Снежный поход

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Сложенное Сироткиным стихотворение так понравилось участникам похода, что общими усилиями к нему подобрали подходящий мотив и получилась песня. Вдохновленный этим успехом, Андрей присочинил к нему еще одну строфу — о людях, как советовал Абрамов.

Терентьев ведет машину и мурлычет под нос эту песню. В пятидесятиградусный мороз не очень-то запоешь во весь голос. Но про себя напевать можно, потому что совсем не петь в этот рейс нельзя, потому что сердце ликует, душа поет. Ведь последняя сотня километров отделяет колонну тракторов от замерзшего каравана.

Рядом с Терентьевым сидит Складчиков, изредка бросает взгляд на своего соседа, прислушивается к его мурлыканью и завидует трактористу.

В радость последнего рейса, рейса, которым заканчивается участие заводских друзей в походе, вплетается горечь предстоящего расставания.

Как сближают, роднят людей вместе перенесенные трудности, общими усилиями добытая победа! Скоро домой, в Челябинск, на тракторный. Снова родная семья, завод, товарищи, с которыми проработал уже много лет. И все-таки жалко оставлять трактористов колонны, жалко расставаться с этими машинами: они тоже полюбились, стали близкими, как люди. А расставаться надо. Уже и смена подготовлена — выросли в пути новые кадры. Вот на второй машине, чутко прислушиваясь к работе мотора, сидит новый механик колонны Яков Соколов. Ну, что ж, он теперь в случае надобности может заменить Складчикова. И Самарин справится — он пока работает механиком под руководством Дудко. Толковый человек. Да и самое тяжелое уже позади. Пройдены безлюдные, опасные места, горные перевалы. Теперь еще пройти с колонной первый раз вниз по Лене, выяснить обстановку — и можно домой. Соколов и Самарин заменят челябинцев. А, в случае чего, и Якутск не так уж далеко, помогут — там и мастерские есть, и инженеры, и механики имеются.

И сами механики очень гордятся своей новой работой — ведь их выделили, как лучших! — и стараются узнать все до тонкостей. Они под контролем и руководством челябинцев в Якутске тщательно осмотрели и отремонтировали тракторы и теперь во всем подражают своим учителям — стараются все заметить, всюду поспеть, ничего не упустить.

Машины идут налегке, форсированным маршем. Только прицепы шестого и седьмого тракторов частично загружены. В них инструмент и металл, необходимый для ремонта поврежденных судов, горючее и масла́ для колонны, провизия и запасные части.

Все дальше на север, по бездорожью движется экспедиция. Вьется из трубы вагончика дым, придавая колонне привычный обжитой вид.

— Как погляну на тот дымок, так уже и мороз меньше припекает, — сказал как-то промерзший во время дежурства Сидор Поликарпович Опанасенко.

Попрежнему, в том же навсегда заведенном порядке, сменяются трактористы. Попрежнему Абрамов проверяет трассу, держит связь с ближайшими селениями, обеспечивает колонну проводниками.

К концу вторых суток колонна выезжает на Лену.

— А, старая знакомая, вот и опять повстречались! — весело приветствует «Большую воду» Складчиков. — Ты только, пожалуйста, не пугай нас больше.

Трактористы смеются:

— Теперь не очень-то напугает! Дружба — дружбой, а служба — службой. Второй раз полынью не провороним.

Далеко впереди колонны, выписывая зигзаги на льду, движется на полуторке Белоусов, он высматривает опасные места. Трактористы ведут машины подальше друг от друга, напряженно, внимательно следят за льдом. Теперь ведь скоро и суда покажутся, путь недолгий, смотреть не устанешь.

Проверенные, тщательно отрегулированные, освобожденные от груза машины шли на высшей скорости, и никогда еще люди не чувствовали такого опьянения от стремительного хода тракторов, как в этот рейс. Словно танкисты в атаку, вели трактористы на полном газу свои мощные «Сталинцы». Все хорошее, казалось, слилось воедино, чтоб порадовать участников похода. И солнце, и тихая погода, и ровный прекрасный лед, и быстрый, безостановочный ход машин, и сознание того, что вот она, рядом, — цель, к которой стремились, что до нее не тысячи километров, а считанные сотни метров, что скоро будет выполнено задание Родины.

Никто не спал в этот долгожданный торжественный час, никто не отдыхал в вагончике. Даже Паша стояла на санях, всматривалась вдаль. И вот, наконец, последний поворот реки. Еще несколько метров — и среди сверкающего на солнце льда, словно продолжая свой путь по реке, выросли силуэты судов. Судно, за ним баржа, одна, вторая, третья, а затем опять судно и опять баржа, — почти никто из участников похода еще не видел такого длинного водяного поезда.

С ближайшего судна вылетело белое круглое облачко, затем донесся слабый звук выстрела.

— Заметили, стреляют! Нас приветствуют! — пронеслось по колонне.

Затем на судах взвились флаги, а потом, перекатываясь все дальше и дальше, грянуло могучее, радостное, ликующее «ура».

Моряки экспедиции Главсевморпути, пересекшие Якутию до половины с севера на юг, приветствовали своих сухопутных товарищей, которые шли с юга на север и теперь соединились с ними. От судов и барж, направляясь к тракторам, бежали люди. Через минуту колонна остановилась и участники двух экспедиций встретились.

Пока шла погрузка саней, пока слышались всюду непривычные команды «Майна!», «Вира!», моряки показывали трактористам свои суда и баржи, водили их в трюмы, наполненные продуктами, одеждой, медикаментами, цистернами с горючим.

На флагманском судне, куда были приглашены на обед все участники похода, капитан обратился к Абрамову.

— Евгений Ильич, — сказал он, — нас, моряков, волнует еще один, очень важный вопрос. С нами, помимо самоходных и простых барж, было еще несколько пароходов и буксиров. Пароходы в последний момент пробились к берегу, зашли в защищенную бухту, а баржи и буксиры лед сковал посреди реки. Начнется ледоход — и льды могут смять, раздавить суда. Особенно небольшие буксиры. Вот их-то нам и нужно спасти.

— Что же для этого требуется от нас? — не понимал Абрамов.

— А вот закончим обед, я вам покажу.

Сопровождаемые капитаном Абрамов, инженер, механики и группа трактористов спустились по сходням на лед и направились к одному из стоявших в стороне буксиров.

Дружный возглас удивления почти одновременно вырвался у гостей, когда, подойдя к одному из буксиров, они увидели, что это тяжелое, большое судно стоит не во льду, как это казалось издали, а словно посреди гигантской ледяной чаши, в открытой клетке из деревянных брусьев.

— Как это получилось? — недоумевающе обратился к капитану Козлов. — Это чудо какое-то!..

— Это не чудо. Это наши моряки постарались сохранить свои суда, — ответил капитан.

— Но все же?

— Буксиры, как и баржи, были глубоко погружены в воду и вмерзли в лед. Видите, какими низенькими кажутся наши самоходные баржи, — а ведь они большущие и трюмы у них очень глубокие. Так было и с буксирами. Чтобы освободить их ото льда, мы ломами, мотыгами, а иногда и взрывчаткой скалывали лед вокруг этих буксиров. Слой льда становился все тоньше и тоньше. Холод замораживал воду ниже, но судно постепенно освобождалось ото льда. А мы снова целыми неделями рубили лед, несмотря на морозы, в пургу и метель. А потом, когда обнаружилось дно судна, мы подвели под него брусья, сделали ледяной котлован с одной стороны более пологим — и начали ждать вас. Мы рассчитывали, что ваши «Сталинцы» сдвинут и отбуксируют эти суда к берегу, в защищенное от ледохода место. Можно на вас надеяться, товарищи?

— Не знаю, — неуверенно ответил Козлов, рассматривая громаду буксира, — но попытаться нужно.

Снова, как это делали в горах, трактористы сняли с гусениц половину шпор. Соединенные друг с другом стальными тросами, выстроились длинной цепочкой все семь машин колонны. Дружным, могучим рывком они готовились вытащить буксир из его ледяного котлована.

— Ну, товарищи, поможем морякам! — весело командовал Козлов. — Внимательно следите за моей рукой — надо рвануть одновременно, секунда в секунду. Внимание!.. Р-р-аз!

По сигналу Козлова все семь «Сталинцев» рванулись вперед. Под буксиром заскрипели брусья, судно покачнулось и снова застыло на месте, уютно навалившись на свои многочисленные подпорки.

— Неужели не сдвинем? — капитан даже крякнул от досады.

— Погодите, — успокоил его Козлов, — такие вещи не сразу получаются. Ну-ка, товарищи, еще разок!

Вновь и вновь по команде инженера рвались вперед машины, взлетали вырванные стальными зубьями куски льда, ревели, напрягаясь до предела, моторы, били по льду, скользили гусеницы, мелко дрожали машины. Рывок! Еще рывок! И вдруг судно слегка сдвинулось и под радостные возгласы моряков и трактористов заскользило вперед.

Три буксира успели отвезти трактористы в защищенное ото льдов прибрежное место.

— Ну, друзья, не знаем, как вас и благодарить! — жали моряки руки участникам экспедиции. — Отвозите продукты в Якутск, да скорей возвращайтесь за остальным. В ваш последний рейс мы такой пир устроим, что на Северном полюсе жарко станет. Наши коки-повара уже специальное меню придумывают.

В полночь тяжело нагруженная колонна двинулась в обратный путь.

16 марта 1936 года в 12 часов ночи колонна тракторов вошла в Якутск, имея на буксире 116 тонн драгоценного груза.

Беспримерный поход закончился.

Тракторам еще много предстояло ходить по просторам Якутии, еще много нужно было сделать рейсов к замерзшим судам, чтоб вывезти все грузы, но это уже не был поход. Экспедиция, как таковая, прекращала свое существование. Начинался период нормальной эксплоатации машин.

Завтра специально созданная комиссия проверит и примет у Абрамова и Козлова тракторы, запасные части, прицепы, вагончик, оставшуюся провизию и снаряжение.

Завтра в полдень Абрамов и Козлов подпишут акт передачи машин и имущества. И все!

Впервые в истории края якутское правительство пошлет к далеким судам не оленьи нарты, не собачьи упряжки, а могучие, везде проходящие гусеничные тракторы. Они вывезут грузы с судов, а затем займутся другими делами: может быть, будут помогать добывать золото, развивать горнорудную промышленность края, перевозить длинные многотонные поезда с лесом или пойдут на поля зарождающихся и крепнущих колхозов республики.

А потом в помощь этим первым Советская Россия пошлет в Якутию сотни новых машин, и все громче, все мощней зазвучит на необъятных просторах сурового края песня моторов.

А экспедиция? Часть трактористов, закончив вывоз грузов с судов, вернется в свои края, часть — по приглашению местных властей останется здесь, будет вести тракторы, помогать любознательным, способным юношам и девушкам Якутской республики овладеть сложной и интересной профессией тракториста.

Абрамов, выполняя задание Главсевморпути, будет возглавлять работы по вывозке грузов, а когда тронется лед, морем вернется домой.

Лишь Козлову да друзьям его вскоре предстоял обратный путь. Вот они идут вместе, утомленные последним рейсом, довольные его благополучным окончанием.

— Завтра с утра нужно будет все тщательно проверить и отрегулировать, — говорит своим товарищам Козлов, — не ударить бы перед комиссией в грязь лицом, не осрамиться бы напоследок из-за какой-нибудь мелочи.

Возглавляющий комиссию инженер Варламов ходит вдоль тракторов, внимательно осматривая каждую машину. По решению комиссии, один из тракторов должен быть разобран, основные детали его замерены, данные занесены в акт приемки. По степени износа его деталей комиссия будет судить о состоянии всех машин.

— Какой трактор был загружен больше всех? — спрашивает Варламов Козлова.

— Четвертый. Его груз на триста килограммов превышал остальные. Мы из-за него дважды останавливались в пути, вот журнал, — Козлов протягивает инженеру свою тетрадь с записями.

— Хорошо, — говорит председатель комиссии, — остановимся на этом.

Трактор разбирают. Заглядывая в чертежи, инженер тщательно и методично начинает замерять детали.

«Заводского сразу отличишь», — думает Козлов, наблюдая, как ловко орудует сложным мерительным инструментом Варламов.

Из короткой беседы Козлов узнал, что проверяющий приехал в Якутию со Сталинградского тракторного завода. Вообще, видно, опытный, хорошо ориентируется во всех технических вопросах.

«Хорошо, что такой попался, — думает Козлов. — Со спокойной совестью отсюда уеду. Есть кому машины передать».

— Это поразительно! — неожиданно восклицает Варламов — 2000 километров прошли, а такой незначительный износ! Ведь машина почти новая, вы посмотрите, какая прелесть!

Он показывает остальным членам комиссии одну из важных деталей трактора, размер которой почти полностью совпадает с размером, указанным в чертеже.

…А пока в мастерской снова собирали трактор, шесть остальных машин вывели на площадь и начали испытывать на ходу. Ведет трактор средних лет якут, один из лучших трактористов области. С тех пор как колонна пришла в Якутск, он все время возился у новых для него гусеничных тракторов. Помогал трактористам экспедиции ремонтировать машины, все осматривал, обо всем расспрашивал и, удовлетворенный ответами, степенно качал головой, повторяя.

— Учюгей, учюгей (хорошо)!

Всегда общительный, улыбающийся, он сейчас непривычно серьезен и насторожен. Шутка ли: он в специальной правительственной комиссии по проверке и приемке машин! Тут нужно смотреть в оба. И он смотрит. Вместе с инженером он внимательно осматривает каждый трактор, затем запускает мотор и, постепенно повышая обороты, долго вслушивается в его звонкую песню На максимальных оборотах, когда мотор бешено ревет, когда кажется, что сейчас трактор сорвется с места или мотор разлетится на куски, не в силах выдержать яростного напряжения, — якуту становится страшно. Он бы с радостью отошел немного в сторонку или сбавил обороты, но нельзя: нужно проверять как следует. Инженер, видимо, понимает состояние своего помощника.

— Ревет! — улыбаясь, кричит он. — Страшно, небось?

— Нет, — храбрится тракторист, — не страшно.

И усиленно тянет дым из своей короткой трубки.

— А мне, когда начал работать на заводе, с непривычки было страшно, — откровенно признается инженер.

Он доводит обороты до максимального предела и внезапно глушит мотор. Сразу становится тихо-тихо, только звон в ушах не проходит. Теперь слышатся голоса переговаривающихся меж собой трактористов колонны.

А потом инженер и тракторист взбираются на трактор и начинают его испытывать на ходу.

Мчится вперед, меняет скорости, разворачивается во все стороны мощная, послушная машина.

— И-и-эх, учюгей! — кричит якут.

Он поворачивается к стоящим в стороне участникам похода и радостно машет рукой: «Хорошо!»

— Ага, разобрало! Понял, браток, что такое «Сталинцы»! — не выдерживает Складчиков. Он бросается к одному из уже испытанных тракторов, вскакивает на него и, к великому восторгу всех собравшихся, выполняет без перерыва целую серию сложных маневров.

— Браво! — в восторге кричит инженер-приемщик.

Аплодируют, глухо хлопая рукавицами, члены экспедиции, остановился в изумлении якут-тракторист. Потом он пришел в себя, быстро подбежал к Складчикову и закричал:

— Хорошо, однако, очень хорошо! Только, смотри, машину не сломай, однако…

Новый хозяин уже начал беспокоиться о своем имуществе.

В Челябинск в этот день на имя директора тракторного завода пошло две телеграммы. Одна от начальника Якутского теруправления Главсевморпути:

Вторая от Козлова:

Якутск в эти дни жил особенно радостной, полнокровной жизнью.

На полную мощность работала электростанция города. Яркий свет заливал помещения школ, учреждений, предприятий, домов. В городе открыли все магазины. В изобилии появились в продаже хлеб, крупы, соления, жиры. После долгих лишений люди вздохнули свободно: ходили радостные, удовлетворенные. Жители города наперебой приглашали участников похода к себе в гости. Незнакомые люди подходили и благодарили трактористов за помощь. Было как-то неловко и… приятно.

Вот оно что значит — сделать народу добро, — ясно прочувствовал и осознал каждый участник похода.

— Мне бы сейчас сто тысяч дали и спросили: «Что тебе, Серега, ценнее — эти деньги или народная ласка?» Так я бы вернул деньги: за них такое не купишь, — говорит Воронову его сменщик Пономарев.

Воронов согласен с другом. У него и самого на душе сейчас такое, что передать трудно. Особенно после недавнего случая.

Утром, когда все трактористы возились у своих машин, к Воронову подошла девочка лет семи. Завернутая поверх шубки в материнский платок, держа в руках сумку с хлебом, она подошла к трактористу и стала подле него.

— Тебе что, дочка? — пробасил Воронов, выпрямляясь и рассматривая девочку.

— А я, дяденька, хлеб несу, — несколько смущаясь заговорила девочка.

— Вот и хорошо. Молодец, матери помощница. Ешь на здоровье, — пожелал тракторист.

— Я, дяденька, не на этой улице, я далеко отсюда живу, — продолжала девочка, не сводя глаз с тракториста.

«К чему это она? — не понял Воронов. — Может, заблудилась, дорогу ищет?»

— Что, дочка, не знаешь, как дорогу домой найти? — спросил он.

— Нет, дяденька, я знаю. Я нарочно пришла сюда.

— Ах, вон оно что, — догадался Воронов, — тракторы посмотреть хочешь, занятно, небось?

Девочка немного помолчала, затем вместо ответа тихонько подошла к Воронову и, смущаясь, погладила огромную варежку тракториста. Потом крикнула: «Спасибо вам всем, дяденьки!» и, высоко поднимая сумку с хлебом, убежала.

Воронов тогда даже растерялся, как-то обмяк, потрясенный до глубины души, взволнованный и растроганный этой неожиданной детской лаской.

Вечером, готовясь к скорому выходу в очередной рейс, Воронов рассказывает товарищам о случае с девочкой. Говорит и смущается, словно о встрече с любимой рассказывает.

Трактористы, оставив свои дела, слушают Воронова, а затем, взволнованные рассказом, долго делятся друг с другом своими впечатлениями об этом крае, о его людях, чутких и благодарных, ценящих дружбу и способных на подвиг во имя дружбы.

«Останусь, — решает колебавшийся до сих пор Самарин, — поработаю год-другой, помогу якутам «Сталинец» освоить. Надо помочь!»

«Ладно, подождет Лидушка, — думает и Андрей Сироткин, вспоминая оставленную невесту. — Один год не беда, а людям помощь».

«Нужно будет собрать технический совет на заводе, обобщить наш опыт и составить инструкцию по ремонту и эксплоатации «Сталинцев» в условиях Якутии», — думает Козлов.

«Эх! Стану летчиком, — думает свое Ершов. — Уж я тогда здесь полетаю. Пространства-то вон какие, есть где размахнуться».

Машины заведены. Тихо, на малых оборотах работают моторы. Стоят мощные «Сталинцы», готовые в любую минуту двинуться в путь.

Сменив рабочую одежду на новую, чистую, стоят в стороне, наблюдая за последними приготовлениями трактористов, Козлов, Дудко и Складчиков. Им уже не ехать в этот рейс. Впервые колонна уедет без них, а когда машины вернутся, все трое будут уже далеко-далеко от Якутска.

— Ну, друзья, — говорит Абрамов, подзывая к себе участников похода, — зайдем на минутку в дом, посидим немного по русскому обычаю на прощанье, проводим наших заводских друзей.

И все заходят в дом — временную штаб-квартиру экспедиции. Снимают шапки, садятся на топчаны, на скамьи, на стулья. Смотрят на инженера и механиков и молчат. Козлов тоже смотрит на людей, с которыми он так сдружился Вон сидит Паша. Самоотверженная, стойкая, выносливая, чуткая и заботливая девушка. Только сейчас Козлов замечает, какие у нее хорошие, детски чистые, серые глаза. Паша смотрит куда-то в сторону, потом словно невзначай встречается взглядом с Козловым, бросает быстрый взгляд на Складчикова и Дудко — и вдруг достает из рукава платок и, сконфуженно улыбаясь, утирает слезы. Значит, и Паше жалко расставаться. Еще бы! Ведь они все стали, как одна семья. Козлов чувствует, что какой-то упругий ком подступает к горлу, давит, мешает дышать.

«Хорошие мои…» — думает он, обводя взглядом провожающих. Мужественные, спокойные, волевые лица у трактористов — от каждого веет силою, здоровьем, смелостью. Таких не согнешь, не испугаешь, не одолеешь. «Эти все перенесут и всего добьются», — думает Козлов.

— Ну всё, друзья! Посидели — пора в путь! — Абрамов поднимается. — Скажу только несколько слов на прощанье.

Он вынимает из записной книжки листок отрывного календаря, смотрит на него и говорит:

— Вот, специально хранил: «4 февраля 1936 года» — дата нашего, выхода в путь. Примерно полтора месяца прошло с тех пор, как мы начали снежный поход. Срок небольшой, но в нашей жизни — значительный. Не легко нам досталась победа. Мы много и честно трудились, но зато можем уже сейчас сказать, что задание Родины выполнено. А это очень большое счастье — выполнить задание Родины.

Абрамов говорит тихо. И все слушают его, взволнованно затаив дыхание.

— Сегодня мы расстаемся с нашими заводскими друзьями. Что правду скрывать — нам нелегко прощаться с людьми, которых мы полюбили, у которых многому научились, которым многим обязаны. Но их ждет завод. Им нужно ехать. Настанет время, и все мы расстанемся. И хочется мне, чтобы каждый из нас, где бы он потом ни работал, чем бы ни занимался, — всегда помнил наше сегодняшнее светлое чувство победы.

Надо держать курс, товарищи, как держали мы его последние полтора месяца. Жить так, чтоб потом, оглянувшись на пройденный путь, каждый с гордостью мог сказать: не впустую годы ушли, и я что-то сделал полезное, и я своими делами помог народу, советской стране.

Только так нужно жить на земле, дорогие друзья мои!