Советский политический язык

ГВАРДЕЙЦЫ ТРУДА

— советские трудящиеся, объявляемые наиболее передовыми, сознательными, дисциплинированными представителями рабочего класса и крестьянства.

Словосочетание возникло путем перенесения военного термина "гвардейцы" на явления общественной жизни: "старая гвардия", "партийная гвардия" и т. д. Слово "гвардейцы" "воины лучших, отборных армейских формирований" стало основой понятия Г. т. Объявляя тех или иных граждан Г. т., советская пропаганда стремится создать идеальный образ труженика, преданного режиму, бескорыстного, делового, исполнительного, примеру которого призваны следовать все советские люди.

В действительности за понятием Г. т. нет реального социального содержания: работники, провозглашаемые "гвардейцами", — обычные советские служащие, задавленные принудительным трудом, ищущие спасения от непосильной работы в прогулах и пьянстве.

Г. т. в политическом языке обнаруживают тенденцию к продуктивности и используются для создания новых, словосочетаний, близких ему по значению: "Г. хлебных полей", Г. армии строителей", "Г. нефтепроходки" и т. д.

"Непременная заповедь гвардейцев труда — постоянная общеобразовательная и идейно-политическая учеба, рост профессионального уровня, общей культуры" ("Агитатор", 1978, № 12, с 3.)

"Пример патриотов — гвардейцев труда вдохновляет" ("Агитатор", 1983, № 22, с. 12.)

ГЕГЕМОНИЯ ПРОЛЕТАРИАТА

— концепция, обосновывающая ведущую роль рабочего класса в социалистической революции и служащая лозунгом и политическим инструментом коммунистической партии.

Идея Г. п. призвана утвердить доминирующую роль рабочих в революционном переустройстве мира, ибо цель гегемонии — осуществление их исторических и социальных устремлений. Лозунг Г. п. создавал представление, что идеалы, за которые профсоюзы боролись десятилетиями и даже столетиями, могут быть реализованы в результате завоевания власти пролетариатом. Это привлекало рабочих к теории Г. п. в революции.

Но уже Маркс и Энгельс ограничили роль пролетариата в качестве гегемона революции, подчеркнув, что он вступает в борьбу только "руководимым… партией коммунистов". Ленин еще больше сузил эти возможности: "Пролетариат может быть гегемоном своей революции… в лице своего авангарда, коммунистической партии". Пролетариат, таким образом, оказывался в революции силой не руководящей, а руководимой (коммунистической партией). И стоило ему отказаться от "предначертаний" партии, как "гегемон" становится классом "отсталым, консервативным" (Маркс) или подверженным "мелкобуржуазным настроениям" (Ленин).

Захватив власть, коммунисты воспротивились попыткам рабочих сохранить свою независимость, завоеванную отчасти еще при царизме и полностью обретенную в феврале 1917 г. Репрессии против рабочих, отличавшихся политической активностью и, в частности, — против возникшей в 1920—21 гг. "Рабочей партии", добивавшейся самостоятельности, смена руководства профессиональных союзов, разгон и расстрел народных демонстраций 1920—21 гг., исключение из коммунистической партии лидеров "рабочей оппозиции" (1922), запрещение забастовок, свертывание "профсоюзной дискуссии" — таковы этапы подчинения советского пролетариата диктату государственной власти, превращения рабочих в "приводные ремни" партии. Эту политику советское руководство проводило все годы при Сталине, не изменило ее ни при Хрущеве, ни после него.

До второй половины 50-х годов представление Г. п. в советской идеологии полностью соответствовало каноническим определениям Маркса. Важнейшей после свершения социалистической революции целью "класса-гегемона" объявлялось установление диктатуры пролетариата. Позднее, когда об этой цели "забыли", в характеристике Г. п. стали подчеркивать "широту классовых союзов пролетариата" и "разнообразие форм". При определении границ и форм Г. п. упор стал делаться на степень "зрелости" самого рабочего класса, его "способность" возглавить революционную борьбу, уровень "развитости" других классов. Эти оговорки лишили Г. п. прежней категоричности. В их подтексте сквозила мысль о том, что при недостаточном "сознательности" рабочего класса, при его неспособности "возглавить борьбу", коммунисты могут опираться и на другие, более "зрелые" классы. Эта трансформация формулировок Г. п. объяснялась как внутренними, советскими, так и международными факторами.

В самом Советском Союзе коммунисты перестали нуждаться в "штурмовых отрядах" рабочих для атаки на "классовых врагов", как это было во время октябрьского переворота, гражданской войны и осуществления политики "военного коммунизма". Для организационных, хозяйственных, научно-технических и идеологических целей пролетариат стал нужен партии меньше, чем опытная и квалифицированная интеллигенция. Не имея экономико-правовых преимуществ перед другими слоями общества, не получив обещанных революцией власти и благ, пролетариат перестал быть политической опорой режима. Это вынудило коммунистов в своих идеологических спекуляциях постепенно ввести "гегемона" в те социальные рамки, в которых пребывают все советские подданные в системе "общенародного государства".

В международной пропаганде вытеснение идеи "'класса-гегемона", "гегемонии пролетариата" понятиями "классовые союзы", "национальные движения" и "национальные фронты" оказалось необходимым потому, что важнейшей опорой СССР в современном мире стали слаборазвитые страны, в которых нет (или почти нет) рабочего класса. Но для того, чтобы все-таки сохранить связь современной политики с декларациями Маркса, было объявлено, что "международный рабочий класс и мировая социалистическая система выступают гегемоном всемирной антиимпериалистической борьбы, осуществляя руководящую роль в международном масштабе".

Тем самым СССР в качестве гегемона мировой социалистической системы и КПСС в роли "авангарда" советского общенародного государства обретают обоснование, хотя бы фразеологически связанное с марксизмом.

Вторым претендентом на гегемонию в "мировой социалистической системе" оказалась коммунистическая партия Китая. При этом была построена другая идеологическая модель, согласно которой роль "мирового пролетариата" в современном мире играют "бедные" страны, освободившиеся или освобождающиеся от колониальной зависимости. Лидером этих "бедных" (слаборазвитых) стран и провозглашается КПК. Тем самым обосновываются притязания Китая на мировое господство.

Отождествление слаборазвитых стран Востока и Африки с пролетариатом индустриальных стран и предсказание, что "Восток похоронит Запад в той яме, которую Запад сам для себя выроет", (точно так же, как пролетариат похоронит буржуазию) восходит к Ленину. Оказывается, что длительная эволюция понятия и явления Г. п. была, в сущности, запрограммирована марксизмом у самых истоков становления коммунистического движения.

Единственно новым в коммунистической лексике оказалось производное от пролетарской "гегемонии" — "гегемонизм", вошедшее в политический словарь мирового коммунизма в 60-х годах. В идеологическое обращение ввели его китайские коммунисты, настойчиво уличавшие послесталинское руководство КПСС в стремлении к мировому господству ("гегемонизму"). Советская комлартия не осталась в долгу, переадресовав обвинение в "гегемонизме" самим китайским лидерам.

"Под руководством коммунистической партии Китая гегемония пролетариата обеспечила победу Народной революции и создание Народной республики в Китае". ("Большая советская энциклопедия", 1952, т. 10, с. 312.)

"…гегемония пролетариата в буржуазной революции при союзе пролетариата и крестьянства должна была перерасти в гегемонию пролетариата в социалистической революции при союзе пролетариата и остальных трудящихся и эксплуатируемых масс…" (История ВКП(б). Краткий курс. Госполитиздат, 1950, с. 72.)

"Ленин, большевики последовательно отстаивали на съезде главное, что обеспечивает успех революционной борьбы — установление гегемонии пролетариата".("Партийная жизнь", 1973, № 16, с. 8.)

ГЕНЕРАЛЬНАЯ ЛИНИЯ

— руководящая политическая установка партийного аппарата (Политбюро, Центрального Комитета, съезда КПСС), определяющая деятельность государства на каждом этапе его развития.

Выражение вошло в обиход в 20-е годы, в период становления и укрепления советской власти. Приспосабливаемая к нуждам текущего момента, Г. л. позволяла партократии маневрировать, выдвигать и обосновывать различные направления ее социальной деятельности, скрывая при этом от народа подлинную сущность коммунистической диктатуры.

Между требованиями Г. л. и реальной политикой КПСС существует глубокое противоречие. Оно прослеживается на протяжении всей советской истории. Формулируя еще в начале века первый лозунг Г. л. "Вся власть Советам", Ленин предполагал, что большевики могут завоевать власть только через советы депутатов трудящихся. Стоило, однако, Ленину убедиться, что большинство в советах получили представители либеральных и националистических партий, как этот призыв тут же перестал быть частью Г. л.

Осуществление Г. л. на коллективизацию сельского хозяйства предполагало физическое уничтожение кулачества как класса. Г. л. на индустриализацию означала создание ответственной промышленной базы за счет нищенской зарплаты и эксплуатации труда заключенных. Лозунг Г. л. "Кадры решают все" (в его основу были положены слова Сталина о том, что из всех ценных капиталов самым ценным являются люди) "реализовывался" путем партийных чисток и многомиллионных кровавых расправ.

Периодическое переписывание и постоянная фальсификация Г. л., многочисленные отклонения Г. л. от провозглашенных ранее, возникновение новых Г. л. объясняются в Советском Союзе трудностями развития первого "социалистического государства" и "мудростью" партийного руководства.

Г. л. неизменно носила абстрактный характер. Первым попытался конкретизировать ее Хрущев: он предусмотрел точные сроки осуществления самой генеральной из Г. л. — сроки построения коммунистического общества. Известно, что из этого ничего не вышло. Но еще раньше выяснилась угроза диктатуре, вытекающая из новой Г. л.: народные массы начали выходить из рамок управляемой "сверху" либерализации. Хрущев вынужден был пренебречь "восстановлением социалистической законности", декларируемым в его Г. л. и санкционировал широкие репрессии— от судебных процессов против инакомыслящих до беспощадного подавления рабочих демонстраций и забастовок (в Темир-Тау, Новочеркасске, Муроме, Александрове и др.)

В последующий период, при Брежневе и Андропове, партийное руководство уже не пыталось осуществлять выдвигаемую им Г.л. Подписав Хельсинкские соглашения, объявив себя наиболее последовательным борцом за мир и демократию, партийное руководство жестоко расправляется с диссидентами. Провозглашая важнейшим принципом Г. л. во внешней политике невмешательство во внутренние дела других государств, советские власти используют вооруженные силы для подавления национальных движений.

Г. л. при всех ее метаморфозах (иногда резких, а порой и неожиданных) обладает логикой и политической последовательностью: каждый ее пункт служит задачам коммунистической диктатуры. Все повороты и изгибы Г. л. продиктованы интересами партийного единовластия в различных его формах: олигархической (Ленин, Брежнев, Андропов), тиранической — Сталин, единоличной — Хрущев. Г. л. — важнейший самосохранительный инструмент режима — идеологический, разъяснительный, маскирующий; отклонения от нее рассматриваются как тягчайшее преступление.

В СССР невозможна оппозиция партии ни по одному пункту Г. л. В анкетах сталинского периода существовал вопрос: "Были ли колебания и отклонения в проведении генеральной линии? Когда? Какие?" Утвердительный ответ на него означал конец служебной карьеры, а впоследствии — тюремное заключение и ссылку. В сравнительно "мягкие" 60-е годы ответ на этот, теперь уже устный вопрос, шутливо обыгрывался: "Колебался вместе с генеральной линией партии".

И всегда, на протяжении всего существования советского государства, Г. л. маскировала коммунистическую диктатуру, служила прикрытием стремления партократии удержать власть и удержаться у власти.

"Партия вырабатывает свою генеральную линию, исходя из: коренных интересов и потребностей народа и Советского государства, руководствуясь марксистско-ленинской теорией". ("Коммунист", 1979, № 2, с. 26.)

"Коммунистическая партия и советское государство последовательно и настойчиво проводят ленинский миролюбивый внешнеполитический курс. Это генеральная стабильная линия нашей партии" ("Партийная жизнь", 11971, № 13, с. 5.)

"В докладе четко определена генеральная линия партии на 80-е годы и последующий период".("Литературная газета", 8 декабря 1981 г. с. 1.)

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ (сокращенно — генсек)

— глава советской компартии, который посуществу является и правителем государства.

Г. с. — типичное порождение советской системы. Власть его не узаконена демократическими выборами — он назначается, по представлению Политбюро, узким кругом партфункционеров на пленуме ЦК. Единственным обоснованием его власти является сама власть. И он вынужден утверждать ее (и себя в ней) через постоянную демонстрацию непрерывных "успехов" и "достижений" режима и борьбу с партийным аппаратом. Иначе с неизбежностью возникает вопрос: на каком основании Г. с. правит страной, распоряжается ее богатствами и судьбами людей?

Партийный аппарат, пока возможно, стремится не дать в руки генсека всей полноты власти. Чтобы противостоять его честолюбивым устремлениям, используется хитроумное построение советского режима, которое на партийном языке именуется "коллективным руководством". Изобретение вынуждает любого советского руководителя — перед выходом на орбиту "диктаторства" — некоторое время пребывать в невесомости внутри раздираемого противоречиями Политбюро, где недруги генсека по любому обсуждаемому вопросу всегда — "против", а сторонники иногда, но не всегда — "за", и где решается роковой вопрос: кому из членов Политбюро быть, а кому — не быть.

Сила генсека прямо пропорциональна слабости членов Политбюро. Члены же Политбюро видят свою задачу в поддержании деликатного баланса: не позволять генсеку чрезмерно возвыситься (что грозит потерей влияния на него), но и не допускать полного крушения его авторитета (ибо, только опираясь на него, они могут реализовать свои честолюбивые замыслы).

Так, отдавая в руки генсека штурвал власти, члены Политбюро стремятся сохранить приводные ремни этой власти в своих руках. Но тут возникает противоречие между субъективными устремлениями соратников генсека, ограничить его права жесткими политическими рамками и объективно заложенной в статусе генсека тенденцией к тоталитаризации и концентрации власти.

Источник и основа силы генсека — Политбюро и Секретариат ЦК; ему необходимо гарантированное и устойчивое большинство в обоих органах. С этой целью генсек в одинаковой мере стремится избавиться и от тех, кто помог ему подняться к власти, и от тех, кто противодействовал его восхождению на вершину партийной пирамиды. От первых зависит он, вторые зависят от него. Эта двойная система зависимости служит препятствием к превращению генсека из "первого среди равных" в "первого среди неравных" в Политбюро. Зависимость Г. с. от других ограничивает его свободу действий; зависимость других от него таит в себе потенциальную угрозу его власти. Так что для него важно, чтобы членами Политбюро становились люди не просто зависимые, а лично ему всем обязанные — каждый генсек стремится к этому.

Сталину для замещения большинства Политбюро своими людьми понадобилось 15 лет: он не торопился, так как стал генсеком в 43 года. Хрущев возглавил партию на грани пенсионного возраста — в 59 лет — и вынужден был провести этот процесс вдвое быстрее — за 7 лет. Брежнев, который пришел к власти, будучи всего на год молоке Хрущева, правил гораздо дольше и мог позволить себе "очищать" Политбюро дважды, заполнив его сперва "днепропетровским кланом" (1969—72 гг.), а затем — "молдавской мафией" (1977—80 гг.). Андропов оказался в совершеннейшем цейтноте: сроки обновления Политбюро пришлось "спрессовать" до одного года. Если болезни пощадят Черненко, он также постарается заполнить Политбюро своими людьми.

В нормах советской партийной жизни (как и в советской конституции) не предусмотрены система наследования и порядок преемственности. Смена Г. с. в СССР неизменно сопровождается отказом от политического курса предыдущего лидера с последующим его осуждением и разоблачением.

В отказе от прошлого можно видеть определенную систематичность, продиктованную обстоятельствами. Каждый Г. с. действует в замкнутом и строго ограниченном социальном пространстве тоталитарной системы; выйти за ее рамки, оставаясь коммунистическим деятелем и не посягая на основополагающие принципы режима, он не может. Так что любое социальное творчество, будь то политическое конструирование или экономическое новаторство, сводится в СССР, по существу, к комбинациям с одними и теми же переменными: партийное единовластие, плановое руководство, централизованное управление, монополизированное хозяйство, государственное крепостничество. И каждый новый советский правитель, получивший власть над системой, или вернее подобранный системой в соответствии с ее потребностями, в состоянии проявить свою индивидуальность и самобытность, если она у него есть, только в рамках правил "коммунистической игры".

Возможностей здесь немного. Следовать по пути предшественника опасно: пришлось бы взять на себя ответственность за его ошибки и преступления. Остается по сути дела единственный вариант: отрицание целесообразности предшествующего этапа исторического развития вместе с отрицанием самого предшественника. Но коммунистическая система к 50-м годам XX столетия уже не поставляла "строительный материал" для реального, а не мифотворческого социального прогресса: к этому времени: она исчерпала все свои способности к динамизму. В результате "отрицание" процессов, протекающих в "самом передовом" государстве, грозит подорвать власть того, кто на это отрицание решается, не приняв предварительно особых мер предосторожности.

У коммунистических руководителей не остается другого выхода, как имитировать "утверждение"' с помощью двойного отрицания: два социальных минуса, как и в алгебре, в соответствии с законами диалектики дают "плюс". Осуждение Хрущевым преступлений Сталина само по себе ничего не "утверждало". Но Хрущев не только "отрицал" Сталина, он выступил против сталинского "отрицания" Ленина. "Отрицание отрицания" выводило его к позитивным началам коммунистического мифа — к Ленину: к нему он апеллировал в своей борьбе с оппозицией, его именем и авторитетом прикрывал и оправдывал свои авантюрные эксперименты.

Брежнев действовал по тому же рецепту: заклеймив Хрущева, он воспротивился тотальной критике Сталина. Таким образом, из политической ткани "двойного отрицания" правители России кроили себе костюмы положительных героев. Историческое же движение в СССР тем временем превращалось в бег на месте: от Хрущева, минуя Сталина, — к Ленину; от Брежнева, через голову Хрущева, — к Сталину. Новым провозглашалось более или менее основательно позабытое старое.

Основу амбиций Ленина составляли мировая революция и коммунистический интернационал. Сталин, захватив власть, сосредоточился на внутренних проблемах страны — на экономических вопросах и на борьбе с личными противниками. Его жизнь государственного деятеля оказалась настолько, однако, продолжительной, что это позволило ему с конца 30-х годов перенести центр тяжести на проблемы высшей политики: осознав, что с построением социализма в "отдельно взятой стране" ничего не получилось, он стал закладывать основы международного коммунистического лагеря.

Ленин и Сталин исчерпали весь небогатый диапазон социальных и экономических альтернатив советского строя. Далее можно было подражать либо одному из них, либо обоим одновременно, либо, наконец, создавать политические комбинации из элементов первого и второго.

Впервые это сделал Хрущев. Осознав, что вести вперед "корабль" советского режима и опасно, и просто некуда (намеченный переход к коммунизму не состоялся), так как на закваске идеи отмирания государства возникли центробежные силы, он попытался создать видимость движения, начав дерзко раскачивать государственный корабль по синусоиде — от Лешина к Сталину, до тех пор, пока не израсходовал все горючее, отпущенное ему партийной командой Политбюро. И тогда его сбросили с капитанского мостика и отправили на пенсию.

Его преемник Брежнев был настолько напутан социальными манипуляциями Хрущева, что чуть ли не полностью отстранился от внутренних государственных проблем: он скромно похоронил идеи экономических реформ и переключился на реформы внешнеполитические. Восстановилась связь советских времен: Брежнев завершил "дело" Сталина — коммунизм расползся по всем континентам, СССР превратился в мировую имперскую державу, первую по вооружению и одну из самых нищих — по уровню жизни.

"Дебрежневизация", через которую проходил путь Андропова к власти, привела к переоценке им государственных приоритетов. Они переместились с внешней политики, где не так-то просто было перекрыть достижения Брежнева, на внутреннюю: экономические вопросы (такие, как реорганизация производства, упорядочение планирования и управления) и социальные задачи — усиление контроля над личностью и борьба с коррупцией. Именно этим объяснялась определенная склонность Андропова к реформам» но при этом — только в естественных для системы, т. е. тоталитарных пределах, определяемых советским социалисгическим контекстом. Легко предсказать, что утверждение Черненко также обязательно будет сопровождаться отказом от реформ Андропова.

Однако история советской России и на сей раз пойдет по традиционному пути. Предстоит новая борьба за власть в Кремле, и победа Черненко — только эпизод в ней. В конечном итоге к управлению партией и государством придут другие политические лидеры. Они, быть может, будут более самостоятельными и уверенными в себе, возможно, более современными — у них появится опыт знакомства с Западом. Но они останутся пленниками коммунистической системы, рабами марксистской идеологии. А посему вынуждены будут оставаться такими же осторожными и такими же нерешительными и консервативными, как их предшественники. Море ненависти между ними и народом не станет меньше. В укладе советской жизни не произойдет существенных изменений, жизнь простого человека останется тяжелой; возможно, несколько менее тяжелой, а, возможно, и более. И это даже не зависит от намерений будущих генсеков. В ходе развития коммунистической системы они полностью потеряют контроль над социальным управлением, над производительностью труда и технологией производства. Так что стандарт жизни советского народа будет диктовать социальная стихия.

Советская элита, как и сейчас, будет наслаждаться многочисленными материальными привилегиями. Полицейский аппарат будет жестоко карать (может быть, меньше, чем сейчас, а может быть, и больше) тех, кто станет требовать свободы и равенства. Для простого народа изменений не предвидится: рабочие, как и раньше, будут выпивать "на троих" под соленые огурчики (а чаще "под сукнецо"), обсуждать и осуждать моральный облик соседа или начальника, жениться не в первый раз, разводиться не в последний раз, спорить о справедливости и о правах. И ждать. И надеяться. И верить в "светлое будущее".

И, по-прежнему, на Западе будут дебатироваться вопросы: как это на высшем уровне советской власти — в Политбюро — не понимают, что тоталитаризм антинационален, антинароден, античеловечен? Как это секретари ЦК, вроде бы мыслящие люди, не видят необходимости социальных реформ? Ведь они не могут не любить свой народ, не могут не думать о его будущем…

В таком подходе к России проявляется не одна — три ошибки. Первая: партократическая селекция не выводит на олигархическую орбиту умных и способных людей. Вторая: эти люди не получают достаточного образования и воспринимают действительность не всеобъемлюще, а узко — сквозь призму собственных интересов. Третья: в этом мире нет чувств, в том числе и любви к народу. Могут быть только разговоры о чувствах, да и то — о собственных. А если иной раз в них все же пробиваются побеги совести, они срезаются страхом. Такова тенденция во всех углах трапеции советской власти. Общая для нее и в каждом углу — своя.

"Политбюро уверено, что Константин Устинович Черненко на посту Генерального секретаря ЦК КПСС будет достойно возглавлять боевой штаб нашей партии". ("За рубежом", 1984, № 8, с. 3.)

"…как отмечал в своем докладе на Пленуме Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Л. И. Брежнев, "империализм явно задался целью испытать волю народов к миру…" ("Агитатор", 1980, № 19, с. 36.)

"В связи с избранием тов. К. У. Черненко Генеральным секретарем ЦК КПСС в его адрес поступили многочисленные телеграммы и письма с сердечными поздравлениями…" ("Известия", 21 февраля 1984, с. 1.)

ГЕРОИЗМ

— форма поведения, представляемая нравственным идеалом коммунистического общества.

Марксизм связывает Г. с переломными историческими периодами, выводит это понятие из противоречивости социального процесса, в ходе которого возникает необходимость решения насущных общественных проблем при условиях, препятствующих и противодействующих их осуществлению. Такой исключительной эпохой рисуется советская действительность, требующая "во имя коммунизма" не только Г. отдельных личностей, но жертвенности всего народа. Однако личный индивидуальный Г. не поддается административному контролю, не всегда и не обязательно находится в сфере влияния партийного руководства, а порой зависит от случайных или временных обстоятельств. Поэтому цель властей — перевести стихийный личный подвиг в санкционируемый и регулируемый массовый Г. При этом конструируется парадоксальный императив: создание счастливого бесклассового общества предполагает попрание личного счастья его создателей, а реализация идей равенства достигается путем отказа от равноправия граждан. "Прорыв" из этого противоречия видится коммунистам в подвижничестве.

При этом не делается различия между индивидуальным и массовым Г., личный подвиг играет роль "почина" для всенародного Г. Герой должен браться за решение особо трудных и сложных задач, обязан возложить на себя исключительную ответственность, которая впоследствии культивируется и насаждается властями как обязательная для всех нравственная норма. Задача победы нового общества, указывает Ленин, не может быть решена героизмом отдельного порыва, а требует "героизма упорной и длительной будничной работы" (Ленин. Соч., т. 39, с. 17–18).

Во время гражданской войны Г. проявлялся в жертвенности во имя защиты советской власти; в период первых пятилеток — в аскетизме и самоотреченности, в пренебрежении к быту; в годы коллективизации — в беспощадности к нежелающим вступать в колхозы. Во второй мировой войне потребовалась гибель 30 миллионов людей для спасения коммунистического режима. В послевоенные годы необходимы были терпение и мужество для того, чтобы выжить в условиях беспрестанных "временных трудностей".

Квалификация Г. — прерогатива властей. В 1935 г. было учреждено звание "Герой Советского Союза", которое должно присваиваться за мужество и воинские подвиги. В 1938 г. — звание "Герой социалистического труда" — за особые заслуги в развитии хозяйства. И в СССР появились тысячи героев, которые изображались истинными и мужественными патриотами (разумеется, преданными партии). На войне они обязаны были умирать с именем Сталина, в мирное время гибнуть, спасая государственное имущество или "сгорая" на "стройках коммунизма". Судьбы таких людей оцениваются и представляются как свидетельство величия коммунизма: партия — вдохновитель, и организатор подвигов советского народа; советское общество — источник Г.

На самом деле в советской жизни остается немного места для Г. — каждому человеку предписываются четко формулируемые нормы поведения, несовместимые с героическим порывом. Партийный догматизм выхолащивает содержание Г. Человек, удостоенный звания "героя", часто вообще не совершает подвига, а получает это звание в награду за политическую лояльность или по конъюнктурным соображениям. Это звание может быть присвоено несколько раз. Хрущев был трижды героем, Брежнев — даже пятижды.

Звание героя стало в СССР политической разменной монетой: его удостоился Насер, не совершивший подвигов во имя советского государства, Сахаров же был лишен "героя", как только выступил против беззаконий в Советском Союзе. В конце 40-х годов китайский народ назывался героическим, после XX съезда КПСС советская пропаганда лишила его этого звания. Точно так же чехословацкий, польский и югославский народы временами именовались героическими, и периодически лишались этого звания — в зависимости от их отношения к СССР.

Девальвация Г. связана и с частотностью его употребления. "Героическим" именуется нескончаемый ряд явлений: почин, труд, поступок, судьба, жизнь, будни и т. д. Все эти понятия отражают не реальные героические проявления, а лишь их идеологизированные представления, создаваемые советской пропагандой. Подлинная же сущность советского Г. глубоко антигуманна и аморальна: миллионы человеческих жизней приносятся властями в жертву призрачным, надуманным идеалам с целью сохранения и упрочения режима. Поощряются бессмысленные подвиги и ненужная жертвенность — такова цена материализации коммунистической идеи, представляющей СССР "страной героев".

"Усилия партии, мужество и стойкость Красной армии, героизм всего советского народа привели к тому, что Москва не только выстояла, но и отбросила врага от своих стен". ("Известия", 2 октября 1981, с. 3..)

"Советский человек — это пример мужества и стойкости, трудового и воинского героизма…" ("Агитатор", 1978, V^s 17, с. 2.)

"Неизменными остаются героическая сущность характера советского человекам его активная гражданская позиция, его высокая патриотическая сознательность". ("Литературная газета", 24 июля 1981, с. 2.)

ГЛАВАРЬ

— государственный лидер или общественный деятель, вызывающий неприязнь советского руководства.

Развитие негативной окраски слова Г. отражает одну из особенностей семантической эволюции: стремление слов, обладающих одинаковым значением, к размежеванию по их употреблению и стилистической окраске. Для представления людей, стоящих во главе политических организаций или социальных групп, импонирующих советским властям, используются слова "руководитель", "глава", "вождь". Их синоним "главарь" — в результате развития одного из его значений "зачинщик", "вожак" получило в советской лексике осуждающий смысл.

Г. — в значении "жестокий, коварный, беспринципный руководитель" — употребляется в многочисленных словосочетаниях: нацистский Г.", "Г. антисоветской организации", "Г. преступного режима" и т. д.

"Около 4000 человек провели демонстрацию у отеля "Джек Тар", где остановился находящийся с визитом в США главарь сальвадорской хунты Хозе Наполеон Дуарде". ("Известия", 30 сентября 1981, с. 4.)

"Выводы фашистского главаря базировались на анализе политики "Умиротворения" западных: правительств…" ("За рубежом"*, 1979, № 36, с. 14.)

"В Кампучии закончился судебный процесс над главарями преступного режима. Пол Пот и Иенг Сари заочно приговорены к смертной казни". ("Новое время", 1979, № 36, с. 28.)

ГОРИЗОНТ (чаще горизонты)

— линия соприкосновения советской действительности с ее идеологическим представлением будущего (социального, научного, художественного).

Широко употребляется в таких словосочетаниях, как "горизонты науки", "Г. творчества", "Г. пятилетки".

Слово Г. прочно закреплено за понятием "коммунизм" — "горизонты коммунизма". Коммунистическое будущее всегда рисуется безоблачным, сказочно прекрасным. Этим объясняется и устойчивость сочетания Г. и "светлый", "Светлые Г." — по аналогии с выражением "светлое будущее", т. е. коммунистическое будущее.

В результате коммунизм представляется уже не как идеал будущего, но как реальное явление, очертания которого доступны восприятию), так как линия горизонта при всей ее отдаленности отчетливо просматривается. Отсюда выражение "на горизонте — зримые черты коммунизма"

Иначе воспринимает понятие Г. и производных от него выражений народное сознание. Оно иронизирует: "Коммунизм на горизонте? А что такое горизонт? Это — линия, удаляющаяся по мере приближения к ней".

"Широкие горизонты для проявления творческой активности ленинского комсомола, всей советской молодежи открыла новая конституция СССР". ("Правда", 27 октября 1979, с. 2.)

"Надо помочь им увидеть при современном уровне благосостояния новые горизонты, возможности их досуга, чтобы сделать его эстетически более насыщенным", ("Агитатор" 19)84, № 4, с- 56.)

"Соревнованию — новые горизонты". ("Агитатор", 1983, № 22, с. 13.)

ГОРЯЧИЙ ОТКЛИК

— выражение, продуцирующее на общественное со знание представление о духовной общности и солидарности народных масс с коммунистическими правителями.

Экспрессивность (по-существу — псевдоэкспрессивность) словосочетания Г. о. создает социальный фон видимой активности советских людей: коммунистическое руководство отражает заветные устремления народа, народ отвечает своей партии заинтересованностью в ее политике и решениях (а заодно — платит признательностью и благодарностью).

Искусственно созданное выражение Г.о., однако, обнаруживает иной смысл: оно раскрывает истинные общественные отношения в советском обществе, где власти формулируют и издают декреты, распоряжения и постановления, а народные массы, "горячо на них откликаясь", обязаны верноподданнически и беспрекословно претворять их в жизнь.

"Голос съезда был услышан и нашел горячий отклик во всех уголках земли". ("Партийная жизнь", 1981, № 8, с. 24.)

"Горячий отклик в сердце каждого советского человека нашли пламенные строки Обращения ЦК КПСС ко всем избирателям, гражданам СССР". ("Комсомольская правда", 23 февраля 1984, с. 2.)

"Горячий отклик в молодых сердцах вызвало обращение частей — инициаторов социалистического соревнования в своих видах Вооруженных Сил…" ("Коммунист Вооруженных Сип", 1980, № 1, с. 67.)

ГРУППА "А." И ГРУППА "Б."

— принцип деления советского производства.

К группе "А." отнесены в СССР отрасли промышленности, создающие основные средства индустриального производства (тяжелая промышленность), к группе "Б." — производство предметов личного потребления и домашнего обихода. При этом всегда подчеркивалось, что производство группы "А." служит определяющим показателем экономического развития государства. Естественно, что группе "Б." в Советском Союзе всегда уделялось меньше внимания, она развивалась значительно медленнее и неизменно отставала по темпам роста (по количеству и качеству товаров). Так, в легкой и пищевой промышленности СССР в настоящее время трудится только каждый четвертый работник, и на ее долю приходится всего 12–13 % капиталовложений.

Такая неравномерность в распределении производственных фондов объясняется "законом преимущественного развития средств производства", "открытым" марксистской политической экономией. Реализация этого "закона" с неизбежностью вела и ведет к постоянной нехватке продуктов питания и товаров первой необходимости, к недоеданию населения, а в отдельные периоды советской истории — к голоду и вымиранию. Таким образом, само это деление свидетельствует о пренебрежении советских властей к элементарным потребностям людей. Это, однако, не мешает партийным руководителям утверждать, что, "опираясь" на преимущественное развитие тяжелой промышленности, они "проявляют постоянную заботу" о росте благосостояния народа.

С конца 70-х годов в Советском Союзе отмечается некоторое увеличение темпов развития производства предметов "народного" потребления. Однако по важнейшим показателям развития группа "А." по-прежнему опережает группу "Б." В результате — по обеспечению населения продуктами и товарами, по удовлетворению насущных бытовых нужд — СССР по-прежнему занимает одно из последних мест в ряду развитых стран современного мира.

"На долю группы "А." приходится 74 процента всей продукции промышленности". ("Агитатор", 1980, № 19, с. 24.)

"Четыре пятых стоимости продукции группы "А." — это продукты труда, то есть сырье, материалы, полуфабрикаты, топливо, энергия". ("Агитатдар", 1980, № 19, с. 25.)

"Ныне вся продукция группы "Б." пользуется особым вниманием в государственном масштабе". ("Бакинский рабочий", 31 января 1984, с. 3.)