Там, где мы вместе

Глава 11

Ой-ей-ей. Как же вы так ребята-то попали? Хотя последнее как раз можно и просчитать. Один из разведчиков оказался довольно серьезно ранен. На адреналине и морально-волевых он продержался почти километр, а затем сказалась кровопотеря. Дальше он поддерживать высокий темп не мог, и в условиях преследования противником, становился обузой. Есть такое выражение «Русские своих не бросают», и при других обстоятельствах товарищ нес бы его на себе до последнего. Но сейчас раненый, понимая безвыходность ситуации, принял решение – ценой своей жизни прикрыть отход напарника. Позицию ему подобрали не плохую, вот только следов боя я так и не заметил. Или немцы оказались специалистами высокого класса, или наш боец от кровопотери и боли потерял сознание, но взять они его смогли без единого выстрела. А я теперь смотрел на следы допроса в полевых условиях.

На крохотной полянке, фашисты расположились с удобством, который только можно создать в лесу из подручных материалов – два куска от стволов поваленных деревьев для сидения, с костерком посередине. Нарубленный лапник аккуратно уложен сверху, для еще большего комфорта. По краям прогоревшего кострища – две рогатинки, под котелок или чайник. Все сделано аккуратно и с какой-то любовью, даже место под костер окопано, и дерн по краям подрезан. Судя по следам, народу здесь побывало немало и довольно продолжительное время. Возможно, что подтянулась еще одна группа преследования, или на пленного решил посмотреть кто-то из руководства.

Напротив этого образца туристического отдыха, привязанный под локти, разведенных в стороны рук, так что бы земли чуть-чуть не касались колени, висел наш боец. Точнее его сильно побитое и обезображенное пытками, обнаженное тело. Окровавленная одежда, была срезана ножом и после тщательного обыска и прощупывания швов на наличие тайников, небрежно свалена в кучу, у корней этого же дерева.

Вообще-то, что бы заставить раненого говорить, обычно больших усилий прилагать не нужно, достаточно побеспокоить его рану или раны, если их несколько. Слабый духом, начнет говорить, ухватившись за любую, пусть даже призрачную, возможность сохранить себе жизнь. Сильный может выторговать себе быструю и легкую смерть. И лишь немногие будут держаться до конца, доводя своих палачей до исступления. Войсковых разведчиков, как и снайперов, противник не любит и привилегии военнопленных на них, при захвате, не распространяются. После того как Гитлер в своем выступлении заявил, что берет все вину своих солдат за жестокость на оккупированных территориях, на себя, немцы и так себя не сильно ограничивали моральными нормами. А здесь, судя по страшным ранам, совсем потеряли человеческий облик.

Как бы странно и цинично с моей стороны не звучало, но кожу целиком снятую с кистей рук как перчатку, я еще объяснить могу. Вероятно, потребовалась идентификация по отпечаткам пальцев рук, а специалиста способного «откатать» следы ладоней при помощи сажи и спичечного коробка под рукой не оказалось. Бывали случаи в моей милицейской практике, когда так поступали с подгнившими телами неопознанных трупов. Но вот свисающие лоскуты кожи на спине и груди, вырезанные на теле звезды и некоторые отрезанные части тела – это уже перебор. Тут садизмом и психическим расстройством попахивает. Причем это все проделывалось явно при наличии зрителей, а это, по-моему, совсем уж за гранью разумного. Я знаю, и курсантам неоднократно рассказывал, что экспресс допрос в полевых условиях дело неприятное и грязное, но что бы вот так. Тут нужно задуматься, а кто более цивилизован европейцы или мы, по их мнению, варвары.

Справедливости ради стоит отметить, что в Гражданскую Песиков и не такое видел. Тогда классовая ненависть выплескивалась в не менее чудовищных формах, причем не в лучшую сторону отличались и красные, и белые, и зеленые. Одни руководствовались «Красным террором», другие в отместку «Белым», а анархисты и разные банды зеленых с упоением резали представителей обеих противостоящих сторон, не забывая и про гражданское население. Так, что, наверное, «зверь» сидит в каждом из нас. Просто кто-то его в себе контролирует, а кто-то только и ждет удобный повод, что бы выпустить его на волю.

Осторожно обойдя полянку и изучив, в том числе, и привязанное тело, на предмет наличия минно-взрывных сюрпризов и ловушек, я мысленно выдохнул. Ни мин, ни растяжек. Оставлять тело на поругание еще и зверью со стервятниками не хотелось, не по-людски это, не по-товарищески. Пусть я не знал этого человека, но смерть он принял, как боец и отдать ему последний долг я просто обязан.

Нормального шанцевого инструмента, я понятное дело, с собой не брал, но раскладную саперную лопатку из числа трофейных имел. Не смотря на хваленное немецкое качество, эта лопатка больше напоминающая размерами садовый савок, сильно проигрывала нашей в удобстве и ухватистости, не говоря уже о ее боевых качествах. С такой в рукопашную не пойдешь, да и окапываться замучаешься, а вот дерн подрезать, костерок окопать или ямку под отхожее место вырыть это, пожалуйста. Мне сейчас особо выбирать не из чего, поэтому, срезав веревки и подтащив тело разведчика к корням дерева, под которым он принял мученическую смерть, я приступил к рытью неглубокой могилы. Трупное окоченение проявило себя в достаточной мере, свидетельствуя, что с момента смерти прошли сутки, и усложняло земляные работы, так как места между корнями не так уж и много.

Земля в лесу мягкая, только корешки мешают, поэтому, управился довольно таки быстро. Осторожно, что бы не испачкаться, уложил тело в яму, туда же сложил и остатки форменного обмундирования. В последний раз глянул, пытаясь определить какие-нибудь особые приметы, для последующего опознания. Да куда там. Лицо все черное и уже «поплыло», цвет волос под сплошной коркой из запекшейся крови и грязи не определить. С уверенностью только рост, или теперь уже длину тела, и можно указать.

Отвлекая меня от раздумий, где-то неподалеку хрустнула ветка, заставляя насторожиться. Осторожно, не показывая вида, что заинтересовался шумом, осмотрел окружающий лес. Ни чего подозрительного или привлекающего внимание. Даже птицы поют и щебечут в том же режиме. Чувства чужого взгляда, которое иногда выдает неосторожного наблюдателя, тоже нет. И «чуйка» молчит, но червячок беспокойства в душе поселился. Быстренько закончил с могилой, установив вместо надгробия простенький крест из двух связанных между собой веточек. Недолговечно конечно, но делать, что-то более весомое времени нет. Возможно, что на обратном пути прихвачу с собой камень, какой смогу донести.

Сразу к тайнику не пошел, а страхуясь сам не зная от чего, больше доверяя интуиции, сделал вид, что иду по следам группы преследования на запад, и только потом взял верное направление. Уже отойдя на приличное расстояние, вдруг кольнула запоздалая мысль: – «А где обувь разведчика?» В то, что сапоги забрали немцы, верится с трудом. На кой они им? К тому же подошва или каблук это любимое место для сокрытия важных документов и при досмотре отрываются, чуть ли не в первую очередь, не зря же на одежде даже швы повспарывали. А тогда другой вопрос: – «Кто? «И главное: – «Когда?» Не получится так, что спугнул какого-нибудь мародера из местных, который теперь торопится доложить об увиденном своему новому начальству. Ладно, что сейчас гадать, у меня есть первоочередная задача и ее нужно выполнять.

Минут через сорок неспешного продвижения по лесу, я вышел к канаве, по которой протекал нужный мне ручей. Именно канава, а не русло, потому что назвать его по-другому язык не поворачивался. Во-первых, потому, что вода пробила в земле для себя дорогу глубиной чуть больше метра и примерно в два раза большей ширины. А во-вторых, сама протекающая внизу вода скорее напоминала стоки какого-нибудь промышленного предприятия. В некоторых местах, на ветках низко растущих кустов, даже присутствовали грязно белые шапки пены. Вдобавок ко всему и запашок шел не сильно приятный.

Из-за топкого дна, идти понизу не было ни какой возможности, но разросшийся на берегах кустарник, обеспечивал достаточную защищенность от постороннего взгляда. К тому же и тропинка, поднимающаяся на вершину косогора, пусть и малохоженая, рядом все-таки имелась. Если двигаться не торопясь, соблюдая осторожность, то со стороны дороги ни кто внимания не обратит, да и пройти то нужно всего метров триста, не больше. Вот только тропинка идет по противоположной от меня стороне, а с моей, сплошное переплетение веток и колючек, обходя которые неизбежно окажешься на краю поля.

В нормальных условиях два с небольшим метра ширины не такое уж и сложное препятствие, но в данном случае, ни разбежаться толком, ни оттолкнуться для прыжка. Края канавы хоть и заросли травой и кустарником, но надежными не выглядели, обещая осыпаться вместе с неосторожным путником.

Спускаться вниз и переходить вброд желания почему-то не возникало. Да и вода была мутной, не позволяющей определить глубину. Народ не зря говорит: – «Не зная брода, не суйся в воду». А она сейчас уже по-осеннему холодная, полезешь с дуру, понадеявшись на высоту голенища сапог, и провалишься по пояс. Сушись потом и грейся у костра, оставляя не нужные следы своего пребывания.

Самое интересное, что преодоление водных преград, нашим курсантам, давалось как в теории, так и на практике. И я, имея в запасе несколько метров парашютной стропы, мог, затратив определенные усилия, спокойно переправиться в любом месте. Вот только тратить силы на такую, в общем-то, смешную преграду не хотелось. Проще говоря, во всем виновата лень матушка. Поэтому я искренне обрадовался, когда, после непродолжительных поисков, вопрос с переправой решился сам собой и весьма положительно. Правда, пришлось немного вернуться назад, где чьими-то умелыми руками был построен пешеходный переход.

Три доски, сбитые между собой, и имевшие по одной стороны ограничение в виде жерди, для этой глуши смотрелись просто роскошно. Вот только их функциональность в этом безлюдном месте ставилась под большой вопрос. Тропа как шла по противоположному берегу, так и продолжала углубляться в лес, почти полностью игнорируя альтернативный маршрут. Ну, не мне эти загадки разгадывать, главное, что в три шага преодолев нависающее над не слишком бурным потоком сооружение, я продолжил движение в нужную сторону, пока не увидел край, возвышающегося над кустами камня.

От понимания, что близок к цели своего путешествия, меня начало немного потряхивать от избытка адреналина. Даже походка стала какой-то подпрыгивающей и дерганой. Пришлось остановиться и сделать простое упражнение на дыхание. Это когда, встав в правильную стойку, на вдохе поднимаешь соединенные кисти рук до уровня груди, потом переворачиваешь ладонями вниз и опускаешь их вместе с выдохом, напрягая диафрагму. При этом можно концентрироваться на произнесении какого-нибудь коротенького волшебного слова. Например, пришедшее с востока «Оз» или родное русское «Уф».

Восстановив дыхание и успокоив сердцебиение, продолжил движение, останавливаясь через каждые десять шагов и прислушиваясь на предмет обнаружения посторонних звуков. Засады я не ожидал, так как вряд ли немцы, пытая разведчика, задавали вопрос о тайнике. А нет вопроса, нет и ответа. Если бы он о нем обмолвился, хоть словом, его обязательно потащили бы в указанное место, так как на словах объяснить устройство и местоположение схрона не так-то и просто. Мне, например, показали детальный чертеж с привязкой к ориентирам, и то я не рассчитывал на его быстрое обнаружение. Однако и переться вперед, как лось тоже не стоило. Засады может и нет, а вот выставить пост или наблюдателя противник мог, все-таки какая-никакая, а господствующая высота. Последние метры до открытого пространства я вообще преодолел ползком.

Осторожность себя оправдала. При осмотре неглубокого, чуть выше человеческого роста карьерчика, взгляд сразу зацепился за сидящего на небольшом камне мужчину в дождевике. Отличие от обычной армейской плащ-палатки состояло только в наличии рукавов. Уже хорошо, что не пост и не наблюдатель. Для нахождения здесь и сейчас постороннего могло быть несколько причин. От банальной – усталый путник выбрал место для короткого привала. До вполне ожидаемой – это представитель подполья, который смог добраться сюда раньше меня. Последнее было несколько обидно, я рассчитывал быть первым. Хотя если он выехал вчера и переночевал в ближайшей деревне, то фора у него была приличной.

Жизнь многому научила, и бежать к неизвестному с распростертыми объятиями я не торопился, выбрав тактику ожидания и наблюдения. Позиция у меня не плохая, место сухое, так, что подождем.

Первоначально я принялся за контроль и осмотр окрестностей, оставляя мужчину на потом, тем не менее, удерживая его боковым зрением. Но очень скоро понял, что он не двигается. Можно было бы предположить, что человек о чем-то крепко задумался, но от мух то, которые пользуясь последними теплыми днями были особенно злы, как будто за лето отрастили зубы и так и норовили опробовать их на человеке, он отмахиваться должен. Это действие не контролируемое, оно идет на уровне рефлексов. Все непонятное нервирует и напрягает, а мозг начинает лихорадочно просчитывать различные варианты.

Боестолкновение разведчиков в лесу и нахождение здесь мужчины между собой напрямую никак не связаны. Изменившийся ветер донес запах пусть и прогоревшего, но сегодняшнего костра. Значит, неизвестный появился здесь с утра. Но если он от подполья, то почему, выполнив задание, не ушел? До партизан, имеющих связь с Большой землей, путь не близкий, даже если он и располагает транспортным средством. Наличие которого обязательно, иначе он меня ни за что бы не опередил. На перекладных и попутках сюда, так просто не доберешься, да и не возьмут солдаты гражданского. Машина или мотоцикл полностью исключаются, немцы таких подарков не делают, сейчас это стратегический ресурс, подлежащий конфискации. Остается тягловая сила, вот только где она? Спуск вниз имеется на противоположном склоне, а вот повозки или, что менее вероятно, оседланной лошади нет.

Да что же с тобой мужик не так? Разглядеть его лицо, спрятанное под капюшоном, с этой позиции я не могу, так как он сидит ниже и полубоком, почти отвернувшись. И переместится незаметно не получится, это опять на другой берег ручья нужно. Оглядевшись по сторонам, подобрал некрупный камешек и как мог сильнее запустил его в сторону незнакомца. О том, что из положения лежа, смогу добросить до нужной точки, и не рассчитывал, главное резким звуком привлечь внимание, что бы он проявил хоть какие-то эмоции.

Камень сильно не долетел до сидящего, но в воду вошел с приличным плюхом, такой и спящего разбудить способен. Однако мужик опять не сделал никакого, даже слабого намека на интерес, оставаясь по-прежнему недвижим. Дальше таиться не имело смысла и я, поднявшись, вернувшись на тропинку, стал по ней спускаться вниз.

То, что мужчина мертв, я понял, когда обходя его по кругу, увидел, до этого скрытую, левую руку. Она безвольно висела вдоль тела. Но я сразу обратил внимание на ее неестественную белизну и синие до черноты ногти. Да, и поза сидящего, с этой стороны, выглядела по-другому, как оплывшая от жара свеча. В положении сидя тело удерживалось только чудом, нарушая физические законы мира. Полностью рассмотреть склоненную на грудь голову мне, из-за нависающего капюшона, так и не удалось. Видно только, что славянин с ухоженной небольшой бородкой, возрастом ближе к полтиннику. Что-то многовато трупов для задания, где требовалось просто забрать из условленного места пакет.

Конкретных примет связника мне не доводили, так как возможно и сами не знали, кто от подполья отправится к тайнику. Опознаваться предполагалось по условным фразам, являющимся паролем. Со стороны, наверное, странно смотрелось бы, как в безлюдном месте двое «случайно» встретившихся людей задают друг другу вопросы, но другого способа, кроме какой-нибудь яркой детали одежды или предмета, способного исключить чужого, нет. Но сейчас, я почему-то на все сто был уверен, что передо мной именно погибший по неизвестной причине представитель именно этой организации.

К телу я пока не прикасался, проведя только поверхностный осмотр, но в то, что смерть имела насильственный характер, даже в виду отсутствия явных следов физического воздействия, сомневаться не приходилось. Пусть не видно пулевых или ножевых отверстий на одежде или потеков крови – это еще ни о чем не говорит. Просто «работал» специалист другого профиля. Был в моей практике случай, когда даже судебно-медицинский эксперт, при первоначальном осмотре пропустил след от смертельного удара шилом в сердце. Здесь ситуация другая, изучение следов вокруг показывает, что человек, после получения травмы, еще долгое время находился в сознании и был дееспособен. Он смог, хоть и с трудом, но самостоятельно добраться сюда, развести костер и даже, судя по следам сажи на ладонях что-то жечь.

– «Мать моя женщина!» – от внезапно пришедшей догадки меня бросило в жар и я, забыв о всякой осторожности, кинулся к возвышающейся рядом громаде камня. – «Так, левый угол, пять метров вдоль стены на запад…» – Я, лихорадочно вспоминал приметы и буквально за пару минут отыскал нужный мне участок, испещренный трещинами и бороздами, как природного, так и искусственного происхождения. Скинув рюкзак, достал заранее припасенные два куска толстой проволоки. Вообще-то отверстия, предназначенные для открытия запорных механизмов, были рассчитаны на использование обычного трехгранного штыка от «мосинки», или, в крайнем случае, шомпола от нее же, но мой вариант предпочтительней. В случае непредвиденных обстоятельств, два не предусмотренных в снаряжении штыка, вызвали бы ненужные вопросы, а проволока – она и есть проволока.

Затаив дыхание, я привел запорный механизм в действие и когда получил доступ внутрь, разочаровано выдохнул. Тайник пустым не был, вот только вместо ожидаемых документов, там стоял обыкновенный фибровый чемодан, перемотанный бечевкой, узлы которой были залиты сургучом и имели оттиски печатей. Стандартный вариант переноски и хранения секретных документов, только наших – советских. С большой долей вероятности это какие-то партийные бумаги, у чекистов печати немного отличаются. Степень моего разочарования передать словами или оценить было просто невозможно. Из меня как будто воздух выпустили. Сколько времени я тупо смотрел на чемодан, не предпринимая ни каких действий, сказать сложно. Но все проходит, и мне пришлось, собрав силу воли в кулак, продолжить выполнение задания. Пусть уже и проваленного. Выражение, что даже отрицательный результат это тоже результат, сейчас являлось слабым утешением. О случившемся в любом случае необходимо доложить командованию. Вот только нужно тщательно осмотреть тело, что бы убедиться в отсутствии так нужных документов.

Вопрос брать с собой чемодан или оставить, я даже не рассматривал. Брать однозначно. Иначе просто могут не поверить в то, что я до тайника добрался. Обязательно найдется кто-нибудь, кто скажет, – «Струсил, и в кустах отсиделся». А то и похлеще, что придумают, вплоть до обвинения в предательстве. Правда и на этот случай была подстраховка. В углу хранилища имелась выбоина или скол, прикрытый небольшим камешком. Что-то существенное туда не спрячешь, а вот обычную красноармейскую звездочку с пилотки, я достал. Это подтверждало, что разведчики тут точно были и не находились под «колпаком» у Абвера.

Подхватив довольно увесистый, не менее двадцати килограмм, чемодан, я закрыл тайник и вернулся к связнику.

В том, что посторонних с момента его смерти здесь не было, я был почти уверен, но, на всякий случай, с камня тело сдвинул при помощи парашютной стропы. Мало ли. Минирование трупа – любимый прием всех диверсантов, да и возможность того, что угасая сознанием, человек мог и сам подложить под себя «лимонку» с выдернутой чекой, исключать не стоило. Однако все обошлось.

Не успел толком приступить к обыску, как со стороны леса услышал лай собак. А вот и ответ, на то видел меня кто-то возле тела разведчика или нет. Просто так немцы собак гонять по лесу не стали бы. Собачий лай слышен на расстоянии 2–3 километров. Запаховый след в лесном массиве, да по высокой траве сохраняется очень хорошо, соответственно темп движения преследователей ускоренный. Управлять собаками в таких условиях при помощи поводка затруднительно, но и отпускать их тоже вряд ли захотят. Обычно это делается в прямой видимости преследуемого. Значит, минут двадцать у меня есть.

В карманах и на теле обыскиваемого ни чего интересного не нашлось: нательный крест; портсигар с папиросами; кошелек с советскими рублями и немецкими марками для оккупированных территорий; связка ключей и прочая ненужная мелочь. Немецкий аусвайс я оставил, а советский паспорт, даже не открывая, сунул в карман. На пояснице в районе почек обнаружил несколько колотых ран от предположительно шила или заточки, очень уж маленькие были дырочки, даже не кровоточили. Вот и причина смерти стала понятна – проникающие ранение с внутренним кровотечением. Скорее всего, взял с собой попутчика, который позарился на лошадку с бричкой. По нынешним временам очень дорогое удовольствие. А может и возле камня кто-то подкараулил, местность-то я толком не осматривал. Возможно, что и ошибаюсь, и на самом деле это подпольщик, воспользовавшись случаем, казнил особо злостного предателя. Слишком мало информации для принятия правильной версии событий. И в любом случае не понятно, зачем жечь документы. Правда я слышал, что при большой кровопотери, кислорода в мозг поступает мало, из-за чего возможны галлюцинации и человек склонен совершать разные необдуманные поступки. Эх, ладно чего сейчас гадать, пора отрываться от погони.

Больше меня здесь ни чего не удерживало, и я поспешил к дороге. Обнаружение тела, на какое-то время займет преследователей и даст мне еще немного форы. Тащить тяжелый чемодан в таких условиях было не рационально, но деваться мне не куда. Вместо ожидаемого успеха по вскрытию планов врага, получился грандиозный пшик, и боюсь, что по возвращении встретят меня не ласково.

Вариант, что не смогу сесть в попутку, я даже не рассматривал. Если что, то силой залезу, настолько я был зол и решительно настроен. Но первоначальный план – добраться до перекрестка с оживленным движением, пришлось сразу же изменить, так как на ближней грунтовке показался тентованый грузовик и я, размахивая одной рукой поспешил ему на перерез.

В этот раз удача решила повернуться ко мне лицом. Машину сопровождали явные тыловики, так как унтер-офицеру и водителю было ни как не меньше полтинника. Они наверняка еще помнили Австро-Венгерскую империю и Первую мировую, в состав которой входили и Чехия и Словакия.

Унтер вылез из кабины и, поджидая меня, с удовольствием разминал затекшие части тела. При моем приближении он собрался и первым поприветствовал, вот, что значит старослужащий, у таких все рефлексы в подкорку головного мозга вшиты. Тот даже не постеснялся попросить у меня документы, которые посмотрел лишь мельком. Зато он профессионально оценил все мое снаряжение, чуть дольше задержав взгляд на дорогой кобуре маузера. Не удивлюсь, если он при этом с точность до пфеннига прикинул и стоимость.

Поставив на землю чемодан, я быстро на планшете показал нужную мне точку на карте. Вести долгие диалоги, пытаясь объясниться на ломаном немецком времени не было. Тем более, что тыловикам оказались румынами, или как представился сам унтер – валахами. Их немецкий был более полным, а вот произношение, просто чудовищным. Но кое-как мы друг друга понимали.

В сторону фронта, почти в нужном мне направлении, они ехали примерно километров двадцать, потом забирая сильно в сторону. Маршрут движения унтер показал, ведя пальцем по моей карте, иначе я бы его фиг понял. Он умудрился так исковеркать название конечной точки своего маршрута, что просто диву даешься. Для меня небольшое отклонение в сторону, было не принципиально, главное поскорее убраться подальше из этих мест, а там уж как-нибудь разберусь. Подвезли одни, подвезут и другие. Кабина у Опеля достаточно просторная и мне было предложено лучшее место, между водителем и унтером. Сомнительная честь, но привередничать я не стал, как и расставаться с чемоданом. Румын уважительно посмотрел на печати, но вопросов задавать не стал.

Через четверть часа мы влились в основной поток, и скорость сразу упала, заставив немного понервничать. Велосипед, оставленный в лесу, был достаточно приметным, и по пути к тайнику меня могли запомнить на нескольких блокпостах, даже там где не останавливали для проверки документов. Такая работа у фельд-жандармерии – замечать все вокруг. Обладая разветвленной сетью радиосвязи, разослать ориентировки на мой поиск думаю, будет достаточно просто. А самое опасное, если информация дойдет до аэродрома, где я приземлился. Вся надежда на то, что для организации поисковых мероприятий нужно время, а оно сейчас уходит. Поторопить же подвозящих меня тыловиков, я не мог, дорогу плотно оккупировала пехота, а точнее гужевой обоз. Да, лошадей как транспорт в этой войне активно использовали обе стороны. Бронетехника же в дневное время не перемещалась, соблюдая режим маскировки. Встречный поток был не менее оживленным, а обогнать по обочине или съехать на поле, не позволяла, разбитая в хлам, после ночных маршей танками и тягачами, земля.

Ремонтно-восстановительные работы по укреплению грунта и засыпанию ям, для пропуска очередной танковой колоны, проводились силами наших военнопленных, количество которых я оценил в пару тысяч человек. Что меня неприятно поразило, они не выглядели несчастными или изможденными, вполне себе нормальные красноармейцы, под управлением нескольких командиров РККА, без поясных ремней, но со знаками различия в петлицах. Некоторые даже улыбались проезжающим мимо немцам, явно радуясь, что для них война закончилась. Охрана была чисто символической, я видел всего несколько солдат с винтовками, что неторопливо прохаживались вдоль дороги.

Унтер-офицер и водитель перебрасывались веселыми фразами, попеременно дыша чуть ли не в лицо запахами курева и чеснока, а у меня на душе поднималась тихая ярость. На себя за невыполненное задание; на этих жизнерадостных фашистов; на красноармейцев, забывших о воинском долге и присяге; да, на саму жизнь, не желающую прогибаться и менять историю в лучшую, на мой взгляд, сторону. Краски вокруг начинают выцветать, делая мир более четким, шум крови в ушах усиливается, по-иному отсчитывая ритм сердца, предвещая переход в боевой режим.

С трудом подавляю страстное желание всего парой ударов ножа оборвать жизни, подвозящих меня, тыловиков, а затем устроить на дороге переполох и организовать побег наших военнопленных. Вот только, вряд ли эти побегут в лес, разве, что единицы. Для себя они уже все решили и оправдания, типа того, что их предали и безоружными бросили на танки, придумали. Пока Красная Армия не добьется крупных побед, эти люди и не пошевелятся.

В руки себя мне взять удалось, даже выражения лица не изменилось, я продолжал улыбаться и кивать, непонятным шуткам, но для себя решил расстаться с румынами при первой же возможности. А то и, правда прирежу их в тихом месте, не потому, что я маньяк беспредельщик, а что бы завладеть транспортным средством и дальше не зависеть от капризов судьбы.

На самом деле «тихих» мест, где можно было бы совершить подобное, впереди не предвиделось, поток войск, причем в обе стороны, был достаточно плотным. Даже в преддверии крупного наступления отпуска немецким солдатам не отменили. Пусть не все могли съездить домой, но пару недель в тылу отдохнуть им позволяли. Причем именно отдохнуть, а не убыть на переформирование, как у нас.

Как бы там ни было, но даже плохо ехать – лучше, чем идти пешком, да еще с грузом. Там где я, используя обходные пути, добирался, чуть ли не полдня, на попутке сэкономил кучу времени. Через час мы въехали в деревеньку, где мне предстояло покинуть гостеприимных румын и искать себе другой транспорт. Перед въездом в населенный пункт вывеска с его названием была, с немецкой пунктуальностью, заменена на выполненную готическим шрифтом, и имела еще ряд обозначений так, что я даже не пытался перевести ее на русский, голова и так была занята разными мыслями. Идея забрать чемодан с предположительно партийными бумагами уже не казалась такой хорошей. До аэродрома, где я оставил Шторьх, оставалось примерно километров семь-восемь, а полями, напрямую, так и вовсе всего пять. При других обстоятельствах – час неспешного прогулочного шага. Но в этих местах довольно много мелких населенных пунктов, сейчас забитых немецкими частями, и офицер, идущий по полю пешком с чемоданом, с большой долей вероятности вызовет ненужное подозрение. Так как даже простой унтер со стопроцентной гарантией привлек бы для этих целей солдата. Значит, мне нужно перейти на другую сторону не такой уж и большой деревушки, где имеется дорога в нужную мне сторону, и опять искать попутный транспорт. Но так же наверняка там имеется и пост, точно такой же, как и на въезде. За свои документы я спокоен, а нерастраченная злость придает силы и уверенность в своих действиях. Поэтому вперед, долой всякие колебания и сомнения.

Деревенька и правду была небольшой. Три дороги, образующие улицы с десятком домов на каждой, сходились в центре у колодца. Гражданского населения видно не было совсем, зато солдат и стоящей во дворах техники было полно. Я был раздражен, а чемодан, к тому же оказался тяжел и неудобен, добавляя ненависти к оккупантам, удивительно как я с ним так легко бежал через поле. Ни капли не смущаясь, я махнул рукой солдату, который вышел на улицу, явно маясь от безделья и, указав рукой на багаж, спокойно направился в нужную мне сторону. Ослушаться даже чужого офицера, в месте временной дислокации, солдат побоялся, вдруг собственный командир узнает, и с самым несчастным видом, под ехидные улыбки, выглядывающих из-за заборов и плетней товарищей, поплелся следом.

Пропускной пункт на выезде из деревни был но, то ли по тому, что я пришел в сопровождении солдата, то ли по тому, что команда была проверять только въезжающих, на меня внимания практически не обратили. Кивком головы, отпустив носильщика, решил брать инициативу в свои руки.

– Ком, ком, – поманил я к себе старшего из троих солдат, обеспечивающих пропускной режим.

– Я воль гер офицер, – тут же кинулся он ко мне.

Дальше, что бы не портить первое впечатление своим ужасным немецким, я протянул ему бумагу где, была написана просьба оказать содействие в моей инспекционной поездке. Это я заранее, еще до вылета озаботился несколькими, ходовыми выражениями, которые для меня, очень красивым почерком написала одна девушка связистка, между прочим, этническая немка. Что бы не путаться в написанном, я своими сокращениями на обратной стороне делал краткий перевод. И сейчас был в некотором затруднении, так как две бумажки с разными текстами, судя по моим сокращениям, несли одинаковый смысл, чего быть не должно. Поэтому и воспользовался запиской с нейтральной просьбой, которая, впрочем, подходила к ситуации.

Солдат прочитав предложение, поднял на меня вопросительный взгляд, выражая желание помочь но, не совсем понимая в чем. Хотя чего может хотеть человек с чемоданом на выезде из деревни? Произнести такое простое словосочетание как «попутный транспорт или машина» на чужом языке у меня не получалось, и это при том что и машина и транспорт особого перевода и не требовали. А вот слово «попутный» мне не давалось, так как я помнил только окончание, почему-то ассоциирующиеся у меня с хреном. Поэтому развернув планшет, просто ткнул на карте в нужный мне населенный пункт.

Немец улыбнулся и выдал фразу, в которой я, уловив знакомое словосочетание «ворби, что-то там, хрен машинен», кивнул головой. После чего отошел в сторону и присел на свой чемодан. Хоть какая-то от него польза – не пришлось искать, где мне расположиться в ожидании попутки. Основной поток транспорта, по околице деревни с противоположной от нас стороны, уходил в сторону, куда направлялись румыны, но раз здесь есть пост, то и какое-то движение присутствовать должно.

Терпения мне хватило только на четверть часа, потом я встал и, заложив руки за спину, принялся неторопливо прохаживаться вдоль дороги. Нестерпимо захотелось закурить, и я сам не понял, как пачка папирос оказалась у меня в руках. Я-то не курю, и всеми силами борюсь с дурными привычками этого тела, но папиросы с собой ношу в качестве средства коммуникабельности, и иногда для расчета за оказание мелких услуг, ну а в дальних рейдах, можно и след табачком присыпать. Папиросы «Курортные» это конечно не Явовская «Герцеговина флор», но уже и не Ленинградские «Беломор канал», а вполне приличные, относящиеся к высшему сорту, только 3 категории. К тому же изображение на коробке нейтральное – дымящаяся папироса на фоне пальмы, освещаемой закатом, а не что-то из Советской пропаганды. Правда настоящий курильщик предпочитает портсигар, что бы не смять папиросную гильзу и не просыпать табак, но так как я их постоянно не ношу, то мне и так сойдет. Уловив, украдкой бросаемые на табак взгляды солдат с поста, подошел к ним и жестом предложил угоститься. Не известно, сколько мне здесь еще торчать, придется налаживать отношения. Жаль, что не знаю языка, а то можно было бы и какие-нибудь новости узнать. Перед наступлением любая информация может представлять интерес. Как, например, нанесенный желтой краской, на бортовую броню вон того самоходного зенитного орудия, знак, похожий на перевернутую букву «Y», этакий шалашик, с двумя маленькими кружками рядом. Сдается мне, что именно такой я видел под Ленинградом. Там мы жгли броневики и танки с похожим символом. А это значит, что 6-я танковая дивизия 41-го немецкого корпуса уже здесь, а не на Ленинградском фронте как думают у нас.

Благодарность немцев не заставила себя долго ждать. Когда со стороны аэродрома в деревню въехал мотоцикл с коляской, старший патруля энергично замахал ему рукой, привлекая внимание, а затем, коротко переговорив, показал на меня рукой. Выражения, под широкими очками, на покрытом пылью лице мотоциклиста, я не рассмотрел, но он утвердительно кивнул и, газанув, заложил резкий разворот, подъехав ко мне. А когда я направился за чемоданом, стал снимать брезентовый чехол, закрывающий в люльке пассажирское место. Я бы предпочел сесть сзади, но привередничать или качать права не стал. Лучшее – враг хорошего. Главное быстрее добраться.

На территорию аэродрома мотоцикл не пустили, а вот я прошел практически беспрепятственно, благодаря велосипеду меня запомнили. А то, что вернулся без него, но с чемоданом было воспринято как должное. Отлет так же прошел достаточно рутинно. Не смотря на то, что Шторьх был готов к вылету я, не торопясь, в соответствии с регламентом, обошел его, осматривая узлы и агрегаты. И только после этого, как истинный ариец, привел форму в порядок, начистил сапоги и, забросив чемодан на заднее сидение, приготовился ожидать разрешения на взлет. Которое, к счастью, не задержалось.

Короткий разбег, штурвал на себя, и я, наконец, смог облегченно выдохнуть, поднимаясь в начавшие хмуриться небо, обещавшее скорый дождь.