Глава 12. Комья глины на гончарном круге

Пропетые мелодии нежны,

А непропетые — ещё нежнее.

Звените же, свирели тишины,

Чем вы неслышней, тем душе слышнее!

Ты, юноша прекрасный, никогда

Не бросишь петь, как лавр не сбросит листьев…

Джон Китс «Ода греческой вазе»

Впрочем, «никто» — это сильно сказано. Пожаловали Марвеллы, приехали кое-кто из Фортескью, была среди гостей и супруга пастора, извинившаяся, что мистер Стэнбридж занят в соборе.

Черити, решив лишний раз не мелькать в свете, осталась было у себя в комнате, но вынуждена была по настойчивой просьбе леди Дороти одеться и выйти к гостям, ибо не только среди танцующих, но и за столом из-за остракизма соседей образовались трудно устранимые бреши.

Когда в залу вступил его сиятельство милорд Клэверинг, он, казалось, немало удивился полупустой гостиной и даже, вынув часы и щёлкнув крышкой, в недоумении поглядел на циферблат. Поняв, что приехал вовремя, чуть пожал плечами и поприветствовал хозяев.

Черити заметила, что милорд скрупулёзно выполняет данное ей обещание и никак не выделяет её среди других девиц. У него завязалась беседа с хозяином дома, оживлённая и непринуждённая.

Сэр Тимоти был совсем неглупым человеком, много повидавшим на своём веку и умевшим забавно поведать об увиденном. Граф же заметил в их большой гостиной комод с инкрустацией латунью и мраморной столешницей, а также бюро красного дерева с декоративными панно из черепахового панциря.

— Это Франция? — заинтересовано спросил он.

— О, да, — уверенно кивнул Хейвуд, — это настоящий Анри-Огюст Фурдинуа, а бюро создано Франсуа-Оноре Жакобом-Демальте. Он работал для самого императора. Практически такой же он сделал для кабинета Наполеона в Компьене.

Они разговорились об антиквариате, знатоком которого был сэр Тимоти.

— Антиквариат вошёл в моду, — посетовал граф. — В результате подделывают абсолютно все — от ювелирных изделий и картин до мебели и фарфора. Вы способны их различить? — спросил он Хейвуда.

— Есть дешёвые, а есть качественные подделки, — кивнул баронет. — У дешёвых всегда дурно выполнены детали. Что же касается качественных подделок, много усилий тратится на то, чтобы скопировать тонкости стиля и имитировать старину. Их трудно отличить от оригинала. Но все выйдет наружу, когда Вы попытаетесь продать такой предмет.

— Разве высокая цена не является гарантией подлинности?

— Увы, нет, — улыбнулся сэр Тимоти. — Не нужно гнаться за модой и громкими именами, чаще всего подделывают именно известные марки. Не полагайтесь и на мнение экспертов: нередко они сами участвуют в изготовлении подделок. Солидный аукцион дорожит своей репутацией, старается проверять выставляемые лоты, но и он ненадёжен.

Клэверинг удивился.

— Господи, так как же поступаете вы, чтобы отличить подлинную вещь от стилизации?

— Я доверяю своему вкусу, — ответил Хейвуд. — основанному на знании истории. Детально изучив стили создания, вы легко определите подлинность вещи. Чем больше вы будете знать о предмете, тем труднее вас обмануть. Узнайте характеристики драгоценных камней. Изучите клейма на фарфоре и ювелирных изделиях. Будьте в курсе, может ли быть на предмете конкретного времени определённая проба. Необходимо всегда быть в курсе дела, интересоваться последними аукционами. Но все равно, мало кто знает более чем об одной области антиквариата, — горько улыбнулся Хейвуд. — Я сведущ в мебели и немного в живописи, но в литье и ювелирных изделиях почти профан.

Тут появилась дочь хозяйки в столь роскошном платье, что все почувствовали себя неловко. Марвеллы начали перешёптываться, а девицы Фортескью — фыркать. Так разодеться на обычном званом ужине? Граф, однако, заслышав музыку, тут же пригласил мисс Хейвуд на танец, а Винсент Хейвуд, под недоброжелательным взглядом брата Энтони — мисс Клэверинг, снова пришедшую в тёмном платье — на этот раз, винного оттенка.

Черити изумилась: этой девице шло всё. Она снова выглядела красавицей.

Но в итоге набралось жалких семь пар, причём девиц было больше, нежели кавалеров, а танцующих меньше, чем музыкантов, и об этом зло судачили Марвеллы и Фортескью.

Черити присела в углу, не собираясь танцевать. Вскоре к ней подошла миссис Стэнбридж и в разговоре сообщила, что Остин Стэнбридж уехал в Лондон за сестрой в пансион. Потом Черити выслушала её рассказ о последней выставке картин в местной галерее, которая имела большой успех. Особенное внимание публики вызвали натюрморты Вербрюггена-младшего, но Черити, которая вместе с тётушкой Марджери посетила эту выставку ещё в Бате, была не в восторге.

— Но почему, Черри, в «Ежеквартальном обозрении» была хвалебная статья, — удивилась миссис Стэнбридж.

Черити пожала плечами.

— Его картины слабы и претенциозны, а критика хвалит, следуя моде и прихоти, — отмахнулась она, не заметив, что музыка уже смолкла, и рядом с ней стоят леди Рэнделл и Клэверинги.

— Но почему, Черри? Там всё как живое, такое буйство красок…

— «Как живое» — это мёртвое, миссис Стэнбридж, — поморщилась Черити, вспомнив, как они с тётушкой потеряли два часа на вернисаже, — а искусство призвано создавать оживляющее нас вечное, и творить не искусственные цветы, а неувядающее впечатление от давно увядших цветов. А тут ничего этого нет и в помине. Помните шкатулку, в которой вы держите свечи? На ней неброский букет полевых цветов: васильки, маки, девясил да простые ромашки, но от этого букета и зимой тепло, а тут всё пахнет лаком, — Черри подняла глаза и, заметив Клэверингов и леди Рэнделл, сразу умолкла.

Граф уже протанцевал буланже и явно утомился, точнее, судя по взгляду его сиятельства, он был чем-то раздражён, но явно пытался скрыть это. Потом, воспользовавшись тем, что леди Рэнделл садилась за стол для игры в вист, милорд, как заметила Черити, опустив голову, нахально зевнул, почти не пытаясь скрыть скуку.

Несколько раз мимо него проходила Вирджиния, пытаясь добиться от него нового приглашения на танец, но не преуспела, и к ужину милорд повёл свою сестру и леди Рэнделл.

За столом он ел совсем мало, оживлённо болтал о пустяках с сестрой и тётей, на вопрос мистера Марвелла, нравится ли ему общество Солсбери, с готовностью утвердительно кивнул. Правда, едва мистер Марвелл отошёл, его сиятельство имел наглость тихо добавить:

— Чем больше я узнаю людей, тем меньше от них жду. Поэтому теперь добиться от меня похвалы гораздо легче, чем раньше.

Черити недоумевала. Из того, что она видела, милорд казался ей человеком забавным и приятным, и если он порой вёл себя не очень-то по-светски, то лишь тогда, когда его к тому вынуждали. Он никогда ничего не требовал от других, не был отягощён ни нелепыми идеями, ни излишней застенчивостью. Говорил просто и понятно, был весел и спокоен. Черити замечала, что всё простое обычно стремится к сложности, а то и к претенциозности. Стремление же к простоте — свойство сложнейших душ. Граф был теперь ей почти симпатичен.

Но чем же этот человек мог напугать мисс Стивенс?

Дамы после ужина ушли в гостиную, и Черити не могла не заметить убитого лица Вирджинии, а когда мужчины к ним присоединились, она неожиданно вздрогнула, услышав сбоку голос графа.

— Надеюсь, вы не осудите меня, мисс Тэннант-Росс, если я скажу вам несколько фраз? Это не будет навязчивостью? — губы его сиятельства почти не шевелились. — Число гостей вашего дядюшки столь невелико, что и поговорить-то не с кем. Кстати, почему? Мистер Хейвуд нарочито не пригласил соседей? — голос милорда, присевшего рядом с Черити, был едва слышен.

— Нет-нет, что вы! — Черити вовсе не хотелось, чтобы он так думал. — Дядюшка тут совсем не при чём. Приглашения были посланы всем. Это соседи выразили солидарность с мистером Кассиди из-за разорванной помолвки.

— Ах, вот как? Леди Рэнделл мне говорила. Так теперь ваша очаровательная кузина свободна?

— Да.

— Бедняжка, — покачал головой граф. — Ей придётся искать нового жениха, а где их сейчас найдёшь?

Черити невольно бросила быстрый взгляд на Клэверинга. В его наглых серых глазах таился насмешливый огонёк.

— О, вы противник браков или не верите в любовь?

— И то, и другое. Тот, кто взирает на девиц с обожанием и читает о чудотворной силе любви в романах, не лишён романтичности, но мужчина-романтик немного смешон. Не мужское это дело — прихоти да фантазии. Мужчина ни в коем случае не должен влюбляться, ибо тогда он становится «игрушкой девчонки». «Мухи от патоки враз погибнут, познавшие женщин смерть повстречают…» Это песенка Грэя, а не моя, и она полна сладкой горечи. Вы согласны, мисс Тэннант-Росс?

Черити бросила ещё один внимательный взгляд на Клэверинга и пожала плечами.

— Воздыхатели, подобно Дон-Кихоту, часто «боготворят статую, гоняются за ветром и издают вопли в пустыне», к тому же любовь, говорят, непрочна — все это расхолаживает, конечно, когда пытаешься поверить в чьи-то нежные чувства. И всё же, что-то же «движет солнце и светила»?

Она говорила почти бездумно, но именно потому, что думала над его словами. Он очень отчётливо сказал, что не собирается становиться «игрушкой девчонки». Он давал понять, что надежды Вирджинии и леди Дороти тщетны?

— Что-то, конечно, движет, но что мне до того? — отозвался тем временем Клэверинг, явно посмеиваясь.

— Но не кажется ли вам, милорд, что в таком случае ваш долг — поставить свет в известность, что у вас вовсе нет намерения влюбляться?

Он усмехнулся.

— С чего бы это мне обременять общество своими личными делами? Невежливо и нескромно много говорить о себе. Опять же, с чего вы взяли, что у меня есть какие-то планы? А даже и имей я их — я ведь могу и передумать.

— Но вы же сказали, что прихоти — не мужское дело.

— Я учусь у молодых леди, разве ваша кузина не прихотлива?

— Не сказала бы, что это лучший образец для подражания, — пробурчала Черити себя под нос.

— Ну, хорошо, я буду оригинален, — усмехнулся его сиятельство.

Из этого короткого разговора Черити поняла, что была права — милорд прибыл в Солсбери отнюдь не жениться.

Но почему он говорил все это именно ей?

— Если вы не собираетесь обременять общество своими делами, почему сообщаете о них мне? — напрямик спросила она.

— Во-первых, потому, что вы — единственная здесь юная леди, общаясь с которой, я не чувствую себя точно волк, попавший в облаву. А во-вторых, потому что мне… — он неожиданно резко оборвал себя, не договорив. — А впрочем, хватит и того, что «во-первых».

Он отошёл к мужчинам. Черити мрачно посмотрела ему вслед. Его сиятельство сообщил ей всё это в расчёте на то, что она даст понять Вирджинии, что он к ней равнодушен? Но она никогда этого не сделает — это и жестоко, да и, что и говорить, себе дороже. С Джин невозможно было поговорить по душам, не напоровшись на грубость. Может, подумала она, осторожно предупредить леди Дороти? Но и там глупо рассчитывать на понимание, напротив, ей скажут, чтобы она не лезла туда, где ничего не понимает.

Вечер завершился ближе к полуночи, после того, как Джин в течение получаса пыталась о чём-то беседовать с милордом Клэверингом в углу гостиной, просила его оставить памятную надпись в её альбоме, и даже добилась того, что он нацарапал ей туда какие-то стихи, приведшие её в восторг.

Кузены Винсент и Энтони наперебой роняли комплименты сестре его сиятельства, при этом Черити не показалось, что брату или сестре эти разговоры и похвалы по душе: они отвечали любезно, но холодно, их глаза снова были зеркальными.

Потом Клэверинги, дожидаясь у входа своего экипажа, сами тихо разговорились. Черити стояла за их спинами и невольно услышала вопрос брата, адресованный сестре.

— Снизойди к моему скудоумию, дорогая Сэломи, объясни мне этот поразительный и столь часто наблюдаемый парадокс. Почему у нуворишей, с которыми порой весьма интересно поболтать, вырастают, как правило, удивительно никчёмные дети?

— Тётушка говорила, — тихо ответила мисс Клэверинг, обмахиваясь веером, — что человек формируется как глина на гончарном круге, и чем сильней судьба-гончар мнёт его, тем интереснее получается результат. Может выйти амфора, чаша, кувшин или на худой конец горшок, но и он пригодится в хозяйстве. Но если отец, измочаленный жизнью, пытается оградить своих детишек от рук судьбы, то они так и остаются необделанными комьями глины на гончарном круге.

— Комьями глины, говоришь? А мои детишки, когда я дам себе труд обзавестись ими, тоже подвергнутся подобному риску?

Мисс Клэверинг, по-прежнему бесстрастно обмахиваясь веером, безжалостно кивнула.

— Да, братец.

— Какой ужас, — пробурчал Клэверинг. — Напомни мне не допустить подобного. Но какова несправедливость! Выходит, самый бедный отец оставляет своим детям самое богатое наследство.

— Наш отец говорил, что слишком послушные сыновья никогда не достигают многого, и ничуть не волновался, когда ты хлопал дверью. По-настоящему он беспокоился за тебя лишь тогда, когда ты начал, уходя, закрывать за собой дверь совершенно бесшумно.

— Чёрт возьми…

— Не ругайся, братец.

«Братец» не успел ответить: его прервал шум подъехавшего экипажа.

Загрузка...