Время клятвы

Глава 10. Клятва

Томас угрюмо сидел на краешке скалы и, свесив ноги, вглядывался в бездну. Неизвестно, вглядывалась ли бездна в Томаса, но в горах тем временем уже вовсю царила полночь, и только мягкий свет заботливой старушки Реф ласкал вершины неотёсанных каменных «великанов», утешая тролля, никогда не знавшего прикосновения лучей Фера.

За спиной верзилы на широком каменном плато компаньоны неспешно ужинали оставшимися в котомке припасами и понемногу готовились ко сну. В глазах Люморы, сменивших свой цвет на ярко-красный, отражалось волшебное пламя, которое она сотворила Перламутровым Реферактом посреди плато, чтобы остальные могли согреться. Барон о чём-то негромко спорил с мальчишкой, сидя на камне рядом с импровизированным костром. В сторонке от них Полоний самозабвенно молился Верховному Богу Феру. Ирвин, сходивший на разведку и проверивший, куда ведёт тропинка, решил перекинуться парой слов с Томасом.

— Ты как, дружище? — дружелюбно начал он, подойдя поближе. — Всё ещё злишься?

— Да! — коротко ответил тролль и хватил кулаком по камню. — Вы украли у меня битву!

— Томас, дорогой, победа была у тебя в кармане, — заверил Эббот. — Просто… ну… мы не могли стоять в стороне и… бездействовать, видя, как несчастные тролли получают от тебя… на орехи! У них не было ни малейшего шанса выстоять, а Люмора… Люмора всё-таки женщина, сам понимаешь! Её сердце разрывалось при виде этих жалких, запуганных существ, осознавших, какую грандиозную ошибку они совершили, когда посмели связаться с тобой! И тогда она… милосердно избавила их от мук совести! Навсегда!

Томас усмехнулся.

— Я бы их уничтожил! — хвастливо добавил он, приняв слова гвардейца за чистую монету. — Больше бы я не повторил ту ошибку…

— Какую ошибку? — живо заинтересовался Эббот.

Тролль отмахнулся.

— Ошибку прошлого, — пробурчал он, отвернувшись.

— Томас, — не унимался Ирвин. — Ты мой друг? Скажи мне.

Томас вновь повернул голову к гвардейцу.

— Ну… друг. Наверное, — признал он.

— Друзья должны делиться друг с другом секретами. Не бойся, я никому ничего не расскажу, — поспешил заверить Эббот, присев рядом с троллем и свесив ноги в пропасть. — У меня, знаешь ли, хоть и очень длинный язык, но хранить чужие тайны я умею, уж поверь.

Томас несколько секунд оценивающе смотрел на гвардейца. Затем поджал губы. И, наконец, сдался.

— Ладно, — нехотя произнёс он. — Но только тебе. И больше никому.

— Могила, — серьёзно ответил Ирвин и провёл указательным пальцем поперёк собственного горла.

Тролль уставился на безмолвную Реф, и в его дальнейшей речи зазвучали тёплые нотки воспоминаний:

— Это случилось много Реф тому назад. Я был молод, и мы с племенем кочевали по подземным тоннелям в поисках пищи. Если ты не знаешь, гвардеец, наш город под Горой простирается на многие мили вокруг. Настолько далеко, что люди не могут себе представить!

— Почему же не можем? Можем, — ответил Ирвин, задумчиво почесав подбородок. — Если бы тролли жили и питались в одном месте, долго они… уж извини, не протянули бы.

— Мы держим в страхе все подземелья! — самодовольно хмыкнул Томас. — С нами не могут справиться ни гномы, ни дворфы, ни кобольды! Они слишком слабы, и мы заставляем их делиться едой, оружием и сокровищами!

Ирвин улыбнулся:

— Да… Я уже имел удовольствие видеть, на что способен даже один тролль в подземельях кобольдов.

Томас ухмыльнулся.

— Верно, гвардеец. Но нами движет не одна лишь жажда наживы. Камень ведёт нас за собой в земли обетованные. Туда, где Реф светит вечно. — Тролль задумчиво посмотрел на небо, и самодовольство в его взгляде неожиданно уступило место мечтательности. — Туда, где свет Реф настолько ярок, словно Фер стал никому не нужен.

Ирвин присвистнул.

— Туда, где Реф светит вечно? — переспросил он. — А что, такое место и правда существует?

Тролль вздохнул.

— Пути Камня неисповедимы. Нужно много раз подняться на вершину Горы, чтобы понять это. Когда-нибудь и я смогу найти Путь в Царство вечной Реф. Но всё будет так, как решит Камень!

Ирвин понимающе кивнул:

— Хорошо, Томас. Давай вернёмся… к твоей ошибке.

Тролль нахмурился и опустил взгляд.

— Мы с сородичами путешествовали по тьме, иногда выбирались на поверхность, грабили деревни и утаскивали крестьян по ночам. Когда наступал рассвет, я, уставший, сидел под землёй и пытался постичь Путь Камня. Все молодые тролли племени этим занимались. Однажды днём во сне Камень подсказал мне место, где жила одна зажиточная человеческая семья. Родители и дочка. Это место было в какой-то троллем забытой долине. Люди спали в большом человеческом доме, а днём занимались земледелием. Я отыскал ту долину и следил за хозяевами и их слугами восемь Реф подряд. Изучал их странные ритуалы и привычки, прежде чем решиться напасть в одиночку. Как самый младший, я должен был возвратиться под землю и рассказать обо всём увиденном племени, но меня распирало от гордости, что Камень поведал именно мне, где находятся и чем занимаются эти богачи. Я думал, Он специально выбрал меня и хочет посмотреть, как я в одиночку пройду испытание. Так что я решил забрать добычу себе и не говорить ничего остальным, опасаясь сурового наказания. Спустя несколько ночей, когда Реф на небе властвовала в полную силу, я отважился проникнуть в спящий дом.

Томас на мгновение умолк, вспоминая молодого себя, под покровом ночи совершающего первое самостоятельное нападение на людей.

— А дальше? — деликатно выдержав паузу, спросил Ирвин.

— Дальше… — вздохнул Томас. — Дальше я приблизился к дому, и на меня начали бросаться собаки. Пары ударов хватило, чтобы их успокоить. Я навалился на парадную дверь, выбил её и расправился со слугами, которые пытались меня задержать. У них не было с собой даже кинжала, а их хлипкие туши лишь слегка утолили мой голод. Я всё ещё жаждал крови хозяев.

Тролль на несколько мгновений умолк. Ирвин терпеливо ждал. Позади них успокоившийся Рокуэлл делился с оруженосцем куском поджарившегося мяса. Люмора искоса поглядывала на барона и мальчишку и чуть заметно улыбалась.

— Наспех одетый хозяин спускался ко мне по лестнице, вооружившись мечом. Глупец! Его тычки клинком были для меня, как укус комара. Я размозжил его голову кулаком и принялся за кровавую трапезу. Насытившись, я поднялся по скрипящей лестнице на второй этаж, дёрнул хозяйскую дверь, но ручка осталась у меня в руках. Тогда я с лёгкостью выломал дверь и увидел перед собой визжащую хозяйку. Она собиралась выброситься из окна. Я успел схватить её за руку, но не для того, чтобы спасти…

Ирвин поморщился:

— Лучше опустим подробности, — перебил он Томаса. — Ты убил многих невинных людей в ту кровавую ночь.

— Для троллей это в порядке вещей, — ответил Томас. — Мы живём по своим законам. Разоряем деревни, сжираем крестьян. Пытаемся уцелеть в мире, где Боги глухи к нашим мольбам. Вы, люди, думаете, что мы не хотели бы жить на поверхности? Что нам очень нравится прятаться под землёй на рассвете?

— Думаю, не очень… нравится, — согласился Ирвин, вздохнув.

— То-то же, — сверкнул глазами Томас. — Для нас Фер — самый презренный Бог! Наш Бог — это Камень! Он даёт защиту и смысл жизни! Даже ненавидимая вами Тьма во сто крат милостивее надменного Света! Бог Тьмы укрывает и согревает, а Бог Света обращает в ничто и заставляет начать сначала!

— Хорошо, что Полоний этого не слышит, — усмехнулся гвардеец, обернувшись на молящегося поодаль от них жреца. — А то бы у него сейчас случилась истерика.

— Меня не волнует мнение жреца, — стиснул кулаки Томас. — Жрецы никогда не молились за нас! Им было наплевать на троллей из глубинных пещер!

— Давай вернёмся к событиям той ночи, — осторожно напомнил Эббот.

Тролль с силой втянул ноздрями холодный воздух.

— Вернёмся, — согласился он. — Когда с хозяйкой было покончено, в дом ворвалась толпа крестьян с вилами. Я раскидал их как котят и сожрал. Это было непросто, гвардеец. Мой живот уже и так был набит доверху.

— Сколько же в тебя влезает, а? — поднял бровь Ирвин.

— При желании — много, — улыбнулся Томас. — Я пошёл искать хозяйскую дочку, но её нигде не было. Тогда я начал бродить по комнатам в поисках того, чем можно поживиться. И тут мне на глаза попалась странная табакерка на каминной полке.

— Та самая? — уточнил Ирвин.

— Та самая, — кивнул тролль. — Мне стало… любопытно. Я подошёл поближе, раскрыл крышку, и в следующий миг вокруг стало темно. Я оказался заперт внутри табакерки.

— Хм, — Ирвин с любопытством взглянул на Томаса. — И как же ты выбрался?

— Мне… помогли, — признал тролль. — Я просидел в табакерке до рассвета, и все попытки открыть крышку заканчивались неудачей. Вот тогда я впервые в жизни узнал, что такое страх, беспомощность… и бессилие. Невозможность полагаться всегда и везде лишь на собственную силу.

Тролль снова ненадолго умолк. Похоже, он подобрался к самой важной части истории.

— Когда, по моим представлениям, снаружи истекло время Реф и наступило время Фера, я услышал голос. Тоненький, едва слышный голос человека… Голос женщины. Молодой женщины. — Томас посмотрел на Ирвина в упор и подытожил: — Маленькой женщины.

— Девочки, — поправил Ирвин. — Очень интересно, продолжай.

— Маленькая женщина искала кого-то… Очевидно, своих родителей, убитых и сожранных мной без остатка. Я понял, что это мой шанс выбраться, и стал кричать во всю глотку, но она меня не слышала. Разозлившись, я начал тормошить табакерку изнутри, не переставая кричать, и, похоже, у меня получилось. Я почувствовал, как она берёт табакерку в руки и не решается распахнуть крышку. Тогда я вновь подал голос, чтобы она услышала и приложила ухо к табакерке. И когда она это сделала, я крикнул настолько громко, насколько было возможно: «Я попал в ловушку! Выпусти меня отсюда, когда на небе взойдёт Реф! Только когда взойдёт Реф! Слышишь?».

— И она услышала? — спросил Ирвин.

Томас кивнул.

— Иначе я не сидел бы сейчас рядом с тобой, — ответил он. — Маленькая женщина спросила, что произошло в доме. Я соврал ей. Сказал, что я обычный путник, попросившийся к её родителям на ночлег. А когда взошла старушка Реф, на дом напали некромантулы, всё это время следившие за мной. Хозяева успели сбежать, а слуг убили. Меня же схватили, избили и прокляли одним из амулетов. И теперь я могу показываться лишь при свете Реф. Я сказал, что один из избивших меня некромантулов увидел на камине табакерку, вспомнил, что это за артефакт, и решил поглумиться надо мной. Засунул меня под крышку и объявил, что первый, кто откроет табакерку, станет невольным убийцей. А затем разбойники забрали всё, что смогли найти, и ушли. Чуть позже в дом вернулись хозяева. Они ходили по комнатам и о чем-то разговаривали, а я что есть силы звал их, но безуспешно. Последнее, что я помню, — это то, что хозяева собирались в город за помощью. После этого в доме стало тихо.

Тролль замолчал. Ирвин присвистнул:

— Ну ты и фантазёр, Томас. На твоём месте я бы, конечно, придумал историю получше, но… Ты всё равно меня удивил. Не знал, что ты умеешь… вот так импровизировать на ходу. Только один вопрос: зачем надо было выдумывать про хозяев? Ну, что они пошли в город?

— Потому что я не хотел, чтобы маленькая женщина бросила меня до восхода Реф, — пояснил тролль. — Она должна была остаться со мной и ждать родителей, иначе один бы я не выбрался.

— Понятно, — кивнул Ирвин. — Что было дальше?

— Дальше… — Тролль смотрел на могучие скалы. — Она… поверила. Поверила и стала меня утешать. Меня. Тролля. Который только что лишил жизни её родителей.

— Злая ирония, — понимающе кивнул Эббот.

— Да, — согласился Томас. — Маленькая женщина настолько доверилась мне, что захотела поведать свою историю. Её звали Дора. Она была желанным ребёнком в семье, потому что её мать никак не могла забеременеть. Вместе с мужем они ставили свечки Биусу и молили его смилостивиться и высечь хотя бы маленькую искорку жизни из… камня, — стиснув зубы, закончил Томас. Говорить ему становилось всё тяжелее. — Биус долго не отвечал на их молитвы, но однажды, когда они уже отчаялись завести ребёнка, жене привиделся странный сон. В этом сне к ним на статной лошади в яблоках и с телегой, полной товара, заехал какой-то торговец из большого города и предложил купить маленькую табакерку. Он говорил, что то, что находится в ней, осчастливит их дом на всю оставшуюся жизнь. Проснувшись, жена всё рассказала супругу. Они решили, что это добрый знак, и стали ждать, когда незнакомец окажется в их краях. Но его всё не было. Сменилось много-много Реф, прежде чем в долину пожаловал толстый торговец на статной лошади в яблоках и с возом, полным разного добра.

— И предложил табакерку, — добавил гвардеец.

— Разумеется, — ответил Томас. — Но заломил цену. Мужу это не слишком понравилось. Жена спорила с ним, уверяла, что никакие драгоценности на свете не заменят им родительского счастья. В конце концов муж сдался. Они купили у торговца табакерку за целую гору золотых. Напоследок незнакомец бросил довольный взгляд на супругов, и в глазах его промелькнул янтарный блеск. А затем пришпорил лошадь, и больше они его никогда не видели.

— Кажется, я знаю, что… вернее, кто был в табакерке, — усмехнулся Ирвин.

— Там была Дора, — подтвердил Томас. — Ещё совсем коротышка.

— А как она туда попала? — спрашивал Ирвин. — Так и родилась в табакерке?

— Этого она не знала, — развёл руками тролль. — Но с тех пор её родители каждый день неустанно благодарили Биуса за дочь.

— Мило, — улыбнулся Ирвин. — У этой истории есть продолжение?

— Да, — вздохнул тролль. — Пока Дора росла, ей становилось всё хуже. Она была вялым, хилым ребёнком, и родители не могли понять, в чём дело. Но их молитвы Биусу не остались незамеченными. Во сне матери привиделась та самая табакерка, в которой они нашли младенца. Наутро слуги перевернули дом вверх дном в попытках отыскать табакерку. Беспечность могла стоить хозяевам очень дорого, но они нашли артефакт. После ночи, проведённой в табакерке, Дора пошла на поправку.

— Хм, — нахмурился Ирвин. — То есть она не может жить без своей табакерки? Кого-то мне это сильно…

— Да, гвардеец! — внезапно ударив кулаком по скале, произнёс Томас. — Она не могла жить без табакерки, как я не могу жить без Камня! Без пещер и подземных тоннелей, которые укрывают меня от Фера!

Тролль отвернулся. Гвардеец осторожно спросил:

— Тебя это… расчувствовало?

Томас тяжело вздохнул и вновь повернулся к Ирвину.

— Да, — наконец ответил он. — Всю жизнь я привык считать, что только тролли по-настоящему знают, что такое… несправедливость. Люди, эльфы, гномы и все остальные живут при свете Фера и Реф, пользуются милостью Богов, строят города там, где им вздумается, и делают всё, что захотят. Одним словом, не знают, что такое несправедливость! Много говорят о ней, и каждый примеряет её на себя, но на самом деле никто из них не знает! Маленькая женщина — Дора — уже с младых ногтей поняла, каково это — жить в мире, где тебе приходится прятаться! Где настоящие, а не выдуманные увечья значат гораздо больше, чем бессмысленные людские споры о правильном и неправильном цвете кожи, длине ушей или Верховном Боге!

Повисло молчание. Ирвин серьёзно смотрел на Томаса, понимая, что этот тролль намного умнее, чем он представлял.

— Теперь я… — замялся Томас. — Теперь я понимаю, что на поверхности все расы, опьянённые свободой и… чувством собственной правоты, сами создают себе большинство проблем! И насаживают несправедливость другим! Слушая из табакерки ваши бесконечные пререкания, я пришёл к выводу, что несправедливости, плодимой людьми на поверхности, гораздо больше, чем когда-либо существовало у троллей в городе под Горой! Наша ограниченность сплотила нас, а свобода выбора вас разобщила! И теперь, гвардеец, я боюсь лишь одного: когда я найду Путь в Царство вечной Реф, где все тролли живут на поверхности, я не хочу увидеть, как мои братья сеют между собою раздор и несправедливость, уподобляясь злобным людям, глупым эльфам, жадным гномам и скупым дворфам!

Ирвин чувствовал себя так, словно ему дали пощёчину. Томас между тем продолжал:

— Дора беседовала со мной до самого заката Фера. Она вспомнила, что так и не узнала, как меня зовут, и я ответил: «Томас!». Это было первое человеческое имя, пришедшее мне в голову. Так звали торговца, продавшего её родителям табакерку. Дора доверчиво делилась со мной всем, что знала сама, и я услышал о таких вещах, о которых даже и не помышлял. Она рассказывала обо всём очень просто и даже не удивлялась тому, что я задаю ей странные для обычного человека вопросы. Как живут люди в больших городах? Чем занимаются? Кому служат? Что происходит в мире? Почему эйферийцам так важно, что Фер — единственный Верховный Бог, а Бога Тьмы следует непременно презирать? Я задавал вопросы и получал на них совершенно неожиданные ответы. А когда Фер опустился за горизонт и на небе взошла Реф, я…

Томас запнулся и надолго умолк, чтобы перевести дух.

— Что-то произошло, да? — догадался Ирвин. — Когда она выпустила тебя из табакерки?

Тролль пристально посмотрел на гвардейца. В его больших жёлтых глазах читалась немая скорбь.

— Я убил её.

— Что?! — выпалил Ирвин. — Ты… Ты убил девочку, даже несмотря на то, что почувствовал в ней родственную душу?

Томас тяжело вздохнул.

— Это произошло случайно, Ирвин.

Тролль опустил взгляд и уставился в чернеющую пропасть.

— Я дал ей Слово Камня… Поклялся, что помогу… если с родителями что-нибудь случится… Ведь я знал, что их больше нет в живых… Я дал клятву о том, что позабочусь о ней и научу, как можно… жить с подобным недугом.

— Ты… хотел отвести её к своим? — спросил Эббот. — К троллям?

— Я… Я не знаю, что я хотел, гвардеец! Я дал легкомысленное обещание, сдержать которое уже не смог! Когда она открыла табакерку, я… Она же не знала, что я большой и грузный… А я… не знал, что табакерка каждый раз выкидывает в новом месте… В общем… Появившись в комнате, я случайно упал на неё и…

Кулаки тролля сжались от бессильной злости. Ирвин всё понял и лишь тихо спросил:

— Что ты сделал с телом?

— Положил его в табакерку, — ответил Томас. — Подумал, что она сможет помочь… Но это было бесполезно. Тогда я… Решил отнести Дору в табакерке по подземным переходам и… найти в ближайших горах Источник Жизни.

— Ты хотел воскресить её? Но ведь Источник Жизни не может…

— Знаю! — перебил Томас. — Но тогда я не понимал, что мне делать! И решил сделать хоть что-нибудь!

— Хорошо, — не стал спорить Ирвин. — Что было дальше?

— Они ждали меня, — вздохнул Томас. — Конечно, они меня ждали. Моё племя. Встретили в горах, когда я уже держал в руках Дору, чтобы напоить её из Источника. «Ты предал нас, — сказал один из троллей. — Мы знаем, что произошло в долине. И ты принёс маленькую женщину не для того, чтобы искупить свою вину перед нами». «Не для того, — покачал головой я. — Она заслуживает того, чтобы жить, как мы!». «Значит, ты отказываешься угостить ею своих голодных братьев. Ты стал таким же, как люди, тролль! Ты думаешь только о собственном брюхе!». «Пропустите меня к Источнику! — ответил я. — Я напою её и навсегда оставлю эти края!». Но они лишь усмехнулись и сказали: «Мы не дадим тебе подойти к Источнику. Отправляйся в позорное изгнание и навсегда запомни то, что совершил».

— И ты просто ушёл? — спросил Ирвин.

Тролль опустил голову. Грустно кивнул:

— Их было много, гвардеец. Я… даже не попытался. Посчитал, что не может Камень идти против… Камня. Что это… противоречит самой природе.

— Так вот почему ты так расстроился, — догадался гвардеец. — Для тебя сегодняшний бой был… попыткой искупить вину перед Дорой?

— Наверное, так, — согласился Томас. — Я положил маленькую женщину в табакерку, развернулся и отправился в большой опасный мир. И покуда Реф освещала мой Путь, я брёл куда глаза глядят. А потом… перед рассветом я… дошёл до дома какого-то торговца. Постучал в дверь и спрятался в табакерку. А когда меня вытащили из неё, вызвался сторожить дом торговца по ночам за еду и кров. С тех пор я ходил по рукам людей, гномов и эльфов, пока не оказался в той таверне — «Брагантине». Мне было всё равно. Я вновь погрузился в размышления о Пути, по которому меня ведёт Великий Камень.

Ирвин не знал, что сказать. Но Томас уже и не ждал его ответа:

— Клятву надо держать, понимаешь, гвардеец? — стиснув зубы, прошипел тролль. — Это не просто пустые слова! Ты должен осознавать, что, давая обещание, ты не можешь просто отмахнуться от него! Камень всё знает, Камень всё помнит! Камень никогда и ничего не забывает!

Гвардеец задумчиво смотрел вдаль, на склоны гор, и, похоже, был серьёзен как никогда. Томас в сердцах махнул рукой и стал подниматься на ноги, намереваясь закончить разговор.

— Можно задать последний вопрос? — остановил тролля Ирвин. — Эта девочка… Дора. Что ты… сделал с её прахом?

Томас с горечью в глазах посмотрел на Ирвина.

— Ничего, — признался он. — Она… всё ещё со мной. В табакерке.

— Ларс, — прошептала Люмора, улыбнувшись барону. — Ты сильно переживал из-за меня?

Они стояли у края плато, взявшись за руки. Поодаль гвардеец о чём-то оживлённо беседовал с Томасом. Мальчишка-оруженосец сидел на камне и с аппетитом уплетал кусок мяса за обе щеки. Полоний продолжал молиться Великим Богам.

Рокуэлл усмехнулся.

— Переживал — не то слово… любимая, — нежно добавил он, понемногу привыкая к такому обращению. — Я пронёс тебя через бури и грозы! И это, чёрт возьми, не пустые слова!

— Знаю, — печально ответила Люмора, прикоснувшись к шраму на щеке барона, оставленному когтями Грифона. — Боги пытались вас убить на мосту. Даже удивительно, что у Них ничего не получилось. Я бы даже сказала, — девушка задумалась, — что это очень странно.

Рокуэлл пожал плечами.

— На войне порою происходят и не такие вещи.

Люмора быстро взглянула на него, что-то вспомнив.

— Ларс… Ты… Говорил, что получил титул барона за свои военные заслуги, верно?

Барон кивнул:

— Верно, любимая. Хочешь узнать, за что?

Девушка улыбнулась.

— Очень хочу, — честно ответила она. — Но если ты, конечно, не против рассказать.

Рокуэлл усмехнулся, приосанился и со вкусом провел толстыми пальцами по своим видавшим виды пшеничным усам.

— Я был редким деревенским счастливчиком, посвящённым в рыцари. Всё началось на заре войны, когда на мою деревню напали скелеты. Я, как обычно, помогал отцу в кузнице поздно вечером. Мы ковали меч для одного знатного господина. После работы я решил выйти и подышать свежим воздухом перед сном. Я присел на лавочку перед кузней и наслаждался теплым летним вечером, как вдруг из большого колодца в ста футах от меня внезапно начала вылезать нежить. Я был не из пугливых и, схватив кузнечный молот, — первое, что попалось под руку, — тут же бросился к колодцу. Твари попытались зарубить меня клинками, но я, крупный и сильный сын кузнеца, с яростными криками набросился на них и расшвырял кости молотом направо и налево. На крики начали сбегаться люди, а из колодца в это время продолжали вылезать новые уроды! Я месил их молотом без остановки, пока крестьяне хватали вилы, копья и спешили на помощь. Не знаю, сколько этих поганцев я вынес в тот вечер, но успокоился лишь тогда, когда кто-то завалил камнем колодец, и на этом всё прекратилось. Вокруг нас валялось столько костей, сколько никогда не покоилось в земле на деревенском кладбище! С того времени я и получил прозвище Костоправ! Костоправ Рокуэлл! Люди благодарили меня за спасение, а молва о сильном и смелом сыне кузнеца стала распространяться далеко за пределами деревеньки! И когда я подносил меч, сделанный моим отцом, тому знатному господину, он, взглянув на меня и оценив мои способности, предложил присоединиться к гарнизонному отряду, чтобы защищать наши рубежи от полчищ нежити и некромантулов. Я всегда жаждал выбиться в люди, поэтому с лёгкостью согласился. А уже потом, заслужив почёт и уважение в боях с нечистью, я наконец-то удостоился посвящения в рыцари…

Рокуэлл улыбался, вспоминая былое. Люмора положила голову ему на плечо и прошептала:

— Ты настоящий герой, Ларс.

— Да, я настоящий герой! — без лишней скромности ответил Рокуэлл. — Я показал этим сволочам, где орки зимуют! И показывал в каждом бою! Каждый день!

— Ларс, ты обещал рассказать мне, как заслужил свой титул, — напомнила Люмора. — И получил свой Меч.

Рокуэлл неожиданно замялся.

— Любимая, я… Я заслужил их потом и кровью, защищая рубежи Эйферии…

— Я думала, ты заслужил их, отличившись чем-то особенным, — удивилась девушка. — Просто так Его Светлейшество никого не награждает.

— Это… верно, любимая, просто… — барон мялся, словно слуга, которого застали за чем-то нехорошим. — Нет, ты не подумай, что я вру! — нервно засмеялся он. — Просто это… Ну… Секрет! Секрет, понимаешь? Тайна, в которую посвящены лишь немногие!

— Какая тайна? То, что ты получил титул барона? — не понимала Люмора.

— Да нет же! Я… — Барон жадно глотал воздух ртом. — Как бы ска… Ладно, чёрт с ним! Расскажу тебе! — решился он. — Но только этим… ни-ни! Поклянись!

— Клянусь тебе, мой дорогой Ларс.

— Это… понимаешь ли, королевская тайна, — начал Рокуэлл. — Обычно я говорю, что баронский титул и Меч, — барон на мгновение умолк, с горечью вспомнив об утраченном Мече Справедливости, — баронский… титул и Меч я заслужил потом и кровью! И это, конечно же, так, кобольд меня раздери! Я сражался как десять мантикор, яростно защищая благословенную Эйферию! Однако… Есть… Есть и ещё одно обстоятельство.

Барон перевёл дух.

— Во время бойни под Мортенхеймом мы с отрядом крушили нежить на поле боя, и… случилось нечто странное. Среди скелетов и воняющих трупов воинов Корвунгарда, атакующих нас, я заметил мальчишку! Не живого, а мёртвого, хотя эти сволочи никогда раньше не забрасывали нас живыми трупами детей! Даже в их конченом королевстве когда-то ещё оставались ростки… здравомыслия! Это был ребёнок с кинжалом в руках, совсем дитя, невысокого роста, с остекленевшим взглядом, в испачканном грязью камзоле и с растрёпанными золотыми волосами. При взгляде на него я опешил, потерял дар речи, и даже мои чёртовы усы непроизвольно зашевелились у меня под носом, потому что я сразу догадался, кто этот мальчишка! Один из воинов схватил паренька и хотел отрубить руки, ноги и голову, как мы обычно поступаем с нежитью, чтобы она не восстала вновь, но я успел остановить его! Приказал связать ребёнка и отнести в безопасное место, а когда битва закончилась, сразу отправился просить аудиенции у Его Светлейшества в Мортенхейм. И когда меня пустили в тайную комнату короля, я сразу понял, что мои худшие опасения подтвердились! Его Светлейшество узнал мальчишку! Это был пропавший несколькими днями ранее и пленённый некромантулами сын короля! Эти мрази убили его сына! И выставили его против нас! Принца-нежить! Чтобы мы сами надругались над телом в пылу сражения! — Рокуэлл, забывшись, сдавил ладонь Люморы, и она скривилась от боли. — Какими же циничными тварями надо быть, чтобы безжалостно прикончить беззащитного ребёнка и бросить его в гущу кровавой мясорубки в надежде ещё сильнее унизить святейшую особу? Я увидел застывшие слёзы в глазах монарха, и, клянусь жизнью, в тот момент мне хотелось разрывать глотки и УБИВАТЬ, УБИВАТЬ, УБИВАТЬ этих подонков! Вместе с их грязным ублюдком Некромантом!

Рокуэлл сплюнул в пропасть и несколько секунд тяжело дышал, приходя в себя.

— Его… Светлейшество сам сделал это. Взял Меч и… убил своего сына. Собственноручно расчленил его прямо на наших глазах. Все в комнате понимали, что другого выхода нет.

Рокуэлл отпустил ладонь девушки и закрыл лицо руками. Люмора обняла барона:

— Дорогой, я… сочувствую твоему горю. Если тебе больно вспоминать, я могу облегчить твои страдания.

— Не надо! — твёрдо сказал барон, вытирая выступившие слёзы. — Я знаю, что ты можешь сделать это своими способностями, но… Ты права! Разнылся тут, как сопляк! В общем…

Он встряхнулся и задумался на короткое мгновение.

— Его Светлейшество горячо благодарил меня за то, что я не допустил ужасную несправедливость и принес Ему тело сына. В награду Он пожаловал мне титул барона, отдал Меч, которым убил несчастного мальчика, и завещал не рассказывать никому о том, как было осквернено его дитя.

Рокуэлл вздохнул.

— Ребёнка похоронили в закрытом гробу, и никто, кроме нас, никогда не узнает подробностей… Честно признаться…

Барон с грустью посмотрел на Люмору.

— …теперь я жалею, что поддался эмоциям и рассказал тебе. Я ведь дал клятву, а клятву надо держать.

— Господа, — начал Ирвин, поднимаясь с места и поднимая вверх костяной кубок с плещущейся в нём янтарной жидкостью, — позвольте сказать несколько слов. Сейчас, когда в этих чашах, перешедших к нам «в наследство» от некромантулов, мы слышим журчание самой Жизни, я понимаю, что пришла пора поговорить о её ценности и о… ценности каждого из нас. — Глаза Ирвина забегали от компаньона к компаньону. — Совсем скоро, возможно уже завтра, мы войдём в Пещеры Ужаса и спустимся на самые глубины. Я… могу только догадываться, что нас ожидает там, но предчувствую, что добыть Сферу Хаоса будет очень и очень непросто. Я хочу напомнить вам… Друзья, все мы дали клятву друг другу и в первую очередь, конечно же, Его Светлейшеству, — Ирвин опустил глаза, — о том, что исполним свой долг, чего бы это ни стоило. Так вот, я… Я разговаривал сегодня с Томасом, и в беседе он сказал мне очень простую, но правильную вещь: клятвы надо держать. Понимаете? Наши обещания — не просто нелёгкое бремя. Это ещё и тяжёлое время, ведь клятвы испытываются на прочность всегда: в сражениях, в любви, верности, бедах, а также в часы затишья. Мы должны помнить о своих обещаниях даже тогда, когда до цели остаётся совсем чуть-чуть, ибо малейшее сомнение или крохотное заблуждение способно разрушить всё, что было воздвигнуто ранее! Друзья! Мы многое сделали вместе и десятки раз выручали друг друга, и всё это было вовсе не для того, чтобы отказываться от обещаний, находясь буквально в шаге от… вершины нашей общей Горы! Каждый из нас поднимает в Гору собственную ношу… и в то же время мы идём, связанные общей клятвой! Когда мы доберёмся до Сферы Хаоса, мы должны быть сильными и непреклонными! А чтобы быть сильными и непреклонными, поднимем кубки и напоим себя Жизнью до последней капли!

— Прекрасные слова, господин Эббот! — восхитился мальчишка. — Вы превосходный оратор!

— И никаких глупых шуток! — усмехнулся барон. — И правильно: завтра мы зададим жару всей подземной шушере! Пускай прячутся, пока не поздно! Шутки закончились!

Компаньоны поднялись со своих мест, торжественно чокнулись друг с другом старинными кубками и с удовольствием пригубили сладкую янтарную жидкость. Все, кроме Полония.

Август не торопился опустошать свой кубок.

Странная речь Ирвина, посвящённая очевиднейшим вещам, его переменившееся поведение, необыкновенная серьёзность, бегающий взгляд, а также подслушанный жрецом разговор между гвардейцем и Томасом и особенно момент, когда слова о клятве произвели на Ирвина сильное впечатление, как будто он что-то вспомнил… Всё это наводило Полония на мысль о том, что речь Эббота была произнесена вовсе не для того, чтобы сказать о чём-то важном.

Нет-нет, Ирвин точно не пытался никому ни о чём напомнить.

Он лишь старался за что-то оправдаться.

Оправдаться не только перед компаньонами, но и перед самим собой.

И теперь, отбросив всяческие ненужные сомнения, Август Полоний пришёл к единственному закономерному выводу.

Гвардеец Эббот — шпион.