Снежный поход

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Как ни спешили отдохнувшие люди, ремонт тракторов затянулся. После тяжелого марша в горах, после сильной тряски на уменьшенном количестве шпор Козлов и механики тщательно проверяли каждую машину. При сорокапятиградусном морозе работать было очень трудно, и колонна простояла в Чульмане тридцать девять часов, вместо намеченных двадцати.

— Мы, Евгений Ильич, без такого осмотра и ремонта, — извиняющимся тоном говорил Козлов, — не довели бы машины до места. Так что вы не очень досадуйте.

— Ничего, мы это время наверстаем, — успокоил инженера Абрамов. — Это не страшно, но признаюсь, я, когда увидел, как вы машины распотрошили, так даже испугался — ну, думаю, тут на несколько дней работы. А вы молодцы — быстро справились.

Третьи сутки шла колонна безо всяких задержек.

Ночь была морозная, тихая, безветренная. В свете фар возникали и проносились мимо величественные, суровые виды якутской природы. Не будь тракторист Евдокимов и его сменщик Попов так заняты обсуждением своих планов, они бы, наверно, полюбовались этой звездной, искрящейся ночью. Но сейчас им было не до этого.

Началось все с пустяка. Когда Евдокимов, сдав смену, шел к вагончику, плотник Опанасенко как раз заступал на свой пост — ему было поручено охранять сани с провизией.

Между мешками с пельменями дежурные устроили себе уютное, защищенное от ветра местечко. Туда и лез, старательно сопя, Сидор Поликарпович.

Проходя мимо этих саней, Евдокимов увидел, как лезет на них Опанасенко, и одновременно услышал хлюпанье. Хлюпал спирт в покачивающейся бочке. Спирт, который начальник экспедиции разрешал выдавать только раз в день, да и то всего по сто граммов на человека — порция, с точки зрения Евдокимова, явно недостаточная. Спирт удивительно заманчиво плескался в бочке, будя в душе Евдокимова самые теплые воспоминания. Евдокимов посмотрел на Опанасенко. Тот деловито уселся на осыпанном хвоей и снегом брезенте и положил винтовку на колено.

«Вот чурбан, — подумал Евдокимов про плотника. — Сидит себе, и хоть бы что ему. Мне б на его место! Уж я как-нибудь приголубил бы сто граммов сверх нормы».

Евдокимов пообедал без всякого аппетита и, к великому удивлению Паши, отказался от своей обычной второй порции какао.

— Заболел, что ли? — поинтересовалась Паша.

— Нет, ничего. На здоровье не жалуюсь. Так… неохота что-то, — ответил Степан и пошел отдыхать на нары.

Но уснуть он не мог. Вообще Евдокимов не был пьяницей, но порой на него, как он говорил, «находило». Вот и теперь «нашло» — и все из-за этой треклятой бочки. «Ах, будь ты неладна! — думал Степан, ворочаясь с боку на бок. — Ведь не отвяжешься теперь. Хоть бы еще сто граммов глотнуть — все бы легче стало. Да ведь Пашу не уговоришь…»

Через полчаса Евдокимов понял, что ему не уснуть, оделся и вышел из вагончика. Он стоял на краю саней, готовясь спрыгнуть.

Впереди, метрах в ста от вагончика, уютно развалясь на санях, завернувшись с головой в доху, покачивался рядом с заветною бочкою спирта Опанасенко. «Эх, дьявол, хоть бы ты куда отлучился!» — подумал Евдокимов — и вдруг его осенило: — А если попробовать?» Мысль была не ахти какая удачная, но чем чорт не шутит? Утопающий и за соломинку хватается.

Плотник Опанасенко мечтал стать трактористом и часто говорил об этом.

— От, скажем, в нашем колхозе, — объяснял плотник, — таких гусеничных «Сталинцев» сколько? Один-два, да и все. Все больше колесные. Так оно же понятно: трактористу великая честь на таком красавце робить. А каждому же такую машину не доверят, нет! Наилучшего отберут. Так там наши хлопцы — ох, же и стараются! Соревнуются, аж земля гудит — и технику изучают, и горючее экономят, и за машинами своими, как за девчатами ухаживают. Ну, я на них погляну — и завидки меня берут, просто спасу нет: техника здорово нравится. Эх, думаю, сам бы трактористом стал. Так немолодой же я и плотник добрый — смеяться люди будут, думаю. А все ж таки пошел до председателя колхоза. Говорю, дозвольте на курсы пойти, хочу в трактористы. Ну, думаю, смеяться будет. Но он ничего. «Мысль, — говорит, — подходящая, но ты ж у нас бригадир, кто ж за тебя дома Яковенко и Соболеву закончит?» — Я закончу, говорю. «Ну и кончай, а там видно будет».

Кончил я те дома, а там одно за другим: новый коровник, школа, мельница… Вы ж сами понимаете, плотнику в колхозе делов хватает. Так я трактористом и не стал. И тут тоже такое дело… Экспедиция тракторов, а я как был плотник, так остался.

Опанасенко вздыхал и хлопал руками по коленям. Трактористы дружелюбно подтрунивали над плотником, обещали его обучить, торговались — что он им за науку даст. Но дальше шуток дело не шло: не до того было в походе.

Вот об этих планах Опанасенко и вспомнил сейчас Евдокимов.

Он спрыгнул с помоста вагончика, нагнал прицеп Сидора Поликарповича и, будто отдыхая на полозе, участливо спросил плотника:

— Не замерз еще?

— А ничего, — добродушно отозвался Сидор Поликарпович.

Тогда Степан начал с Опанасенко душевный разговор:

— Знаешь, Сидор Поликарпович, я тебе, как другу, скажу… Вот прилег я сейчас, а не спится. Мысли одолевают. Все думаю…

Опанасенко сочувственно кивал головой:

— Бывает, бывает…

— Вообще, если разобраться во всем, так большущее дело мы делаем, — тянул Евдокимов.

— Это ты про что? — не понял плотник.

— А про нашу экспедицию. Думаешь, шуточки по такой дороге, да еще на таком морозе, трактор провести. Да опять же то сообрази: людей выручаем.

— Правильно, правильно, — соглашался Опанасенко.

— Вот приедем в Якутию… Как, думаешь, нас там будут встречать?

— Хорошо встречать будут, с почетом.

— Это что — с почетом! — возразил Евдокимов. — Я слыхал — награждать будут.

— Премии выдадут или как? — поинтересовался Сидор Поликарпович.

— Что премии! Тут, брат, повыше бери! Ордена, говорят, за такой переход давать будут.

— Ордена! От это здорово! — задвигал усами плотник. — И скажи ж ты, Степан, — всем дадут?

— Все-ем! — язвительно сказал Евдокимов. — Выходит, по-твоему, и Паше надо давать, и тебе, например? Надо все ж таки понимать, кто тут есть основная сила.

— Однако ж и мы службу несем, — попытался возразить Опанасенко.

— Ты это брось, — решительно заявил Евдокимов. — Какая твоя служба? Ну, что ты в походе делаешь, если разобраться? Так просто, на всякий случай взят. Ну, сани еще охраняешь. Так опять пустое занятие. От кого охранять? Свои не утащат: незачем и некуда. А чужого тут за сотни верст не отыщешь.

— Порядок такой, Степан, — огорченно бормотал Опанасенко. — Разве ж я его устанавливал? А все ж таки и зверюга на стоянке может залезть, и всякое такое…

— «Зверюга»… «порядок»… — издевался Евдокимов. — Вот и выходит, что человек ты в экспедиции бесполезный. Так, с боку припека, штатная единица, и больше ничего. Положено по штату взять с собою, скажем, кузнеца или плотника, ну, и взяли. А на сани тебя посадили, чтоб даром пельмени не ел. Вот тебе и порядок.

Сидор Поликарпович сидел пригорюнясь и горестно покачивал головой. Даже его пышные, выбеленные морозом усы печально поникли. Но вскоре он приободрился.

— А не дадут орден — и не надо, — мирно сказал он. — Я ж не за орденами сюда шел.

Опанасенко плотней запахнул доху, уселся поудобней. «Нет, постой, брат!» — подумал Евдокимов.

— А знаешь, Поликарпыч, что я надумал? — сказал он, помолчав. — Ты же сам будто хочешь трактористом стать…

Опанасенко вновь встрепенулся.

— Конечно ж, хочу! — отозвался он, с надеждой поглядывая на собеседника.

— Вот я и говорю: ты, стало быть, Сидор Поликарпович, человек хороший, уважительный. Кроме хорошего, от тебя никто ничего не видит. Вот прямо скажу: уважаю тебя. Таких бы людей побольше.

Плотник сидел, навострив уши, и старался понять, к чему же клонит Евдокимов.

— Так вот, понимаешь, — будто нехотя продолжал тот, — я тракторист, можно сказать, ничего. Машину знаю. Мог бы, как говорится, шефство над тобой взять. Ну, сначала вести научу: скорости там, рычаги, переключения, газ. А там и поглубже, что нужно, расскажу, мне не жалко. Ты же с головой человек, быстро все поймешь. А как научишься — можно и начальнику докладывать: так, мол, и так — умею водить машину, прошусь на трактор. Тебя проверят — и в резерв. А больше тебе ничего и не нужно. Сам знаешь: кто захворал, кому, к примеру, нездоровится — вот ты на денек-другой, а когда и побольше, замещать будешь. Вот ты и тракторист получишься.

Сани скрипели полозьями по каменистым местам дороги, подпрыгивали, виляли то влево, то вправо, перекашивались на уклонах.

Сидор Поликарпович тискал в объятиях улыбающегося тракториста:

— Оце добре! Оце придумал! Ну, голова — чистый министр! — восторженно восклицал он. — Ах, ты ж, серденько мое, спасибо ж тебе! И скоро ж мы это дело начнем?

Евдокимов несколько смутился, увидев такой бурный порыв радости. Он и не ожидал, что его план так блестяще удастся.

— А чего время тянуть? — сказал он. — Я сейчас свободен — пойдем, поучу. Самое время — спокойно, дорога хорошая. Пойдем!

Опанасенко занес уже ногу, чтоб слезть с саней, но спохватился.

— А сани? Як же я их покину?

— Дались тебе эти сани! — нетерпеливо возразил Евдокимов. — Чего им сделается, твоим саням. Колонна в походе — зверь не подойдет. Ну, ладно. Для очистки совести попрошу Ванюшку Попова, он посторожит, пока я тебя учить буду. Айда!..

Оба соскочили с саней и побежали к трактору Евдокимова. Через несколько минут Евдокимов, пошептав что-то на ухо своему сменщику, уже сидел за рычагами; Опанасенко, рядышком с ним, жадно впитывал каждое слово тракториста, а Попов быстрым шагом шел к хвосту колонны. Он взобрался на сани с провизией, накинул оставленную плотником доху, разлегся в ней возле бочки со спиртом, раскупорил отверстие, вынул из кармана припасенный резиновый шланг, опустил один конец в бочку, второй вставил в рот и начал пить.

Спирт был холодный-холодный, даже сжимало горло. Холодный спирт и лютый мороз не позволяли пьянеть. Попов лежал на боку, покачивался из стороны в сторону и медленно глотал спирт, чувствуя, как отогревается нутро. Он удивлялся, что выпил так много спирта, а не пьянеет. Почувствовав по тяжести в желудке, что выпил изрядно, он закупорил бочку, сбросил доху и пошел сменять Евдокимова. Евдокимов не заставил себя долго ждать. Поручив Попову объяснять порядок работы четырехтактного двигателя, он оставил удивленного такой внезапной сменой преподавательского состава Сидора Поликарповича и помчался к заветным саням.

Там операция, проделанная его предшественником, повторилась: резиновый шланг снова соединил два сообщающихся сосуда — бочку спирта со ртом любителя этой влаги, — затем был вынут, аккуратно свернут и положен в карман.

Евдокимов вернулся к своему трактору в прекрасном настроении. Спирт почему-то пока не действовал. При той дозе, в какой он был принят, можно было ожидать куда большего эффекта. Но так было лучше. Все пока протекало на редкость удачно. Они хорошо выпили и были полностью в норме. Никто об их поступке ничего не знал, а дружба с Сидором Поликарповичем сулила в дальнейшем такие же удовольствия.

«Ученику» сказали, что на сегодня хватит, что если сразу много объяснить — в голове, кроме путаницы, ничего не останется. Сидор Поликарпович ушел к себе тоже в прекрасном настроении, преисполненный самых теплых чувств к этим хорошим, внимательным ребятам. Лежа на санях, он представлял изумленные лица своих односельчан, когда они увидят за рычагами трактора его, Опанасенко Сидора Поликарповича. Опанасенко готов был кричать от переполнявшего его ликования. Он был счастлив.

Столь же счастливы были его учителя, которые сейчас хлопали друг друга по спине и покатывались от хохота, восторгаясь своей изобретательностью.

Еще несколько часов пути — и из-за поворота, на опушке леса, как всегда, неожиданно и, как всегда, ко всеобщему удовольствию, показался один из построенных вдоль магистрали домиков, в которых находили убежище дорожники, шоферы, случайные путники. Такие домики отапливались, в них всегда было тепло, можно было отогреться, отдохнуть. Старик, сторож домика-базы, соскучившись в одиночестве, был очень рад гостям и энергично шуровал в печке.

Евдокимов и Попов тоже решили зайти в домик погреться. По пути их нагнал Абрамов:

— Что, косточки разогреть? — спросил Абрамов.

Он был доволен ночным переходом. 50 километров за ночь — это было совсем не плохо.

— Да, маленько погреться не мешает, — в тон начальнику ответил Попов, хотя он и не испытывал никакого холода.

— А вот Степан, говорят, до того мороз полюбил, что даже ночевать на тракторе остается, — посмеиваясь, продолжал Абрамов.

— Больно погода хороша была, товарищ начальник экспедиции, — зачастил скороговоркой Евдокимов. — У меня натура, сам поражаюсь, не по специальности — поэтическая. Люблю природу! Так бы и глядел на нее целый день.

Степан бойко тараторил, вызывая громкий, дружелюбный смех у спутников. Все шло хорошо. И вдруг произошло чудо. Так, во всяком случае, вначале восприняли все происшедшее собравшиеся в домике. Евдокимова и Попова словно подменили. Немного постояв близ теплой печи, они начали вести себя крайне странно. Евдокимов ни с того, ни с сего полез целоваться к опешившему сторожу домика, крича восторженно и громко:

— Папаня! Нет, ты скажи! Папаня! Ах ты, язви твою в корень, да как же ты, папаня, сюда забрался? Видали, ребята?

Евдокимов повернулся к остальным трактористам, обвел их посоловевшими глазами и, словно приглашая всех разделить свое удивление, указал на сторожа:

— Чудеса!

Все были удивлены не меньше Евдокимова, хотя отнюдь не одним и тем же. Затем Евдокимов снова схватил деда и, несмотря на протесты, хотел было подбросить его к потолку, но вдруг ослаб и, несвязно мыча, стал опускаться на пол.

Его товарищ вел себя тише и спокойней. Он сначала попытался прилечь на скамье, но места было мало, — тогда Попов нетвердой походкой пересек избу и, пока остальные наблюдали радостную встречу Евдокимова с «папаней», довольно уютно устроился на куче заготовленных сторожем дров.

— Что это с ними? — изумился Абрамов. — Больны, что ли?

— Ага, больны. Мне бы такую болезнь, да почаще, — ухмыляясь, произнес Самарин.

Поднимая упавшего Евдокимова, он ясно почувствовал запах винного перегара.

— Нахлюпались, только держись, — почти восторженно добавил он.

Лицо Абрамова омрачилось.

— Ничего не понимаю, — сказал он. — Как же это получилось? Может, они свою дневную норму не пили, накапливали?

— Как же, не пили! — насмешливо пробурчал Самарин. — Пили, да еще причмокивали.

— Тогда откуда же у них взялся спирт?

— Может, Паша угостила, — предположил кто-то.

— Сомневаюсь. Непохоже на Пашу. Может, ключ от бачка у нее стащили — так тоже вряд ли. Впрочем, проверим.

Вызвали Пашу. Встревоженная, расстроенная, повариха принесла бидончик со спиртом. Бидон был полон доверху — только вчера вечером его наполнили.

Абрамов пожал плечами.

— Не могли же они напиться до бесчувствия, не имея спирта! — недоумевающе сказал он. — Вы, Сидор Поликарпович, никому не давали спирт из бочки?

Опанасенко замялся. Он уже успел догадаться, что трактористы одурачили его: увели с саней и напились спирта, а он-то, размазня, поверил им. Опанасенко стыдился, что он не оправдал доверия, ушел с поста. А главное, было очень стыдно: поверил людям, принял все их хорошие слова за чистую монету, а вон что из этого вышло. «Так тебе и треба, старый дурень!» — огорченно думал плотник.

— Я спирту никому не давал, — пробормотал он, опустив глаза.

Абрамов зорко поглядел на него.

— Уходили с поста или нет? — строго спросил он.

Добродушное лицо плотника густо покраснело. Ох, и не хотелось Сидору Поликарповичу рассказывать всю эту историю. Первое дело — совестно признаться, что с поста уходил, долг свой забыл. А потом — засмеют же его трактористы: вот, скажут, олух царя небесного, как попался на удочку! «А, нехай себе смеются!» — мужественно решил в конце концов Опанасенко, и под хохот собравшихся, запинаясь, рассказал Абрамову, что произошло в эту памятную для него ночь.

— Так… — после некоторого молчания проговорил Абрамов и посмотрел на трактористов. — Понятно. Одно только непонятно, товарищи: почему вам так весело? Неужели вас радует, что в экспедиции завелись воры?

Люди перестали смеяться и даже отступили немного назад.

— Разве ж это воровство, товарищ начальник? — попробовал возразить Самарин.

— А что же это, как не воровство? — отозвался Абрамов. — Вещи нужно называть своими именами. Евдокимов и Попов украли спирт, обманом удалив сторожа с поста. И это в пути, в безлюдных местах. А если спирта нехватит для других? А если нам надо будет, например, оттереть спиртом замерзшего человека и спирта не окажется? Наконец, если все начнут пить? Сегодня эти, завтра другие?

Трактористы беспокойно задвигались и нахмурились. История и в самом деле оказывалась вовсе не смешной. Эти два «героя» позорили всю экспедицию. Еще минуту назад на них кое-кто из трактористов поглядывал с завистью. А сейчас никто бы не поменялся с ними местами. Это были нарушители дисциплины и воры. Вот как обернулось дело!

— Я почти уверен, что Евдокимов и Попов не продумали как следует, что они делают, не осознали, что это преступление, — продолжал Абрамов. — Но это не снимает с них вины. Люди взрослые. Их бы, по совести говоря, следовало выгнать с позором. Но сейчас не время и не место. Однако пока я их снимаю с машины. Пусть сани сторожат и на досуге пораздумают, что они натворили. И до Якутска не давать им спирту к обеду: они свою порцию авансом выпили.

Теперь Абрамов посмотрел на плотника, и тому захотелось спрятаться куда-нибудь.

— Опанасенко тоже спирта не давать, — продолжал Абрамов.

«Да нехай он провалится, тот спирт!» — облегченно подумал Сидор Поликарпович.

— И кроме того…

Сидор Поликарпович вновь попридержал дыхание.

— Кроме того, — тут Абрамов неожиданно улыбнулся, — хорошо бы действительно помочь человеку стать трактористом, объяснить, показать ему, что следует, привлечь к работам по осмотру и ремонту тракторов. Где он лучшую профессуру найдет, как не среди вас, товарищи?

— Научим, сделаем из него человека, пущай смена растет, — смеясь, обещали трактористы.

— Ну, ладно, — снова серьезно заговорил Абрамов. — Не будем время терять. Попова и Евдокимова отнести в вагончик. Тракторы заправить — и в путь.

Возвращаясь к тракторам, участники похода оживленно беседовали.

— Значит, придут люди с морозу, каждому перед обедом Паша по чарочке поднесет, а этим смотри да облизывайся, так, что ли, получится? — говорил Караванный.

— Это что! — возразил Самарин. — Я б такое не моргнув перенес. Раз виноват, что ж — отвечай. Но вот то, что с машины их сняли, — беда. Особливо, когда сани им велят сторожить, вместо Опанасенко. Вот это, братцы, позор, — никому не пожелаю.

— Да… завидовать не приходится, — согласились остальные. — Но придумано правильно, иначе нельзя.

— Любишь спирт пить — люби и сани сторожить! — под общий смех закончил Саша Белоусов.

Опанасенко плелся позади всех и сам не знал, что больше волнует его: стыд или радость. Все-таки мечта его сбудется!