едва не ткнула факелом ему в лицо.

— Эта шея должно быть раньше никогда не сгибалась ни перед кем? А эти плечи? Я слышала, что многие дагмерские ведьмы без ума от них. Но понравится ли им, если благородный северный принц будет высечен, как каторжник?

Раздался свист плети. Один раз. Другой.

Эрло нехотя подумал, не стоит ли сожалеть о том, что ему не посчастливилось умереть возле прибежища ловцов.

Третий.

Удар в живот.

Чьи-то торопливые шаги и встревоженный голос мужчины.

— Остановись, Петра! Какой бы падалью он не был, он родич Галена. Не тебе решать, как он умрет.

— Пусть вашего Галена сожрет проклятая Тьма! Этот пес должен сдохнуть, — закричала она, пока Эрло пытался вцепиться в собственное ускользающее дыхание.

Он молчал, гася раздирающую боль собственной гордостью. Он не видел ничего, в глазах плыло от нарастающей боли и звона в ушах, но понял, что мужчина ударил Петру по лицу и вырвал из ее рук плеть.

— Думай, что говоришь, курица, — прошипел он. — Ты поможешь мне сбросить его в ямы, и молись, чтобы поутру он еще был жив.

Лагерь отступников

Из шатра, куда спешила Селма, раздавался пьяный смех и музыка. Она ненавидела его смрад, ведь он насквозь пропах тиронским порошком. В лагере отступников немногие могли от него отказаться. Не всякий маг крови был способен бороться с соблазнами, чем бы они не грозили. Гален же всячески потворствовал этому, ведь безвольными людьми куда проще управлять, утверждаясь на их слабостях и самолюбии. Так он создавал и поддерживал иллюзию свободы.

Девушка шумно выдохнула, тряхнула головой, избавляясь от снежинок, что запутались в ее черных кудрявых волосах, и нырнула под полог шатра.

Быстро выцепив Галена взглядом, она пошла напролом, бесцеремонно расталкивая одурманенных магов. Чтобы выжить среди них, она научилась выказывать бесцеремонную наглость и напускное бесстрашие.

Весь в черном он сидел у огня, скрестив ноги, глаза его были закрыты. В этой пьяной толпе он выглядел инородно, но нельзя было обманываться — все крутилось именно вокруг него. Вот девушка, сидящая рядом, как будто нечаянно уронила руку на его колено, вот молодой маг поднес ему трубку с тиронским табаком, вот кто-то засмеялся собственной шутке и уставился на него, в надежде хотя бы на призрачную улыбку.

Все это Селма видела множество раз.

Гален привлекал к себе людей, обладая исключительно темным обаянием. Это был дар посильнее его фокусов с магией крови. Но не каждый мог разглядеть, что он неизменно отравляет все, что притягивает.

Горянка до боли стиснула кулаки, и ногти впились в ладони. Она вспомнила сестру — одну из жертв его благосклонности.

— Сделано, — объявила она, оказавшись рядом с Галеном. — Все, как тебе было угодно. У нас достаточно мяса и пушнины. Но ищи сам, кто готов работать с ней дальше. Я тебе не швея.

Он распахнул свои темные глаза и одарил ее той хитрой снисходительной улыбкой, которую она ненавидела. Прогнав девушку, что сидела рядом, Гален радушным жестом пригласил Селму на ее место. Та незамедлительно села, поджав под себя ноги.

— Селма-а-а, — протяжно смакуя ее имя и любуясь ею, заговорил отступник. — Прямая, как стрела. Отчего ты только не родилась в мужском теле? Тебя бы ждала великая жизнь.

Он принял трубку, вновь идущую по кругу, но лишь сделал вид, что вдохнул в себя ее дым. Он всегда лишь делал вид. Почему никто не замечал этого? Гален никогда не курил тиронский табак, никогда не пил с отступниками вино. Он изображал, что един со всеми, но был над всем.

— Ты могла рассказать мне о своей добыче завтра, но пришла теперь. Чего ты хочешь?

— Отдай мне Птицелова, — потребовала Селма, оттолкнув протянутую ей трубку.

Гален расхохотался и посмотрел на нее с нескрываемым восхищением.

— Петра спускает с него шкуру на площади, — злобно огрызнулась девушка.

— С чего вдруг тебе интересна его судьба? — Гален наклонился к ее уху, предвкушая интересную историю.

Такая близость была неприятна Селме, но она согласилась сузить круг тех, кто мог услышать этот разговор.

— Вспомни сны Дагны и то, как верил им, — прошептала девушка, и взгляд ее невольно падал на шею Галена, увитую тонкими чернеющими венками.

Он вдруг пристально заглянул ей в глаза, будто смерть ее сестры и правда что-то для него значила.

— А я верила в то, что она увидела, когда была совсем девчонкой. Она говорила, что за мной придет оборотень в медвежьей шкуре, и что я ему буду по судьбе, — оголтело врала Селма, пряча взгляд в языках пламени и лишь надеясь, что Гален не рассмеется ей в лицо. — Я слышала, что на родовом гербе его семьи медведь. Что если он тот самый оборотень?

— Ты просишь моего дозволения на игру с горящим поленом, — со странной грустью в голосе ответил он. — Ты хоть знаешь, кто он? Хоть представляешь, сколько проклятий посыпется на тебя, если кто-то узнает, почему я сохранил ему жизнь? Что, если он даже не взглянет на тебя?

— Плевать, — холодно отозвалась девушка. — Ты мне должен. Отпусти его и я никогда не напомню тебе о том, как умерла моя сестра.

Гален вернулся к разглядыванию языков пламени. Его лицо было непроницаемо. Селме было невыносимо страшно плясать на краю пропасти его гнева и бездушия, но об этом не догадался бы никто.

— Если дотянет до рассвета, он твой.

Селма подавила ликование. Лишь коротко кивнула в ответ на дозволение спасти ловца. Одна великая Тьма знала, отчего такое пришло ей в голову. В пещере за пределами Дагмера за свою жизнь сражался Морган Бранд, но она никак не могла ему помочь. А Эрлоис Толдманн был слишком важен, чтобы позволить какой-то каторжнице растерзать его. Селма хорошо помнила свое детство в лесах Ангеррана, чтобы просто отвернуться, когда принца мертвого королевства секут плетью.

Подступы к лагерю отступников

Заря медленно занималась над горизонтом. Воздух был захвачен изморозью, и с каждым вдохом обжигал легкие. Мириам мечтала выбросить заговоренный медальон, подаренный ей Морганом после их последней встречи с Галеном, как и все его дары и мысли о нем. Но ничего не вышло. Медальон все также украшал ее шею и оберегал от песни темной крови отступников. Почти у самих стен их лагеря девушка убедилась, сколь ладно он был сделан. Как бы она не хотела забыть о Моргане, сейчас для этого было не время. Ловцы, собравшись за каменными выступами, молча следили за каждым ее движением, ожидая ее слов.

— Я решила, — объявила она, задумчиво раскрошив сапогом кромку льда, сковавшего лужицу. — Я пойду одна.

— Ты уверена, душечка? — спросил ее один из них с жутким руалийским говором. — Я вижу, ты сама не своя.

Остальные мужчины протестующе загудели, высказывая свои опасения. Им бы понравилось, если бы на месте Мириам был Морган, она бы тоже предпочла, чтобы он был рядом, но тот бесследно исчез, и оставалось только принять это.

— Если бы ты, Кловис, хотел бойни, то привел бы сюда городскую стражу, а не Смотрителя. Моргана нет, а Эрлоис — там, по ту сторону этого частокола. Уверена ли я, что хочу идти туда одна? Я хочу вытащить его оттуда живым или мертвым. Это все, в чем я уверена. Меня не тронут. Но если только мы пойдем все вместе, никто не вернется назад.

— Должен быть иной выход, — южанин скрестил руки на груди, еще немного и станет удерживать Мириам силой.

Она лишь фыркнула, молча вышла из укрытия и направилась к воротам, убеждая себя, что Морган поступил бы также, даже после того, как предал все, чему ее учил.

Глава 26. Трофей

На рассвете. Лагерь отступников

Эрлоис не понимал, отчего все еще жив. В этом была страшная пытка — чувствовать, как холодный воздух рвется в легкие, как сердце сумбурно колотится в груди. Ночью он открывал глаза и, лежа на дне неглубокой ямы, видел, как сквозь прутья решетки пробивается лунный свет. Тогда он думал, что тьма способна подарить ему покой, но ей нельзя было доверять. С рассветом он ощутил, что дыхание не оставило его, но ярче всего была боль.

Он снова и снова терял себя, пока чьи-то руки волокли его по земле. Отчетливо слышал чьи-то голоса и смех.

— Смотри! Смотри, Птицелов! — злой шепот Петры смог добраться до него.

Каторжница без конца хватала его за лицо и, быть может, уже и не ждала, что он очнется, но отчаянно этого жаждала.

— Перекидывай. Вот так!

— Веревки должно хватить.

Ее спутники, очевидно, как и она, недобитки из шайки Менно. Они изрядно старались отомстить за главаря, отправив Эрло во Тьму такой позорной для северянина смертью. Так умирали все, кто был неугоден отступникам или сброду под их защитой.

Эрлоис открыл глаза и увидел, что его петлю пристраивают рядом с другим висельником. Из-под мешка, надетого на голову, выбивались длинные волосы. И мертвеца нельзя было не узнать. Это был Лотар. Птицелов зарычал, захлебываясь собственным гневом. Только теперь он понял, как сильно не хотел умирать в петле. Он вообще не хотел умирать.

Петра захохотала, добившись своего. Убивать Эрло без чувств ей было бы не так азартно, как пришедшего в себя и ранненного смертью друга.

Она снова резко ухватила его за подбородок.

— Если бы ты видел, как он плясал, — зашипела она, но шепот сорвался на вопль боли и ужаса.

Эрло впился зубами в ее ладонь и не ослаблял хватку, пока кто-то из мужчин не пнул его ногой в живот. Теперь смеялся Птицелов, почти наслаждаясь тем, как упав на колени, верещит Петра. Он получил удар по лицу, но тот не смог загасить его смех.

— Пора кончать с ним, — один из разбойников схватил его под руки, другой кинулся ему на помощь.

— На старом Севере ей бы давно отрубили руки. Считайте, что отделалась малой кровью, — певучий голосок прорезал крики и безумный смех Эрло.

Девушка в черной меховой накидке тихо вышла из-за деревьев. Никто и не заметил, как долго она наблюдала за происходящим.

— Проваливай, охотница, — ответил тот, что избивал Эрлоиса. — Мы тоже вершим правосудие по старым северным традициям.

— Откуда вам, пришлым, хоть что-то знать о них? Правосудие в этом лесу не ваших песьих голов забота, — девушка ткнула пальцем мужчину в плечо, он пошатнулся и выпустил Эрло. — Гален Бранд здесь в своем праве, а вы — просто свора гнусных убийц.

Разбойник было замахнулся на нее, но горянка только цокнула языком, и жестом пригласила его оглядеться вокруг. Они были окружены. С десяток лучников целились в растерявшихся каторжников. От удивления перестала скулить даже Петра.

— Мы забираем Птицелова, — объявила девушка. — Можете поспорить о его судьбе с Галеном, но рискуете болтаться в этой петле втроем.

Каторжники отступили, утянув за собой Петру, истекающую кровью.

— Я все равно убью тебя, слышишь! — не унималась она.

Лучница присела на колени, разрезала ножом веревку на руках Эрло.

— Кто ты? — обессиленно проговорил он, не зная не уготовило ли ему это спасение еще большие истязаний.

— Я Селма, — пропела горянка, набрасывая на него плащ, протянутый одним из лучников. — А ты — самый удачливый песий сын во всех Изведанных землях.

Лачуга Селмы. Лагерь отступников.

Горянка развела огонь в печи, как только Эрлоису удалось переступить порог ее хибары. Лучники помогли ему усесться на хлипкий табурет, стоящий у ненадежного с виду стола. Один из них, высокий детина с колючим взглядом, выгреб из охотничьей сумки несколько склянок.

— Это все, что у меня осталось, — кивнул он девушке, и продолжил так, будто они были только вдвоем. — Признайся, что ты задумала, Селма? Выходишь эту мерзость, чтобы отступникам было удобнее поджарить его или воткнуть нож в сшитую спину? Зачем он тебе?

— Я слышала, что Птицелов учился бою в Корсии. Поправится и научит тебя обращаться со стрелами, — безразлично бросила девушка, пристраивая на огонь котелок с водой.

— Вот как? — буркнул лучник и ушел, хлопнув дверью.

— Рейн неплохой человек, Птицелов. Никто из охотников никогда не тронет тебя, — Селма принялась оправдывать друга, будто это имело хоть какое-то значение для Эрлоиса. — Они лишь боятся, что ты меня убьешь. Ты правда так страшен, как говорят?

Ловец рухнул локтями на стол и едва не упал, но девушка успела подхватить его.

— Мне нужно, чтобы ты сделал это, — она вложила в его ладонь давно забитую трубку. — Это все, что поможет притупить боль. Ни один лекарь не станет марать об тебя руки, так что будем надеяться, я не забыла, как матушка учила меня шить.

— Зачем ты это делаешь? — просипел Эрло, до сих пор не веря, что избежал виселицы.

Селма ловко подпалила табак и помогла поднести трубку к губам. Эрлоис тут же зашелся в кашле, следом — в стоне боли.

— Когда-то давно я жила в Ангерране. Я знаю, кто ты. Я помогу тебе, а ты поможешь мне.

Эрло, выдыхая горький дым, наконец разглядел девушку. Таких можно было встретить лишь на Севере. Высокая, тонкая и напряженная как тетива. Колючие скулы и карие глаза. За воротом мужской рубахи прятались бусы из голубого камня. Эрло был готов поспорить, что они дороже всего ее жилища. Эта горянка была птахой не его полета.

— Почему я должен верить тебе? — спросил он, хотя внутренним чутьем знал, что в безопасности.

— Я буду говорить, пока шью, а ты будешь молчать, — она положила на стол перед ним его же старый ремень. — Если не поверишь мне, расскажешь обо всем Галену. Он убьет меня, потом тебя. У Дагмера не останется ни одного шанса на спасение. Впрочем, нам будет все равно, если мы оба окажемся мертвы.

Селма вспорола ножом остатки рубахи, укрывавшие спину Эрло и охнула.

— А на тебе все заживает, как на молодом медведе? Так, Толдманн?

Эрлоис ничего не ответил, отложил трубку, сжал зубами ремень и кивнул головой. Тиронский табак уже уносил его прочь. Он так ослаб, что легко поддался этой отраве.

— Я желаю смерти Галену Бранду, — прошептала девушка ему в ухо, чтобы точно быть услышанной им, но никем другим.

Эрло впервые посмотрел ей прямо в глаза, и встретил взгляд дикой кошки. Она ни на миг не сомневалась в сказанных ему словах.

— Эти рисунки на твоих плечах безнадежно испорчены, но ты не сгниешь заживо, — тут же сказала она нарочито громко, и принялась промывать его раны.

Дурман опутывал Эрло, но он слышал шепот горянки, крепче впиваясь в ремень, боясь нарушить криком ее историю.

— Моя сестра убила Аарона, — она вытянула зубами пробку из склянки, и выдохнула, словно ей не хватало воздуха говорить об этом. — Руками его младшего сына. Только потому, что Гален так захотел.

Дагна была Блуждающей-во-снах. Селма рассказала, как им пришлось сбежать из маленького села в горах, как в лесу им повстречался Гален, как Дагна решила остаться среди отступников, когда тот заманил ее свободой. Он не мог упустить такую находку — магия, которой владела Дагна, почти исчезла из мира.

— Она не знала, что такое проклятая магия крови, пока Гален не соблазнил ее силой и властью. Она была глупая и легковерная, но кроме нее у меня никого не оставалось. Теперь и ее нет.

Селма кинула на пол пропитанные кровью повязки, закрыла лицо ладонями, но через миг взялась за иглу.

— Гален бросил ее в тот проклятый ритуал, как котенка в воду. Если посмотреть на престол Дагмера, там будет младший из Брандов. Он выжил. Он оказался сильнее без чернокнижничества и уничтожил след скверны. А его старший брат использовал мою Дагну, и изгнал прочь даже память о ней.

Пальцы Эрло цеплялись за край стола, пот заливал лицо от напряжения, но он не смел мешать Селме своими страданиями. Он стремился обратиться в слух, цепляясь за слова девушки, чтобы оставался в сознании. Мир вокруг был ослепительно красным.

— Я хорошо знаю Галена. Он захочет использовать и тебя. Ты будешь для него ценным трофеем. Он будет всячески выставлять тебя напоказ. Быть может, ты узнаешь что-то скрытое от моих ушей. Он жаждет отобрать у брата трон. Что может быть страшнее для Севера?

Селма внезапно выругалась, схватилась за склянку с эликсиром, получше разглядев рану на затылке Эрло.

— Воистину тебя хранит Создатель или старые боги! Тебя спасла твоя молодость.

— Я не верю богам, — прошипел он, выронив кляп.

— Но ты наделен их благословением. А мне нужен кто-то очень удачливый, вроде тебя.

К вечеру. Лачуга Селмы

Хижина Селмы упиралась в бурлящий ручей, по ту сторону от него в землю были вколочены распорки для выделки шкур, за ними чернел лес. Не живи она на отшибе, Эрло бы не рискнул усесться с ней на лавку у порога. Она нашла для него ношеную рубаху и старую охотничью одежду, всю из грубой кожи. В голове звенело, ноги едва слушались, оттого он не мог обходиться без помощи. Селма пообещала, что через несколько дней он будет как новый, и вручила ему миску с похлебкой из крольчатины.

— Когда все закончится, сбегу подальше от этого проклятого места, — тихо рассуждала она, вгрызаясь в корку зачерствевшего хлеба. — Ты бы вернулся в Ангерран? Что скажешь, а? Или вы с Морганом, если он останется жив, подарите мне поместье в Дагмере за спасенные шкуры?

В ее волосах заблудился холодный ветер, глаза покраснели от усталости, но вдыхать свежий воздух им двоим было куда приятнее, чем затхлость старой лачуги.

— Если он останется жив? — переспросил Эрлоис, оторвавшись от своей миски.

— Магия крови, — сухо отозвалась Селма. — Умерла ведьма, что привязала его к себе. Я нашла его на берегу, спрятала в одной из пещер. Это все, что я смогла. И ни один лекарь не поможет. Он должен победить скверну сам. Кто мы против этой грязной магии, если с ней не справится сам Смотритель, верно?

— Неужели нельзя ничего сделать?

— Ешь! — приказала девушка, — Ты чуть не помер, а уже рвешься кого-то спасать. Видно, ты не так плох.

Эрло отвел взгляд от миски, хотел было ответить, но увидел, как по пригорку спускается Гален. Эту легкую походку можно было узнать из множества других. То, как он держался, всегда выдавало его происхождение.

— Будь осторожен, — прошептала горянка, соскочив со скамьи.

— Птицелов! Прошу прощения за тот прием, что тебе устроила здесь та шайка, — Гален заговорил как старый добрый друг и протянул Селме мешок. — Здесь все, что потребуется, чтобы поставить нашего гостя на ноги.

Прошу прощения.

Петра вспорола спину Эрло плетью как вору. Лотар мертв, и это было непоправимо даже самыми красноречивыми извинениями. Вместо ответа, Эрло снова уставился в миску.

— Я не приказывал нападать на ловцов, — Гален опустился на место, где только что сидела Селма, и это оказалось слишком близко. — Я не приказывал казнить твоего друга. Я не приказывал вешать тебя.