Воровка

Глава 35

Марисоль стояла перед ним с таким лицом, словно собиралась ввязаться в барную потасовку… и победить в ней, и Эссейл ощутил истощение, которое было не связано с процессом выздоровления. Воистину, в этом проблема лжи своим любимым, подумал он. Неправда всегда всплывает наружу, и всегда таким образом, что невозможно оправдать ее, насколько бы серьезной или незначительной ни была ложь.

Потому что нет оправдания лжи любимому человеку.

— У тебя есть рак или нет? — требовательно спросила его женщина.

Жаль, у него нет больше времени. Но для чего? Словно это изменило бы что-нибудь.

— Пошли, — сказал Эссейл, взяв ее под локоть. — Нам нужно поговорить наедине.

Она вырвалась из его хватки, но последовала за ним в кабинет. И когда он закрыл дверь за ней, Марисоль подошла к окнам, протянувшимся от потолка до пола.

— Прошу, не раздвигай шторы, — сказал он, когда она протянула руку.

— Почему? Не любишь дневной свет?

— Нет. Не люблю.

— Так что? — Она повернулась к нему. — Расскажешь мне, что происходит на самом деле?

Эссейл опустился в мягкое кресло, стоявшее в противоположной стороне от компьютеров. Подперев кулаком подбородок, он посмотрел на Солу.

— Мне жаль, что мои кузены тебя обманули.

Она моргнула, словно ей нужно было мгновение, чтобы переварить новость.

— Значит, ты не смертельно болен.

— Был. Но сейчас — нет.

Она резко рассмеялась.

— Не знаю, чувствовать облегчение… или же взять бабушку и немедленно уехать в Майами.

— Мне жаль, что они решили не рассказывать правду.

Марисоль направила на него палец.

— Не перевирай. Они заварили кашу, но ты поддержал ложь.

— Ты права.

Он не продолжил, и Сола снова скрестила руки на груди.

— Я жду. И я хочу знать всю правду, какой бы она ни была.

Судорожно пытаясь найти в бардаке, творившемся в голове, нужные слова, Эссейл не мог решить, что было хуже. Признаваться ей в своей слабости или понимать в глубине своего черного сердца, что он никогда не сможет поделиться с ней настоящим секретом: он не мог сказать, кем являлся. Согласно правилам, вампиры не открывали свою сущность людям… и в редких, крайне редких случаях допускалось нарушение этого принципа. Если человек был способен принять правду и оставить свою жизнь, чтобы влиться в сообщество вампиров.

Это требовало полной интеграции. Без возврата.

И он не был готов просить Марисоль об этом… потому что ее бабушку, самую главную ответственность Солы, преданную, богобоязненную католичку придется сбросить на повороте… либо увлечь в их мир.

А этого не случится. Даже если Марисоль сможет подстроиться под реальность, ее бабушка придерживалась традиций и четких установок, и ее Богу здесь не место.

Эссейл не посмеет разрушить жизнь этой замечательной женщины.

— У тебя еще одна минута, — заявила Марисоль, — а потом я беру ключи от машины…

— Я употреблял кокаин почти год, — Эссейл сделал глубокий вдох. — И под употреблением я имею в виду… я закидывался каждую ночь по несколько доз. Марисоль, я был конченым наркоманом. Я не горжусь собой, и да, я употреблял, даже когда был с тобой.

Она вскинула брови.

— Я не видела тебя с наркотиками.

— Стал бы я занюхивать дорожку у тебя на глазах. Я хотел, чтобы ты… по-прежнему хочу… считала меня достойной парой для себя. А подобное поведение не способствует имиджу.

— Ты… ты вкалывал внутривенно?

— Нет, я никогда не использовал иглы.

Она, казалось, испытала облегчение.

— Я… я знала, что ты продавал наркотики.

— Но ты не знала, что я был своим же клиентом. — Эссейл сосредоточился на ее носках, потому что боялся того, что может увидеть в ее взгляде. — Когда носишь модные шмотки и живешь в подобном доме, скрыть наркозависимость легче, чем наркоману, который живет в переулке в картонной коробке. Но реальность такова, что и я, и бездомный приходим к одному отвратному результату.

— Ты прошел детокс, — пробормотала она.

— Да. Три месяца назад я обратился в клинику за детоксикацией под присмотром медиков. К несчастью, мой… — он указал на голову, — мой мозг не справился. У меня были психозы.

— Почему твои кузены не сказали правду?

— Ты бы приехала, если бы узнала, что я умираю от сумасшествия? — Он хотел прикоснуться к Соле, но остался на месте, потому что не хотел давить на нее. — Мне очень жаль, что тебя обманули, и я уверен, что только благодаря тебе, тебе одной я смог выбраться из клиники. Но нельзя было лгать тебе. Это неправильно.

Марисоль открыла рот, но заговорила не сразу.

— Почему ты просто не рассказал мне?

— Я не мог нормально думать. И, что более важно… мне было стыдно. Наркозависимость — это ужасная, мерзкая болезнь, и я не хотел, чтобы ты знала, что я был настолько слаб, что уступил ей.

Сола посмотрела на потолок. Снова сфокусировалась на Эссейле.

— Значит, ты не умираешь.

— Нет, не умираю. Не больше, чем любой, кто живет и стареет. — Он покачал головой. — И, прошу, знай, что я сожалею. Искренне сожалею.

Прошло много времени, прежде чем она направилась в его сторону, и сначала Эссейл решил, что она собирается покинуть комнату, чтобы собрать вещи и взять бабушку. Но потом она остановилась перед ним.

Пальцем заставила его поднять подбородок и посмотрела ему в глаза, и Эссейл молился, чтобы она нашла в его взгляде то, что искала.

— Я рада, что у тебя все будет хорошо, — сказала Марисоль спустя долгую паузу.

Ты останешься? — хотел он спросить, когда его руки невесомо легли на ее бедра. Ты останешься со мной?

Он оставил вопросы при себе. Он слишком боялся слышать ответы.

***

Бог был таким странным.

Стоя перед Эссейлом, Сола подумала о том, что, наверное, стоило иначе выразиться, хотя фраза была к месту. В конце концов, она молилась на вечерней службе о подобной внезапной новости в череде плохих, надеялась на подобный невероятный исход.

Но вместо того, чтобы прыгать от восторга, она была в смятении и чувствовала себя преданной. Часть ее твердила, что нужно снять корону и понять логику Эссейла и его кузенов. Но другая половина считала, что ей манипулировали.

— Ненавижу, что ты поставил меня в такое положение.

Он кивнул.

— Я тоже ненавижу себя.

— Похоже, мне стоит вернуться домой.

— Твой дом не в Майами, и ты это знаешь.

— Но и не в Колдвелле, — парировала она. — Я прожила здесь десять лет, и знаешь что? Все они были отстойными. А это многое говорит, если сравнить с предыдущим десятилетием.

— Твой дом — это твоя бабушка. Твой дом там, где она.

Будь ты проклят, подумала Сола. За то, что так хорошо меня знаешь.

— Марисоль, я отошел от дел. Я также свободен, как и ты. И я бы хотел начать новую главу… где угодно. Майами, Колдвелл, другой материк. Как и у тебя, мой дом — это человек, а не конкретный почтовый индекс.

Он смотрел на нее, его взгляд был уверенным и полным печали.

— Значит, твой дом — с твоими кузенами. — Она сделала шаг от него. — Где они, там ты…

— Не глупи. Они тут ни при чем.

— Следи за словами. Ты не в том положении, чтобы наезжать.

— Я могу защитить тебя. Безопасней всего со мной и моими кузенами, и тебе это известно.

Сола посмотрела на него, прищурившись.

— Я вполне справлялась без чужой помощи.

— Готова поставить свою жизнь на это? Жизнь бабушки? Чем нас больше, тем лучше.

— Ты действительно хочешь, чтобы я осталась с тобой, руководствуясь собственной выгодой?

— Мне все равно.

Она покачала головой.

— У тебя нет гордости.

— Нет. Совсем нет. Нет, когда дело касается тебя.

Сола подошла к шторам, которые он не позволил ей раздвинуть. Господи, она словно жила в доме, полном вампиров, все щели заткнуты, не пропуская солнечные лучи. С другой стороны, таковы наркоторговцы. Ночные совы, по большей части.

Смотря на непроницаемую ткань — ведь сквозь нее не получится — она попыталась представить ситуацию, в которой они переезжают всей стаей, Эссейл, ее бабушка, два кузена, Маркус и она сама.

Повернувшись к нему, Сола долго смотрела на Эссейла, взвешивая все за и против. Он был прав, сила в числе. И он по-прежнему был очень слаб, рубашка висела на его хрупком теле, и была заправлена в чересчур свободные брюки из твила.

В мыслях она слышала его слова о том, что он стыдится. Потом она вспомнила, как он впервые открыл глаза, и она увидела лишь красные белки…

Столько страданий.

— Ты завяжешь с наркотиками? — требовательно спросила она, гадая, сможет ли она поверить его ответу.

— Да. Марисоль, клянусь своей жизнью. Я больше никогда не буду употреблять наркотики… я слишком хорошо усвоил этот урок.

Дерьмо, подумала Сола.

Она пожала плечами спустя, казалось, целую вечность.

— Поймаю тебя на лжи или с кокаином, и уйду. Я не стану делать поблажки, придумывать тебе оправдания, или притворяться, что уходя, захочу оглянуться назад. У тебя всего один шанс. Мы поняли друг друга?

Поднимаясь, он тут же кивнул.

— Я понимаю и принимаю твои условия.

— И она заставит тебя принять веру. Моя бабушка не шутит… И тебе придется выучить испанский и/или португальский. Она научит тебя, нравится тебе это или нет.

— Марисоль…

Когда голос Эссейла дрогнул, она подошла к нему и обняла исхудавшее тело. Он прошел через ад, и медицинский персонал определенно считал, что он не выкарабкается… Сола хотела знать правду изначально, но он был прав, она бы вряд ли приехала, если бы речь шла о том, что он не справляется с наркозависимостью или сходит с ума.

И было неприятно признаваться в этом. Вроде как рак — благородная болезнь, а если биохимические реакции твоего организма сговорились с наркотиками и привели к могиле, это было недостойно сочувствия, поддержки и понимания.

— Мне жаль, — выдохнул Эссейл в ее волосы.

— Мне тоже. И я люблю тебя.

Ощущая дрожь, прокатившуюся по его телу, она почувствовала, что поступила правильно: он испытывал облегчение, потому что так же сильно не хотел терять ее, как и она — его.

— Я хорошо позабочусь о тебе и твоей бабушке, — сказал он хрипло.

Отстранившись, Сола серьезно посмотрела ему в глаза.

— Эта улица — двухсторонняя. Я — не дама в беде, которая нуждается в спасении. Я — партнер, который тоже поможет тебе выжить. Если за мою голову назначили цену, значит, семья Бенлуи точит зуб и на тебя. Я тоже нужна тебе.

— Да, — пробормотал он. — Очень нужна.

Сола улыбнулась.

— Я же говорила тебе.

— Говорила. И это ужасно заводит. Не хочешь подняться наверх и покомандовать мной еще?

Она снова прищурилась.

— Скажи «пожалуйста».

— Пожалуйста…