Разыскивается!
Тот, кто укажет место нахождение этого человека, получит вознаграждение 600 тысяч…
Он поистине неуловим.
Яблоневый сад, отягченный такими плодами, какие молено увидеть разве что в сказке на сцене детского театра.
— С утра был. Уехал…
Винзавод, своим коварным ароматом путающий будничные мысли и манящий к праздничному застолью.
— Был, уехал…
Просяное поле, стриженное «под нулевку» комбайном.
— Был, уехал…
Бессмысленно сидеть в засаде возле его кабинета. Еще более бессмысленно метаться за ним по совхозным угодьям. Тот, кого мы ищем, знает эти места как свою ладонь. Возможно, мы и не встретились бы, не будь на то личного желания неуловимого директора совхоза «Любань» Евгения Федоровича Мироновича.
«А что это за объявление о розыске? Какие там еще шестьсот тысяч? — может обиженно спросить Некто, полагая, что имела место попытка словить доверчивого читателя на тупой детективный крючок. — Что еще за дикие шутки?»
Да нет, дорогой гневающийся товарищ Некто, какие уж там шутки! Во времена оккупации Белоруссии голова партизанского командира Мироновича действительно была оценена в 600 тысяч рейхсмарок. Авторы этого мерзкого человеческого прейскуранта исходили из того, какой урон может им нанести отряд Мироновича. Обсчитались! Думается, они не пожалели бы и вдесятеро больше, если б могли вообразить, сколько пользы принесет хозяйство Мироновича той стране, которую они пытались поставить на колени.
Не просто анекдот.
Дети, гулявшие по зоопарку, набрели на слона. И вот, налюбовавшись на гиганта, они читают вывешенный для общего обозрения суточный слоновий рацион: картошки столько-то десятков килограммов, морковки столько-то, яблок столько-то…
— Дяденька!.. — спрашивают изумленные дети у служивого, подметающего загон. — Неужели он столько съест?..
— Съесть-то он съесть, — отвечает дяденька. — Тольки хто ему дасть!..
Немного повеселив вас шуткой, которую, быть может, вы еще не слыхали, заметим, что мы ее ввернули здесь с добрым умыслом.
Вряд ли мы, таща в авоське к семейному очагу свои полкило ветчинно-рубленой, представляем, сколько может съесть за сутки большой город. И потому просто детское изумление охватывает нас при упоминании сотен и тысяч тонн разнообразного едова. «Съесть-то он съест, — думаем мы, невольно уподобляясь анекдотическому дядьке, — только кто…»
Дадут! Не извольте сомневаться!
Так вот, один из кормильцев, из тех, кто дает еду на столы Минска, области, республики да и на столы, накрытые далеко за пределами Белоруссии, и есть Е. Ф. Миронович.
Ожидалось увидать скульптурного гиганта с торсом неподражаемого борца Медведя и стальным горлом певца Вуячича. Ожидалось отметить на директорском пиджаке впечатляющий набор орденских планок. Ожидались властные жесты, заставляющие туго звенеть пшеничный колос, буйно цвести бульбу и тучнеть на глазах бычков.
А к нам подошел неприметный на взгляд человек, словно специально созданный для иллюстрации мудрой пословицы «По одежке встречают — по уму провожают». Подошел, протянул руку и негромко сказал:
— Миронович. Вы меня искали? Извините. Дела.
Дела — это как раз то слово, которое Евгений Федорович мог бы смело вручать, точно визитную карточку. Дела у него начинаются в четыре утра и заканчиваются глубокой ночью.
— Командуйте, — сказал Миронович. — Сначала будем говорить, а потом смотреть? Или сначала будем смотреть, а потом говорить? Или будем и смотреть и говорить?
Мы выбрали последнее.
Он — экономист.
Евгений Федорович, должно быть, и сам не знает, что его любимая присказка: «Давайте считать!» Но какое уж там давайте, когда он сам мгновенно складывает и множит в уме фантастические цифры на зависть тем, кто на эстраде таким образом зарабатывает деньги.
«Давайте считать, — говорит Миронович, — 200 миллионов зерен — это 124 центнера, так?..»
«Давайте считать!» — твердит он постоянно и точным расчетом может положить на лопатки любого скептика.
Он — зоотехник.
Кажется, что нас нагоняет сводный духовой оркестр. Труб еще неслышно, но барабанное уханье еканьем отзывается в селезенке. Но нет, это не барабан. То тяжелым наметом по полю летит жеребец розовой масти.
— Шесть тысяч отдали за этого красавца! — говорит нам директор.
Жеребец мощностью по меньшей мере в двенадцать лошадиных сил снарядом пролетает мимо, не обращая внимания на комплименты.
— Дорого стоил, а не жалко, — провожает его Миронович знающим глазом. — Зато какая порода от него пойдет!..
Он — изобретатель.
Конечно, директор совхоза не корпит ночами над вечным двигателем, действующим моченым песком. Его изобретательный ум подсказывает куда более перспективные идеи.
Кажется, что в совхозе вообще не существует такого понятия, как отходы. Углекислота— побочный продукт спиртзавода — сжижается, разливается в баллоны и вновь идет в дело. Другой побочный продукт — огнедышащая барда — обогревает совхозные теплицы, где уже в марте родятся первые нежные огурчики. Яблочный жом превращается в первоклассный корм скоту. И от этого всего создается впечатление, что в совхозном производстве происходит бесконечный круговорот, подтверждающий справедливость закона сохранения энергии и вечности материи.
А он еще и медик, и химик, и строитель…
А кстати…
не показалось ли вам, будто директор «Любани» в одиночку ворочает все свое многоотраслевое хозяйство? Спешим уведомить, что в совхозе занято делом ровно 1411 человек. Это почти полторы тысячи разных характеров. На всех угодить трудно. Но что-то не припомнит Миронович, чтобы хоть один ушел из «Любани» недовольный жизнью или работой.
И в это легко и охотно верится.
Известно, что в далеких от совершенства коллективах внезапное появление начальства среди беспечно кейфующих подчиненных— это жуткое дело. Иные мертвеют, точно им явился призрак, иные панической тараканьей рысью кидаются по щелям и закуткам.
Но куда бы внезапно ни заглядывали мы с Мироновичем, нигде не слыхали испуганного шепота: «Ах, ах!.. Сам идет!»— будто сейчас введут Вия, который потребует поднять ему веки, и тут всем и каюк… «Сам» ходил с участка на участок, а люди, привычные к его визитам по сто раз на дню, спокойно делали свое дело. Может, потому и не знает сегодня «Любань», что такое шефы, ковыряющиеся в страдную пору на картофельном поле.
Похоже, что тут же на рабочем месте директор решает многие деловые и личные вопросы.
— Ты шо же это зробыл? — спрашивает он с шутливой строгостью пожилого конюха. — Я знаю, мне желтовские мужики рассказали.
— Та шо я зробыл? Я ничого худого не робыл… — стеснительно мнется конюх. — Я вот вам заяву об вотпуске несу.
— Заява заявой. А шо ты зробыл?
— Та шо?.. — всерьез мается конюх. — Ну, выпил трошки на свадьбе. Я ж один раз…
— Кумыс надо пить, — говорит директор, пряча улыбку. — Он полезный, А вино брось.
— От верно! Брошу! — с энтузиазмом откликается конюх. — Буду кумыс!
Как-то совсем не по-директорски, а скорей по-соседски прозвучал зтот укор, не потеряв, однако, воспитательной весомости.
Мы прощались с Мироновичем в сумерках среди стлавшихся по полям кинематографически красивых туманов. Он по старинному обычаю провожал нас за околицу и сидел за рулем «газика» сам, отпустив вконец измотанного молодого шофера.
Опустив перед машиной шлагбаум, стрелочник берет под козырек:
— Извините, Евгений Федорович, служба. Скорый Москва — Гродно идет.
Стрелочник, известное дело, человек не совхозный, а путейский. И уважать стороннее начальство вроде бы и не обязан. Но уважают-то не по обязанности.
Никого, конечно, многоотраслевым хозяйством не удивишь, И в том, что совхоз «Любань» в своем семимиллионном потоке продукции дает зерно и яблоки, ягоды и картошку, мясо и мед, молоко и овощи, нет ничего особенного.
Но хозяйство, где в прудах играет прихотливая форель, — это уже не на каждом шагу.
Если бы писателю Э. М. Ремарку в свое время посчастливилось заглянуть в цеха местного винного завода, он наверняка пришел бы в восторг, увидев на одной из бутылок этикетку — «Кальвадос», ибо, как помнят поклонники Ремарка, для его героев не было более любезного напитка.
Не желая обидеть память писателя, заметим, однако, что не менее приятное впечатление на нас произвела и продукция совхозного консервного завода.
Не скроем, хозяева радушно принудили нас к дегустации, проходившей так:
— Вы попробуйте нашей черноплодной рябины. Хороша?
— Хороша!
— Это что! Вы наш горошек отведайте!
— Чудесный!!
— Это что! Вы варенья из вишни еще не ели!
— Замечательно!!!
— Это что! Вы наших огурчиков съешьте!
— !!!!
Конечно, оценить все 32 наименования консервов у нас не-хватило бы ни сил, ни восклицательных знаков. Но и после частичной дегустации можно сказать: марка совхоза «Любань» — это марка!
Кумыс для Белоруссии — чистая экзотика. Доить кобыл? Да в здешних местах от смеха готовы были полопаться. А Мироновича это не смутило. Мучился легкими его партизанский друг, и не просто было добыть путевку в киргизскую кумысолечебницу.
— Тут-то меня и заело! — объясняет директор. — Взяли кобылиц. Женщину я нашел хорошую. Дали ей оклад и профессию красиво назвали — кумысница. А недавно наш кумыс на ВДНХ по целебным свойствам в лучшие вышел. Двум больницам теперь его даем, да и так просто люди приезжают.
Мы уже готовились услышать привычное: «Давайте считать!»— но Миронович сказал так:
— Спросите меня об экономическом эффекте? Да особого эффекта нет. Но я так думаю, что ради здоровья людей надо делать все!..
В хозяйстве Мироновича возникло неслыханное дело — совхозный коровник для частников. Ставит человек свою сугубо личную скотину на семь месяцев в совхозное стойло, где ее поят, кормят и вообще, как тут говорят, «за ней доглядают». Что-то вроде коровьей станции техобслуживания.
— Давайте считать, — говорит Миронович. — Бабка какая-нибудь. Ну где она возьмет сено? Значит, найми косца. Это значит — ставь бутылку. Свези сено — опять бутылка. Так она на одни бутылки потратится в пять раз больше, чем сено стоит!
Таким и подобным «причудам» любанского директора, кажется, нет конца. Несчастную овцу, которую всякий хозяин, дай только ему на то добро, пинками бы погнал за пределы не только области, но и республики, и ту Миронович скоро пристроит к делу. Уже и овчарня возводится, куда сгонят овец со всего района.
— Это только для начала. А потом у нас будет романовская шубная овца! — как о деле решенном говорит директор. — Ведь сейчас дубленки — это модно, так? И тепло, кстати. Все освоим — и выделку и пошив. Надо будет, так и модельеров из Минска пригласим!..
Что ж, вполне вероятно, что в обозримом будущем мы будем брать на абордаж наши ЦУМы, услышав клич:
— Любанские дубленки завезли!..
Дела в хозяйстве Мироновича идут отлично. Но в чем же все-таки дело? Может быть, бывший партизанский командир просто неслыханно удачлив? Потому в военное время ему удавались невиданные дела.
— Евгений Федорович, — пытаем мы, — нам рассказывали, что вы однажды втроем немецкий гарнизон положили да еще дюжину карателей в плен привели.
Миронович усмехается в ответ и смотрит хитрым глазом:
— Да нам просто деваться было некуда!
Ну, будто нарочно он прочитал в одном из номеров «Крокодила» шутливую реляцию: «Так как у нас не оказалось белого флага, мы были вынуждены победить».
С давних времен у Евгения Федоровича Мироновича в самые ответственные моменты не оказывается «белого флага». Похоже, он вообще не знает, что это такое. И потому вынужден побеждать.