Владыка морей ч.1

Глава 20

Январь 639 года. Братислава.

— Девочка моя! — Людмила со слезами на глазах обнимала незаметно повзрослевшую дочь.

Умила не унаследовала и доли красоты своей матери, напротив, она была весьма заурядна. Округлое лицо, вздернутый носик и пухлые щечки с хорошенькими ямочками. Пройдешь мимо, и не заметишь. Девушка была тиха и скромна, предпочитая книги общению со сверстницами. Ей претили обычные женские разговоры, на которые были горазды боярские дочери, дуреющие от безделья. Умилу не прельщала пустая болтовня, рассказы о кровавом дожде в Бургундии или об очередном теленке, родившемся с двумя головами, что, по мнению братиславских кумушек, означало не то великую сушь, не то жуткое наводнение. Это зависело от того, кто именно разносил по городу очередную сплетню, жена Лотара Эльфрида или ее подруга Агриппина. При всем при этом княжна была весьма умна и начитана, не отставая в этом от братца Берислава, который один только и мог составить ей компанию. Она жила бы так вечно, если бы не два обстоятельства.

Во-первых, любимый брат теперь служил в сотне, понемногу превращаясь из набитого всяким ученым вздором задохлика в жилистого, и не по годам рассудительного мальчишку. А во-вторых, ей только что стукнуло пятнадцать, а это значит, что она стала законной супругой короля баварского Теодона первого, который был лишь немного младше ее собственной мамы. Впрочем, это было неважно, потому что его величество и сам не сразу сказал бы, сколько ему лет. Ему это было без надобности. Он и читать-то не умел, зато очень лихо бился в тяжелом доспехе, подаренном любимым тестем. Шайки, которые постоянно лезли то из Австразии, то из Алеманнии, то из альпийских герцогств не оставляли времени на праздность. Теодон воевал почти каждый год, а иногда и не по разу. Менялось лишь место, куда он вел свою дружину.

— Я уже должна уехать, матушка? — Умила прижалась к плачущей матери и заревела сама.

У нее кошки скребли на душе. Своего будущего мужа она видела раза четыре, и никаких особенных чувств он у нее не вызвал. Еще один воин из германцев, каких много в западных землях княжества. Огромный, словно медведь, рыжебородый мужлан, кругозор которого не выходил за пределы войны, охоты и объезда собственных земель. Ах да! Все эти его увлечения в обязательном порядке сопровождались застольями, которые его величество весьма любил, вливая в себя на пиру чуть ли не ведро стоялого меда.Тем не менее, он был широк душой, справедлив и не мелочен, за что подданные его искренне уважали. На этом его достоинства заканчивались, а потому в делах королевства Баварского творился полнейший бардак.

— Да, доченька! — смотрела на нее сквозь слезы Людмила. — Надо ехать. Ты уже совсем взрослая. Моя девочка станет королевой, подумать только!

— Ты будешь мне писать? — Берислав, который бесшумно подошел сзади, обнял их обеих.

Его отпустили из сотни на день, проститься с сестрой. И для него это было настоящее горе. Никто не понимал его лучше, чем Умила, даже мама. Хотя… От мамы Берислав постепенно отдалялся. Он взрослел, а она была все той же ревностной поклонницей языческой Богини. Берислав считал это очень глупым, только маме не говорил ничего, осторожно обходя эту тему в разговорах. Этот культ давно трещал по швам, судорожно цепляясь за жизнь в лесных весях. Он проявлялся уже больше в привычках и суевериях, ведь христианство, неуклонно наступавшее в городах, превратило язычество в религию деревенщины. Это понемногу становилось немодным. И лишь князь мог позволить себе быть выше этого. Он категорически плевал на чужое мнение и не крестился из каких-то своих, никому не понятных соображений. Самослав открыто почитал святого Георгия-змееборца, который потеснил воинского бога Яровита и уже почти слился с ним. Потому-то он был своим и для язычников, и для христиан, не отдавая предпочтения никому.

— Я тебе каждый месяц писать буду, братик! — горячо поклялась Умила, глотая слезы. — Честно-честно! С каждым гонцом письмо буду слать. Только вот обустроюсь там…

— Где моя молодая жена? — рев короля Теодона был слышен даже на втором этаже, где жила Людмила. — Я как эта… Как ее… Ну тесть же по пьяному делу рассказывал! Забыл, в такую ее мать! Как Пенелопа, вот! Та тоже двадцать лет ждала! Когда уже свадебный пир? У меня тоже скоро уже все лопнет, как у той Пенелопы! Гы-гы-гы!

— Соберись! — шепнула княгиня дочери, бережно вытирая мелкие жемчужины слез. — Помни, чему я тебя учила. Не показывай своих чувств, берегись людей, пока не узнаешь их по-настоящему. Будь своему мужу надежной опорой. Не опозорь своего отца.

— Не опозорю, матушка, — кивнула головой Умила, которой ради такого события уложили волосы в прихотливую прическу. — Я знаю свой долг и исполню его.

— Я защищу тебя от всех!- обнял ее Берислав. — Если он будет тебя обижать, я его убью. Так ему и скажи!

— Ты? — расхохоталась княжна. — Да ты у нас и мухи не обидишь!

— За тебя обижу, — насупился Берислав. — У меня по стрельбе отличные отметки, между прочим. А по алхимии еще лучше! Отравлю его и делу конец.

— Разошелся, воин! — Людмила любовно потрепала сына по непослушным вихрам. — Как там наш малыш? Я на следующей неделе собиралась навестить его.

— Вот насчет кого ты можешь не беспокоиться, матушка, — поднял на нее удивленный взгляд Берислав, — так это насчет братца Кия. Он отлично устроился, и ему там лучше всех, поверь.

Несколько месяцев назад. Братислава.

— Вот тут первая рота живет, парень, — сказал взводный, который принял очередного сопляка, привезенного откуда-то из аварского кочевья.

Странный был этот мальчишка. По повадкам — чистый степняк, провонявший конским потом, но к сортиру приучен, телом чист, а лицом до того хорош, что залюбуешься. Не иначе, сын какого-то мелкого хана от любимой наложницы, привезенной из северных земель. Впрочем, тут лишних вопросов не задавали. Если в сотню попал, то жизнь свою с чистого листа начинаешь. Можешь любым именем назваться, никто тебе и слова поперек не скажет. Ты для прошлой жизни все равно, что покойник. И для рода своего изгой, коли в воины пошел.

Полумрак казармы заставил Кия замереть на пороге. В роте полторы сотни мальчишек, во взводе — тридцать. Так ему говорили. Живут по взводам, спят на широкой лежанке вповалку, укрываясь колючим одеялом из овечьей шерсти. Не дворец, конечно, но после кочевья вполне сносно. Все это Кий понял сразу же, как только сделал тут пару вздохов, втянув в себя запахи пота и прелых портянок.

— Кто таков? Из каких будешь? — вперед вышел крупный мальчишка с хозяйским взглядом. Остальные смотрели на них с любопытством, ожидая, чем закончится обязательный для всех новичков ритуал.

— Зовут Юрук, — княжич назвался именем побратима. — А ты что за хрен с горы, чтобы я тебе докладывался?

— Я Бобер, — степенно ответил мальчишка. — Ты новенький, значит тебе сегодня казарму вне очереди мести! Тут такие правила.

— Правила? — зло посмотрел на него Кий снизу вверх. — А у меня свои правила, понял? Знаешь, какие? Того, кто мне предлагает казарму мести, я на первый раз в кровь бью, а на второй ему метлу в задницу засовываю. Понял?

— Драка! Драка! Новенький с Бобром драться будет! Зови пацанов из второго! Они просили позвать, если драка будет! — покатились по рядам веселые крики.

— Ты сам напросился, — разозлился Бобер и широко размахнулся.

— Хха! — Кий пробил ему в солнышко, а потом добавил в лицо двойкой. — Я тебя научу, мерин сиволапый, как надо чистоту в помещении блюсти!

— Давай, Бобер! Давай! Наваляй ему!

Противник оказался крепким. Он не зря был заводилой здесь. Силушкой его лесные боги не обидели, и удары Кия, хоть и достигли цели, но особого урона не нанесли. Бобер был на редкость силен. Он спокойно отбивался от наскоков юркого и быстрого противника, то и дело награждая его сильным ударом, от которого у княжича звенело в ушах. Но Кий, пропустив удар, опять лез на противника, оскалив в ярости зубы. Он снова и снова шел на врага, стервенея от нарастающей злости. Под конец, когда резкий удар сбил его с ног, княжич встал и схватил табурет. Он поднял его над головой и с хрустом разбил об утоптанный до каменного состояния пол. Кий пошел на Бобра, зажав в кулаке острый обломок деревяшки, а на лице его застыла шальная улыбка, до того жуткая, что противник поднял перед собой руки, прекращая драку. Остальные мальчишки встали между ними, бросившись разнимать драчунов.

— Эй! Не по правилам! — орали они. — Брось быстро!

— Ну что? — прошипел Кий. — Моя очередь казарму мести? Или ты попутал чего, деревенщина немытая?

Он подошел к лежанке и сдвинул в сторону чужие вещи.

— Я тут лягу. Кому не нравится, может мне в лицо это сказать. Я еще раз объясню.

— Ну, вот так наш Кий на учебу и явился, матушка, — закончил свой рассказ Берислав. — Он у нас на всю сотню самый свирепый отморозок, хоть и мелкий еще. Наставники говорят, что такого звереныша к нам далеко не каждый год заносит. На него ведь даже бродячие собаки брехать боятся. Как видят его, так сразу с дороги уходят.

— Собаки-то еще почему? — изумилась Людмила, которая никак не могла смириться с тем, что про ее ненаглядного сыночка рассказывают какие-то страсти.

— Да он вожака стаи убил, — поморщился Берислав. — Тот на него зарычал, а Кий в него нож метнул. А потом сказал, что любого зарежет, кто на него зубы оскалит. Хоть собаку, хоть человека. Его и старшие мальчишки побаиваются. Говорят, что он на всю голову тронутый, совсем как берсерк нурманский.

— Глупости это все, — поджала губы Людмила. — Не такой он. Наговаривают на него.

— Славный вырастет воин, — усмехнулся в густую рыжую бороду Теодон, который с интересом прослушал весь рассказ от начала до конца. — Добрая у вас порода, дорогая теща! Надеюсь, и ты мне, Умила, таких сыновей родишь.

— Конечно, мой любимый муж, — с непроницаемым лицом ответила девушка. — Я исполню свой долг. Ты можешь не волноваться об этом.

В то же самое время. 19 января 639 года. Аббатство Сен-Дени. Недалеко от Парижа. Нейстрия.

Она истово молилась, жадным взглядом впившись в изображение святого Дионисия, который взирал на нее с грустной понимающей улыбкой. Здесь, прямо в шаге от нее, лежали его мощи, обретенные совсем недавно. Королевская казна оплатила реликварий, искусно сделанный из чистого серебра, куда и положили часть его нетленного тела. Она уже в сотый раз покрыла поцелуями потемневшее серебро святыни и облила его слезами, но все было напрасно. Ее муж умирал. Здоровяк, которому лишь недавно минул тридцать один год, тяжело заболел. Проклятая дизентерия! Она косила и знать, и простолюдинов. Господь милосердный обрушил на Галлию множество напастей. От чего только не умирали короли франков! И от чумы, и оспы, и от ножа убийц, и от яда в кубке вина. Бывало всякое. Кое-кто даже от старости умудрился помереть, как оба Хлотаря. Лекари, наслушавшись бредней из варварской Братиславы, стали говорить, что эта болезнь происходит от дурной воды и грязи, да только ложь это всё! Ложь и грех великий! Потому как все болезни даны нам господом как испытание и наказание за жизнь неправедную. Так святые отцы говорят! А был ли ее муж святым, несмотря на то, что украсил церкви, жаловал монастырям виллы казненных нобилей и щедро раздавал милостыню? Нет, конечно. Он был грешник, наполовину язычник, живший в блуде с множеством женщин. И это погубило его. И ее тоже погубит, если она допустит ошибку. И ее маленького сына тоже. Она кожей чувствует жадные взгляды, что бросают на земли Нейстрии алчные австразийские лейды. И бургундцы… И бретонцы… И аквитанцы… И фризы… И даны… И норвежцы… И мелкие короли-разбойники из Британии. Господи боже! Да как же ей выстоять в этом мире одной?

— Королева! — майордом Эга почтительно встал с ней рядом. — Его величество зовет вас и сына. Проститься хочет. Он уже последнее причастие принял.

Нантильда встала с колен и вытерла злые слезы. Она теперь совсем одна в этом мире. Разве что Эга поможет ей. Он хороший человек.

Комнатка в церкви была слишком тесна, чтобы вместить всех желающих проститься с королем. Духота от свечей, пота умирающего и дыхания набившихся сюда герцогов была просто неимоверной, но Нантильда мужественно терпела, встав на колени перед умирающим мужем. Пятилетний Хлодвиг держался рядом. Он не слишком понимал, что происходит, но горе матери передалось и ему. Мальчишка стоял у постели отца, а по щеке его проложила себе дорогу одинокая слезинка.

— Королем Нейстрии Хлодвига благословляю, — слабым голосом сказал исхудавший Дагоберт. — Сигиберту Австразия останется. Пусть мои дети в мире живут, почитают святых отцов и церкви, как я почитал. Казну на троих поделите. Между детьми и королевой Нантильдой… Поровну… Тебе Эга, я Нейстрию поручаю. Береги моего сына…

Король затих и закрыл глаза. Главное было сказано, и знать потянулась на выход, оживленно обсуждая увиденное. Не каждый день на твоих глазах король франков богу душу отдает. И ведь чего удумал! Прямо в церкви преставился! Не иначе, чтобы сразу на небо попасть! Так тут думали все, прикидывая, как бы половчее обтяпать нечто подобное перед смертью. Каждый из герцогов имел свою церковь, куда ляжет после смерти. Тут, во Франкии, щедрых жертвователей хоронили прямо в храмах, накрыв могилу плитами пола. Все считали, что так грешная душа гарантированно спасется.

Все закончилось, и она поехала на виллу Клиппиакум, любимую виллу обоих последних королей. До нее было совсем недалеко, а тряский возок ехал теперь мягко и спокойно, потому что его по словенскому обычаю поставили на широкие полозья. Хлодвиг прижимался к ней, а она прокручивала в голове все, что должна будет проделать в самое ближайшее время.

Перво-наперво, всех баб покойного мужа — вон! Некоторых она даже острижет на прощание. И все подарки отберет! Голые из дворца уйдут, лярвы болотные! Нантильда блаженно улыбнулась, представляя себе миг торжества. Сколько лет она мечтала об этом! И не сосчитать.

Во-вторых! А вот что во-вторых? А во-вторых нужно сохранить власть до тех пор, пока Хлодвигу не исполнится пятнадцать. Эга кое-как удержит в руках буйную нейстрийскую знать. Тут народ поспокойнее, чем в Австразии, на славянском пограничье, где королевские лейды не вылезают из походов, но тоже совсем не подарок. То с фризами режутся, то с бретонами, то с шайками данов, ютов и саксов, которые каждую весну и лето налетают на своих лодках. Да, вот что главное, а не какое-то бабье, над которым она еще успеет вволю поглумиться. С такими мыслями Нантильда вошла во дворец, небрежно бросив на руки подбежавшей служанке заснеженный плащ.

— Ждут вас, госпожа, — пугливо сказала служанка. — Человек там от короля Само. Он в малой гостиной сидит. Дворцовый граф его прогнать не посмел, забоялся. — Она перешла на шепот. — До того страшен, королева, я аж надселась вся. Вроде собой пригож, и говорит ласково… А как в глаза глянешь, так там бездна адова.

— Я знаю, кто это, — сжала зубы Нантильда. — Это один из цепных псов словенского короля. Он не причинит мне зла, иначе не пришел бы открыто. Принеси ему вина и скажи, что я скоро буду.

Она вошла в собственную гостиную не сразу, а лишь тогда, когда ее сердце перестало скакать в груди заполошным зайцем. Она отдышалась и вошла, полная достоинства и спокойной уверенности, как и подобает повелительнице сотен тысяч людей. Она села напротив, а посланник князя встал и склонился в вежливом поклоне. Это было хорошим знаком.

— Мой государь шлет вам свои соболезнования, королева, — сказал Вацлав. — Он скорбит вместе с вами.

— С чего бы это ему скорбеть? — невесело усмехнулась Нантильда. — Мой муж был его врагом. И как ты узнал об этом так быстро?

— Мой государь скорбит, — пояснил посланник, — потому что король Дагоберт был гораздо лучшим правителем, чем многие до него. И, к сожалению для франков, он куда лучше, чем те, кто придет ему на смену. А узнал я так быстро, потому что был по делам в Бретонском королевстве. Туда прискакал гонец с вестью, что король тяжело заболел. Все просто.

— Что ты хотел мне сказать? — Нантильда до боли в пальцах сжала резные подлокотники кресла.

— Я хотел передать тебе следующее, королева Нантильда, — ледяным взглядом посмотрел на нее Вацлав. — И сказанное мной должно остаться между нами навсегда. Мой государь берет под защиту маленького короля Хлодвига. Он не позволит свергнуть его или убить. Также в ближайшие годы вам не стоит ждать нападения от Бургундии и Аквитании. И король бретонов тоже дал свое согласие на десятилетнее перемирие. Это то, что обещает тебе мой государь. С залетными шайками разберетесь сами, но большой войны Словения не допустит. Расти своего сына и обустраивай Нейстрию. Она должна достаться твоим внукам и правнукам. Слушай своих советников Эгу, Элигия и епископа Дезидерия. Они порядочные люди и будут верно служить своей стране.

— Что? — изумилась Нантильда. Она ожидала услышать все, что угодно, но только не это. — Но почему?

— Тебе не нужно этого знать, — твердо ответил Вацлав. — Достаточно и того, что такова воля моего государя. Не делай глупостей, королева, и встретишь смерть в собственной постели. Ты поняла меня?

— Я поняла, — коротко кивнула Нантильда, которая была не в силах оторваться от равнодушных, словно оловянные пуговицы, глаз княжеского карателя. — Я буду покорна воле его светлости.

— Я рад, что мы с тобой смогли договориться, — одобрительно кивнул Вацлав и встал с кресла. — Тогда на прощание вот тебе еще одно послание от моего государя. Это его подарок за твою понятливость. Береги своего сына, насколько тебе хватит сил и отпущенного богами времени. Сделай так, чтобы в его жизни было мало вина. Иначе оно заменит ему саму жизнь, и он умрет молодым, став худшим из королей Меровингов.

— Господи! Господи! Спасибо тебе! — после ухода этого жуткого человека Нантильда упала на колени перед распятием на стене и снова залилась слезами. Но на этот раз от радости. Неужели с ее души упал этот камень? Неужели ей теперь не нужно бесконечно интриговать и тратить все свои невеликие деньги на подкуп обнаглевших слуг? Неужели…

— Я даже этих шлюх стричь не буду! — лихорадочно шептала она, глядя на своего бога, сурово взиравшего на нее с креста. — И подарки у них не заберу. Замуж их выдам даже! Пусть благословляют мою доброту! Я богато одарю церкви! Спасибо тебе, милосердный господи! Ты послал свое знамение, и я с благодарностью приму твою волю.

Она постояла так еще немного, а потом на ее лице появилась глубокая задумчивость.

— Он знает судьбу моего сына? Он приехал от короля бретонов, уже договорившись с ним о перемирии? Так ведь король был еще жив! Милосердный господи! Кого ты послал мне в помощь? Неужто само исчадие ада? Так я и на это согласна! Только сохрани моего Хлодвига, молю тебя!