Виноватых нет

Другая семья

— Интересно, на что вы рассчитывали? — поинтересовался папа. — Думали, я не замечу подделки?

— Мы… — начал Игорь-я, но папа резко продолжил:

— От тебя, Лера, я этого не ожидал!

— Так получилось…

— Ладно, пошли на кухню. Вы наверняка хотите есть.

Развернулся и вышел из комнаты. Мы пошли за ним. Я — по привычке слушаться, а Игорь — наверное, машинально. А может, действительно есть захотел. Я бы в своём теле хотела. От переживаний у меня всегда улучшается аппетит.

На входе в кухню я с треском вписалась в шкафчик для посуды. Всегда проходила под ним, а теперь вот… Странно получается, стукнулась голова Сельцова, а больно мне. Хотя шишка у него на лбу вскочила. От этого всего скоро крыша поедет.

Игорь-я присел на табуретку и осторожно оглядывался. А я непослушными руками Сельцова помогала папе — порезала хлеб, расставила тарелки и кружки. Любимую, с корабликом, я оставила себе. Всё равно маскироваться не надо, а Игорь успеет ещё. Дала папе его персональную вилку… и поняла, что это была последняя проверка.

— Слушайте, — задумчиво сказал папа. — А ведь Лерке придётся прикидываться другим человеком в чужой семье.

У меня вдруг пропал аппетит. Жевать стало неприятно, словно во рту вата. Я аккуратно положила вилку на стол.

Только сейчас я поняла, на что надеялась в глубине души. Что папа всё поймет. Ведь у него особенное мышление! А потом сразу что-нибудь придумает. И всё тут же станет хорошо. Или, если не станет, то мне хотя бы не придётся идти к Сельцову домой.

И вот он раскрыл нашу игру. И что? Как будто даже обрадовался. Словно задачу интересную решил. А про меня он, что ли, вообще не думает?

Папа помолчал и добавил:

— Для этого дом надо знать, как свои пять пальцев. Иначе родители Игоря увидят, что с их сыном что-то не так. И что они тогда сделают, как думаете?

Игорь-я буркнул:

— Сначала наорут. Потом к врачу потащат, ясное дело.

— Именно, — кивнул папа. — А дальше — как повезёт.

Я быстро сказала:

— Мы тоже к этому пришли, поэтому и решили скрывать от всех.

— От меня-то зря.

— Не могла же я прийти и сказать: папа, я в чужом теле! — возмутилась я.

— Почему? — улыбнулся папа.

Я не нашла, что ответить. А папа вдруг стал совершенно серьезным.

— Ребята, послушайте меня внимательно. То, что с вами происходит, не может продолжаться долго. Это против законов природы. Поэтому нам нужно продержаться несколько дней. Быть вместе, помогать друг другу, поддерживать. И думать, как вернуть всё на свои места. Самое главное, чтобы вы не оказались запертыми в каких-то больницах, вы понимаете меня?

— Да, — почти одновременно сказали мы.

— Поэтому ешьте и бегите тренироваться к Игорю. Завтра после школы снова будем думать.

— Ты поможешь? — обрадовалась я.

— Когда я тебя бросал?

Как будто мои мысли прочитал! Меня бросило в жар. Я снова не знала, что ответить.

Игорь-я вдруг сказал:

— Представляю, что завтра будет в школе…

— Ты-то как раз можешь не ходить, — махнул рукой папа. — Я напишу потом записку, да и всё.

— Ага, девчонка пойдёт, а я отсиживаться буду!

— Девчонка теперь ты, — не удержалась я.

— Только внешне!

Папа постучал ладонью по столу:

— Тихо, тихо. Вам теперь нельзя сориться.

— Поняли уже, — вздохнула я.

Мы быстро доели и помчались домой к Игорю.

Вернее, хотели помчатся. Но по дороге выяснилось, что нам заново надо учиться ходить.

— Шире шаг! Не виляй бёдрами, не так поймут, — инструктировал на ходу Игорь-я. — Не ставь ноги по одной линии.

— А ты не сутулься. Раскачиваешься, как пьяный матрос!

— Потому что у тебя центр тяжести в… непонятно где!

Надо же! Центр тяжести его, видите ли, не устраивает! Я даже не смогла сразу придумать подходящий ответ. А Игорь-я вдруг сказал:

— Вот теперь хорошо.

Я прислушалась к себе, попыталась понять, что изменилось, и тут же споткнулась на ровном месте. И поняла!

— Слушай, вся фишка в том, чтобы довериться телу! У него есть своя память. Попробуй.

— Как?

— Расскажи мне что-нибудь. Про родителей, например. Они тебя кто? И не думай о том, как идёшь. Совсем не думай.

— Мои родители… — Игорь-я отвернулся. — Они просто люди. А вот твой папа в натуре чумовой.

— Обычный, — пожала я плечами и снова почувствовала, каким непривычно резким получилось это простое движение.

— Для тебя обычный, — буркнул Игорь-я. — Ладно, давай, топай. Скоро придём уже.

Я думала, мы всё-таки поссоримся по дороге. Но нет, Игорь-я вовремя сруливал с наездного тона. Перед дверью в свою квартиру он отдал мне ключи.

— Этот — от верхнего замка, этот, плоский, от нижнего. Два оборота.

Я легко справилась с дверью и вошла. Остановилась на пороге.

— Башмаки — под вешалку. Не сюда. Не так, — Игорь-я развернул туфли носками к себе.

— Так же неудобно!

— Ты запоминать будешь или спорить? Я с детского сада так ботинки ставлю!

— Не кричи.

— Я и так дураком себя чувствую, а тут ещё твои комментарии!

— Дураком? Почему?

— А разве непонятно? Я учу девчонку изображать меня у себя дома!

— Да? — Я начала злиться. — А когда учился изображать меня, нормально было?

— Ещё хуже.

— Ну и теперь-то что истерики устраивать? Я, как ты верно заметил, девчонка, а держусь лучше тебя.

— Это потом, что ты в моём теле, — мрачно ответил Игорь-я. — У меня нервы крепкие. А на твоём месте всё время реветь хочется.

— Ну так пореви.

— Нет времени на глупости. Скоро предки с работы придут, а ты здесь, как астронавт на Марсе. Слушай и запоминай…

Замок на входной двери неприятно клацнул. Я вздрогнула. Никогда в жизни не боялась взрослых, а тут чуть сердце не выпрыгнуло.

Дверь хлопнула. Женский голос, то ли сердитый, то ли усталый, позвал из прихожей:

— Гера, ты дома?

У меня в животе что-то ухнуло. Всё, засыпалась! Кого она зовет?

Мозги заработали, как на олимпиаде по математике. Папа — Виктор Павлович. Мама — Елена Анатольевна. Я — Игорь. Больше в квартире никто не живёт. Домашних животных нет…

— Гера!

Меня затрясло, как во время гриппа. Отозваться? А если она зовёт не сына? А кого тогда? Может быть, Гера — это домашнее имя Игоря? Что делать? В конце концов, хуже не будет…

— Я дома, — громко сказала я.

— Сумки возьми, — раздраженно приказала мама Игоря. — Долго я буду стоять?

Уф. Всего-то.

Я вышла из комнаты и поняла, что не спросила у товарища по несчастью, как он здоровается с родителями. Если бы это была моя мама, я бы её поцеловала. А что делать сейчас?

К счастью, эту проблему решила сама Елена Анатольевна. Она сунула мне сумки и отвернулась, чтобы снять сапоги. Я быстро потащила сумки на кухню.

— Пельмени в морозилку положи, — скомандовала мама Игоря. — А остальное я сама разберу.

Магазинных пельменей я не видела лет пять, но пачка бросилась в глаза сразу, она лежала сверху. Я сунула её в морозилку, прислонила сумки к табуретке и прошмыгнула в комнату. В след мне раздалось:

— Уроки выучил?

— Да.

— Как в школе?

— Нормально.

Больше она ничего не спросила.

Правду Игорь говорил!

Я почувствовала себя свободнее. Как будто сдала экзамен, и дальше будет легче. В конце концов, какому нормальному человеку придёт в голову, что в теле их сына — чужая девочка?

Хмыкнув, я села за стол, открыла учебники. Через силу прочла главу по физике, полистала английский. Хотела написать упражнение по русскому, но спохватилась: почерк! Надо сперва проверить, получится ли у меня писать за Игоря. Так, где у нас листочки для черновика… Верхний ящик стола. У Игоря допотопный письменный стол, а не компьютерный, как у меня. Старенький комп со смешным маленьким системником стоит на углу этого деревянного монстра, как неродной. Экран хоть и жидкокристаллический, но тоже маленький и старый. А клавиатура грязная, как будто по ней в ботинках топтались. Как ему не противно на такие кнопки нажимать? Надо потом обязательно почистить…

Я достала листочек в клетку и написала: «У попа была собака, он её любил». Я всегда эту фразу набираю, когда надо новую клавиатуру попробовать.

Каракули. Не мои и не Сельцова — его тетрадей у меня полная сумка, есть с чем сравнить. Тогда я решила думать о чем-то другом и дать руке писать самой. Получилось лучше. Ладно, попробуем ещё… Вот только стол у Игоря стоит по-дурацки, у окна. Сидеть приходится спиной к двери. Ужасно неуютно.

Я встала и тихонько прикрыла дверь. Стало немного лучше. Но сердце всё равно тюкало неровно. Спектакль только начался, сыграли пролог. Сейчас придёт отец Сельцова, и начнется первый акт — семейный ужин. Только бы не провалить…

Дверь у меня за спиной распахнулась, ударившись о стену. Я выронила ручку.

— Гера, зачем ты закрыл дверь?

— Я… Э-э-э…

— Сколько раз я тебе говорила — не смей закрываться в своей комнате!

— Хорошо, не буду, — торопливо ответила я. — Извини.

Почему-то вместо того, чтобы успокоиться, мама Сельцова рассердилась ещё больше.

— Что ты мне бросаешь свои извинения, как собаке кость? — взвизгнула она. — Вы с отцом меня только за домработницу держите! Ноль внимания, фунт презрения!

Я промолчала, не зная, что ответить. Елена Анатольевна подождала ещё немного, но больше ничего от меня не услышала, резко развернулась и вышла. Загремела на кухне посудой.

Только тогда я заметила, что кулаки Игоря сжались сами собой.

Вот, значит, как? Когда мне страшно, Игорь готов драться. Когда я хочу заплакать, он вздёргивает голову и отворачивается.

Значит, ему не всё равно? Он не стоит, безучастный, когда его ругают, а готов броситься в драку? Я-то думала, что он отмороженный, а он еле сдерживается! В таком случае, неудивительно, что он отдубасил двух пацанов, когда они его достали. Надо всё-таки спросить, что там получилось с Корнеевым и Сильченковым. Они, конечно, придурки, но ничего так, в рамочках. Что же там произошло?

Я размышляла, а рука сама собой писала упражнение по русскому. Я не успела закончить — пришел отец Сельцова, и мы пошли ужинать. Елена Анатольевна позвала к столу таким тоном, что сказать: «Щас, я только строчку допишу» язык не повернулся. Я боялась, что за столом придётся разговаривать, но зря. Отец включил телевизор, и мы ужинали под экономические новости. Курсы валют, что-то про акции, какие-то ценные бумаги… Я жевала макароны с котлетой и радовалась, что взрослые заняты своими делами. Котлета оказалась невкусной, кетчуп — острым, макароны — слишком твёрдыми, но я ела, опасаясь привлекать к себе внимание. В конце концов, Игорь ест такое каждый день и ничего, жив. И я переживу. И пережую…

Между делом я разглядывала родителей Игоря. От них возникало ощущение неухоженности. Елена Анатольевна невысокая, рыхлая, с пористой кожей и тёмными кругами под глазами. Моя мама подтянутая и стройная, нас часто за подружек принимают. И папа Сельцова на моего не похож: высокий, тучный, сутулый. Очки и лысина старят его лет на десять, хотя он моему папе ровесник. А главное — у Сельцовых такие недовольно-брезгливые лица, как будто они не дома ужинают, а едят на улице собачью похлёбку.

Как я буду говорить им «ты»? И, самое главное, называть «мама» и «папа»?

Виктор Павлович вдруг бросил на меня быстрый взгляд и спросил:

— В школе не требуют постричься?

Я чуть не подавилась.

После ухода Игоря я долго стояла перед зеркалом, пытаясь убрать с лица мешающие волосы. И не получилось. Как ни причёсывай — всё равно на глаза падают. Тогда я взяла ножницы и обрезала их. Теперь они опускались ниже бровей, но обзор не закрывали. Хорошо так получилось, пушистенько. Родители, которые видят своего сына каждый день, должны эту перемену заметить. Так как же понимать вопрос?

Я осторожно ответила:

— У нас только экстремальные причёски запрещены.

— А у тебя не экстремальная? — усмехнулся отец. — В мои годы с таким веником на голове в школу не пускали.

Невероятно! Он действительно не заметил изменений! И пусть у нас взгляды на причёску Игоря совпали, это почему-то не делало нас ближе.

— Я могу сходить в парикмахерскую, — осторожно предложила я.

— Ага, и денег тебе дай, — неприятно усмехнулся Виктор Петрович. — Я для вас с матерью денежный станок.

— Завтра помою голову и причешусь, — пообещала я. — И не будет веника. Будет красиво.

— Смотри-ка, о красоте задумался, — хмыкнул отец Игоря. — Девчонкам, небось, понравится хочешь?

Я уткнулась в тарелку. Как с ними разговаривать? Вспомнилась фраза из какого-то боевика: «Всё, что вы скажете, будет использовано против вас». Судя по всему, здесь так же.

Мы доели в молчании — за всех говорил телевизор — и я ушла в комнату Игоря. Прошлась от стены к стене, остановилась у окна — мутного, как будто его не мыли лет десять. Правда, смотреть всё равно некуда. Дождик моросит и моросит, хотя давно уже вымочил стену дома напротив. И так же уныло на душе.

На кухне негромко ссорились родители Игоря. Наверное, они думают, что через бормотание телевизора их не слышно. До меня долетали отдельные слова: «обещал…», «ты сама…», «надоело горбатиться…». Слушать это было противно. Но даже дверь закрыть нельзя. А потом я услышала такое, что сердце ухнуло в живот.

— Как же ты меня задолбала, — с ненавистью сказал Виктор Павлович.

— Ты сам меня задолбал. Вещички собрать?

Хлопнула дверь кухни, в ней лязгнуло стекло. Телевизор забубнил громче, а родители Сельцова — тише.

Я вытащила из кармана мобильник, тяжелую пацанячью «раскладушку», и быстро набрала номер.

— Да, — ответил мой голос.

— Твои родители… Они, кажется, ссорятся.

— Не обращай внимания. Они каждый день так.

— Каждый день?!

— Тихо. А то придут тебя воспитывать.

— Ясно. Ты как?

— Нормально.

— Уроки учил?

— Не смог. В голову ничего не лезет.

— Завтра двоек нахватаешь.

— Плевать.

— Тебе плевать, — разозлилась я. — А «пары» мне поставят!

— Не поставит, — неприятно засмеялся Игорь-я. Вот бывает же так — голос мой, а смех чужой. — Расслабься. Два-три дня мы продержимся, стопудово.

— С чего ты взял? У нас учителя справедливые. Что заработаешь, то и получишь.

— Знаешь, как называется птичка, которая сидит на иве? — вдруг спросил Игорь-я.

— Нет…

— На-ив-няк. Так вот это ты.

— Почему?

— Сама поймёшь. Ладно, пока. Предки наверняка уже локаторы насторожили. Щас примчатся.

Он отключился. Я сунула мобильник в карман и снова повернулась к окну. В комнату заглянула мама Игоря.

— С кем ты разговаривал?

— С одноклас… — я хотела сказать «с одноклассницей», но вспомнила выступление отца Сельцова про девочек и закончила: — …сником.

Елену Анатольевну это не успокоило.

— Имей в виду, я не собираюсь оплачивать твои телефонные разговоры!

— Я всего минутку…

— Знаю я твою минутку! Денег на телефон не проси!

Я хотела сказать: «Хорошо», но спохватилась. Кто их знает, этих родителей. Нервные какие-то, слова им не скажи.

А мама Сельцова только и ждала, когда я замолчу. Словно хотела оставить за собой последнее слово. Не дождавшись ответа, она ушла в спальню. Отец остался на кухне смотреть телевизор. И, хотя от родителей Сельцова меня отделяло всего несколько шагов, мне казалось, что мы с ними на разных планетах. Скорее бы папа придумал что-нибудь. Я хочу домой.

Хорошо сейчас Игорю. У нас не надо прикидываться, не надо сдерживаться и, самое главное — там не опасно. Здесь я как под прицелом. Шаг вправо, шаг влево — расстрел. А с моим папой они сейчас, сто процентов, разговаривают о чем-то интересном.

Я села на кровать и, то и дело бросая быстрые взгляды в дверной проём, открыла телефон. Как хорошо, что старая «раскладушка» Сельцова поддерживает «аську». Загрузила её и тут же увидела сообщение от Машки: «Привет, ты где?».

Я быстро набрала: «я с телефона, комп висит». Машка прислала смайлик «ок» и добавила: «я тоже с телефона».

«Было бы странно лежать в больнице с компом».

Машка ответила: «Не поверишь, здесь многие так».

«У вас продвинутая больница», — написала я. Услышала шаги и захлопнула мобильник. Мама Игоря прошла мимо, на ходу заглянув ко мне. Ничего не сказала и скрылась в ванной. Зашумела льющаяся вода. Я развернула мобильник и прочла Машкин ответ: «Ага. Я спать. Что-то слабость». «Ок», — ответила я послала смайлик с розой. Машка ответила смайликом поцелуями и отключилась. И тут же пришло сообщение от отца: «Как ты?».

«Ужасно», — честно написала я. И тут же пришло: «Трудно?»

«Не то слово». Мне захотелось плакать, но глаза Игоря остались сухими.

«Всё по-другому?»

«Да. Они странные. А вы что делаете?».

«Игорь читает. Говорит, никогда столько книг не видел».

«Это не только он говорит», — ответила я и поняла, что оказалось самым удивительным в квартире Сельцовых: здесь нет книг. Совсем. Только учебники и телефонный справочник.

«Да уж. Ты там держись», — написал папа.

«Я стараюсь. Главное, ты придумай что-нибудь. Я здесь умру».

«Завтра после школы приходи, будем думать».

«Ок. А пока я спать, здесь нельзя долго в аське сидеть».

«Целую тебя».

«До завтра».