Тысячеликий Эрос

Пролог Загадка сексуальности: вечный поиск разгадки

В сердце человека есть другая вселенная О которой мы ничего не знаем,

которую не осмеливаемся исследовать. Неизвестная серая даль все еще отделяет Наш бледный разум от пульсирующего континента Человеческого сердца.

Первооткрыватели едва лишь высадились на его берег, И ни один мужчина, ни одна женщина не знает Тайн его глубин,

Где, темнее Конго и Амазонки,

Текут в сердце реки обилия, страсти и горя.

Д. Г. Лоуренс

Человеческая сексуальность неотъемлемо травматична. С наших первых чувственных отношений начинаются (возникая в результате столкновения между внутренним миром первичных инстинктивных влечений и сдерживающими силами внешнего мира) многие психические конфликты, с которыми мы встречаемся в поиске любви и удовлетворения. Когда младенец открывает «грудь-вселенную», начинается период правления «каннибальской любви», в которой эротические и садистские стремления слиты. Постепенно приобретаемое знание о «другом» (объекте, отдельном от Собственного Я) рождается из фрустрации, ярости и первичной формы депрессии, которые каждый ребенок переживает по отношению к изначальному объекту любви и желания. Блаженство лежит в уничтожении, отмене разницы между Собственным Я и другим.

Поэтому неудивительно, что в ходе аналитического путешествия мы открываем следы того, что вполне можно было бы назвать «архаичной сексуальностью», несущей неразделимый отпечаток либидо и мортидо,— любовь в ней неотличима от ненависти. Напряжение, исходящее из этой дихотомии с ее депрессивным потенциалом, вынуждает к вечному поиску своего разрешения и, действительно, представляет витальный, вездесущий субстрат для всех форм взрослой любви и сексуальности.

За признанием разницы между Собственным Я и другим следует равно травматичное открытие разницы между полами. Сегодня мы знаем,

что впервые оно происходит не во время (имеющего свою специфику у каждого пола) эдипального конфликта, как считал Фрейд, а задолго до этой, так называемой классической, фазы. Руаф и Галенсон (1981) провели многолетние исследования, посвященные этому вопросу. Их наблюдения продемонстрировали, что сам по себе факт разницы уже возбуждает тревогу задолго до начала борьбы ребенка с тревожными конфликтами, окружающими эдипальный кризис. Однако считается, что открытие половых различий ведет (по-своему — у каждого пола) к взрослению, как только тревогу удается несколько смягчить.

И в своем гомосексуальном, и в гетеросексуальном измерении эдипальный кризис заставляет ребенка примириться с невозможностью воплощать оба пола и обладать обоими родителями. Вдобавок к этому, принимая свою неизбежную однополость, новый человек должен каким-то способом компенсировать свой отказ от бисексуальных стремлений. (Эти способы мы исследуем в главах, посвященных творчеству и сексуальным отклонениям (девиациям).) Открытие половых различий вносит вклад в постепенное приобретение интрапсихического представительства «сердцевины рода»¹, в том смысле, в каком этот термин определил Столл ер (1968). На этой основе ребенок будет формировать свою самоидентичность как «мужскую» или «женскую» через психические представительства, создающиеся не из биологической данности, а из указаний бессознательного своих родителей и из понятий их культурной и социальной среды.

В той степени, в какой сексуальная ориентация формируется опытом раннего детства, психоанализ должен вносить особый вклад в изучение как аберраций сердцевины родовой идентичности, так и психических конфликтов, касающихся сексуальной (половой)² ролевой идентичности. Хотя не вызывает сомнений, что у мальчика иные анатомические ощущения, чем у девочки, эта «данность» не подразумевает, что психическое представительство сердцевины родовой идентичности — врожденное. Фрейд подчеркивал, что объекты сексуального желания не врожденные, а должны быть «найдены» (1905); он также предполагал, что ощущение Собственного Я и своей сексуальной ориентации, хотя и устанавливается в раннем детстве, в полную силу «открывается вновь» вскоре после наступления пубертата.

Как заметил Лихтенштейн (1961), развитие нашего ощущения личной идентичности подобно Янусу: с одной стороны, наша идентичность включает «то, что так, как у меня», а с другой — «то, что не так, как у меня». Говоря словами Лихтенштейна, «идентичность животного «фиксирована», а человеку всегда приходится бороться с потребностью определить себя, сотворить идентичность не присущую ему изначально, в силу врожденных автоматизмов».

Очевидно, что приобретение прочного чувства как личной, так и сексуальной идентичности требует ряда последовательных ситуаций разочарования, чтобы произошел отказ от желания иметь «то, что не так, как у меня». Эти шаги взросления не сделать без боли и жертв. Некоторые дети получают от родителей больше помощи, чем другие, в завершении этой работы по разочарованию, что на этой стадии психического развития настоятельно необходимо.

Постоянным мотивом в последующих главах прозвучат две центральные концепции, относящиеся к истокам сексуального Собственного Я: 1) особое значение психической бисексуальности и 2) глубокая важность фантазий вокруг темы первичной сцены в психосексуальной структуре человека.

Несмотря на сомнения по поводу роли генетических факторов в бисексуальности, Фрейд придавал ей большое значение как специфической психологической структуре и заявлял об универсальности присутствия в детстве бисексуальных желаний (З.Фрейд, 1905, 1919, 1930). Поскольку большинство детей имеют двух родителей, следует ожидать, что ребенок к ним обоим почувствует либидинозную привязанность, из которой и возникает желание достичь любви каждого родителя, направленной исключительно на него. Фактически каждый ребенок хочет обладать таинственными половыми органами и воображаемой властью и матери и отца, и женщины, и мужчины. Необходимость смириться со своей судьбой быть однополым³ наносит одну из самых жестоких нар-циссических ран детства.

Как же мы интегрируем эти бисексуальные требования в нашу психическую структуру, принимая одновременно предуготованную нам анатомическую идентичность? Почти тридцать лет размышлений и клинических наблюдений привели меня к убеждению, что путаница, порождаемая бисексуальными желаниями, принадлежащими ранней организации психосексуальной структуры, в значительной степени влияет на многие области жизни взрослого. Хотя интеграция этих желаний становится источником обогащения психики, отсутствие их интеграции часто порождает симптомы и затруднения у взрослых. Следовательно, те многочисленные способы, которыми мы пытаемся избежать невозможных желаний быть и обладать обоими полами, заслуживают клинического и теоретического рассмотрения.

Либидо: гомосексуальное или гетеросексуальное?

Необходимо определить такие понятия, как «гомосексуальное либидо» и «гетеросексуальное либидо». Фрейд выбрал слово либидо для описания всех граней сексуальной энергии инстинктов человека. Он также подчеркивал, что энергия либидо может быть направлена на разных людей, на оба пола и на себя самого. Таким образом, термин «гомосексуальное либидо» был призван обозначать ту часть импульсов либидо, которые в детстве направляются на родителя того же пола.

Тот факт, что гомосексуальные стремления детей обоих полов преследуют двойную цель, в последующем не получил достаточного развития. Во-первых, это желание обладать сексуально родителем того же пола единолично; во-вторых, это столь же сильное желание быть родителем противоположного пола и тем самым инкорпорировать все привилегии и прерогативы, которыми, по мнению ребенка, этот родитель наделен. Важно проводить различие между этими двумя комплиментарными и в чем-то противоречащими друг другу гомосексуальными целями, поскольку они сосуществуют в любом маленьком ребенке — и всегда присутствуют у любого взрослого! Более того, принимая в расчет эти первичные желания, мы можем продвинуться далее в нашем понимании различных способов, которыми эти два гомосексуальные течения могут найти выражение у гомосексуальных и гетеросексуальных взрослых.

Первичная гомосексуальность девочки заставляет ее желать сексуально обладать матерью, проникнуть в ее вагину, «забраться внутрь нее», «съесть ее» в качестве способа инкорпорировать свою мать полностью, вместе с ее волшебной властью. Ребенок-девочка также желает, чтобы мать проникла в нее, создала с нею детей и тем самым она стала бы уникальным объектом любви матери, исключающим отца. Одновременно она столь же страстно желает быть мужчиной, как ее отец (иметь те же гениталии, власть и другие качества, которые ему приписывает мать), и, таким путем, играть такую же важную роль в жизни матери, какую играет отец. (Эта констелляция исследуется в главе о женской сексуальности, Часть I.)

С другой стороны, у мальчика развивается своя форма первичной гомосексуальности, при которой он воображает себя любовным партнером своего отца, инкорпорирует пенис отца орально или анально, и, таким образом, «становится» своим отцом, обладая его гениталиями и его мужскими привилегиями.⁴ Дополнительные фантазии, обычные для мальчиков, включают в себя проникновение Отца, в соответствии с представлением сына, как происходит проникновение в его Мать (фантазия, подразумевающая разрушение отцовского пениса). Они сосуществуют с желанием занять место Матери в надежде, что Отец сделает так, что ребенок начнет расти в его собственном воображаемом внутреннем пространстве.

Это последнее замечание напомнило мне оживленный разговор между моим четырехлетним внуком Даниэлем и его матерью, бывшей в это время на седьмом месяце беременности. Даниэль гладил живот матери и спрашивал, в сотый раз, как туда попал ребеночек. Она терпеливо объясняла, что это папа посадил семячко нового ребенка у нее в животике и что у Даниэля скоро будет братик или сестричка. В тот вечер, когда отец пришел домой, Даниэль нетерпеливо закричал ему: «Папа, я хочу тебя попросить о кой-чем особенном! А у меня в животике ты посадишь ребеночка?» Отец объяснил, что папы только в мамины животики сажают деток, но добавил, что в один прекрасный день у Даниэля появится жена, и тогда он сможет посадить ребеночка в ее животик. С выражением решимости в глазах Даниэль побежал к матери и, погладив ее живот, попросил: «Мама, пожалуйста, когда ты закончишь, ты мне одолжишь животик?»

На следующий день у происшествия было забавное продолжение. Провожая в садик Даниэля и его друга Джона, я услышала, как Даниэль говорит ему: «Эй, Джон, а знаешь, что у моей мамы в животике?» — «Нет, а что у нее там?» — «Ребеночек!» Отвращение появилось на лице Джона, и он ответил: «Фу, она съела его?» — «Да нет, глупый! Папа его туда посадил». Джон, чьи родители разошлись еще до его рождения, настаивал, что Даниэль говорит чушь. Его мать говорила, что только Бог кладет детей в материнское тело. «Хорошо, но этого ребенка положил не он» — ответил Даниэль с твердостью. (Я подумала про себя, насколько это верно, что «реальность» не существует как абсолют, а действительно конструируется почти полностью из сообщений родителей о ней.)

Амбивалентность невыполненных желаний

Бисексуальные желания детства обречены остаться невыполнимыми, поскольку девочка не станет мужчиной, никогда не будет обладать сексуально своей матерью, никогда не родит с ней детей и никогда не получит ребенка от отца. И точно так же, мальчик не станет женщиной, не родит с отцом детей и не будет его сексуальным партнером, как когда-то воображал. Поскольку эта воображаемая форма обладания, общая для всех детей, подразумевает разрушение «другого», она при своем возникновении приносит смешанные чувства вины и депрессии. Неизбежно, что на эти ранние невыполнимые желания наслаиваются другие сложные переживания и эмоции, так как неуспех в удовлетворении первичных гомосексуальных желаний связывается с чувствами нар-циссической травмы, агрессии и зависти. Таким образом, глубокая амбивалентность осложняет чувство привязанности к обоим родителям. Гомосексуальные компоненты человеческой сексуальности пропитаны аффектами высоко позитивной и резко негативной природы.

Хотя идентичное утверждение можно приложить и к гетеросексуальным компонентам, все же первичным гетеросексуальным желаниям, никоим образом не свободным от зависти и ненависти, уготован менее презрительный прием, чем желаниям, связанным с ранними гомосексуальными влечениями, и на пути их последующего выполнения стоят менее непреодолимые препятствия. (Один мой пациент, шестидесятилетний профессор психиатрии, все еще живо помнит унижение, которое он испытал перед всей семьей, когда в три года умолял об «игрушечном ребенке» на Рождество.) Возможно, что первичные гетеросексуальные желания несут в себе меньший потенциал для создания конфликтных или исполненных зависти форм сексуальной страсти.

В конце концов, все дети должны принять тот факт, что они никогда не будут одновременно и мужчиной, и женщиной и навсегда останутся лишь половиной сексуальной констелляции. Это позорное поражение инфантильной мегаломании еще более осложняется необходимостью пройти эдипальный кризис в его гомосексуальном и гетеросексуальном измерении и смириться с невозможностью сексуального обладания ни тем ни другим родителем.

Изучение многосложных процессов, в ходе которых дети выполняют эти монументальные психологические задачи, может продвинуть наше понимание явной гомосексуальности и бессознательных гомосексуальных стремлений гетеросексуалов. Следует также подчеркнуть, что было бы неадекватно понимать гомосексуальную ориентацию во взрослой жизни как всего лишь фиксацию универсальных инфантильных гомосексуальных желаний. Другие бесчисленные составляющие вносят свой вклад в сложное развитие как гомосексуальной, так и гетеросексуальной идентичности и выбора объекта.

Важно изучать различные способы, которыми двойные версии первичных гомосексуальных влечений трансформируются и интегрируются в жизнь взрослого человека, как способ сохранения некой гармонии в сексе и любви. Конфликты вокруг бисексуальных стремлений, хотя и могут создавать невротическое страдание, точно также могут и обогатить личность. Существует много каналов, доступных для направления по ним этого существенного либидинозного течения во взрослых устремлениях. Например, их бисексуальная часть может служить основой для стимуляции творческих способностей. Однако, в случае бессознательных конфликтов, в этой области могут возникнуть и резкие затруднения. Более того, хотя и может показаться, что конфликтующие аспекты бисексуальных желаний успешно отработаны вытеснением или сублимационной активностью, всегда возможен срыв, порождающий невротические симптомы или творческий паралич. (Эти аспекты будут проиллюстрированы в Части I и Части II.)

Открытие ребенком разницы полов усугубляется травматичностью более раннего открытия [существования] другого и более поздним пониманием неизбежности смерти. Некоторые так никогда и не справляются с этими универсальными травмами, и все до некоторой степени отрицают их в глубине души, где мы благословенно свободны быть всемогущими, двуполыми и бессмертными!

Концепция первичной сцены включает в себя весь запас бессознательного знания ребенка и его личной мифологии о сексуальных отношениях людей, в особенности родителей. Помимо генитальных аспектов первичной сцены и связанных с ней фаллически-эдипальных конфликтов (описанных Фрейдом как типичных для неврозов, когда они тормозят какие-либо или все формы либидинозной экспрессии), эта сцена может быть также описана в доэдипальных терминах, таких как оральноэротические и орально-пожирательные фантазии, анально-эротические и анально-садистские обмены, бисексуальная путаница, архаические фантазии о сосании крови, страх утраты чувства своей идентичности или представления о границах своего тела. Когда такие фантазии играют ведущую роль в психической реальности личности, сексуальные и любовные отношения легко уравниваются с кастрацией, уничтожением или смертью.

Углубление понимания бессознательного значения фантазий о первичной сцене привело меня к открытию, что влияние этих фантазий при пограничных состояниях очень существенно, и — что было даже более поразительно — они могут быть причиной даже психосоматических приступов. Обращаясь к соматическим «сообщениям» моих полисома-тизированных пациентов, я узнала, что ужас перед растворением, утратой телесных границ или чувства Собственного Я, ужас уничтожения в другом или поглощении им и часто встречается, и обнажает скрытые связи с архаическими сексуальными и любовными чувствами, происхождение которых скрыто в самом раннем младенчестве. Эти детские страхи, связанные с первыми опытами взаимодействия между матерью и младенцем и не имеющие вербального интрапсихического представительства, хранятся в памяти тела.

Часто эти анализанты приходят к пониманию того, что за их необъяснимой тенденцией постоянно покушаться на свое собственное соматическое функционирование стоит (соединившись со страхом телесного или психического разрушения в сексуальных отношениях, равно страшная для них и отрицаемая ими) их склонность к деструктивным отношениям в сексуальном партнерстве. Подобные тревоги повторяют гнев младенца, его желание сосать кровь и желание причинить смерть, проецируемые им на родительские фигуры. В психическом мире младенца, где ненависть и любовь сливаются в динамическом потоке либидиноз-ных вложений, эти воображаемые обмены с родительскими объектами вносят свой вклад в формирование образа пусть и страшной, но зачаровывающей первичной сцены.

Вербализация этих первичных желаний и архаический ужас, который они возбуждают, играют кардинальную роль в психических изменениях, которые происходят по мере продолжения анализа восстановленных фантазий. Некоторые анализанты находят, что их отношения со значимыми другими углубляются и, в частности, что их любовная жизнь и сексуальные отношения значительно обогащаются. Некоторые достигают освобождения от психосоматических симптомов, мучавших их всю жизнь, таких как аллергия, язва желудка, существенное повышение кровяного давления, респираторные и сердечные дисфункции. У других появляются силы преодолеть серьезные творческие затруднения или развить художественные и интеллектуальные способности, которые прежде лишь смутно ощущались или казались отсутствующими. Из обширного клинического материала я отобрала несколько примеров для иллюстрации фантазий о первичной сцене и их связи с сексуальностью.

Любовь, которая душит

Говорит Жан-Поль: «Однажды я посадил уховертку в паутину. Она сражалась с пауком насмерть. Это было отвратительно! А еще я любил смотреть, как пауки опутывают мух своими шелковистыми нитями. Они такие жутко агрессивные и ядовитые».

Мой пациент продолжал вспоминать другие энтомологические драмы, где он был режиссером, часы детских игр, в которых осы, пчелы, муравьи, улитки и червяки бесконечно повторяли первичную сцену, в уменьшенном размере и специфических вариантах. Смертельные удары жалом, схватки, где они давили и душили друг друга, неизменно присутствовали и вспоминались со смаком. За ассоциациями Жана-Поля я могла почувствовать возбужденного и страдающего маленького мальчика, пытающегося через игру вымещать и справляться с мучительными сексуальными фантазиями о половых отношениях родителей, в которых они душили друг друга до смерти. Жан-Поль вспомнил, что во время подростковой мастурбации он туго обматывал свой пенис веревками;

однако глубоко беспокоившие его сексуальные фантазии, находившие разрядку в мастурбации, исчезли из сознания взрослого.

По мере того как Жан-Поль взрослел, ужас перед «удушающей вагиной» уступил место фобии пауков, наряду с выработкой других способов защиты. В то же время, он не испытывал выраженных затруднений в том, чтобы заниматься любовью. Тем не менее, мы, по мере продвижения анализа, открыли, что его, внешне свободная от симптомов, сексуальная жизнь была тесно связана со взрывами психосоматических симптомов. Его детское сексуальное желание к матери осталось в сознании, но фантазийное желание задушить и поглотить свою мать в эротическом и смерти подобном экстазе было полностью стерто из сознания, наряду с похожими и столь же первичными мечтами (сознательными фантазиями). В то же время эти глубоко погребенные фантазии защищали Жана-Поля от осознания еще более регрессивного желания — полностью слиться с матерью, фактически стать ею. Тем не менее, бессознательная фантазия о первичной сцене в ее наиболее архаичной форме (эротически наполненная, но смертельная борьба) нашла выражение в его аллергических кожных реакциях и жестоких приступах язвы желудка. (Другие измерения анализа Жана-Поля использованы для иллюстраций по теме Главы 9.)

Каннибальская любовь

Жоржетта всю жизнь страдала от аллергических реакций на рыбу, моллюсков и фрукты (клубнику и малину), которые находила очень соблазнительными и аппетитными. Но любое нарушение этих соматических табу вызывало тяжелый отек или пугающее дерматологическое обострение. Сны Жоржетты, ее свободные ассоциации и чувства, принадлежащие переносу, обнажали, наряду с другими элементами, скрытую связь между определенными запахами (в особенности запахами моллюсков и блюд из них) и ее фантазиями о любовной жизни родителей. На одной из сессий она рассказала сновидение, в котором она была младенцем, искала грудь, но вместо соска там была ягода малины. В другом сне она видела тело женщины, усыпанное ягодами клубники, которые превращались в клей, когда она пыталась их схватить. В этом сне она поняла, что должна содрать с себя кожу, чтобы избежать смерти, и проснулась в ужасе. В другой раз она припомнила, что когда ей было около четырех лет, отец угостил ее устрицей. «Я видела, как он раскрывает две ее маленькие створки, как губы, и капает туда несколько капель лимона.

Я проглотила ее моментом. Это было восхитительно». Ее жестокие аллергические реакции на морепродукты развились примерно в это время. С оживлением этого воспоминания, 35 лет спустя, Жоржетта смогла реконструировать эротическое значение запахов и вкуса «первичной сцены», где Отец капал свой «сок» в «устрицу» Матери; и по мере того как прорабатывался этот материал, ее бесчисленные аллергии на «запретные плоды» постепенно исчезали. (Эта часть анализа Жоржетты более подробно изложена в Главе 8.)

Другие тревоги, связанные с фантазиями о первичной сцене, заставляли маленькую Жоржетту постоянно бояться «провалиться куда-то в бездну или рассыпаться». В детстве она приучила себя «волшебно» задерживать дыхание, чтобы предотвратить эти воображаемые катастрофы. Мы поняли, что, помимо воображаемого достижения других целей, эти действия также временно прекращали сексуальные отношения родителей и давали ей безусловные права в качестве единственного сексуального партнера матери. Наша работа продолжалась, и через фантазию, принадлежащую переносу, когда Жоржетта открыла, что желание проглотить мать в страстном слиянии также позволяло ей заменить мать в глазах отца, тем самым став и его единственным сексуальным партнером.

Другой анализант, цитированный в моей предыдущей книге (Мак-Дугалл, 1992), вспоминал сходные оральные фантазии, в которых нашли место сексуальные желания и тревога, ими возбуждаемая. «Исаак» боялся, что его «проглотят» или «покалечат» неодушевленные предметы; эта фобия в конце концов привела к раскрытию фантазии, в которой он оказывался в опасности быть «съеденным» своей матерью. Его отцу, в фантазии Исаака, также грозила опасность той же участи. «Наверное, то, что мать поедом ела отца, и было причиной его сердечных приступов»,— задумывался Исаак. В нашем аналитическом путешествии драматическим моментом стало раскрытие детского убеждения Исаака, что его родители поедают друг друга в своем сексуальном соединении. Столь же драматичным было открытие, что и он сам таил в глубине души желание быть съеденным матерью.

Респираторная любовь

В начале своего анализа Луиза (с которой мы вновь встретимся в Главе 7) описала свою «проблему» с матерью. «Мать живет в Страсбурге, где я и родилась. Я часто езжу навестить ее, но как только я начинаю готовиться к поездке, у меня появляется астматическое дыхание, и мне становится все хуже, чем ближе я к родным местам.» По мере продвижения анализа мы смогли соединить в одно целое глубокую и неожиданную привязанность к матери, которую она, на сознательном уровне, ненавидела.

Мы постепенно поняли, что во взрослых попытках Луизы поддерживать отношения со своей «нежно душащей матерью», как она иронично о ней отзывалась, она чувствовала себя «раздавленной» близким контактом с любым, кто напоминал мать. Это позднее привело к раскрытию ее детского убеждения, что при своих сексуальных контактах родители «раздавливали» друг друга и выпускали ядовитые вещества один в другого. По мере продолжения аналитического путешествия респираторную патологию Луизы удалось связать с другими формами догениталь-ного эротического возбуждения, что вызвало появление совершенно новой версии родительской сексуальной жизни. В результате произошли важные изменения в отношениях Луизы с мужем и заметно уменьшилась ее психосоматическая патология.

Урофаллическая любовь

Когда Нэнси было 18 месяцев, шла Вторая Мировая война, и ее отца призвали на службу. Нэнси заняла его место в постели матери. Она рассказала, что «затопляла» каждую ночь мать потоками мочи, на что «мама, казалось, не возражала». Потребовалось несколько лет анализа, чтобы обнаружить, что так Нэнси виделись родительские отношения и способ делать детей. Ее брат родился 9 лет спустя, и почувствовав, что ее мочевая любовь была тем самым предана, Нэнси резко прекратила писать в постель. (История Нэнси обсуждается в Части III.)

Союз вампиров

У Марион, страдавшей от жестоких астматических приступов в детстве и заразившейся туберкулезом в подростковом возрасте, в анализе обнаружился особый ужас, который она испытывала ребенком, когда слышала, как в ванной или на кухне бежит вода. Она верила, что должна бороться с опасностью, что ее засосет в канализационную трубу. За этими открытиями последовали сны и фантазии, пронизанные сексуальными сценами, в которых родителям грозила опасность быть всосанными в бесконечную пустоту и лишиться телесных границ, если не самой жизни. В курсе анализа эта пугающая фантазия трансформировалась в возбуждающую, в которой взаимное слияние вело к безграничному возбуждению и невыразимому наслаждению.

Эти клинические фрагменты в основном иллюстрируют психосоматические выражения фантазии о первичной сцене. Мне потребовалось много лет, чтобы понять глубокий протосимволический смысл, лежащий в основе психосоматических феноменов, и распознать ранние формы сексуальности, стоящие за телесным фасадом. Главы Части III данной книги были написаны в результате трудностей, с которыми я столкнулась в попытках концептуализировать мои клинические наблюдения относительно психосоматических проблем моих анализантов. Эти главы продолжают исследование, начатое в книге «Театр тела» (МакДугалл, 1989). Инцестуозное желание ребенка обладать обоими родителями и инкарнировать воображаемую власть, которой он наделяет каждого из них, а также фантазии о первичной сцене, сопутствующие этому желанию, могут, кроме того, найти выражение множеством несоматических путей, таких как сублимационная активность, невротическая симптоматика и отклоняющаяся (девиантная) сексуальность.

В Части II исследуются вдохновение и торможение творческого процесса. В Части IV изучается сложный узел проблем, окружающих развитие человека как личности, а также вопрос, в какой степени отклоняющиеся и наркотические (аддиктивные) формы сексуальности могут использоваться для укрепления непрочного чувства личной или сексуальной идентичности.

В этой книге я исследую бисексуальные фантазии и фантазии о первичной сцене в их прегенитальной и архаичной форме, динамическое отражение этих фантазий в сексуальных отклонениях, психосоматических симптомах и расстройствах характера, а также их сублимированное выражение во всех областях творчества. В ходе психоаналитического путешествия, когда фантазии о первичной сцене распознаются за своими личинами и затем оглашаются, интернализованные в памяти пациента родительские объекты в первый раз освобождаются от застарелых догенитальных и архаических проекций ребенка. Инфантильное видение первичной сцены теперь может быть переработано и пересмотрено как взаимно удовлетворяющий опыт, и может, наконец, быть принято и детской и взрослой частью личности. Ужас перед насильственным разрушением себя самого или родителей исчезает, наряду с мучительным страхом лишиться телесных границ или личной идентичности в сексуальных или любовных отношениях. По мере того как эротическое воображение выходит из-под тени смерти, сексуальные отношения, какой угодно ориентации, вновь соединяются с силами влечения к жизни.

Когда любовь больше не уравнивается с катастрофой, кастрацией или смертью; когда родители признаются в своей индивидуальнсти, отдельной сексуальной идентичности и генитальной комплиментарное™, тогда интернализованная первичная сцена в трансформированном виде становится психическим приобретением, дающим взрослому ребенку право на его место в семейной констелляции, право на его тело и его сексуальность.