Я - Даго. Я - Даго Пестователь

- Никому не верь, - шептал сам себе Даго.

Утром, раздевшись до пояса, новь попробовал он закалять собственное тело, моясь в ледяной воде. Его окружила кучка девиц, которым любопытно было узнать пленника, приведенного от конеедов. Нравился им этот высокий, плечистый мужчина с красивыми чертами лица и белыми волосами. Хихикая, они заговаривали с ним, но тот делал вид, будто бы не понимает склавинской речи. Наконец вышла из двора Госпожа Клодава и щелчком бича разогнала девиц, словно стайку птичек.

С удовольствием поглядела женщина на обнаженный торс норманна, на трепещущие под кожей мышцы. Со смерти мужа не удовлетворила она свои женские телесные желания, поскольку никто из ее окружения не казался ей того достойным. Но вот норманн был здесь чужим, возможно, он и вправду обладал сокровищами, большими, чем имелось у Клодавы, тем самым он превышал всех. Отозвались погруженные в сон желания, почувствовала она, что имеются у нее лоно, груди, бедра.

- Зайди во двор, - приказывающим тоном сказала она.

Женщина провела его в личную комнату, где на стенах висели мечи с разукрашенными рукоятями, щиты, два шишака, крепкие кольчуги и длинные ножи, называемые "лангсаксы". Обширное ложе было покрыто медвежьей шкурой.

Клодава указала Даго на лавку у стола, хлопнула в ладони и приказала служанке подать завтрак: кружок масла, ячменную лепешку и горшок коровьего молока.

- На вид ты вроде как мужчина сильный, но ужасно исхудавший, - грубовато заявила она, чтобы скрыть перед Даго, что он пробуждает в ней сладость и странное тепло.

- Очень долго я сам блуждал по чащобе, простудился и болел. А потом у конеедов ел только их ужасное конское мясо.

- Я тебя подкормлю, а весной запрягу в плуг, - заявила Клодава.

- Тебе уже не хочется получить мои сокровища?

- Не верю я, будто бы они у тебя есть. Впрочем, мне хватает и своего. Видишь, сколько здесь оружия? В других комнатах еще больше. У меня имеются стада коров и три вёски конеедов.

- Твои сыновья носят лишь кистени, а у конюхов – только пращи и дротики. У тебя много мечей, но все они ржавеют.

- Научишь моих сыновей сражаться на мечах, - приняла решение женщина. – Если сумеешь.

Даго ответил на эти слова тихим презрительным смешком.

- Над чем это ты смеешься?

- Позволь мне выбрать меч, кольчугу, щит и шишак – и я разгоню весь твой двор.

Клодаву позабавила эта похвальба.

- Ты еще слишком слаб…

- Это правда, - согласился Даго. – У меня случаются головокружения. Потому меня и взяли в неволю. Вот если бы, госпожа, у тебя имелись пиявки, и ты приказала растопить для меня баню, дала выпить навара лопуха – я бы быстро выздоровел.

- Так ты из "мудрых", что умеют лечить? – удивилась хозяйка.

- Да, - кивнул головой Даго.

Та подумала какое-то время, потом сказала:

- Получишь все, что тебе нужно. Потом дам тебе девку, и ты останешься мне служить.

Даго отодвинул еду и поднялся из-за стола, встав напротив женщины, выше ее на голову.

- Лекарства приму, но девку дай кому-нибудь другому. Я сам привык находить себе женщин, а когда беру их – то не спрашиваю согласия. Я научу твоих сыновей бою на мечах. Что будет потом, поглядим…

Клодава отступила на шаг, поскольку от этого человека била некая громадная сила. Она не могла ее назвать, но чувствовала на себе, и теперь еще сильнее начала его желать.

- А ведь ты не простой норманнский разбойник, - заявила она.

- Это так, - кивнул Даго на эти слова.

Клодава стряхнула с себя некое странное чувство, охватившее ее на миг по отношению к норманну.

- Я прикажу привязать тебя к столбу и избить батогами, - погрозила женщина.

- Попробуй, - чуть ли не зарычал в ответ Даго.

Он метнулся к стене, сорвал с нее франконский меч и закрутил ним так, что засвистел воздух. Клодава замахнулась бичом, но лезвие меча отрубило кусающий язык опасного инструмента.

- Успокойся. Сейчас прикажу принести тебе пиявки, - примирительным тоном отозвалась женщина.

Даго повесил меч на старое место на стене; затее уселся за стол и продолжил еду. Клодава же снова хлопнула в ладони и вызвала девку-служанку.

Ей принесли в глиняном горшке воду с пиявками, которых держали в тепле, чтобы те помогали при различных хворях. Даго вновь обнажил торс, приложил к груди с десяток пиявок, глядя, как те жадно пьют его кровь. Женщина тоже глядела на это, так как не могла насытить взгляда видом такого красивого мужчины. Видела она и то, как потом кончиком ножа Даго оторвал пиявок от тела и сбросил их на пол.

- Они мертвы, - заявил он. – Их отравила моя кровь.

- Так тебя травили? Кто же это сделал?

Даго ничего не ответил. Веки у него потяжелели, глаза раз за разом закрывались. Клодава знала, что сейчас он слабый и сонный. Она принесла бараний тулуп и накрыла ним мужчину, позволяя ему заснуть на собственном ложе. Затем приказала нагреть баню и приготовить навар из лопуха, который вместе с другими травами сушился под крышей амбара.

Даго проснулся уже под самый вечер. Клодава сама принесла ему в постель миску с куриной похлебкой и куриным мясом.

- Я ведь был безоружен, Клодава, и ты легко могла меня убить, - усмехнулся ей Даго.

Она улыбнулась в ответ, открыв белые зубы.

- Пригодишься мне здоровым и сильным. Научишь моих сыновей драться на мечах.

- Я привел в негодность твой бич…

- У меня есть еще.

Опорожнив миску, мужчина заявил, акцентируя слова:

- За то, что ты сейчас для меня делаешь, когда-нибудь станешь очень богатой. Сотни людей станут тебе служить, словно княжне.

- И как ты это сделаешь? – с издевкой спросила Клодава.

- Отделю добро от зла. Добро вознагражу, зло покараю.

- Когда?

Даго стиснул губы и замкнулся в себе.

- У тебя, наверное, горячка, - коснулась она ладонью его лба. – Только лоб у него был холодный, женщина же испытала в себе похотливую дрожь. К вечеру она провела Даго в баню, забирая чистые льняные подштанники, льняную рубашку, обтягивающие шерстяные штаны и длинные, до самых колен, шерстяные носки. Еще Даго получил новые сапоги из кожи лося и бараний тулуп. Без всякого стыда глядела она на то, как мужчина раздевается донага в клубах пара, а потом и сама сбросила с себя одежду. Тело у нее было гладким, крепким, с широкой спиной, глубоким вырезом в талии и крупным задом. Когда она стояла, повернувшись спиной, ее можно было принять за молодку двадцати лет, но обвислая грудь и живот с темными растяжками выдавали ее годы и рождение трех сыновей. В слабом свете лучины и сквозь туман парящей воды тело ее казалось розовым и возбуждающим; не видны были морщинки на шее и складки кожи на животе. Она немного походила на Зелы своими светлыми волосами и белыми, здоровыми зубами, которые она оскалила в сладострастной улыбке. Даго любил Зелы своей первой большой любовью. Зелы ведь тоже была старше его в два раза, потому-то он и не испытывал отвращения или нехоти к этой женщине. А воспоминание о Зелы только пробуждало страсть.

Он, совершенно голый, сидел на деревянной лавке, а она мылила ему плечи, спину, мыла волосы, смывала грязь с живота и бедер. Ненадолго схватила в ладони его мошонку, когда же от нежных прикосновений его член встал, Клодава присела у ног Даго и губами охватила его желудь. Он же ужасно восхотел ее, схватил за руки, а потом поднял за огромные ягодицы. Тогда Клодава закинула ему руки на шею, припала к нему всем телом и начала страстно целовать в губы, в шею, в веки. Но исполнить телесное желание они не могли, так как служанка ежеминутно приносила новое ведро с горячей водой, и это им мешало. Так что Клодава обливала Даго горячей водой, хлестала тело веником из веток, ему же казалось, что вместе с потом, что выделял он в жаркий воздух бани, из него уходит хворь.

- Будешь жить у меня, словно король, - нашептывала она на ухо, густым гребнем расчесывая его белые волосы, чтобы избавился от вшей, которые напали на него во время пребывания у нонеедов. А потом они сидели один рядом с другим на лавке, вдыхая сухой воздух, иходящий от разогретых камней, и вновь обильно потели.

- Когда у тебя была женщина? – спросила Клодава.

- Не помню, - ответил Даго после долгого молчания.

- А во мне мужчина не был уже четыре года, - чуть не простонала женщина от желания.

- Я заполню тебя, - пообещал он.

- Кто хотел тебя отравить? – вновь спросила Клодава, так как желала знать об этом мужчине все. Его тело предостерегало ее, что если он заполнит ее семенем и подарит наслаждение, то станет иметь над ней огромную власть. Она боялась этого, но вместе с тем и желала подобной власти. – Не хочу я твоих сокровищ. Вместо золота и серебра мне будет достаточно тебя, - наговаривала она ему на ухо. – Скажи, кто ты такой. Хочу знать о тебе все, чтобы крепче любить.

Даго поднялся с лавки, взял льняное полотенце.

- Никогда меня ни о чем не спрашивай. Так для нас будет лучше, - решитеольным тоном заявил он.

А на ее громадном ложе он показал ей искусство любви, которому научила его Зелы. Поначалу долго-долго он бродил губами по ее телу, пока от этих ласк Клодава не получила наслаждение. Потом он вошел в нее и был в ней так долго, что она познала наслаждение во второй раз. Уставшая и счастливая, женщина лежала рядом с мужчиной в темноте, думая о том, как это хорошо, что после прихода дня вновь придет ночь, и они будут вместе.

Утром Клодава провела Даго по своему большому дому, демонстрируя развешенные на стенах сокровища. Даго выбрал для себя средней длины франконский меч, пояс с коротким мечом, шищак с подцепляемой кольчужной сеткой, покрывающей шею, легкий щит в форме миндалины и крепкие кожаные рукавицы воина. Трое сыновей Клодавы – самому старшему было двадцать лет, самому младшему шестнадцать – глядели на чудака понуро, и хотя боялись матери и ее бича, во время обеда цеплялись к нему на языке склавинов, но Даго делал вид, будто бы их не понимает. Потом он приказал изготовить деревянные мечи и начал учить их бою.

Это были три здоровяка, верящих только лишь в собственную силу, и до сих пор пользующихся кистенями. Они не умели ловко двигаться, поэтому, раз за разом, деревянный меч Даго вырывал оружие из их рук. Он даже позволил им атаковать вместе, и все равно выиграл. Тогда-то они испытали перед ним страх и уважение. А когда он попросил Клодаву сообщить им на языке склавинов, что не собирается оставаться здесь хозяином, они уже не цеплялись к нему, даже проявляли радость, потому что, с тех пор как чужак появился этом доме, мать была более радостной, ее бич свистел все реже, а еду подавали более жирную.

Как-то раз конюх, что держал стражу у ворот, сообщил о прибытии чужих людей. Ними оказались три савроматских воина и сборщик налогов с двумя легкими санками, запряженными лошадьми. Вооруженный Даго спрятался на чердаке дома, чем дал понять Клодаве, что не желает, чтобы его видели.

Королева Зифика готовилась защищаться перед Караком, и со всех подчиняющихся ей земель назначила дань: от каждого имевшегося воина или невольника: три мерки овса, одна мерка ржи и половина мерки пшеницы. Клодаве было приказаны вскоре пригнать ее лошадей в Крушвице, где она получит за каждого способного под седло коня сумму, равносильную десяти коровам в серебряных гривнах или золотых солидах. Ночевали они во дворище. Даго не хотел спуститься вниз, в комнаты Клодавы.

- Неужто ты их боишься? – удивленно спросила женщина.

- Не следует, чтобы кто-то знал, что ты держишь в своем доме норманна. Нас тут ненавидят.

Даго попросил ее, чтобы она порасспрашивала у сборщика налогов про дела Зифики, Спицимира и других властных людей. Но тот мало чего знал. Разве что Зифика отказалась от осады Ленчиц, что Спицимир все так же правил Гнездом и Познанией, Авданец же и Палука, хотя королева попросила у них помощи против Карака, отказались участвовать в этой войне и не согласились вложить собственные ладони в ее ладони в знак подданства и готовности служить. Ящолт в Гедании объявил про независимость Витляндии и вновь, как когда-то Гедан, платит всего половину от того, что должен за присланные ему по реке товары.

- Еще сборщик говорил о том, что по лесам собираются кучи лестков, верящих в возвращение Пестователя, - рассказывала Клодава своему мужчине в ложе, - а разгневанная королева на глазах народа в Крушвице отрубила голову белому жеребцу Пестователя, чтобы показать: ничто уже того не воскресит.

При известии, что Виндоса убили, Даго испытал такую боль где-то в глубине себя, что даже скрутилс на постели и застонал.

- Что это с тобой? – обеспокоилась Клодава.

Она хотела зажечь светильник и начала выбивать огнивом искры. В их внезапных вспышках ей казалось, что в глазах лежащего мужчины что-то поблескивает. Неужто этот человек плакал? Но когда светильник зажегся, глаза Даго были сухими.

- Дай-ка кувшин меду и чарку, - попросил он.

Клодава исполнила его просьбу. Он же один за другой опорожнил три чары меда, а потом, мучимый какими-то мыслями, стал кружить по комнате. Женщина почувствовала беспокойство и даже страх перед этим человеком, такое выражение гнева и ненависти вырисовывалось у него на лице. Она даже побоялась спросить, что стало причиной этого гнева.

В конце концов, он отозвался сам:

- Нет ли у тебя белого коня?

- Нет. Светло-серые имеются, но не белые.

- Пускай завтра же твои сыновья отправятся по округе и за любую цену купят белого жеребца.

- Здесь никто не разводит белых лошадей, потому что они священные.

- Пускай поищут. Должен быть белый. Пускай даже жеребчик, - повторял Даго.

- Зачем тебе белый конь? Почему он обязан быть белым? Я подарю тебе гнедого, отличного жеребца. После мужа осталось красивое седло и расшитый чепрак. А подкуем мы его серебряными подковами, - пообещала Клодава.

- В таком случае, я сам его поищу, - решил он.

Клодава испугалась, что мужчина уйдет, и она потеряет его уже навсегда.

- Хорошо, я вышлю сыновей на поиски белого жеребца, - согласилась она.

Даго задул светильник и какое-то время еще кружил по комнате. Наконец он лег рядом с Клодавой, а та обняла его обнаженными руками.

- Это я рассказала, как королева Зифика убила коня Пестователя. Не потому ли тебе захотелось иметь такого же самого? – осмелилась спросить она.

- Да, - ответил Даго. – Потому что Пестователь жив, и он должен иметь белого жеребца. Подаришь ему его, когда он появится и покарает изменников. А за это он даст тебе во владение кусу вёсок и одарит сотнями невольников.

Даго знал, где следовало искать белого жеребца. В Спицимире, у Авданцов и у Палуки, поскольку как раз там его Виндос неоднократно покрывал кобыл. Но сыновей Клодавы так далеко высылать он не мог.

Когда наступил поздний зимний рассвет, Клодава приподнялась на локте и долго вглядывалась в лицо спящего рядом с нею мужчины. Кем он был на самом деле? Откуда прибыл и куда стремился? В ее голове мелькали десятки подозрительных мыслей, иногда она даже задумывалась о то, а нет ли у него чего-нибудь общего с тем удивительным Пестователем, поскольку так сильно тронула его смерть белого жеребца. Но ведь тот Пестователь – как она слышала – прекрасно владел речью склавинов, этот же знал только лишь язык норманнов. Лицо мужчины было красивым, тело его с каждым днем становилось сильнее и здоровее. Он притягивал ее, а это сейчас было наиболее важным. Она имела его рядом с собой и даже внутри себя.

Даго не спал, он только лежал, прикрыв веки. Непонятно почему, но он вспоминал отца Жагоберта и уроки, которые ромеи давали ему о Боге, в Троице Едином. Ему казалось, что лишь сейчас начинает он понимать что-то из этих уроков, и что они становятся ему более близкими. Бог, который хотел владеть миром и построить Царство Божие на земле, ради этой цели позволил убить собственного сына, Христа. Сын-Бог познал все унижения, которые дано познать человеку, а еще и сверхчеловеческие муки на кресте. Так что велика цена за владение царством, поэтому он, Даго, тоже обязан пройти через все унижения и ужасные муки, прежде чем создаст свою державу. А потом он усядется на троне и будет судить живых и мертвых, отделять добро от зла. Христиане все время говорили про Страшный Суд. Ну да, должен быть такой суд, осыпание милостями хороших и верных, а злых – свержение в Навь. Так что все на свете имело свой смысл, даже измена Зифики и смерть Виндоса. "Вот пришло время ветру, что отделяет зерно от плевел", - подумал он.

Сыновья Клодавы возвратились домой после нескольких дней бесплодных поисков белого коня. В округе такого не нашлось. Даго уже не проявил ни гнева, ни печали, как будто бы все дело просто перестало его интересовать. В момент страшной печали и гнева после сообщения об убийстве Виндоса он вновь возжелал иметь белого коня, но теперь он понимал, что сейчас-то он уже не был таким Пестователем, как раньше. Белый конь мог его выдать, а он ничего не опасался сейчас, как измены и предательства. Тем более, что самое время было, чтобы начать действовать для того, чтобы забрать себе утраченную власть, делать первый, а затем и второй шаг. Искусство правления людьми учило, что жизнь всяческих невероятных сообщений бывала длинной или короткой в зависимости от того, подпитывали ли их – словно костер дровами. Как долго скрывающиеся по лесам лестки будут верить в бессмертие Пестователя и его возвращение, если сам он не даст им какого-нибудь знака своего существования?

- Готовится война с Караком, - сказал он как-то Клодаве. – Теперь в Крушвице можно получить самую выгодную плату за лошадей. Пора выезжать туда.

- После войны, когда падет много лошадей, они станут еще дороже, - ответила ему та.

По-женски она чувствовала, что норманн, которого полюбила, желает от нее вырваться и по каким-то лишь себе известным и тайным целям собирается очутиться в Крушвице. Клодава подумала, что начинает терять этого мужчину, быть может, последнего, что был в ее жизни.

- В Крушвице знают о твоих лошадях, - возразил Даго. – За ними приедут сюда и попросту отберут. Советую взять лишь несколько, голов восемь или десять. Нужно доказать королеве Зифике, что ты хорошо относишься к ней.

Клодава пожала плечами.

- Ни к кому я не отношусь хорошо, только лишь к тебе и своим сыновьям, - заметила она.

И тогда Даго решил бежать сам. Клодава догадалась об этом, когда из двора пропало седло, которое он спрятал в снегу возле конюшни.

- Хорошо, я согласно, - приняла она решение. – Поедем в Крушвиц. Возьму двоих сыновей, трех конюхов и шесть коней на продажу.

Под конец месяца лютого, ночью перед выездом Даго проявил к ней большую, чем до того страсть, но потом, когда свет луны, попадающий сквозь затянутое пузырем окно, прояснил мрак комнаты, она знала, что ее мужчина не заснул. Он лежал с открытыми глазами, всматриваясь в черные потолочные балки. Может, он тосковал по какой-то женщине? Чего она сама могла ожидать после этой поездки в град? Почему столь сильно желал он попасть туда, где по причине незнания языка склавинов ему грозила смерть или неволя? И снова Клодава задала себе вопрос, на который не было ответа: кто же таков этот мужчина, который лежит рядом с ней, а мгновение назад был в ней и наполнил ее наслаждением? Зная, что тот не спит, Клодава сказала ему о своем беспокойстве.

- Ты норманн. Если в Крушвице тебя распознают – погибнешь.

- Об этом я знаю. Но ты меня не предашь.

- Никогда. Клянусь.

Свое обнаженное тело она крепко прижала к его обнаженному телу, как будто чувствовала, что делает это в последний раз.

- А я тебе клянусь, - ответил он шепотом, - что на твоих плечах будет белый плащ, на груди же твоей будет висеть золотая диадема королевы Зифики.

- Так ты не едешь, чтобы служить ей? – удивилась Клодава.

Даго хотелось ответить: "Мы едем, чтобы ее убить", но он ничего не сказал, только закрыл глаза и притворился, будто засыпает.

На следующий день, по причине высокого снега, только лишь около полудня по широкой дуге объехали они град в Брдове, расположенный над одним из двух озер, и очутились на земле, лишенной лесов, зато там полно было вёсок и различных маленьких городков. На отрезке от Брдова до Люботыня они нашли наезженный санями тракт в снегу, по нем легко было вести лошадей и сани с мешками, наполненными овсом для животных. Клодава заметила, что ее норманн побаивается открытых пространств и все время подгоняет конюхов, чтобы поскорее очутиться в чащобе за рекой Нотець. Когда же они углубились в лес, он приказал съехать с тракта, ведущего к озеру Гопло и дальше на Крушвиц. После того они повел лошадей через самую чащу, подальше от каких-либо городков и вёсок. Клодава не понимала того, не знала, что он носит в себе надежду на встречу с прячущимися в лесах лестками, которые, возможно, верят в бессмертие Пестователя. Но дорога через густой лес оказалась трудной по причине глубоких снегов, продвигались они настолько медленно, что пришлось вернуться на накатанный санями тракт.

Ночевали они у костра на опушке чащи, на границе обширной полосы полей. Где-то рядом должна была располагаться какая-то вёска, возможно, даже городок, поскольку леса в этом месте были выжжены сотни лет назад, образуя земледельческую Куявию, населенную земледельцами и скотоводами. Земля здесь была плодородной, она давала хорошие урожаи, потому людям здесь жилось в достатке, край был плотно заселенный. Но когда самый старший сын Клодавы, который забрался в эти стороны в поисках белого коня, сообщил им, что в окружающих городках вырезали старост и на их место поставили савроматов из Мазовии, норманн порекомендовал Клодаве избегать заезжать в городки, пока у них имеются запасы еды и корма для лошадей. Женщина напрасно считала, что, возможно, во время поездки ее мужчина выдаст ей истинную цель этого похода, но он всю дорогу молчал. Даже ночью, у костра, сидел он молча и, похоже, не сомкнул глаз даже на мгновение. Неожиданно она заметила, что во время поездки он тщательно прячет свои волосы по подаренным ею шлемом, еще до того, как выехать несколько дней он не брился и не умывался, как будто желая изменить свою внешность под щетиной и полосами грязи на лице. "Он боится, чтобы в нем не открыли норманна", - подумала Клодава.

Рано утром, едва они сели на лошадей, внезапно увидели, как из леса с другой стороны обширного пространства полей выкатывает громадная масса войск. К ним в боевом порядке приближалось около трех сотен всадников, за ними шагали колонны щитников и рабочих, а уже за ними тянулась бесконечная вереница саней с продовольствием для людей и кормом для животных. Когда же они приблизились, Даго узнал во всадниках савроматских воинов – у каждого имелся лук и колчан со стрелами, под меховыми бурками они носили богато вышитые пояса, которые несколько раз обматывали их станы. Армию вели за собой два всадника. Одним из них был савромат с богато украшенным луком, красивым щитом и коротким обоюдоострым мечом у пояса; второй – в лисьей шапке на голове и в плаще из бобровых шкурок. Каждый из этих двоих держал в руке вырезанную из дерева и мастерски украшенную булаву, которая у савроматов была знаком власти вождя.

Увидав несколько всадников с небольшим табуном лошадей, из рядов армии вырвалась кучка воинов, помчалась галопом и сразу же окружила Клодаву с сопровождающими ее людьми. Они же повели окруженных к вождям.

- Кто такие? – сурово спросил то, что был с луком на спине, с длинными, закрученными на уши усами.

Клодава знала, как следует себя вести в подобных ситуациях. Она сняла с головы шлем, низко поклонилась и заявила:

- Я подданная королевы Зифики. Мое имя Клодава из града Клодава. Веду в Крушвиц лошадей на продажу, так как слышала, что они нужны для войны.

Савроматский вождь не проявил особого интереса ни к Клодаве, ни к ее воинам. С удовольствием он глядел лишь на шестерку лошадей, которых вела с собой женщина.

- Это хорошо, госпожа, что ведешь лошадей для войны, - заявил о. – Ничто нам так не нужно, как именно лошадей. А эти очень крупные, выглядят сильными.

- Они родились от ободритского жеребца, - похвалилась Клодава.

День был морозным, безоблачным, ярко светило зимнее солнце. Даго пригляделся ко второму из вождей и почувствовал, как холодная дрожь проходит от кончиков пальцев рук до самых ног. Перед ним был Херим, тот самый человек, которого он когда-то освободил из клетки, где жил словно дикий зверь. Теперь же Херим сидел перед ним на коне, с налитым жиром лицом, в богатом одеянии и с булавой в руке. На мгновение глаза Даго и глаза Херима встретились, жирные щеки канцлера побледнели, пальцы в кожаных рукавицах начали нервно сминать поводья коня.

- Я Ревин, вождь войск королевы Зифики, - услышала Клодава от Савромата. – Мы выступаем на войну с Караком, и ваши лошади нам пригодятся. Мы дадим вам восковую табличку, что купили ваших лошадей. В Крушвице же Главный Управляющий выплатит вам за них две серебряные гривни.

- И что можно купить за две гривны? – обеспокоилась Клодава.

- Самое малое, пятьдесят коров, - ответил на это савромат.

Херим узнал Пестователя. Он видел его мертвого, а теперь вновь видел живым, на буланом коне, в бараньем тулупе, в богатом шлеме, с мечом на поясе, с продолговатым щитом. Выходит, правду говорил народ, что Пестователь бессмертен. И Херим почувствовал, как что-то в нем трясется, ужасно скулит, затем на щеки выступила горячка. Достаточно было одного жеста его булавы, крик: "Вот он, Пестователь!", и три сотни воинов и более пяти сотен пехотинцев разорвали бы этого человека на клочки. Но Херим чувствовал себя будто парализованный, лишь пальцами он нервно сжимал поводья своего коня. Он не принимал участия в заговоре на жизнь Пестователя. Зифика показала ему уже труп, и тогда он расплакался. Он не чувствовал себя ответственным за то, что произошло, во всем винил только Зифику, которую когда-то любил. Ибо с тех пор, как Пестователь погиб, умерла в Хериме и любовь к королеве. Она взяла его в свое ложе, в нем он был несколько раз, насытил свою похоть, а потом испытал страх. Ибо всякий, кто был в ее ложе, со временем либо погибал, либо становился невольником. Так умер граф Фулько и многие до него. Всякий день ожидал он с того момента гнева Зифики, но дождался лишь приказа вместе с Ревином отправиться против Карака в сторону Серадзы. Но со столь малыми войсками не означало ли это смерти или неволи? Сам Херим не умел сражаться как другие. Этот поход был для него смертным приговором. А так же для той державы, о которой столько рассказывал ему Пестователь, и потом, на его глазах, начал создавать его, делая все более крепким и могущественным? Но потом был заговор Зифики, отравление Фулько и Пестователя, захват Крушвица. Когда-то он поверил, что Даго пробудит спящего великана, и что он был так близок к этой цели, но вот теперь все рассыпалось в прах. Когда они очутились в Крушвице, и пришли известия, что Спицимир не отдаст Зифике ни Гнезда, ни Познании, когда Авданец с Палукой объявили себя самостоятельными комесами, понял он, что дело Пестователя распадается точно так же, как ранее распалось дело Пепельноволосых. И тут эта война с Караком. Война, которая должна была завершиться поражением Зифики, поскольку, как говорили шпионы, князь в четыре раза превышал ее размерами своих войск. Но Пестователь был бессмертен, он жил, так что не все еще было потеряно. Нет, он не помнил о то, как Даго освободил его из клетки, как из животного сделал человеком. Недолго длится чувство благодарности. Он размышлял о развале того, во что верил – в пробуждении великана, который распространит свою власть от моря и до гор Карпатос. Один лишь Пестователь мог заставить Спицимира, Авданцев и Палук, чтобы те встали рядом с ним и победили Карака. Зифика была безумной, желая обеспечить трон Киру. Карак победит ее, а ему, Хериму, затянет веревочную петлю на шее и затащит, в качестве невольника, в край висулян.

- Прочерти, светлый господин, свои знаки на восковой табличке, чтобы этим людям выдали серебряные гривны, - обратился к Хериму военачальник савроматов.

Херим вздрогнул, словно человек, внезапно пробудившийся ото сна. Он отвел свой взгляд от глаз Пестователя, сунул руку в седельный мешок, вытащил оттуда табличку с нанесенным на нее слоем воска и костяное писало. Сняв рукавицы, он начертал несколько неуклюжих рунических знаков и подал табличку Ревину.

- С этим вот поедете в Крушвиц, - Ревин подъехал поближе к Клодаве и бросил ей табличку; она же ловко схватила ее в воздухе.

Под Даго конь начал танцевать, но всадник сидел на нем неподвижно, словно замерз от того холода, что охватил его при виде Херима. В памяти же канцлера осталась фигура Пестователя, когда он первым направил коня вперед, безразлично объезжая Даго. За Херимом двинулась и вся армия, а так же Ревин. Несколько воинов перехватило лошадей Клодавы и погнали их перед собой. А сама Клодава, Даго, сыновья Клодавы и три ее конюха потащились в Крушвиц. Только лишь, когда они очутились на опушке леса, а воины исчезли с их глаз, оставляя на снегу широкую утоптанную дорогу, Клодава обратилась к Даго:

- Зачем нам тащить с собой конюхов? Пускай возвращаются домой.

Даго согласно кивнул. Он чувствовал, что не в состоянии вымолвить хотя бы слова настолько у него стиснуло горло. А потом его потянуло на рвоту, он отъехал в сторону и склонился с коня.

- Да что это с тобой? Вновь вернулась хворь? – обеспокоилась Клодава.

Даго соскочил с коня, набрал в руки снега и стал вытирать им себе лицо.

- Я видел собственную смерть, и я был настолько близок к ней, как близки к лицу сейчас мои ладони, - пояснил он женщине побледневшими губами.

"Это у него горячка", - подумала Клодава. Сама она никакой опасности не заметила. Никто из савроматов сопровождавшими ее не заинтересовался, исключительно ее лошадьми.

Тем временем ее сыновья ссорились между собой, кому из них возвращаться с конюхами и санями домой, а кому ехать с матерью и норманном. Никто из них до сих пор не бывал в столь крупном, как Крушвиц, граде. За две гривны, которые им должны были выплатить за лошадей, в купеческих складах можно было приобрести много красивых и ценных вещей, например, украшенные седла, уздечки, шпоры, крепкое сукно на одежду. Мать разрешила их спор щелчком бича.

- Конюхи могут возвращаться сами. Для меня же и норманна будет безопаснее, если вы поедете вместе с нами.

Затем женщина отдала конюхам распоряжения, чтобы оставшихся в доме лошадей как можно быстрее спрятать в лесу. Начиналась война с Караком; кто мог предвидеть, не прокатится ли она через их земли с пожарами вёсок и грабежами нажитого. И когда они так вот стояли на опушке лес, то увидели приближавшегося к ним со стороны полей и того места, в котором с их глаз исчезло савроматское войско, одинокого всадника. Он мчался галопом, и его фигура нарастала на глазах на фоне белой пустоши. Вскоре они узнали во всаднике того господина, что был во главе войска. Того самого, что выписал им выплату за лошадей. Неужели он возвращался для того, чтобы отобрать у них восковую табличку, покрытую странными знаками?

А потом увидели они, как этот велиуий военачальник галопом подскакал к ним, как чуть ли не на скаку он соскочил с седла и на коленях пополз к норманну.

- О, Господин мой и Пестователь, - умоляюще говорил он. – Прости мне, что поверил я собственным глазам и поверил в твою смерть. Я не был замешан в заговоре на твою жизнь, не доверяла мне Зифика, ибо знала она, какой огромной любовью люблю я тебя. О, Даго Господин и Пестователь, прости мне все то зло, ибо я всегда был и остаюсь с тобою всем сердцем. О, Даго Господин и Пестователь, спасай край свой и слуг своих!...

М тут же Клодава, ее сыновья и конюхи увидели, как норманн перестал оттирать снегом лицо, как гордо выпрямился, откинув голову назад. Могло показаться, что прямо на их глазах он стал кем-то совершенно иным, величественным, гордым, вызывающим впечатление олицетворения чародейских сил. Неужто это был тот самый едва стоящий на ногах человек, которого обнаружили они у конеедов? И услышали они, как заговорил он на чистом и красивом языке склавинов:

- Прощаю тебе все твои вины, Херим, поскольку именно ты покрыл меня своим плащом, когда был я нагим и мертвым. Пришло время мести и суда. Уже два раза стер ты все свои провинности и спас мне жизнь.

Херим заплакал. Неподдельные и большие слезы полились из его глаз и скатились по щекам.

- На колени! – завопил он Клодаве и и ее сыновьям. – На колени! Вот он, ваш господин, Даго и Пестователь, бессмертный великан, Дающий Справедливость и Отец Воли. Слава ему во веки веков!

Те упали на колени, пораженные словами этого человека. А великий господин в лисьей шапке и в плаще из бобровых шкурок, с резной булавой в руке, еще несколько шагов прополз на коленях к Пестователю и коснулся лбом его сапог.

- Поднимись, Херим, - приказал Даго. – Садись на коня и возвращайся к армии. Нельзя, чтобы Ревин заподозрил чего-нибудь и выслал за тобой конных воинов.

- Хочу быть с тобою, мой господин.

- Возвратишься к армии, - акцентировано повторил Даго. – Завтра притворишься больным и прикажешь на санях отвезти себя в Крушвиц. Постарайся встретиться к кем-нибудь из верных мне лестков и отошли его с письмом к Спицимиру, чтобы знал он, что я жив, и что стану судить живых.

- А ты, господин, куда едешь?

- Я буду повсюду, Херим. Ты же ожидай меня в Крушвице. Когда же придет время мести, задушишь Кира, ибо таково его предназначение. Забудь, что такое жалость, ибо крики и мольбы о жалости заглушат вопли тех, кого сброшу я в Навь.

- Я опасаюсь возвращаться в Крушвиц. Я же бывал в ложе Зифики, и мне угрожает смерть, как и Фулько.

- Ладно, не спеши с возвращением, но дай знать Спицимиру, Авданцам и Палуке. Напиши им, что Пестователь бессмертен и побеждает. По прибытию в Крушвиц притворись, будто бы умираешь. Зифика, думая, что тебе скоро конец, не станет тебя убивать.

- Так я и сделаю, бессмертный мой господин, - сказал Херим. – Вот, возьми от меня этот кошель с серебром и золотыми солидами.

Сказав это, он подал Даго небольшой мешочек. Затем вскочил на коня и, не оборачиваясь, точно так же, галопом, поскакал через поля вслед за армией.

На следующий день, поздно вечером в двери громадного, недавно возведенного дома в посаде Крушвица, постучался некий мужчина, закутавшийся от мороза в серый плащ. В этом недавно выстроенном доме, на втором этаже которого имелись многочисленные отдельные комнаты, а внизу огромное помещение, размерами с сарай, где за длинными деревянными столами з деньги можно было сытно поесть и выпить меда и даже вина, помещался развратный дом, которым управляла Арне. Двери были закрыты на крепкий засов, вовнутрь впускали только знакомых, значительных и богатых людей. Два воина, слишком похожих на разбойников, грабящих на трактах, по приказу градодержца Кендзержи днем и ночью охраняли двери, поскольку сам Кендзержа иногда приходил к проживающим здесь девкам, а сама Арне щедро платила ему. В Крушвице ходили слухи, будто бы иногда и сама королева Зифика тайно обращалась к Арне, чтобы та доставила ей какого-нибудь молоденького парня для любовных утех; потому Арне пользовалась в граде уважением, ее даже побаивались, хотя она всего лишь предоставляла платные наслаждения.

- Кто там? – спросил один из амбалов.

- Гость, - услышал он в ответ.

Дверь открыли, человек, ставший в ней, подбросил на ладони два золотых солида и серебряный резан.

- Проведите меня к высокоуважаемой госпоже Арне, - попросил прибывший и бросил охраннику кусочек серебряного украшения.

Гостя впустили в ярко освещенное светильниками помещение. Там он увидел сидящих за двумя столами и выпивающих савроматских воинов, услышал их дикие песни, увидел полуобнаженных, сидящих у воинов на коленях девок. Разбойник повел прибывшего через помещение к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж. Он постучал в дверь, выкрашенную в красный цвет.

- Гость к госпоже Арне, - сообщил он.

В небольшой, но богато обставленной комнате Арне с двумя девицами заканчивала ужин.

- Я желаю говорить только лишь с тобой, госпожа Арне, - сказал незнакомец и подбросил на ладони золотые монеты. Женщина побледнела, узнав голос. Но она быстро взяла себя в руки и выгнала всех из своей комнаты. Только после этого пришелец сбросил с головы капюшон; хозяйка увидела столь любимое лицо и упала на колени, целуя руки Пестователя.

- Так это ты, мой светлый господин? – повторяла она, не веря собственным глазам и ушам.

- Это я. Даго Пестователь и Повелитель.

И тут впервые за много-много недель на губах Даго появилась улыбка.

- Господин мой, тебе грозит страшная опасность…

Улыбка скрылась с лица Пестователя. Он сказал вполголоса, но со странной силой:

- Я прибыл сюда, дабы судить, ибо говорят, будто я бессмертен.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

DIES IRAE

Красивая лицом карлица по имени Милка, ближайшая служанка Хельгунды и самая нежная нянька двоих ее детей, на пытках в присутствии князя Карака созналась, что в Караков ее прислал повелитель полян, удивительнейший Пестователь, чтобы отравить княжну Хельгунду вместе с ее детьми: дочерью и сыном. Только она не сделала этого, поскольку Пестователь пообещал ее оплодотворить, чтобы родила она великана. Но ничего подобного не случилось, и не сделал он ее беременной. Добравшись же до Каракова, стала она вновь верно служить княжне Хельгунде и детям, рожденных княжной с Караком. Княжна Хельгунда, по какой-то причине разозлившись на Милку, а может и позавидовав ее тайным наслаждениям, которые получала карлица от черного козла, которого держала в некоем тайном месте, приказала этого козла убить, как уже один раз поступила так в Гнезде. Тогда-то Милка подала ей вино, разведенное водой, в которой отваривалась сушеная бледная поганка, и княжна скончалась в ужасных муках, длящихся несколько дней. Но на пытках карлица не говорила про черного козла, ибо даже на муках стыдно ей было признаться в том, каким достойным порицания наслаждениям она сама предавалась. Она предпочла указать на королеву Зифику, как на ту, что выдала ей новый приказ убийства Хельгунды, чтобы отодвинуть на пути к трону полян сына от княжны и Карака. Еще до убийства Хельгунды в Каракове много говорилось о том, как королева Мазовии приманила в Плоцк удивительнейшего Пестователя, там его отравила, а тело вбросила в реку Висулу, чтобы сын Пестователя, рожденный княжной Геданией, не сед в будущем в Гнезде на троне. Таким образом князь Карак легче поверил Милке, что та пошла на преступление по приказу Зифики, чем если бы стала она рассказывать ему про убитого козла, ибо смерть Пестователя открывала дорогу к трону, а козла можно было найти себе и другого. А вот трон был один и для одного человека, для Кира или для Окши, сына Хельгунды.

Карлица на пытках умерла, и похоронили ее в крепостном рву за палисадом и валами града. А вот княжну Хельгунду торжественно сожгли, и над урной с ее прахом Карак приказал насыпать высокий курган. Днем и ночью свободные и невольные люди возили землю, так что получился холм, настолько громадный, что чуть ли не достающий до неба, ибо любил Карак свою супругу, как никого другого. Со временем висуляне назвали это место курганом Вандалки, ведь по-разному говорили про жену Карака, и то, что это Лже-Хельгунда, и что родом она откуда-то из дальних стран, откеуда-то, чуть ли не от вандалов, которые в прадавние временна проживали в долине Висулы. Плакал князь Карак после смерти супруги своей и мечтал отомстить королеве Зифике. Только более сильным, чем эти чувства, было желание, чтобы его и Хельгунды сын по имени Окша сел в будущем на троне Пепельноволосых, таким образом объединяя державы полян и висулян, образуя силу, способную противостоять Великой Мораве. Шпионы приносили известия, что Зифике удалось подмять под себя только лишь град Крушвиц, а другие застала закрытыми, готовыми к обороне, даже Ленчиц ей не поддался. Спросил тогда Карак через тайных посланников как Спицимира, что правил в Гнезде и Познании, так и Авданцев в Гече и Палуку в Жнине, что станет, если он ударит на войска савроматов. И получил он ответ, что королеву Зифику все ненавидят, что никто из властителей в эту войну не вмешается, ибо объявили они себя комесами и с тех пор станут заботиться только лишь о своих делах. Точно так же пообещал поступить комес Ящолт, владеющий Витляндией у устья Висулы. А поскольку то было время, когда в Великую Мораву вступил маркграф Карломан, сын Людовика Тевтонского, ведя с собой князя Нитры, Сватоплука; князя же Ростислава пленили, его племянник его ослепил и поместил в какой-то франконский монастырь; и в Великой Мораве продолжалось неустанное внутреннее кипение, князь Карак понял, что Великая Морава не в состоянии угрожать его державе, и таким моментом следует воспользоваться, чтобы начать войну с Зификой. Потому собрал он свои отряды, вступил в давние земли Крылатых Людей, которые после поражения, нанесенного им Пестователем, спрятались у висулян, только на вновь завоеванных землях он постановил править от имени своего сына, Окши. Перезимовал он в Серадзе, а в начале месяца сбора осколы – березового сока, провел он под Серадзей страшную битву с войсками савроматов, которыми командовал некий Ревин, ормию королеву Зифики разбил, и таким вот образом давние земли гопелянов и Длинноголовых людей. "Когда захвачу я Крушвиц и всю Мазовию, испугаются меня Спицимир, Авданцы и Палука и сложат присягу на верность малолетнему Окше, и тат вот я добуду всю державу полян", - думал Карак. А поскольку его предупреждали, что град Крушвиц неописуемой мощью обладает, поначалу направил он свою армию через реку Нер в сторону Ленчиц, чтобы после захвата этого не столь оборонного городка завоевать затем Плоцк и всю Мазовию, тем самым окружая Зифику в Крушвице и заставляя ее добровольно отдать и этот град взамен за обещания, которые сам он не собирался выполнять.

Возвратились в Крушвиц остатки разбитых савроматских войск, привезя с собой на санях раненного Ревина. Еще раньше туда же привезли больного Херима, который не вставал с ложа, жалуясь на общую немощь, а если и ходил по комнатам, то исключительно с палкой и волоча ногами. В комнаты Херима частенько заглядывала Зифика, ища у ложа больного какого-нибудь доброго совета, и что ей необходимо самой делать, когда войска Карака подступили под Ленчиц.

- Что мне делать, Херим? – спрашивала она. – Оставаться в Крушвице и ожидать Карака или же отправиться в Мазовию и там готовить оборону?

И отвечал ей Херим слабым голосом тяжело больного человека:

- Поставь, королева, нового военачальника на место Ревина. Собери всех способных сражаться савроматов и полян, что признали твою власть, и пошли их в гарнизоны в грады Мазовии. Князю Караку придется их долго добывать, тем временем ты, возможно, найдешь помощь у пырысян или же помиришься со Спицимиром, Авданцами или Палукой. В Крушвице оставь лишь небольшой гарнизон, поскольку град этот и так укрепленный и захватить его невозможно. Здесь ты будешь в безопасности. Не отважится Карак осаждать Крушвиц. Я предупреждал тебя, что убить Пестователя – это точно то же, что и убить его державу. А ты не советовалась со мной, когда решила его отравить.

- Потому что ты любил его, - багровели от гнева щеки Зифики, а ркука ее ложилась на рукоятку висящего на поясе ножа.

- По дороге под Серадз слышал я от народа, будто Пестователь жив, и что он придет, королева, по твою голову, - кашляя, медленно говорил Херим. – Говорят, что упадут перед ним на колени Спицимир, Авданцы и Палука, и что это он выгонит Карака. Так что, возможно, будет лучше тебе спрятаться с Киром в Мазовии, в тамошних пущах.

После таких слов Зифика начинала нервно кружить по комнате, раз за разом хватаясь за украшенную рубинами рукоять своего ножа.

- Ты собственными глазами видел его мертвым. И я назвала его неживым. А, как он сам нас учил, считается лишь то, что было названо.

- Только ведь народ называет его иначе: бессмертным. Ведь это же он выкупался в отваре бессмертия в Венедийских Горах.

После того Херим касался груди и кривил лицо, словно бы от боли, чтобы показать Зифике, как сильно болит у него внутри. Своей жене, Людке, что была на седьмом месяце беременности, приказал он приносить себе пиво и горячее вино, а когда уже был под хмельком, повторял на латыни, которую изучал еще в Фульде:

- Dies irae… dies irae…

- И что это означает? – спрашивала Зифика.

- День гнева, моя повелительница. Нас ожидает день гнва Пестователя. Опасаюсь я за собственную голову, ибо от любви к тебе предал я его.

А Зифика вновь повторяла и повторяла:

- Ты же своими глазами видел тело графа Фулько. Его кинули в реку. А через три дня оно всплыло, вздувшееся и черное.

- Но ведь тела Пестователя так и не нашли.

- Можно ли воскресить мертвого, Херим?

- Да, госпожа. В Фульде меня учили, что бог франков по имени Христос, когда того захотел, воскресил мертвеца по имени Лазарь. Ты же знаешь, госпожа, что Пестователь возил с собою золотую цепь с крестом, а это означает, что отдавал честь различным богам.

- Он был мертв, по-настоящему мертв, - топала ногами Зифика. – Сейчас он в Нави, трясется от стужи и мучится от голода.

После чего, разъяренная, бежала в собственные покои, открывала сундук и вынимала из него Священную Андалу, которую сорвали со лба мертвого Пестователя в Плоцке. Она надевала ленту с камнем на свои буйные черные волосы и снова приходила к Хериму.

- Я убила его Виндоса, и весь народ это видел, - говорила она. – Его меч Тирфинг висит в тронном зале над моим троном, и весь народ это видит. И разве нет на моей голове Священной Андалы?

А после того она слышала слабый, пискливый голосок Херима:

- Андалу необходимо получить, не пролив крови. Ты же сама видела, моя королева, что Пестователю Голуб Пепельноволосый передал ее добровольно. Потому-то на его лбу золотой камень сиял ярче, чем на твоем.

- Так ведь и я не пролила ни капли крови, - отвечала Зифика. – Я его отравила. Без крови.

- Он ведь не отдал Андалу добровольно…

Зифика пожала плечами, словно бы все это не имело ни малейшего значения, и вновь стала прохаживаться по комнате, в которой лежал Херим. Ну да, она все еще была очень красивой, и, возможно, даже красивее, чем раньше. На ней были зеленые шерстяные штаны; на ногах высокие желтые сапоги; Херим видел ее круглые ляжки и длинные ноги, широкие бедра в с выпуклыми ягодицами. В талии Зифика была худенькая, словно юная девушка, что подчеркивал золотой пояс с ножом. А вот толстая фуфайка, на которую она обычно надевала кольчугу, не подчеркивал ее крупных грудей и делал плоской. Шея была у нее длинная, ничем не прикрытая, голову с громадным шлемом черных волос женщина держала гордо. Лента Святой Андалы с золотистым камнем прибавляла ей величия, а золотая пектораль, свисающая с груди делала Зифику истинной королевой. Она уже родила двоих детей, лицо ее сделалось еще более округлым, губы – еще более алыми и гораздо более желанными. Ее черные брови походили на крылья ласточек. Вот только Херим уже не желал ее, поскольку в последнее время складывалось у него впечатление, будто бы находится в одной комнате с дикой кошкой.

- Если ты желаешь умереть в своем ложе, не гляди на то, как блестит камень у меня на лбу, - совершенно неожиданно заявила Зифика.

Херим не отзывался. Уже неоднократно встречался он с ее угрозами. С тех пор, как увидел он живого Пестователя и уверовал, что тот вернется к власти и вновь объединит Державу полян, не мог он сдержаться, чтобы, время от времени, не противостоять словам королевы, что та принимала со все большим раздражением.

- Ты желал меня, а я дала тебе свое тело. Так вот ты благодаришь за подаренное тебе наслаждение? – спросила Зифика.

Херим не поддался, сказал следующее:

- Ты же могла подождать, пока он не выстроит великую державу, не пробудит спящего великана. Кир за это время стал бы мужчиной и сам протянул бы руку за властью.

Королева стиснула губы.

- Почему он так отнесся к моему сыну? Я могу понять, что он не признал Дабога Авданца или Вшехслава Палуки, ведь то были бастарды. Но ведь Кир не выродок, и ты, Херим, прекрасно об этом знаешь. Почему он признал Лестка, а не Кира, который старше и обладает первенствующими правами на трон? Он хотел моей смерти в родах, ибо только моя смерть могла убедить его в том, что Кир – не выродок. Я отплатила ему за это смертью и, считаю, что это справедливо.

- Лестк ведь жив, королева.

- И как долго? – с издевкой спросила Зифика. – Я выслала тайного посланника к Спицимиру, который занят опекой Лестка. У Спицимира имеется сын по имени Наленч. Я приказала передать Спицимиру: задуши Лестка и приди с помощью против Карака, а я от имени своего сына, Кира, признаю в твоем Наленче единственного властителя полян, ибо тот, кто владеет Гнездом, владеет и всей державой..

- Не поверит он тебе, госпожа. Ему известно, сколь сильно желаешь ты трона для собственного сына. Впрочем, Наленча не признает ни Авданец, ни Палука. Только лишь Кир или Лестк могут стать истинными властителями. Кир порожден твоей кровью, а ты сама рождена в королевском роду Айтвар.

- Это правда, Херим. Но почему не понял этого Пестователь? Я дала ему сына и внесла в качестве приданого Мазовию. А кто такой Лестк? Его родила сухая колода Гедания, дочь княжонка из Витляндии. Так чья кровь лучше, королевы Айтвар или Гедана?

Тут Херим позабыл о том, что притворяется больным. Он сел на кровати и выдал:

- Все это не имеет никакого значения. Никому из сыновей не отдаст он ни власти, ни трона. Ведь он долговечный. Сыновьям же предложит только почести. Вполне возможно, что на троне сядет только лишь его внук или правнук.

Зифика неожиданно остановилась в своем хождении по комнате. Резким движением она вытащила нож и прижала его лезвие к горлу Херима.

- Ты веришь в его бессмертие!

- Нет, моя госпожа, - испуганно отпрянул тот.

И тем самым сохранил себе жизнь. Зифика без слова вышла. Но на следующий день назначила нового военачальника, Порая, и выслала его в Мазовию во главе оставшихся в живых савроматских воинов, что пребывали в Крушвице. Она приказала Пораю приготовить Плоцк и град Цехана к обороне, в открытый бой с Караком не вступать, но нападать на его армию по-склавински, из засад. Порай должен был сражаться так долго, пока она сама с новой армией и с союзниками, которых за это время поищет, не придет ему на помощь. В Крушвице осталось около трех десятков савроматов и пятьдесят воинов градодержца Кендзержа.

Той же ночью исчез висевший на стенке за троном меч Пестователя, прозванный Тирфингом. Вместо меча там обнаружили рулон бересты, покрытой знаками склавинских рун. Перепуганная Зифика с берестой в руках вбежала к Хериму в комнату, выгнала Людку, которая кормила мужа отваром, и приказала эти знаки прочитать, поскольку сама так и не познала тайны рунической письменности. Херим колебался, читать или не читать. Он и опасался взрыва гнева Зифики, и в то же время желал насытиться видом ее страха.

- "Пестователь жив и побеждает", - сказал он.

О чудо! Испуг исчез с лица Зифики. Она заявила с издевкой:

- Кто-то, Херим, готовит здесь измену и желает меня напугать. Мои глаза меня не обманывали. Умер Фулько, умер и Пестователь.

Еще в тот же день трех савроматских воинов, что ночью охраняли двор Зифики, повесили при всех на торжище. И сам градодержец Кендзержа получил десять палок, и тоже при всем народе. Ужас охватил обитателей Крушвица, люди запирались по домам, даже в публичный дом Арне мало у кого хватало отваги прийти, ибо каждый, кто встречался с другими, мог быть обвинен в том, что готовит заговор против королевы.

Точно такой же рулон бересты получил и Спицимир в Гнезде. Ему его привез лестк по имени Тачала, один из тех, кто был с Пестователем в Венедийских Горах, а потом сбежал от погрома, который приготовила лесткам в Плоцке Зифика..

Спицимир руны знал. Он просчитал знаки и спросил у Тачалы:

- Ты его видел? Слышал его слова?

Тачала покорно склонил голову, но в словах его явно прозвучала издевка:

- Ты ведь, господин, слышишь слова, не высказанные или произнесенные очень даже далеко. Так что должен был и ты его услышать.

- Ты видел его?

- Как тебя сейчас.

- И где это было?

- В Медвежьем Ущелье. Он прибыл туда к группе лестков, что прячутся там от савроматов.

- Как он выглядел?

- Он не носил Андалы и золоченного панциря. Сидел на буланом громадном жеребце, а на ремешке у пояса висел его Тирфинг.

- Я тоже хочу его видеть.

- Зачем? – спросил Тачала. – Разве тебе не достаточно его приказов?

- Я не знаю его приказов.

- Ты утратил свою силу слышать невысказанные слова? – удивился Тачала.

Спицимир подал знак своим людям в черных плащах и приказал разоружить лестка.

- На пытках скажешь, что здесь ложь, а что – правда, - сказал он.

Лестк, похоже, не испугался.

- Сказал мне Пестователь: "Отправишься в Гнездо, а там Спицимир либо убьет тебя, либо прибудет ко мне, чтобы продолжить служить мне. Передай ему, что близится день гнева моего".

И такая уверенность била из фигуры и слов этого человека, что Спицимир испытал беспокойство. Тачала носил рваный белый плащ лестка, поношенной была и его одежда, поскольку, как большинство лестков, прятался он в лесах, опасаясь мести савроматов. Знал лестк, что Спицимир не шутит, когда грозит пытками. И все же не испугался. И, похоже, не потому, что был такой уж храбрый, но потому что чувствовал за собой некую огромную силу. А что могло быть этой силой, если не живой, взаправдашний Пестователь?

- И что еще приказал повторить Даго Господин и Пестователь? – спросил Спицимир.

- "Если останешься в живых, Тачала, тогда проводишь Спицимира на встречу со мной. Только он должен взять с собой не более трех воинов.".

- И куда ты меня заведещь?

- На Воронью Гору во время полнолуния.

Спицимир дал знак своим стражникам.

- Возвратите ему оружие. Дайте есть и пить. Потом пускай отдохнет.

Тачалу вывели из комнат Спицимира, и повелитель Гнезда и Познании остался сам со своими мыслями. Как же сложно было ему согласиться с мыслью, будто бы Пестователь бессмертен, что целым и здоровым станет он ожидать на Вороньей Горе. Разве не познал Спицимир сладости самодеятельной власти от имени малолетнего Лестка? Ночами он засыпал, убаюкиваемый мыслями о том, как вот он, Спицимир, правит счастливо, а Лестк потихоньку подрастает. Вот что будет потом, когда пацан подрастет – Спицимир не знал. Но разве дети не болеют, не умирают, не падают с коней и разбиваются насмерть? Разве не было у Спицимира сына, красивого мальчишки по имени Наленч? А сам он, однажды настолько опьянился картинами своего правления, что в присутствии собственных воинов в черных плащах воссел на троне Пестователя. Вот только оказалось, что он малорослый и кривобокий, спинка трона заканчивалась высоко над его головой, а ноги не доходили до пола. И показалось Спицимиру, что все это видят, что выхватывает он скрываемые насмешливые взгляды своих подчиненных. Он тут же сошел с трона, никогда с тех пор не садясь на него, самое большее: сажая на нем свою любимую супругу с маленьким Лестком на руках, сам же прикорнув на стульчике рядом. Он знал уже, чего ему не хватает. Величия. А каким образом добыть величие, без которого управлять невозможно? Купить его, украсть у кого-нибудь, добыть мечом в бою? В один прекрасный день воины в черных плащах устроят заговор, и в ночной темноте получит он удар ножом в спину, поскольку не станет уже пробуждать уважения и восхищения, а только страх, ненависть и насмешку. А самым худшим из всего казалось ему то, что внезапно утратил он свою силу слышать невысказанные слова, а может силы это было в нем уж слишком много, потому что, в какую бы сторону он не повернулся, отовсюду доходили до него насмешки, что он: горбатый, с кривыми ногами, с лицом, перепаханным морщинами, он, такой малорослый, что ножны меча волоклись за ним, что он желает занять место Пестователя.

Да, он поверил в смерть Даго, хотя среди простых людей все так же говорили, что Пестователь бессмертен. Но он же не послушал и посланцев Зифики, чтобы Лестка задушить, а своего сына, Наленча, объявить властителем Гнезда и Познании. Ибо, разве не ради владычества Кира отравила Зифика великого Пестователя? Разве по-настоящему отречется она от желания, чтобы только Кир повелевал полянами?

И вот теперь появился Тачала и принес приказ Пестователя, чтобы Спицимир, всего с тремя воинами, появился на Вороньей Горе в полнолуние. Ну да, величие у у Пестователя имелось. Даже в этот момент при мысли о Пестователе, о том, что он может стать с ним лицом к лицу и отчитываться о том, чего совершил он, с тех пор как дошло до него известие об отравлении в Плоцке, страх ухватил Спицимира за горло. И даже нечто большее. Отозвалось в нем некое неосознанное желание вновь увидеть красивое лицо этого человека, упасть перед ним на колени, снять со своих плеч всяческие заботы, на мгновение скрыть голову под его плащом и получить от него новую силу и новые приказы.

Тяжело волоча ногами, Спицимир направился в комнаты своей дорогой супруги, которая жила среди гуннских ковров, шкур диких зверей, красивых предметов и резной мебели. Сейчас она как раз сидела на лавке, у ног ее играли дети Спицимира, сама же она убаюкивала на руках маленького Лестка.

Спицимир приказало служанке, чтобы та забрала детей. Когда те ушли, он упал к ногам своей жены, положив голову на ее коленях.

- Что обеспокоило тебя, Спицимир? – спросила та тихим и мягким, таким любимым голосом.

- Даго Господин и Повелитель жив и ждет меня на Вороньей Горе. Он объявляет день гнева своего.

Та нежно погладила супруга по волосам, по векам прикрытых глаз.

- Но ведь ты же его не боишься, Спицимир? Ведь не ты отравил его, а только Зифика. Ты закрыл перед нею ворота Гнезда и Познании, чем дал доказательство своей верности. Разве плохо я воспитываю маленького Лестка. Милостями осыплет тебя Даго Пестователь и возвысит над другими, поскольку ты не поступил так, как другие, ты не приказал изготовить для себя корону комеса.

- Но один раз сел я на его троне, моя любимая. И подумал тогда: зачем мне служить повелителю, раз и сам могу быть повелителем.

- То была всего лишь одна мысль, Спицимир. Одна краткая мысль, и ничего более. На троне ты уселся ради шутки, потому что все потом смеялись, что ты ногами не доставал до пола.

- Смеялись… - с горечью в голосе повторил Спицимир. – А ведь я подобный смех могу сунуть им обратно в горло. Не нужно быть красивым и рослым, чтобы восседать на тронах. Нужно только лишь быть сильным. Я могу окружить Воронью Гору сотнями своих воинов и приказать убить Пестователя, у которого, похоже, воинов почти и нет.

Жена его какое-то время молчала.

- А знаешь ли ты, что значит стать убийцей Пестователя? – спросила она у Спицимира шепотом. – Сейчас тебя слушаются, потому что ты управляешь от имени малолетнего Лестка. А что будет потом? Кто будет тебя слушать точно так же? А если случится Мор или неурожай, не станут ли тебя винить за это? Или ты думаешь, что достаточно просто забраться на белого коня, надеть на себя золотой панцирь, который носил Пестователь, украсить голову Священной Андалой, чтобы быть им?

- Нет у тебя зрения, милая, так что не видишь, какой красивый мальчик твой сын Наленч.

- А Лестк? Или ты думаешь, что я его не полюбила? И считаешь ли ты, что если нет зрения у меня в глазах, то я уже ничего не думаю, ничего не чувствую? А вдруг я вижу дальше, чем другие, Спицимир? Вот сейчас я не боюсь никого, кто входит в мою комнату, а ведь потом всякий шаг станет пробуждать мой страх. Если умрет Лестк, то столь же быстро может умереть и Наленч, ведь каждый будет думать: раз Спицимир сделался повелителем, то чем я хуже Спицимира? Ты начнешь войну с Авданцами и Палукой, ибо, пускай они и надели короны комесов, но все время говорят, что верны маленькому Лестку. Ну а что с Караком? Если он победит Зифику, то придет и за тобой. А вдруг он сблизится с Авданцем и Палукой? Я не вижу, как остальные люди, но замечаю, что стала нас заливать некая огромная река, а остановить наступление этой реки может только один человек: Даго Пестователь.

- Ты веришь, что он бессмертен? Что его не отравили, и что он живой ожидает меня на Вороньей Горе?

- Езжай и убедись сам. Насколько я слышала, это недалеко. Между Гнездом м Крушвицем.

- Он предсказывает день своего гнева. Снова станут меня называть Спицимором…

Она, похоже, не услышала его слов, потому что мечтательно говорила:

- Маленький Лестк называет меня мамой. Так что я мать будущего короля. С Лестком на коленях стану я восседать на троне рядом с Пестователем. Я попрошу его построить для нас золотую повозку, чтобы люди, которые видят, могли смотреть на меня и Лестка. Разве не говорил ты, будто бы я красива, так что все обязаны восхищаться моею красотой?

Спицимир поднял голову с колен супруги.

- Милая, - изумленно промолвил он. – Неужто и тебя укусила змея власти?

Она же ответила ему твердо, как никогда до этого:

- Запомни, что у меня два сына: Наленч и Лестк.

И говорят, что именно так, чуть ли не в один миг судьбу красивой, дикой и сильной женщины перечеркнули слова не менее красивой, но слепой и беспомощной жены Спицимира. Так играет нами судьба, которую некоторые называют роком или предназначением…

Тем временем случилось неожиданное потепление, которое длилось десятка полтора дней. С утра ярко светило солнце, по ночам же не было мороза, который придержал бы таяние снегов. Так что широко разлились даже самые малые речки, крупные затопили своими водами широкие пространства земли, неся в своих грязных стремнинах разваленные дома, бревна, трупы животных и утопленников, подмытые по берегам могучие дубы и ольхи. Набухли водой болота, и чуть ли не каждая вёска или град, что размещались на возвышении, на какое-то время сделались доступными только для лодок.

И как раз в такую вот теплую, предвесеннюю ночь во время полнолуния, бредя через таящий по лесам снег, добрался Спицимир до подножия Вороньей Горы и в царящей в округе тишине слышал болтовню ручьев, стекающих с вершины, где таяла толстая снеговая шапка. Спицимира сопровождал Тачала и трое воинов в черных плащах; поначалу он хотел забрать их больше, но лестк не соглашался. Ведь Спицимир сомневался в бессмертии Пестователя и скрывал в себе опасения, что Тачала прибыл к нему не по приказу Даго, но по указанию Зифики, которая желает заманить его в ловушку, убить и тем самым открыть для себя врата Гнезда и познании. Тем не менее, по совету своей жены, он отправился на встречу, хотя теперь, у подножия зачарованной горы приказал воинам обнажить мечи, да и свой тоже вынул из ножен.

Тачала никакого беспокойства не проявлял. Он направил коня на узкую тропу и начал по ней подниматься наверх, а подкованные копыта его жеребца громко стучали по камням. На самой вершине горы горел костер, который снизу был похож на искорку, но чем более приближались они, тем и он становился большим и большим. У костра прибывшие никого не увидели. Тот, кто разжег его, подбросил множество дров, а сам скрылся среди деревьев или же укрылся за могучим стволом Макоши. Костер пылал рядом с плоским валуном, на котором, как слышал Спицимир, слагали чкловеческие жертвы. Спицимир боялся этого места, испуг чувствовали и его воины, ведь тут – куда не повернись – кружили замерзшие и голодные духи из Нави. Но если Даго Господин и Пестователь вернулся из Нави, Спицимира никак не удивляло, что именно тут пребывал и что как раз здесь желал с ним встретиться.

Фыркали лошади, побрякивали стремена, конь Спицимира заржал, а сверху ему ответило ржание какого-то другого коня. То есть, кто-то был на вершине, кто-то конный, кто-то осторожный.

Вплотную, конский живот против конского живота, стали прибывшие на верху Вороньей Горы, прекрасно видимые в сиянии горящего костра.

- Это ты, светлый наш господин? – крикнул Спицимир в чернь, где находился расколотый ствол Макоши.

Почти что бесшумно из темноты появился десяток всадников в белых плащах лестков. Вооружены они были копьями и миндалевидными щитами, на них были куполообразные шлемы с наносниками, так что никого узнать было и нельзя. Только на одном не было шлема, а его белые волосы бросались в глаза, несмотря на ночную темень. Свет луны осветил лицо этого человека, и Спицимир узнал в нем Даго.

- Спицимир, ты вызвал меня их Края Мертвых, - услышал он громкий, знакомый голос. – Чего ты от меня хочешь?

Задрожали от страха воины Спицимира, поскольку всадники на возвышенности походили на упырей или духов. А вдруг сейчас они бросятся на них, чтобы высосать их кровь, сожрать плоть?

Спицимир бросил на землю обнаженный меч, так что тот зазвенел на камнях. Потом отбросил щит, копье, стащил с головы шлем и тоже бросил на землю. Затем соскочил с коня и припал на одно колено.

- Вернулся я из места, откуда никто не возвращается, разве что привидением или упырем, - услышал он голос Даго. – И вызвал меня из Нави глас моего страдающего народа, дабы проявил свой гнев против тех, что притесняет его. Народ дал мне свою плоть и свою кровь, потому-то я жив, как и вы все. Подойди, Спицимир, коснись моего тела, и ты убедишься, что во мне течет кровь.

Сказав это, Даго сошел с коня и медленно направился к стоявшему коленях Спицимиру.

- Господин мой и повелитель, - бормотал Спицимир, - закрыл я перед врагами твоими врата Гнезда и Познании, а супруга моя полюбила твоего Лестка, словно собственное дитя. Один лишь раз уселся я на твоем троне, но ненадолго и только лишь ради шутки. Вот только чем же является моя маленькая вина по сравнению с изменой Кендзержи, по отношению к измене Авданцев и Палуки, которые надели короны комесов. Позволь мне быть десницей гнева твоего.

Даго подошел к покорно ожидавшему Спицимиру, положил свои руки ему на плечах, и тогда почувствовал Спицимир их тепло, и уже знал он, что перед ним по-настоящему живой человек.

- Разве не советовал я тебе, господин, не ехать в Плоцк, ибо ждет там тебя предательство? – спросил Спицимир.

- Именно так ты говорил. И это было правдой. И слышал я твой голос даже в Нави. И голоса многих иных людей. Потому-то я и вернулся к сам.

- Что должен я делать, господин мой?

Он долго ожидал ответа. Трещали сырые дрова в кострище, разбрасывая искры, которые взлетали в небо и там исчезали, словно духи.

- Приготовь, Спицимир, два кувшина с ядом и плотно их закупорь. Еще приготовь два пустых ящика, их оставь открытыми. Вышли посланцев к Авданцам и к Палуке, и пускай каждый из них возьмет с собой запечатанный кувшин с ядом и пустой ящичек. Пускай каждый из них скажет: что выбираете? Предпочитаете выпить яд или отослать корону комеса Даго Господину и Пестователю, который вновь находится в Гнезде, призванный плачем народа своего. Тот, кто пришлет ящик с короной комеса, будет помилован. Тот же, кто этого не сделает, умрет в наистрашнейших муках. Пускай те, кто желает избежать гнева моего, соберут все войска и направят их к Серадзи, чтобы победить князя Карака. Сам он пошел на Мазовию, но мы перекроем ему обратный путь.

- Так и сделаю, господин. Они получат на выбор: яд или пустой ящик для короны комеса.

- Поищешь лестков, что прячутся по лесам от мести савроматов, и соберешь их в Гнезде. И пускай не станут помехой этой цели ни разлившиеся воды, ни болотистые дороги, ибо каждого, кто в эти дни погибнет ради моего дела, я смогу отозвать из Нави.

- Все так и сделаю, господин.

- В Гнезде сейчас остановился крупный караван купцов-муслиминов, которые после оттепели собираются отправляться на север к эстам или же к Висуле и в Витляндю. Передашь им, чтобы они немедленно выходили на Крушвиц, несмотря на топкие дороги. Дашь им два десятка замаскированных воинов, а командовать ними будет эта вот женщина по имени Клодава и два ее сына.

Из ряда лестков неспешно выехала рослая женщина в одеянии воина, а за ней вышло двое юношей в новых кольчугах и шлемах с наносниками.

- Госпожа Клодава знает, что ей делать, когда с двадцатью твоими, но переодетыми, воинами очутится с караваном в Крушвице. Ты же, Спицимир, соберешь свои войска и без особой спешки отправишься под Крушвиц, где буду ожидать тебя я. Вместе мы пойдем на Карака, победим его и возьмем добычу.

- А Зифика, светлый мой господин? А Херим?

- Херим ни в чем не виновен, и он сохранит свое положение и власть. Когда я умер, и меня ободрали донага, это он покрыл меня своим плащом, чтобы не покинуло меня тепло жизни. А имени Зифики не упоминай. Думай о ней так, словно ее уже нет. Пошли к ней, в Крушвиц, кого-нибудь объявить при всем народе, что я, Даго Пестователь, назвал ее умершей, а считается ведь лишь то, что было названо. Так что пускай живет и вместе с тем не живет, поскольку это увеличит ее страдания.

- И станет так, - произнес Спицимир и вложил голову под полу белого плаща Пестователя, а потом его сложенные ладони очутились в теплых ладонях Пестователя, и вновь убедился Спицимир в том, что перед ним живой человек.

А на прощание Пестователь сказал:

- Не забудь сообщить среди воинов, что если кто погибнет в бою с савроматами Зифики или в бою с Караком, того призову я из Нави, точно как и я был призван. Такая власть дана мне до тех пор, пока длиться станут дни гнева моего..

Тачала остался на Вороньей Горе, а Клодава с двумя сыновьями поехали за Спицимиром в сторону Гнезда. По дороге Спицимир обратился к женщине:

- И где же, госпожа, встретила ты Пестователя? И был ли он тогда мертвым или живым человеком?

- Был он наполовину живым, а наполовину – мертвым. Но не спрашивай, так как мне запрещено рассказыаать.

Сказав это взяла она длинный бич и громко щелкнула над самым ухом Спицимира, так что тот съежился, будто возле самого лица пролетела у него стрела.

Зифика свой гнев разрядила на Людке. Не обращая внимания на то, что та была уже на седьмом месяце беременности, дикая женщина била ее кулаками в лицо и по голове, так что у несчастной кровь потекла носом, а сама она, пронзительно вопя, сбежала в комнаты Херима. Только она даже не успела пожаловаться мужу, поскольку сразу же за ней вошла Зифика, прогнала Людку от ложа супруга и с презрением заявила:

- Она тут болтает, будто народ вызвал Пестователя из Нави, а он назвал меня "умершей".

- Она лишь повторяет то, что говорят в граде, - попытался утихомирить гнев королевы Херим.

- Хватит уже этой лжи. Не веришь же ты, будто кого-нибудь можно вызвать из Нави.

- Можно, - твердо заявил канцлер. – В день Умерших на перекрестках дорог зажигают костры, чтобы мертвые могли обогреться. Для них оставляют еду, чтобы они могли наполнить свои пустые желудки. Если кто знает искусство чар, то мог и вызвать Пестователя.

- Посредством чар можно вызвать дух, но не живого человека.

- Вчера, как тебе ведомо, в Крушвиц прибыл караван екпеческих возов. Муслимины принесли мне на продажу сапоги из вавилонской кожи. Говорили, будто бы видели Пестователя в Гнезде, как вновь сел он на своем троне. Авданцы, вроде как, выслали в Гнездо корону комеса, то же самое сделал и Палука. А что теперь сделаешь ты?

Зифика вновь взорвалась:

- Это по твоему совету я отослала в Мазовию почти что всех своих воинов. Так что теперь давай-ка вставай с ложа и защищай меня перед Пестователем. Он назвал меня умершей. Когда сегодня утром я прогуливалась по валам града, люди глядели на меня как на мертвую.

- А я не советовал тебе убивать Пестователя. Почему не можешь ты уважить людей, которые тебе желают добра? Граф Фулько хотел быть твоим мужем и защищать тебя от врагов. Ты могла сохранить Мазовию, а Фулько был бы тебе защитой. Но ты его убила. Ты думала, что при известии о смерти Пестователя все повалятся перед тобою на колени? Но так не случилось.

- Но почему? Скажи мне, почему так не произошло? – спросила Зифика уже спокойным голосом, поскольку верил, будто бы Херим все еще любит ее и желает ей добра.

- Помнишь тот вечер, когда ты – еще как Зифик, а я вместе с тобой, очутились во главе небольшого отряда войск Пестователя? Тогда я сказал: как же легко добыть власть. А ты мне насмешливо ответила: встань во главе этих вот воинов, как Пестователь, и тебя разнесут на мечах, поскольку ты не Пестователь.

- Тот миг я помню, Херим. Скажи мне тогда: что есть такого в Пестователе, чего нет во мне или в тебе?

- Не знаю, Зифика. Имеются такие люди, которые, что бы не взяли в руки, чего бы не коснулись, что бы не сделали – и это нечто становится малым, отвратительным, никчемным. И существуют такие люди, которые, чего бы не коснулись, взяли в руки, что бы ни сделали - это становится большим, благородным и даже возвышенным. Ты убила Фулько и Пестователя, и это было названо преступлением. Пестователь стольких людей убил, перебил целые роды – а это было названо великим и благородным деянием. Ты заняла Крушвиц, и тут же сказали, что ты его подмяла под себя и ограбила. Он завоевал столько краев, земли Длинноголовых и Крылатых людей, а никто ничего подобного не сказал, это было названо расширением границ державы. Власть представляет собою тайну, Зифика. Он этой тайной овладел. Этому он обучился при дворе ромеев, он на память знает Книгу Громов и Молний. Как никто другой вокруг овладел он умением названия дел, людей и явлений. Чувствую я, что хворь моя не проходит, и что смерть моя близка, Зифика. Но ты тоже уже умерла, раз он так тебя назвал. Прощай…

И Херим протянул женщине дрожащую руку, она же подала ему свою ладонь, которую Херим поцеловал. Зифика поверила, будто бы он умирает и сочувствует ей. Не знала она, что как только покинула комнату, Херим хлопнул в ладони и приказал слугам принести свой меч, кольчугу, щит и кувшин сытного меда. А затем, медленно попивая мед, еще раз задумался он над вопросом Зифики, который показался ему одним из важнейших, что задавали ему во всей предыдущей жизни.

Зифика поступала подло, поскольку желала, пускай через преступления и трупы, власти для своего сына Кира. Пестователь был велик и творил деяния благородные, даже если убивал и травил, как вытравил он целый род Лебедей, ибо целью его было пробуждение спящего великана и создание великой державы. Для людей самое главное – великая цель, а не средства, к этой цели ведущие. Так было всегда, и так будет и в будущем до тех пор, пока люди, которые пишут историю, не назовут преступником Юлия Цезаря или же Карла Великого. Это пишущие историю во всем виноваты, ибо Великая Цель поражает их словно солнце и делает слепыми в отношении отдельных преступлений. Но, разве, по сути своей, можно ли сделать что-либо по-настоящему великое, не совершая постоянно выбора между судьбой единицы или небольшой общности, и судьбой своего грандиозного замысла? Разве не заколебался и сам Пестователь, когда Спицимир советовал ему убить княжну Хельгунду, и теперь вот князь Карак вступил в Державу Полян с претензиями и правами на трон Пепельноволосых. Сколько людей падет теперь на стороне Карака и на стороне Пестователя только лишь потому, что Даго поколебался убить одну-единственную женщину, совершить одно-единственное преступление? Сотни людей станут протягивать теперь руки из Нави и взывать к Пестователю: мы, господин наш, погибли, ибо ты пережил наслаждение жалости.

Тем временем, Зифика тоже приказала подать себе кувшин меду, выпила одну чарку, облизала губы и хлопнула в ладони. Пришедшему на вызов савроматскому воину она приказала отправиться в посад, в дом благородной госпожи Арне, чтобы та прислала ей на ночь молодого мужчину для занятий любовью. За деньги, ибо никто из ее воинов-савроматов давно уже не имел отваги вступить в ложе своей повелительницы. "Не умерла я. Я живая, поскольку мучит меня телесная жажда", - уверяла себя Зифика. При этом она качалась своими ладонями грудей и бедер.. Она считала, что таким образом уверит саму себя в своем существовании, пускай даже если Пестователь назвал ее мертвой. До самой темноты сидела она сама в комнате, лишь ненадолго заглянула в помещении, где две няньки занимались маленьким Киром. Зифика была уверена, что это он, этот маленький мальчик, был причиной всех ее неприятностей, забот и несчастий. Она не любила его. По-честному, призналась она сама себе, никогда я не любила собственное дитя, но власть, которой могла достичь посредством Кира. Никого она не любила, если не считать краткого момента, когда любила Пестователя. А если бы у нее имелся выбор, даже и в этот момент убила бы она Пестователя, как уже сделала это в Плоцке, ибо, любя его, уже ненавидела за то, что он желал нею владеть, что понравилась ему Хельгунда, что никогда он не считал ее, Зифику, равной себе. Она обязана была умереть при родах, чтобы дать доказательство тому, что выносила великана.

"А может сесть на коня и во главе остатков савроматов сбежать в Мазовию", - размышляла она. В Мазовии, посреди тамошних рек, озер и лесов, маленьких оборонных градов она могла годами бежать от вызванного из Нави Пестователя. Но это означало, что завтра тот, словно на тарелочке, получит Крушвиц, твердыню, которую просто так захватить невозможно. Градодержец Кендзержа отдаст ему град с точно такой же охотой, как отдал ей.

"Он сказал обо мне: мертвая. А вот я через мгновение в ложе с мужчиной стану убеждаться, насколько я жива" – веселилась Зифика, наполняя медом вторую чарку.

Ожидая, когда сделается совсем темно, Зифика прикрыла глаза и про себя вновь переживала мгновения, когда в Плоцке видела Пестователя, с которого содрали всяческую одежду. Тогда она чувствовала себя самым счастливым существом на свете. Голый и неживой лежал он у ее ног, она же считала, что сделалась королевой полян. Почему так не случилось? Почему Спицимир закрыл перед ней врата Гнезда и Познании, а Палука, Авданцы и Ящолт заказали короны комесов? Почему не получила она державы, как получила от Кендзержы Крушвиц, который никто не мог взять до того?

Она сняла с волос Священную Андалу и положила перед собой на столе, глядя на золотистый камень. Херим был прав, когда говорил, что камень не блестит так ярко, как блестел на лбу Пестователя. Но вот почему? Почему?

Зифика чувствовала во рту сладкий вкус меда. Даго говорил ей, что власть слаще меда. Почему она не чувствовала этой сладости, зато все чаще испытывала впечатление, будто ее заполняет горечь.

Она хлопнула в ладони, а когда вошли два стража-савромата, приказала им, рявкнув:

- Повесьте Кендзержу! Я знаю, что он собирается сдать град Пестователю.

- Так ведь Пестователь мертв, госпожа, - осмелился сказать один из воинов.

Зифика бросила в него пустую чарку.

- Повесьте Кендзержу на балке под моим окном!

Те послушно вышли, чтобы исполнить приказ королевы.

"Ну а теперь, испытываю ли я сладость власти?", - разбирала Зифика собственные чувства.

Она подошла к окну, чтобы увидеть, как вешают градодержца. По ее приказу. Ради ее собственного каприза. В силу ее королевского могущества…

- Пора уже, Пестователь, - сказала Арне, - поднимаясь с ложа и ставя ноги на мягкой шкуре, покрывавшей пол. – Погляди в окно. Уже начинает смеркать.

Даго потянулся голым телом и облизал губы, заболевшие от страстных поцелуев. Вот уже месяц – с короткими перерывами на выезды в лес и встречи с лестками, а потом на встречу со Спицимиром на Вороньей Горе – пребывал в стыдном доме в Крушвице и занимался любовью с этой женщиной. Не думая о грозящей ей опасности от Зифики и Кендзержи, Арне приняла Даго, как только тот появился, она отдала ему собственное тело, предоставила вести, полученные от посетителей ее заведения. Это Арне помогла Пестователю организовать тайные встречи с лестками, преследуемыми савроматами; это она заплатила савромату, который из парадного зала двора украл для нее меч Тирфинг. "Я должен благодарить женщин за все зло и за все добро, - сказал ей как-то Даго. – Зифика навлекла на меня зло; Клодава и ты, Арне, открываете мне дорогу к трону. Знаешь, как я тебя называю? Повелитель Борделя, Отец Гулящих Девок. Никогда не пойму, почему обычные девки сохранили в отношении меня больше верности, чем те люди, которым я дал плащи воевод. Поверь мне, Арне, что если я когда-нибудь вновь взойду на трон, любая гулящая скорее сможет найти у меня понимание, чем самый пышный комес. А может, мир – это огромный бордель, в котором только девицы не строят из себя, будто бы являются чем-то большим, чем гулящими девками, и потому остаются наиболее честными?".

Арне чувствовала себя счастливой, что, пускай и на столь малое время, но имеет Даго исключительно для себя, и что он от нее такой зависимый. Она верила, как и все столкнувшиеся с Пестователем: да, он был мертвым, но из Нави вырвал его стон угнетаемого народа. Так что она боялась его, как обычные живые люди побаиваются мертвецов, но этот страх еще сильнее ее возбуждал и притягивал к этому мужчине. Она была готова отдать за него жизнь, хотя прекрасно понимала, что такие как он не отвечают добром на добро, поскольку их великие стремления заставляют жить их за пределами добра и зла.

Даго одевался быстро, но тщательно. Он натянул обтягивающие шерстяные штаны, льняную рубашку и надел фуфайку, на которой, ничего не зажимая, прекрасно лежала мастерская кольчуга, сделанная из сотен меленьких колечек. Он затянул кожаный пояс с коротким мечом, на плечо повесил ремень с Тирфингом.

- Ты не знаешь, что делает Херим? – спросил он у Арне.

- Все так же притворяется больным. А сегодня Зифика избила Людку, поскольку та сказала, будто бы ты, якобы, вышел из Страны Мертвых.

Даже Херим понятия не имел, что Пестователь скрывается в Крушвице, у Арне. Зато в борделе знали про всякое происшествие во дворе королевы, девки умели вытянуть из каждого, кто здесь бывал, все новые сообщения и даже сплетни и слухи.

Какое-то время Даго размышлял над тем, не надеть ли на голову куполообразный шлем с наносником, купленный ему Клодавой, но отложил его в сторону.

- Расчеши мне волосы, - попросил он Арне. – Сегодня я хочу быть красивым.

- Ты всегда красив, Пестователь, - с уверенностью заявила та.

А потом долго долго расчесывала его белые длинные волосы, которые еще вчера вымыла в пахнущей травами воде, так что они сделались пушистыми и мягкими.

- Пришли мгновения гнева моего, - произнес Даго, подставляя голову под гребень Арне. – Скажи, чего ты желаешь в замен за добро, которое я получил от тебя? Говорят, что не имеет значения, что человек говорит в момент гнева. Но мой гнев будет отличаться от гнева других людей. Одних я призову к жизни, а у других жизнь отберу. У одних все отберу, а другим все дам. Так что же я должен дать тебе?

- В свой двор ты меня не возьмешь, так как все сразу же догадаются, что прятался в борделе. Даже Госпожа Клодава не знает, где ты проживаешь. Нельзя, чтобы кто-нибудь говорил, что ты прибыл не из Нави, а их стыдного дома. Я же хочу, чтобы ты позволил мне перевести мой бордель из Крушвица в Гнездо. Тогда я буду ближе к тебе, ты же, как только пожелаешь моего тела, сможешь меня позвать.

- Так и станется, - заявил Даго. – А когда я тебя вызову, расскажешь, о чем говорят возвышенные мною люди, что говорят обо мне мои приятели, над чем подсмеиваются, чего боятся. Только в борделе люди показывают свое истинное лицо, я же хочу знать правду.

- Так и станется, - повторила Арне слова Пестователя.

А когда сделалось совсем темно, она подала ему серый плащ с капюшоном, сама накинула на себя такой же, и оба они покинули посад, направляясь к вратам града. Из борделя они вылезли по лестнице из заднего окна прямо на берег озера. Внизу, в большом зале, слишком ного было савроматских воинов. Некоторые из них лапали голых проституток, но большая их часть просто упивалась на умор, чтобы подавить в себе страх перед грядущим. Ведь когда Кендзержа открыл им ворота Крушвица и признал Зифику своей королевой, им казалось, что быстро побратаются со здешним народом, возможно, навсегда уже останутся в этом богатом граде за крепкими стенами. Но Зифика, дабы пробудить послушание местных, с самого начала заставить их три десятка виселиц и повесила на них тех, которых градодержец обвинял в том, что они остались лестками. Были ли они и вправду в чем-то виноваты, устраивали ли заговоры против Зифике и савроматам – никто им ничего не доказывал. И как раз с того момента, может, как раз потому жители града стали пришельцев избегать, закрывать перед ними двери своих домов, не проявлять гостеприимства или благожелательности. А позднее пришло известие, будто бы Пестователя вызвали из Страны Мертвых, и вскоре он прибудет в Крушвиц, чтобы судить живых. И тогда-то савроматы испытали чуть ли не материальную враждебность – отпадали только что приколоченные подковы к копытам лошадей, находили порезанные ножами кожаные седла и подпруги; чужаки боялись в одиночку ходить по вечерам по узким улочкам посада. Теперь же остатки савроматской армии ушли в Мазовию, а оставшиеся воины понимали, насколько они немногочисленны и слабы, и что они обречены на то, чего, казалось, желали им все в этом граде – на дни гнева Пестователя.

- Вьюноша к королеве веду, - заявила Арне стражу у ворот.

Тот ее узнал. Он тоже знал, что королеве должны привести молодого человека, как это уже неоднократно бывало. На внутреннем дворе горели факелы, конюхи разносили корм лошадям в конюшнях. В двух местах горели костры, у которых устроилось по нескольку воинов. На валах стражу держали немногие верные Зифике савроматы. Даго размышлял над тем, где находится Госпожа Клодава и два десятка лестков, которых в Крушвиц завели тайком, вслед за купеческим караваном. Быть может, они прятались в конюшнях, а может уже были во дворе, спрятавшись в парадном зале или в какой-то из комнат.

Во внутреннем дворе, на балке, выступающей из-под крыши одной из конюшен, кто-то висел в веревочной петле.

- Это Кендзержа, - шепнула Арне.

- Значит, не придется пачкать своего меча, - так же, вполголоса, ответил ей Пестователь.

У входа в громадный двор на страже не было никого. В обширных сенях внизу горел один лишь маленький светильник, второй находился на площадке лестницы, ведущей на второй этаж. Повсюду царил полумрак, ниоткуда не доносилось ни единого людского голоса, как будто и не здесь жила владычица Мазовии и части державы полян. Во времена Пестователя, всякий двор, в котором он находился, пульсировал жизнью; в коридорах и сенях сидело и крутилось множество лестков, прибывали сборщики дани и владыки за приказами, днем и ночью народ работал в канцелярии, принимая гонцов, высылаемых во все концы страны и к чужим народам. Неужто неожиданно исполнилось заклинание, произнесенное могущественным чародеем – и Зифика уже была мертва?

В сенях второго этажа они вступили в лужу какой-то липкой жидкости, похоже, человеческой крови. Они поняли, откуда та взялась здесь, когда перед дверью в комнату Зифики увидели переодетых савроматами двух сыновей Клодавы. "Вот насколько беззащитен всякий проигрывающий", - подумал Даго и неожиданно вспомнил мгновения, когда его, словно обитую на охоте серну, конееды тащили привязанным к палке за руки и ноги.

Арне постучала в двери комнаты Зифики и, не ожидая разрешения, толкнула их сильной рукой. Вместе с Пестователем она очутилась в давней комнате Ольта Повалы Самого Старшего. Здесь горели целых четыре светильника, Зифика же стояла у открытого окна и глядела в черное небо. Она повернулась к прибывшим и спросила:

- Это ты, Арне?

- Я, госпожа. Привела мужчину, - Арне поклонилась и быстро вышла в сени, закрывая дверь.

Мужчину в плаще с капюшоном отделала от Зифики вся длина комнаты и небольшой столик с лежащей на нем Андалой. Меч Зифики стоял неподалеку от двери. Над широким ложем, покрытым медвежьей шкурой, висел золотой лук аланов и колчан со стрелами. При женщине имелся только длинный стилет.

- Через мгновение сам убедишься, живая я или мертвая, - отозвалась Зифика, резким движением расстегивая мужскую шелковую рубаху и обнажая свои груди.

- Ты мертвая, - сказал прибывший.

Он сбросил капюшон с головы, затем резко сдернул с себя серый плащ. И вот уже Пестователь встал перед Зификой в кольчуге, с мечом, висящим на ремне, в обтягивающих красных штанах, в широком поясе на бедрах, с которого свисал короткий меч. Зифика не проявила страха. Могло казаться, что все ее окружающее и ее же ожидающее, каким-то образом ей совершенно безразлично.

- Убей меня мечом, - произнесла она чуть ли не с мольбой в голосе.

Даго положил ладонь на рукояти Тирфинга, но не стал вынимать его из ножен.

- Зачем же убивать кого-нибудь, кто и так уже мертв, - с издевкой заметил он.

И долгое время стояли они друг напротив друга, ничего не говоря, только глядя один на другого. Даго не сделал шага вперед, она даже не потянулась к стилету, чтобы защититься. Потому что в этот момент и она сама поверила, будто бы Даго вызвали из Нави, а такого человека нельзя победить, нельзя просить у него милости или оставить жизнь. Собственными глазами видела она его обнаженное, мертвое тело, а теперь вот он стоял перед нею живой, такой же, как перед смертью. И кто знает, как долго бы застыли они: он – без чувства какой-либо радости, которую должна предоставлять месть, она же – с чувством, что в ней и вправду что-то отмирает, поскольку была не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой, не могла она произнести хотя бы слово. Но тут за спиной Даго неожиданно открылась дверь, и вошел Херим в кольчуге, на голове шлем, на поясе меч, в белом плаще лестка. Перед собой он подталкивал Людку, что держала в руке позолоченный кувшинчик.

Даго сделал два шага к столику и взял с него кожаную ленту Священной Андалы. Он сразу же надел камень себе на голову, и драгоценность засияла сильным блеском.

- Выпей этот мед. Умрешь как королева, - ломающимся от волнения голосом обратился к Зифике Херим. Переполненная ужасом Людка подошла к королеве и подала ей кувшинчик, который та – о, чудо – взяла без какого-либо протеста.

Херим поглядел на свои руки в толстых кожаных рукавицах.

- Я задушил Кира, - тихо произнес он. – В державе нет места для двух повелителей.

- Кир не был выродком! – отчаянно воскликнула Зифика, словно бы в данный момент только это было для нее главным.

- Великан строит великую державу, а карлик, выродок рушит ее и делает беззащитным, - сказал Даго. – Что сделала ты с созданным мною? У тебя имеется лишь Крушвиц да Мазовия, страна как раз по карликовым меркам. Ты впустила в наши границы Карака. Пускай проклята будет текущая в нас кровь выродков, что отбирает у нас разум и разрушает всяческое величие. Зависть, мелочность, страх перед любым величием. Разве именно это должно во веки веков править на этом клочке земли? Выпей то, что было тебе подано, ибо чувствую я, что через мгновение охватит меня гнев, и покатится твоя голова, переполненная карликовыми мыслишками.

Зифика поднесла кувшин губам, наклонила и стала пить, долго и жадно. После того кувшин выпал из ее рук и покатился под стол. Прекрасное лицо исказила гримаса боли, женщина затрепетала руками, пытаясь сделать вдох и затолкать воздух в рот. Затем с грохотом упала на пол и умерла.

- Завтра сожжете ее тело, - приказал Даго и покинул комнату.

Внизу в сенях стояли два десятка лестков, которыми командовала Клодава.

- Откройте ворота града, чтобы все савроматы могли отсюда бежать, - приказал Пестователь.

Только сбежать удалось немногим. На посаде, населенном, в основном, ремесленниками, воинов Зифики стаскивали длинными жердями с седел и били чем попало и куда попало, даже просто камнями, а потом издевались над мертвыми. В полночь же – как было заранее уговорено – с громким гудением рогов, в Крушвиц вошла армия Спицимира, который держал за уздечку молодого белого жеребца, сына Виндоса.

Через полтора десятка дней под градом Серадзь встретились армии Авданцев, Палуки и Спицимира, с которым был Пестователь. Не желал он терять ни времени, ни людей ради захвата прекрасной укрепленного града, потому послал он тайных гонцов к князю Серадзу, которому Карак поручил осаждать Ленчиц, до сих пор им не добытый. Благодаря людям Херима, ведал Пестователь, что князь Серадз чувствует себя обманутым Караком, который не отдал ему Серадзь, равно как и край Крылатых Людей, а только использовал его силы в качестве вспомогательной армии. Пестователь пообещал князю Серадзу, что если тот отречется от титула князя, снимет крылья с плеч своих вонов и покинет Карака, он даст ему плащ воеводы и во веки веков позволит его роду править в Серадзи в качестве подданного Державы Полян. Старый Серадз согласился на это, отступил от осады Ленчица и поспешил под Серадзь. В граде при известии о том, что старый князь Серадз снова должен взять власть, население вырезало воинов Карака и открыла ворота своему давнему повелителю. Так Пестователь вступил в Серадзь, взял там старого князя в свое пестование и направился под Ленчиц, чтобы отрезать обратную дорогу армии Карака, занятого осадой Плоцка и града Цехана.

И так-то в один день узнал князь Карак, что у него за спиной целых три могучие армии Пестователя. Уже перед тем дошли до него вести о смерти королевы Зифики и о возвращении из Страны Умерших бессмертного повелителя. Испугался Карак открытой битвы со столь огромной армией и ее необычным вождем, и потому попросил милости и права свободного возвращения в старые границы державы висулян. Милость была ему предоставлена взамен на всю добычу, что была с ним и на выкуп в размере тысячи гривен. В месяце, прозванном червень, Карак очутился в своем Каракове вместе со спасенной армией, и объявил он своему народу, что это по его приказу была убита королева Зифика, и что так свершилась месть за смерть Хельгунды, которая и была целью его похода. Иб никогда, как сам об этом заявил, не намеревался он править к северу от Венедийских Гор.

Один лишь Ящолт в далекой Витляндии, чувствуя себя безопасным со стороны моря и суши, поскольку женой его была дочь вождя народа кашебе, Болебута, отослал Пестователю закрытый кувшин с ядом и пустой ящик без короны комеса. Витляндию он объявил нне зависящей ни от кого, подобно граду Юмно.

Рассказывают, что осенью того же года пятьсот серебряных гривен получил князь помезанов по имени Побуз, и столько же гривен – князь погезанов по имени Замброх. Еще той же зимой с моря и с суши на Витляндию ударили эсты, и хотя самого града Гедана они добыли, зато спалили весь посад, забрали громадную добычу и разогнали весь флот Ящота. Только лишь тогда Ящолт, не получив помощи от Болебута, опасаясь, что не защитится от планирующих нападение грабителей из Юмно, попросил милости от Пестователя и прибыл в Гнездо, чтобы положить к его ногам корону комеса и вновь накрыть собственную голову полой белого плаща. Глядя на склонившегося перед ним Ящолта, Даго Господин и Пестователь горько подумал: "Ну почему всякий повелитель должен соглашать с собой воду и огонь? Границы державы и трон укрепляют люди сильные, отважные, боевые и предприимчивые; а разрушают все это люди слабые, мелкие и никакие. Но вместе с тем всякому повелителю угрожает то, что привычные к бою, сильные, отважные и предприимчивые стараются быть самостоятельными, а вот никаким самостоятельность и не нужна. Так что разум приказывает повелителю делить свою власть с никакими, их возвышать, а вот воинственных и предприимчивых унижать. Но вместе с тем, по причине никаких и держава, и власть разрушаются.".

И спросил Даго Господин и Пестователь у воеводы Ящолта:

- Что бы ты выбрал, чтобы держать в ладони: огонь или воду?

- Воду, господин мой, потому что она не жжет, хотя вода и протекает сквозь пальцы…

- Ты сам выбрал, - сказал Даго.

Вскоре по ему тайному приказу Ящолта утопили, а повелителем Витляндии Пестователь назначил старшего сына Клодавы. Юноша этот не разбирался ни в том, как ходить по морю под парусами, ни в торговле зерном и другими товарами. Так что град Гедана не вернулся уже к давнему величию, зато Витляндия осталась с Пестователем.

Помимо того, Пестователь вернул себе и всю Мазовию, поскольку назначенный вождем савроматов Порай быстро понял, что будет побежден, потому он покорился Пестователю, вложил свои ладони в его ладони, а голову скрыл под полой его плаща. За это он сделался градодержцем Плоцка.

Говорят, что при дворе Порая в Плоцке какое-то время жили двое безымянных детей: мальчик с белыми волосами и меньшая, чем он, девочка с волосами цвета воронова крыла, сын и дочка Зифики. Об этом стали перешептываться все громче, а Порай, а затем и Херим, опасаясь гнева повелителя, в один год отослали этих детей с аскоманнскими купцами по Висуле и Днеструв далекий Византион. Там на этих детей обратила внимание Эвдоксия Ингерина, а через нее – и император Василий I, называемый Македонянином. Это было то самое время, когда Василий наконец-то понял, как мало получил он против сарацие, вступая в дружеские договоренности с римским папой и сгоняя Фокия с его трона патриарха, ибо вместе с тем он утратил всяческое влияние на Великую Мораву, где Сватоплук окончательно изгнал учеников Мефодия и разрешил деятельность франкских монахов. В канцелярии императора ромеев проследили за судьбой Даго и созданной им державы полян. Кто знает, какой фигурой откажется эта держава на шахматной доске игр, что вели между собой повелители Старой и Новой Ромы – пешкой, ладьей или слоном? Не сможет ли когда-нибудь Даго стать угрозой для князя Сватоплука, а если и не Даго, то его сын – по правде не признанный, но ведь законный, кровь от крови собственного отца? Громадной была империя ромеев, и громадные рождались там планы и интриги. И хотя, к счастью или несчастью для всего мира, многие из них быстро увядали, там не менее, некоторые из них порождали свои плоды и через много лет.

А еще рассказывают, что однажды при дворе в Гнезде объявился самый обычный колесник и пригласил Пестователя на пострижины мальчика, рожденного его женой, но которая умерла во время родов. Даго Господин и Пестователь появился на пострижинах у этого простого человека, увидел мальчонку с белыми волосами, и так это дитя припало его сердцу, что сам он срезал прядь его волос, а затем, подняв его вверх, назвал его Семовитом. После того простого колесника осыпали кучей золота, мальчика же забрали ко двору в Гнезде, отдав на воспитание весьма уважаемой и обладающей большим влиянием при дворе прекрасной госпоже Арне. А поскольку мальчик этот был старше Лестка, и ходили слухи, что он тоже сын Пестователя, что пробуждало нелюбовь к нему жеы Спицимира, которая воспитывала Лестка, Даго Господин приказал, чтобы благородная госпожа Арне переехала с Семовитом в Крушвиц, чтобы там вести образование мальчика во всех умственных и военных умениях. Говорили, что когда мальчику исполнилось десять лет, Пестователь дал ему белый плащ и титул воеводы, а затем – градодержца Крушвица. В соответствии с хрониками Херима, имел Пестователь целых трех сыновей и двух дочек из незаконного ложа, а из законного ложа – сына Лестка, только это не имело какого-либо значения, ибо в любой момент любого из этих молодых людей мог Даго признать своим наследником. Херима это беспокоило. Но Пестователь лишь смеялся над его опасениями, поскольку собирался править долго и жить целых сто лет.

КОНЕЦ ВТОРОГО ТОМА

Перевод В.Б.МАРЧЕНКО

03.-12.2018

Notes

[

←1

]

По-польски "księżyc" – "месяц", рогатая Луна.

[

←2

]

Вот нельзя назвать Мсцивоя рыцарем, равно как применять это слово к персонажам этой книги. Не будем забывать, что действие романа Ненацкого происходит в IX веке. Слово же "рыцарь" (в форме "ritter") сложилось только к XII веку.

Привожу небольшой отрывок из научной статьи (http://e-notabene.ru/fr/article_16059.html ):

"Со словом ritter кроме этимологических трудностей существует также проблема, которую можно обозначить, как проблема перевода. Она заключается в том, что и немецкое слово ritter , и французское chevalier , и испанское caballero , являются переводами на народные языки латинского слова miles . Слово miles первоначально выступало денотатом для воина, солдата, причем только пешего. Несмотря на то, что конный воин (лат. eques ) появился уже в Античную эпоху, решающую роль в битвах того времени играл не он, а именно пехотинец. Когда же в период Средневековья техника ведения войны претерпела серьезные изменения, и главным актором на поле брани стал всадник, то его обозначили латинским словом miles , вследствие чего возник такой лингвистический оксюморон, как miles - ritter , "пеший всадник". ... Люди, обозначающиеся словом ritter , находились на службе у герцогов, графов, епископов, аббатов. Если ritter участвовал вместе со своим сеньором в войне, то источники продолжали именовать его ritter , если же человек – ritter занимался какой-либо административной деятельностью, то его чаще именовали dienstman , "служилый человек".

А Этимологический словарь М. Фасмера говорит следующее: Происходит от ср.-в.-нем. ritter "всадник". Нем. слово калькирует франц. сhеvаliеr "всадник, рыцарь". Др.-русск. рыцерь (грам. 1388 г.), рицѣрь, рыцерство (XVII в.) — заимств. через польск. rусеrz — то же (ср.: др.-чешск. rytieř, чешск. rytíř) и сближено с царь. Из др.-русск. наряду с русск. рыцарь — укр. ли́цар, ри́цар.

Старославянский язык ("склавинский" у Ненацкого) впоследствии распался на современные польский, чешский, русский и т.д. Но на момент действия книги слова "рыцарь" быть не могло, как и "благородный", "шляхта" и т.д. Здесь автор перегнул палку, приближая давние деяния к современности.

[

←3

]

Градодержец (grododzierżca – пол.). Очень часто это звание переводят как бургомистр. Но здесь этот термин нельзя применить, так до немецких влияний на Польшу еще далековато, второе, бургомистра выбирает городской совет, гшрадодержца назначает верховный правитель, например, король. Можно было бы назвать: "староста града", но как-то громоздко. Пускай уже бкдет градодержцем.

[

←4

]

Отсюда и название месяца июня у поляков, чехов и украинцев – "червень", "червец". Вот только каких это червей собирали? Червей, в отваре которых окрашивали ткани. (прим.перев.)

[

←5

]

Гусли здесь – это предки скрипок, то что англичане называют fiddles, дуды – примитивные волынки.

[

←6

]

Слово "муслим" означает; "тот, который покоряется (Богу)" или "тот, который предаётся (Богу)" по аналогии со словом "ислам" — "примирение", "принятие".

Вариант В. М. Пороховой: "Прямая калька арабского слова "мусульманин" — "человек, предавшийся Богу". – Академический словарь.

[

←7

]

Вот странно, "ksieni" по-польски, это "аббатиса", "настоятельница", что от язычника Спицимира как-то непривычно ожидать… В литературе встречается вариант "верховная жрица", но, похоже, это выдумки романтиков. Но само слово – "ксени" – очень ласковое… Русское же имя "Ксения" взялось из греческого языка, означает "гостеприимная", по другой версии: "чужестранка". Но в языческие времена греческим именам в будущей Польше взяться было неоткуда.

[

←8

]

Piasta = колесная втулка, ступица (пол.). Как вы догадываетесь, именно так появилась династия Пястов, легендарных польских королей.

[

←9

]

Хедеба (теперь, Хедебю) — важнейший торговый центр датских викингов, расположенный в глубине фьорда Шлей, на пересечении торговых путей из бассейна Балтийского в бассейн Северного моря и из Каролингской империи в Данию — так называемый Воловий или Войсковой путь. – Из Википедии В Древней Скандинавии, в эпоху викингов (VIII — XI вв.), существовало 3 важных города: Хедебю (Дания), Бирка (Швеция), Каупанг (Норвегия). Важные, потому что они образовались рано как крупные торговые центры, в местах прохождения торговых путей. Их упоминают в сагах. Владеть ими или усадьбами в них старались все знатные люди и не только из Скандинавии. (https://fiord.org/articles/other/goroda-hedeby.html )

[

←10

]

Нынешний Колобжег (Koło Brzega = Коло Бжег, Около Берега)

[

←11

]

Уважаемые читатели, не забывайте, что перед вами не историческая и даже не реалистическая книга, а нечто вроде псевдо-исторического фэнтези о нарождении Польши. А вышеприведенный фрагмент даже сказкой не назовешь, только лишь пьяным бредом…

[

←12

]

Еще один сказочный элемент. Мед, даже выстоянный, то есть подвергшийся внешнему брожению в подвале в течение многих лет, не был крепче современных напитков с 4-6 процентами алкоголя. То есть он не был крепче современного пива. Неужели парень мог упасть замертво от кувшина пива, даже большого. Сытный мед (от слова "сыта", искусственно внесенного вещества, вызывающего брожение), только ускорял получение меда, но не делал его крепче. Сытный мед ценился меньше, чем выстоянный. Меды, производимые в настоящее время, скорее всего, мало похожи на производимые предками.

[

←13

]

Выше (стр. 72) указывался размер "стаяния": от 134 до 1000 м. То есть, войска Пестователя остановились от лагеря эстов на расстоянии от 700 до 5000 метров. Вам не кажется это странным? Или у Автора свои меры длины?

[

←14

]

Виць (пол. – wić) – ветка / лоза / прут. Сплетенные особым образом ветки, являющиеся сообщением каком-то важном событии.

[

←15

]

По-польски "благородный" – "szlachetny". "Szlachta" – мелкопоместное дворянство. Что же касается происхождения этих слов:

Шля́хта (западнорус. шлѩхта, предположительно от древневерхненемецкого slahta — род, либо нем. Schlacht — сражение) — привилегированное сословие в Королевстве Польском, Великом княжестве Литовском и, после Люблинской унии 1569 года, в Речи Посполитой, Российской империи (до начала XIX века, в южных окраинах Российской империи до конца XIX в.), а также некоторых других государствах.

(https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A8%D0%BB%D1%8F%D1%85%D1%82%D0%B0 ).

Пол. szlachcic, от нем. Geschlecht, порода. Дворянин в Польше.

(Источник: "Объяснение 25000 иностранных слов, вошедших в употребление в русский язык, с означением их корней". Михельсон А.Д., 1865) (http://www.endic.ru/fwords/SHljahtich-41029.html )

[

←16

]

Те, кто еще помнит, что сибирские автохтоны били белку и соболя стрелой в глаз, не должны забывать, что читают… ммм… былинно-историческую сагу. Прицельная дальность стрельбы из лука (по некоторым источникам) превышала сто метров. Ширина же Нотеци (в нижнем течении) не превышает 45 метров. Убойная же сила лука была такова, что с 60 метров лучник мог убить медведя (опять же, по некоторым источникам). Обижает пан Ненацкий наших предков, ой как обижает…

[

←17

]

Нет, не разбирается пан Ненацкий в красоте тогдашних женщин. Она должна быть полной, с громадной грудью. Женщина должна была: раз – лежать тихл; два – рожать детей. Красота никого не волновала.

[

←18

]

Умеющая плавать женщина раннего средневековья… И не рыбачка?... Нонсенс!

[

←19

]

Наверное, имеется в виду монастырь, в котором содержались проститутки. Но девицы эти были не из борделей, так как последние появились в Европе только в XII веке. Просто сам монастырь был своеобразным публичным домом. Первый же реальный монастырь для проституток был открыт в Авиньоне в XIV веке по указанию королевы Иоанны, но и он быстро превратился в бордель, действующий под эгидой церкви.

[

←20

]

Пастораль – епископский посох. Инфула – епископское облачение или митра (головной убор).

[

←21

]

Червенская (Червонная, Красная) Русь.

[

←22

]

В русском языке слово "король" (как и польское król, чешское král, сербское кра̑љ, македонское Крал, старославянское Краль) происходит от праславянского * korljь. Существуют различные версии происхождения этого слова, самая распространенная из них — это слово является славянской адаптацией имени Карла Великого (лат. Karolus Magnus), короля франков и римского кайзера (императора), основателя династии Каролингов. Но не станем забывать, что действие романа происходит в IX веке, когда про Карла Великого, понятно, на территории данной части Европы знали, но вот титул, порожденный этим именем, вряд ли существовал, как не было еще властителей подобного масштаба. Менее вероятные версии происхождения от прагерманского * karlja-, * karlaz ( "свободный человек") или от славянского "карати" (наказывать). При этом в европейских языках слову "король" полностью соответствуют германоязычные "конунг" (в славянских наречиях ставшее словом "князь")-"кёниг"-"кинг" и романоязычные "рекс"-"руа"-"регис" (более древние по происхождению и значащие "правитель"). – Из Википедии и др. источников

[

←23

]

Возможно, что рановато об этом говорить, пока не переведен третий том, но, чтобы не было кривотолков, помещаю информацию, взятую из Интернета:

Дагоме юдекс (лат. Dagome iudex) — латиноязычный документ, относящийся к 990-992 годам и известный в списках XI-XII веков, представляющий собой акт передачи польского государства под защиту Святого престола. В нём говорится, что князь Мешко (названный "Дагоме") с женой Одой и двумя сыновьями передают "Civitas Schinesghe" с прилежащими чётко очерченными территориями под покровительство святого Петра (Под городом Схигнесне (Schinesghe, Schignesne, Schinesne, Schinesche, Schinesgne) понимали как Щецин, так и Гнезно. Ныне исследователи соглашаются с отождествлением его именно с Гнезно, так как пограничный Щецин не мог рассматриваться как центр столь обширной территории). Текст документа является первым свидетельством существования Древнепольского государства в определённых границах. Условное название документа происходит от слов, которыми в нём назван Мешко I. Наиболее вероятным считается происхождение Dagome от имени Дагоберт (Dagobert), полученном Мешко при крещении. Также существует предположение, что Dagome представляет собой соединение сокращённых форм имён (Dago-bert и Me-sco). Версия, представляющая это слово искажением от "Ego Mesco" ("я – Мешко"), признана безосновательной. Слово iudex имеет значение "судья" (от лат. "править"). Более нигде не встречающееся обозначение польского князя таким титулом стало причиной различных интерпретаций.

[

←24

]

Согласен, размеры державы Пестователя не были большими, но в те времена информация распространялась крайне медленно, гораздо медленнее, чем следует из осведомленности Клодавы (напоминаем, после бегства Даго прошло не больше трех-четырех месяцев, с конца октября до средины зимы). Да что там говорить, во время Отечественной войны 1812 года многие россияне не знали ни о каких сражениях с Наполеоном. Еще одно доказательство того, что Автор распространяет на Польшу IX века современные представления.