Следы остаются

А. Григорян ЗАПУТАННЫЙ КЛУБОК

В дежурной части милиции в 22 часа 13 минут раздался телефонный звонок. Дежурный помощник начальника райотдела старший лейтенант милиции Борисов поднял трубку:

— Слушаю вас. Так, так… Адрес? Ясно.

Оперативная машина прибыла на место. Перед взорами сотрудников милиции предстала страшная картина преступления. Посреди комнаты на старом узорчатом ковре в луже крови лежала мертвая женщина. В кресле сидел молодой человек, ее сын. Закрыв лицо руками, он горько рыдал.

Руководитель оперативной группы, майор Карсанов слегка дотронувшись до его плеча, сказал:

— Прошу вас выйти. Нам нужно произвести осмотр…

Послушно встав и прижимая к глазам платок, молодой человек вышел на веранду. Оперативная группа приступила к осмотру. При осмотре и последующем вскрытии трупа было установлено, что преступник вначале душил свою жертву, а потом нанес удар ножом в область сердца. Примечательно, что этот удар был нанесен уже после того, как наступила смерть. Это обстоятельство говорило не только об особой жестокости преступника, но и о том, что он не хотел оставлять место преступления, не будучи уверен, что кровавое дело доведено им до конца.

Убитая Екатерина Григорьевна Стрельникова и ее сын — студент второго курса института Геннадий — занимали две небольшие изолированные друг от друга комнаты, имеющие отдельные выходы на общую веранду. В момент совершения преступления сын отсутствовал. Стрельникова была убита в его комнате. Обстановка у Геннадия была скромная: книжный шкаф, письменный стол, тумбочка, кровать, небольшое кресло и два стула. В момент осмотра в комнате царил беспорядок. На полу и кровати валялись разорванные книги, тетради, листы бумаги. Ящики письменного стола были выдвинуты, все говорило о том, что в них кто-то рылся. Но, может быть, Геннадий, уходя из дома, оставил комнату в таком виде? Карсанов решил поговорить с ним. Выйдя на веранду, он подошел к сыну Стрельниковой:

— У меня к вам один вопрос. Скажите, пожалуйста, в вашей комнате был такой беспорядок, когда вы уходили, или это произошло без вас?

— Нет, такого беспорядка не было. И мама тоже не могла этого сделать…

— Спасибо. Потом поговорим подробнее…

Оперативные работники провели предварительный опрос соседей. Важно было выяснить, не видел ли кто преступника.

Пенсионер Силин, проживающий по соседству, сказал:

— Было это, примерно, в начале восьмого вечера. Сидел я у ворот, на скамеечке. Смотрю — от Стрельниковой вышел один гражданин. Он и раньше, кажись, захаживал к ней. Но только сегодня он был какой-то расстроенный. Вышел из ворот, тяжело вздохнул и пошел себе, не торопясь…

— А какой он с виду?

— Да так, лет сорока пяти, не моложе. Ростом он с меня, в плечах солидный, усы носит. А костюм на нем черный.

Соседка Стрельниковой Дзугаева сообщила, что Екатерина Григорьевна вечером заходила к ней, жаловалась на головную боль. Дзугаева дала ей пирамидон. Поговорив немного, Стрельникова ушла.

— Сын должен скоро прийти, — сказала она, — надо приготовить ужин.

На вопрос Карсанова, в каком часу это было, Дзугаева определенно ответить не смогла.

Кирсанову не хотелось лишний раз расстраивать Геннадия опросом, но пришлось это сделать. Описав приметы человека, которого заметил Силин, Кирсанов спросил, не знает ли его Геннадий. Тот, подумав, ответил:

— Да, у матери был такой знакомый… Кажется, ее бывший школьный товарищ. Заходил он к нам редко, и мать почему-то всегда расстраивалась после его приходов. Фамилию его я не знаю. Зовут его Виктором Павловичем. Он, кажется, какой-то заготовитель…

Геннадий вдруг встрепенулся…

— Неужели это он?

— Успокойтесь. Мы все выясним… Убийца будет найден!

На следующий день органами милиции был установлен и задержан по подозрению в убийстве гражданин Виктор Павлович Рубинов, в прошлом судимый за автомобильную аварию, работающий заготовителем в системе торговли. В тот же день от прокурора была получена санкция на его арест, и у него на квартире произведен обыск. Сотрудники милиции, производившие обыск, изъяли для приобщения к делу старую фотокарточку Стрельниковой в возрасте 20—22 лет и письмо, написанное ею Рубинову, когда тот находился в местах заключения. Вот текст письма:

Ничего другого, имеющего отношения к делу, обнаружено не было. Для Рубинова арест был, казалось, совершенно неожиданным. Еще более он был удивлен, или делал вид, что удивлен, когда его вызвали на первый допрос, и следователь, капитан Мугуев, в присутствии прокурора задал ему вопрос:

— Скажите, гражданин Рубинов, где вы были вчера вечером?

— Я всегда вечерами дома.

— И никуда вчера не выходили?

— Постойте, кажется, выходил. Ну да, я был у своего приятеля. Он шофер, мы раньше вместе работали…

— Назовите его фамилию, адрес.

Рубинов назвал.

— А больше вы нигде вчера не были?

— Нет, не был…

— Припомните хорошенько, Рубинов.

— Вы же спрашиваете про вчерашний вечер. Нигде я больше не был.

Следователю стало ясно, что Рубинов будет отрицать предъявленное ему обвинение. Однако все факты были против арестованного.

Дело Рубинова было передано в прокуратуру. Вести его поручили следователю Иванцеву. Ознакомившись с материалами предварительного следствия, он сразу же наметил план действий. Прежде всего Рубинова надо было уличить во лжи и добиться признания, что вечером 18 августа, когда было совершено преступление, он был у Стрельниковой. Если потребуется — провести очную ставку с пенсионером Силиным.

— На допросе в милиции вы заявили о том, что 18 августа были у своего приятеля-шофера. Это было проверено. Вы действительно посетили его в 9 часов вечера. А где вы были до этого?

Рубинов, немного смутившись, ответил:

— Помнится, я больше нигде не был…

— Напрасно вы пытаетесь запутать следствие! Я могу назвать вам улицу и номер дома, где вы были до этого.

Рубинов вздрогнул. Следователь внимательно посмотрел на него и, четко выговаривая каждое слово, сказал:

— Вот что, Рубинов. Убита Екатерина Григорьевна Стрельникова!

Услышав эти слова, Рубинов вскочил со стула, с ужасом воскликнул:

— Этого не может быть! Катя убита?!

Следователь строго взглянул на него:

— Сядьте, Рубинов. Здесь не театральная сцена. Игра не поможет.

Рубинов весь как-то обмяк, бессильно опустился на стул. Плечи его вздрагивали от беззвучных рыданий. Иванцев подал ему стакан воды.

После того, как Рубинов немного пришел в себя, следователь спросил:

— Итак, вы были у Стрельниковой 18 августа?

— Простите, гражданин следователь… Теперь я понимаю, в чем дело… Значит, Катя… Екатерина Григорьевна Стрельникова убита… Но зачем же вы так? Ведь она для меня…

— Вы хотите сказать, что не причастны к убийству. Но почему вы отрицаете тот факт, что были у нее 18 августа?

Рубинов упавшим голосом ответил:

— Да, сознаюсь, я не хотел об этом говорить…

— Почему?

— Не знаю… Просто я считал, что мой арест — какое-то недоразумение. Я не хотел, чтобы ее вызывали и допрашивали обо мне. Ведь Катя была недовольна мною…

— Надо признать, Рубинов, вы умеете находить правдоподобные ответы.

— Вы хотите сказать, что я убил… Катю? Но ведь это невероятно! Поймите.

Следователь вызвал конвой.

— Подумайте, Рубинов. Завтра я вас снова вызову. Запирательство не в ваших интересах.

Но на другой и в последующие дни Рубинов продолжал отрицать свою причастность к убийству Стрельниковой. Он упорно повторял одно и то же. Да, он знал Стрельникову со школьной скамьи. После окончания десятилетки она поступила учиться в институт, а он стал шофером. Они часто встречались, и он хотел на ней жениться. Но однажды он познакомился с другой девушкой — Галиной. Увлекся ею и перестал встречаться с Катей. Потом понял, что его чувства к Галине были неглубокими, но было уже поздно. Катя не захотела его больше видеть. Потом она вышла замуж, а он так и остался одиноким. Одно время с тоски запил. В пьяном виде совершил аварию, два человека получили телесные повреждения. Его осудили. Двадцать лет прошло с тех пор, как он расстался с Катей. Но его чувства к ней не угасали. Теперь, когда она была вдовой, он надеялся, чего-то ждал. Вот и в тот вечер 18 августа он решил навестить ее и еще раз обо всем поговорить. Он пришел к ней около 6 часов вечера. Как и в прежние его приходы, она встретила его холодно, неприветливо. О чем он тогда говорил? Вспоминал школьные годы, школьных товарищей… Он питал слабую надежду, что эти воспоминания вернут ему прежнюю Катю, наивную девочку, смотревшую на мир доверчивыми глазами цвета весеннего неба… Но Екатерина Григорьевна оставалась Екатериной Григорьевной. Прежней Кати не было и в помине. Он мог только всколыхнуть горечь воспоминаний, но не вызвал к себе ни участия, ни, тем более, прежних чувств. Поняв это, он решил удалиться… На прощанье она сказала: «Прошу тебя, если можешь, не приходи больше ко мне».

И вот, когда следователь потерял всякую надежду, Рубинов вдруг заговорил…

— Записывайте, гражданин следователь, я полностью признаю себя виновным. Я убил Стрельникову.

Это признание было настолько неожиданным, что следователь даже усомнился, а соответствует ли оно действительности. Но Рубинов с такой же настойчивостью, с какой прежде отрицал свою вину, стал доказывать, что именно он убил Стрельникову.

— А каковы мотивы совершенного вами преступления? — спросил следователь.

— Разве вам они не ясны? — удивился Рубинов. — Я был зол на нее и хотел отомстить за неудачно сложившуюся жизнь. И я решил убить ее. И убил!

Дело Рубинова поступило в Верховный суд республики. Поскольку речь шла об особо опасном преступлении, судье надо было исключительно глубоко и тщательно разобраться во всех обстоятельствах дела.

После первого же ознакомления с материалами предварительного следствия у судьи возник ряд вопросов. Было непонятно: почему Стрельникова убита не в своей комнате, а в комнате сына? Странным было и то, что в комнате сына все было перевернуто. Версия об убийстве с целью грабежа исключалась. Все вещи и ценности были на месте. Серьезные сомнения вызывали показания самого Рубинова. Не наговаривал ли он на себя?

По делу Рубинова состоялось распорядительное заседание, в котором приняли участие состав суда и прокурор Глебов. Судья обратил внимание участников заседания на возникшие у него сомнения и предложил провести но делу дополнительное расследование. К этому мнению присоединились и другие члены суда. Однако Глебов в своем выступлении посчитал сомнения судей необоснованными.

— Все улики против Рубинова, — сказал он, — а главное — он сам признал свою вину.

— Да, но ведь он признал ее не сразу, — возразил судья, — он мог и оговорить себя.

— Зачем бы он стал себя оговаривать? Ведь это невероятно!

— Почему же невероятно? Рубинов, очевидно, один из тех людей, которых называют однолюбами. Стрельникова могла значить для него гораздо больше, чем мы думаем. И вот представьте себе его состояние, когда он узнает о том, что Стрельникова убита… Для него это жестокий удар. Он еще не может свыкнуться с этой мыслью, как его начинают упорно уличать в убийстве. Это обвинение для него кошмарно, кощунственно. Но следователь изо дня в день вызывает его и требует признания. Тогда Рубинов, не будучи в силах переносить эти допросы, решает все сразу покончить и признает себя виновным в убийстве, которого он не совершал…

— К сожалению, все это лишь предположения, — сказал Глебов, — а факты говорят о другом. Рубинова надо судить по всей строгости закона.

Однако суд вынес определение: возвратить дело Рубинова на доследование.

Следователь Тамарин, которому поручили дело, связался с судом и уточнил все неясные обстоятельства. Перед тем, как уходить, он задумчиво произнес:

— Мне кажется, что в этом деле важным связующим звеном может оказаться сын Стрельниковой. А его даже как следует не допросили.

Тамарин начал с того, что вызвал к себе Геннадия.

— Нам кажется довольно странным, что ваша мать была убита не в своей комнате, — начал следователь. — Непонятно и то, почему в вашей комнате было все перевернуто. Что вы думаете по этому поводу?

Геннадий, немного подумав, ответил:

— Лично мне тоже показалось это странным. Мама никогда не имела привычки рыться в моих бумагах… Значит, это сделал кто-то другой.

— Виктор Павлович?

— Не думаю… Сами посудите: для чего?

Геннадий недоуменно развел руками.

— Может, кто-нибудь из соседей?

— Не думаю, — ответил Геннадий.

— Вы в этом уверены?

— Да, пожалуй…

— Допустим, что преступление совершил некий Икс, — продолжал Тамарин. — Для чего он явился? С целью ограбления? Или с заранее принятым решением убить вашу мать? Первое предположение отпадает. Преступник с собой ничего не унес. Остается неясным второе предположение. Припомните, пожалуйста, не было ли у вашей матери знакомых, которые имели бы с ней неприязненные отношения…

— Нет, таких знакомых у мамы не было…

— А у вас? — неожиданно спросил следователь.

Геннадий удивился:

— У меня?

— Да, пожалуйста, припомните, кто из ваших друзей или знакомых в последнее время бывал у вас.

— У меня обычно бывает только один приятель — Владислав Климов. Мы с ним вместе учимся… Но подумать о нем!

— А кроме него к вам никто не приходил? Вспомните как следует…

— Что-то не припоминаю… Хотя, знаете, был такой случай! Примерно месяц тому назад мама мне сказала, что ко мне приходил какой-то незнакомый человек. Но она не смогла толком узнать, кто это… Он сказал, что я ему нужен.

— Это очень интересно, — оживился Тамарин. — Прошу вас, вспомните хорошенько, что еще говорила о нем ваша мать.

— Да так, ничего особенного… Я спрашивал, каков он с виду. Вот и все…

Тамарин о чем-то задумался.

— Теперь у меня к вам важный вопрос. Серьезно обдумайте его, потом ответьте, — сказал следователь. — Скажите, есть ли в вашей комнате что-нибудь такое, что могло бы заинтересовать другое лицо?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, скажем, какой-нибудь документ или письмо.

Геннадий стал припоминать, на его лице появилось смущенное выражение. Тамарин это заметил.

— Я понимаю. Вопрос этот может оказаться неделикатным… Но согласитесь, нам надо знать всю правду, иначе нам трудно будет найти убийцу.

— Как? — удивился Геннадий. — Ведь Рубинов уже арестован. Разве вы считаете…

— Да, я считаю, что Рубинов может оказаться невиновным.

Геннадий снова задумался.

— Если так, я, конечно, не стану скрывать… Хотя мне хотелось бы… Видите ли, тут дело связано с девушкой. Я с ней дружу, но мне кто-то хочет помешать…

— Кто?

— В этом-то и дело, что я не знаю. Месяца три назад я получил анонимное письмо. Прочитал его и был поражен. В нем говорилось… В общем письмо с ног до головы чернило Раю, девушку, с которой я дружу.

— Где это письмо?

— Оно у меня дома, в одной из книг.

— Вы рассказывали вашей девушке о нем?

— Что вы! Я просто подумал, что кто-то ревнует и хочет помешать нашим встречам. Потом я получил еще два подобных письма. Они тоже в книгах.

— Прошу вас сегодня же принести мне эти письма.

Геннадий снова задумался:

— Видите ли, в этих письмах, особенно в последнем, много грязи…

— Не беспокойтесь, ваша девушка ничего не узнает.

Геннадий уже собирался идти, но следователь остановил его:

— Подождите. Мы пойдем к вам вместе. Надо еще раз осмотреть вашу комнату.

— Что ж. Я не возражаю…

Вооружившись лупой, Тамарин внимательно осмотрел книжный шкаф, кресло, стулья… Особое внимание он обратил на ящик письменного стола. Неожиданно его внимание привлекло какое-то темное пятнышко. Следователь подозвал эксперта.

— Похоже на запекшуюся кровь, — сказал тот.

Тамарин оживился. Обратившись к Геннадию, он спросил:

— Скажите, не приходилось ли вам ранить руку при выдвижении этого ящика?

— Нет, такого случая не было…

— Отлично! — сказал Тамарин. Он изъял пятнышко крови для последующей экспертизы. Следователь взял также анонимные письма, которые предварительно внимательно прочитал и осмотрел со всех сторон.

— Вас пока мы постараемся не тревожить, — сказал он Геннадию, — только к вам одна просьба: надо сдать кровь на анализ.

— А как же с Раей!

— Продолжайте встречаться с нею. Только о нашем деле ни слова.

Результаты судебно-медицинской экспертизы полностью подтвердили предположение Тамарина. Группа обнаруженной на ящике крови не совпала с группой крови Стрельниковых — матери и сына, это не была кровь и Рубинова.

Будучи уже почти полностью убежден в том, что Рубинов оговорил себя, следователь вызвал его на допрос. Но Рубинов повел себя совсем странно. Он коротко заявил, что убил Стрельникову и ни на какие вопросы отвечать не стал. Тогда Тамарин намекнул ему, что следствие выяснило новые обстоятельства по делу, говорящие в его пользу, Рубинов безразлично пожал плечами:

— Выясняйте, что хотите. Но Стрельникову убил я. Прошу вас поскорее передать дело в суд.

Отправив Рубинова, Тамарин глубоко задумался. Неужели он ошибается и идет по неправильному пути? Он тщательно стал перебирать в памяти все обстоятельства дела и пришел к выводу: надо продолжать поиск.

На следующий день Тамарин направился в ремесленное училище, где работала знакомая девушка Геннадия, Рая Макарова.

— Мне нужно проверить кое-какие документы, — сказал он, — предъявляя Макаровой свое удостоверение.

— Что-нибудь случилось? — встревожилась девушка. — Может я допустила ошибку?

— Не беспокойтесь. Речь идет об архивах. Мне нужны данные за позапрошлый год. Вы тогда, кажется, еще не работали? Вот видите. Так что вы напрасно беспокоитесь…

Следователь оказался разговорчивым человеком. Он все время шутил, рассказывал смешные истории, листая старые бухгалтерские отчеты. Рая от души смеялась. Только однажды лицо ее нахмурилось. Это произошло в тот момент, когда в дверь заглянул какой-то мужчина.

— Ты занята? Извини, я потом зайду, — сказал он.

Тамарин сделал вид, что не обратил на это внимания. Он продолжал шутить, но Макарова почему-то приуныла. Перед тем как уходить, Тамарин вдруг спросил:

— Что это за молодой человек, который сюда заглянул? Кстати, я его где-то встречал. Он здесь работает?

— Да, он преподаватель училища.

Тамарин учтиво попрощался и вышел. Но перед тем, как покинуть училище, он зашел в отдел кадров. Представившись начальнику отдела кадров, он спросил у него, кто из преподавателей, по его мнению, ухаживает или пытается ухаживать за Макаровой. Начальник отдела кадров ответил сразу же:

— Это может быть только Волин. Ну и тип, скажу вам. Ведь у него семья, но это его не удерживает. К тому же он какой-то скользкий, что ли. Увертливый такой. Всегда может выкрутиться и показать себя в лучшем свете.

Следователь попросил личное дело Волина. При первом же взгляде на автобиографию, Тамарин нашел сходство почерка Волина с почерком автора анонимных писем. А по фотокарточке узнал того человека, который заходил в бухгалтерию к Макаровой.

— Разрешите взять это личное дело на один день, — попросил Тамарин.

— Пожалуйста!

Произведенная в тот же день графическая экспертиза установила, что автобиография Волина и анонимные письма написаны одной и той же рукой.

Тамарин пошел на решительные действия. Он задержал Волина. Судебно-медицинская экспертиза подтвердила идентичность группы крови, обнаруженной на ящике письменного стола Геннадия и крови Волина.

Дальнейший ход следствия дал полную и ясную картину совершенного преступления и вскрыл подлинные мотивы, породившие его. Правда, Волин вначале все пытался отрицать, но потом понял, что запирательство бесполезно. Он дал исчерпывающие показания.

«Примерно год назад, писал он, в училище поступила работать Рая Макарова. Я с нею познакомился, она мне понравилась. Хочу сразу же подчеркнуть, что это было не просто увлечение, а серьезное чувство. Но когда Макарова узнала, что я женат, она не захотела больше со мной встречаться… Все было кончено. Я это тяжело переживал. И к тому же появился этот студент Стрельников. Он стал часто захаживать в училище. Между ним и Макаровой завязались дружественные отношения. Я стал ревновать ее. После мучительных раздумий я решил сделать так, чтобы они больше не встречались друг с другом. Проследив однажды за Стрельниковым, я узнал, где он живет. На следующий день написал и отправил на его имя письмо, потом еще два таких же письма, в которых всячески чернил Макарову. Я надеялся, что, прочитав все это, студент перестанет заходить в училище. Но он и не думал прекращать своих встреч с Макаровой. И тут, наряду с ревностью, в моей душе стала нарастать тревога. А что, если Стрельников расскажет об этих письмах Макаровой? Ведь она без труда догадается, что они написаны мною. И тогда меня могут привлечь к ответственности за клевету. Меня стал преследовать страх. Моим единственным желанием было — во что бы то ни стало отобрать у Стрельникова эти злополучные письма. Я долго не решался, но наконец пошел к нему домой. Его не оказалось. Я встретился с его матерью… Она спросила, что передать Гене. Я сказал, что ничего передавать не надо и что я снова зайду. Целый месяц я не решался зайти к нему второй раз. И вот однажды все же пошел… Это было вечером, уже смеркалось. Я зашел на веранду, увидел две двери. Постучался в одну из них. Никто мне не открыл. Подошел ко второй, опять постучался. Тишина. Я потянул ручку, дверь открылась. В комнате никого не было. По книгам и тетрадям, которые бросились мне в глаза, я сообразил, что это комната Геннадия. Во всем своем существе я ощутил нервную дрожь. А что, если удастся? Ведь никого нет! Так будет гораздо лучше: самому найти анонимные письма и незаметно уйти. Это мне показалось гораздо лучше, чем требовать письма у Стрельникова. Я начал искать. Рылся в шкафу, выдвигал ящики стола, даже слегка поранил руку… Вдруг за дверью я услышал шаги. Кто это? Неужели Стрельников? Я кинулся второпях задвигать ящики стола. В это время дверь открылась. «Гена, это ты?» — спросила мать Стрельникова. Увидев меня, она испугалась, вскрикнула: «Что вы здесь делаете?» Теперь ко всему прочему я оказался в положении грабителя, который забрался в чужую квартиру и был застигнут врасплох. Очевидно, Стрельникова так и подумала. Я заметил, что она хочет выбежать из комнаты. Мгновенно я сообразил, чем это для меня может кончиться. Находясь в сильном нервном возбуждении, я подскочил к ней, сжал ее руку. «Молчите! Я сейчас удалюсь!» — тихо проговорил я. Но Стрельникова снова кинулась к двери и вскрикнула. Я изо всех сил рванул ее за руку, и она повалилась на пол. И тут я стал душить ее… Я думал только о том, что надо убить ее, иначе меня арестуют как вора. Когда все было кончено, я вскочил и хотел идти. Но в последний момент меня остановила мысль, а что если я ее не задушил? Ведь меня тогда обвинят и в покушении на убийство! Я чуть было не завыл от страха. Дрожащими руками выхватил перочинный нож, открыл его и нанес сильный удар Стрельниковой. После этого я бессильно опустился в кресло. Сколько времени так просидел? Не помню. Внезапно мысль о совершенном мною преступлении, словно электрический ток, пронзила меня. Я вскочил и подошел к двери. Слегка приоткрыв ее, я услышал разговор двух каких-то женщин во дворе. Выждал. Когда стало совсем тихо, я, стараясь двигаться как можно бесшумно и быстро, вышел во двор, потом на улицу, дошел до угла. И только тут со страхом оглянулся: нет, никто за мной не наблюдал…»

Дело по обвинению Волина поступило в Верховный суд республики. На этот раз, ознакомившись с материалами следствия, состав суда пришел к выводу, что оно было проведено тщательно и всесторонне. Все факты были освещены объективно. Виновность Волина и алиби Рубинова не вызывали никакого сомнения.