След чудовища

БЕЗ ГРИМА

Театр ставит Шиллера. «Марию Стюарт». Режиссер вдруг заявляет:

— Нужно сделать секиру!

— На кой черт? — изумляется тот, в чьем ведении театральные финансы.

— Актриса желает, чтобы в последнем действии палач отрубил ей голову.

— Мало ли чего она желает! На секиру нет денег. Хай с башкой остается! Есть у нас в реквизите какой-нибудь пистолет?

— Да что вы!.. — Режиссер берется за сердце. — История говорит, что Марии Стюарт отрубили голову.

— Так то настоящей Марии, а нашу Вальку вполне можно и из пистолета хлопнуть, — не велика птица!..

Так и поступают. На премьере знаменитая представительница знаменитой шотландской династии переходит в другую ипостась с помощью калибра 7,62.

Мы не были на этом спектакле. Просто не могли быть. Он состоялся лет сто назад в театре нижегородского антрепренера Федора Смолькова. Однако же сей трагикомический эпизод проявился в памяти, когда мы стали знакомиться с положением дел в наших городских театрах.

Конечно, на какой бы финансовой мели ни сидел сегодня отдельный театр, он не позволит себе подобных вольностей с шедеврами мировой драматургии. Найдется и рапира, чтобы принц датский мог по правилам продырявить Полония, а не лупить его по голове амбарной слегой. Отыщется флакончик циана или кураре для злодейской выходки Арбенина. Будет взят напрокат в краеведческом музее какой-нибудь «шмайсер», чтобы Тузенбах, хотя и за кулисами, сделал запланированное «бабах!». Все это будет. Не хватит, может быть, только кубометра горбыля, десяти метров желтой бязи, двух горстей стекляруса да килограмма гвоздей, необходимых постановщикам для полноценного осуществления художественного замысла. Эти вещи директор театра исключил из сметы. И его нужно понять: директору ласково давит на кадык упрямая барышня — Финансовая дисциплина. Одна тысяча рублей — вот тот маломерный Эверест, с высоты которого творческий состав городского театра имеет право парить на крыльях своей необузданной фантазии.

Задача осложняется еще и тем, что зритель городского театра без особой охоты соглашается со всякими условными решениями, способными удешевить постановку. Не очень любит этот зритель, когда стены квартиры героя-передовика обозначены шпагатом, парадная лестница в королевском дворце составлена из голых партикаблей, а сосновый бор, где полиция гоняется за участниками маевки, представляет собой лишь несколько рядов реек. Зритель городского театра хочет, чтобы на сцене все было «как на самом деле». Уж если лес, то пусть в зале веет хвоей, филин пусть ухает на колосниках, во мху пусть закопошится какая-нибудь живность, а по авансцене того и гляди проследует семейство барсуков…

Но лес с барсуками настолько дороже реек, насколько алмаз «Орловский» ценнее граненых стеклышек фирмы «Яблонекс». И потому в гортеатре постоянно стоит вопрос; или — или? Или будет одета сцена и останутся голыми артисты, или одетым артистам придется играть на голой сцене. И если ставится не «Голый король», это не все равно.

Мы крепко пожали бы руку нашему коллеге — некоему фельетонисту Ипполиту Бублику, который имел зоркость заметить: «Нет ничего забавнее видеть на сцене Гамлета в гусарском доломане или маркизу времен Людовика XV в ситцевом платье, сшитом по прошлогодней картинке мод. Римский полководец Велизарий выходит на сцену в камлотовой альмавиве и в шляпе флотского офицера».

Да, мы до хруста стиснули бы руки И. Бублика, напечатай он эти строки в «Крокодиле», а не в старинном издании «Репертуар и Пантеон». То, что сказал г-н Бублик относительно скудного гардероба тогдашнего провинциального театра, порой угрожает и сегодняшнему городскому театру.

Только, ради бога, не надо скоропалительных выводов: авторы, мол, говорят о второстепенном, игнорируя главное — пьесу, режиссуру, актерское мастерство. Нет, авторы не игнорируют. Им просто хочется поговорить о трудностях работы в городском театре, сделав два пустяковых допущения. Авторы допускают, что театр уже располагает дивной пьесой, решающей с высокоидейных позиций жгучие вопросы современности, и что в труппе театра довольно одаренных артистов, коим по плечу Катерина и Стряпуха, Чацкий и Швандя. При таком раскладе обстоятельства, кажущиеся второстепенными, оказываются решающими. Это может подтвердить любой из ста девяти главрежей наших городских театров.

Кстати, знаете ли вы, что такое городской театр? «Это областной или республиканский театр, у которого забрали здание, забрали технику, уменьшили штат на тридцать процентов, снизили заработную плату руководящему персоналу, а требования предъявляют к нему как к академическому театру».

Эту сардоническую формулу вывели не мы, а главный режиссер воркутинского театра. Вывел из своего горького опыта. Сто восемь его коллег могли бы сделать к этой формуле сто восемь добавлений, сводящихся в общем-то к простой мысли: система финансирования городских театров нуждается в решительном пересмотре.

«Эк, куда хватили! Побольше денег — это любому делу но во вред. А зачем? — возможно, скажет читатель, вооруженный некоторой статистикой. — Дела в городских театрах идут бойко. Вон за один только 3974 год городские театры России дали 48 119 спектаклей, на которых побыаало около 14 000 000 зрителей!»

Ну, а если насладившись статистикой, заглянуть в отдельно взятый театр? И мы заглядываем. В городской драмтеатр Мичуринска, располагающий отличным зданием — предметом зависти многих гортеатров, не имеющих стационара вообще.

— Сто проданных билетов для нас праздник! — честно и грустно поверяет нам директор, — Изумления излишни. В Мичуринске живет всего 117 тысяч, и так уж получилось, что не все поголовно завзятые театралы. А зал наш на 800 мест, в соответствии с чем дается и финплан. И надо бы нам не два спектакля в день играть, а три. Да вот в труппе только 27 человек, и больше нам не положено!..

Меж тем наш зритель, умнеющий год от года, желает подлинных эстетических потрясений от соприкосновения с искусством. Зритель не собирается делать скидок на то, что каждому городскому театру надо выпустить за год, а фактически за шесть-семь месяцев десяток премьер. На то, что эти премьеры героически играют актеры, замученные дальними марш-бросками в промерзших, рассыпающихся автобусах, актеры, чьим семейным очагом зачастую бывает, увы, не квартира, а казенная гримуборная.

И еще.

— Сколько же у вас эта хорошенькая получает? — спросил как-то на гастролях у директора театра председатель хлопководческого колхоза.

— Восемьдесят пять.

— Ну? Да у меня младший агроном вдвое больше имеет! Такая хорошенькая — и восемьдесят пять!..

Представьте себе. А ведь та «хорошенькая» к тому же и талантливенькая. У нее, между прочим, высшее театральное образование. Она и про Брехта и про Таирова все знает. И своим искусством, между прочим, тем же хлопководам работать помогает. Их досуг интересным, наполненным делает.

— Каждый год у нас меняется до сорока процентов всей труппы! — грустно и честно поверяет нам директор. — За последние пять лет сменилось три главных режиссера. Впрочем, мы в этом не оригинальны.

Ах, эта проклятая текучесть тех самых кадров, которые решают все! Не выпороть ли нам хлесткими фразами актеров-летунов и режиссеров-перебежчиков? Нет, рука не поднимется. Beat, по-человечески так просто понять актрису, которая покидает Мичуринск не в поисках сказочного Эльдорадо, а чтобы в каком-нибудь городе вроде соседнего Тамбова приработать на местном радио десятку к своему более чем скромному окладу. Актеры, как ни странно, тоже люди, и им не чуждо ничто человеческое. Отчего же почти все сто девять наших городских театров зачастую живут туго? Ведь их беды — это личная боль и постоянная забота Министерств культуры СССР и РСФСР. Однако далеко не все проблемы можно разрешить без поддержки высоких плановых и финансовых органов. Воздержимся от неквалифицированных советов финансистам и плановикам. Напомним только старинную истину, что талант нуждается в поощрении так же, как смычок виртуоза — в канифоли. В материальном поощрении — присовокупим мы. «Маленькие» театры вершат большое и благородное дело. И все вложенное в него даст процент а виде того нравственного и эстетического капитала, который подчас куда дороже денег!