Я пришла к самому звонку. Во-первых, чтобы ни с кем не разговаривать. А во-вторых, у меня возникла проблема — что надеть.
Раньше я никогда не носила по два дня одно и то же. Но в шкафу у Игоря практически не оказалось одежды. Два свитера, ещё одни джинсы, пять футболок, две рубашки и один пиджак. Коричневый. Нет уж, коричневый я не надену ни с какого перепуга. После долгих раздумий я решила одеться как вчера, и всё равно чуть не опоздала. Родители Сельцова ушли раньше, меня никто не подгонял. Вот же равнодушные люди. А если я совсем в школу не пойду, им и дела нет, что ли?
Я влетела в класс и машинально развернулась к своей парте. Но там уже сидела другая я. В той же одежде, что вчера.
Игорь-я поднял на меня быстрый взгляд и отвернулся. Но всё-таки он обрадовался. Похоже, он боялся, что я не приду.
Я села на место Сельцова. Класс с этой точки зрения выглядел непривычно: доска — слишком далеко, а перед ней море затылков.
Прозвенел звонок, и началась физика. Я совершено не волновалась — спросят, отвечу. Да и вряд ли спросят.
Учитель вошел в класс и пробормотал:
— Здравствуйте, садитесь.
Те, кто встал, сели. Их было немного. Остальные продолжали переговариваться, рыться в сумках и смеяться.
— Начинаем урок, — бесцветно произнёс физик.
Класс наполнил лёгкий гул. Физик забубнил что-то про силу трения, а мы продолжили заниматься своими делами.
Минут через десять физик замолчал, написал на доске задачу и сел за учительский стол. Раскрыл классный журнал и уткнулся в него.
Урок шел по обычному сценарию. Кто-то списывал домашку, кто-то разговаривал, а большинство развлекалось мобильниками. Шуметь — себе дороже, может завуч заглянуть. А так — всё вполне пристойно. Человек пять решали задачу. Раньше я бы была среди них. А сейчас — зачем светиться? Я достала мобильник и кинула сообщение на свой бывший номер: «Ты как?». Через минуту пришел ответ: «Пока нормально». Конечно, раз доске не вызывают…
Ира Рябова, воображала и выскочка, подняла руку:
— Сергей Иванович, можно?
— Да, пожалуйста.
Рябова вышла к доске и написала решение. Короткое, всего в одну формулу.
— Верно, — с трудом разобрала я тихий голос физика. — Садись. Четыре.
Пятерку за простую задачу он не ставил, это мы выяснили опытным путём.
Сергей Иванович встал, стёр задачу и написал условия новой. И опять уткнулся в журнал. Как будто там новый роман Лукичева написан. Хотя нет, физик, наверное, фантастику не читает. С таким унылым лицом можно только энциклопедиями интересоваться. Без картинок. Или орфографическим словарём.
От скуки я решила вторую задачу. Она оказалась посложнее первой. Но все равно поднимать руку я не стала. Класс ошалеет от удивления, если троечник Сельцов попросится не выйти, а к доске.
Так мы сделали шесть задач. Кто-то получил пятёрку, а кто-то вообще ничего, потому что поторопился и решил неправильно. Когда до конца урока осталось десять минут, Сергей Иванович что-то забубнил. Вроде бы, объяснял, как писать лабораторную, которая будет на следующем уроке. До меня доносились только отдельные слова.
Папа как-то сказал: «Потрясающе умный мужик, но интроверт. Даже говорит в себя. Что он делает в школе? Ему диссертацию писать надо».
Здесь я с папой не согласна. Сергей Иванович в сто раз лучше «Осы», визгливой Анастасии Эдуардовны. С ней тоже приходилось дома пыхтеть над учебником, потому что она пол-урока разорялась, что мы позорим своих родителей и половине не место в стенах гимназии. Объяснять тему у неё вечно не хватало времени. Почти каждый её урок заканчивался раздраженным: «Параграф прочтёте дома самостоятельно!».
Этот хоть не орёт.
Прозвенел звонок, физик буркнул:
— Урок окончен, можете идти, — и сам вышел. Мне его всегда жалко. Такой он серый и невзрачный. У него даже фамилия самая обыкновенная — Петров.
Класс не спеша потянулся на инглиш.
На инязе мы с Сельцовым в разных группах. Он в слабой, я, естественно, в сильной. Сейчас нам предстояло действовать автономно. Игорь-я, немного замешкавшись, пошел в кабинет 37, а я с кучкой лентяев (это как же надо быть раздолбаем, чтобы не справляться с английским!) в соседний, тридцать восьмой. Но вместо параллельного класса там сидели какие-то дылды, похоже, из одиннадцатого, и сосредоточенно изучали листочки с вопросами. Даже на перемену не пошли. К ЕГЭ готовятся. Их учительница, увидев нас, сказала:
— Восьмой? У вас английский сегодня с первой подгруппой, Инна Львовна заболела.
Я чуть не подскочила от радости. Значит, буду рядом со своим телом! Без него как-то не по себе. А одноклассники расстроено загудели. Глупые. Боятся заниматься с сильной подгруппой. Не понимают, что на них никто не обратит внимания. Дадут задание для видимости, и всё.
Но объяснять я, конечно же, никому ничего не стала. Во-первых, Сельцов неразговорчив. А во-вторых, откуда у него могут быть такие мысли?
Хорошо хоть, нам не пришлось таскать дополнительные стулья — их принесли к первому уроку «ашки». Зинаида Макаровна рассадила свою подгруппу как обычно, а гостей — на приставные места у торцов парт. И по звонку начала говорить по-английски:
— Здравствуйте, садитесь. Я очень рада вас видеть.
Зинаида Макаровна всегда начинала урок с этой фразы. Но сейчас было видно, что это просто фигура речи. Похоже, урок с «ашками» англичанку порядком утомил.
— Группа два, — продолжала Зинуля по-английски. — Откройте учебник на странице тридцать один, упражнение восемнадцать. Читайте и отвечайте на вопросы.
— Письменно? — спросил Темляков по-русски.
— Инглиш, плиз! — потребовала Зинуля. На её уроке по-русски вообще не говорили. «Учитесь говорить на языке Байрона!» — её любимое выражение.
— А… Э… Райт? — Антон покрутил рукой в воздухе.
— О, мой Бог, — с лондонским акцентом выговорила Зинаида Макаровна, и обреченно кивнула. Её произношение всегда отличалось чёткостью, как на обучающих дисках. — Первая группа, проверяем домашнее задание. Тема «Мой день». Кто готов?
Готовых не оказалось. Я открыла учебник, но в текст смотрела — мы его недавно проутюжили как следует. Кроме того, вопросы там простые, да и проверять Зинуля все равно не будет.
— Ну, раз никто не готов… Азарова, пожалуйста, начни ты.
Игорь-я встал. Я покосилась на своё тело.
Нет, не так я обычно стою. И спина у меня не сутулая. И не тереблю я тетрадки.
И вообще, это всё так не похоже на меня… В одну секунду накатил страх, противный, тяжелый, заставивший сердце колотиться невпопад. Я поняла, что сейчас всё раскроется. Ведь папа сразу раскусил нас. А Зинуля в школах работает много-много лет, наверное, ещё быстрее сообразит что к чему! Сейчас она скажет: «Лера, это не ты!». Сразу вызовет родителей, а пока они едут — «скорую». И что тогда? Бежать? Прятаться? Всё равно поймают, дома не скроешься, а больше некуда…
Зинуля сказала:
— Лера, тебе плохо? Ты заболела?
Она спросила по-английски. Я испугалась, что Игорь-я не поймет вопроса. Но он пожал плечами, мотнул головой — то ли да, то ли нет.
— Что-то случилось? — продолжала допытываться Зинуля.
Снова тот же жест.
— Скажи что-нибудь!
— Не спрашивайте, пожалуйста, — пробормотал Игорь-я по-русски. И это добило англичанку. Ведь такое простое предложение по-английски я построю хоть в бреду, хоть проснувшись среди ночи.
— Садись, — Зинуля осталась верной себе и с языка Байрона на язык Пушкина не перешла. — Я спрошу тебя в другой раз. Кто может ответить?
Желающих снова не нашлось, потому что все уставились на Игоря-меня. Кто-то удивлённо, кто-то весело, кто-то злорадно. Ещё бы! На их глазах отличница впервые не ответила урок.
Я тоже смотрела на своё тело. Во мне росла обида.
Они ничего не поняли! И англичанка, награжденная медалью за многолетнюю работу в школе, и одноклассники, много лет просидевшие со мной в одном классе, не заметили подмены!
— Кто готов? — снова спросила Зинуля.
И меня как будто толкнул кто-то!
— Можно мне? — лениво сказала я-Сельцов. Поднялась во весь его рост, небрежно отставила ногу в сторону. Посмотрела прямо на англичанку и, отчётливо выговаривая иностранные слова, начала:
— Каждое утро я встаю в семь утра. Делаю зарядку. Умываюсь и завтракаю. Со мной завтракают мама и папа. Потом мама моет посуду, а папа везёт меня в школу на машине. Моя школа очень хорошая. Она не большая, но и не маленькая. В ней три этажа (школа четырёхэтажная, но я с особым удовольствием сказала это, потому что англичане считают этажи не так, как мы, и многие делают в этом ошибку). В нашей школе много разных кабинетов. Это кабинет физики, химии, математики, иностранного языка…
Я говорила всё это и ждала, когда же с лица англичанки сойдёт брезгливое выражение. Но не дождалась. Она недовольно перебила меня. Причем по-русски!
— Лексика на уровне пятого класса. И потом, я сказала «Мой день», а ты в одну кучу свалил и семью, и школу. Дальше до города доберёшься, а потом о друзьях начнёшь рассказывать?
Я остолбенела. Именно так я всегда и делала, и англичанка за это хвалила! И почему она заговорила по-русски — первый раз на моей памяти? Думает, что ученик из слабой группы её не поймет?
— Как фамилия? — продолжила англичанка.
— Сельцов, — я боялась, что голос предательски дрогнет, но он не подвёл. Просто стал очень ровным, как будто мне скучно.
— Так вот, Сельцов, — продолжила (по-прежнему по-русски!) Зинуля. — Садись и делай задание, которое я дала вашей группе. И не мешай.
Мне словно пощечин надавали.
Я села и закрылась учебником.
Наверное, я больше никогда не смогу уверенно отвечать урок. Всегда буду ждать пренебрежительного замечания: «Лексика на уровне пятого класса».
В кармане вздрогнул мобильник — смс-ка, без звука, на вибрации.
На меня не смотрели. Зинуля подняла Рябову и задавала ей наводящие вопросы. По-английски, разумеется. Я достала мобильник.
Игорь-я написал:
«Не высовывайся».
Я кивнула. Мне было стыдно.
Покрасоваться хотела. А в результате выставила себя полной дурой. Вернее, Сельцова дураком. Хотя девчонки из второй подгруппы то и дело кидают на меня сочувствующие взгляды. А парни вроде косятся с одобрением. Поди разбери их ухмылки.
До конца урока я сидела, не поднимая голову от учебника.
На перемене Игорь-я не подошел. Даже не оглянулся, ушел сразу после звонка. Это почему-то раздражало. Мысль, раньше что я сама смотрела на него не каждый день, не утешала. На русский я пришла злая, если бы кто сунулся под руку — убила бы, честное слово. Хорошо, что никто не лез.
Русичка пришла по звонку. Шмякнула на стол тяжелую папку.
— Сегодня у нас тестирование.
Класс зашумел.
— Спокойно, — русичка взмахнула рукой, как дирижер, и класс замолк. — Тестирование примерное. В журнал пойдут только хорошие оценки.
Я поняла, что пропала. Игорь-я стопроцентно завалит тест. И опять будут приставать — Лерочка, что случилось, ты не заболела… Что же делать?
— Кто поможет раздать бланки?
Игорь-я подскочил:
— Можно?
— Давай, Лера. Спасибо.
Кажется, он переигрывает. Есть дежурные, в конце концов…
Игорь-я, проходя мимо меня, пробормотал:
— Пиши свою фамилию.
Только через минуту до меня дошло — фамилия пишется в специальных квадратиках, печатными буквами. И ответы — галочки перед вопросами. Ну, ещё знаки препинания расставить. И если я напишу свою фамилию, никто не узнает почерк Сельцова. Молодец Игорь, сообразил!
Я не спеша ответила на вопросы теста. Как всё-таки приятно быть собой! Когда русичка велела сдавать работы, Игорь-я снова поднялся и начал собирать листы. Свой положил на другие работы, и, когда дошел до меня, сунул его вниз стопки, а мой тест положил сверху. Гениально!
Остаток урока русичка рассказывала, что такое ЕГЭ и с чем его едят. Я почти не слушала. Во-первых, до этого экзамена ещё почти два года. А во-вторых, радость, что мы провели русичку, быстро сменилось другим, непонятным чувством. К концу урока я почувствовала такую усталость, будто бы кросс пробежала. Со звонком мысль оформилась: хорошо, один раз мы обманули учителей. А дальше? Каждый раз по фокусу не изобретёшь.
Эта простая мысль крутилась в голове всю перемену, а потом — урок истории. К счастью, Марго не обратила на меня внимания. Прицепилась к Антону Темлякову и похвалила Рябову. Игорь-я сидел мрачный, ссутулившись и опустив голову. Конечно, Марго спросила:
— Что с тобой, Лера?
— Голова болит, — негромко ответил Игорь-я.
— Так, может, тебе лучше сходить в медкабинет?
— Спасибо, я пока так…
— Как знаешь, — не стала настаивать Марина Николаевна.
Так мы и досидели до конца урока. На перемене, не глядя друг на друга, потопали на геометрию. Я уже устала бояться, что Игоря-меня спросят, что я выдам себя, что что-то произойдет. Как будто выключилось что-то, и стало всё равно, как во сне. Но и геометрия прошла спокойно. Варвара Семёновна несколько раз внимательно посмотрела на Игоря-меня, но ничего не сказала.
А шестым уроком было ИЗО. Добрейшая Наталья Абрамовна, которой даже прозвище не смоги придумать, а так и звали — Н.А. — объясняла, как сделать презентацию на компьютере.
Наталья Абрамовна подключила ноутбук к проектору, опустила экран:
— Лера, расскажи, пожалуйста, какие ошибки ты видишь в этой презентации?
Я посмотрела на Игоря-себя с интересом. Я так устала бояться, что даже почувствовала злорадство.
— Очень много текста, — с абсолютно моей интонацией ответил Игорь-я. — Это ведь не реферат, а слайды с подписями. Расцветка неважная — красный шрифт на зелёном фоне не читается. Заголовки ничего не говорят. «Шапки? Шапки?» — это что? Попытка заинтриговать? Неудачная, на мой взгляд.
Наталья Абрамовна удовлетворённо кивала. А Игорь-я продолжал:
— Ссылок на источник информации нет. Фамилию автора я тоже не вижу…
— Отлично, — Н.А. запустила другой файл. — Давайте теперь посмотрим удачную презентацию. Обратите внимание на то, что нам сказала Лера…
Я мельком глянула на экран, но больше смотрела на своё бывшее тело. Похоже, Сельцов вполне в нём освоился. Сидел, откинувшись на спинку стула, чуть улыбался, думая о чём-то приятном. Кажется… Я даже задохнулась от такой догадки.
Кажется, ему понравилось быть мной.