В ГОРОДЕ РУССКОЙ МОРСКОЙ СЛАВЫ

Крылья набирают силу

В один из мартовских дней 1922-го, как и в сентябре 1910 года, жители Севастополя еще раз надолго повернулись спиной к морю. К городу со стороны Круглой бухты по воздуху несло предмет, мало чем отличающийся по форме от того предмета, что здесь видели старожилы двенадцать лет назад.

Дул холодный норд-ост. Море пенилось. По набережной стайками бежали мальчишки в отцовских бушлатах с букварями на животе под крученым шнуром.

Они и на этот раз первыми заметили летательный аппарат в небе. Но уже никто из них не сказал: «Птица?.. Так нет. И на змея не похожа».

— Эроплан! — завизжали мальчишки, задирая кверху тощие лица.

— Эх вы, пескари! — насмешливо крикнул им моряк с усиками, стоявший на часах у входа в порт. — Гидроплан это. Школа морских летчиков села в Круглой бухте…

Круглая бухта находилась в 15 километрах от Севастополя. Она не замерзала зимой. В годы войны в Круглой бухте базировалась морская авиачасть. От нее на берегу остались ангары, цементные спуски на воду, казармы, дома-дачи, где жил командный состав. Но на всем этом лежала печать разрушительной войны.

Прежде чем сесть за учебу, нужно было привести в порядок рабочее место, свое хозяйство: авиапарк, мастерские. Нужно было хоть раз досыта накормить людей, одеть, обуть. Нужно было выработать новую, соответствующую времени, программу теоретической и летной подготовки. С этого и начали моряки на новом месте базирования.

Дело продвигалось медленно. Опустошенная войной страна не могла выделить школе даже самого необходимого. Однако моряки, полураздетые, часто вовремя не накормленные, не теряли веру в лучшее будущее. Днем они летали, строили. А ночью в палатках, при тусклом свете коптилок, грызли авиационную науку, писали письма родным. Мечтали о технике вслух: «Если б самолеты вырубали из ракушечника. Или, скажем, вязали из морских водорослей. Мы были бы теперь здесь, в Крыму, самыми богатыми в Воздушном флоте».

Из Самары в Круглую бухту школа привезла 4 аппарата, способных летать. Это были два М-5 с мотором в 100 лошадиных сил, один М-5 с мотором «Рон» — 120 лошадиных сил и один — М-9, тренировочно-переходный самолет.

В сентябре 1923 года начальник школы М. М. Сергеев и военный комиссар Гросс, выражая мнение всех летчиков, обратились к начальнику военно-учебных заведений Красного Воздушного Флота с рапортом. В нем говорилось:

«Система обучения на самолете М-9, как тренировочного и переходного к боевым самолетам, непригодна из-за его слишком слабых полетных качеств: а) малая скорость (100—105 км), б) малый потолок — 2000 метров, в) медленное набирание высоты — за один час не более 2000 метров, г) самолет не позволяет совершать никаких фигур, а также эволюции, не выходит из штопора, не позволяет делать кренов более 45 градусов, д) не обладает диапазоном скоростей, вследствие чего производить групповые полеты невозможно…»

Начальник военно-учебных заведений Красного Воздушного Флота принял рапорт к сведению. Он ничем не мог помочь. Советская республика в ту пору не имела ни сил, ни средств строить лучшие самолеты. И школа работала на той технике, что была в ее распоряжении. Выручал по-прежнему М-5, послушный, неприхотливый. Правда, и М-5 работал не всегда. Причиной тому был его маломощный мотор и прохудившийся редан (выступ в днище лодки для облегчения при взлете отрыва от воды). Редан в латках. Редан — решето.

Начальник школы красных морских летчиков (1922—1923 годы) красморлет Михаил Михайлович Сергеев.


В штиль М-5 никак не хотел уходить в воздух, вода присасывала его к себе. Но моряки на выдумки хитры. Они научились заманивать «пятак» в небо.

Вперед пускали самолет-рулежку. Он поднимал волну. Прыгая на волнах, «пятак» отрывался от воды, если она не набиралась в лодку. В противном случае летчики умудрялись так поднять М-5 в воздух. Один из них в процессе разбега изо всех сил жал ручку управления от себя, второй вылезал на нос лодки (защитных козырьков она не имела) и своим весом поднимал хвост до горизонтального положения. Самолет выходил на редан. Со скрипом, но выходил, а летчик опять сползал в кабину, иногда уже в воздухе.

В тяжбе с капризами летающих лодок крепли крылья моряков. Боялись моряки только неподвижности. А всякое движение вперед, даже с выходом из кабины аппарата в полете, доставляло им радость. Если же кому-то случалось падать, он не уходил из жизни бесследно. Он оставлял друзьям на память ошибку своего последнего полета. Ошибку расшифровывали, изучали, чтобы не повторять. И залетали все дальше в открытое море, все выше забирались в небо.

Однажды курсант Кондырев на самолете МР-1 с пассажиром в задней кабине, тоже курсантом, выполнял учебный полет по треугольному маршруту. В 150 километрах от берега неожиданно сдал мотор. Кондырев произвел вынужденную посадку в море. Несколько суток учлеты оставались один на один с солеными волнами и, ободряя друг друга словом, удерживали на плаву машину. Воду пили они из радиатора, расходуя по минимальной норме, равно как и свой скромный бортовой паек. Смельчаки выдержали испытания, вышли победителями в борьбе со стихией. После долгих поисков курсантов-летчиков обнаружили в открытом море и подобрали военные корабли. Суровый многодневный поединок с волнами далеко от родного берега не сломил духа молодых авиаторов. Вскоре они повторили полет по треугольному маршруту в море и успешно сдали экзамены на звание морских летчиков.

«Заколдованный круг»

Отгремели залпы гражданской войны на Дальнем Востоке. Страна вступала в полосу мирного строительства, распевая песню:

Разгромили атаманов,

Разогнали воевод.

И на Тихом океане

Свой закончили поход.

Песня звучала бодро, но пели ее настороженно. За кордоном, куда уполз недобитый враг, вместе с частоколом штыков быстро увеличивались стаи самолетов.

В этих условиях Советская власть не могла не заботиться о развитии своей авиации. Так, за два года базирования в Севастополе школа морских летчиков скромно, но постоянно снабжалась самым необходимым — в первую очередь, конечно, самолетами, пока что теми же «летающими лодками», построенными в ремесленных мастерских…

Тесно стало в незамерзающей Круглой бухте. Небольшая, к тому же перерезанная посредине отмелью, открытая со стороны моря, а с суши закрытая скалистым берегом, бухта эта, по мере накапливания в ней самолетов, как бы сужала свой голубой круг. Легкие, словно тени, гидропланы не могли спорить с зыбью, которую поднимали в бухте частые норд-осты. Южные ветры вынуждали взлетать на скалы. Поскольку гидролодки медленно набирали высоту и не делали разворотов с малым радиусом, взлет на берег, даже для опытных летчиков, всегда был связан с риском.

В мае 1924 года школа перекочевывает на внутренний севастопольский рейд, в закрытую Килен-бухту. Здесь имелись два ангара и четыре хорошо оборудованных спуска. Личный состав, учебная часть разместились во флигелях на хуторе № 42. В Килен-бухте моряки получили новые машины: М-5 с мотором «Рон», «Савойя-16-бис» с мотором «Фиат».

В том же году в школе вводится твердая учебная программа. В отличие от старой, в ней делался упор на изучение тактики военно-воздушных сил, радиотелеграфа, аэрофотографии. Вводятся новые предметы: воздушная стрельба, морское дело, воздушная гигиена, строевые занятия. Было начато изучение воинских уставов и общественно-политических дисциплин.

Срок обучения устанавливался годичный. Летной программой предусматривалась вывозка учлетов на самолете М-5, затем самостоятельная тренировка и боевое применение на С-16.

Группы учлетов стали комплектоваться в основном из лиц, имевших среднее специальное образование или прошедших курс подготовки в военно-морских учебных заведениях Красной Армии.

В Килен-бухте школа морских летчиков получила возможность обобщить накопленный ею опыт работы, углубить методику преподавания и воспитания. Правда, отсутствие учебников и учебных пособий сказывалось на успеваемости и сроках подготовки красморлетов. Но это уже было довольно стройное военно-учебное заведение как по форме, так и по содержанию. Лицо его определяли прежде всего коммунисты и учлеты с образованием. Они помогали всем новичкам досконально разобраться в основах механики, овладеть тонкостями теории авиации. На полетах боролись за экономию бензина, моторесурсрв.

Лишний заход на посадку (уход на второй круг) из-за неподготовленности расценивался как происшествие. Виновники наказывались самими же учлетами.

Комсомольская ячейка была создана в школе в ноябре 1924 года. Она взяла на себя организацию курсов общеобразовательной подготовки для тех, кто пришел в авиацию от станка, от сохи, помогала командованию укреплять воинскую и летную дисциплину.

В ту пору существовали еще «боги» — авиаторы-пионеры. Многие из них сами себе устанавливали нормы поведения на старте.

В Севастополе этим выделялся инструктор Линдель. Мацио Линдель…

В конце 1923 года в школе (именовавшейся в то время Высшей Военной школой красных морских летчиков), в летной группе Мацио Линделя, проходил переподготовку Василий Сергеевич Молоков. Он так вспоминает о своем инструкторе:

«Отлетав на гражданской войне, я попал в Севастополь. Учил меня старый морской летчик. Он имел фамилию, имя, отчество. Но учлеты звали его «богом».

«Бог» был широкоплечий, немногословный и требовательный учитель. Когда учлет совершал ошибку, «бог» не ругался, но по лицу его видно было, что он недоволен.

Первую посадку на гидроплане я сделал неудачно. Утром подошел к инструктору и поговорил с ним по душам, сказал ему, что хотя я и спасовал, но летать хочу.

— Знаешь, — говорит он, — ты не горюй, пойдем еще раз со мной в воздух.

Мы пошли в воздух, потом хорошо спустились.

— А теперь, Молоков, лети сам! — сказал инструктор.

Это придало мне силы: я поднялся сам и сделал отличную посадку. Ко мне подошел «бог» и неожиданно обнял меня.

— Ну вот, — засмеялся он, похлопывая меня по плечу, — значит, зря горевал.

С помощью Мацио Линделя я удачно закончил тренировку на М-9 и стал летать на более сложной машине «Савойя»…»

Мацио Линдель много вложил труда в подготовку красных пилотов. Однако Линдель, требовательный к учлетам, себе мог позволить на старте все.

Школа получила поплавковые машины МУ-1 (морской учебный-1). Командование поручило Линделю испытать одну из них: взлететь, сделать круг над бухтой и приводниться недалеко от спуска.

Был воскресный день: теплый, тихий. За полетом Линделя следил весь личный состав. Оторвав машину от воды где-то в центре залитой солнцем бухты, Линдель повел ее с набором высоты. «500… 1000…. 2000 метров», — определяли с земли. Неожиданно МУ-1 опустил нос и стал пикировать на ангары.

— Что он делает?! — заволновались моряки.

У многих волнение на лице сменилось гневом, как только МУ-1, подчиняясь воле «бога», выйдя из пикирования, полез вверх по кривой.

— Безумец, что он делает?!

Вверх поплавками МУ-1 на секунду замер, свалился на крыло и завращался в штопоре. Линдель вывел машину в горизонтальный полет, повторил свой маневр и только после этого сел.

Механики, осмотрев самолет, потащили его в ангар ремонтировать. На МУ-1 от перегрузок вытянулись расчалочные ленты, нарушилась регулировка несущих плоскостей.

— Вы какое получили задание? — строго спросил Линделя руководитель полетов.

Тот с улыбкой ответил:

— Полет по «коробочке». Но захотел проверить: правда ли, что на МУ-1 нельзя делать мертвую петлю?..

Мацио Линделю объявили взыскание. А он все же продолжал нарушать летную дисциплину, еще не раз низко проносился над инкерманскими яликами, переполненными молочницами, и в конце концов сломал самолет. Линделя уволили из Военно-Воздушных Сил. Погиб он на Севере в 1938 году.

В Килен-бухте Линдель был не единственным среди старых авиаторов, кто не признавал уставного порядка. Копируя таких горе-инструкторов, и учлеты нередко «экспериментировали», еще хорошо не понимая, что любой эксперимент — это прежде всего точный расчет, правильная оценка возможностей аппарата и лишь потом личная отвага.

Комсомольская ячейка с первых дней своего рождения стала помогать командованию разоблачать воздушных хулиганов, чье «новаторство», как правило, заканчивалось аварией или катастрофой.

В составе комсомольского бюро в полную нагрузку работал М. И. Козлов — теперь известный полярный летчик, а тогда краснофлотец, учлет. «Воздушных лихачей — за борт!» — писала школьная многотиражка «Морской летчик». Ее постоянными корреспондентами были комсомольцы.

Тон в наведении уставного порядка задавали коммунисты и прежде всего начальник школы В. А. Букан, помполит Уркевич, начальник учебного отдела В. А. Корольков. Принятые ими дисциплинарные меры повысили чувство коллективизма и ответственности всего личного состава.

В это время учлеты из частных домов переселяются в казармы. В сети партийного просвещения вводится институт кубриковых и аэродромных организаторов с задачей проводить политико-воспитательную работу с беспартийными, прививать им революционный дух, давать идейную закалку.

Уже только строем, с армейской песней начали выходить на улицы будущие летчики. Перестали остерегаться летчиков инкерманские молочницы, спокойно проплывали ялики в бухтах. Строгий порядок во всем ломал «богов» и тропы, проложенные ими. Авторитет школы рос день ото дня среди горожан. Севастопольцы стали привлекать авиаторов к активной общественной жизни города. В городской Совет избирается В. А. Букан, В. А. Корольков, учлеты Ефремов, Маженов, Компаниец.

Самара, 1920 год. Летная группа начальника школы Н. П. Королева (слева направо): Вирбуц (второй), И. А. Пушнов — инструктор (третий), Н. П. Королев (в кабине), Климентьев — инструктор (девятый), Виленев — учлет (десятый), Ткаченко — механик (одиннадцатый).


Группа красморлетов и механиков, награжденных Петроградским Советом именными часами и другими ценными подарками — за мужество и отвагу, которые они проявили в период ликвидации контрреволюционного мятежа на фортах «Красная Горка» и «Серая Лошадь». Среди них (слева направо): первый снизу ряд — В. Безруков (третий), второй ряд — Н. Г. Колесников (второй), У. К. Бергстрем (пятый), И. И. Кирильцев (шестой).


Севастополь, 1926 год. Ученики-летчики седьмого выпуска на занятиях по аэрофоторазведке (слева направо): учлеты Голиков, А. В. Ляпидевский (один из первых Героев Советского Союза), Новоселов (восьмой), Н. Бойков (девятый) и другие товарищи.


Севастополь, 1928 год. Килен-бухта. Учлеты группы А. Ежова заправляют самолет «МУ-1».


Севастополь, 1927 год. Килен-бухта. Командование авиашколы у самолета «М-9».


Севастополь, 1929 год. «МР-1», вытянутый из воды, буксируется к самолетным палаткам.


Севастополь. Инженерная бухта. 1928 год. Самолет «МУ-1» отправляется к самолетным палаткам.


Севастополь, 1923 год. Личный состав школы со знаменем, врученным ему шефом — коллективом электроснаба Севастопольского района и коммунхоза города.


Надолго запомнилось летчикам празднование 6-й годовщины Великого Октября. В этот день на военном параде шефы — электроснабженцы Северного района вручили им памятное знамя. Соленый ветер вытягивал над бескозырками красное полотнище, а южное солнце высвечивало на нем слова: «Буревестникам революции».

С этим знаменем личный состав авиашколы выходил потом и на все парады, и на полеты, и на уборку урожая, выращенного севастопольскими, а позже кубанскими хлеборобами.

В севастопольский период школа имела только одну эскадрилью. Возглавлял ее вначале Ромашкин — отличный летчик, грамотный, волевой командир. После ухода Ромашкина на другую службу эскадрилью принял А. Вирак.

В 1930—1931 годах школа размещалась в бухте «Голландия», в здании бывшего кадетского корпуса. Командирами учебных авиационных отрядов в то время были В. Молоков, И. Шнер и другие. Все они отличались высоким личным летным мастерством и глубокими методическими знаниями.

Среди летно-инструкторского состава особенно выделялись командиры звеньев Я. Кузьменко и С. Леваневский; старые инструкторы Озеров, Мельников. Из молодых были известны А. Ежов, Н. Бойков, И. Балашов, М. Матерухин, Хныкин, Магон.

Техническую службу школы возглавлял инженер Н. Кириллов, имевший специальное летное образование. Прекрасный организатор, специалист высокого класса, Кириллов умел в трудных условиях обеспечить бесперебойную работу техники, своевременный выход ее на полеты. С Кирилловым разделяли тяготы службы старший техник отряда Сорокин, награжденный орденом Красного Знамени, техники Кучерявый, Метелкин, Ярош и другие.

В то время личный состав школы занимался не только обучением курсантов. Он принимал самое активное участие в боевой подготовке Черноморского Флота, в малых и больших флотских учениях.

Летчики школы вылетали на разведку моря, на поиск и штурмовку кораблей «противника». Это давало им хорошую тренировку. Разведка проходила обычно вне видимости берегов и занимала по времени более двух часов. Велась она, как правило, в густой дымке, при плохой видимости горизонта, что всегда было связано с риском потерять пространственную ориентировку, зарыться в морскую пучину. Самолеты в то время имели примитивное навигационно-пилотажное оборудование. В сложных условиях полета над морем, в дымке, пилот лишь по креномеру мог ориентировать самолет в пространстве, удерживать его в полете. При поисках подводных лодок летчик, в заданном ему квадрате, выполнял нередко до пятнадцати галсов — пятнадцать раз в условиях ограниченной видимости менял курс, пользуясь в развороте лишь креномером.

Не менее сложной была задача найти и атаковать корабли в открытом море на дряхлых МР-1 (морских разведчиках), у которых диапазон скорости составлял не более 20 километров. На штурмовку летчики ходили строем на низких высотах. Если кто отставал, то мог уже догнать группу только на пересекающемся курсе.

И все-таки летчики школы задания командования Черноморского флота на всех учениях выполняли успешно. Помогала им собранность, организованность, методика красморлетов, закаленных в полетах над Невой и Волгой, их личный пример в воздушных боях, их мужество и находчивость.

Сто метров — не высота!

Севастопольский период жизни школы характерен и новыми требованиями в подборе инструкторов. Для инструктора стало уже недостаточно уметь научить летать. Теперь от него требовалось и умение воспитать в человеке высокие моральные качества воздушного бойца.

Иван Алексеевич Пушков был одним из первых учлетов, а потом и инструкторов морской школы. Пушков некоторое время обучал летному мастерству Молокова. И он, пожалуй, Пушков, коммунист, заложил в Молокове те лучшие моральные и волевые качества, которые позволили ему пройти славный путь в авиации, стать одним из любимых в народе героев.

В Севастополе Иван Алексеевич Пушков занимал должность начальника летной подготовки. Убывая на учебу в академию, он рекомендовал на должность инструктора, в числе других выпускников, и Василия Сергеевича Молокова. Молоков обладал редкой выдержкой, врожденной склонностью к полету, знал души людей, много работал над собой.

Вот что рассказывает о работе над собой сам Молоков:

«Когда я попал в школу морских летчиков, — думал: теперь дело пойдет, теперь я по-настоящему поучусь… Я мог собрать любую машину (до этого работал более трех лет авиационным механиком), хорошо знал мотор, летал, но с теорией мне приходилось туго. Больше того, я все еще с трудом писал и плохо читал. Это мучительное чувство: понимать, что ты малограмотен. А знаний требуется много. «Какой же ты морской летчик!» — ругал я себя и тайком от других ходил к учителю на дом, изучал русский язык, физику, алгебру. При мне всегда был учебник, и как только выдается свободное время, тотчас сажусь читать. Читал я жадно и много — любые книги. И чем больше я читал, тем сильнее все хотелось знать, ничего не упустить. И передо мной все яснело, горизонт становился широкий. Все книги для меня были необыкновенными. Я открывал для себя страны, людей, и чем больше я читал, тем сильнее все хотелось знать, ничего не упустить».

Стать мастером летного обучения Василию Сергеевичу помогли товарищи, его пытливый ум. Как уже говорилось, многие старые инструкторы учили главным образом пилотировать самолет. Делали они это успешно, если парень, попадавший к ним в руки, имел «птичье чутье». В противном случае его списывали на землю: «Рожденный ходить — порхать не будет». Эта формула принималась почти бесспорно в ту пору, на заре авиации. Когда же в стране начали создавать свои самолеты и они уже большим потоком пошли в воинские части, формула «богов» стала отвергаться, поскольку она мешала росту боевых эскадрилий.

Молокову самому вначале трудно давался самолет. Однако он освоил его успешно.

«Значит, — рассуждал он, — овладеть самолетом может любой здоровый парень, если захочет и если в парне будут воспитывать летчика».

В авиации тех времен подготовка летчика понималась большинством старых инструкторов как их частная задача. Молоков один из первых ввел в программу методический «гвоздь» — воспитание как связь теории с практикой, духовная связь инструктора с учлетом.

«Принимая в группу учлетов, — говорил Молоков, — я подолгу беседовал с каждым о его жизни до школы. Затем рассказывал о себе и о воздухе.

На полетах я придерживался правила не ругаться, не повышать голоса, делать все так, чтобы учлет сам замечал свои ошибки и мог проанализировать их. Мне хотелось выработать в людях привычку самим замечать, уметь правильно видеть и оценивать полет. Конечно, если учлет не мог этого сделать, я не молчал. Намеками направлял взгляд и мысли учлета на то, что ему следовало увидеть, понять, осмыслить, устранить на земле и в воздухе.

Обучали мы пилотов тогда на М-5 и «Авро» (МУ-1). На М-5 место ученика находилось рядом с инструктором, а на «Авро» инструктор сидел впереди курсанта.

Вывозка проходила таким образом. Сначала взлетаешь сам, набираешь высоту 500—600 метров, идешь по прямой. В самолете был телефон, у инструктора рупор, под каской учлета резиновая надувная подушка. К ней по борту кабины от рупора тянулся резиновый шланг. Связь по такому телефону неустойчивая. Приходилось кричать. Кричал:

— Смотри! Машина идет по прямой. Заметь, как расположен нос машины относительно горизонта. Заметил? Теперь я передаю тебе «ручку», начинай сам управлять. Ручку держи легко, не напрягайся. Ну, в добрый час!

Сделаем десять полетов по прямой, начинаем отрабатывать набор высоты. Сто метров набираю я и передаю управление ученику:

— Давай сам. Выше давай. Сто метров — не высота!

Затем обучали планированию, виражам и лишь потом посадкам на редан. Это не каждому давалось сразу. Малейшая грубость, и пошел гидроплан «барсить» — «козлить» по-сухопутному.

Учили терпеливо, дожидаясь, когда до учлета дойдут все тонкости управления машиной. Почувствуем — учлет усвоил элементы полета по «коробочке», отдаем на проверку командиру звена. Он определял готовность учлета к самостоятельному вылету.

На стойках крыльев (слева и справа) самолета, в котором учлет первый раз вылетал самостоятельно, укрепляли красные флажки. Сигнал всем: «Дай птенчику дорогу!..».

Экзаменационный полет проходил так. Учлету давалось задание: набрать 3000 метров, пройти на этой высоте 10 минут, сделать глубокие и мелкие виражи, остановить мотор и произвести посадку на своем аэродроме. Это на учебном самолете. Затем на боевом учлет на час уходил в море. В море часто стояла дымка. Естественный горизонт едва просматривался, а приборов пилотажных на самолете, кроме креномера и компаса, никаких не было. Экзаменационные полеты контролировались барографом. Его вешали на грудь учлета, как медальон.

Связь между самолетом и землей была довольно примитивна. Если пилоту нужно было что-то передать на землю, то он сбрасывал вымпел с донесением. Земля отвечала цифрами, которые имелись в клапанах специального сигнального полотнища (попхема), ракетами, дымовыми шашками».

Сколько бы ни находился в школе учлет, он всегда чувствовал на себе недремлющее око инструктора. Ученик В. С. Молокова инженер школы Н. Кириллов вспоминает (с разрешения командования он переучивался на летчика):

«Как-то пилотируя в зоне самолет «С-16», я пережал ногу. Машина стала сваливаться на нос. Я считал, что попал в безвыходное положение. Рядом со мной сидел Молоков. Он спокойно положил руку на штурвал, и… «С-16», вопреки своему нраву, вышел в горизонтальный полет. Этот урок молоковского хладнокровия, спокойствия, уверенности, доверия ученику и вместе с тем строгого контроля остался для меня навсегда в памяти».

В. С. Молоков ушел из школы в 1931 году. Будучи уже командиром отряда, он подготовил немало мужественных красных соколов.

Испытание Севером

В Килен-бухте школа стряхнула со своих крыльев прах старины, прошла испытание на зрелость по всем параметрам учебно-боевой и политической работы. Ее воспитанники в те кипучие двадцатые годы испытывались суровым Севером, где тогда, в затишье мирных дней, проходило проверку на стойкость все советское: солдаты, техника, наука.

Стала ли в Килен-бухте «морская» лучше? Оправдала ли она надежды? Сумела ли она, освобождаясь от талмудистов, подняться над «морской офицерской», привлечь к себе внимание молодежи, народа? На эти вопросы отвечали результаты многолетних испытаний жизнью. Отвечали положительно.

Если бы школа проверялась в аэродинамической трубе, то силы, действовавшие на нее в тот период времени, распределялись бы на аэродинамической кривой следующим образом. Подъемная (командование) возрастала медленно. Ее сдерживали силы тяжести — груз устаревшей техники. Зато сила тяги (коммунисты, комсомольцы) росла год от года, сводя на нет силу «сопротивления» — консерватизм талмудистов и анархистов (и такие, к сожалению, иногда попадали сюда).

«Сила тяги» постоянно возрастала. В 1924 году в школе было 36 членов и кандидатов ВКП(б), комсомольцев — 15. В 1929-м — в пять раз больше.

В 1924 году школа выпустила 18 летчиков. В 1929-м — 46.

Многие выпускники отправлялись работать на Север, осваивать ледовую целину. Там уже бился с метелями воспитанник морской школы Б. Г. Чухновский — разведывал льды Арктики, продирал в туманах воздушные трассы в глубь Ледовитого океана, к Маточкиному Шару, к берегам Новой Земли и Белого моря. Разведка ледовой акватории Новой Земли Б. Г. Чухновским помогла «Карской экспедиции» благополучно вернуться на Родину кратчайшим путем — через Маточкин Шар.

Когда мир потрясла весть о катастрофе во льдах Арктики дирижабля «Италия», Советское правительство послало на розыски его экипажа лучших своих летчиков.

Б. Г. Чухновский и М. С. Бабушкин, взлетев с ледоколов «Красин» и «Малыгин», нашли экипаж дирижабля в торосистых льдах. Оба летчика были награждены орденами Красного Знамени.

Воспитанники морской школы летчики Шляпников, Бергстрем, Рожков, летнабы Проценко, Квитковский в 1925 году открывают в северо-западных областях страны озера, пригодные для работы с них поплавковым самолетом. Два года спустя Кошелев и Лухт совершают перелет на остров Врангеля, который имел большое значение в освоении Северного морского пути.

Летом 1928 года экипаж самолета «Северный полюс» под командованием А. Волынского, окончившего морскую школу одновременно с Чухновским, в сложных метеоусловиях прошел по маршруту Владивосток — Николаевск-на-Амуре — Петропавловск-Камчатский — Усть-Камчатск — Анадырь — Северный Ледовитый океан — Мыс Дежнева. Волынский первым провел самолет над всем Тихоокеанским побережьем Советского Союза. Он пробыл в воздухе 42 часа 25 минут и покрыл расстояние, равное радиусу Земли.

На заре авиации, когда самолеты снабжались только простейшим навигационно-пилотажным оборудованием, первопроходцами в глубь пятого океана, открывателями белых пятен на карте Родины могли стать лишь люди самоотверженные, наученные в сложнейших условиях полета выходить на цель. Именно такими отважными сынами и являлись бывшие курсанты школы.

Испытание Севером выпускников морской авиашколы проходило успешно. Скоро в Заполярье на помощь «Буревестникам» пришли их младшие братья — С. А. Леваневский, И. В. Доронин, А. В. Ляпидевский, М. И. Козлов (теперь известный полярный летчик), Бортновский — сейчас генерал-лейтенант авиации.

Все они обрели крылья в Севастополе, в кабине самолета с Молоковым. Не усидел на месте и Василий Сергеевич. В тысяча девятьсот тридцать первом году он покинул уютный северный берег Черного моря и бросил свой якорь на далеком южном берегу Ледовитого океана.

Там воспитанник училища с честью оправдал доверие товарищей. В суровых условиях Крайнего Севера В. С. Молоков показал свою отличную подготовку, стал еще более опытным летчиком. И вскоре вся Советская страна узнала имя этого отважного человека.

Загрузка...