Воровка

Глава 54

Эссейл сидел в комнате отдыха учебного центра, размышляя о своих дурных поступках и мыслях. Он начал с самого детства, когда воровал у своих кузенов сладости, приготовленные для них слугами… и продолжал ровно до того момента, когда убил ту женщину, Наашу, что удерживала Маркуса в своем подвале как раба крови.

А, да, еще он сжег ее дом. С помощью Зейдиста.

Этот Брат, сам бывший раб крови, имел вескую причину участвовать в акте уничтожения, хотя именно Эссейл убил женщину, когда та сидела на своем стуле перед зеркалом, готовая к тому, чтобы ее ублажали.

После того, как разгорелся огонь, Эссейл решил остаться в том пламени. В то время Марисоль ушла из его жизни, и самосожжение, казалось, удачно избавит его от боли и тоски по ней. Однако Брат придерживался иного мнения — он вытащил его из огня.

И вот он снова здесь, подумал Эссейл, рассматривая автомат с Колой. Снова в тоске по Марисоль, словно его любимая умерла, хотя в действительности она была жива и пребывала в добром здравии.

Подавшись вперед, он обхватил голову руками. Прошло два часа с тех пор, как он рассказал ей все, с тех пор как она убежала от него, с тех пор как истина, которой он не хотел делиться, разбила их отношения, как молоток — стекло…

Когда дверь открылась, он выпрямился весь во внимании, чувствуя что-то вроде теплого луча надежды, от которого слегка подтаял ледяной ком в груди.

— А, это ты, Вишес, — пробормотал он, и снова откинулся на спинку стула.

— Ты, я смотрю, полон оптимизма, прямо, как и я. — Брат достал самокрутку, подкурил ее и схватил со стола пепельницу. — Слушай, Джейн рассказала мне, что происходит между тобой и твоей женщиной.

— Я не хочу об этом говорить.

— Отлично, потому что я здесь совсем по другой причине.

Когда Ви уселся в соседнее кресло, закинув лодыжку на колено, Эссейл понял, что появилась еще одна причина, почему он решил признаться, а не просто стереть у Марисоль воспоминания о нем. Внутри, укоренившись в том же месте, где выросла его любовь к Марисоль, теплился предательский оптимизм, что она каким-то образом поймет и примет его. Что она будет выше шока, страха и отвращения и увидит в нем не только его вид, а того, кто любит ее всей своей душой.

Наверное, он не так хорошо ее знал.

— Значит так, у нас проблема, — сказал Брат, положив пепельницу на колени и постукивая по самокрутке.

Не говори со мной о проблемах, сукин ты сын, когда мое сердце истекает кровью, подумал Эссейл.

— Да? — проговорил он.

— Наш вид столкнулся с новой угрозой, и мне нужны пули с полым наконечником.

— Я полагаю, они продаются в любом оружейном магазине.

— Мне нужно их на сумму четверть миллиона долларов.

Эссейл моргнул:

— Что, прости?

— Ты слышал меня. — Ви вздохнул. — Партия такого размера? Человеческие власти сразу наделают в штаны. Поэтому я хочу, чтобы ты посодействовал в этом, ты же закупаешься оружием для себя…

— Боюсь, я отошел от дел, — Эссейл махнул рукой. — Ушел в отставку.

— Тогда вернись обратно.

Эссейл наклонился вперед и потер шею, которая снова начала болеть.

— Прости, но насколько я уважаю Братство Черного Кинжала, настолько же я уверен, что меня не призывали в ваши ряды. Ни ты, ни Роф не можете приказывать мне сделать что-то…

— Я только что всадил три пули в череп невинного парня, чтобы тот не превратился в монстра после своей смерти. Поэтому будь любезен выключить режим ханжи и помочь нам.

Эссейл нахмурился.

— Омега разработал новое оружие?

— Насколько мы можем судить — да, именно так.

— И пустые наконечники останавливают их?

— Если пули погрузить в фонтан, что в личных покоях моей мамэн, и наполнить святой водой, то да. Или, по крайней мере, они работают лучше, чем обычные пули. Я хочу предложить их гражданскому населению. Фьюри и Избранные согласились помочь мне… и хотя мне ненавистна сама мысль о том, что эти женщины прикоснутся к чему-то, что имеет отношение к войне, если это поспособствует выживанию расы, то я согласен на любое дерьмо.

Эссейл подумал о звонке на одноразовый телефон, который он использовал для теневого бизнеса, и о той женщине, что спрашивала, удовлетворен ли он поставкой. Какое-то время он об этом не задумывался, но очевидно, что после кончины Бенлуи, новый поставщик нашел способ связаться с ним.

— Хорошо, — сказал Эссейл. — Но я бы предпочел, если ты не против, связать тебя напрямую с дистрибьютором. Таким образом, ты получишь желаемое, а я буду держаться подальше от этого дерьма.

Ви затянулся и сказал, выпуская дым:

— Как изменился ты и твои капиталистические нормы.

— Деньги теперь ничего для меня не значат.

Вишес нахмурился, его темные брови нависли над белыми глазами, татуировка на виске сдвинулась.

— Да. Мне знакомо это чувство. Отстой, когда теряешь свою женщину.

— Я сказал, что не желаю это обсуждать.

Брат поднялся на ноги.

— Мне нужно, чтобы ты сделал все, что от тебя требуется, чтобы уладить это дело между мной и твоим поставщиком, но ты должен ускориться. Нападения происходят регулярно.

— Да. Однако для этого мне придется вернуться домой. Телефон, который я использую, находится в особняке.

— Я найду, кто тебя отвезет…

— Собственно, просто отправь кого-нибудь ко мне домой? Скажи моим кузенам, что трубка находится в левом верхнем ящике моего стола.

— Заметано. Спасибо.

Вишес направился к двери, его ботинки тяжело ступали по полу, и в этот момент Эссейл завидовал Брату и его целеустремленности… но так, словно он рассматривал артефакт древней цивилизации, сохранившийся сквозь века.

Анахронизм, пробуждающий лишь любопытство, но совершено неактуальный в настоящее время.

Прежде чем Вишес открыл дверь, Брат посмотрел на него через всю комнату.

— Знаешь, тебе не нужно стирать ее воспоминания. Вы можете оставить как есть, если хочешь. Роф гораздо лояльней к этому… ему положено, учитывая, что его королева — полукровка.

Эссейл подумал о том, чтобы прервать этот бесполезный разговор, но вместо этого пожал плечами.

— Хороший совет, и очень ценный. Проблема в том, что моя женщина пребывает в состоянии панического ужаса от того, кем я являюсь, поэтому, боюсь, такой подход не подойдет мне ни сейчас, ни в ближайшем будущем.

— Хреново.

— Знаешь, ты подобрал самое подходящее для этой ситуации слово.

Когда Вишес вышел, не проявив никакой сердечной эмоции или по-мужски глубокого соболезнования, Эссейл проникся к Брату еще большей симпатией. А что касается новой угрозы для вида? Было время, когда его эта новость могла заинтересовать — как возможность заработать. Сейчас он вписался в это лишь из чувства долга, и то не особо сильного…

Черт, он не знал, почему его это вообще беспокоило. Осознание того, что Омега убивал невинных, не была для него новостью, и он, конечно же, не боялся, что Братство выступит против него, если он нарушит свое слово. В конце концов, этот страх требовал хоть какого-то желания остаться в живых, чем он похвастаться не мог…

Когда дверь снова открылась, он не стал поднимать голову.

— Еще один совет? Или очередная просьба?

— Ни то, ни другое, — сказала Марисоль.

Эссейл вскинул голову:

— Марисоль…

Она нахмурилась, и Эссейл догадался, что она не хочет, чтобы он произносил ее имя. Но вместо того, чтобы установить эту границу, она прокашлялась.

— Мне нужно вернуться в твой дом. Я хочу забрать свои вещи и машину. Но спешка ни к чему. По крайней мере, пока мою бабушку отсюда не выпустят.

Она, такая красивая, стояла в дверях в своей простой зимней одежде: черная флисовая кофта оттеняла ее крашеные светлые волосы, синие джинсы были свободными и удобными, а ее обувь — практичной для этого времени года.

Для него она с равным успехом могла стоять и в бальном платье, увешанная драгоценностями…

Внезапно она перенесла вес с носков на пятки, и обняла себя, словно чувствовала себя неуютно под его взглядом.

— Как пожелаешь, — сказал он, опустив глаза. — В любое время, как ты захочешь, просто дай мне знать… и, если ты не чувствуешь себя комфортно со мной, то, разумеется, можешь поехать в особняк с кем-то другим.

— И не днем, — горько сказала она. — Правда ведь.

Через мгновение он ответил:

— Да, все верно.

***

Знаете, подумала Сола, гораздо легче злиться на мужчину, когда он не выглядит таким поникшим и разбитым.

Эссейл сидел в другом конце комнаты, в совершенно неподходящем для него кресле: все то время, что она знала этого мужчину, его окружала аура богатства. Нет, даже больше, чем просто богатство. Это благополучие-до-самой-смерти, высокомерие и интеллект, которые он носил наряду с одеждой, пошитой на заказ, и Сола подозревала, что набор этих качеств передавался в его семье из поколения в поколение.

Благополучие, которого, например, хотел достичь Рикардо Бенлуи, но так и не сумел.

— Мне пора, — прошептала она.

Но при этом не сдвинулась с места. Вместо того, чтобы немедленно выйти в коридор и… да, она просто стояла там.

Они с Джейн еще немного поговорили, после того как она сообщила о том, что хочет уехать… а потом, то ли чай подействовал, или же сказалась ужасная усталость, Сола откинулась на спинку дивана и проспала в течение полутора часов. Когда она проснулась, Джейн что-то набирала в телефоне с беспокойным видом… и женщина, похоже, обрадовалась возможности вернуться к своей работе в клинике. Или, может, дело в чем-то еще.

Кто знал, и Сола, разумеется, не задавала вопросов. У нее и без того голова забита всякой информацией.

— Тебе еще что-нибудь нужно? — спросил Эссейл, не поднимая головы.

Да, на самом деле: можем мы вернуться в те времена, когда ты был просто бывшим наркоманом, поборовшим кокаиновую зависимость, который отказался от преступной жизни, и мы вместе с моей бабушкой будем жить долго и счастливо?

— Я не могу решить, хотелось ли мне, чтобы ты рассказал обо всем раньше или же не рассказывал вообще, — услышала она свой голос.

— Я могу ответить на этот вопрос. — Он повел головой из стороны в сторону, словно разминая больную шею. — Лучше бы не стало.

— То есть, тебе нравится быть лжецом.

— Когда дело касается тебя, — Эссейл поднял на нее свои глаза лунного света, — я не лгу. Именно поэтому мы с тобой пришли к этой отчужденности. Нет, я хочу сказать, это скорее потому, что ты смотришь на меня, как на опасного незнакомца, а это хуже всех самых ужасных порождений моей паранойи.

— Не пытайся вызвать у меня чувство вины.

— Всего лишь констатация факта. И, кроме того, я ни в чем тебя не обвиняю. Я слишком хорошо тебя знаю…

— Ты совершенно меня не знаешь.

— В самом деле? Это не правильное утверждение. А правильное заключается в том, что ты хочешь, чтобы я тебя не знал.

Эссейл отвел взгляд и, похоже, он больше не задерживался на каком-то конкретном объекте.

— Мне хочется швырнуть в тебя что-нибудь, — выпалила Сола. — Я хочу проклинать тебя последними словами, избить тебя, и будь у меня пистолет, я бы тебя пристрелила.

— Я могу найти для тебя оружие, здесь полно пушек.

— Не смей издеваться надо мной.

— Даже не пытался. Поверь мне, смерть предпочтительнее того состояния, в котором я сейчас нахожусь.

Он потер ладони, и Сола не могла сказать, пытался ли он согреться от холода или же с нетерпением и радостью думал о могиле.

— Ты хоть представляешь, как это тяжело? — резко выпалила она, и в ее глазах появились слезы. — Снова это испытывать?

Эссейл поднял голову в тревоге, и она заговорила, прежде чем он успел что-то спросить.

— Мой отец… — Она нетерпеливо протерла щеки ладонями. — Когда я была ребенком, мой отец был всем для меня. Он был моим героем, моим защитником, был… моим миром. Он работал за пределами дома моей бабушки, где я жила, и я видела его не так часто, но когда он приходил к нам время от времени и приносил деньги на еду, одеяла и одежду, я его боготворила.

Вот дерьмо, подумала Сола, когда ее глаза отказались следовать программе и высохнуть.

— Мне было двенадцать лет, когда я узнала, чем он занимается… какова его работа, кем он был на самом деле. Он был вором. Он воровал у людей и для людей… и, хуже того, он был наркоманом. А дерьмо, которое он нам приносил? Он ничего из этого не покупал. Я узнала позже, что это всегда были раздаточные вещи, которые он брал в приютах или церквях. Он никогда не заботился о нас… просто создавал иллюзию заботы.

Теперь ее слезы лились ручьем, она даже перестала пытаться их вытирать.

— Когда его арестовали и посадили в тюрьму в первый раз, он отправил сообщение моей бабушке в деревню, в которой мы жили тогда. У него был запас денег, который он хранил в стенке нашей хибары, и она вытащила их и отдала мне. Она попросила меня отвезти деньги в тюрьму и подкупить чиновников, чтобы его выпустили.

Сола усмехнулась, а затем подошла к диспенсеру и вытащила несколько салфеток, чтобы вытереть лицо.

Почувствовала, что снова может продолжить, и обернулась.

— Мне было двенадцать, и я проехала двадцать пять миль самостоятельно, с таким количеством бабла, сколько не держала в руках ни разу в своей жизни. Моя бабушка регулярно голодала, чтобы убедиться, что у меня есть еда… и все это время в стенах того чертового дома были спрятаны деньги! И они были для него! — Она снова высморкалась. — Я поехала. Я отдала деньги. Мой отец вышел… и когда мы покидали тюрьму, я помню, как он остановился и посмотрел на меня.

Сола закрыла глаза.

— Я все еще вижу нас, ясно, как день, как мы стоим под палящим солнцем. Я думала, что он собирается упасть передо мной на колени и извиниться за то, каким он был. И я, глупая, была готова простить его. Была готова сказать ему: «Отец, я люблю тебя. Меня не волнует, кто ты. Ты мой папа».

Сцена проигрывалась в ее голове. И все, что она могла сделать, это покачать головой.

— Ты знаешь, что он сказал?

— Скажи мне, — сказал Эссейл хрипло.

— Он сказал, что сможет использовать меня, если я хочу заработать немного денег. Ну, знаешь, чтобы позаботься о моей бабушке. — Сола открыла глаза, достала еще одну салфетку или две, и так сильно прижала их к глазам, что глазам стало больно. — Как будто это не его работа. Словно та женщина, что была рядом с ним на протяжении всей жизни, была моей проблемой, если, конечно, я бы считала ее таковой. А если я не найду в себе силы, ее ждала бы голодная и больная старость? Да ничего страшного.

— Мне так жаль, — сказал Эссейл тихо. — Мне… очень жаль.

В конце концов, Сола опустила руки и повернулась к нему лицом.

— Я решила стать самой лучшей воровкой, какой только можно быть. Вот, во что превращаются двенадцатилетние девочки, которым страшно и одиноко, которым нужен хоть кто-нибудь, чтобы помочь им в этом мире. Я научилась воровать, взламывать, проникать. Научилась лгать и льстить. Скрываться от властей, выполнять задания. Это обучение было адским… и, думаю, я должна испытывать благодарность за то, что он никогда не пытался продать меня, как проститутку…

Из груди Эссейла вырвалось настолько звериное рычание, что Сола на какое-то мгновение вырвалась из своих эмоций.

— Прости, — сказал он, снова опустив голову. — Я не могу не пытаться тебя защитить. Это моя природа.

Она смотрела на него в течение долгого времени.

— И поэтому я хочу причинить тебе боль. Ты был… ты тоже был для меня всем. Ты был моим миром, моим дышащим и ходячим воплощением целого мира. Но все оказалось ложью. Это все… ложь. И вот я снова на том же месте, в потрясении от истины, слишком уродливой, чтобы ее понять или принять. Единственное различие в том, что мне не двенадцать, и я не пытаюсь вогнать себя в чью-то реальность. Я больше не хочу этого делать.

— Я понимаю. — Эссейл кивнул. — Я принимаю на себя всю ответственность, и не буду умолять тебя о прощении, которое тебе и не стоит давать.

В комнате повисла глухая тишина, и Соле хотелось, чтобы Эссейл сражался с ней. Спорил с ней. Дал ей что-то, что она могла бы опротестовать.

С его стоической печалью было сложнее всего справиться.

Потому что это означало, что как бы она не хотела чувствовать обратное… но этот человек — нет, вампир — действительно на самом деле, очень сильно…

…любит ее.